Трезвенная жизнь и аскетические правила: Толкование правил преподобных отцов Антония, Августина и Макария

Глава первая

Монашество зародилось и процвело на Востоке, а затем появилось на Западе. Распространению монашества на Западе очень поспособствовал святитель Афанасий Великий, благодаря его трудам появилось множество монастырей, которые строили свою жизнь по определенным уставам. Где нет устава, этого воплощения духа Евангелия, там нет единомыслия и единодушия, и братство обречено на распад. Загоревшийся в воздухе самолет терпит катастрофу — но еще более страшную катастрофу терпит монастырь, в котором нет единого духа.

Монашеские уставы мало чем отличаются друг от друга, потому что в сущности все они говорят об одном: что значит взять крест Христов и последовать за Спасителем. Все Евангелие состоит из конкретных правил, жизнь по которым приносит человеку дары Святого Духа, раскрывает его сердце, умиротворяет душу, дарует ему покаяние, живое ощущение того, что ему отпущены грехи, уверение от Духа в том, что Бог простил его.

Ведь пока человек не получит от Святого Духа такого извещения, он испытывает мучение. Конечно, есть таинство исповеди, во время которого духовник свидетельствует, что наши грехи прощены, но опыт и учение Церкви говорят нам, что одного этого недостаточно. Христианин должен иметь нечто большее, чем радость от исповеди, — должен иметь полную уверенность в том, что он прощен, обновлен, возрожден Святым Духом. Тогда он живет свободно, не страшась закона, не подвергаясь опасности внезапно оказаться вне Церкви. Возрождение христиан Духом Святым — великий дар Церкви.

Следовательно, любой монашеский устав — является ли он практическим, внутренним, или излагает некие внешние установления, — ставит перед собой сокровенную, глубоко духовную цель: говорит об условиях вселения Духа Святого в сердце монаха.

Устав святого Макария был составлен в то время, когда на Западе пытались организовать для всех подвижников общежительные монастыри. Поэтому устав адресован общежительным монахам и регулирует все частности монашеской жизни. Его заглавие таково:

Правила аввы Макария, под управлением которого было пять тысяч монахов.

Нет ничего невероятного в том, что под руководством святого Макария находилось столько монахов, потому что он жил в эпоху, когда пустыня превратилась в город, и монастырь с тысячью монахов не был редкостью. Тогда существовали и такие монастыри, в которых насчитывалось по две-три тысячи монахов. Поскольку же святой не был игуменом монастыря, но отшельником, то под его духовным руководством находились целые пустыни со множеством монахов. Впрочем, существуют разные мнения о том, сколько же монахов у него окормлялось, и за давностью событий трудно установить истину. Некоторые говорят, что под руководством святого Макария было две тысячи, другие — двадцать тысяч, а третьи — пятьдесят тысяч монахов.

Святой начинает свой устав очень просто. Мы не находим здесь теоретических рассуждений, как у святителя Василия Великого, но замечаем законодательный характер, свойственный установлениям святого Пахомия. Одновременно в уставе чувствуется западный колорит при полном сохранении духа Восточной Церкви.

Воины Христовы должны руководствоваться в своей жизни следующими правилами. (1)

Монахи — подлинные воины Христовы. Эта мысль позаимствована у апостола Павла: Итак, переноси страдания, как добрый воин Иисуса Христа. Никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтобы угодить военачальнику. Преподобный Макарий исполнял на деле этот завет апостола Павла, поэтому он включил его в свой устав. В миру люди волей-неволей служат суете, житейским заботам. Почти все время они погружены в повседневность, в свои проблемы; суета и жизненные невзгоды — их удел. И потому именно монахов святой Макарий называет служителями, воинами Христа.

Воины Христовы должны хранить между собой совершенную любовь, а Бога «любить всею душею своею, всем разумением своим, всем сердцем своим и всею крепостию своею».

Преподобный Макарий, как и святитель Василий Великий, начинает свой устав с заповеди о любви. Любовь к Богу означает забвение себя, оставление всего. Если в послушнике нет любви к Богу, то он будет постоянно спотыкаться о самого себя, вся его жизнь будет полна падений. Как морские волны не могут преодолеть прибрежных скал и откатываются назад, так и любовь Божия будет наталкиваться на такого человека и возвращаться к Богу.

Человек — самая большая и самая твердая скала, которую порой не могут потрясти ни удары, посылаемые Богом, ни любовь Божия. Сказать Богу: «Я не согласен быть ниже Тебя» — дерзает только человек.

Они должны усердно упражняться в совершенном послушании друг другу быть мирными, кроткими, благоразумными, не гордиться, не оскорблять друг друга, не злословить, не насмехаться, не многословитъ, не кичиться. (2)

Совершенное послушание означает, что ничто не дает тебе права отказаться исполнить желание ближнего. Думаешь ли, поступаешь ли, живешь ли ты так, как хочет другой человек? Уступаешь ли, склоняешься ли перед суждением, мнением, опытом ближнего или добиваешься того, чтобы он сам тебя понимал и слушался? Если ты ищешь последнего, то у тебя нет ни любви к Богу, ни совершенного послушания. Ты сам стал для себя богом, отстаивающим свои права. Ты не стяжал мертвости о Христе и потому при общении с ближними теряешь мир, что-то мешает тебе жить в согласии с людьми. Брат сказал тебе свое мнение? Если ты с ним не согласишься, то мир между вами сразу нарушится. Допустим, ты мыслишь иначе: «Пусть он смотрит на вещи так, как смотрю на них я». Но мы не можем распоряжаться ближними. Я распоряжаюсь только собой. Значит, если я хочу сохранить мирные отношения со всем братством, то буду повторять себе: «Это я должен соглашаться с братом».

«Должны быть кроткими и благоразумными». Прилагательное «кроткий» указывает на спокойного, мягкого, тихого человека, имеющего душевный мир, отчего нередко такой человек бывает мирным и внешне. Кроток тот, кто стяжал праведность Божию, кто глубоко смиренен.

Почему пророк говорит о Христе, что Он грядет кроткий на молодом осле? Он сел даже не на осла, а на осленка, потому что, как смиреннейший, не думает о Себе много. Став как бы зрелищем для народа, Он входит в Иерусалим, и Его прославляют малые дети во исполнение ветхозаветных пророчеств и славословят ангельские силы.

Кроткий человек внутренне спокоен, его не возмущают душевные бури, он не похож на того, кто сегодня радуется, а завтра унывает, сегодня хочет что-то сделать, а завтра уже охладевает; если к нему отнесутся по-доброму — радуется, а если плохо — приходит в смятение и бросается искать у кого-нибудь поддержки или же спешит к игумену, чтобы тот его выслушал и восстановил справедливость. Монах, который ведет себя так, чувствует постоянное смущение, страдание, томление, горечь, подобно людям в миру. Поэтому святой Макарий проводит черту между монахом и мирянином и говорит, что монах — это воин Христов, то есть тот, кто всегда спокоен, невозмутим, непритязателен. Его не нужно ежеминутно поддерживать, чтобы он был мирным и радостным. Напротив, он сам становится отрадой для других. Помыслы не тревожат его, он погружен в мысли, навеянные прочитанной книгой, духовными наставлениями, всем тем, что он видит и слышит за богослужением. Говоря на монашеском языке, у него нет помыслов, иначе он никогда не был бы кротким, но всегда пребывал бы в беспокойстве и смятении.

Святой Макарий с самого начала говорит о том, каким должен быть монах, чтобы мы испытали себя и проверили, действительно ли мы стремимся к Богу или, не отдавая себе отчета, ищем чего-то другого и потому сами для себя оказываемся камнем преткновения.

«Должны быть благоразумными». Почему преподобный Макарий в начале устава говорит о благоразумии? Если ты ведешь себя неблагоразумно, то подвергаешься разным опасностям. В миру человека, даже если он безрассуден, предохраняют от духовной опасности жизненные трудности, распри, невзгоды, семейные неурядицы, необходимость заботиться о детях, положение в обществе, — из-за всего этого он не может поступать так, как ему вздумается. Он не столько сам идет по жизненному пути, сколько его ведут по нему обстоятельства и трудности жизни.

В монастыре, в отличие от мира, царит свобода, тишина и мир, и если у монаха нет благоразумия, то он совершает нелепые поступки и впадает в крайности: хочет подвизаться крайне сурово, достичь вершин молитвы, стяжать славу и почести. Он не удовлетворяется тем, что ему действительно под силу, но ищет верха совершенства, не задумываясь о том, что предназначил Бог именно ему. Он хочет увидеть в себе и в своей жизни плоды своих трудов и успехи, но не видит их, потому что его желание не христоподобно — не соответствует примеру и образу Христа.

По сути, такой человек живет для самого себя. Он создает из себя идола. Он кормит, поит и пестует свой эгоизм, хочет достичь своих собственных целей, преуспеть в чем-то, что ему кажется важным. Так он превращается в чудовище. Поэтому святой добавляет: «Вы не должны гордиться». Если в человеке нет смирения, благоразумия и постоянства, то он непременно собьется с пути.

Воины Христовы не должны также «оскорблять друг друга», как говорит правило. Святой Макарий — человек благовоспитанный. К дарам Святого Духа: любви, миру, кротости, смирению, долготерпению, доброте, снисходительности — он причисляет и то, чтобы брат не оскорблял брата. Он хочет показать, что монах может жить в монастыре только в том случае, если он умеет находиться в обществе. Невозможно жить в монастыре, если у тебя нет такой добродетели, как умение общаться с людьми. В первую очередь нужно научиться не оскорблять другого человека. При любых обстоятельствах, прежде чем действовать, я должен оглянуться: не заденет ли мое поведение ближнего?

«Не должны злословить». Святой особо упоминает о злословии, потому что язык может искалечить человеческую душу. «Не должны кичиться». Мы никогда не должны выставлять себя, говоря: «Я считаю, что правильно так-то; я уверен; мне открыл Бог». Вместо того чтобы все время говорить «я», будем передавать дословно или своими словами то, что изрекли святые, что провещал Бог во Святом Духе через пророков, апостолов, праведников, преподобных, мучеников, исповедников. Речь святого Макария проста. До сих пор он не сказал ни слова ни о молитве, ни о созерцании.

Воины Христовы не должны угождать себе.

Кто не следит за этим, тот не подъемлет креста Христова, — вместо этого его самого вздымают бесы. Если мы охвачены помыслами или испытываем затруднение, беспокойство, тревогу, ослабление сил во время молитвы или нашего ночного бдения, то почти всегда это значит, что мы погрешаем против того, о чем говорит авва Макарий. Чтобы преуспеть в молитве, нужно сначала отречься от угождения себе.

Я должен жить ради ближнего. Пусть я стану ступенькой, на которую он встает, тарелкой, из которой он ест, глазами, руками, ногами, сердцем, которые необходимы ему для жизни. Буду стремиться к тому, чтобы ближнему было хорошо, чтобы он был всем доволен. И когда я этого достигну, тогда смогу приступить к монашеской жизни.

Они должны служить Неленостно, быть ревностными в молитве, совершенными в смирении, расположенными к повиновению, постоянными в ночном бдении, радостными в посте.

«Должны служить Неленостно». Вспомните преподобных Пахомия и Паламона — ночью, когда им хотелось спать, они перетаскивали с места на место мешки с песком. И вы лучше взвалите на себя мешок мусора и с усердием носите его туда и сюда — но только не ленитесь на послушании! Работа, которую нам поручают в монастыре, освящает нас, помогает нам стяжать дух смирения и трудолюбия — тогда как самовольные занятия могут стать для нас смертью.

«Должны быть ревностными в молитве, совершенными в смирении». Вы должны работать для других, но ревность ваша пусть будет отдана молитве. К сми-

рению же не подходите со своими мерками, то есть не говорите: «Сегодня уступлю я, а завтра пусть уступает другой». Уступать должен только ты. Понимать другого всегда должен ты.

«Расположенными к повиновению». Нет такой причины, которая давала бы тебе право возражать. Прекословие нас отравляет. Если повар сварит котел супа и туда попадет всего одна капля яда, мы, естественно, выльем весь суп. Нам не придет в голову слить только ту часть, куда капнул яд. Отрава уже распространилась повсюду.

«Постоянными в ночном бдении». Исполняй свое правило каждый день, а не так, чтобы сегодня исполнить, а завтра нет, потому что после двух дней без правила ты потеряешь свое духовное устроение, и тебе понадобится несколько месяцев для возвращения в прежнее состояние. А если ты оставишь правило надолго, то тебе потребуется несколько лет, чтобы снова начать жить духовной жизнью.

Итак, основание нашей жизни — служение ближнему. Восхождение на небо — молитва. Условие истинности нашего молитвенного восхождения — смирение. Защита от падений при этом восхождении — послушание. Подготовка к дальнейшему преуспеянию — молитвенное правило. И неотъемлемая часть всех этих деланий, знак напряженного ожидания Бога, нашей надежды привлечь благодать Божию, напоминание, жало, которое не дает впасть в забвение, — это пост. У постящегося нет никакого желания ссориться, кричать, разговаривать, суетиться. Телесные силы слабеют, и человек бережет их, чтобы ревностно исполнять свое послушание, чтобы пребывать в трудах, бдении и молитве.

«И радостными в посте». Какое наставление давал Христос Своим апостолам, ученикам, народу? Умастите себя благовонными маслами — позаботьтесь о том, чтобы хорошо выглядеть: не потому, что хотите отправиться на прогулку, а потому, что желаете принадлежать Христу. Девушка в миру красится, желая выглядеть привлекательно и в обществе чувствовать себя комфортно. Ей кажется, что она красивее других, что на нее обращают внимание, признают ее, и ей от этого хорошо. Для монаха же комфорт — это пост. Причем монах, постясь, должен быть радостным, отзывчивым, «намащенным маслом», величественным. Как «намащение» — привлекательность — открывает перед мирским человеком двери и дает ему признание со стороны других, так и пост открывает врата добродетели и человеческого признания для монаха.

