Тревожная весна 1918

Глава 15

«Праздник жизни» продолжался, наполняясь новыми красками, оттенками и нотками. Северную половину области нам пришлось с боем очищать от большевиков и от странных казаков, "порыв" которых выразился в том, что они пополнили собой казачьи красные дивизии и с необыкновенным ожесточением защищали от нас свои станицы и хутора. Только направлением в этот район отборных казачьих полков (с большим количеством артиллерии) преимущественно из тех станиц, которые особенно сильно пострадали от грабежей красных, боем были достигнуты желательные результаты.

Мало того, нужно было еще и убеждать казаков, что они посылаются помочь своим сбросить большевиков, которые силой мобилизуют своих же братьев. А сколько было отказов от повиновения, нежелания исполнять боевые приказы, нежелания удаляться от своих станиц, дезертирств и распылении целых частей. Обычно станичники рассуждали так: свою станицу освободили, противника близко нет, ну, значит, нет и опасности моей хате, а потому можно смело идти по домам.

При этом я далек от мысли уменьшать неисчислимые заслуги казачества, в частности Донского, в Белом движении, так как каждому участнику гражданской борьбы хорошо известно, что именно казаки составили основу и наиболее надежную основу Белых Армий и жертвы казачества были огромны. Кроме того, постепенно втягиваясь в борьбу, казачество, в конечном результате, поголовно, боролось с красными, тогда как из многомиллионной массы русского народа, только жалкие тысячи восстали на защиту попранных большевиками законности, прав и порядка.

Заслуги Донцов отнюдь не умаляются тем обстоятельством, что в начале восстания в казачестве преобладала психология самосохранения, выливавшаяся в форму вспышек народного гнева и горячего порыва изгнать непрошеных гостей из своей станицы. Для направления казачества в целом к общерусским, национальным целям, требовалось время изжить революционные настроения, возбудить в массе нужные чувства и видоизменить казачье сознание. И то, что не удалось сделать Каледину и Назарову, то выполнил Атаман Краснов.

Весьма интересны психологические этапы переживаний казачества этого времени.

В первых восстаниях, я бы сказал, побудительный мотив -- задетое чувство казака-собственника, накопление у него ненависти к красным и, как результат, -- его желание освободиться от пришлого, чуждого элемента, хозяйничающего в родной станице. Дальнейшие цели были еще туманны. При встрече с красными казаками Голубова, восставшие станичники не считали их в полном смысле слова неприятелем, хотя и знали, что они -- большевики, но это были свои -- донские.

Второй этап -- стремление сбросить опеку той советской власти, которая, засев в главных пунктах области, своими декретами продолжала натравливать на казаков иногородних мигрантов и всякий пришлый сброд.

Третья фаза казачьего настроения характеризовалась постепенным ростом сознания, конечно, под непосредственным давлением руководящего центра -- Донской власти, что освободить свою станицу от большевиков еще мало, надо помочь это же сделать соседнему хутору и станице.

Постепенно, это сознание властью углубляется в казачестве, приводя его к убеждению, что пока красные где-либо в области, невозможно перейти к мирному труду.

В пятой стадии, казачьей массе прививается мысль, что пока казаки не будут владеть большими пограничными центрами, лежащими вне области и крупными железнодорожными узлами, до тех пор нельзя ждать полного успокоения в Крае -- иначе говоря подготовляется вывод казаков за пределы области.

Наконец, последний этап -- внедрение в казачью массу целей общерусских, национальных и осторожная подготовка общественного мнения, что казачество обязано участвовать в освобождении России, если не целиком, то хотя бы строевым элементом, то есть молодой армией (около 40 тыс.) и корпусом донских добровольцев. Для поддержания же порядка в области намечалась вторая очередь казаков.

Вот те стадии, которые пережило и должно было пережить Донское казачества", чтобы быть в состоянии подойти к главным, общерусским целям.

Только при последовательном переходе казачьего самосознания из одной фазы в другую, можно было надеяться, что процесс произойдет безболезненно. Приходилось чрезвычайно внимательно следить за оттенками настроений казачества, дабы своевременными мерами парировать неожиданности и сглаживать шероховатости.

