Тропа Исполинов

Глава 19. Рыцари Солнца

1

— Кто я такой? Человек этого мира. И множества других миров. Этот мир мне ближе, потому что здесь я когда-то родился и провёл детство. Потом… потом со мной случилось то, что человек обычный назвал бы смертью. Признаться откровенно, так поначалу думал и я. Но Они… я буду называть их просто — Они… так вот, Они дали мне возможность продолжить жизнь, — правда, в несколько ином виде.

Для нас всё равно, сказали Они, тумены Чингиса или полки Даурадеса, восход или закат Вавилона, восход или закат Киммерии… Что толку плакать над пожаром Хорезма или пожаром Персеполя, когда точно так же вопиют к небу башни из черепов, насыпанные воинами Тимурленга, горы непогребенных трупов на Ипре, миллионы погибших во время бомбёжки Манхеттена?..

Вы спрашиваете, где это, кто это, с кем это было? Не всё ли равно, если это — всегда здесь, сейчас и с вами? Боль и страх, страдание и смерть — едины во временах, едины во Вселенных.

Именно и только то единство, что ощущается каждым нормальным, истинным человеком, единство, которое не дает покоя и зовёт людей через века и страны на бой за истинное счастье, было Их проблемой. Мы, сказали Они, уверены, что вы, собранные из разных эпох и миров, сумели бы, если б захотели, пусть не изменить полностью, но хотя бы, в меру сил и способностей — как-то исправить положение, когда человек, поставленный на уровень скота, вынужден тратить прирожденный талант на поиски пищи и изобретение всё новых способов убийства. Это ненормально — жить в тех Вселенных, в которых обитаете или обитали вы, в мирах, где настолько превышен уровень вмешательства в жизнь разумного существа влияний первичных, звериных, хищных, скотских, направленных на уничтожение…

Иными словами: изыди, Хайяк и да здравствует Бальмгрим!

Вначале нас было много. Мы называли себя Рыцарями Солнца. Мы получили в своё распоряжение всё. Мы могли изменить внешность и получить необыкновенную физическую силу. Мы могли шутя выучивать языки и безгранично впитывать знания, умения, возможности пользоваться любыми видами механизмов и оружия… И мы, отправясь в разные миры и эпохи, с готовностью взялись за дело.

Нет, я не хочу излишне касаться того, чего не было. Не было среди нашей стаи ни прирожденных убийц, ни трусов, ни предателей. Мы работали единым, сплоченным строем, единым словом и кулаком, единым течением мысли. Двадцать четыре единых души, двадцать четыре единых сердца и разума, изначально направленных к проверке и исправлению того, что может называться Единой и Истинной Вселенной.

Я был солдатом. Много раз. Я брал города. Я видел ящики со снарядами и патронами, на них стояли подчас клейма государств, испустивших воинственный дух за полсотни лет до этого. Пуля, предназначенная отцу, убивала сына… Я помогал спасать людей, которых отправляли умирать в лагеря смерти. Мы научились выпиливать отверстия в днищах вагонов и человеку, если он не был трусом, нужно было только дождаться, пока поезд затормозит на полустанке, выбраться и дождаться между рельсов, пока состав прогрохочет над ним. Потом… охрана догадалась, в чём дело. Позади поездов стали приваривать специальный лемех, что на ходу разрезал беглецов пополам…

Я был автогонщиком… на таких ужасных самоходных повозках без лошадей. Из одной из них однажды на моих глазах вылетел от удара человек… Я ни до, ни после не видел, что человека можно скатать в шар…

Я был учителем в школе — при тюрьме, где моими учениками были подростки, такие же как вы… и мы, вроде бы ладили… только как и что втолкуешь этому парню, если в душе он не чище, чем этот ваш славный и пресловутый Гоби, если мать его проститутка, а отец — вор, и всякой дряни он в этой жизни успел нахлебаться почище тебя…

Был инженером — обезвреживал стоки с заводов…. побывал и хлебопёком, и пивоваром, и цирковым атлетом, и пастухом… Никогда не забуду воздуха, наполненного ароматом чебреца и мяты, когда под вечер коровы возвращаются с пастбища, и из их раздувшегося вымени так и брызгают на землю струйки теплого и сладкого молока… Вот только художником, Тинчи, я так и не стал, как ни старался…

Я шатался по временам и странам, видел циклопические сооружения — пирамиды, храмы, хенджи, что возводили не маги и не боги, а — обыкновенными мягкими руками обыкновенные мягкие люди…

И всё-таки, мы поняли, в конце концов, что самое главное условие от нас скрыли. Точнее, в Их планы, очевидно, входило, чтобы сами мы — и разумные, и неуязвимые, и бессмертные догадались о нём сами.

Дело в том, что у нас, поначалу, почему-то ничего не выходило. Нет, мы вполне добросовестно проживали свои отрезки жизней, успешно выполняли задачи, возвращались, но… просматривая хроники, с удивлением и гневом узнавали, что нашего вмешательства в историю той или иной и эпохи, ни в одном из русел времени… просто не было. Более того — почему-то оказывалось, что и нас там тоже как будто не было! То есть, стоило кому-то из нас, успокоившись сердцем, с радостными надеждами возвратиться туда, на Бегущую звезду, как все результаты нашего вмешательства сами собой исчезали. Из гроба восставали поработители и предатели, мерзавцы и сумасшедшие, и те же партии "Правды", "Свободы", "Защиты Родины", "Единства" и "Справедливости" вели народы к гибели, и те же лагеря наполнялись рабами, и те же костры из книг пылали на площадях. Всё упрямо возвращалось на прежние места. История нас не замечала!..

Мы догадались, в чем была наша ошибка.

Мы посильно властвовали над мирами — да, но только пока сами находились в центре событий. Стоило нам вернуться — и непослушная пружина времени, судьба или рок, с безукоризненной точностью, упрямо расставляла события по обычным местам.

Мы поняли, чего от нас ожидают — когда в одной из экспедиций погиб первый из наших товарищей. Генри Уэйт висел на моих руках и шептал: "Я понял, я понял! не отправляйте меня обратно, я хочу умереть здесь…" Именно тогда, из хроник, мы впервые узнали, что добились результата.

Наверное, мало только суметь что-либо изменить в жизни. Тебе дано ещё одно условие. Закрепить сделанное тобою, закрепить навеки, ты можешь только собственной смертью.

Мы уходили один за другим. Наши могилы рассеяны по всем временам и Вселенным. Последними на нашей станции, нашей Бегущей звезде, которая называлась "Тхакур", оставались двое: я и женщина, имя которой было Геро, что на её языке означало "Жизнь". Мы, как и те, кто до той поры был с нами, могли выбрать между вечной молодостью и красотой, бессмертием — с одной стороны, и жизнью, полной опасностей и мучений, и смертью — с другой. Все наши друзья и подруги с готовностью выбрали второе.

Она была такой маленькой, коренастенькой, с короткой стрижкой вьющихся рыженьких волос и удивительными, большими и добрыми карими глазами. Я понимал, что это наша с нею последняя любовь. Если бы мы только захотели, то смогли бы, оставаясь вечно молодыми, хоть тысячелетия жить да поживать на каком-нибудь вечнозелёном, безымянном острове, и даже дать начало новому племени, и обитать вне времен и кошмаров, не ведая нужды ни в чем. За время, что прошло с момента нашей с нею первой встречи там, на "Тхакуре", — а там идёт свое собственное время, ребята, — прошли многие годы. Я повзрослел, я стал годами старше отца — в том времени, когда покинул его. Она, — женщина есть женщина! — успела раза два или три омолодиться и выглядела совсем как девчонка. Я никогда не забуду, как в тот, самый последний и решающий день она выглянула из душевой, — такая светившаяся молодостью, здоровьем, силой, — с мохнатым полотенцем на плечах. Она обошла опустевшие комнаты наших товарищей, по очереди останавливаясь у дверей и шепча молитву на своем певучем языке. А потом… Мы отправились в эпоху, когда над миром властвовала так называемая наука, и помыслы людей обратились к тому, чтобы сотворить из своей маленькой короткой жизни источник наслаждений. Несказанно обогатившаяся и погрязшая в разврате церковь сделалась влиятельной политической силой. В борьбе за власть над умами служители её, на словах призывая к смирению, окончательно предали забвению традиции, которые должны были хранить и передавать, и во внутренней вражде своей разбилась на несколько течений, на несколько враждовавших между собою лагерей. Люди только и ждали повода, чтобы схватиться друг с другом — во имя тех же наслаждений, причем не только во имя одной единственной, как им, внушали жизни, но и во имя рая после смерти, что щедро обещали им так называемые священники.

Геро была воспитана в иной традиции и свято верила, что обратившись ко всем людям одновременно, — а такая возможность была, — она пламенной речью сумеет отвратить сердца людей от вражды. Ибо, в скором будущем, как нам было известно, весь мир и всю Землю ждала катастрофа. Слишком много оружия было накоплено в тайниках, а когда оружия становится чересчур много, оно начинает стрелять само.

Я находился в орудийной башне "Тхакура". Это была самая мощная и в то же время самая удобная боевая машина из всех, какими мне доводилось пользоваться. Из неё я мог управлять всем кораблем. Мои подошвы, мои руки, мои пальцы были задействованы таким образом, чтобы в любую минуту "Тхакур" мог развить немыслимую скорость или открыть огонь из всех бортовых орудий. При желании я смог бы без труда пролететь сквозь Солнце или за доли секунды уничтожить любую из планет. Я наблюдал, как к голубовато-белому, в потёках облаков, земному шару медленно и неуклонно приближается маленькая светящаяся точка. А вокруг горели звезды, масса звезд, метель и слёзы на глазах и щеках Вселенной…

И я знал, что Они — наблюдают за нами.