Тот, кто не постится, забывает и о Боге, и о любви — обо всем. Хорошо, скажете вы, а когда мы постимся, всегда ли об этом помним? Да, особенно если у нас есть все остальное, в первую очередь смирение. Если нет смирения и рассуждения, то все наши труды бесполезны. Но пост необходим в любом случае. Как выстроенный дом отделывают и украшают, — точно так же и мы должны украшать себя постом.

Хотите стать монахами? Начните с любви к Богу. И если потом у вас будут возникать какие-то желания, спрашивайте себя: «Хочет ли этого Бог или это нужно мне самому, чтобы испытать удовольствие и радость?»

Принимай заповедь старшего как спасение. (4)

Под словом «старший» в первую очередь имеется в виду настоятель, игумен, но также и вообще всякий, кто старше тебя. Заповедь, данная тебе старшим, — спасение для тебя. Значит, твое спасение не в том, чтобы делать что-то правильно, но в том, чтобы исполнять повеления другого; не в том, чтобы красиво вышивать, искусно шить или ткать, заслуживая всеобщие похвалы, но в том, чтобы исполнять требования старшего по послушанию, эпитропа, игумена — вообще того человека, которому ты подчиняешься. «Принимай заповедь старшего как спасение», потому что если ты будешь воспринимать ее иначе, то никогда не будешь слушаться. Ты всегда найдешь себе оправдание, но сойдешь с пути спасения.

Не жалуйся и не ропщи во время работы.

Говоря, что заповедь старшего — спасение, преподобный Макарий хочет избавить нас от нашего собственного суждения и мнения, от признания за собой какого-либо права. Это важно прежде всего при исполнении порученного нам послушания. Если я, выполняя свою работу, не соглашаюсь с мнением старшего по послушанию или эпитропа, то обязательно найду какого-нибудь брата и пожалуюсь ему, что эпитроп жестокий, бездушный человек, который меня не понимает. Однако лучше оставаться непонятым, но спастись, чем быть понятым и погибнуть.

В монастыре спасение зависит от того, как я воспринимаю данную мне заповедь, потому что успех заключается в послушании без рассуждения, и в первую очередь это касается работы. Итак, когда работаешь, «не жалуйся и не ропщи». Иначе ты всегда будешь несчастным. Хотя бы ангелы окружали тебя, хотя бы святые за тебя молились, но ты останешься неудачником, духовным мертвецом, и даже хуже — мертвец хоть всплывет на поверхность воды, а ты камнем пойдешь ко дну, как будто к твоей шее привязана тяжелая ноша. Так что никогда не отказывай, о чем бы тебя ни попросили. Если ты будешь считать, что с благоразумием и рассуждением можно и отказать, то далеко зайдешь. Или мерилом нашего спасения будет послушание, или лучше вовсе не становиться монахом!

Не гордись и не хвастайся тем, что сделал что-то хорошо. Не радуйся, когда твой труд приносит доход, и не огорчайся, когда он бывает причиной убытка. (5)

Никогда не знаешь, чего ожидать от гордого человека. Бывает, смотришь в окно — солнце светит, а выйдешь из дома — уже дождь льет. Вот таков и человек, который гордится, в том числе и монах. А ты не только не гордись, но и не радуйся удаче и не печалься о потере. Святой снова подчеркивает, как важно внутреннее спокойствие и кротость. Сделал что-то доброе? Скажи с кротостью: Не мне, Господи, а имени Твоему дай славу. Работа не ладится? Понес убыток? Это не имеет никакого значения. Ты воин Христов.

Далее святой продолжает рассуждать о взаимоотношениях в братстве.

Никакие близкие отношения не должны увлекать тебя в мир, но вся твоя любовь должна принадлежать братству. Смотри на монастырь как на рай. Будь твердо уверен в том, что твои духовные братья — родственники тебе в вечности. (6)

Оставляя мир, всякий человек расстается с любимыми людьми. Обычно мы близко общаемся лишь с некоторыми и не ко всем испытываем расположение и интерес. Из всех родственников я, может быть, жалею только сестру, оставшуюся незамужней, или младшего брата-инвалида, или мать, которую бьет отец. Я могу скорбеть о подруге, которая не познала Христа, а я не успел обратить ее к вере. Могу также чувствовать себя обязанным некоторым людям, с которыми тесно общался в миру.

Но все это нужно выбросить из головы, потому что даже одно воспоминание о мире, о всех тех, кого ты оставил, равносильно бегству в мир, выходу за крепкие монастырские стены. Духовные связи и дружба, которые были у тебя в миру, миссионерские и церковные интересы несовместимы с монашеским жительством, это сор для инока. Все, что засоряет монашеское сознание, ты должен выбросить в мусорное ведро. А кроме того, не вступай в тесное общение и с посетителями монастыря. Пусть для тебя не существует ничего, кроме братства. Пусть любовь связывает тебя только с братством — больше ни с кем.

Когда в монастыре сближаются двое, это прелюбодеяние. Если монах чувствует, что другой для него — опора, поддержка, то он тем самым оставляет Бога, отрекается от монашеского звания, разрывает соглашение, которое заключил со Христом. Когда в монастыре меня интересует какой-то определенный человек, и я о нем думаю, забочусь, тогда я отвергаю веру в Бога — лучше было десять раз жениться и развестись. Да, я могу пожертвовать собой ради кого-то, могу пролить ради него свою кровь, но только если этого требует монастырь. Например, заболел какой-то брат и у меня возникает помысел: «Интересно, хорошо ли его кормят?» Тотчас я иду к нему и спрашиваю об этом. Это не какой-то мелкий проступок, но страшный грех. Я подбросил в сердце брата горящих угольев, чтобы в нем вспыхнул пожар, чтобы из него излилась лава, которая разрушит мир в братстве. Я посеял в сердце брата помыслы, что о нем плохо заботятся, тогда как другому дали подходящую для него еду. То, что сделал змей в раю, совратив человеческий род с пути, ведущего к Богу, теперь делаю и я. Проявляя о ком-то особенную заботу, я, сам того не понимая, постепенно расслабляю душу этого человека и отвращаю его от любви ко Христу — так что и Бог тоже отвращается от него, и человек уже не может преуспевать в духовной жизни. Предположим, в миру, до ухода в монастырь, я был привязан к какому-то человеку. Позднее я узнаю, что этот человек грешит, и принимаюсь писать ему письма, чтобы его спасти. Но своим неразумным поведением я только принесу ему вред: Бог покинет его, как Он покинул жителей Гадаринской страны. Для меня должно существовать только братство, воля братства, смирение перед братством.

«Смотри на монастырь как на рай». Святой говорит так потому, что знает: если по немощи ты сближаешься с кем-нибудь одним в монастыре, то в один прекрасный день можешь подвергнуться искушению уйти из монастыря. Также и тот, кто жалуется, что его не любят, не понимают, не слушают, уйдет из монастыря, чтобы найти себе избавление, покой и признание. Как ты не сомневаешься в том, что солнце восходит и заходит, так будь уверен и в том, что в этом случае ты уйдешь из монастыря. Но куда бы ты ни пошел, что бы ты ни делал, везде найдешь ад. Рай только там, где ты живешь, а правилом жизни пусть будет для тебя исполнять желания ближних. Речь святого Макария не допускает иных толкований.

«Будь твердо уверен в том, что твои духовные братья — родственники тебе в вечности». Братья твоего монастыря — вот твои родственники в вечности. Не должно быть никаких забот, мыслей или попечений о людях вне монастыря, а также о каком-то конкретном человеке в монастыре, но только о всем братстве.

Видите, что все монашеские правила говорят об одном и том же? Хотя у всех них, конечно, свой язык, свой слог, свой замысел. Теперь приведем в качестве иллюстрации к обсуждаемому правилу несколько примеров.

Тебе меняют послушание, соответственно меняется твой руководитель, и от этого ты огорчаешься. Или сменяют твоего помощника, или старшего по послушанию, и снова ты огорчаешься. О чем это говорит? Ты привязался к человеку! Зачем тогда было целый год подвизаться? К чему твоя боль, подвиги? Где твои успехи? Все пропало даром, потому что никто не увенчивается, если незаконно будет подвизаться. А ты преступил главное условие духовной жизни в общежитии, забыл, какую свободу дарует нам Церковь!

Другой пример. Кто-то до ухода в монастырь подавал много милостыни. Придя в монастырь, он узнаёт, что милостыня — дело братства, игумена, а для рядового монаха она считается величайшей гордостью. Если этот новоначальный не откажется от своего мирского представления о милостыне, то он начнет считать себя жестоким человеком. Душа его будет лишена радости, потому что он сохранил мирское сознание, привязанность к своим мирским обычаям. У нас много таких мирских привычек, и нередко наше представление о монашестве формируется под их влиянием. Но так мы возвращаемся в мир. Поэтому Христос говорит: Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери…

и братьев и сестер, а притом и самой своей души, тот не может быть Моим учеником. Значит, существует такая ненависть, которая является добродетелью, евангельская ненависть ради Христа.

«Будь твердо уверен в том, что твои духовные братья — родственники тебе в вечности». Часто слышишь, как родители жалуются, что их дети в монастыре думают только о Христе, а про них забыли. На самом деле то, что их сын или дочь думают о Христе, — радость для них, но в то же время им нелегко. Как же правильно к этому относиться? Святитель Василий Великий говорит, что монах должен оставить родителей, а те должны стать родителями всему братству. Это означает, что родители соединяются с телом братства. Если, например, мы сломали ногу и врач вставил в нее металлическую спицу, мы ходим и не думаем о ней, как не думаем вообще о членах своего тела. Так и наши родители — мы перестаем о них думать, потому что они в монастыре всегда с нами. Для беспокойства о родителях нет причины: мы становимся единым телом, соединяемся так тесно, так непосредственно, что совсем перестаем о них вспоминать, потому что они для нас реально видимы.

Помнить можно только о Боге, потому что Он невидим. Если бы мы просто вспоминали своих родителей, это не принесло бы покоя их сердцу. А вот когда родители и дети становятся членами единого тела, одного монастырского братства, их связь становится глубокой и прочной. Тогда где будут дети — там и их родители, и где родители — там и дети. Прекрасно, когда родители не просто позволяют чадам уйти в монастырь, но сами посылают их туда. Это делает им величайшую честь, и за это они получат на небе особый венец.

Иногда духовники или даже епископы, думая о церковных нуждах, пытаются отговорить от монашества своих духовных чад, избирающих этот путь. Они не могут понять, что, вступая в монастырь, человек приближается ко Христу. Апостол Павел говорит, что кто хочет, может вступить в брак, но, если человек хочет воссесть рядом с Самим Христом, ему лучше стать монахом. Итак, уходя в монастырь, человек делает это ради Христа, и духовным отцам нужно радоваться и считать своим счастьем то, что их чада вступают на безопасный путь, и о них уже не нужно беспокоиться. А если бы они сами пытались устроить жизнь своих чад, но безуспешно, их сердце никогда не имело бы покоя.

Мать, которая долго не может пристроить свою незамужнюю дочь, тревожится за нее, а выдав ее замуж, говорит: «Слава Богу!» — и успокаивается. Такие же чувства следовало бы иметь духовным отцам и епископам, когда их чада уходят в монастырь. Тем не менее, часто случается противоположное, потому что сами они никогда не имели подлинного опыта монашеской жизни, дарующего уверенность в спасении. Они не постигли того, что монашество — это духовное возвышение человека, бегство от мира сего. Монахи, живя в этом мире, сами не от мира, но рождены Богом, они уже сейчас шествуют к Нему и в Нем движутся и действуют. Духовники беспокоятся и болеют за Церковь, отговаривая своих чад от монастыря, но о таких духовниках, клириках, архимандритах и епископах можно только пожалеть. Там, где следовало бы радоваться, они огорчаются.

Впрочем, многие родители ведут себя иначе. Они понимают, что для их детей уход в монастырь — это лучший способ устроить свою жизнь. Когда дети не устроены в жизни, их можно сравнить с плодом во чреве матери. Младенцу надо родиться, выбраться на свет. Если он находится во чреве более девяти месяцев, родители начинают беспокоиться, огорчаться, тревожиться: не случилось ли чего плохого. Молодой человек, не вступивший в брак и живущий в миру, подобен такому младенцу, еще не увидевшему света. И мало того, вещественный свет тленен — это энергия, которая истощается. Солнце, испуская лучи, расходует собственное вещество, которое когда-нибудь иссякнет. Луч распространяет солнечную энергию, и от нее ничего не остается. Поэтому нам нужно переселиться в тот мир, где ни сущность, ни энергия не истощаются. И это происходит при нашем восхождении на небо.

Родителям следует молиться Богу, чтобы их дети нашли свое место в жизни: или вступили в супружество, или стали монахами. И поэтому пусть они благодарят Бога, когда их дети уходят в монастырь, потому что те вступают на безопасный путь, путь удобный, для всех доступный, ведущий не просто в какие-то уголки мира, а на небеса. Уход человека в монастырь, вступление в монашескую жизнь — грандиознейший шаг. У человека меняется и душевное зрение, и душевный слух, и чувствования, и переживания. Он как бы заново рождается. Начав жить монашеской жизнью, он становится совершенно иным. Одна женщина много лет жаловалась своему сыну-монаху, что тот ее забыл и не понимает, сколько она претерпела, чтобы его родить и воспитать. Когда же она сама приняла постриг, ей дано было чувство, что ее сын всегда находится рядом с ней.

Для нас важно знать то, что говорят о монашестве святые отцы. Вообще, когда кто-то уходит в монастырь, его не должно интересовать, что скажет об этом тот или иной человек, — главное, что говорят об этом святые отцы, через которых вещает Сам Бог.

