Трижды герой

За «героя нашего времени»

Кожедуб поднял голову, в глазах его стояли непрошенные слезы. Григорий — в рабстве. Вероятно, он умер, он был очень слаб здоровьем. Не стало старого партизана Андрусенко, дяди Сереги. Отец, конечно, бодрится, но ему, видно, очень и очень тяжело. Хорошо хоть, что Мотя с ним и что колхоз помогает. И эти стихи... Беспомощные и трогательные стихи! В них — весь отец, весь Никита Кожедуб, суровый на вид, но с нежным, ласковым сердцем.

Огненный вал войны снова катится по Украине. Идет битва за Днепр, за вольный, могучий Днепр.

Советские летчики бомбят укрепления на правом берегу, истребители прикрывают переправы через реку.

Сегодня Кожедуб в третий раз поднимается в воздух. С утра проведено два труднейших боя — сбиты два вражеских самолета. Надо опять вылетать, хотя сил мало, очень мало.

«Бейте врага!» — звучит команда в шлемофонах. Враг уже виден. Группа пикирующих бомбардировщиков висит над нашей переправой. Эскадрилья во главе с Кожедубом врезается в строй немецких самолетов.

Один пикирующий бомбардировщик снижается и пытается уйти, стараясь слиться с фоном местности. Кожедуб преследует его. Вот враг уже настигнут. Длинная очередь с короткой дистанции — и бомбардировщик объят пламенем. Но что творится с собственным самолетом! Из бензобака вырывается огненная струя. Бензобак пробит — дело плохо! Кожедуб торопливо отстегивает ремни. Но куда прыгать: внизу ведь территория врага. До наших войск не меньше двадцати километров. Значит, позорный плен. Нет, этого не может быть. Но что же делать? «Лучше гибель, но со славой, чем бесславных дней позор», — говорил Габуния. Придется погибнуть, но погибнуть так, как Гастелло. Впрочем, может быть, удастся сбить пламя. Кожедуб переложил самолет на скольжение на крыло. А что внизу? Внизу несколько домишек, из них выбежали немцы и, задрав головы, смотрят за отчаянными действиями советского летчика. Нет, у Гастелло была цель получше. Придется врезаться в домики. И вдруг у самой земли мощный поток воздуха сбивает с крыла пламя. Кожедуб резко разворачивает машину и проносится над самой головой немцев, едва не задевая их винтом.

Кожедуб спасся благодаря случайности. Но если бы он с самого начала опустил руки и отказался от мысли сбить пламя, он бы не спасся ни за что. Поединок со смертью был выигран только потому, что он принял этот поединок и не терял надежды его выиграть.

С каждым днем враг становится коварней и ожесточенней. Появляются новые, улучшенные «Мессершмитты» и «Фокке-Вульфы». В немецких истребителях усилена броня, увеличено число пушек и их калибр. Вражеские самолеты стали летать быстрее и лучше маневрировать.

Но советские конструкторы тоже не дремлют. Они создают новые, прекрасные машины, и наши летчики, осваивая их, совершают на них чудеса героизма. Гитлеровской авиации так и не удается, несмотря ни на что, перехватить инициативу в воздухе.

В начале ноября 1943 года часть, в которой служил Кожедуб, отправили в тыл на отдых. Предстояли горячие бои на Украине, и нужно было хорошенько отдохнуть и набраться сил. По мнению летчиков, это был совершенно бессмысленный приказ. Самое время сейчас громить врага, когда преимущество в воздухе прочно в наших руках, а тут отсыпайся по двенадцать часов в сутки, смотри кино и ходи на танцульки!

В ноябре, в канун октябрьского праздника, Кожедуб собрал в землянке на аэродроме летчиков и техников эскадрильи. Парторг Беляев поручил ему сделать доклад о двадцать шестой годовщине Великого Октября.

В железной печурке весело потрескивали березовые поленья. Красноватый отблеск огня ложился на сосредоточенные лица летчиков. Бесшумно мигали подвешенные к потолку походные коптилки, то сокращая, то увеличивая тени на стенах. Было уютно и спокойно.

Дверь открылась. На пороге землянки показались начальник политотдела, замполит и комсорг.

— Товарищ полковник, — отрапортовал Кожедуб. — Летчики эскадрильи слушают доклад о двадцать шестой годовщине Октября.

