Трижды герой

Время идет вперед

Праздничная Москва была щедро залита солнцем. Солнце отражалось в лужах, оставленных теплым весенним дождем. Влажный асфальт, быстро высыхая, дымился. Мелкая рябь на Москве-реке дробила большое солнце на тысячи маленьких солнц, и они радостно слепили глаза прохожим, останавливавшимся у парапетов.

Никогда еще за четыре года солнце так не сверкало. Четыре года витрины были закупорены толстыми грязно-серыми щитами фанеры и баррикадами мешков с песком. Четыре года тысячи и тысячи окон были перечеркнуты белыми крестами из марли и бумаги.

Теперь служащие магазинов весело разбирали баррикады, ломали в щепы фанерные щиты, а жители домов яростно замазывали краской надписи «Бомбоубежище» и «Газоубежище». Женщины стояли в окнах и ожесточенно стирали белые кресты. И солнце ослепительно сверкало в свежевымытых окнах и витринах.

Солнце победы заливало город. Четыре года люди ждали этого дня, и, наконец, он наступил.

Весь город звенел веселым гомоном мальчишек, которым сказали, что сегодня им можно не идти в школу. Весь город смеялся и пел, а незнакомые люди целовали друг друга на улицах и в трамваях все вежливо уступали места друг другу. Весь город высыпал из домов и слонялся по улицам в блаженном торжестве и безделье. Люди с восторгом вдыхали воздух первого дня мирного времени.

А когда стемнело, город озарился салютом Победы. Самолеты летят над городом и сбрасывают разноцветные ракеты. Гроздья ракет вырастают над Кремлем и рассыпаются красными, зелеными и белыми огнями. Веселые голубые лучи прожекторов мечутся по небу и освещают громадное алое полотнище, поднятое на аэростатах. Красная площадь запружена народом. Люди хохочут, толкаются, поют и болтают. Люди не дают проходу военным. Они беззастенчиво хватают их за ноги и подмышки и подбрасывают в воздух.

Едва Кожедуб вышел на Манежную площадь, как его тут же принялись качать. На днях ему вручили вторую «Золотую Звезду». Люди узнают его, называют по имени, поздравляют и целуют. Ведь он сбил шестьдесят два немецких самолета. А москвичи знают, что благодаря таким, как Кожедуб, их не бомбили уже полтора года. Последняя бомба упала на Москву летом сорок третьего года, и больше ни один вражеский самолет к столице прорваться не мог.

Кожедуб с трудом выбирается из толпы и идет в гостиницу. Да, вот это настоящая Москва! Это не та Москва, которую он видел в ноябре 1942 года, когда ждал приказа вылететь на фронт, и не та Москва июня 1944 года, когда его вызвали, чтобы дать новое назначение. Это мирная Москва, стряхнувшая с себя напряженность и скованность, вздохнувшая полной грудью Москва — самый неповторимый город на свете.

На другой день Кожедуб вылетел в родную часть.

На боевом аэродроме по-прежнему сновали механики и бензозаправщики, но это уже была хлопотливая и размеренная суета мирной жизни.

Чупиков, Титоренко, Куманичкин рады приезду Кожедуба. Хайт счастлив безмерно.

Жизнь Кожедуба снова вступила в свою колею. С утра до вечеря он занят по горло: нужно привести в порядок боевое хозяйство, нужно организовать четкий распорядок дня, наладить контроль за ходом учебы. Но с утра до вечера его неотступно преследует мысль: примут ли? Примут ли его в Военно-воздушную академию, куда он послал свои документы?

Начинают приходить вести о старых друзьях-однополчанах. Мухин пишет, что собирается съездить на родину. Кирилл Евстигнеев, теперь дважды Герой, сообщает, что сбил пятьдесят две немецкие машины.

Но вдруг — телеграмма. Умер отец. Старый Никита Кожедуб умер, так и не дождавшись своего Ивана, умер после тяжелой болезни, запретив всем писать о ней сыну.

Кожедуб затосковал. Друзья, как могли, утешали его.

Неожиданно его опять вызвали в Москву готовиться к воздушному параду в День авиации.

Кожедуб снова в столице. И одним из первых дел, которые он наметил себе, был визит к знаменитому конструктору его самолета — Семену Алексеевичу Лавочкину.

— Рад видеть вас! — еще с порога кричит Лавочкин и обнимает Кожедуба. — Я пристально следил за вашими успехами. Расскажите о себе и, конечно, о самолете.

— Отличная машина, Семен Алексеевич. В умелых руках на ней можно творить чудеса.