Далее святой Макарий продолжает:

Почитай настоятеля монастыря, как Самого Бога, и люби его, как отца. Одинаково люби всех братьев, с которыми, будь уверен, встретишься и ты во славе Христовой. (7)

Любовь — это свойство и потребность сердца. Монаху не будет жизни, если он не любит своего настоятеля, отца. Но чтобы любовь была истинной, необходимо уважение к отцу, то есть страх перед ним. Если ты уважаешь его, но при этом не любишь, твой путь весьма труден. Если любишь, а уважения не испытываешь, твоя любовь никуда не годится. Уважение к личности игумена — это поклонение Самому Первообразу, Христу, а любовь — самоумаление и забвение себя: у меня нет и тени недоверия к игумену, я полностью отдаю себя в его распоряжение.

Святой Макарий заповедует почитать игумена, «как Самого Бога», чтобы показать, что нет предела почтению и любви. Когда мы любим Бога от всей души и сердца, то в нашем сердце не остается места для человеческих пристрастий. Поэтому мы любим игумена, любя в его лице Самого Бога. Мы почитаем игумена, почитая в нем Самого Бога. Здесь совершается таинство любви к Богу. Игумен просто участник таинства, он, скажем так, хлеб и вино, которые незримо и таинственно претворяются во Христа. Конечно же, ты не поклоняешься игумену, как Богу — но ты воздаешь ему ту любовь, какой ты обязан любить Бога.

«Одинаково люби всех братьев». Как игумен и Бог соединяются для тебя воедино, так и все братство пусть будет в твоих глазах единым целым, чтобы ты любил всех братьев равно. Ты не должен одного брата любить меньше, а другого больше, об одном помнить, а о другом забывать, одному желать что-то подарить, а о другом и не думать. Твоя любовь должна быть безусловной по отношению к каждому брату.

Когда тебе трудно общаться с каким-то братом, это значит, что у тебя есть пристрастия и нет единства с братством. Если гвоздь вбит хорошо, он незаметен и никому не мешает. А если плохо, то можно за него зацепиться и порвать одежду. Вот и мы, когда любим одного больше, а другого меньше, похожи на плохо вбитый гвоздь. Но Бог до конца возлюбил всех нас, и другой, индивидуальной, любви не существует. Имея такую всеобъемлющую любовь друг к другу, мы приобретаем уверенность в том, что встретимся во славе Христовой. Как здесь мы все вместе, так все встретимся и во славе Христовой. Если мы — Церковь, то и там, на небе, будем Церковью. Любовь — естественное следствие нашего полного соединения со Христом, того, что мы все в Господе, все движемся в Нем. Значит, преподобный Макарий хочет призвать нас не просто любить один другого и думать друг о друге, но чувствовать себя одним человеком, телом Христовым.

Подчеркнув, что мы должны любить и почитать игумена и братьев, дальше святой Макарий рассуждает о некоторых проявлениях этой любви в повседневной жизни.

«Не отвращайся от трудной работы» и не проси отдыха из-за того, что ты утомлен продолжительными бдениями покрыт потом от упражнения в добродетелях, или из-за того, что засыпаешь на ходу. Знай, что, если ты идешь отдыхать изнуренным, ты упокоишься со Христом. (8)

Если ты работаешь нехотя, без души, медленно и безуспешно, то в монастыре ты потерпишь крушение. Тот, кто нерадив, у кого сплошные неудачи на послушании, не преуспеет и в любви к Богу. Именно усердный труд помогает обрести смирение, укрощает страсти и вообще делает человека неутомимым. Если же ты работаешь спустя рукава, то тем самым удаляешься от Бога.

Наравне с трудом святой Макарий ставит бдение. Совершай свое бдение усердно, говорит он, и, даже если у тебя будут слипаться глаза, радуйся этому. Если ты идешь спать выбившимся из сил от бдения и работы, то ты действительно почувствуешь, что находишь покой во Христе. В противном случае ты ни в чем не преуспеешь.

В монастыре нашим единственным чаянием должен быть Христос. Все остальное лишь средства, однако именно эти средства помогают нам обрести Бога. В мируте же самые занятия, что и в монастыре, ложатся на человека тяжким бременем, изнуряют его, заставляют забывать о Боге. В монастыре никто не заставляет, не принуждает, каждый уважает свободу другого, тогда как в миру все наоборот: дети заставляют и принуждают родителей, родители — детей, начальник — подчиненного, подчиненный — начальника. Насилие, отсутствие свободы вынуждает человека искать отдушину в работе. Но если труд человека не очень продуктивен, то его увольняют. Выплачивают ему компенсацию и говорят: «Иди куда хочешь». В монастыре так не поступают. Поэтому необходимо, чтобы мы сами следили за собой, особенно когда рабочего времени мало. Если человек трудится много, это входит у него в привычку; если же он трудится мало, то с непривычки и малый труд кажется ему долгим. Итак, если мы сами (а не другие) не будем понуждать себя, то мы и в этой жизни время потеряем, и вечной жизни лишимся. Давайте будем стараться не терять на послушании ни минуты. Постоянно заботясь о внутреннем мире и о добрых отношениях с людьми, приложим все усилия к тому, чтобы наша работа становилась все более плодотворной. Тогда наш труд уподобится непрестанно восходящему ввысь фимиаму, обратится в молитву, в том смысле что труд будет сопровождаться молитвой.

Но те из нас, кто во время работы теряет трезвение, разговаривает, отвлекается на посторонние дела, едва ли преуспеют в духовной жизни. Если мы, как монахи, передаем монастырю свои наследственные права, поскольку они принадлежат Богу, то тем более должны отдавать ему наши труды и поты, как принадлежащие одному Богу. Иными словами, трудясь вполсилы, мы не отдаем Христу того, что должны Ему.

Христос, хотя ничем не был нам должен, отдал нам Свою кровь. Нам ли не отдать Ему нашего времени, нашего труда, нашего пота? Что другое мы можем Ему дать? Святость, которой у нас нет? Нашу мнимую любовь, которая есть лишь наша мечта, желание? Святого Духа, Который и так Божий? Только своим усердным трудом на послушании и во время келейного правила мы можем показать, что действительно каемся и любим Бога. Ибо все, что мы можем дать, принадлежит Ему, и если мы даем меньше, чем можем, то мы не исполняем своего долга пред Господом.

Итак, труды на послушании и на правиле очень важны для наших отношений с Богом. Когда ты трудишься и исполняешь свое правило с полной отдачей, тогда чувствуешь, что ты обретаешь покой во Христе. А если во время своего бдения или при работе ты будешь лениться и бездельничать, то будешь ощущать, что Бог далек от тебя. Это закон не только для монахов, но и для мирян, хотя в монастыре работают ради Христа, а в миру — чтобы добыть средства для жизни.

Больше всего люби монастырские службы. Тот, кто желает молиться как можно чаще, обретет преизобильную милость Христа. (9)

Начало и условие преуспеяния в молитве — это наш труд на послушании. Но для того, чтобы молитва и бдение приносили духовные плоды, нам нужно еще одно — настоящая литургическая жизнь. В храме, за богослужением, нас наполняет Христос, и потом, сокрытый в нашем существе, Он Сам действует в нас во время келейной молитвы. Тогда мы исполняемся Божественной славой. Нередко эта слава, блистание Божества, отражается на нашем лице, в наших глазах, и от нас исходит благоухание Святого Духа. Если же монах не получает радости от богослужения, то его собственная молитва будет бессильной. Если он не бежит первым на службу, чтобы вместе с возгласом священника «Благословен Бог наш…» благословить Бога в своем сердце, изгнав всякий помысел, то он не сможет потом молиться и келейно. Авва Макарий подчеркивает важность церковных богослужебных собраний, потому что нередко человек из-за однообразия служб относится к ним несколько формально: он воспринимает их просто как удобную возможность для личной молитвы, а не как собственно богослужение, то есть соединение в единое со Христом тело.

«Тот, кто желает молиться как можно чаще, обретет преизобильную милость Христа». Иначе говоря, ходи в храм, не лишай себя богослужений, которые, подобно тому как паровоз тянет вагоны, тянут за собой милость Божию. Они даруют нам молитву — этот проводник милости Божией, и таким образом человек легче входит в область духовных переживаний и перестает жить в монастыре как слепец.

После утрени братья до второго часа должны заниматься чтением, если, конечно, нет серьезной причины прервать чтение, чтобы исполнить вместе какую-то работу. (10)

В этом правиле отражен многовековой монашеский опыт, и мы видим, что дух нашего братства отвечает духу и установлениям святых отцов. Наш распорядок дня совпадает с тем, что установил для своих монахов святой Макарий. Предписывая братьям после утрени чтение до второго часа, он хочет уберечь их от увлечения работой. И, естественно, монах должен читать те книги, которые содействуют молитве и подготавливают к ней. Ночное бдение, состоящее из

молитвы и чтения, святой предлагает продолжать до двух часов дня. Поэтому в нашей обители обед начинается не ранее, чем в два часа дня по византийскому времени. Церковь заложила прочные основы монашеской жизни. Ты можешь все перепробовать, но в результате вернешься к древнему чину. Тропа, проложенная святыми отцами, ведет прямо на небо, и, как бы ты ни старался изобрести что-то другое, ты только потеряешь время. Путь уже проторен, не нужен ни бульдозер, ни специалисты и консультанты, чтобы прокладывать его заново. Ты просто должен идти по следам святых отцов, и на этом проверенном пути ты обретешь покой.

Преподобный Макарий говорит, что братья должны упражняться в чтении, поскольку оно способствует молитве. Разумеется, со временем человек молится дольше, а читает меньше. Мы читаем столько, сколько необходимо, чтобы молиться как можно лучше и совершеннее. Но чтение важно еще по одной причине. Кто-то, например, скажет, что способен молиться всю ночь, поэтому чтение ему не нужно. Это неправильно, потому что он может замкнуться в своей молитве, внутренне ожесточиться, впасть в высокоумие и сойти со святоотеческого пути. Слово Божие, исходящее из уст пророков, апостолов, великих проповедников и святых отцов, должно непрестанно питать человека, иначе его молитва может оказаться бесплодной. Поэтому святой придает особое значение чтению.

Святой Макарий хочет, чтобы монах достиг совершенства, а не просто как-то молился. Если Дух Святой воспламенит и просветит тебя и ты взойдешь умом и сердцем в небесные сферы, узришь рай, пребывая еще в теле; получишь откровения, увидишь херувимов и серафимов, постигнешь, что такое Святая Троица, что такое ангелы и святые, — тогда оставь книги, просвещение от них тебе уже ни к чему. Войди тогда в какую-нибудь сырую пещеру, закрой глаза, пади ниц, созерцая откровение, которого ты удостоился, пролей обильные слезы, чтобы ты был уже готов воззвать: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко. Господи, забери меня из этой жизни, потому что она всего лишь тень и призрак в сравнении с тем величием, которое Ты открываешь мне. Господи, Ты сказал нам: Чего попросите, то дам вам, дай же мне по моему прошению». И если это полезно твоей душе, Бог даст тебе. Но если для назидания Церкви тебе нужно остаться пока в этом мире, то Он оставит тебя здесь. Духовная жизнь должна быть полной, зрелой, а не замкнутой в каком-то одном делании или добродетели.

Если во время чтения тебя попросят прерваться по какой-то важной причине, например ради участия в общих работах, на святогорском языке — ради панкиньи, то оставь чтение. В такой ситуации познается истинный монах. Монаха, который любит молитву и чтение и наслаждается ими, неожиданно могут позвать на панкинью или дать ему какую-нибудь другую работу. Если при этом он начнет возражать, или огорчаться, или пойдет неохотно, значит, молитва этого монаха эгоистична, а чтение бесплодно — сухая ветвь на древе жизни. Святой Макарий в своем уставе обращает внимание на все.

После второго часа каждый должен быть готов к своей работе до девятого часа; и то, что ему повелят, должен «исполнять без ропота», как учит святой апостол. (11)

В этом отношении наш режим также соответствует уставу святого Макария. Единственное отличие в том, что мы заканчиваем работать в восемь часов, чтобы подготовиться к вечерне. Смысл работы не в том, чтобы просто что-то делать или своими трудами приносить доход, но в том, чтобы исполнять все, что тебе скажут, не допуская ропота ни внутренне, ни внешне. Проливать пот, исполняя свою волю, — значит угождать себе, действовать по своему разумению. Такой труд нельзя назвать монашеским. Смысл работы заключается прежде всего в послушании, оставлении своего мудрования. Если же в работе я самовыражаюсь, тогда я не служу братству и Богу, но совершаю нечто сугубо человеческое.

У кого-то может возникнуть вопрос: «Если вы поручите мне сделать что-либо, а эпитроп или старший по послушанию скажет противоположное этому, то как я должен поступить?»

Если это дело не ведет к нарушению духовных принципов монастыря, то надо исполнить поручение эпитропа. Иными словами, главное — не менять общего духовного направления. Допустим, я скажу кому-нибудь пойти на послушание в семь часов, а эпитроп попросит его прийти в пять, потому что сегодня придет корабль. Тогда нужно пойти в пять. Такие случаи иногда бывают, и они не меняют нашего духа.

Если кто-либо будет роптать> или прекословить, или как-нибудь противиться приказанному, он должен быть наказан по рассуждению старшего и соответственно тяжести прегрешения. (12)

Во время работы всегда возникают трудности. Предположим, мне поручили какое-то дело. Я имею относительно этого дела свое мнение, а эпитроп и игумен смотрят на него иначе. Так что же, может быть, нам следует все обсудить друг с другом? Может быть, мне нужно убедить игумена, эпитропа или старшего по послушанию в своей правоте? Ни в коем случае. Если ты это сделаешь, говорит святой, то потерпишь поражение. Это все равно что сбросить рясу и жениться. Ведь и Господь говорит, что если кто-то возроптал хотя бы помыслом, то он уже совершил прелюбодеяние. Ропщущий «должен быть наказан по рассуждению старшего». Если его не наказать, то ропот войдет у него в привычку. Уступит ему игумен раз, два — и монах вступит на новую тропу, приобретет навык объясняться и все обсуждать, но это подход не монашеский, а мирской. К тому же он станет плохим примером для братства, и тогда всему братству грозит гибель.