— Отлично. Продолжайте, товарищ старший лейтенант.

Вошедшие сели у печки и тоже стали слушать Кожедуба.

Когда он закончил доклад, полковник встал, подошел к нему и крепко пожал руку.

— Товарищ Кожедуб, — сказал он. — Центральный комитет Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи награждает вас как воспитанника комсомола почетной грамотой за отличную боевую деятельность, за двадцать шесть сбитых самолетов противника.

— Даю обязательство увеличить это число вдвое, — сказал Кожедуб, принимая грамоту. — Благодарю Центральный комитет комсомола и постараюсь оправдать его доверие.

— А теперь, товарищи, позвольте мне поздравить Ивана Никитича Кожедуба и всех вас с освобождением столицы Советской Украины — Киева! — широко улыбнулся полковник.

Мощное «ура» потрясло стены землянки. Разом потухли коптилки, и это вызвало оглушительный взрыв смеха. Летчики повскакали со своих мест и бросились обнимать Кожедуба.

— По поводу Киева... — многозначительно начал Кожедуб, с трудом освобождаясь от богатырских объятий.

— Да по поводу грамоты... — протянул Мухин.

— По поводу праздника Октября... — сказал полковник, подмигивая летчикам.

— Не грех бы и выпить! — закончили все хором.

— Но только в меру, — все-таки добавил замполит.

...Праздники прошли, и Кожедуб снова на передовой. Быстро идут вперед и гонят врага войска Первого и Второго Украинских фронтов. А летчики сидят без дела. Снег валит крупными хлопьями, плотный туман обволакивает землю, пурга свирепствует — ничего не видно, хоть глаз выколи.

Раньше приходилось завязывать бой на высоте пятисот-шестисот метров, и даже это было нелегко. А теперь облака стелются над землей в каких-нибудь ста-полутораста метрах.

Но нельзя же все-таки сидеть без дела.

И Кожедуб решает вести бой на бреющем полете, то есть почти у самой земли.

Бой на бреющем полете — тут нужно большое искусство и большое мужество. На такой высоте трудно пилотировать самолет, распределять внимание в воздухе тоже трудно: нужно ориентироваться, вести бой и все время следить, как бы не врезаться в землю.

Но как только фашистские самолеты появлялись из-под кромки облаков, Кожедуб и его товарищи внезапно показывались снизу и наносили по ним стремительный удар.

Командир полка Ольховский, разбирая полеты, оказал Кожедубу:

— Совершенствуйте все способы ведения боя на бреющем полете. Этот бой дает хорошие результаты.

4 февраля 1944 года Кожедуб узнал, что ему присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

Герой Советского Союза! Как любимые, овеянные ореолом недосягаемости летчики, спасавшие челюскинцев. Как Чкалов, Байдуков и Беляков. Как Гастелло и Талалихин. Как Покрышкин.

Неужели это правда? Ему, двадцатитрехлетнему парню, Ивану Кожедубу из Ображеевки, присвоена награда, о которой он мечтал, когда был еще совсем мальчишкой! Золотая Звезда Героя!

Ребята из эскадрильи ликуют, словно сами получили по Звезде. Старый командир эскадрильи Семенов говорит:

— А помнишь, Ваня, как я отчитал тебя за первый сбитый самолет?

На другой день Кожедуба срочно вызвали на командный пункт. Приказ — вылететь с шестеркой самолетов на прикрытие переправ через Южный Буг.

Прилетели в район переправы и принялись медленно кружить над верхушками деревьев. Немцев нет.

Но вот показывается девять бомбардировщиков «Юнкерс-87». Они летят без сопровождения истребителей. Должно быть, уверены, что в такой снегопад наши истребители не рискнут их атаковать.

Прямо против Кожедуба на встречном курсе — вражеский бомбардировщик. Кожедуб нырнул под него, зашел к нему в хвост и открыл огонь. «Юнкерс» взмыл к облакам. Кожедуб бросился за ним. Бомбардировщик так и не успел добраться до облаков. Перевернувшись и запылав, он стал падать вниз.

Но тут по самолету Кожедуба открывает огонь другой бомбардировщик. Кожедуб дает по нему очередь, и «Юнкерс» идет на снижение.

— Добей его, Паша! — кричит Кожедуб летчику Брызгалову.

Но Брызгалов добивает своего «Юнкерса».