Малейший промах грозил тяжелыми и непоправимыми последствиями. С целью, например, прекратить дезертирство, было установлено, что за всякого дезертира соответствующая станица немедленно выставляет на замену другого казака старшего возраста, а в полку не производится увольнение от службы и в отпуск до тех пор, пока не будут заполнены все места бежавших. Такая мера дала отличные результаты. Казаки из-за шкурного вопроса, сами следили один за другим и спешили выдать начальству каждого пойманного или намеривавшего дезертировать.

Что касается неказачьего населения области, то право смешно серьезно говорить о каком-то среди него воодушевлении. Наглядной иллюстрацией высказанного служат хотя бы слободы Орловка и Мартыновка, превращенные иногородними мигрантами в своеобразные цитадели, язвы на теле области, о которые в течение долгого времени разбивались все казачьи атаки.

Отношение иногороднего элемента к казачеству, как нельзя лучше, характеризует то, что 5 мая 1918 года, то есть тогда, когда у казаков был очевидный успех и они уже освободили от большевиков город Новочеркасск, а город Ростов около двух недель прочно занимала казачья конница и немецкая пехота, наводя там нужный порядок, -- иногороднее население Ростовского округа нелегально созвало безумный съезд с целью "создания ударной армии против контрреволюции, поднятой казаками и добровольцами". Отлично получается - квартиранты решили выгнать хозяина из его дома! И результат таков: из 27 наказов, данных слабоумным делегатам, в 15 требовалась немедленная мобилизация против казаков, в 3-х указывалось присоединиться к большинству и только 9 было против мобилизации .

Не менее ярко показывает настроение иногородних и следующий факт. Иногородние новобранцы, в количестве нескольких тысяч человек, предназначенные для укомплектования молодой армии, под охраной казаков были размещены в бараках Хотунка (предместье Новочеркасска). В первый день их прибытия там случайно погасло электричество.

Воспользовавшись наступившей темнотой, они начали неистово петь "интернационал" и дикими криками "ура" приветствовать Советскую власть в лице Ленина, Троцкого и других будущих граждан государства Израиль! Ну и валите в свой Израиль, если так хочется! Там сразу поймете что такое "негражданин."

Извещенный об этом комендантом, я приказал не применять к ним пока никаких репрессивных мер, а одновременно отдал распоряжение, ввести в их состав, под видом отставших новобранцев, несколько надежных казаков контрразведывательного отделения. Мера оказалась удачной. Наши разведчики вскоре обнаружили бунтующий элемент, который постепенно был изъят (между ними оказалась часть наркоманов-матросов, не подлежавших призыву, но вступивших под вымышленными фамилиями добровольно, исключительно с агитационной целью), а методическое затем обучение, строгое воинское воспитание, пунктуальность казарменной жизни и настойчивая работа офицерского состава -- в конечном результате, переродили психологию этих новобранцев и из них вышли отличные солдаты.

В общем, могу смело утверждать, что только самый незначительный процент иногородних был на стороне казаков. Если же в тылу области было относительное спокойствие и порядок и при генерале Краснове не имели места большевистские восстания, что часто происходило в тылу Добровольческой армии, то это объясняется отнюдь не горячими симпатиями неказачьего населения к Донской власти или к антибольшевистскому движению, а исключительно разумными мерами, своевременно принятыми нашим военным командованием.

А ведь при прежних режимах, с целью ослабить казаков, Дон был буквально наводнен мигрантами. Число иногородних почти равно числу казаков в Донской области, но значительная часть казаков сейчас была на фронте и, следовательно, в тылу в преобладающем количестве оставались только иногородние.

Естественно, что поверхностный наблюдатель, легко мог впасть в ошибку, объясняя спокойствие в тылу чувством благожелательного отношения неказачьего населения к существующей власти. Такому наблюдателю не было, конечно, известно, что я , как начальник штаба Войска уделял добрую половину своего времени и во всяком случае не менее, чем фронту, на поддержание образцового порядка в тылу, зорко следя за настроением в нем и всемерно стремясь в корне задушить случайный бесшабашный разгул и ввести жизнь в нормальную колею.