Его должно отделить от братства на столько, сколько требует характер его согрешения, — до тех пор, пока он не смирится, покаявшись и исправившись. Брату, который будет наказан таким образом, запрещается куда-либо ходить.

Какое наказание самое действенное? Отлучение от жизни братства: ни совместной трапезы, ни совместной работы. Почему ропотник должен есть отдельно? Потому что ему необходимо понять, что в монастыре прекословия быть не может. Епитимия длится до тех пор, пока брат не раскается, пока не придет к игумену и не скажет: «Отче, я согрешил, я понял свою ошибку, прошу прощения у братии». Ведь если человек понадеялся на свой здравый смысл и исполнил свою волю, он согрешил против братства. Эту волю он вбил, как некий клин, между собою и братством. Поэтому ему запрещается общаться с братством, иначе, куда он ни придет, начнет жаловаться: «Игумен меня ни во что не ставит. Я пошел к нему рассказать о своих огорчениях, а он меня прогнал». Конечно, все это ложь. Просто этот монах захотел навязать монастырю свой авторитет, забыв при этом о Боге, о сущности работы, об авторитете братства, о достоинстве старца. В итоге он становится тяжелым человеком, теряет свое монашеское достоинство.

Если же его отделить об общения с братством раз, другой, третий, что ему останется делать? Или стать настоящим монахом, или, не выдержав, уйти. И если он остается нераскаянным, то лучше уж ему уйти, чтобы, познав горечь мирской жизни, прийти в чувство, чем оставаться в монастыре, ведя немонашескую жизнь, не преуспевая в послушании, бдении и молитве.

Наказание, которое предписывает это правило, продиктовано не жестокостью, но уважением к свободе личности. Например, я поручаю человеку какую-то работу, а он начинает возражать: «Этого я не могу, того не хочу, третье меня утомляет». Если я в этом случае уступлю, то впредь буду вынужден уступать ему всегда, потому что он привыкнет идти такой дорогой. Но, следуя по ней, он вступит на стезю скорбную, мрачную, ведущую к падениям. Душа и сердце такого монаха превратятся в развалины, он лишится свободы духа, радости на духовном пути. Чтобы предотвратить эту катастрофу и направить человека на путь спасения, мы ставим его в условия, при которых он либо исправляется и становится настоящим монахом, либо покидает монастырь. Если он уйдет, то поймет свою ошибку, почувствует, подобно Еве, горечь преслушания.

Когда Ева съела горький плод и пала, она поняла, чего лишилась, и возжелала прежней близости к Богу.

Тогда Бог дал Адаму и Еве первоевангелие, предсказав, что от их семени произойдет спасение и их самих, и всего человеческого рода. Если бы Бог не изгнал Еву из рая сразу по падении, то Ева решила бы, что запретный плод есть можно. «Раз Бог меня простил, — подумала бы она, — Он простит меня снова». И продолжала бы вкушать смерть и растить ее в себе. Значит, отлучение от Бога, тленность и смерть, которой стали подвержены Ева и Адам, оказались величайшим благодеянием Божиим для первозданных людей и всего человеческого рода, «чтобы зло не стало бессмертным».

Так происходит и в монастыре: если игумен уступает, то монах непрестанно вкушает горечь, разочарование, болезнь, тление, смерть, живет во тьме. Когда человек сильно страдает, его лицо мрачнеет, во взоре отражается боль и ты понимаешь — с ним что-то не то. Но если для жизни в миру, как жизни скорбной, страдание естественно, то жизнь в монастыре — это жизнь в радости. И если монах предпочитает вместо радости ежедневно пребывать в смерти, то лучше отпустить его из обители. Нет нужды жить несчастливо в монастыре — несчастье он может найти и в миру.

Так ли поступаем с монахами мы? По крайнему нашему долготерпению, доброте и снисхождению не совсем так, как говорит здесь преподобный Макарий. Когда ваш ум сворачивает налево, когда вы настаиваете на своей воле, мы говорим вам правду. Если вы все больше погружаетесь во тьму, в заблуждение и эгоизм, тогда мы становимся чуть более строгими, отвергаем ваше мнение или делаем вид, будто нас не интересует, что вы делаете, будто мы вас не понимаем. И последняя степень: мы оставляем вас делать то, что вы хотите. Каждая из этих степеней — ступенька лестницы, по которой вы идете к смерти.

Таким образом, по сути дела, мы ведем себя так же, как советует святой Макарий, просто пользуемся другими средствами. Святой требовал отделить нарушителя от братьев, а мы не запрещаем общения, но при этом устраиваем так, что человек вдруг сам обнаруживает, что он отделен от братства. Он не чувствует взыграний Святого Духа, его сердце бьется, но из него уходит Христос, и тогда человек понимает, что потерял Бога. Видите, в частностях мы можем действовать иначе, чем говорит правило, но смысл и результат одинаков. Единственное отличие в том, что мы дольше ждем от человека внутренней борьбы, его победы над собой. Но время идет, болезнь усиливается, рак дает все больше метастазов, и хотя мы снова и снова делаем операции, проводим лучевую терапию и химиотерапию, но все бесполезно: мы только продлеваем жизнь, исполненную скорбей и сердечных страданий, тогда как самое лучшее было бы помолиться, чтобы Господь взял страдальца из этой жизни. Да и что это за жизнь — без ощущения Божественного присутствия и без радости о Боге?

Поэтому не может монах быть лишенным радости и свободы. Без этого духовная жизнь невозможна. И если кто-то из нас не имеет радости и свободы, то он вправе задуматься, зачем он вступил на этот путь. Конечно, этот путь его жизни не может быть ошибочным, ведь он указан Христом и Церковью — просто мы сами идем по нему неправильно.

Если кто-то из братьев монастыря или из тех, кто живет на келиях, будет упорствовать в своем заблуждении, то он повинен. (13)

Если, к примеру, какой-нибудь монах подпадает под влияние людей, живущих рядом с монастырем, то он заслуживает наказания. Причем если он стал прислушиваться к родственнику по плоти или к близкому ему по духу человеку, то его заблуждение является страшным грехом, который пробивает брешь в монастырской ограде. Нужно всячески остерегаться усваивать чужие мнения и взгляды. Извещения и внушения должны поступать нам через слушание Бога. Только один человек может управлять нашим сердцем — игумен. Второго быть не может, потому что монах не нуждается больше ни в чьей поддержке.

В миру человек чувствует нужду в опоре, поскольку мир лежит во зле. Там большинство людей не постится, не молится, не почитает Бога, не имеет любви, сквернословит, богохульствует. Куда ни пойдешь, везде тебя лишают Христа, и потому тебе необходима помощь, как говорит мудрый Соломон: Брат, полу чающий помощь от брата, словно город укрепленный Вполне естественно, что христиане, живущие в миру, ради взаимоподдержки организовывают воскресные школы, православные общества, устраивают духовные беседы и совместные трапезы, подобно первым христианам. Если ты будешь одинок, то, видя, как все вокруг тебя грешат, ты тоже начнешь грешить. Станешь сомневаться: «Неужели я один верующий и никто больше не верит?» — и потеряешь веру. Горе одному, — говорит Писание, — когда он упадет, никто не сможет его поднять. В хорошем обществе мы находим себе опору.

Однако в монастыре недопустимо привязываться ни к брату, ни к родственнику по крови или по духу. Для монаха любая привязанность и сердечная склонность к тем или иным лицам — скверна, позор, отпадение от любви Божией, ведь таким образом он отвращает свой слух от Бога, не слушает Его извещений, а ищет поддержки у брата. И это, по сути, не духовная дружба, но совместное впадение в греховную скверну. По-настоящему духовной признается только жизнь во Святом Духе. Поэтому, уходя из мира, необходимо разорвать все узы, чтобы ничего не принести с собой в монастырь, в том числе сердечных привязанностей.

Далее святой Макарий обращается к частным вопросам.

Когда подается знак к молитве, тот, кто не оставляет немедленно своего дела, каким бы оно ни было, чтобы приготовиться к службе, пусть к посрамлению своему остается за дверями храма, ибо молитве не должно предпочитать ничего. (14)

Когда, как сказали бы мы, постучат в било на службу, ты должен оставить всякое занятие, чтобы приготовиться к молитве. Под «каким бы то ни было делом» подразумевается не только работа, но и вообще любое занятие. Ведь можно тотчас закончить работу, но начать разговаривать с кем-нибудь, а не готовиться к встрече с Богом. В таком случае, даже если ты придешь в церковь пораньше, ты не поймешь происходящего там. Тогда и ходить, собственно, незачем. Если ты предварительно не зайдешь в келью, чтобы посмотреть, память какого святого сегодня празднуется, почитать его житие, службу, полистать Октоих, то придешь в церковь в полузабытьи, а выйдешь из нее в полном забытьи.

Пусть все братья стараются быть внимательными во время богослужения. Когда мы все вместе собираемся на бдениях, тогда нужно следить вот за чем: если кого-то одолевает сон, пусть он выйдет из церкви, но не тратит времени на пустословие, а сразу же возвращается к занятию, ради которого пришел сюда, как и остальные. (15)

Сон естествен для человека, это не грех. Грешно другое: не ложиться спать вовремя, увлекшись чтением, собственными помыслами или какими-то

бессмысленными занятиями, после чего и сон уже не идет. И если ночное правило не принесло тебе радости, не нужно оправдываться тем, что ты не мог накануне заснуть. Итак, если ты не ложишься вовремя по названным причинам, то согрешаешь. Но когда ты исполнил ночной канон как положено, а потом на богослужении тебя клонит в сон (иногда бывает, что веки как свинцовые, сердце огрубело, не воспринимает службу, спишь стоя), тогда можно, говорит авва Макарий, выйти на улицу немного освежиться. Только следи за тем, чтобы, встретив там кого-нибудь, не пуститься с ним в разговоры. Иначе ты впадешь в состояние еще худшее: если в храме тебя борола обычная человеческая немощь, то теперь подступил сам демон.

Мы обыкновенно не позволяем братьям выходить на улицу, потому что они начинают там разговаривать. Но человеку разумному, умеющему трезвиться, можно выйти. Таким образом, у нас исполняется и это правило святого.

Равным образом, во время собрания, на котором бывает чтение, внимание всех должно быть устремлено к Священному Писанию и все должны соблюдать молчание.

Как мы собираемся на беседы, так собирались и монахи святого Макария. В наше время мы делаем то же самое, что делали монахи четвертого-пятого веков. Вообще, сознание того, что мы живем так, как жили святые, необыкновенно вдохновляет. Мы читаем те же книги, творим ту же молитву и совершаем такие же богослужения, слушаем те же наставления. Даже наша повседневность оказывается не кружением по дорогам мира сего, не следованием человеческим обычаям, но восхождением по тропам, которыми прошли святые.

Мы поступаем во всем точно так же, как и они: так же отдыхаем, омываем свое тело, бодрствуем, общаемся. Мы идем по стопам святых отцов. В этом величие монашеского жительства, ни с чем несравнимое преимущество и похвала Христовой Церкви.

Невозможно представить себе Церковь без монашества. Если бы исчезло монашество, Церковь лишилась бы своей красоты, своего покрова — она оказалась бы обнажена перед лицом всего мира. Монашество украшает Церковь, но эта красота исходит изнутри, от риз преиспещренных, от Духа Святого, Которого дарует нам Бог, а сохраняют Его в наших сердцах правильные начала монашеской жизни. Красота, присущая нам, монахам, — не наша заслуга. Если же Бог так нас возвеличил и сделал красой и убранством всего мира, стоит задуматься над тем, сколь велика наша ответственность: мы обязаны воспринять всей душой жизнь и подвиги святых. Если мы хотим идти путем святых отцов, необходимо постоянно дышать ими.

Более того, насколько Церковь нуждается в святых отцах, настолько же она нуждается и в монахах. Не будь солнца, не было бы и света. Не будь святых отцов, служителей трисолнечного Божества, не было бы и нашей Церкви. Кто наполнил ее жизненной силой? Святые отцы, которым Бог поручил продолжать дело апостолов. А обязанность продолжать дело святых отцов, апостолов, Христа, пророков, патриархов, дело, начатое в раю Самим Богом, сегодня Церковь возлагает на нас, монахов. Исполняя свой долг, мы приносим рай на землю, в эту земную жизнь. Как высоко поставил нас Господь! Мы сами, однако, не сделали ничего, все совершил и продолжает совершать Бог. Нам нужно только понимать, что Он нам даровал. Он непрестанно подает нам духовную пищу и питие, чтобы мы стали для Церкви тем тельцом упитанным, той духовной жертвой всесожжения, благоухание от которой возносится к Богу. Тогда Бог сможет сказать Своей Церкви: «Ты Моя украшенная невеста».

Мы, нынешние монахи, должны были бы превзойти древних отцов. Они жили, скитаясь по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли, во времена гонений, среди язычников. Им приходилось противостоять еретикам, то есть жить в самых неблагоприятных условиях. Нам такие трудности незнакомы. Мы родились от верующих родителей, среди православного народа, с малого возраста окормлялись у духовных отцов. Встретив на своем пути Господа, мы возлюбили Его и тотчас последовали за Ним. Нам не грозила смерть за веру, не нужно было скрываться в пещерах и ущельях, бежать в пустыни. Напротив, Бог поместил нас в прекрасные палаты, и люди воздают нам честь, потому что уважают монашеское одеяние. Что же мы воздадим Господу за такую честь? Какой дадим ответ?

Нет тебе извинения, человек, — говорит апостол. Мы не найдем себе оправдания, если не войдем в святилище познания и любви Божией, если нас не пленит то, что сокрыто за завесой богословия, если наше сердечное взыграние не побудит нас ближе познать Христа, если мы не используем все средства, на которые указывает святой Макарий и о которых мы ежедневно читаем в книгах во время своего правила.

