Тревожная весна 1918

Глава 11

Мы воспользовались этим минутным затишьем и перегруппировали наши части. Но к противнику с севера, огромными толпами постоянно двигались большие подкрепления и непрестанно вливались в атакующие цепи. Человеческое цунами, построенное, вооруженное и готовое воевать! Когда же мы вас всех перемелем!

Безумец Антонов ( этот картофельный дурень опять поставил на карту все, веря лишь в штык, саблю и рукопашную), раздраженный тем, что вынужден был отложить сладкий миг победы из-за нашего упрямого сопротивления, приказал бросить еще больше людей, готовыми умереть по одному только слову своих новомодных гуру, на эту кровавую равнину, под огонь пушек, в ту жуткую мясорубку, под картечь, под обстрел винтовок и пулеметов.

Красные комиссары приказали своей пехоте, сомкнутые ряды которой жаждали мести, двигаться вперед, и огромные толпы людей отвечали на приказ, экзальтированно крича "ура" с бешеной энергией. Ясный солнечный свет мерцал, отраженный тысячами большевистских штыков. Очертания красноармейских колонн заполняли все окрестные поля своими воинственными криками и топотом ног.

Некоторые батальоны были набраны из китайцев- интернационалистов, и их желтокожие офицеры кричали на своем языке, призывая солдат показать всему миру, как храбро умеют сражаться жители Поднебесной. Рядом им в ответ раздавались кличи белобрысых латышских рот. Им откликался ор диких мадьяр: "Хольнуп... хольнупутан!" Это был долгий вой, как у кричащего над жертвой зверя, от которого шевелились волосы на затылке. Он был полон истинного зла и леденил кровь подобно завываниям скребущих монстров или воплям демонов, молящих выпустить их из огненных врат ада. Нашествие народов мира. Ломят массой, гады. Бой начал принимать затяжной характер.

И тогда началась самая страшная бойня... Теперь на нашей стороне уже было преимущество в артиллерии, но численно мы значительно уступали своему противнику. Снаряды визжали, выли, грохотали и убивали. Станковые пулеметы захлебывались, не обращая внимания на перегрев стволов. Да и какая точность тут нужна? Дистанция смешная. Главное – в ту степь бить. Прямо по этой толпе. И как можно чаще, плотнее и гуще. Северная дорога и ее плоские окрестности служила теперь гигантской мясорубкой.

Батальон за батальоном красных шли под плотный огонь повстанцев, и батальон за батальоном погибали на открытом пространстве, но с севера приходили всё новые солдаты, добавляя новые смерти к богатой жатве этого дня. Большевики наступали без какого либо определенного плана, шли беспорядочно, чувствовалось, что они стремятся лобовым ударом сбить нас с железной дороги и очистить себе путь на Ростов. Обдолбались они, что ли? Или, может быть, напились, обкурились опия или сошли с ума. Им даже не пришло в голову предпринять одновременную согласованную атаку со всех сторон.

Казалось, что врагов неисчислимое множество. Куда бы я ни глянул, отовсюду появлялся новый батальон или бригада, присоединяясь к наступлению на город. Когда красные полчища вошли в Хотунок, то на их броневики и "джихадмобили" из окон и чердаков смертельным дождем посыпались коктейли "Молотова" от наших "охотников". Все автомобили противника загорелись и ярко пылали жаркими кострами, пламя ползло по броне и трепетало на ветру, выбрасывая в небо черные клубы дыма.

Полковник Денисов и я находились у Троицкой церкви. Отсюда вся степная равнина, где происходил бой, была видна, как на ладони. Над нами свистело столько пуль, что трудно было понять, стреляют противники в нас прицельно или нет. С севера напирала огромная темная масса, плотная, как сардины в банке, шеренга за шеренгой медленно и неумолимо двигалась к городу.

Враги усиленно умирали. Наши снаряды пробивали колонны, и огонь винтовок и пулеметов, прореживал шеренги красноармейцев, замедляя уже и без того мучительно медленное наступление. От наших метких выстрелов наступающих красноармейцев откидывало назад под ударами пуль, которые могли бы свалить и лошадь. Я видел, как двоих солдат разнесло в ошметки, когда рядом с ними взорвался снаряд, другой пехотинец кричал, лежа с оторванной по бедро ногой. Некоторые раненые пытались нетвердой походкой продолжать движение.