Они разговаривают долго, и видно, что Лавочкину этот разговор не бесполезен. Он то и дело раскрывает блокнот и что-то записывает туда.

Потом Лавочкин ведет гостя на завод.

— Я хочу показать вам, Иван Никитич, как делался самолет, на котором вы летали.

Лавочкин водит гостя по заготовительным цехам, где гигантские, высотой чуть ли не с трехэтажный дом, гидравлические прессы штампуют отдельные крупные части самолета, по механическим цехам, где металлические заготовки приобретают окончательную форму, наконец, он ведет его в сборочный — здесь с конвейера сходят новенькие истребители.

В сборочном цехе обеденный перерыв. Группа рабочих, вернувшись из столовой, сгрудилась вокруг мастера, который читает им газетный отчет о Потсдамской конференции глав великих держав, определяющих в эти дни судьбу капитулировавшей Германии.

— Товарищи — говорит Лавочкин, — позвольте представить вам Ивана Никитича Кожедуба, нашего, так сказать, потребителя, которого вы все хорошо знаете. Попросим-ка его рассказать, как он воевал на машине, которую вы делали своими руками.

Рассказ Кожедуба слушали очень внимательно. Рабочим было приятно получить высокую оценку их труда из уст прославленного летчика.

Вместе с Лавочкиным вторым незримым другом Кожедуба, сопровождавшим его в каждом боевом вылете, был и Борис Гаврилович Шпитальный — создатель того оружия, которым Кожедуб сбил все вражеские самолеты — от первого до шестьдесят второго. И Кожедуб на другой день поехал к Шпитальному.

А потом наступило 18 августа — День авиации. Но парад не состоялся: весь день лил густой дождь и небо было безнадежно обложено тучами.

Кожедуб мрачно барабанил пальцами по стеклу, размышляя о том, каким будет ответ из Военно-воздушной академии. По радио раздались хорошо знакомые позывные. Диктор прочитал приказ Верховного Главнокомандующего о Дне авиации, а потом стал читать Указ Президиума Верховного Совета. Кожедуб не верил своим ушам. Его награждали третьей Золотой Звездой.

Через несколько минут начались звонки. Кожедуба поздравляли боевые друзья, оказавшиеся в Москве, поздравляли Лавочкин и Шпитальный. Позвонил и поздравил генерал Шацкий, который отправлял его на Первый Белорусский фронт.

— Вот видите, я был прав, — сказал генерал. — Все обернулось к лучшему. Я надеюсь, что к лучшему и дальше пойдет и вас зачислят в академию.

Так оно и получилось.

Кожедуба зачислили в академию и дали месяц отпуска, чтобы он смог повидать родные места...

Тысяча девятьсот пятидесятый год. В Большом Кремлевском дворце идет сессия Верховного Совета. Во время перерыва в фойе зала встречаются и дружески беседуют два депутата. Одному лет тридцать. Он невысок, но плечист, в нем чувствуется спокойная и большая сила. Он похож на маленький, но крепкий и несгибаемый дубок. Другой — высокий, сутуловатый старик. Лицо его изборождено моршинами, поредевшие волосы гладко зачесаны на затылок. Пиджак расстегнут, под ним подпоясанная ремешком вышитая рубашка.

Высокий старик — это Ферапонт Петрович Головатый, человек, имя которого в годы войны узнала вся страна. Тогда саратовский колхозник-пчеловод Головатый отправил в фонд Красной Армии сто тысяч рублей и попросил построить самолет и передать его лучшему летчику. Многие последовали примеру Головатого, в том числе и друг Кожедуба — колхозник и тоже пчеловод Конев из-под Сталинграда. На самолете Головатого сражался его земляк летчик-истребитель Сталинградского фронта Борис Еремин. Когда Еремина подбили и машина вышла из строя, Головатый построил еще один самолет. «На окончательный разгром врага», — писал он, посылая деньги в фонд Красной Армии. Второй самолет снова вручили Еремину. Это был истребитель «Яковлев». Еремин и его друзья называли его «Саратовской пчелкой». На двух машинах Еремин совершил двести пятьдесят боевых вылетов и сбил на «пчелке» шесть самолетов врага. Когда окончилась война, летчик сдал «пчелку» в Центральный Дом авиации имени Фрунзе.

Там же, в Доме авиации, стоял и «Лавочкин» № 27— боевая машина Кожедуба.

— А что, Иван Никитич, не поехать ли нам вечерком в Дом авиации? Поглядим на свои машины. Как-никак, а вроде родных они нам, — предлагает Ферапонт Петрович.

— Поглядим, проведаем старых друзей, — соглашается Кожедуб.