Можно сказать, что все создано ради нас. Действительно, Бог все сделал для человека и живет для нас, а мы живем Им. Если наше сердце не услаждается постоянно этими мыслями, то чем же оно занято? И хотя мы недостойны, Бог на нас смотрит как на достойных.

Поэтому и мы, хотя Бог невидим, будем смотреть на Него, как на видимого, и поклоняться Ему, любить и бояться Его, так чтобы шествовать вместе с Ним. А это совместное шествие продолжится и в другой жизни. Когда нас опустят в могилу, Он будет с нами, чтобы отвести нас в другую жизнь, вместе взойти на небо.

Во время вознесения Господня ангельские чины изумлялись, видя Сына Божия восходящим на небо во плоти, и восклицали: Возмите врата, князи наши. Так и нас будут встречать ангелы и святые, когда мы будем восходить на небо. Нас осияет свет, и ангелы в изумлении станут спрашивать: «Ради кого все эти почести? Ради кого такое сияние, ароматы, благоухание? Князья, поднимите врата наши!» Тогда мы, жившие столь убого, но жившие, тем не менее, во Святом Духе, пройдем через эти врата. Нам поклонятся ангелы, нам поклонятся и архангелы. То, что они сделали ради Христа, носящего плоть, они сделают ради человека, восходящего на небо и носящего в себе Духа.

Мы часто читаем, как преподобные отцы-пустынники неожиданно для себя видели в небесах ангельские воинства, святых, свет, слышали небесное пение, чувствовали благоухание и созерцали, как душа какого-либо знакомого им аввы восходила на небо. Так должны взойти на небо и мы. Поэтому будем готовиться. Наша слава — это слава Церкви, а слава Церкви — слава Христа.

Что можно сказать о времени, в которое мы живем? Условия жизни в наше время изменились. Человек обязан (и это неплохо) закончить начальную

школу, среднюю, училище, поступить в университет. Таким образом, тот, кто приходит в монастырь, приходит уже зрелым человеком, прожившим половину своей жизни в миру. Сейчас в монастырях много пожилых монахов. Раньше в монастырь приходили детьми. Дети благодаря своей непорочности и чистоте впитывали в себя слово Божие, живя вместе со взрослыми монахами. Их восприимчивость объяснялась тем, что они не знали ни греха, ни мирского зловония, ни лжи, ни заблуждений. Они были невинными, не имели греховного опыта. Старших монахов укреплял пример юных, ведь дети могут удивлять своей выносливостью, силой, особенно когда они стоят на богослужениях в храме, а детей укреплял пример и благочестие старцев. Они оставались преисполненными благодати всю свою жизнь. Так монахи, эти большие и малые дети, жили естественной жизнью. Старость и молодость всегда нуждается в детской непосредственности.

Постепенно мир стал все более утрачивать свою связь с Церковью. Еще недавно присутствие Церкви было заметно во всех сферах жизни. Теперь не видно ее участия в официальных государственных мероприятиях, так что утрачивается само сознание того, что государство и Церковь сосуществуют. Все меньше участвуют в церковной жизни правительственные лица. В старину император и аристократия причащались в церкви вместе с народом. Там все они становились единым целым. Теперь ничто не свидетельствует о Церкви ни в школах, ни в обществе.

Конечно, в Греции время от времени все люди посещают храм. Все верят во Христа, все любят Церковь, но, несмотря на это, не решаются о ней говорить, стыдятся поститься. Точнее, постятся-то многие, но только дома, а на людях не держат пост, тогда как пост — это не благочестивый подвиг отдельного человека, но установление Церкви, неотъемлемая часть церковного устроения. Государство создает службы здравоохранения, чтобы контролировать качество продуктов питания, а пост — это проявление заботы Церкви о духовном и телесном здоровье человека ради спасения его души. Пост — лучшее исповедание нашей веры во Христа. Несмотря на это, и пост, и все прочие знаки, свидетельствующие о Христе, мало-помалу исчезают из нашей жизни. Как нищает наш мир!

В старые времена монахов можно было встретить повсюду, когда они выходили в мир ради монастырских нужд. Все общество было наполнено монахами, и разумеется, много было их в монастырях. Слова молитвы «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое» в прямом своем смысле относились к монастырям, именно там пребывала Церковь в своей полноте, ее наследие, достояние.

В Ветхом Завете мы видим, что Израиль часто попадал в руки иноплеменников. Тогда Бог искал такого человека, который имел бы веру, мог явить людям Бога и сделать Его присутствие на войне ощутимым. И Он находил то Сампсона, то Гедеона, то, иной раз, женщин, чтобы они приносили народу победу, потому что сам народ постоянно уклонялся с правильного пути. Какая борьба совершается ради спасения людей!

История Церкви учит нас, что даже тогда, когда в мире ничто не свидетельствовало о Боге, народ мог в один миг перемениться и начать новую жизнь из-за одного какого-либо события. Святой Панкратий, память которого мы празднуем сегодня, пришел с Востока на Запад, взяв с собой лишь крест, Евангелие и икону Спасителя. Где бы он ни появлялся, его лицо светилось, так что люди, глядя на него, боялись к нему приближаться, думая, что он какой-то бог. Он объяснял им, что он не Бог, и тогда они обретали веру в истинного Бога, и происходило множество чудес. Бывало, к нему приходили враги, а он на их глазах продолжал совершать литургию. Все видели огонь Божества на его лице и принимали крещение. Ежедневно святой Панкратий крестил сотни людей, приходивших к нему и свидетельствовавших о своей вере. Наконец один человек, наущаемый диаволом, сговорившись с еретиками и иудеями, пригласил святого на пир, чтобы там его убить. Святитель Панкратий понял, что его ожидает смерть, но захотел принести последнее свидетельство о Христе, потому что жизнь без мученичества — это документ без подписи и печати. Такой документ недействителен. И Ветхий, и Новый Завет без крови были бы недействительны. Так и наша жизнь, если мы не подпишем и не запечатлеем ее кровью, не имеет силы. К нашему счастью, Христос пролил Свою кровь за нас, и мы можем спасаться покаянием.

Итак, когда святой Панкратий понял, что его убьют, он причастился, взял омофор (он имел обыкновение говорить с людьми в священном облачении) и отправился на пир к идолопоклонникам. Там они, наевшись и напившись, начали богохульствовать и сквернословить. Святой спокойно сказал им, что они поступают дурно. Тогда они выволокли его за город, убили и бросили его тело в расселине скалы. Когда верующие стали искать его, они внезапно увидели дивный свет. Подойдя к расселине, они нашли тело святого невредимым, сияющим и благоуханным: это было последним свидетельством того, что Бог присутствовал в его жизни. Христиане из почтения к святителю положили его тело в золотую раку, но святой в видении попросил похоронить его в земле, как простого смертного.

Благодаря святым, жизнь и, тем более, смерть которых преисполнена светом, народ не только сам живет благочестиво и спасается, но своим благочестием спасает и других. Конечно, часто бывает так, что люди хотя и верят в Бога, но не исповедуют Его, и общество оказывается безбожным, а народ — безумным. При виде рясы сразу поднимают крик, хотя сами кричащие могут ходить и на исповедь, и в церковь. Восстание людей против своего Творца — это безумие, болезнь, безрассудство человеческого рода, результат людского греха.

В апостольские времена жизнь была прекрасной. Сегодня апостольский дух хранится в монастырях. Бог даровал нам, монахам, великое достояние. Он вместил всю историю ветхозаветного народа, все Божественные откровения в одно устроение жизни — монашество, для того чтобы мы вкушали все эти блага. Какое же великое преимущество дано нам, монахам!

Глава вторая

К сказанному ранее мы должны добавить: когда брата обличают или укоряют за какой бы то ни было проступок, он должен терпеть и не отвечать обличающему', но всячески смиряться, по заповеди Господней: «Господь гордым противится, а смиренным дает благодать». (16)

Если брат совершает какой-либо проступок и его обличает или укоряет настоятель, или кто-то из старших, или даже рядовой брат, то мы посоветовали бы ему объясниться с ними. Но преподобный Макарий советует попросту потерпеть. Всегда и везде то, что делает один, другой считает несовершенным. Потому вооружимся терпением, будем знать: за любое наше дело, с каким бы благим намерением и как бы хорошо мы его ни делали, нас могут упрекнуть или поругать.

Тот брат, который, несмотря на частые обличения, не исправляется, должен по нашему повелению занять последнее место среди братии. (17)

Монах, который в ответ на обличения не противоречит, но исправляется, подобен опытному водителю, умеющему не только поворачивать на перекрестках, но и маневрировать, уходя при обгоне вправо или влево. Если же водитель будет ехать только прямо, то и машину разобьет, и сам погибнет.

Так и не желающий исправляться монах постоянно ранит ближнего и сам получает удары, а в конечном счете терпит поражение. Оказаться победителем ему невозможно. Он ожесточается сердцем, его душит обида. Ему кажется, что все им пренебрегают, делают ему замечания, хотя замечание — это обычное дело в жизни человека. Мирным бывает только тот, кто уступает дорогу брату. Противящийся ближнему не имеет ни покоя, ни радости, он всех обвиняет, ищет справедливости, оправдывается. И конечно, трудности в монастыре возникают именно из-за него, а не из-за тех, кто делает ему замечания. Бывает, они уже позабыли о его ошибке, а этот монах помнит о замечании, но не исправляется. Поэтому святой Макарий советует не выяснять, кто прав и кто виноват. Того, кто не исправляется, говорит он, поставьте на последнее место в братстве, пусть он знает, что не умеет жить с людьми и его ставят на последнее место по снисхождению, чтобы не изгнать вовсе как отлученного.

Человек, умеющий ладить с людьми, не поддается дурному влиянию, не меняет своего образа мыслей, не теряет мира. А тот, кто не способен сохранить своего внутреннего устроения, не может преуспеть. Поэтому монаху необходимо находить общий язык со всеми, и при этом быть духовно твердым, хранить душевный мир.

Если он и тогда не исправится, будем обращаться с ним как с чужим, по слову Господа: «Да будет он тебе, как язычник и мытарь».

Страшно, когда монах доказывает свою правоту, настаивает на своем мнении, понимании, при том что другие не согласны с ним. Он, как заноза, досаждает всему братству. Лучше нам всем вместе заблуждаться, чем следовать за одним таким человеком, якобы идущим к истине. Только игумен имеет право высказываться, ему мы оказываем послушание, он отдает распоряжения. Если монах настаивает на своем мнении, хочет объясниться, напомнить о себе, им все тяготятся. Он мучает в первую очередь самого себя и нигде не находит покоя. В его глазах и на лице столько боли, что всякий, кто на него посмотрит, его пожалеет.

Дыши же воздухом свободы! Скажут тебе, что ты негодяй, вор, блудник, обманщик? Пусть говорят что угодно, пусть считают, что ты все делаешь не так. Апостолов судили, а они радовались тому, что удостоились исповедовать свою веру в Бога, в единственного праведного Судию. Только ереси нужно страшиться, потому что ересь — это принятие ложного учения, то есть отречение от Бога.

Да будет он тебе, как язычник и мытарь. Мытарей все чуждались, они были изгоями общества. Мытари думали, что к ним относятся несправедливо, на самом же деле это они поступали бесчестно. Они были позором для государства, синагоги, вызывали негодование у иудейского народа. Клевета и вымогательство были для них обычным делом. Государство, хотя и нуждалось в них, от них страдало. Так вот, монах, который настаивает на своем мнении, держится за свои убеждения, начинает какое-то дело по собственному почину и не желает от него отказаться, подобен мытарю, занимающемуся грабежом, или язычнику, чуждому телу Церкви.

Это же нужно сказать и о людях, живущих в миру, особенно семейных: тот, кому трудно принять ближнего, пусть и простеца, уступить ему, будет так же страдать, как и своевольный монах.

«Ревнуй о гостеприимстве» при любых обстоятельствах и «не отвращай очей от просящего», не оставляй его в нужде, чтобы Господь, придя в лице посетителя или нищего, не увидел твое нежелание помочь Ему и не осудил тебя. Потому будь благожелателен ко всем и поступай с верой. (20)

Когда к тебе придет посетитель, говорит авва Макарий, вспомни, что в его лице ты встречаешь Самого Господа. Поэтому прими его наилучшим образом. Если он попросит у тебя чего-нибудь, помоги ему. Скорее всего, этот человек действительно нуждается в помощи. Если ты оставишь его в беде, то ответишь за это. И даже самому подозрительному посетителю, у которого в кармане пистолет, не откажи в гостеприимстве и помощи. Будь с ним учтив и поступай с верой в Бога, а прежде всего отнесись к нему с доверием. Нельзя всех считать злоумышленниками. Даже если к тебе пришел преступник, чудовище, при виде твоей улыбки, любви и исходящего от тебя божественного сияния он склонит свою голову и смягчится. Не может быть, чтобы человек не изменился, увидев приветливость и доверие к себе.

Непозволительно судить приходящих к нам людей. Мы не должны допускать помыслов: что это за люди, зачем они пришли? Мы не имеем никакого права судить кого-либо. Если придет человек, которого, как мы знаем, не следует пускать в монастырь, скажем об этом игумену или его заместителю, и пусть никто другой об этом не знает. Не покажем и вида, будто что-то произошло, — ни взглядом, ни выражением лица, ни суетливыми движениями. Будем вести себя просто, непринужденно и приветливо.