"Ты не сможешь так сделать, Антонов", - думал я, -"ты, ублюдочный сын бесстыжей матери! На этот раз твой фокус не пройдет, и если ты будешь биться своей упрямой красной башкой о крепость из огня и стали, твою армию разнесут на клочки, ты проиграешь войну и никогда больше не увидишь снова Кремль, ты, чертов тупой болотный житель... Мы заставим Вас заплатить за нашу родную землю такую огромную цену, что безумцу Ленину в пору будет схватиться за голову в своем роскошном кремлевском дворце!"

Несколько поредевших батальонов, в бессильном гневе, оставляя после себя кровавый след на молодой примятой траве, потихоньку, со скоростью улитки, переползали ближе к нашим позициям, к неминуемой смерти, и это переползание грозило кончиться полной остановкой, когда всё, что останется от красной армады смешается с Донской землей. Удобрить землю ублюдками, унавозить землю сучьим племенем!

Но резервные колонны красных, что торопились вступить в бой, были огромны, а орудия у обороняющихся немногочисленны, так что великое множество солдат противника неумолимо продолжили свое движение вперед. Нужен был только еще один последний удар — и тогда большевистские орды заполонят наш свободный город. Я понимал, дирижируя силами обороны, пытаясь уловить момент кульминации битвы, что единственная моя ошибка будет фатальной.

Тем не менее, красные колонны приближались. Комиссары гнали их вперед, и кумачовые знамена ярко сияли над ними, покуда они шли торжественным маршем мимо груд своих мертвецов, погибших в предыдущих атаках. Некоторым из солдат большевиков казалось, что они идут на штурм к самым воротам ада, к утробе сатаны, выпускающей дым, плюющейся смертельным пламенем. Новые атакующие кричали на бегу, подбадривая себя и ждущую их в Хотунке красную пехоту перед последним, высшим усилием. Наши раскаленные пулеметы косили цепи красноармейцев как газонокосилка траву на лужайке.

Люди падали под губительным огнем казаков, но еще больше красногвардейцев подходило следом, чтобы непрерывным людским потоком карабкаться по мертвецам и умирающим и драться на трупах. Они шагали сквозь ужас пулеметного огня, винтовочных и орудийных залпов, шагали по их собственным мертвецам — и было так много мертвецов, что казалось, будто оставшиеся в живых утонут в крови, и наши станичники отступали шаг за шагом, между тем как все больше и больше солдат, подходивших с севера, давили сзади и заменяли людей, падавших под убийственными залпами. Солдаты падали, истекали кровью, кричали от боли, но большая часть красноармейцев упорно продолжала бежать вперед, блестя штыками и вопя свой боевой клич. "Большевики" находились уже настолько близко, что я мог разглядеть заляпанные грязью лица врагов, видел, как на фоне черной от гари и пороха кожи блестели белки их глаз, их расстегнутые и выпущенные гимнастерки. Вопреки почти майской жаре, я ощутил, как холодный пот струится у меня по спине. У меня же людей больше не становилось...

Здесь же на площади перед церковью образовалась огромная толпа из любопытных горожан, не обращавших внимание на нестройный хор свистящих пуль, выстрелов, разрывов снарядов и воплей. Все напряженно следили за боем, и должен сказать довольно сильно мешали нам руководить им.

— На всем юге России еще не бывало такой битвы! — захлебываясь от восторга воскликнул какой-то горожанин, в потертом чиновничьем сюртуке и с козлиной бородкой, радуясь как мальчишка. — Дым от залпов такой густой, словно горит целый город! О, что за день нам предстоит увидеть! Что за день!

Примерно часов в 11 утра из отряда полковника Дроздовского к нам прибыл мотоциклист с донесением. Полковник Дроздовский сообщал нам, что главные его силы подходят к хутору Каменобродскому (примерно около перехода от Новочеркасска) и что весь отряд он отдает в наше распоряжение, а броневик и конно-горная батарея под прикрытием эскадрона, уже должны быть у города и что он просит выслать им навстречу проводников. Видно было, что полковник Дроздовский, чутьем военного угадывая важность текущего момента, со всех ног спешил нам на помощь.

Почти одновременно нам стало известно, что "Северная группа" только утром 25-го, то есть с большим и ничем не оправданным опозданием, выступила из станицы Раздорской в направлении Новочеркасска. Я привязал бы целую банду лживых ублюдков из Ставки к дулам пушек и пальнул бы, пальнул бы! И что нам теперь делать?