— Я добью, Ваня, — вмешивается Никитин, и через минуту внизу, на опушке леса, встает гигантский взрыв — это врезается в землю со всеми бомбами «Юнкерс».

— Собраться в кулак!

«Юнкерсы» начинают уходить — кто в облака, кто прижимаясь к земле. И вдруг появляются еще девять свежих бомбардировщиков.

— Снова в кулак, ребята! — кричит Кожедуб.

Бой продолжается...

Бои идут с утра до вечера.

Эскадрилья Кожедуба летает уже над румынской землей. Правда, пока еще в разведку. Но все чувствуют — скоро граница останется позади.

Первомайский праздник был встречен на румынской земле. Рано утром 2 мая командир полка Ольховский вызвал Кожедуба к себе:

— Полетите на тыловой аэродром, Иван Никитич. Получите там подарок от одного колхозника из Сталинградской области. Полетите на «У-2» вместе с Брызгаловым.

На учебном аэродроме Кожедуба и Брызгалова окружили корреспонденты.

Оказалось, что командование решило вручить лучшему летчику авиасоединения капитану Кожедубу самолет, построенный на личные средства колхозника Конева. На аэродроме был начальник штаба соединения. Он сказал Кожедубу:

— У этой машины замечательная история. Василий Викторович Конев, шестидесятилетний пчеловод из колхоза «Большевик», Сталинградской области, этакий, представляете себе, дид, каких у вас на Украине много, с этакой окладистой бородой, должно быть, — начальник штаба показал, какая должна быть у колхозника Конева борода, — выскребает все свои кубышки — и в фонд обороны. Пожалуйста! Желательно мне, старику, самолет, и не простой, а, как видите, облегченного типа. И просит еще, чтобы написали на самолете «Имени Героя Советского Союза подполковника Конева Н.». Так прямо и написали. Здорово, правда?

— А кто этот Конев Н.? Не сын его?

— Нет, односельчанин. Погиб в первые дни войны. Я даже что-то о нем слыхал. Старик пишет, — начальник штаба развернул письмо: — «Прошу летчика, которому вручат мой самолет, беспощадно мстить фашистам за смерть героя нашего времени Конева». Да, да, так и пишет — «героя нашего времени». Так что, капитан, уважьте старика.

В этот же вечер Кожедуб написал Коневу такое письмо:

На рассвете Кожедуб был у своего нового самолета. Механик Иванов уже хлопотал подле него.

Предстоит серьезная боевая задача — прикрыть с группой в восемь самолетов советские наземные войска в районе города Тыргу-Фрумос. На этом участке фашисты предприняли контрудар, бросили против наших войск много танков и истребителей «Фокке-Вульф-190».

Подлетев к линии фронта, Кожедуб сразу же увидел вражеские самолеты. Их было около тридцати.

— Ребята! За «фоккерами» появятся пикирующие «Юнкерсы»! — крикнул Кожедуб по радио. — Постройтесь так, чтобы не застали врасплох.

Отдав команду, Кожедуб ринулся на строй фашистских самолетов и сбил один из них.

Счет нового самолета открыт. Месть за «героя нашего времени» Конева!

Вскоре на имя командира части Ольховского пришло письмо от колхозника Конева. Старый пчеловод писал:

Пора была горячая, и выполнить просьбу Конева командование, конечно, не смогло.

Снова Кожедуб ведет группу самолетов на прикрытие наземных войск. Над линией фронта встречаются восемь немецких истребителей. Они уходят в сторону Ясс, не принимая боя. Внезапно раздается команда с земли.

— Ястребы, ястребы, будьте внимательны! Приближается большая группа вражеских бомбардировщиков.

Идут больше тридцати вражеских бомбардировщиков. Впереди них следуют ушедшие было к Яссам истребители.

Группа «Лавочкиных» со всех сторон врезается в армаду вражеских бомбардировщиков и истребителей. Леня Амелин сбивает один «Юнкерс». Враг, сбрасывая бомбы на свои же войска, начинает уходить.

Приближается вторая группа фашистских самолетов. Кожедуб командует: одним — связать боем вражеские истребители, другим — атаковать бомбардировщики.