Головатый и Кожедуб едут в Дом авиации. Вот он, незабываемый «Лавочкин». Кожедуб ласково похлопывает рукой по обшивке:

— В образцовом порядке содержат. Молодцы!

На самолете в восемь рядов нарисованы белой краской шестьдесят две звезды — шестьдесят два сбитых самолета врага. Рядом нарисованы боевые награды Кожедуба — три Золотые Звезды, орден Боевого Красного Знамени, ордена Кутузова и Александра Невского, боевой гвардейский значок.

Кожедуб задумчиво смотрит на самолет. Старый добрый друг! Сколько на нем сделано вылетов, сколько пережито страшных и захватывающих минут. Теперь — это уже история, ему больше никогда не взлететь в воздух. Новые, совсем не похожие на него машины, реактивные истребители бороздят со скоростью звука воздушные трассы. Время летит, и все меняется с необычайной быстротой. Время идет вперед.

...Время идет вперед. Громадная серебристая птица приземляется на Пекинском аэродроме и медленно бежит по бетонированной дорожке. Аэродром украшен белыми цветами и красными флагами.

Из самолета выходит Кожедуб. Десятки рук с букетами хризантем и роз тянутся к нему. Десятки людей обнимают Кожедуба и его спутников.

Делегация советской молодежи прибыла по приглашению Центрального комитета Ново-демократического Союза молодежи на праздник молодежи Нового Китая — Четвертое мая.

Делегацию приглашают на первое торжество. В Пекине проходит парад войск гарнизона, идет демонстрация. Более ста тысяч жителей китайской столицы приветствуют посланцев из великой Страны Советов.

Двадцать тысяч юношей, девушек и пионеров собираются на одной из центральных площадей Пекина. Красный, белый и синий цвета переливаются в гигантском букете. После митинга пионеры танцуют традиционный танец с барабанами, танец, который исполняют в Китае только для самых дорогих и почетных гостей.

Крупнейший кинотеатр Пекина — Тахуа. Сегодня он переполнен до отказа. Здесь встречаются с советской делегацией политработники и командиры Пекинского гарнизона. А через пять дней встреча со слушателями Военной академии военного округа Северный Китай.

Кожедуб рассказывает молодым пилотам о легендарном советском летчике, воспитаннике Московского Осоавиахима, комсомольце Викторе Талалихине, который суровой осенью сорок первого года таранил в ночном небе над столицей фашистский самолет.

«А что такое таран? Когда и где применяли его советские летчики? Сколько было лет Талалихину? А вы когда-нибудь таранили вражеский самолет?» Вопрос за вопросом сыплются на Кожедуба. Он подходит к доске, берет мел и рисует. На черном глянце появляется бомбардировщик с крестом на хвосте. Потом чуть повыше сзади — маленький истребитель со звездочкой. Истребитель врезается в крест. Бомбардировщик дымит, от хвоста отлетают обломки.

Молодые летчики довольны: «Этот Талалихин был очень храбрый человек и очень любил свою Родину». Слушатели академии дарят делегации свое боевое знамя. На алом шелке вышиты иероглифы: «Вечная дружба».

Время идет вперед неудержимо. И вот Кожедуб уже кончает самый высший военный университет — Высшую военную академию имени Ворошилова. Теперь он часто в разъездах и иногда неделями не видит одиннадцатилетнюю Наташу и четырехлетнего Никиту Ивановича.

...Молодой генерал подходит к окну и раздвигает шторы. Внизу шумит и переливается огнями самая людная, самая оживленная улица Москвы.

Вон быстро идут, держась за руки, юноша и девушка. Он что-то шепчет, наклонившись к ней, а она смеется, запрокинув голову, и счастьем блестят ее глаза. Молодая мать тянет за руку маленького сынишку в смешном красном капюшончике. Сынишка самозабвенно ревет и одной рукой утирает слезы, а другой крепко сжимает тоже красный воздушный шар. Ни на кого не глядя, спешит высокий человек в очках и с портфелем под мышкой. Толстая продавщица мороженого зазывает покупателей. Усатый дворник бросает из совка песок под ноги прохожим, те шарахаются и незлобно ворчат на него.

Генерал задумчиво улыбается. Как все это ему близко и дорого — и юноша с девушкой, счастливые в своей любви, и нежная мать с капризным сыном, и озабоченный гражданин в очках, и добродушная продавщица, и бесстрастный дворник... Это люди, простые люди, которые в заботах и мелких горестях иногда не замечают своего громадного счастья — возможности жить, не глядя с опаской на небо.

Небо над страной спокойно и чисто. Это небо охраняют отважные и искусные летчики. И многие из них — ученики генерала Кожедуба.