Между тем, бой у города становился все оживленнее. Красногвардейцы массой все накапливалась в Хотунке, видимо, намереваясь оттуда атаковать город. Дав противнику там собраться, мы перенесла огонь наших орудий на Хотунок. Через несколько минут Хотунок уже горел в разных местах и черные огромные клубы дыма совершенно заволокли строения. Жалкое скопище лачуг в пыль разбивалось нашей артиллерией. Красные, теперь не поддержанные своими орудиями , после бесславной гибели бронепоезда, заколебались. Потери они уже понесли просто огромные. Батальоны сжимались к центру, по мере того как мертвые и раненые покидали шеренги, их колонны рассыпались, пехотинцы прокладывали свои собственные пути через улицы и сады.

Наступал перелом боя. Успех заметно клонился на нашу сторону. Красные батальоны уже забыли про строй: больше у них не было ни шеренг, ни колонн, только группы отчаявшихся людей, которые знали, что их спасение в том, чтобы держаться вместе, пока они совершают свой путь назад, чтобы заново перестроить свои ряды, поредевшие после ужасной утренней атаки. Выучка профессиональных военных побеждала большевистский энтузиазм, и нападение красных сил напролом, при все его сокрушительной силе оказалось совершенно бесполезным.

Атаки большевиков выдыхались. Особой бравады уже не наблюдалось. Ни один новый штурм не смог удержать новые позиции, чтобы позволить свежим силам закрепить достигнутый успех. Красноармейцев отбрасывали снова и снова, и каждая отраженная партизанами атака оставляла на поле боя мертвых и умирающих солдат, лежащих рядами, словно принесенные приливом морские водоросли, обозначая телами крайнюю точку каждой атаки.

Донцы истекали кровью — и дрались. Ругались — и дрались. Молились — и дрались. Знай Антонов свое дело или не хватило бы нашим войскам слепой отваги, вся наша армия полегла бы здесь и сейчас. Но у нас уже заканчивались боеприпасы. Не теряя времени, мы спешно вызвали для атаки противника две резервные конные сотни, стоявшие наготове у арсенала. Это были рослые усатые и чубатые гренадеры: самые сильные мужчины и самые храбрые бойцы, каких только могли собрать в казачьих сотнях. Раскрасневшиеся физиономии станичных парней, запах пота, масла и саржи, скрип седел и позвякивание удил, блеск грозных пик – все это внушало определенные надежды.

Не закрывая огня наших орудий, всадники стали гуськом вдоль домов спускаться вниз. Вниз — в дым, кровь и резню! Им было приказано, собравшись на окраине города, немедленно атаковать уже дрогнувшего противника. Настало время сомкнуть челюсти капкана! Это будет не маневр из учебника, а нечто из арсенала дьявола. Всё может получиться! Кульминация бойни этого долгого дня приближалась.

Только я отдали это приказание, как толпа зевак, стоявшая у церкви, испуганно шарахнулась в стороны. К площади лихо подкатил броневик. Из него молодцевато выскочил стройный щеголеватый офицер и, спросив начальника, подошел ко мне со словами:

-- Господин полковник в ваше распоряжение из отряда полковника Дроздовского прибыл, прошу поставить боевую задачу.

-- Очень рад, -- искренне сказал я, прислушиваясь к ужасному грохоту канонады, уничтожающей Хотунок -- вы прибыли как раз во время. Перед вами горящее предместье города -- Хотунок. Противник под действием огня наших орудий, начинает его очищать и отходит на север. Конным нашим сотням, которых вы видите спускающимися вниз, приказано, собравшись на окраине города, атаковать красногвардейцев вдоль железной дороги, левее ее. Ваша задача: обогните с правой стороны Хотунок и кладбище, что за ним и преследуйте противника вдоль железной дороги, держась правой ее стороны. Надеюсь, что ваш броневик всюду пройдет беспрепятственно. Вам все понятно? --спросил я.

-- Так точно, господин полковник, -- ответил офицер и через минуту броневик уже мчался по спуску и своим грохотом ободрял станичников.

И тут враги сломались. Как будто лопнула плотина — вначале назад бросилась стайка людей, за ней следом подался и весь корпус. И, заметьте, этому было самое время. Вскоре я увидел как вселяющий ужас наш броневик, несся вдоль южной окраины Хотунка, беспощадно расстреливая красногвардейцев. Последние, обоссав свои штаны, выскакивали из предместья и, ища спасения, устремлялись на север, где находили смерть свою под ударами нашей конницы, дружно преследовавшей бегущих. Только что здесь шло сражение, а теперь началось беспорядочное бегство. Некоторые "товарищи" попытались дать отпор нашему наступлению, крича своим однополчанам, чтобы держались, но они просто были сметены потоком бегущего большинства.