В больших и даже малых населенных пунктах, особенно в первое время, пока не стихли страсти, стояли воинские гарнизоны, железные дороги охранялись, была восстановлена милиция, а население определенно знало и видело, что исполняющих законы и распоряжения Донской власти никто не смеет тронуть, никто не смеет грабить, насиловать и в каждый момент их защитит существующая власть; наоборот, с ослушниками и нарушителями закона и порядка, эта власть поступает сурово и беспощадно.

Забегая немного вперед скажу, что это не были только пустые слова или обычная угроза, укажу тут хотя бы на случай подлого нападения в октябре месяце 1918 года в слободе Степановке на казачий разъезд постоянной армии. В это время революционный угар казалось, как будто бы прошел и потому во многих местах воинские гарнизоны были отозваны.

Когда об этом нападении стало известно в Новочеркасске, штабом Всевеликого Войска Донского было издано такое объявление:

"По приказанию командующего Донской армией, объявляю населению Таганрогского округа нижеследующее:

28 октября 1918 года от окружного Атамана Таганрогского округа получена следующая телеграмма: "27-го октября, в слободе Степановке на офицера с 6 казаками выступила с оружием вся слобода. Убит один казак, два ранено, офицер в плену заложником". Командующий армией на этой телеграмме положил следующую резолюцию: "за убитого казака приказываю в слободе Степановке повесить десять жителей, наложить контрибуцию в 200 тысяч рублей, за пленение офицера сжечь всю деревню.

Денисов. Начальник штаба ген.-майор Поляков".

В тот же день командиру одного из казачьих полков было отдано приказание немедленно оцепить слободу и привести в исполнение распоряжение командующего армией. Правда, в это дело почему-то вмешались разные делегации и безголовые члены Круга, копировавшие Керенского. Они осадили Атамана просьбами о помиловании, что вынудило его несколько смягчить меру наказания, но все же, контрибуция была собрана, а дегенераты-зачинщики и подлые подстрекатели были судимы и на месте благополучно повешены.

Вместе с огромной организационной работой по созданию Постоянной армии, выполненной большей частью в мае месяце, а частью намеченной и выполнявшейся строго систематически в течение июня и июля, военный отдел, продолжая операции по очистке области от красных, одновременно с этим проводил реорганизацию действующей Донской армии, переформировывая дружины и сотни в 4-х сотенные полки с полковой артиллерией и сводя их в более крупные войсковые соединения, согласно выработанным штатам. В результате месячной напряженной работы, удалось сломить упорство отдельных самостоятельных начальников и свести многочисленные действующие отряды в 6 групп, подчиненных непосредственно центру.

Не была забыта и Донская военная флотилия, настоятельная потребность в которой сказалась уже в первые дни. Состоя еще первого мая только из одного вооруженного парохода "Вольный казак", она примерно через месяц, представляла собой довольно внушительную, по этому времени, силу, насчитывая 4 канонерских лодки и несколько вооруженных пароходов и катеров и принимая деятельное участие в очистке от красногвардейцев полосы по реке Дон.

15-го мая 1918 года состоялось первое свидание Донского Атамана с высшими руководителями Добровольческой армии, которая, в это время, спешно пополнялась, реорганизовывалась, собиралась с силами, готовясь обновленной вновь выступить на восстановление законности и порядка. В ее ряды со всех сторон текли добровольцы.

К этому времени, значительный процент нашего офицерства уже в достаточной степени испытал на себе ужасы советского режима. Не прекращавшиеся расстрелы офицеров, гонение на них, истязания, оскорбления и глумления -- возымели свое действие. Система устрашения, применяемая большевиками к офицерскому составу, дала положительные для Советской власти результаты: часть офицерства, не выдержав ужаса окружающей обстановки, заколебалась и стала искать спасение на путях покорности Советской власти и службе в рядах Красной армии.

Более стойкие, однако, еще не сдавались. Забившись в подполье, порой без куска хлеба, воздуха и света, они нетерпеливо ждали момента, когда стихнет красный террор и когда явится возможность бежать куда-нибудь в другое место. Для них весть о восстании на Дону была приятной и дорогой вестью. Но Дон тогда не мог принять и вместить всех желающих. Донская армия была невелика, неказачьих частей в ее составе еще не было, да и к тому же, казаки, за небольшим исключением, недоверчиво относились к неказачьим офицерам.