И внезапно, во всех городах и домах Земли все живые картины на стенах на мгновение погасли, а затем вновь осветились, но показывали они совсем не то, чего желали правители. Людям предстала моя маленькая, сияющая смущенной улыбкой Геро. Я предчувствовал, что вижу её в последний раз и что теперь вряд ли успею помочь ей, даже если схвачусь одновременно за все рычаги управления… А ведь я предлагал ей до этого: быть может, нам стоило бы поменяться местами? Что смерть, я умер однажды, а потом — не единожды, я знаю, что стоит за нею, и мне не может быть страшно… "Глупый, глупенький, — сказала она, положив мне на плечи маленькие крепкие руки, — до чего же вы, мужчины, бываете глупенькими… Ты же командир, тебе и оставаться. И потом — что я буду здесь делать одна, без тебя?"

И когда к её крошечной точке на экране со всех сторон потянулись щупальца ракет, и точка во мгновение ока превратилась в светящийся шар — я ещё не верил, что такое возможно и в то, что это всё-таки произошло. Они заметили и меня, и те же разноцветные щупальца полезли с разных сторон к "Тхакуру".

И тогда я разом нажал на все педали и рукояти…

Хотя… я мог бы не делать этого. Каждый из них принял наше посещение за провокацию со стороны враждебной им страны. И в небо Земли поднялись тысячи тысяч снарядов и летательных машин. И началась та война, о которой вы теперь знаете.

Тот островок, который вы называете Землёю, на деле — жалкая часть некогда огромной планеты. И я когда-то тоже родился здесь.

И именно сюда мне предназначено вернуться, и остаться здесь, попробовав изменить то, что когда-то изменить не удалось…

— Ну что, интересную сказку я вам рассказал?

— Которая есть самая правдивая из всех историй? — спросил Тинч.

— Таргрек! А почему ты вместо того, ну, воевать, возишься с нами? — спросил Тиргон Бычье Сердце.

— Наверное, потому, что с вами я чувствую себя так, как чувствовал с ними. Все мы были чем-то похожи друг на друга, чем — я долго не мог понять. Потом, когда остался один, я вдруг понял… Вы, быть может, улыбнётесь, но более всего на свете мы походили на детей.

— Я знаю, — прибавил он, — что когда-нибудь вновь повстречаю её. Мы, дети разных эпох, разделённые временем и пространством, всегда вместе, ибо одно чувство объединяет нас… И это чувство, воспламенённое Духом, называется просто — любовь.

2

…И раскрутилось в эту ночь над Тропой Исполинов беспредельное и грозное звездное небо. И воздевая к нему руки, трепетала маленькая волшебница Арна. И хмурый Тинч, исподлобья, заворожённо смотрел, как переливались огнями созвездия Большой и Малой Лап Великого Обманщика-Лиса и как там, над горизонтом восходило окровавленное Сердце Скорпиона, и как где-то там же, под ним, видимый лишь с островов Анзуресса — тяжело и грозно возлагал на пылающий Жертвенник тушу Зверя копьеносец Человеко-Конь. С юга на север, и с севера на юг по небу, навечно и всюду волнообразными скачками передвигались Бегущие Звезды…

Кайсти подняла руку и помахала одной из них, в ответ на что Звезда внезапно засветилась ярче, потом подмигнула и — пропала, ввинтившись в наливающийся глубинным холодом небосвод…

В эту ночь, нежно перебирая струны чингаросса, Кайсти спела такую песню:

3

Наутро Таргрек, как обычно, провёл разминку. Ребята занялись игрой в качели: двое вставали на четвереньки, двое усаживались поперек, ногами друг к другу. Потом те, что были на четвереньках, начинали идти вперед, а сидевшие, подтягиваясь за руки, пытались удержаться. В сосредоточенном сопенье и громком хохоте, в конце концов, ходячая пирамида разваливалась — под крики и довольное улюлюканье собравшихся.

— Не лежать на земле! Ребята! Холодная земля!

Девочек Таргрек заставил заниматься голосовыми упражнениями.

— У вас есть одно безусловное преимущество — ваш голос. Он гораздо крепче и звонче, чем у мужчин. При помощи голоса в бою можно сделать многое: и поднять дух у заведомого труса, и превратить несокрушимого силача в испуганного цыплёнка… Смелее и звонче: а-ай-а! Ну!

Быть может, именно потому так по-боевому зазвучала после утренней трапезы весёлая песенка Кайсти:

Тинч получил особое задание. В его распоряжение были выделены цветные карандаши и лист бумаги. Отряд нуждался в собственном флаге.

— Что это? — заглядывая ему через плечо, полюбопытствовал Марис или Макарис, а Макарис или Марис уверенно предположил:

— Это шлем.

— Нет, это, наверное, дворец. Смотри: вот двери, а вот флажок на остроконечной крыше…

— А почему дверей две? — присоединился Пекас.

— И так, и этак, — объяснял Тинч. — Это действительно остроконечный шлем и одновременно дворец. Белая дверь обозначает холодность и чистоту разума, а красная — полноту чувств и горячность сердца. Это очень древняя рыцарская эмблема.

— А флаг ты будешь в какую сторону поворачивать?

— Если ветер с севера — то направо. За правым плечом у нас стоит ангел добра. Ладно, не мешайте, уйдите, дайте дорисовать!

— Ну что? — с таким коротким, непонятным для прочих вопросом обратился Тинч к Таргреку.

— Тебе это так нужно? — насупился Отшельник.

— В подвале моего дома держат пленника, — напомнил Тинч.

— Того келлангийского парня? С ним просто не знают, что делать. Он благополучно доживёт до того дня, когда в Коугчар ворвутся драгуны твоего отца. Да и сам ты… тебе здесь что, плохо?

— Тогда я пойду один, — сказал Тинч.

— Как хочешь, — пожал плечами Отшельник. — Хотя, впрочем, ты, наверное, прав.

Глава 20. Взятие Урса

1

Я понимаю, дорогой терпеливый читатель. Вы, наверное, немного утомились, перечитывая все эти главы о снах, размышлениях и фантазиях? В новых главах моя история будет посвящена действию. И воистину: Покорители Мира вернулись домой!..

Исполнявший обязанности главнокомандующего келлангийской армией генерал Ноубл привлёк для обороны Урса армию, достаточно мощную для того, чтобы четыре раза подряд разбить тагров в открытом бою. Здесь Даурадесу вряд ли удалось бы, как при Вендимиоке, выиграть сражение благодаря полнейшей неопытности противника… Перед ним стояли отборные, бывалые в деле келлангийские части. Однако, судьба, как это водится, распорядилась по-своему.

Гайс Кратар, адмирал тагркосского флота, рослый и румяный здоровяк, был героем множества историй, ни одна из которых, впрочем, нисколько не роняла его чести. Кратара в армии любили. Особой славой пользовался эпизод, когда он подобрал имя большому адмиралтейскому фрегату, будущему флагману эскадры, который вот-вот должен был сойти со стапелей в море. Специальная комиссия рассмотрела более сотни названий, отбросив приевшиеся "Ураганы", "Морские звери" и "Славы Тагр-Косса". У адмирала, которому предстояло открыть торжество, лопнуло терпение. Явившись в озабоченную решением вопроса комиссию, он заявил:

— В чем проблема, господа? Имя? Имя должно вытекать из назначения. Назовите хотя бы по первым буквам… Большой адмиралтейский фрегат? Значит — "Баф"!

— То есть, как это — "Баф"? — засомневались члены комиссии.

— Адмирал, но ведь слово "Баф" означает "Лягушка"!

— Лягушка, господа, хорошо плавает, умело прячется, громко ревёт. У нас в посёлке её называли "водяным быком"!.

— Да, кстати, господа, — вовремя вспомнил один из членов комиссии, — ведь слово "Баф" на диалекте Северного Тагр-Косса означает "бык"!

— То есть, "Баф — Морской Бык"! — развеселился Кратар. — Великолепно! Так тому и быть!

Ныне красавец-фрегат, возглавляя эскадру, крейсировал в десяти милях от берега и его команда ждала приказаний. На грот-мачте "Бафа — Морского Быка" гремело под ветром полотнище военно-морского флага Тагр-Косса — голубая нереида с мечом и щитом на фоне морских волн. Носовая фигура, огромная лягушка с бычьими рогами, грозно таращилась из-под бушприта.

Тагркосские корабли, уйдя из Урса, занимали позицию равно достаточную, чтобы не ввязываться в преждевременную драку и, в то же время вовремя подоспеть на помощь, если драка действительно завяжется. Адмирал Кратар заверил посланцев из столицы в том, что флот полностью поддерживает новый порядок и не замедлит оказать посильную помощь Даурадесу и всем его сторонникам. Паруса, пушки и абордажные крючья ждали своего часа.

Несколькими днями ранее, флот, объединившись с кораблями Анзуресса, дал келлангийцам бой у Земляничного мыса (мыса Трагария). Флот Келланги бежал, потеряв более трети состава. Около двух десятков фрегатов и бригантин Тагр-Косса и Анзуресса перекрыли подходы к гавани Урса.

Кратар присутствовал на военном совете, встретился глаз на глаз с Даурадесом и вернулся на флагман весьма озабоченным.