Итак, этим правилом братьям монастыря заповедуется гостеприимство. Монастырское же начальство может принимать какие-то меры, чтобы дать насельникам возможность жить спокойно: закрывать монастырские ворота в определенное время, устанавливать часы посещения, приспосабливаться к нуждам братства. Какой-нибудь обеспеченный монастырь мог бы принимать множество паломников, но если в нем живут братья, подверженные немощам, обуреваемые помыслами, не вполне духовно благополучные, то приносить их в жертву посетителям нельзя, потому что монастырь — это дом монахов. Мы должны позаботиться о том, чтобы братству ничто не мешало жить духовной жизнью. Для монастыря это закон. Однако монах, встречающий посетителей, должен со спокойным, мирным и радостным духом стараться дать гостям то, чего они хотят. А как он будет это делать, зависит от его благоразумия и рассуждения, от готовности и умения исполнять монашеские законы.

Как у человека одна рука не мешает другой, так монашеские законы не могут противоречить друг другу. Монастырское гостеприимство не должно упразднять монашеского устава, заповедующего безмолвие, внимательную жизнь, мирное внутреннее устроение.

Поэтому гостиничные, благочинные и ответственные за гостей должны нести свое послушание с благоразумием и рассудительностью, так чтобы, с одной стороны, соблюдать закон гостеприимства, а с другой — не попирать прочие законы монашеского жительства.

Если монастырь не принимает в свои объятия весь мир: бедняка и богача, грешника и святого, тогда Бог, дающий дождь праведным и неправедным, не благословит нас. Он не сможет причислить нас ни к праведным, потому что с посетителями мы ведем себя неправедно, ни к грешным, потому что как монахи мы стремимся к праведности.

Дивная полнота и совершенство в уставе святого Макария! В то же время устав лаконичен и прост, ведь простота — это одно из Божественных свойств.

Когда тебя обижают, молчи. (21)

Молчи, но не от обиды, не от того, что ты потерял доверие к игумену и уже не надеешься, что он тебя выслушает и поймет. Молчи не из чувства своей ущербности и злополучности, из-за которого ты и на глаза игумену показаться боишься. Молчи не от того, что тебе на ум приходят невеселые мысли: мол, трудно найти настоящего старца. Пусть твое молчание будет следствием твоего духовного состояния, бесстрастия, святости.

«Когда тебя обижают, молчи», потому что на самом деле никто не может обойтись с тобой несправедливо, даже тот, кто лишает тебя жизни. Он оскорбляет Бога — не тебя. У тебя нет ничего своего. Бог, Сущий, призвал тебя из небытия в жизнь, и теперь ты идешь к Нему. Ты предстанешь перед Ним как мученик, преподобный, праведник, если понесешь несправедливую обиду. Это великая честь для человека!

«Когда тебя обижают, молчи», потому что не существует никакой несправедливости, кроме твоего греха. Единственный, кто может поступить с тобой нечестно, — это ты сам. Поэтому, «когда тебя обижают, молчи». Это правило безусловно, исключений из него нет. Ты сам никого не обижай. Если ты дашь отпор тому, кто, как ты считаешь, унизил тебя, то его оскорбишь. Он думает, что правда на его стороне, а ты обвиняешь его в несправедливости. Этим ты его уязвляешь.

Например, кто-то украл у тебя вещь. Думаешь, этот человек не хотел бы сохранить свое достоинство? Не хотел бы пользоваться уважением окружающих? Едва ли он желал прослыть жуликом. Что-то произошло в его жизни. Может быть, он рос круглым сиротой или мать велела ему воровать, потому что ей нечем было его кормить. Он с детства промышлял воровством и теперь так привык ко греху, что уже не может жить иначе. Этому человеку еле-еле удалось встать на ноги, чего-то добиться и даже стать монахом. Он одолел все препятствия. Но след давнего прошлого остался в его душе и временами дает о себе знать, так что он не может совладать с собой и принимается за старое. И ты требуешь от него не красть? Да ты его оскорбляешь, этого беднягу. Ты напоминаешь ему о его сиротстве, страданиях, о том, что он всю жизнь провел в грехе, выставляешь его на позор. Ты ведь ничего не лишился и понимаешь это, если ты благоразумен. А вот его ты ранишь, доказывая свою правоту. Поэтому, говорит святой Макарий, не будь несправедлив. Найди в себе силы потерпеть обидчика. Требуя с него ответа или обвиняя его, ты поступаешь с ним несправедливо.

Ни один человек не преступает закон, если его не заставляет нужда, если у него нет на то оснований или причин, которые, как он думает, вынуждают его совершать грех, даже такой, как воровство, святотатство или предательство Родины. Приспосабливаясь к обстоятельствам, человек превращается в страшного беззаконника. Посади преступника на скамью подсудимых и скажи ему: «Я не собираюсь тебя убивать, наказывать, только открой мне свое сердце, расскажи, почему ты так поступил». И если он тебе откроется, из твоих глаз потекут слезы, ты увидишь, какая боль и мука сокрыты в этой душе. Тогда ты будешь рад, что не стал его обличать, потому что это совершенно его убило бы. Спроси какого угодно негодяя, как он дошел до такой жизни? Если при этом ты хоть один миг посмотришь на него с той любовью, которой любишь себя, то глаза твои откроются и наполнятся слезами при виде боли, терзающей этого человека.

Пусть глупые советы не развращают тебя, но всегда ищи опору во Христе.

Не раз придется тебе слышать в своей жизни глупые советы. Кто-то бросит тебе: «Он с тобой так поступил, и ты молчишь? Ну и мямля же ты!» Смотри, не пожелай доказать свою правоту. «Пусть глупые советы не развращают тебя». Взирай на Христа. Иудеи и язычники заключали апостолов под стражу, сажали в тюрьму, судили их, но апостолы радовались этому, потому что Христос был их крепостью. Ищи и ты опору во Христе. Человек, советующий что-то иное, — губитель.

Приведем простой пример. Монах весь год трудится не покладая рук, но однажды ему случается проспать и он опаздывает на послушание. Это замечает благочинный и сообщает игумену. Игумен, встретив брата, упрекает его. Другой монах слышит разговор и высказывает брату свои мысли: «Игумену нажаловался на тебя такой-то. Да он сам-το когда на послушание вовремя приходил? Как это игумен мог тебя отругать, не разобравшись? Ты каждый день трудишься в поте лица, а ему и дела нет?» Такой брат — губитель, даже если сказанное им справедливо. Своим поведением он разлучает брата со Христом, лишает его не просто опоры в жизни, но вдохновения, высокого образа мыслей, веры, совершенства и внушает ему человеческий, пусть и справедливый, помысел. Душевный человек не принимает того, что от Духа. Устав преподобного Макария основан на духовных, а не на душевных законах. В нем говорится о Божественной справедливости — единственной, абсолютной и вечной. Желая найти путь к сердцу каждого человека, избавить его от опасений, что с ним могут обойтись несправедливо, святой Макарий продолжает свой устав так:

Не считай, что родители тебе ближе, чем братья, которые живут с тобой в братстве.

Родители дают нам жизнь. Бывает, человек даже накричит, поднимет руку на отца или мать, но после он раскаивается, плачет, потому что любит их. Отец и мать для него самые дорогие люди. Связь с родителями настолько сильна, что Христос особо говорит о необходимости расстаться с ними при вступлении в брак или при уходе в монастырь. Других условий для брака Он не ставит. Ты должен оставить, говорит Бог, отца и мать и прилепиться к жене своей. Ты не будешь счастлив в браке, если останешься привязанным к родителям и не разорвешь этих уз со всей решимостью.

Речь не о том, чтобы оскорблять отца или мать — родители занимают место Бога, мы их любим и уважаем, — но надо расстаться с ними, если хочешь вступить в брак. Если ты непрестанно о них думаешь, жалеешь, чрезмерно к ним привязан, так что теряешь свою самостоятельность и неспособен сам принимать решения, то твоя жизнь не сложится. Связь с отцом и матерью очень крепка.

То же самое можно сказать и о человеке, вступающем на путь жизни совершеннейшей. Только оставив отца и мать, — говорится в последовании пострига, — можно стать монахом. Любовь к отцу и матери настолько сильная, крепкая и глубокая, что Бог воспринимает родителей как Своих соперников, как другое «я», которое Ему противопоставляется. Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, — говорит Христос, — тот не может быть Моим учеником. Мы пренебрегаем Богом, если любим своих родителей больше, чем Бога. В монастыре нужно считать своих братьев более близкими, чем родители.

Суть в том, чтобы никогда не отделяться от братства. Даже когда братья поступают с тобой несправедливо, считай, что они правы. Более того, если они тебя обижают, презирают, бесчестят, оставляют голодным и какой-то один брат хочет заступиться за тебя, ты должен разорвать с ним всякие отношения или вы оба должны уйти из монастыря. Поддержка, которую ты получаешь от него, даже если правда на твоей стороне, не ведет тебя к совершенству, не дает тебе мыслить по Богу. Напротив, она подрывает основы веры и любви Божией, отнимает у тебя Бога.

Монашество — это живой организм. Выразительные глаза, улыбающиеся уста, бьющиеся сердца, любящие души. Есть у монахов и свои недостатки, но духом они ищут Бога и хотят оказаться в Царстве Небесном вместе со своими предшественниками. Монахами люди становятся ради Христа. Несмотря на это, монахи такие же люди, как все остальные, с той только разницей, что главная их забота — стать более совершенным, насколько это возможно, образом Божиим. Если обижают человека мирского, он может потребовать справедливости. Не получается у него договориться с обидчиком — может обратиться к властям. Опять ничего не добивается — может пойти к судье или найти двух, трех советчиков и спросить их, что ему делать. Итак, монахи и миряне руководствуются абсолютно противоположными принципами.

Украли, например, у кого-то деньги. Если этот человек обратится в суд и выиграет дело, суд потребует у вора вернуть украденное. Конечно, человеку нельзя при этом стремиться посадить вора в тюрьму или получить с него проценты. Или у кого-то слезно просят в долг, потому что дети просителя умирают от голода. Проходит полгода, год, два — денег должник не возвращает. Тогда заимодавец вправе обратиться в суд. С монахом дело обстоит иначе. Вообще, давать чтолибо может только монастырь. У монаха такого права нет. Если он что-то дает, то подвергается искушениям. Но предположим, какой-нибудь монах по простоте своей решил, что правило: Просящему у тебя дай — относится непосредственно к нему, а не к монастырю, и дал просителю деньги, а он не возвращает долга, оправдываясь тем, что его ребенку нечего есть. В таком случае монаху придется не только простить ему этот долг, но и дать ему еще, как далее говорится в Евангелии: Если кто-то возьмет у тебя рубашку, то отдай ему и верхнюю одежду. И если он ударит тебя в одну щеку, подставь ему и другую. И если кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два. Разумно ли это? Это разум Божественный, разум совершенства. Монах должен быть безупречен. Он считает для себя бесчестьем даже тень греха или порока.

Очень важно, чтобы монах мыслил в духе Божиих заповедей. Тогда он постоянно пребывает в духовном трезвении, а Святой Дух наблюдает за ним, предупреждая всякое его падение.

Если человек стремится к освящению, сами ангелы будут помогать ему, не давая впасть в забвение. Они нередко будят нас, когда наступает время нашего ночного правила. Мы смотрим на будильник, понимаем, что он еще не прозвонил, и удивляемся, кто же позвал нас? А это наша собственная чуткая совесть, слышащая зов ангелов и святых.

Если ради нужд монастыря братьям нужно выйти в мир, пусть отправляются вдвоем или втроем. (22)

Святые отцы говорят о том, что выходить в мир по монастырским нуждам могут братья самые достойные, освященные добродетелью, скромные, опытные, серьезные, такие, которых мир не может соблазнить и увлечь.

Когда монах выходит за ограду монастыря, он попадает совсем в другой мир, и с переменой окружающей обстановки меняет свой уклад жизни, превращаясь в обыкновенного мирянина. Например, он приезжает в родительский дом и на обед решает поджарить себе два яйца. Поев два, три раза яичницу, в четвертый раз, когда будет понедельник, он подумает: «Сегодня пост необязательный — в монастыре соблюдается,

а здесь, в миру, нет» — и снова приготовит себе яичницу. Наклонность ко греху, кроющаяся в каждом человеке, изобретет тысячу хитростей и положит человека на обе лопатки. Да и дьявол, этот ветхий старик, своим возрастом превосходящий человечество, прибегнет к своим козням и заставит монаха пасть.

Здесь кто-нибудь из мирян задумается: «Если монах, выйдя из обители на два-три дня по монастырским делам, забыл про молитву и оставил всякое воздержание, то что же говорить о нас, мирянах?» Впрочем, как раз в миру в большинстве своем люди ответственно относятся к своим обязанностям и всячески стараются не нарушать их. А теперь представьте себе, что было бы с этим невоздержанным монахом, если бы он не стал монахом, а женился. Демоны все вместе вцепились бы в него, схватили бы за горло, за волосы, за ворот, за рукава и потащили бы, чтобы сделать своим пленником. Если он послабляет себе, находясь в миру всего два-три дня, то за один-два года дьявол сделал бы его своим послушным рабом. Тот, кто с легкостью оставляет свои монашеские обязанности на один день, оставит их и на целый год, и на всю жизнь.

По правилам, монах не должен выходить из своего монастыря. Ряса — это ангельское одеяние. Ангелы, для того чтобы сохранить свой ангельский образ, не показываются среди людей, они невидимы (хотя постоянно нисходят на землю и восходят на небеса). Монах, как имеющий тело, по-человечески ограничен. Для того чтобы ему соблюсти в непорочности свой ангельский образ, он должен быть «невидим» по человеческой природе, то есть не должен появляться в миру. Как для ангела противоестественно ходить по улицам рядом с людьми, так и монаху в ангельских ризах — появляться на распутьях мира сего.

Вот почему тех монахов, которые выходят из монастыря по личному побуждению, мы отправляем одних. Конечно, если монах на это раздражается, жалуется, ропщет (подобным чувствам может поддаться каждый, все люди изменчивы), игумен может дать ему спутника. Ведь если отказать ему и послать его одного, он догадается, что на него возложили всю ответственность за выход из монастыря, и тогда его сердце ожесточится, демоны наводнят его ум помыслами и искушениями, и он станет, как тигр. Для того чтобы не допустить этого, игумен даст такому немощному брату спутника. Тогда брат вернется довольным, как будто он ни в чем не виноват, еще и спасибо скажет.