Формирование исключительно офицерских частей, как то было в Добровольческой армии, не входило в расчеты Атамана и Донского командования. Руководящим соображением было то, что для создания корпуса кадровых офицеров, потребуется не один, два года, а много лет, погубить же уцелевшие от войны и зверств большевизма, остатки этого корпуса, поставив офицеров в роли рядовых, можно было в одном, двух сражениях. Такое использование офицерского состава Донским командованием было признано нецелесообразным.

Вместе с тем, предусматривалось, что в дальнейшем, при расширении территории и увеличении армии, понадобится большое количество офицеров на разнообразные командные и тыловые должности, не говоря уже о необходимости пополнения потерь в армии. Все эти мотивы побуждали нас весьма бережно относиться к офицерскому вопросу, не базироваться лишь на данном моменте, но думать и о будущем. Таким образом, офицеры, которые по причинам, указанным выше, не могли попасть в Донскую армию, в большинстве отправились в Добровольческую армию, значительно пополнив ее ряды.

Первая встреча представителей Донского и Добровольческого, командования произошла в станице Манычской. В этот день я не мог оставить Новочеркасск и потому, вместо себя, послал 1-го генерал-квартирмейстера. А иначе, я тоже, не хуже других, способен играть на публику и бренчать медальками. От Дона в совещании принимали участие: Атаман, председатель совета Управляющих генерал А. Богаевский, генерал-квартирмейстер -- полковник Кислов и начальник Задонского казачьего отряда полковник Быкадоров, а со стороны Добровольческого командования генералы: Алексеев, Деникин, Романовский и два офицера генерального штаба. Кроме перечисленных лиц, в роли молчаливого свидетеля присутствовал собственной персоной Кубанский Атаман полковник Филимонов, поехавший в станицу Манычскую вместе с П. Н. Красновым.

В то время вся Кубань еще была под властью большевиков и полковник Филимонов жил у нас в г. Новочеркасске. Когда совещание кончилось, и полковник Кислов вернулся в Новочеркасск, кстати сказать, весьма удрученный и расстроенный, он сделал мне подробный доклад о ходе переговоров с представителями Добровольческого командования. Затем на эту тему мне пришлось говорить с Атаманом Красновым. В итоге, я вынес впечатление, что ничего положительного это совещание не дало и лишь поставило под знак вопроса взаимоотношения Донского и Добровольческого командований.

Как выяснилось, Донской Атаман ( под моим влиянием) признавал наиболее соответственным текущему моменту, чтобы добровольцы, облегчив вначале Кубанцам освобождение их земли, довершать начатое дело предоставят им, а сами двинулись бы к Волге для захвата Царицына. Владение Царицыном и прочное обоснование в нем, позволило бы создать здесь базу для дальнейших действий Добровольческой армии в любом направлении и наиболее вероятном северо-восточном, где уже происходила борьба Оренбургских казаков и чехословаков с большевиками. Имелись сведения, что крестьяне Поволжане, казаки -- Астраханцы и калмыки стонут под большевистским игом, жаждут освобождения и охотно поднимутся, послужив отличным материалом для пополнения армии.

Овладение Добровольческой армией Царицыном сулило Донской армии те преимущества, что область прикрывалась с востока, фронт Донской армии сокращался, являлась возможность сосредоточить больше сил на наиболее угрожаемом северном направлении и, наконец, Донские казаки видели бы, что они не одиноки в своей борьбе с большевиками. Не менее выгодно, нам казалось, это было и для добровольцев. Они получали хорошую и независимую от казаков базу, громадные запасы воинского снаряжения, пушечный и снарядный заводы, деньги и сближались с чехословаками и Оренбургскими казаками, образуя с Донцами единый фронт. Сверх того, Атаман обещал при движении Добровольческой армии к Царицыну, подчинить все войска данного района генералу Деникину. Без выполнения этого, он не признавал возможным, в силу обстоятельств, допустить подчинение донских частей Добровольческому командованию, как то хотелось генералу Деникин.