— Господа военачальники! — объявил, открывая этот совет, Даурадес. — Хочу, прежде всего, объявить вам, что я был и остаюсь крайне недоволен тем, как мы провели сражение при Вендимиоке. Бой, выигранный благодаря неумению противника, засчитывать в свой список побед — отказываюсь. В то же время, я всё больше убеждаюсь в том, что каждый наш шаг и каждое намерение почему-то становятся заранее известны противнику.

— Кого конкретно вы обвиняете? — раздался голос.

— Из присутствующих здесь мне не хотелось бы выделять никого. Тем более, что многие из вас заслуженно отмечены наградами, а некоторые — мои прямые учителя. Однако, господа, круг посвящённых в наши планы, на мой взгляд, чересчур широк! Любой писарёк, состоящий при штабе нашей, не столь огромной армии, способен при желании узнать большую часть, если не всё из того, что нам хотелось бы сохранить в тайне.

— Ну и что же изволите предложить вы? — осведомился командир одного из полков. — Вы собираетесь начинать сражение?

— Нет, — ответил Даурадес. — Никак не собираюсь.

— Вы собираетесь передать командование кому-то из нас?

— Нет. Я намерен узурпировать командование и не собираюсь передавать его кому-нибудь из вас.

— Тогда — как объяснить ваше, извините, упрямство? Нам надоели ваши загадки!

— Очень просто, господа. Я знаю, что у многих из тех, кто собрался здесь, есть свои соображения насчет того, каким образом нам следует расположить штурмовые колонны?

— Разумеется!

— Это совсем просто!

— Это написано в любом учебнике!

— Разрешите, я покажу на карте! — вызвался генерал Макгребен.

— Нет, — ответил Даурадес. — Я не разрешаю вам, господа, показывать это на карте. И вообще, господа. Я не собираюсь штурмовать Урс…

— Как, вообще?!

— Господин генерал, на кон поставлено будущее нашей родины!

— …То есть, — ледяным тоном продолжал главнокомандующий, — я не собираюсь повторять того, что написано в любом учебнике. И — именно потому, что на кон поставлено будущее нашей родины. Я…

Он сделал паузу. В шатре командующего наступила нервная неровная тишина. В печи потрескивали осиновые поленья.

— Существует некий замысел, осуществление которого должно принести успех. Прошу простить, господа. Сейчас я не открою его ни одному из вас. Соответствующие указания каждый получит непосредственно перед боем. Пока же — все подошедшие части остаются на тех позициях, которые занимают в данное время. Я прошу всецело довериться мне… Вопросы, господа?

— Мудрите вы, что-то, по-моему. Господин главнокомандующий! Вы отдаете себе отчёт в том, какую ответственность на себя берёте? — покачал головой Макгребен.

— Если бы я не ощущал этой ответственности, господин генерал, я не стал бы выводить свой полк из Элт-Энно. Ещё вопросы? Нет? Все свободны!

Когда, находясь в полном недоумении, господа генералитет изволили удалиться, к Даурадесу подошёл адмирал Кратар.

— Я тебя понял, Даурадес, — вполголоса молвил он. — И не стал спрашивать при всех. Но мне кажется, что со мной у тебя всё-таки должна быть какая-то договоренность. Я отправляюсь к флоту. Так что же мне, продолжать, подобно дохлой селёдке, болтаться в заливе и ждать, пока с берега заговорят ваши пушки?

— Именно, адмирал. Именно.

— Это-то — не проблема… — Кратар озабоченно почесал свой знаменитый выпуклый как яблоко подбородок. — Скажите, Даурадес: у вас действительно есть какой-то чудодейственный план?

— Господин адмирал, господин адмирал… Вам я скажу честно. У меня нет никакого плана! Келлангийцы выгнали в поле около тридцати тысяч своих солдат. Ещё около десяти тысяч постоянно находятся в городе. У нас подошло всего около пятнадцати тысяч. Тоже немало… Вся эта масса людей, лошадей и артиллерии сосредоточена на узком перешейке, в пространстве величиной с ладонь. Так или иначе, будет давка. К тому же… представьте. Время идёт, люди ждут… И ждут, и ждут, и ждут… Вы поняли мою идею?

— Кажется, понял, дружище! Разрешите вопрос? А мне что же, остаётся запереть для келлангийцев выход в море?

— Вы не должны пропускать их корабли в направлении севера. Пускай дрейфуют к югу, в сторону Бэрланда. Но нам ни в коем случае нельзя удерживать их в городе! Представьте себе, что случится, если эта масса, отчаявшись, повернёт обратно. Они нас просто сметут. А так… пусть бегут прочь из Тагр-Косса! Надеюсь, вы удовлетворены?

2

На другое утро Дарамац, командир разведки только что доложил главнокомандующему о замеченных ими многочисленных "волчьих ямах", а также о том, что келлангийцы, выведя из города несколько сотен жителей, поставили их впереди своего войска.

— Учатся понемногу, — проронил кто-то.

— Не поздновато ли? — заметил другой.

Даурадес, пасмурный как весеннее тагркосское небо, наблюдал за келлангийскими позициями. Шёл второй час с той поры, как противники встали лицом к лицу. Ни одна из сторон не начинала сражения. Где-то в море ждал начала канонады адмирал Кратар.

Силы келлангийцев прибывали и прибывали. В подзорную трубу были отчётливо видны многочисленные повозки и батареи, пехотные и конные отряды, проходившие туда и сюда за линиями окопов.

— Всё строятся да перестраиваются, — отмечал Гриос. Его всадники под штандартом грифона только и ждали сигнала.

— Ну что, нам дожида-аться их, что ли? — беспокоился Еминеж. — Ка-ак врезать посередине! Пусть забегают!

— Нет, — отзывался Даурадес. — Я не дозволяю вам врезать им посередине… Пускай себе стоят или гуляют, ждут, разрываются от нетерпения…

— Вот что, — отрываясь от подзорной трубы, твёрдо сказал он. — Вся наша вчерашняя диспозиция — неверна в корне. Ударим в центр — затопчем своих. По флангам — потеряем кавалерию… Атаковать мы, конечно, попробуем… Правда, это потребует максимальной собранности, а главное — быстроты. Не давать им опомниться! Напор и только напор! Подготовить к бою пятый и шестой тагрские и первый и второй чаттарские… И ещё — на всякий случай, разгрузим центр… Генерал Макгребен! Дело за вашими стрелками. По-моему, скоро для них представится большая работа…

Проходили минуты, проходили часы, дело шло к полудню, а бой не начинался. Беспрестанно шевелившееся войско келлангийцев и суровое в своей немой, каменной неподвижности войско тагркоссцев стояли друг против друга.

То ли Гурук, то ли Крабат промолвил:

— Нам-то что! Мы — полевые, а они… только из тепла. Зубы, небось: "дыр-дыр-дыр".

Подступало время обеда.

…И вдруг пехотинцы Келланги, что находились в первых рядах, поспешно перестроились и из-за их спины вырвался крупный отряд кавалерии, числом не менее двух тысяч сабель.

Этот удар, предпринятый на свой страх и риск командующим центром келлангийского войска, был направлен в самое сердце тагркосских позиций.

По приказу Макгребена тагркосские войска поспешно отодвинулись вправо и влево. Отважные келлангийцы, потрясая палашами, с боевыми криками протаранили расступившиеся боевые порядки и ворвались, как им казалось, в тыл тагркосской армии. Здесь они также не встретили никого и в недоумении заметались по полю.

Тагркосская артиллерия, за исключением небольших полевых орудий, оказалась сосредоточенной именно здесь, в тылу, чтобы поддерживать огнем наступающие колонны. Развернуть пушки для артиллеристов Теверса было делом нескольких минут…

Пути назад у келлангийских кавалеристов не было. Пехотинцы — стрелки Макгребена сомкнули ряды. Часть их немедленно открыла сокрушительный огонь по келлангийской пехоте, следовавшей за кирасирами. Остальные, перестроясь в боевой порядок, изготовились к стрельбе по вражеской кавалерии.

Грохот их винтовок совпал с грянувшим в то же мгновение ураганным огнем, воем и визгом картечи тагрских пушек.

Это был огонь на истребление. Десятки и сотни всадников рядами валились под выстрелами; они опрокидывались на скаку в талый снег; десятки и сотни коней, потерявших всадников мешали келлангийцам перестроиться в боевой порядок. Кавалеристы соскакивали наземь и, марая роскошные белые плащи, вжимались в грязь. Орудия Теверса били прямой наводкой. В этой кровавой сумятице не мог уцелеть никто… Уцелевшие всадники высыпали в степь, где их встретила, в полной боевой готовности, конница Вьерда.

В это же время по приказу Даурадеса около тысячи тагркосских кавалеристов, позади каждого из которых сидело по пехотинцу, на плечах отступавших келлангийских стрелков начали атаку. За ними, нахлёстывая лошадей, пошли в бой лёгкие полевые батареи.

И тотчас, как это предсказывал Гриос, в келлангийском строю колонны перепутались с колоннами. Артиллеристы выжидали — тагркосская кавалерия летела прямиком на "волчьи ямы". Жители Урса, покорные как овцы, наблюдали, как из-за холмов прямо на них надвигается волна конницы, готовой смять, растоптать и изрубить любого, кто встанет на ее пути.

Однако ситуация снова сложилась не так, как надеялись келлангийцы. Не доезжая четверти мили до позиций противника, строй всадников вначале рассыпался, затем разошёлся надвое. Келлангийцы увидели тысячу пехотинцев, которые с карабинами наготове бежали к их окопам. Всадники, не доезжая "волчьих ям", сохраняя боевой порядок, наискосок помчались к левому и правому флангам. Там, где они только что совершили этот маневр, выросли неоткуда взявшиеся мортиры и гаубицы, которые немедленно и дружно дали оглушительный залп. Снаряды разорвались далеко за передовыми позициями келлангийцев, не принеся вреда горожанам, но внеся сумятицу во вконец заблудившиеся колонны солдат.