«Пусть отправляются вдвоем или втроем». Преподобный Макарий не упоминает о том, что это должны быть преуспевшие монахи, как говорит святитель Василий Великий и все святые отцы. Устав святого Макария читался в монастырях по частям каждую неделю или даже каждый день, как и сейчас принято в некоторых монастырях. Естественно, если бы святой сказал, что выходить могут только преуспевшие монахи, то какой-нибудь брат, которого не посылают в мир, подумал бы, что его не считают духовным человеком, и попал бы в западню: стал бы ждать, когда признают его преуспеяние и станут посылать в мир. Постепенно им овладело бы чувство досады, и он уподобился бы демону. Поэтому преподобный Макарий (или скрывающийся за его именем автор), выразился иначе.

Пусть отправляются вдвоем или втроем, и только те, кто внушает доверие, а не те, которые склонны к многословию или чревоугодию.

«Те, кто внушает доверие». Доверие внушает тот монах, который при выходе из монастыря не меняет своего правила, образа жизни, не оставляет воздержания в пище, ни на шаг не отступает от духа и обычаев братства, соблюдает монастырский устав, не имеет склонности к разговорам, не отвечает на вопросы каждого встречного, но хранит молчание. В самом деле, когда нас о чем-то спрашивают, мы можем ответить очень кратко или сказать пару вежливых слов, что избавит нас от возможных неприятностей. Некоторые люди умеют тактично уклониться от разговора, давая собеседнику понять, что отвечать — не в их компетенции. Горе монаху, который выходит из монастыря и считает, что ему нужно отвечать на все вопросы или что он обладает рассуждением и знает, кому надо отвечать. Такому нельзя выходить из монастыря.

Кроме того, в мир можно посылать тех монахов, которые не замечают, что там происходит, не ходят по гостям, не наносят визиты вежливости, сами никого к себе не приглашают и не принимают приглашений. Они знают свое дело, знают, что через определенное время они должны вернуться в монастырь, ведут себя с мирскими людьми с достоинством, и те ощущают, что это ангелы и что с ними нельзя обращаться как с простыми смертными. Ангел не занимается мирскими попечениями, не подчиняется никаким светским обычаям и не берет на себя обязательств. Иногда в мир посылают монаха, не имеющего такого духовного устроения, ради снисхождения к нему и ради его пользы — может быть, когда-нибудь он поймет, что должен измениться. И если игумен посылает такого монаха в мир, тот не должен отказываться от послушания, возражая, что в миру он поддается соблазнам, — но должен понять, что ему надо исправиться, приобрести монашеское устроение.

Высшая степень эгоизма для монаха — отказываться выезжать в мир под тем предлогом, что там он теряет монашеские ориентиры, оставляет молитву и правило. Дело вовсе не в правиле, просто его уязвленное самолюбие ищет оправдания. Если бы он действительно боялся запятнать свой монашеский образ, то приложил бы старания к тому, чтобы, находясь в монастыре, быть подлинным монахом.

Итак, не всякого можно посылать в мир, но и мы сами не должны ждать, что нас будут посылать. Это вопрос доверия, а не добродетели и святости. Ты можешь быть святым человеком, но для выхода в мир не годишься. Можешь быть одаренным, но не уметь вести себя в обществе. Можешь быть самим архангелом Гавриилом и каждый день сподобляться Божественных откровений, но, выйдя в мир, ты не сумеешь найти дорогу или не будешь знать, как помочь пожилому человеку:

поддержать его справа или слева, сесть в машину первым или сначала посадить его. Если тебе неизвестны правила поведения в обществе, например, как разговаривать с доктором, как есть, как улыбаться, как вести себя в гостинице, то, каким бы святым ты ни был, тебе в мир лучше не выходить. Для этого нужен подходящий человек, которому монастырь доверяет.

«Не те, которые склонны к многословию или чревоугодию». Многословие и чревоугодие открывают доступ к нам самым сильным демонам, которых не могут изгнать даже святые. Мы молимся Святому Духу: «Прииди и вселися в ны», но когда мы празднословим, в нас вселяется дух лукавый. Как только мы открываем рот, он тотчас входит. Монах разговорчивый и любящий поесть находится в большой опасности, потому что всякий, кто много говорит или много ест, хочет есть и говорить все больше, особенно когда его слушают и обращают на него внимание. Никакие заклинания не в силах будут изгнать из него беса.

Если кто-либо хочет отречься от мира и вступить в монастырь, пусть ему в первую очередь прочитают устав и расскажут обо всех монастырских порядках. (23)

Бывает, что человек любит читать Евангелие, душа его с радостью погружается в Священное Писание, восхищается подвигами святых. И вот такой человек узнает из книг, что совершенная жизнь — это жизнь монашеская, и в нем возгорается желание стать монахом. Он приходит к монастырским вратам и просит его принять.

Такому человеку, говорит святой, мы в первую очередь даем прочитать устав. Скорее всего, он мало что поймет, но из-за воодушевления или, точнее, самолюбия ему может показаться, что он все понял и все ему понравилось. Тогда мы знакомим его с основными правилами монастырской жизни: после повечерия мы не едим, ночью встаем на службу, не празднословим, не пишем писем — не потому, что нам не разрешают, а потому, что сами этого не хотим. В противном случае нам лучше было бы оставаться в миру. Ведь мы добровольно покинули мир, никто нас не заставлял. Зачем же теперь мы стремимся общаться с ним?

Человек поступает в монастырь с вдохновением, внушенным, может быть, Самим Господом. Стать монахом — мысль судьбоносная. Человеку открываются врата рая. Нам ли закрывать их перед ним? Если он закроет их сам — это другое дело. А мы не можем закрыть этих врат ни перед грешником, ни перед святым. Однако мы должны рассказать ему о том, что требуется для того, чтобы войти в эти врата.

Если он усвоит все как должно, тогда пусть братья по праву примут его в братство.

Когда человек решает остаться в монастыре, я не сразу принимаю его. Я смотрю, по праву ли он желает стать монахом или его решение остаться в монастыре не оправданно? Не все вмещают слово сие, — говорит Евангелие. Все могут восхищаться Христом и Его словами, но не все их понимают. Все радуются словам Христа, верят им, но, когда приходит время исполнить их, отступают, потому что не могут, не хотят, не знают, как их исполнить, превратно истолковывают их. Таким людям нужно деликатно подсказать, что для них более оправданна жизнь в миру.

Вполне вероятно, что слов «тогда пусть братья по праву примут его в братство» не было в первоначальном тексте устава. Но если они и были, понимать их нужно в правильном ключе, потому что права есть как у монастыря, так и у человека. Не должно быть ни эксплуатации человека, ни его отвержения — и то и другое ведет к беде. Мы должны понять, что именно спасительно для души этого конкретного человека. Он — овца Христова стада и желает спастись. Но где он спасется, в монастыре или в миру? Для некоторых лучше спастись в миру, каясь в своих грехах, чем погибнуть в монастыре, пусть и не совершив при этом грехов, свойственных миру.

Конечно, монастырь принимает всех и не делает различий между девственниками и потерявшими девство, состоявшими в браке и безбрачными. Церковь истово заботится о нравственности и самосознании своих членов, но в то же время проявляет гибкость, чтобы сохранить свое единство. В монастырь может вступить и непорочный юноша, и грешница, и страшный убийца. Истории известно немало случаев, когда разбойничьи атаманы становились монахами, порой со всей своей шайкой. В чине пострига, особенно великосхимнического, все именуются грешниками. Между вступающими в монашество не делается никакого различия. Неважно, бедный ты или богатый, молодой или старый. Десятилетних детей, мальчиков и девочек, постригали в монашество тем же чином, что и взрослых. Внутри Церкви все едины, как и в раю. Даже святой человек, становясь монахом, чувствует себя великим грешником.

Слова из чина пострига: «…оставил отца, матерь, братьев, сестер, жену, детей» — относятся к каждому монаху, потому что даже если человек принял постриг в нежной юности, он оставил того, кого мог бы в будущем назвать своей женой или мужем. Женатый или неженатый — оба покинули жену, один — ту, что у него была, другой — ту, что могла у него быть.

Если он хочет принести в монастырь какое-либо имущество, пусть положит его на святой престол в присутствии всех братьев, как предписывает устав. (24)

Монашеские одежды перед постригом полагаются на святой престол. Само таинство пострига совершается вне алтаря, но монашеские одежды и обувь кладутся с вечера на индитию святого престола, туда, где пребывает Христос. Потом мы выносим их из алтаря и кладем на Евангелие, с которого игумен подает их постригаемому.

На святой престол мы возлагаем и имущество, которое приносим в монастырь. Если мы не положим его на святой престол, то не получим права взять с престола ризу спасения, хитон правды, архангельский образ. Если монах не возложит все на святой престол, но удержит у себя что-то мирское, душевное, духовное, чувственное, что-то из области пожеланий или собственных представлений, то его духовная жизнь не состоится. Удержанная им малость возьмет верх над устремлением и силой его души, и он вернет монашескую одежду, которую принял со святого престола, и тем самым ее обесчестит. Он не сможет исполнить своего обещания, приступит к делу, но не совершит его. А в последовании пострига говорится: «…если исполнишь подвиг до конца». Но если он и исполнит до конца, то исполнит это из рук вон плохо, настрадавшись, намаявшись, измучившись, изроптавшись, тогда как мог бы летать, поддерживаемый ангельскими крылами.

Когда мы приносим свое имущество, то полагаем его на святой престол «в присутствии всех братьев». В некоторых монастырях из крайнего снисхождения этого не требуют: вдруг послушник передумает и попросит свое имущество назад. Вещи послушника хранятся в специальном месте в игуменской, так чтобы, уходя из монастыря, человек мог их забрать. Тем не менее сознание должно быть таким: я оставляю все на святом престоле перед лицом свидетелей, если не на глазах братьев, то пред очами ангелов, святых и Лиц Святой Троицы.

Видите, какая высота духа сокрыта в монашестве? Монашеское жительство исключительное, совершенное. Нет ничего совершеннее под небесами. Жизнь в миру крайне сурова, полна трудностей, поэтому там Бог дает человеку простор, не требует от него многого, чтобы он мог существовать. Но это приволье порождает другие трудности и еще более обременяет человека.

В монастыре Бог учреждает жизнь совершеннейшую, настолько возвышенную, что ограничений для совершенства нет. Монашеская жизнь в высшей степени естественна, полноценна и легка, и при этом она дает человеку возможность летать, словно на херувимской колеснице. Как беспрепятственно носился в небесах Фаэтон, так может делать это и монах. Поэтому Бог так много и требует от монаха, тогда как женатому — сколь праведен Бог! — послабляет, потому что тот борется за жизнь, проливает пот и кровь, чтобы содержать семью, терпит несправедливости в обществе и на работе. Впрочем, эти послабления человек часто обращает в препятствия для своей духовной жизни, и они становятся поводами для падения.

А в монастыре, наоборот, жизнь проста, лишь бы монах всегда уступал ближнему, всегда с ним соглашался. В противном случае ему не устоять.

Если его приношение будет принято, с этого момента послушник перестает распоряжаться не только вещами, которые принес, но и самим собой.

Приношение может быть и не принято. Нельзя, например, прийти в монастырь и принести какие-то деньги, но при этом в миру оставить гораздо больше долгов, сначала нужно расплатиться с долгами, а потом уже поступать в обитель. Никто не обязывает человека делать пожертвование, а вот приходить с долгами сюда нельзя. Тот, кто задолжал деньги, или не решил вопрос с военной службой, или связал себя какими-то другими обязательствами, несвободен. Связанный чем-либо человек не может стать монахом. Можно ли счесть свободным раба? Монашеский чин — свободный чин, и его члены — самые свободные люди. Монах должен быть свободным во Христе и одновременно не связанным людскими законами.

Чтобы приступить к монашеской жизни, необходимо посмотреть, не препятствуют ли тебе в этом как святоотеческие правила, так и действующие государственные законы.

Послушник, кроме того, не должен заявлять: «Отче, у меня много денег, я их вам дам, но мне хочется, чтобы они были потрачены на благо Церкви». Если же он так скажет, игумен ему ответит: «Мне не нужны твои миллионы, мне нужно твое сердце. Отдай мне, сын, твое сердце, — говорится в Священном Писании. Ты мне диктуешь, как потратить твои деньги? Это означает, что ты считаешь их своими. Ты стоишь перед святым престолом, а мирского мудрования не оставляешь. Как же я доверю тебе честную монашескую рясу, хитон Христов, символ христианского любомудрия? Или останься дома и женись, или отдай деньги родителям или бедным и приходи сюда нищим».

Приведем еще один пример. Труд ник говорит игумену: «В один из моих приездов в монастырь такой-то брат сказал мне, что у него проблемы с очками и что ему подходят мои. У меня двое очков, можно отдать ему одни?» Ответ должен быть таким: «Можно, но так же, как ты до сих пор приезжал к нам и уезжал домой, ты и впредь останешься гостем. Мы с радостью будем тебя принимать, мы тебя любим, монастырские врата для тебя всегда открыты, но монахом стать ты не можешь. Ты хочешь поступить в монастырь, а сам до сих пор не понял, что значит нестяжание, ты имеешь свои желания и хочешь распоряжаться своими вещами». Однако, когда игумен сам спросит новопришедшего, есть ли у него пожелания по поводу своего имущества, брат должен высказать свои мысли, и игумен рассудит, свободно ли сердце брата или нет.

Также, если раньше он подавал милостыню нищим или, придя в монастырь, принес что-либо братьям, нельзя, чтобы он распоряжался этим.