Однако руководители Добровольческой армии, льющие воду на мельницу большевиков, держались совсем иной точки зрения, став уже на путь предательства. Связанный обещанием Кубанцам освободить их землю, а главное, страшно опасаясь почему-то при движении на Царицын встретиться с вездесущими немцами, которые ему виделись даже под кроватью, безголовый генерал Деникин ( что еще можно ждать от этого олигофрена) категорически воспротивился нашему предложению идти на Царицын, заявив, что сначала он обязан освободить Кубань. А потому хочет продолжать сидеть у нас в глубоком тылу, на полном нашем обеспечении. Какого? Видел ли мир еще подобного гения идиотизма? Деникин и Паниковский! Два великих слепца! Вот кого я могу вспомнить!

Вместе с тем, безумный генерал выявил и определенное фантастическое желание руководить Доном, что не отвечало ни обстановке, ни настроению казачьих масс, пользы не принесло бы, а сильно повредить делу могло. И нашими силами штурмовать Москву!!!! Отсутствие здравого смысла — клянусь моей задницей!

Добровольческий лозунг "Москва" для казаков было еще преждевременен. Сказать его тогда им, значило бы развалить то, что было уже созданное. Надо было сочетать события по времени, подготовить общественное мнение, выждать окончательного политического оздоровления казачьих масс и уже после, бережно подойти к этому деликатному вопросу.

Генерала Деникина поддержал его подельник генерал Алексеев (тот был напыщенным ослом, с необыкновенным талантом нести всякий вздор по вопросам, в которых считался авторитетом). Последний, усмехаясь, как сытый толстый тигр, не отрицал выгод движения на Царицын, но, однако, считал, что Кубанцы никуда из своей области не пойдут. Сама же Добровольческая армия якобы пока еще слаба, нуждается в отдыхе (!!!! да сколько уже можно отдыхать пока другие воюют?) и пополнении, в чем ей с какого-то перепугу должно прийти на помощь войско Донское. В общем, по всем законам этих трусливых генералов как дезертиров следовало тогда же расстрелять на месте!

Итогом длительных разговоров намечалось расхождение армий в противоположные стороны: Донцы, очищая область, вынуждены были двигаться на север, к Москве, и биться лбом со всей Россией, а трусливая Добровольческая армия уходила на юг, в глубокий тыл, на курорты Кавказа и Краснодарского края.

Здесь же на совещании в станице Манычской выяснилась крайняя нетерпимость генерала А. Деникина к немцам, что, по мнению Донского командования, не отвечало ни текущему моменту, ни обстоятельствам.

Приведу Вам характерный пример слабоумия этого субъекта. Генерал Деникин негодовал, багровея от ярости, например, даже на то, что мною для боя за селение Батайск, в боевом приказании Задонскому отряду было, между прочим сказано, что правее нашего отряда будут действовать германцы, а левее -- отряд полковника Глазенапа Добровольческой армии.

Генерал Деникин, этот лицемерный пес, считал недопустимым и унизительным действия добровольцев рядом с немцами и требовал уничтожить это распоряжение. Генерала Деникина, сильно раздражало наличие в Донском штабе, с его точки зрения такого компрометирующего документа, говорившего о совместных действиях добровольцев и немцев под Батайском, почему он и настаивал на его немедленном уничтожении. Нечистая совесть, ясное дело, поскольку в мозгу у него явно одна извилина, да и та прямая. И поделом мерзавцу. Не надо обрывать шторы, не ты их вешал!

Что написано пером - не вырубить топором! Выполнить просьбу Деникина уже было невозможно, из-за отсутствия под рукой машины времени (!!!!), так как бой фактически произошел три дня тому назад, закончившись полной победой над красными этих трех своеобразных "союзников". Правая колонна -- германцы: с присущей им пунктуальностью и тщательностью выполнившие приказ начальства; на своих соседей слева смотрели скорее дружески, чем безразлично и совершенно не интересуясь кто -- за ними.

Средняя и главная колонна -- Донцы рассуждали просто: главный враг -- большевики; соседи справа и слева наступают против красных, значит, они -- союзники и друзья.