Келлангийская артиллерия дала ответный торопливый залп, который задел лишь немногих… Передовые из драгун-пехотинцев лезли на центральные бастионы противника, в то время как кавалеристы, вкосую промчавшись мимо угрожавших им батарей, на всём скаку врезались в правый и левый фланги.

Благо, выбирать пути между "волчьих ям" нападавшим не пришлось — следы недавно проскакавших кирасир отчётливо выделялись на снегу.

Всего лишь пара с небольшим тысяч солдат тагркосского войска заставила содрогнуться весь с таким искусством налаженный фронт. Разгорячённые драгуны, разметав и обратив в бегство выскочивших навстречу неприятельских солдат, миновали застывших в остолбенении горожан и с боевым кличем "Даннхар!", бесстрашно рванулись дальше, в сердцевину позиций. Легкие батареи из мортир и гаубиц, подобравшись вплотную к келлангийским позициям, вели огонь по тылам. Артиллеристы, развернув захваченные орудия, открыли огонь прямой наводкой. Всадники Еминежа и Гриоса орудовали на флангах. Следом за ними, отряд за отрядом, подходили главные тагркосские части…

Армия Ноубла заметалась на полуострове, как измученный жарою бык, которого одолевает целая туча слепней. Бравые келлангийские солдаты, не успевая перестроиться в тесноте коммуникаций, под непрерывным огнем артиллерии натыкались друг на друга, стреляли без команды и без прицела, путались, падали и, наконец — побежали…

Кони топтали брошенные в бегстве штандарты полков "Слава" и "Братство", "Свобода" и "Равенство"… Брошенные фуры и зарядные ящики мешали бежать и преследовать. Чаттарская кавалерия Гриоса била отступавших дротиками, всадники Еминежа, которых в дыму и копоти горящих повозок было почти не отличить от "своих", добавляли замешательства и брали пленных десятками, а потом и сотнями…

Полки армии Даурадеса на плечах бегущих ворвались в город.

3

Солдаты армии Ноубла отступали внутрь города, точнее — спасались в панике, бежали как затравленные звери, как об этом рассказывал впоследствии Гриос. Пробирались огородами, переулками, пробивались к порту. На улицах безумствовал хаос, улицы были завалены брошенными повозками без лошадей. Бросали и лошадей, захватывали в порту большие и малые суда. В море их встречал тагркосский флот, предупредительными залпами направляя к югу. Корабельные орудия работали без перерыва. Красавец "Баф" схватился сразу с двумя келлангийскими фрегатами и, отправив на дно первый, сумел поджечь второй, который дымя и увлекая за собой остальные келлангийские суда, задрейфовал под попутным ветром к бэрландскому берегу.

В городе, в суматохе и давке, таграм и сопровождавшим их солдатам Еминежа и Гриоса почти не требовалось применять силу. Спрятавшихся по домам и подворотням отлавливали до утра. Солдаты различных полков, не подчиняясь командам, смешавшись, толпами метались по городу, бросая оружие, и победителям было некуда девать пленных.

Даурадес распорядился освободить проход к бэрландской границе и тысячи бросивших оружие людей шли и бежали в узком коридоре под наблюдением тагркосских кавалеристов…

Глава 21. Побег

1

Тинч разведал, куда и в какое время водят единственного заключенного дома Даурадесов.

Его дома, превращенного в тюрьму.

Просто так подойти к нему теперь невозможно. Заветный сарай, где когда-то сушились яблоки, разобран на дрова. По двору постоянно шатаются солдаты. В последнее время их стало заметно больше.

Около полудня Тэрри Грэйа под конвоем водят в солдатскую столовую — близ соборной площади.

Тэрри, как обычно, улыбался и щурился на неяркое солнышко. В этот день неожиданная оттепель превратила улицу в грязное месиво из глины и талого снега, и на губах брата Тайри появлялась гримаса, когда он попадал разбитыми подошвами в очередную лужу. Бедняга. Ничего. Потерпи ещё немного. Совсем чуть-чуть…

Тинч притаился за углом, поджидая, когда заключенного поведут назад к дому. Тяжело отвисал карман куртки — там, стальным кулаком, ждал своей очереди извлеченный из тайника отцовский револьвер.

У него в запасе три патрона. На двоих конвоиров как-нибудь хватит, а там — поглядим.

Сегодня он в точности станет подобием героя книги Ратша Киппина…

Прошло время и Тэрри повели обратно. Тинч крался следом по безлюдной улице. Перед ним маячили две спины, две широких зелёных спины конвоиров. Он нащупал в кармане холодную шершавую рукоять и осторожно взвёл тугой непослушный курок.

Теперь надо просто поднять револьвер и выстрелить. Вот в эту спину. Или вначале в ту? А потом — ещё взвести курок и ещё выстрелить. Второй не должен успеть обернуться…

Тинч надеялся, что всё это получится о быстро и ловко. Главное — не трусить. Он не трус. И всё-таки что-то мешало…

Одно дело — стрелять из револьвера в мишень. И совсем другое — разрядить револьвер в спину ничего не подозревающему человеку.

Солдаты ковыряли в зубах спичками, покуривали сигары, перекидывались словами с Тэрри. Глинистое месиво чавкало под их ногами.

Что они в конце концов сделают с ним? Оставят в живых или просто пристрелят, как только окажется, что города не удержать?

Он был почти готов выхватить револьвер из кармана, как почувствовал на плече чьи-то пальцы.

Рядом с ним, усмехаясь и тоже ковыряя палочкой в зубах, стоял капитан Деннес.

— Плохой мальчик, — весело сказал Деннес. — Просто какой-то паршивец, а не мальчик. Ты что это всё время крутишься около дома, а? Я знаю, кто ты такой, щенок Даурадеса!

Нет, Тинч не стал стрелять сквозь карман, тем более что именно за правое плечо держал его келлангиец. Он просто нагнулся и, захватив левой рукой пригоршню грязи, влепил ее прямо в ухмыляющийся рот капитана Деннеса.

Белобрысый келлангиец от неожиданности охнул, потерял треуголку, схватился за лицо, закашлялся, потянулся за оружием. Клацнула защёлка кобуры…

И неизвестно, чем могло закончиться дело, если бы за их спиной вдруг не выросла исполинская фигура Таргрека, который одной рукой перехватил готовый выстрелить револьвер, а другой — нежно, почти ласкающе, придавил келлангийцу горло.

— Не спеши, — прошептал Отшельник. — Не надо шуметь. Лучше протри личико, вот так, вот так… Умница.

Посеревший лицом капитан Деннес, предпочитая не дёргаться, с тоской поглядывал вослед уходящему конвою.

— А теперь, — продолжал Таргрек, — окликни этих весёлых ребят. У тебя к ним нашлось неотложное дело, не правда ли? Тинчес, забери у господина капитана его игрушку. Пусть у тебя будет две.

Спустя несколько минут оба конвоира, связанные спина к спине, сидели в зарослях ивняка. Поблизости от них, прикрученный ремнём к согнутому стволу старой ивы, томился капитан Деннес.

— Всё! — объявил Отшельник, выводя из-за деревьев трёх оседланных конёй. — А теперь, ребята — ноги!

2

Таргрек старательно подтянул стремена вначале коню Терри, а затем коню Тинча. Терри попробовал было помогать, но Отшельник напомнил ему об эпизоде, бывшем несколько дней назад (это именно его нечаянно подстрелил Гриос, хотя Терри следовало бы знать, как подтягивают стремена). Терри сконфузился. Его постоянно улыбавшееся лицо выразило уважение.

— Откуда вы взялись, ребята?

— Откуда, откуда, — проворчал бывалый Тинч. — Из-за угла, разумеется.

— А ты неплохо сидишь в седле, — оценил Терри, когда Тинч легко взлетел на лошадь и совершил пробный кружок по улице.

— В первый раз, — не выдержал — похвастался тот. — Просто я наблюдал, как это делают другие.

— Первым пойдешь ты, Терри, — скомандовал Таргрек. — Тинч, отдай ему один из револьверов. Ты пойдешь вторым. Ну, а я, как водится, сзади. У меня спина пошире… Жаль, посох придется оставить здесь.

С этими словами он, будучи в седле, воткнул свой верный посох высоко в щель стены.

— Понадобится какому-нибудь доброму человеку! А теперь, наш курс — к Южным воротам. Далее — в направлении Урса. Там должны стоять тагркосские части. Вперёд!

Терри, который до этого переоделся в мундир караульного, тронул шпорами коня. Тинч последовал за ним.

Скакать верхом оказалось не простым делом. Кое-как разобраться с уздечкой и не ошибаться, перекидывая поводья то вправо, то влево ему удавалось, но то ли Таргрек перестарался, выбирая лошадку потише, то ли секрет был в небольшом умении ездока, но сколько Тинч ни старался, конёк шёл неторопливой рысью, и лишь недоумённо косился, когда наездник с усилием вбивал ему в бока каблуки сапог. Обнаружилось, что конь обладает редкостной привычкой не перешагивать, а перепрыгивать через малейшие препятствия. Поминутно чертыхаясь, Тинч окрестил его Попрыгунчиком.

Впрочем, резвая езда по городу, наполненному солдатами и "стадниками" могла бы кого-нибудь насторожить. Фигура же Терри в лихо заломленной треуголке служила надежным паролем — вдобавок к тому, что пароль устный также был получен от перетрусившего капитана Деннеса.