В воздухе начинается настоящая карусель. Боевой порядок «Юнкерсов» расстроен. Но советские самолеты, получив повреждения, один за другим уходят домой. Бой продолжать они не могут. Вражеских истребителей стало еще больше. Кожедуб уже не видит никого из друзей, мелькают одни черные кресты на фюзеляжах и крыльях «Мессершмиттов».

Надо уходить к облакам. Но вдруг команда с земли:

— Ястребы, ястребы! К вам приближается третья группа бомбардировщиков противника! Сбейте ведущего!

Не так-то просто сбить ведущего, да еще когда ты один против нескольких десятков. Но Кожедуб отвечает:

— Понял вас. Иду в атаку!

Он взмывает вверх и, маскируясь за полупрозрачной кромкой облаков, летит навстречу противнику. Вот он, ведущий. Кожедуб дает очередь в упор, и ведущий идет вниз. Но Кожедуба окружают вражеские самолеты. Воздух прочерчивают десятки огненных струй. Они сплетаются в цепкую паутину огня. В ней, как муха, бьется самолет Кожедуба.

«Если повернуть вниз, — думает Кожедуб, — сразу же расстреляют с бомбардировщиков. Надо идти встречным курсом».

Он нацелился, проскочил сквозь строй бомбардировщиков и развернулся, чтобы идти на свою территорию. Но тут на него навалились сразу три «Мессершмитта». Гибель неминуема. Кожедуб растерялся. Неужели конец? «Нет не дамся, вырвусь, жить еще надо, воевать еще надо... Вырвусь!» Он начинает перекидывать свой самолет из стороны в сторону. Дикое зрелище, если смотреть снизу. Один «мессер» яростно обстреливает его, двое прикрывают стреляющего.

Кто окажется выносливее? Ага, наша взяла! Трассы уже не долетают до него. Немцы отстают, поворачивают назад... Вырвался. Один! Спасен!

Этот бой был проверкой физической закалки Кожедуба. Ни опыт, ни совершенство машины тут бы не спасли, если бы не богатырская сила и выносливость, если бы не ежедневная зарядка с двухпудовой гирей, к которой он привык еще в училище.

За неделю Кожедубу удалось сбить восемь вражеских самолетов. На восьмой день он написал рапорт старику-пчеловоду. «Теперь на моем счету сорок пять лично сбитых самолетов врага, — писал он. — И все это сделано на вашем замечательном «Лавочкине». Надеюсь, что скоро на вашем самолете доведу счет до пятидесяти...»

Однажды вечером Кожедуба вызвали в землянку к командиру полка. Войдя к Ольховскому, он заметил, что тот взволнован и даже расстроен.

— Товарищ капитан, — сказал Ольховский, — сейчас пришел приказ вам немедленно вылететь в Москву. В чем дело — понятия не имею. Я очень огорчен, отпускать вас яе хочется, но — приказ есть приказ.

— Как же так, товарищ полковник! — растерянно проговорил Кожедуб. — Как же так... Здесь мои лучшие друзья. Здесь мой Мухин, Амелин, Семенов, мой незаменимый Иванов... Я же не могу с ними расстаться.

— Понимаю, Иван Никитич. Но делать нечего — приказ, — мягко повторил Ольховский. — Полетите завтра утром. Паша Брызгалов снова проводит вас на «У-2».

Наутро у машины, на которой должен был лететь Кожедуб, собрались все его однополчане. Вот Кирилл Евстигнеев. С ним они пришли в полк в один и тот же день. Теперь у Кирилла сорок восемь сбитых вражеских самолетов. Вот Вася Мухин, незаменимый ведомый. У него уже пятнадцать...

— Любимые мои товарищи! — сказал Кожедуб, волнуясь. — С вами я учился летать и воевать. С вами я прошел огонь и воду Курска и Днепра, Днестра и Буга. С вами я стал членом нашей великой партии большевиков. Я не верю, что улетаю надолго, хотя командир убежден, что мне дадут новое назначение. Но если случится так, что я не вернусь в родной полк, мы все равно никогда, никогда не забудем друг друга. Где бы я ни находился, я каждый день буду вспоминать вас. До скорой встречи! А ты, Иванов, береги мой самолет. Давай-ка, старик, поцелуемся с тобой на прощанье.

«У-2» готов к полету. Кожедуб влезает в кабину и садится за управление. Паша Брызгалов устраивается сзади, на инструкторском месте.

Кожедуб делает прощальный круг. Ребята машут руками и что-то кричат вослед.