Наконец, левая колонна -- были добровольцы. Я не знаю, как они были настроены, но полагаю, что едва ли они могли быть недовольны, отлично сознавая, что благодаря поддержки немцев, расцениваемых высшим их командованием неприятелями, их задача была сильно облегчена и они достигли своей цели с наименьшими усилиями и жертвами.

Я не мог ни понять, ни подыскать оправдание страусиному поведению верхов Добровольческой армии в отношении немцев. С одной стороны, генерал Деникин, с упрямством сумасшедшего ( знаете ли, даже предатели обладают патриотической гордостью), до мелочности отстаивал чистоту принципа верности вероломным "союзникам", провернувшим революцию и бунт, а с другой он настойчиво просил у Дона помощи оружием и снаряжением, причем принимая такую, определенно знал, что все это Донским Правительством получено от германцев и Украины.

Одновременно, слабоумная добровольческая пресса ( а другой там не было) с согласия и одобрения Добровольческого командования, метала гром и молнии против Скоропадского и немцев, клеймила и называла всех изменниками, кто поддерживал контакт с немцами, а в то же время начальник штаба Добровольческой армии генерал Романовский, в тяжелые минуты напряженных боев и недостатка боевых припасов, звал меня к аппарату, слезно прося помочь им пушками, снарядами и патронами, обычно добавляя в разговоре, что если у нас нет запасов в складах, то все нужное для них мы можем получить от немцев!

Ясно, что такая нехитрая игра велась без проигрыша: пока главенствуют немцы, их можно использовать не непосредственно, а через Дон; окажутся победителями союзники -- Добровольческая армия чиста перед ними и готова лизать им сапоги за аренду Парижских квартирок для начальства.

Хуже всего, что зародившаяся в кругах предательской Добровольческой армии ненависть к германцам, вскоре заразила и донскую оппозицию, всегда имевшую теплую поддержку в лице Добровольческого командования. Это подрывало все основы нашей борьбы, предавало казачество и открывало ворота большевикам.

В августе месяце на одном из заседаний Войскового Круга раздались голоса оппозиции, обвинявшей Атамана за его сношения с немцами и ставившие в пример кристальную чистоту Добровольческой армии и ее непоколебимую веру в союзников.

Тогда П. Н. Краснов встал и сказал, лучась отеческой улыбкой :

-- Да, да господа, Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я, Донской Атаман, своими руками беру грязные немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии. Весь позор этого дела лежит на мне.

Меткая фраза Атамана вызвала гром аплодисментов и нападки тупоумных временно прекратились.

Надо еще сказать, что на Манычском совещании Донской Атаман обещал генералу Деникину взять на себя заботу о раненых и больных добровольцах, предоставить им широкие квартиры, обеспечить свободный приток пополнений, устроить на территории Дона вербовочные бюро и вообще быть источником снабжения для Добровольческой армии.

А взамен всего этого, добровольцы, словно мелкие жулики, (в их поросячьих глазках блеснуло торжество) обещали "охранять" Дон со стороны Кубани. Казалось, принятые обязательства далеко не были равноценны, но, несмотря на это, при всяком удобном случае, предательское командование Добровольческой армии подчеркивало лишь свою "великую миссию" и за это ставило "в обязанность" Дону во всем помогать им. Какой же идиотской, чокнутой была эта схема! Типа они за нас воюют, охраняют нас от диких грузин и мы им за это должны по гроб жизни. А то, что мы встали на пути большевистских дивизий и армий, расстрельные команды который горят огромным желанием познакомится с верхушкой Добровольческой армии, то это как бы не считается. Вы не понимаете, это другое! А еще говорят, что евреи — ловкие люди!

Дон и без того широко шел навстречу Добровольческой армии, но такая идиотская постановка вопроса, естественно, часто раздражала Донское командование. Действительно: не отрицая необходимости обоюдной помощи уже по одному тому, что мы были соседи и у нас был один и тот же враг -- большевики, никак нельзя было согласиться, чтобы нашу помощь добровольцы расценивали, как простую компенсацию за охрану ими юго-восточной границы Дона. Если Добровольческая армия прикрывала Донскую землю со стороны Кубани, то же самое еще в большей степени выполняла Донская армия, прикрывая добровольцев с севера, то есть с главного направления.