Они почти беспрепятственно добрались до Южных ворот, где стоял в карауле сильный отряд солдат. Здесь могли потребовать не только устный пароль, но и пропуск.

— Не будем спешить! — крикнул Таргрек. — Тинч, Терри! Остановимся на минуту!

Соскочив с коня, он, как ни в чем ни бывало, принялся поправлять седло.

— В чём дело? — осведомился громким шёпотом Терри. — Пара выстрелов и — вперед!

— А потом? — спросил Таргрек.

— Тогда чего мы ждём?

— Часы должны пробить полдень, друзья. В своё время, если ты помнишь, — а Тинчи помнит наверняка! — Даурадес служил…

Отдаленный гул взрыва донесся со стороны Западных Ворот.

— …инженером по взрывным работам, — договорил Отшельник.

В это время в отдалении грянул второй взрыв, за ним, ещё ближе — третий. Четвёртый взрыв снес оба столба Южных Ворот. Посыпались камни, площадь вокруг заволокло известковой пылью. Кашляя и бранясь, из белого облака, что поднялось на месте взрыва, выскакивали зелёные фигурки солдат.

— Коней держите! — крикнул Таргрек. — Инта каммарас!

Все трое находились в сёдлах, когда пятый и шестой взрывы сокрушили обе стены справа и слева от ворот.

— А теперь — шпоры! — скомандовал Таргрек.

Они ворвались в белое облако и на мгновение потеряли друг друга из виду. Тинчу пришлось приложить все усилия, к тому, чтобы Попрыгунчик не вздумал поворотить назад. Сгоряча он выхватил из кармана заветные чётки и… — щёлк-щёлк! — ожёг коня хлестким ударом по крупу. Это помогло. Обиженный Попрыгунчик рванулся вперёд с необычайной скоростью, едва не сбросив седока. И тут он вполне оправдал свою новую кличку. Тинч нервно сжимался в седле, всерьез опасаясь в следующий миг расшибить голову о камни, в то время как они без труда перелетели вначале над упавшей решёткой, затем — раз! два! три! — над запорошенными пылью, шевелящимися телами людей, над упавшими каменными столбами и — наконец вырвались из облака по ту сторону ворот. Следом за Терри и Тинчем из облака, запорошенный белой пылью показался Таргрек…

— Не останавливаться! Быстрее, быстрее! — кричал Отшельник.

Дорога на Урс легла перед ними, но здесь как из под земли вырос конный разъезд. Положение спас Терри. Лишившийся треуголки, с припорошенными известью волосами, запыхавшийся… — несколько выразительных фраз, сопровождаемых жестами, заставили келлангийцев расступиться.

— Срочное донесение генералу Ноублу! — только и успел понять Тинч, и они помчались прочь от Коугчара.

Грохот взрывов провожал их в протяжении получаса. Его сменил грохот пушек, доносившийся от Урса. Навстречу стали попадаться одиночные и группами по три-пять кирасиры — на взмыленных конях, без пик, не обращавшие на них никакого внимания. Справа, по чавкающей талой глине и слева, поднимая тучи песка, они проносились мимо десятками и им не было конца. Гром канонады стал громче. Наконец, прямо перед беглецами возникли летевшие во весь опор с обнаженными саблями всадники в коричневых мундирах. Тут и там между ними и отступавшими вспыхивали недолгие схватки.

Кони опрокидывались вверх копытами, увлекая седоков; звон сабель, выстрелы, крики и проклятия по-тагрски и по-келлангийски слышались отовсюду. Беглецы оказались в самой середине схватки, и неизвестно, чем бы закончилось это приключение, если бы их не окружили плотным строем тагркоссские кавалеристы. Чей-то клинок прошёлся по стволу револьвера, лишив Терри защиты. Вслед за этим с десяток крепких рук схватили их со всех сторон и стащили с коней прежде, чем они смогли что-либо возразить.

— Прекратить сопротивление! Вы в плену! — на ломаном келлангийском приказал кто-то.

— Мы сами бежим из плена! — возразил Отшельник.

— Кто такие? — спросил командир отряда.

— Терри, лейтенант гвардейского драгунского полка Маркона Даурадеса, — поспешно объяснил Терри. — Эти двое — со мной. Помогли бежать. Мне необходимо срочно переговорить с генералом!

— Майор Вьерд, — отрекомендовался тот. — Болтать некогда. Далеко до Коугчара?

— Рукой подать!

— Инта каммарас! Ну да ладно… Упустили с десяток прохвостов — беда небольшая. Я дам вам двоих… нет, троих провожатых. Вернуть им оружие! Ты, ты и ты! Проводите их до Урса! Остальные — за мной!

И весь отряд, за исключением трёх назначенных Вьердом кавалеристов, умчался по дороге на Коугчар.

— Постойте! — крикнул Тинч и, соскочив на песок, передал поводья Попрыгунчика в руки Терри Грэйа. Не переставая разминать затёкшие ноги, на прощанье потрепал конька по запылённой упругой шее.

— Дальше я не поеду. Пускай отец сам, если хочет, ищет меня в Коугчаре.

Терри непонимающе завёл глаза.

Таргрек тяжело вздохнул.

— Отец был бы рад увидеть тебя…

— В самом деле? — насмешливо спросил Тинч, подбрасывая на ладони камешек. — Передайте: я буду ждать его там, где было условлено. Передайте ему это, пожалуйста.

— Трабт ансалгт… — сказал, понурясь, Отшельник. — Быть может, ты и прав.

— Трабт ансалгт! — уверенно подтвердил Тинч. — Да, и ещё. Это отцовский револьвер. Мне он не нужен… Что передать ребятам, Таргрек?

— Надеюсь, мы когда-нибудь увидимся. Вы… не особенно там зарывайтесь, смотрите.

— Возьми хотя бы коня, — посоветовал Терри.

— Коня? — переступил с ноги на ногу Тинч и щелчком отправил камешек в скалы. — Да нет… Куда я с ним денусь… Пешком вернее. Да и не гоже моряку — в седло…

— Это правда, — подтвердил Таргрек, по-доброму усмехаясь в сторону Терри.

3

И вот он опять в одиночестве, под шум прибоя пробирается к родному городу. С ним незримо шагают все друзья — и те, с кем он за эти годы и дни успел повидаться и те, о которых только слышал. Они — команда одного корабля. Перед ним мелькают мускулистые загорелые руки, что вращают рукояти кабестана, и — тяжёлый, в морской траве, зелёный якорь выползает из глубины моря…

Ему вспомнилась старая песня, из тех, что напевают во время работ палубные матросы. Любимая песня Тосса:

Вдали, у горизонта, одна за другой мелькали вспышки, протяжный гул орудий, похожий на гул набатного колокола, глухо долетал до берега. Там рушились объятые пламенем крестовины мачт и падали на палубу горящие, в дыму паруса. Абордажные команды на вельботах, паля картечью из уключных пушек, прорубают топорами борта и, потрясая кортиками, карабкаются в трюмы. Сквозь пробоины в накренившиеся корпуса кораблей хлещет вода…

Кто ему рассказывал об этом? Хэбруд или Моуллс?

Менялся ветер. Тинч знал, что прибой обязательно окрепнет к вечеру.

Ожидалась сильная буря. На суше и на море.

4

В Коугчар, пробираясь задворками, он вернулся к вечеру. На маяке его встретили тревожно. Куда-то ушли после обеда и до сих пор не вернулись Ангарайд и Кайсти. Бычье Сердце, Пекас, Йонас и ещё несколько ребят обежали весь город, однако, им не помогло даже то, что они взяли с собою пса. Следы брата и сестры обрывались около рыночной площади.

— Они найдутся. Обязательно найдутся, — уверенно сказал Тинч, поглядев в чётки. — Завтра. Завтра, похоже, я сам разыщу их…

"Боже, какое это великое слово "завтра"…"

Кто это произнёс? Когда? Где-то и когда-то в Бугдене…

Да, именно там… — подумал он, проваливаясь в сон.

Ночью его разбудило поскуливание собаки. Шум ветра и непрерывный грохот врывались в окна, заткнутые тряпками. Сверкало. Потом всё перекрыл нарастающий плеск дождя и — новый грохот, и новая вспышка молнии…

— Гроза, что ли, — пробормотал он, снова соскальзывая в долгий, тягучий как патока сон.

— Гроза, инта каммарас, — как будто шепнул ему кто-то на прощанье. — По всему Таккану — сплошная гроза. И в Урсе, и в Бугдене.

Спать…

Той ночью, во время ранней весенней грозы, молния ударила в шпиль дома Даурадесов. В тот час внутри все, включая охрану, спали крепким сном. В суматохе мало кто из нынешних жильцов сообразил, как должна открываться входная дверь… Выходы в окна преградили решётки. К утру от дома остались лишь чёрные стены да флюгер, где блестевший от дождя чеканный скорпион по-прежнему изгибался дугой, нацелясь жалом в собственную голову.

"Трабт ансалгт!"

Тинч спал, не подозревая, насколько близким герою книги Ратша Киппина он стал в эту ночь…

Глава 22. Кабинет генерала Ноубла

1

Город-порт Урс, как это ни покажется странным, встретил победителей неприязненно. Смутное недовольство просачивалось из запертых дверей и ворот, сквозило из закрытых ставнями окон. Келлангийцы, в бытность хозяевами города, неплохо прикармливали горожан. Изобилие поставляемых из Лаггатоу колбас и сыров, водки, муки и сигар теперь, с приходом тагркосской армии, неминуемо должно было сойти на нет. Помимо этого, в особенности у зажиточных горожан, успела приобрести популярность Новая Церковь. На местных рынках ничего не стоило за умеренную цену приобрести мясницкий нож с инкрустированной рукоятью или боевой посох, не говоря о балахонах, расшитых знаками и составлявших неотъемлемую часть праздников и маскарадов, до которых горожане в последнее время стали особенно охочи. Должны были прекратиться как массовые моления, за которыми следовали безответные погромы чаттарских кварталов, так и турниры, на которых "стадники" упражнялись в ловкости и умении, не говоря о красивых факельных шествиях по городу — зрелищах, нимало помогавших возвыситься в собственных глазах.