Немного позднее мое внимание привлекли какие-то новые орудийные выстрелы, раздавшиеся в северо-западном направлении. Опасаясь, что это, быть может, прибыло очередное подкрепление большевикам, я послал офицера выяснить и был весьма приятно обрадован, когда он доложил что это стреляет по врагу долгожданная батарея из отряда полковника Дроздовского. Она заняла у скакового круга позицию и губительным фланговым огнем поддерживала атаку своего прибывшего на поле боя эскадрона, лихо преследующего бегущих "товарищей". Теперь все было кончено, сражение выиграно и можно было перевести дух.

Спустя пару минут исход красных принял массовый характер. На что надеялись эти люди – не ясно. Но, охваченные ужасом и паникой редко отличаются здравомыслием. Тут бы и замкнуть ловушку! Где этот чертов Семилетов? Наконец, далеко на востоке, за степными буграми, показалась казачья лава. То были передовые конные части "Северной группы" полковника Семилетова. Они подходили к полю сражения и с ходу приняли участие в преследовании полностью разгромленного противника. Казаки мчались нога к ноге, стремя к стремени, фаланга стали и лошадиной плоти, нацеленная на то, чтобы сломить любую оборону врага, разнести их в клочья, забить насмерть как скот на бойне. А открытое поле — земля обетованная для кавалеристов, идеальный полигон для резни. Это и была резня. Перед всадниками находилась всего лишь беспорядочно отступающая масса беглецов, а за спиной они оставляли горы трупов и умирающих.

– Трусливые мерзавцы! – заорал я. – Поджали хвост, да? Почему бы вам не остаться и не принять бой, жалкие дворняги?

Все вокруг меня вопили, плясали и хлопали в ладоши, как ученицы, когда тамошняя Пенелопа получает приз за лучшую вышивку. Итак, победа в этой великолепной и кровопролитной битве опять осталась за нами! И победа была сладка, так сладка!

Антонов, приказав шоферу разворачивать автомобиль и уезжать, бледнея от ужаса он смотрел на то, как его пехота, побросав оружие, бежала…. А поле за ней оказалось сплошь завалено трупами. Мечты растаяли как дым. Сражение было проиграно, о чем ему и требовалось доложить в Москву. Да желательно с самыми точными подробностями. Это была катастрофа! Антонов понимал – это провал. Полный. Потому что повторить подобное наступление в обозримом будущем он уже не сможет – для того не было ни сил, ни средств. Кроме помощи от центра, он ведь выгреб все, что было в гарнизонах Донской Советской Республики. По городам и весям теперь сидели чисто символические команды…Да и моральное состояние красных войск было теперь ниже некуда.

Многочисленные распростертые тела красных пришельцев покрывали равнину, провонявшей кровью, гноем, фекалиями и мочой. Некоторые были неподвижны, другие все еще медленно расставались с остатками жизни. Часто трупы представляли собой жуткую кашу из костей, крови, разорванной плоти и почерневшей кожи. Подбитая догоревшая бронетехника уже только слегка дымила. Зловоние смерти было густым как туман. Колеи в глинистой дороге, там, где они были видны между трупами, полностью затоплены кровью, пузыри поднимались и лопались в кровавой воде. После такого поражения большевикам придется не легко. Но ресурсов у них много. На два порядка больше чем у нас. Битва при Хотунке была только началом дела...

Карманы мертвецов обшарили, стянув из них гребни, игральные карты, фляжки, ножи и монеты. Некоторым казаком повезло найти трупы богатых комиссаров— один порадовал трофейщиков тяжелыми часами на цепочке с золотыми безделушками, а другой — кроваво-красным рубином в массивном золотом кольце. Фотографии жен и возлюбленных, родителей и детей были выброшены, потому что победители искали не воспоминания о разбитых привязанностях, а лишь монеты, сигареты, табак, золото и серебро, хорошие ботинки, сапоги, рубашки, ремни, пряжки, оружие и патроны. Черные вороны с растрепанными крыльями слетелись вниз и принялись терзать мертвую плоть своими крепкими клювами.