Здесь большевики силой в пять огромных армий ежедневно пытались пробить казачий фронт, тогда как против Добровольческой армии находилась одна единственная плохо организованная и оторванная от центра партизанская Кавказская красная армия. При таких условиях не могло быть и речи о какой-то "обязанности" или "компенсации", но, к сожалению, убедить в этом слабоумную противоположную сторону было невозможно.

"Прикрывальщики тыла" замалчивали, не хотели слушать и учитывать тот факт, что ведь только под крылышком Дона и его защитой Добровольческая армия могла произвести реорганизацию и пополниться живой и материальной силой и вновь стать боеспособной. После тяжелого Ледяного похода ее силы были совершенно истощены и она, в сущности, не представляя реальной силы, обратилась в прикрытие огромного обоза раненых и больных. Интриги, интриги, интриги и беспредельные амбиции безгранично бездарных людей...

Никаких выгод Манычское совещание Дону не принесло. На главном направлении, ведущим к центру России, Дон оставался сиротливо одиноким, без всякой помощи, даже символической. Никто не послал на подмогу ни человека, ни винтовки, ни рубля. Ни Запад, ни Россия, ни Добровольцы. А между тем Дон обезоружен, голыми руками восставшим не справиться с большевиками, вооруженными до зубов, и для успеха борьбы казачеству жизненно необходима была помощь, хотя бы оружием и снаряжением.

Обнаружилась лишь разница во взглядах Донского и Добровольческого командований в достижении главной цели -- уничтожения большевизма и, вместе с тем, определенно выявилась формальная "непримиримость" позиции добровольческих кругов в отношении немцев и Украины, что, естественно, и для Дона и для всего Белого движения могло иметь только неблагоприятные последствия. Наконец, вопиющее поведение генерала Деникина на этом совещании его манера, тон и форма разговора с Донским Атаманом, служили дурным предзнаменованием установлению нормальных рабочих отношений с командованием Добровольческой армии. Как говорится: "Дождь прошел, а грязь осталась".

В общем, все было плохо. Вот, к примеру, вывернусь я и каким-то фантастическим образом, разобью большевиков, возьму Москву. И что? Тут же набегут тупоумные дегенераты вроде Деникина ( или Колчака, который еще хлеще по части интеллекта) , ставленники Запада, который и провел в России революцию. И они тут же по приказу своих заморских хозяев опять отдадут власть большевикам. Ибо "старший приказал". На колу мочало- начинай сначала! Из Лондона конечно видней, что сейчас очередь Ленина рулить Россией! Партия большевиков (коммунистов) создавалась английской разведкой, как их карманные цепные псы для всемерной дестабилизации обстановки в России. Все геройство бесполезно, нас продали оптом и в розницу уже давно! Как метко говорил Бисмарк, для проведения социалистических экспериментов надо выбрать в качестве полигона страну, которую совсем не жалко!

Просвета впереди не видно. Кажется, надо потихоньку выходить из дела. Если я хочу дожить от конца Империи до эры джаза, демократии и автоматического оружия, то пора потихоньку завязывать. Как говорится в Великой Книге, есть время мчаться под трубный глас с криком «ха-ха!» и время сидеть в сторонке и глядеть, как другие шлепаются в грязь. Все что я могу сделать для Дона и для казачества - добыть для немцев платину, немного осадить "союзников" и хозяев этой подлой шавки Деникина и поддержать Краснова.

Хотелось бы еще, воспользоваться приобретенным оружием и получив почетную должность вроде «генерал-головореза», наиболее подходящую для моей отчаянной репутации, разбить красных в генеральной битве, сломав им хребет, чтобы после этого они и думать о Юге без дрожи не могли. Пусть на запад прутся, там революции устраивать. На Варшаву и Берлин. А если мы еще ослабим европейские державы в пламени войны, то глядишь и Париж красные возьмут и будут французы изучать на своей шкуре сталинизм с человеческим лицом! После чего выйду из игры и переберусь за границу с "золотым парашютом." Заживу припеваючи. Буду купаться в молочных реках с кисельными берегами, выбирать себе девушек, деньги для меня будут как раз плюнуть. Есть время работать на других, а есть время работать на себя!