Ввечеру того дня, когда по улицам впервые за несколько лет зацокали подковы тяжёлой тагркосской конницы, в торопливо запертых домах вовсю пылали камины — обеспокоенные горожане сжигали посохи и балахоны, наличие коих, как казалось им, могло навлечь месть и преследования со стороны новой власти. Несколько сотен подлинных "стадников", рассеянных по городу, сбросив одеяния, немедленно принялись сеять смуту в головах людей.

— Близок конец света, о братья, — завлекающе шептали они.

Таргрек и Тэрри провели ночь в казарме одного из пехотных отрядов. Ближе к полудню им была назначена встреча с Даурадесом.

Тэрри, который бывал в Урсе неоднократно, с раннего утра потащил своего нового друга на прогулку. Начали они со знаменитой урсской гавани, в которой ныне стоял, укрываясь от шторма, тагркосский флот. Там залечивали раны корабли, среди которых выделялся славный "Баф". На крестовинах рей сновало множество матросов, занятых переброской такелажа и ремонтом пробитых в сражении, обожженных парусов. Крепкий ветер с грохотом трепал голубые флаги с изображеньем нереиды-меченосицы.

Они осмотрели седые горбатые улочки, что состояли из теснившихся впритык старинных домов с контрфорсами и горельефами рыцарей, прекрасных дам и драконов; помнивших времена, когда Урс ещё не был отвоеван у бэрландцев, времена более древние — когда город находился в правлении у келлангийцев, а также самые древние времена — когда город основали пришедшие с моря племена тагров…

На главной из площадей Урса закончился военный парад. Чёрные, отсверкивающие мрачным огнем в пластинах лат, по главной улице следовали драгуны. Они шли плотным строем, открыв забрала шлемов, упирая в стремена древки пик.

За ними проходили, сверкая начищенными до блеска панцырями, кирасиры Еминежа под знаменем креста из четырех ромбов. Их гривастые каски были обмотаны чёрной материей. Далее степенно вышагивали мощные чаттарские кони и одетые в синее седоки были вооружены саблями, карабинами и традиционными связками дротиков в узорчатых колчанах. Шли артиллеристы Теверса со своими и трофейными орудиями, пехотинцы Крабата, снова тагрские кавалеристы, на этот раз в коричневом, под командованием Вьерда, и — новые знамёна, пехотинцы, артиллеристы, всадники…

Горожане, ошеломленные подобным зрелищем не менее, чем вчерашними событиями на улицах города, молчаливо теснились к стенам домов, взволнованно перешёптывались, покуривали трубки. Площадка вблизи бывшего дворца генерала Ноубла, ныне — штаба сухопутной армии Тагр-Косса, пестрела народом. На фонарном столбе, очень высоко — чтобы труднее было достать, прикрученная веревкой, белела бумага. Люди вставали на цыпочки, пытаясь разобрать текст. Лист появился этой ночью и по краям был изукрашен знаками Новой Церкви.

"Братья и Сёстры! — гласило написанное, -

Узурпатор и палач Даурадес отныне царит и в нашем городе! Нечестивое войско, состоящее из инородцев и предателей, овладело свободным Урсом. Отныне Вы можете навсегда распрощаться со Своими, веками заслуженными Свободами и Вольностями. Пришельцы осквернят Наши Храмы и лишат последнего куска Хлеба изголодавшиеся семьи. Резня Маллен-Гроска повторится, едва кто-нибудь из нас только посмеет бросить Смелое Слово в лицо истязателям наших Свобод! Держите язык за зубами, о Братья и Сестры! И готовьтесь к решающему дню, ибо силы предателей слабеют, и с каждым днем крепнет сопротивление предательскому режиму. С Вами Новая Церковь, о Братья и Сёстры, и Святой Отец Салаим и Великий Олим, Борец за Правду генерал Ремас да пребудут с Вами и да благословят Вас!!!"

— Это как же? — спрашивали в толпе. — Мы — молчи, они — кричи? За кого, за нас? Неужто мы сами не сможем сказать за себя слово?

— Келлангийцы угнали в Бэрланд оба моих бота, — угрюмо повествовал какой-то бедолага. — Скоро путина, на чём мы пойдем к берегам Анзуресса? Кто мне их вернёт, эта самая Новая Церковь?

— А всё-таки, что-то в этом такое есть, — сомневался другой. — Не будут люди просто так вывешивать бумаги на столбах…

— Поберегись! — раздался зычный голос. Из боковой улицы, в цокоте подков появился вначале отряд драгун в парадной форме, в сверкающих шлемах с "волчьими хвостами", все на гнедых с чёрными гривами, до блеска вычищенных, свежих конях.

Следом появился сам Даурадес. Иронично усмехаясь, оглядел толпу, которая под одним его взглядом дрогнула и начала понемногу рассеиваться. Повернув коня, в сопровождении Донанта и Гриоса, подъехал к столбу.

Пробежал глазами написанное.

— Ещё неизвестно, кто из нас предатель, — скривился Донант. — Содрать?

— Да, пожалуй, — задумчиво произнес генерал. — Я попрошу… вас, Гриос, снять эту бумагу и… пожалуй, перевесить ее пониже. Будьте добры… Людям не видно, что в ней написано!

Гриос осторожно отделил трепыхавшийся под ветром клочок бумаги от столба и, спустившись на землю, аккуратно подвязал его так, чтобы каждый, независимо от роста, сумел без труда разобрать каждую букву.

— Теперь — читайте! — приказал Даурадес. — Читайте! вслух!! Читайте же!

Сразу несколько торопливых голосов, перебивая друг друга, вновь огласили содержание бумаги.

— Прочли? Замеча-ательно! — констатировал он. — Смотрите же! смотрите во все глаза! до какой мерзости способны доходить враги! Не в силах разбить наше войско в честном бою, они жалят исподтишка, рассчитывая, что и среди вас найдётся десяток-другой дураков, согласных пролить свою и чужую кровь якобы за высокие идеалы, а на деле — за бездарных генералов и бездарных политиков, что спят и видят, как бы вновь усесться на шею собственному народу… О чем они толкуют?! — рявкнул он.

Собравшиеся молчали…

— Я что, покусился на ваши вольности и свободы?! Кто из вас скажет, на что именно я покусился?!

— Впрочем… — в полнейшей тишине продолжал Даурадес. — Да, пожалуй, "покусился"!

— Но только на одну, противную самому естеству человека свободу — безнаказанно унижать, грабить, насиловать и убивать другого человека! Ибо это — свобода зверя, а не разумного существа. Подлинная Свобода в мире людей может быть лишь одна! Да, мы её лишены — пока!.. Потому что не может быть свободен народ, который лишает свободы иные народы. Не может, не кривя при этом сердцем, говорить о какой бы то ни было свободе человек, если он строит свое счастье, богатство и власть на смертях детей и плаче вдов и сирот, к какому бы народу и к какой бы вере они ни принадлежали!

— Что, они наперебой толкуют о конце света? — продолжал он, чувствуя, как собравшиеся ловят каждое слово. — А-ах, как им хочется, чтобы он поскорее настал! Ах, как этим стервятникам хотелось бы устроить его самим — так, как они себе его воображают, чтобы вдоволь наклеваться нашей падали!..

— Да, да, будет конец, но не свету, а тьме! — прибавил он после паузы. — Они кричат, они вопят, они ревут, они захлебываются от собственного воя, предчувствуя, что скоро, очень скоро пред ними предстанет тот, кто принесет не меч, но мир! Они призывают к миру, но надевают латы. Они опоясываются мечами, но плохие солдаты получатся из них — ибо… на самом деле нет солдата, что не мечтал бы о мире! И потому, когда придут на них солдаты настоящие — не будет пощады тем, кто вопия о мире, таил меч под одеждами своими! И не будет пощады тем, кто, вопия о Храме, предавал Храм в душе своей. Ибо каждый человек прозревает и становится верен Истинному Богу лишь тогда, когда начинает понимать, что сам он и есть Храм, в котором распят Бог, мучения которого не перестают от Великого дня и по сей день. И кровь из ребра прободённого стекает в чашу Бытия, и скоро переполнится эта чаша, ибо терпение Высшее огромно, но также не бесконечно… О какой "резне в Маллен-Гроске" можно говорить, когда улицы, политые кровью в Коугчаре и здесь, в Урсе, до сих пор не оплаканы и не очищены духом Церкви? Священники старой веры!

— Вы молчите, как воды в рот набрали, предоставляя мне, простому солдату, исполнять ваши обязанности! Зато переодетые в ваши одеяния мародёры чинят произвол под видом новой веры. Не может быть веры ни старой, ни новой! Истинная вера — одна, и — либо она живёт в человеке и делает его человеком, либо её — просто нет!.. А если её нет… тогда, о чём же мы с вами толкуем, о братья и сестры?..

Последние слова он выделил особенно горько. Его верные драгуны с задумчивым видом покручивали усы. Молчаливо потупили глаза горожане.