Какое тонкое понимание монашества! Какое глубокое восприятие! Только так можно стать монахом. Положим, пришедший послушник передает игумену свое имущество, но при этом просит оставить у себя некоторую сумму, потому что дал обет купить золотой крест Тиносской иконе Божией Матери и хочет поклониться могиле приснопамятного старца Филофея Зервакоса.

Ответ игумена должен быть таким: «Дорогой мой, иди исполни все свои обеты, потому что сейчас ты связан, или найди какого-нибудь духовника, который освободит тебя от них, и только после этого приходи в монастырь». Когда ты посвящаешь себя Христу, то уже не можешь мыслить и действовать по-мирски. Если ты, будучи мирянином, хотел принести дар Божией Матери или подавал милостыню нищим, это хорошо и похвально. Но теперь, когда ты пришел в монастырь, ты уже не можешь об этом думать. Это для тебя скверна, грех, внушение демона. В монастыре не должно быть мирского представления о милостыне. Здесь милостыня духовная, здесь ты раздаешь свою любовь, приносишь в жертву свою волю, свое сердце, свое время, свои права, свое мнение. Вот что значит милостыня в монастыре. Так что сначала пойди исполни все свои обязательства, а потом приходи в монастырь.

«Если принес что-либо братьям». Послушник, приезжая в монастырь погостить, мог сблизиться с какимито братьями. Теперь он решает остаться в монастыре и привозит им подарки. Например, он увидел, что у братьев в иконописной мастерской нет хороших кистей, и пообещал привезти им английские кисти. Он привозит их с собой и дарит им. В этом случае игумен должен сказать ему, чтобы он отправлялся домой и приезжал снова через год, потому что пока еще он живет мирским духом. Послушник должен быть совершенно свободен внутренне, должен понять, что подарки, по слову Священного Писания, ослепляют глаза и потому дарить их монахам непозволительно. Конечно, в первую очередь, согрешил принявший подарок: он не отказался от него, не запретил послушнику словами «отойди от меня», чтобы тот осознал свой грех и духовно повзрослел. Тем не менее послушника пока не следует принимать в монастырь.

Кроме того, подарки приводят к появлению особых, личных отношений между братьями. Но лучше тебе стать бесноватым, чем завести в монастыре близкую дружбу с каким-либо братом. Или дари подарки всем, или никому. Ты не имеешь права лишать брата его духовного девства, а особая дружба растлевает его. В монастыре мы живем не как индивидуумы, но как единое тело, тело Христово. Монастырь — это священное собрание Святой Церкви. Нельзя пренебрегать основами, на которых зиждется монастырь. И если монахи дали тебе для этого повод, приняв твой подарок, то это вдвойне плохо. Они погубят тебя, если дозволят тебе и дальше жить так.

Итак, мы принимаем пожертвование, только когда оно кристально чисто. Мы можем принять приношение послушника, если он не имеет никаких притязаний на него и совершенно о нем не заботится.

Если через три дня он захочет уйти из-за каких-то разногласий… (25)

Приходит человек в монастырь, чтобы стать монахом. На следующий день он говорит игумену: «Я думал, что братья святые, но один из них сказал мне неправду, другой ответил мне грубо, третий на моих глазах сорвал с дерева яблоко, — выходит, он чревоугодник. И это монастырь?» Одним словом, послушник не может принять житейской прозы. Такого лучше отправить из монастыря, если только речь не идет о каком-то совсем бесхитростном создании, которое недавно увидело свет и думает, что кругом одни ангелы и нигде не может быть ошибок. Но если бы все было так прекрасно и мы все были такими хорошими, то со стороны Бога было бы жестокостью оставлять нас в этой жизни. Он забрал бы нас в рай, чтобы мы жили вместе с архангелами, ангелами и святыми небесной Церкви. То, что Он все еще держит нас в этой жизни, означает, что мы несовершенны, грешны, подвержены страстям и немощам, не достигли назначенной нам меры.

Если послушник это понимает, но все равно хочет уйти, мы не только позволим, но и посоветуем ему поступить так. Он не сможет жить в монастыре, потому что не способен понять, что самый большой гордец и грешник — это он сам. И если он называет себя грешником, то этим еще более доказывает, что он эгоист.

Если он уйдет, отдадим ли мы ему принесенное им в монастырь? Мы-το отдадим. Но каково мнение святого Макария и как на это смотрит Церковь?

…пусть совершенно ничего с собой не забирает, кроме одной одежды, в которой пришел.

Святой Макарий говорит об одной одежде, потому что в то время обычно носили одну одежду, хитон. Гиматий считался роскошью, люди жили очень бедно.

Ты пришел в монастырь, чтобы отдать себя и все тебе принадлежащее Богу. У тебя, как человека, есть сердце, чувства, страсти. Христос дает тебе свободу, ни к чему не принуждает. Он не насилует ничьей свободы. Поэтому и я не стану тебя удерживать, если ты захочешь уйти, но поддержу твое решение. Конечно, я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе найти кров и покой где-то в другом месте. Но у вещей, которые ты с собой принес, нет ни сердца, ни ума, ни свободы воли. Они мертвы, бездушны. Ты отдал их Богу, зачем же теперь осквернять их зловонием греха? Уходи, взяв с собой одну только одежду.

Если послушник неожиданно умрет, никто из его наследников не должен обращаться к судье.

Если послушник, имея чистые намерения, по Божию попущению, долготерпению или снисхождению умрет у «райских врат», до пострига, монастырь не откажется от него. Даже если родители заберут его тело и погребут у себя на местном кладбище, дух его упокоится в монастыре. Богу, испытующему сердца и утробы, ведомо его благорасположение. Но если он придет из каких-то своих интересов, из самолюбия, то душой пребудет вне монастыря: его мятущаяся, радующаяся животной радостью, движимая чуждыми инстинктами душа и в загробной жизни останется такой. Если же послушник придет действительно ради монастыря, то в три дня стяжет рай.

Многим монахам, не отрекшимся после пострига от своего мнения, привычек, своих знакомых, от защиты своих прав, лучше было бы умереть в первый же день, или пусть во второй, или в пятый после поступления в обитель и получить мученический венец, чем жить в монастырском раю и грешить.

Как же быть, если родители или родственники послушника после его смерти потребуют от монастыря вернуть им его имущество? Монастырь не станет спорить, потому что никогда не заводит ссор. Более того, мы поступим по-евангельски и вернем родителям послушника больше принесенной суммы, исполняя слово Спасителя: Кто захочет взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. Поступив так, монастырь и от претензий избавится, и евангельские законы соблюдет. Другое дело, что деньги, отданные послушником монастырю, вообще-то не могут быть востребованы назад, если отданы Христу и монастырь несет за них ответственность перед Богом. Конечно, адвокат, судья может этого не понимать или даже не верить в Бога. Но игумен, монастырь это сознают. Родственники и адвокат считают, что имущество берет себе игумен, руководство монастыря, монастырь. На самом же деле наследник — Христос, а монастырю имущество переходит как законному представителю Христа.

Если родственник захочет судиться, мы прочтем ему устав, и тогда он уйдет совершенно посрамленный.

По Божественному закону монастырь имеет права на имущество монахов, поэтому преподобный Макарий говорит, что монастырь может не возвращать родственникам умершего монаха его собственность. Монастырь имеет на это право, потому что представляет в своем лице Христа. Итак, продолжает святой, мы прочтем устав родственникам брата, и если они люди верующие, то поймут, что права наследства отныне принадлежат Христу, и со стыдом попросят прощения. Если же они неверующие и не стыдятся требовать назад имущество, это уже их грех. Таким образом, и монастырь, вернув им имущество, останется беспорочным, и родственники будут знать, что похитили Божию собственность.

Если монах понимает, что наследовать его имущество должен монастырь, но не позаботится о том, чтобы законно передать монастырю на это право, то он ответит за это перед небесным судом. Из-за его беспечности его же родители могут впасть в смертный грех как похитители Божия имущества. Но и монах, не знавший об этом, не освобождается от ответственности. Кроме того, если человек придет в монастырь и только спустя долгое время сообщит родителям, что его имущество навечно принадлежит монастырю, то его родителям будет нелегко это принять, и они станут протестовать, потому что находятся во власти мирских представлений. А если бы он предупредил их сразу, то родители со временем смирились бы или, по крайней мере, сами отвечали бы за свое упорство. Но теперь отвечать перед Богом как за грехи родителей, так и за собственные грехи будет монах. Это немаловажное преступление, простит ли его Бог? Не будем успокаивать себя тем, что игумен добр и во всем к нам снисходит.

Сопротивление слову истины не останется без возмездия свыше, разве только будет омыто реками слез. Но много ли людей с такой чуткой совестью, чтобы понять свой грех и пролить потоки слез? Не так-то это просто. Посеяв в сентябре, октябре, ноябре, можно ждать плодов в июне, но посеяв в марте, плодов в июне не жди. Всему свое время. Когда время упущено, трудно что-либо исправить.

Если кто-то захочет уйти из монастыря по причине каких-либо разногласий, пусть ничего с собой не забирает, кроме одной убогой одежды, и удаляется из братства как неверный. (28)

Это правило напоминает нам евангельское учение о браке, которое запрещает развод. Господь гнушается разделением. Единство — это таинство Святой Троицы и Церкви. Развод недопустим ни по какой причине, хотя при чтении Евангелия и создается впечатление, что он разрешен в случае прелюбодеяния. На самом деле евангельские слова означают, что прелюбодеяние разрушает брак. Это не разрешение на развод — как можно разлучать то, что Бог сочетал? — но свидетельство того, что сочетания во Христе больше нет.

То же выражают слова правила «пусть удаляется как неверный». Если кто-то хочет уйти из монастыря из-за того, что переутомляется на послушании, или из-за того, что летом страдает от жары, то он может уйти. Но он уйдет как неверный. Пусть знает, что он разорвал свой брачный договор со Христом и Церковью. Конечно, монах, покидающий монастырь, никогда прежде не думал, что может уйти. Если бы он знал, что когда-нибудь уйдет, то не пришел бы сюда. Но со временем у него появляются проблемы: одолевают помыслы, беспокойство о разных предметах,

расшатывается здоровье, психика. Возникают большие или малые претензии, причем и со стороны человека, и со стороны монастыря. Но все это не значит, что можно уйти из монастыря. И разумеется, никто никогда не понимает, что же в действительности заставило его уйти. Всякий человек, покидающий монастырь или расторгающий брак, делает это не по той причине, которую сам называет. Это всего лишь предлог, прикрытие какой-то более глубокой причины, которую он знает или, по крайней мере, ощущает на уровне подсознания, но не может признаться в этом ни другим, ни самому себе по гордости и самовлюбленности.

Итак, если он все-таки уйдет, пусть ничего с собой не берет, кроме одной жалкой одежды.

Отметим еще, что в монастыре ремеслом заниматься должны только те братья, которые внушают доверие и выполняют свою работу ради блага и нужд монастыря. (30)

Под словом «ремесло» здесь подразумевается и управление монастырем, и все прочие послушания. Если в других уставах говорится отдельно об управлении и отдельно об обычных послушаниях, то здесь все это входит в одно понятие «ремесло».

Никто не должен претендовать на должность благочинного, пономаря или на какую угодно другую или же считать, что его следует хиротонисать в иеромонахи. Игумен сам рассудит, какое послушание можно доверить тому или иному брату. Он будет судить не по тому, плохой ли брат или хороший, святой он или грешный, много ли или мало лет он живет в монастыре. Если человек святой и непрестанно молится, это еще не значит, что его можно назначить старшим. Игумен будет назначать брату то или иное послушание, судя по его способностям, по тому, можно ли ему доверять. При назначении послушаний смотрят не на лица, но на способности человека, на нужды и интересы монастыря. Именно поэтому в большинстве монастырей на Востоке послушания были постоянными. В других монастырях — также ради пользы обители — послушания в течение года часто менялись, например раз в неделю. Способы организации послушаний разные, а цель одна — польза монастыря, удобство для братства.

Итак, назначаемое послушание нельзя считать показателем духовности или добродетели монаха. Другое дело, что нередко преуспевший монах оказывается способным нести особое служение, но мы сейчас говорим не о том. Послушание монах получает не за свои добродетели. Еще апостолы встретились с этой проблемой, когда им нужно было избрать семь дьяконов. Решение они возложили на Бога: для избрания бросили жребий.

Для того чтобы определить, способен ли тот или иной монах к какому-то послушанию, игумен должен быть духовно рассудительным. А если игумен человек простой и представителем монастыря в киноте назначит неспособного к этому монаха, что делать?

В подобных вопросах нужно всегда доверяться игумену, потому что какой-то авторитет должен существовать. Все эти «а если…» не закончатся до Второго пришествия. Никто не застрахован от ошибок. Поэтому мы полагаемся больше на Бога, Который всегда с нами, хотя и невидим.

Выбор, сделанный игуменом, несомненно, зависит от его мудрости, преуспеяния, взглядов, опыта, от того, как его воспитали в детстве, какая у него наследственность, как он живет и молится. В любом случае, почти нет таких настоятелей, которые не учитывали бы способности человека, не обсуждали с ним предстоящее назначение, не советовались с другими людьми. Или мы опираемся на авторитет игумена, поскольку через него говорит невидимый Бог, или на свое личное мнение. Иными словами, либо я, игумен, должен принимать решение, либо ты. Но если я могу сделать ошибку, то ведь и ты можешь ошибиться. Поэтому никогда не доверяй себе, даже если ты свят и достоин всякого уважения. Лучше пусть другой судит о тебе, чем ты сам, хотя бы он был хуже и ниже тебя и руководствовался своими побуждениями и принципами. В этом — основа послушания: пусть не я, но мой ближний выскажет свое мнение, скажет «да» или «нет».

Можно сказать, что правила святого Макария похожи на емкие изречения. Он прекрасно знает, что телесное и душевное состояние человека зависит от его повседневной жизни, и потому дает свои правила, чтобы помочь монаху стать быстрокрылым ангелом.