— Я не обращаюсь к вам как к таграм, — продолжал Даурадес. — Я не обращаюсь к вам как к тагркоссцам. Я не обращаюсь к вам как к представителям любой иной нации. Я обращаюсь к вам как к людям, душам которых вольно, по Воле Свыше было родиться таграми, келлангийцами, чаттарцами, бэрландцами, анзурессцами или элтэннцами. Я заявляю, что мною равно уважаем человек, на каком бы языке ни читал он молитвы Всевышнему… Что касается бандита, то у него всегда была и есть одна национальность — негодяй! А так называемая вера его — вера крысы в то, что ей удастся вволю пожрать из чужого амбара!

Терри потянул Таргрека за рукав. Отшельник стоял неподвижно, во все глаза разглядывая Даурадеса.

— Оставьте на месте эту писульку, — распорядился генерал. — А вон на том столбе, напротив — вывешивать каждый день листки нашей газеты "Подъем!". Пусть читают и сравнивают!

2

Бывший кабинет генерала Ноубла, формами походивший на запылённый старый сундук, был великоват для Маркона. По крайней мере, это было первым, о чём он подумал, увидев, какие апартаменты он вынужден будет занимать. С другой стороны, его не оставляло чувство, что он не задержится здесь особенно долго.

Резные деревянные рожи глазели на него со стен. Потолок и карнизы украшала лепнина. Громадная карта Такканского побережья, в тяжёлой толстой раме, на стальных цепях свисала с потолка. На пьедестале в углу мерцал стеклянными глазами какой-то набитый опилками зверь… Интересно, на кой чёрт келлангийцу была нужна вся эта рухлядь?

Оставшись один, Даурадес с любопытством осмотрел бумаги из ящиков письменного стола. Иные из них он немедленно переложил в планшет, иные отправил в камин.

Затем его внимание привлёк книжный шкаф. На одной из полок он приметил синенькие томики — не иначе, как библиографическая драгоценность, сочинения Корвина, прочесть кое-какие из которых ему давно хотелось. Потянув ручку, он попытался открыть витрину.

Застеклённая дверца, впрочем, открылась вместе с томами книг. За ними оказалась вторая, потайная полка. На неё в беспорядке были навалены… нет, не какие-нибудь секретные бумаги. Потайные полки использовались генералом Ноублом для утаивания книжечек фривольного содержания и хранения журналов вроде "Приключения и подвиги". Даурадесу и раньше попадали в руки отдельные номера. В них быстрые перьями авторы на все лады расписывали похождения героев современности и рыцарей прошлых веков, морских пехотинцев и разведчиков, а на любителя — магов, вампиров и борцов с нечистой силой…

Авторы увлекались действием, забывая хотя бы вскользь упомянуть, что инструмент под названием "штык" используется для того, чтобы пронзать насквозь живое тело, а инструмент под названием "сабля" — чтобы кромсать человека на куски. Они молчали о том, что артиллерийская бомбёжка наносит до ста процентов урона гражданскому населению в то время, как отряды противника давно ускользнули из села. О том, что наступающая освободительная армия тоже грабит и тоже насилует. И ещё о многом и многом ином…

Маркону вспомнился случай, когда парня уволили из армии по контузии, а он вернулся, радостный, к своей девушке, и дело пришло к свадьбе. Когда же, за свадебным столом, молодым пришла пора поцеловаться, жених взял со стола острый ножик и, со словами: "а вот сейчас я тебе покажу, как у нас, в армии пытают!", стал полосовать лицо невесте…

Там же, на потаённой полочке, ему попалась в руки келлангийская газетка. Газетка была датирована позавчерашним числом и имела название "Новости Столицы", а на первой странице её помещалась карикатура на президента Келланги, господина Ансара Ватога. На троне восседало длинноухое существо с головой человека в короне и с бородкой. В руках его помещались скипетр и держава. Вместо ног у существа виднелись явные копыта, на которых, крепко уцепясь, повисали человечки в генеральской форме. Измазанным в чернилах гибким, с кисточкой хвостом существо подписывало гербовую бумагу с заглавием "Приказ о всеобщей мобилизации". Надпись под рисунком гласила: "Король Ослан Великий".

Непонятно было, для чего это Ноублу понадобилось сохранять в тайнике подобный документ. Впрочем, прикинув возраст генерала, можно было предположить, что и у того существовали не только дети, но и внуки, чей возраст как раз подкатывал под очередной военный призыв…

И тут из пачки бумаг выпала наружу тоненькая книжечка.

"Организация…" — значилось на обложке.

Открыл наугад. Перелистнул…

В дверь осторожненько постучали.

— Господин генерал! К вам, вне очереди на прием просится отец Салаим… или майор… генерал…

— Пусть заползают все трое, — буркнул Даурадес.

Он опустился в кресло и потёр ладонями лицо. Что это, в конце концов, за вездесущий Салаим? и какого, собственно, Курады он не даёт мне покоя? Пенка на навозной жиже… Всё равно раздавим, с ожесточением подумал он. Раздавить всю эту сволочь, а там — посмотрим, как и что нам следует наладить в Тагр-Коссе…

Сегодня, в ночь перед парадом, ему приснился неприятный сон. Как будто он, бреясь, нечаянно соскоблил себе не только щетину, но и усы. На него из зеркала, ухмыляясь, глянуло откровенно молодое и голое, мальчишеское лицо. И всё оно было окутано почему-то то ли огнем, то ли каким-то иным сиянием. Проснувшись, он внимательно изучил в зеркале свою физиономию. Здесь всё было в порядке: и усы, и начинающая отливать серебром щетина на ввалившихся щеках, и мешки под горящими немым укором глазами. А ведь мне всего тридцать семь, подумал он.

Столько же, сколько войне.

В последнее время у него стало побаливать сердце. Как там это называется по-научному… Впрочем, инта каммарас, кому и почему до этого может быть дело? Есть Маркон Даурадес, Маркон Стальная Лапа, Разрушитель, деспот и узурпатор, царь и бог, и кому какое дело до того, что колотится под его драгунской курткой…

— Простите, я могу войти?

Снова — он, и снова в ином облике.

На сей раз майор-генерал Курада, он же отец Салаим, был облачен в скромный, чёрного цвета костюм, из тех, что носят мелкие торговцы или государственные служащие. Небольшая резная тросточка с резным изображением петушиной головы, на ногах — забрызганные капельками грязи сапоги, почему-то разного размера, с петушиными же шпорами.

— Кто вы? — спросил Даурадес. — Кто вы на этот раз?

— Вы совершенно правы, — улыбнулся Курада, без приглашения проходя внутрь и разваливаясь на стуле. — Сейчас моё имя Аберс Ник, а собираюсь я, собственно, в Бэрланд или Анзуресс, поскольку мои дела здесь, в Тагр-Коссе, пришли в упадок. Я, знаете ли, торговец, а торговля сейчас и в самом недалеком будущем — самое выгодное ремесло. Я решил, откровенно говоря, отказаться и от военной, и от духовной карьеры, однако, памятуя о прошлых ошибках, решил, для скорейшего решения моих печальных дел, чисто по-дружески, обратиться непосредственно к вам. Знаете ли, так оно будет надёжнее. Если сказать короче, мне нужен какой-нибудь пропуск на ближайшее судно, идущее в Анзуресс или Бэрланд. Пропуск, подписанный лично вами, господин генерал.

— Основания? — уронил Даурадес.

Сердце кололо… Нет, не просто так заявился к нему этот хам, улыбчивая физиономия которого весьма украсила бы коллекцию деревянных образин на стенах кабинета. Что за неприятные известия привез он из Коугчара?

— Мне кажется, что вы уже должны были бы догадаться, — обычным медовым голосом начал новоявленный Аберс Ник, — что моё обращение именно в ваш адрес должно быть подкреплено весьма и весьма вескими причинами.

— Ещё бы. Вы бы постарались держаться подальше, например… от моих чаттарцев. В случае чего… я буду вынужден их понять…. отец Салаим.

— Не только это, господин генерал, не только это… Кстати, у меня, собственно, есть одно немаловажное известие — для нашего общего друга, капитана Гриоса. Весточка о его семье. Видите ли, бежавшие из Коугчара чаттарцы встали лагерем в лесу, на склоне горы, западнее города. Представьте, я даже побывал там, у них — разумеется, тайно, только с несколькими особо доверенными людьми. Живы, здоровы, узнали меня, передают привет. У старший девочки, правда, какая-то странная такая повязочка на лбу — говорят, стегнуло веткой, — ну, да это не беда, пройдёт. Прошу вас учесть ещё раз, что всё это исследование я провел строго самостоятельно, и о расположении чаттарского лагеря не знает никто, включая господина Ремаса… Вы, разумеется, быть может, скажете, что сего благого деяния с моей стороны явно недостаточно для моего оправдания и будете правы…

— Далее, — устало бросил Даурадес.

— Не спешите. Далее… у меня с собой известие, которое касается непосредственно вас, господин генерал. Вы разрешите? — и Курада достал из пристегнутой к поясу маленькой дорожной сумочки небольшой пергаментный свиток.

— Этот свёрточек я отобрал у одного нашего общего знакомого. Знаете, откровенно говоря, я тоже недолюбливаю воинственных служителей церкви Святого Икавуша. Этот колчерукий мерзавец, оказывается, не только шпионил за мной, но и получил заказ на убийство… знаете, кого? Вас, господин генерал.

— Подумаешь, новость…

— Не спешите, не спешите.

Курада развернул старый пергамент.

— Видите надпись? Здесь, древними сакральными письменами начертано ваше имя: "Даурадес"…

— Моё имя Маркон.

— Ну, ваша фамилия… А вот это… вот это было завернуто внутри.

"Это" — представляло собой крошечную куколку, грубовато слепленную из чёрного воска. Голову фигурки украшал жестяной шлемик, а в районе груди торчало несколько тонких иголочек.

— Я не верю в магию, — поднимаясь из кресла, промолвил Даурадес. — Дайте мне эти игрушки!

— Что вы делаете! Осторожнее! Не делайте этого, ни в коем случае не делайте! — вскричал Курада, он же отец Салаим, он же Аберс Ник.

Но было поздно. Тлеющие в очаге бумаги ярко вспыхнули, когда на них закапал расплавленный воск. Мерзко зашипел пергамент, завернулся и тоже вспыхнул.

Туда же, в огонь, полетела брошюрка "Организация…".

— Ну и что? — спросил Даурадес. — Стою, смотрю, как оно воняет.

— Я — Маркон Даурадес, — добавил он. — Я Маркон Железная Лапа. И я сам знаю, что мне делать и чего не делать.

— Вы… вы, по-моему, выбрали не лучший путь… — Курада, судя по его виду, и в самом деле был не на шутку испуган. — Откровенно говоря, наверное, следовало вначале показать эти вещи какому-нибудь специалисту… Хотя, с другой стороны, — видя, что до сих пор ничего страшного для него не произошло, приободрился он, — быть может, вам лучше знать…

— Я хотел ещё сообщить, — окончательно овладев собой, продолжал он, — что вашего, а теперь — и моего врага более нет в живых. Узнав, что его тайна раскрыта, он принял яд…

А ведь ты сказал мне далеко не всё, подумал Даурадес. С каждым твоим сообщением я вижу у тебя в глазах тот же тоскливый вопрос. Ты так жаждешь, чтобы тебя поняли и пожалели! Кого поняли и пожалели? Тебя? Или маленького испуганного человечка, что сидит у тебя внутри?

Но существует ли он внутри тебя, этот маленький человечек? Или, точнее: он ли внутри тебя существует?

Если не он, то тогда кто это: чёрт, Хайяк или просто…. кусок дрожащего дерьма?

Интересно, куда же при этом пропадает человек?

— А у меня к вам ещё далеко не всё, — словно прочитав его мысли, мурлыкал новоявленный Аберс Ник, — Во-первых, как вы уже поняли, никакого отца Салаима более не существует. Те несколько тысяч ублюдков, которых собрал вокруг себя генерал Ремас… вы, разумеется, разделаетесь с ними легко и без затей, как ребёнок с игрушечными солдатиками. Однако, вам следовало бы учесть, что это была лишь проба сил. История Новой Церкви на этом отнюдь не будет закончена. Видите ли, у нас, как вы уже понимаете, есть немало сочувствующих и довольно влиятельных лиц, как за границей, так и здесь, в Тагр-Коссе. Эти люди… эти весьма важные и — облеченные властью покровители, финансисты и политики прямо заинтересованы в том, чтобы наше движение не прерывало своей деятельности. И, более того — в ближайшие годы оно должно стать самой мощной и влиятельной политической и духовной движущей силой в стране…

— Попы, под сутаной которых — нашивки бывших офицеров государственной безопасности?

— Называйте как хотите. Учтите лишь, что те, кого вы так неуважительно назвали попами, на самом деле — высокодуховно одаренные личности и носители культурных ценностей. Для нас особенно близки и отнюдь не чужды идеалы всемирного братства, признания власти Высших Сил, гуманного отношения человека к человеку, просветлённости и культуры как важнейших условий процветания нации. Мы построим новые школы, мы будем обучать детей, мы поставим на новую платформу научные изыскания, невиданно… ммм… разовьются различные ремесла, возрастёт моральный уровень общества… Да, вы и ваши отважные солдаты, разумеется, вскоре овладеете и Коугчаром, и Бугденом, и Бодариском, пока эти ослы из Лаггатоу не сообразят, что их карта давным-давно бита. Но что вы собираетесь делать потом? Угроза остаётся. Вам всё равно, волей или неволей, придётся держать под руками огромную армию, и кормить её, и на неё работать. А внутриполитические дрязги? Я хочу вам сказать по-дружески, откровенно говоря, собственно, эти игры в демократию, этот делёж власти, подавление голодных бунтов, жизненная необходимость лжи, лицемерия, кулака на каждом шагу… — разве это ваш путь? А ведь я, лично, очень вам сочувствую. И более того, я бы, конечно, могу набраться смелости и попросить у вас, например, какой-нибудь должности при министерстве иностранных дел. Но вы же честны и совестливы, а значит — долго у власти не продержитесь. Сбежите! Или будете казнены теми, кто придёт за вами… А потом — подрастут молодые волки и грядут новые войны… вы ведь не станете категорически утверждать, что их не будет? — и новые жертвы. А я — человек уже немолодой. Мне бы очень хотелось попросить у вас всего лишь пропуск на какое-нибудь судно до Анзуресса или Бэрланда, а там… клянусь, вы более не услышите обо мне никогда. Однако, перед этим, я хотел бы напомнить вам, что все эти беды можно, если не предотвратить, то ввести во вполне регулируемое русло. И вы сами наверняка понимаете, как это можно было бы сделать…

Курада, выжидательно округлив глаза, смотрел на Даурадеса.

— У вас всё? — спросил Даурадес.

— А вы гордый, — совсем иным тоном проговорил майор Курада. — Ну, поскольку вы решили играть в непонимание, я, так и быть, объяснюсь. Дело в том, что нам нужен меч. Понимаете? Нужен народный герой, который смог бы номинально возглавить движение. Нет, внешне обстановка останется такой, как она есть. Ваши доблестные войска геройски одерживают верх над неприятелем, народ кидает шапки вверх, народ доволен и даже накормлен, отстраиваются заново города и дороги, крепчают связи, растёт духовный уровень, та же культура, объявляются свободы и всё такое… Вы, лично — властны, богаты, на каждом шагу вам сопутствуют… понимание, любовь со стороны простых людей, готовность идти грудью за идеалы, всесторонняя поддержка… Ведь вы — отнюдь не тот деятель из Коугчара, тот "великий Олим", которого молва уже сейчас окрестила "дядюшкой Туриксом"… К тому же, у вас появляется немало очень хороших, опытных и знающих друзей, которые всегда помогут в тяжёлую минуту…

— Послушайте, Курада, — прервал его взволнованную речь генерал. — Скажите, вам действительно так нужен этот самый пропуск? Или вам необходимо, чтобы я подписал нечто иное?

— Пожалуй, — поднимаясь со стульчика, озабоченным тоном произнес экс-майор и генерал. — Пожалуй, я был бы не прочь немного погостить в Урсе. Через пару-троечку деньков я, пожалуй, мог бы встретиться с вами и тогда…

— Нет, господин Аберс Ник, — со злобной радостью в голосе ответил Даурадес. — Зачем вам лишний раз утруждать себя, задерживаться из-за каких-то пустяков… Адъютант!

— Господин капитан! — обратился он к немедленно появившемуся в дверях офицеру. — Приказываю вам срочно выделить соответствующий конвой для препровождения этого господина со всеми его пожитками на первый же военный корабль, отплывающий в Бэрланд… нет, пожалуй, в Анзуресс. Сопроводить всеми надлежащими документами на имя Аберса Ника и не упускать из виду, пока — означенный Аберс Ник не окажется на том берегу… Исполнить немедленно! Счастливого пути, господин Ник!

3

По коридору штабного здания, громыхая сапогами, конвоиры провели бледного, бесцветного бывшего майора Кураду.

Таргрек и Тэрри посторонились, дали дорогу.

— Удивительно, — покачал головой Таргрек. — Живой мертвец. Удивительно.

— Тэрри! Скотина! Живой! — шагнул к ним долговязый, худой как скелет драгунский офицер. — Капитан Крабат, — не забыл представиться он Таргреку и снова обратился к Тэрри:

— Ну, давай, ври, как оно и что… Ты знаешь, что тебя Даура заждался? Эти два старых засранца, Еминеж и Гриос…

— Инта каммарас! Тэрри! — и ещё один, приземистый и чернявый драгун набросился с объятьями на бедного келлангийца, не давая тому произнести ни слова.

— Это всё… он, — со счастливыми глазами, наконец выдавил из себя Тэрри, указывая на Таргрека, который скромно возвышался в углу. — Он и Тинч… Тинчес Даурадес.

— Так сын Даурадеса жив-здоров? — обрадовался Гурук. — Вы говорили с генералом? А ну, пойдем!

— Но там ведь какая-то очередь! — весело напомнил Отшельник.

— Это какая ещё, к Хайяку, очередь? — заорал Гурук. — К чёрту очередь! Вперёд!

Говорил, в основном, Тэрри. Таргрек, потупив глаза, как бы старался лишний раз не смотреть на Даурадеса.

Генерал, — небывалое дело! — развалившись в кресле, потягивал келлангийскую сигару, кашлял, кряхтел, смеялся и вытирал невольные слезы — то ли из-за дыма, то ли так… Чем более Таргрек на него поглядывал, тем более мрачнел.

— Ну, а теперь расскажите что-нибудь вы, — обратился к нему Даурадес. — Кто вы, откуда? Я полагаю, что случайностей на свете не бывает, однако…

Их глаза впервые встретились. Даурадес машинально пронес окурок мимо пепельницы.

— Мы… ранее никогда не встречались?

Таргрек не ответил, лишь отвел взгляд.

— Всё совсем не так хорошо, как кажется? — настаивал генерал. — Есть более важные известия?

— Есть.

— Ну, как там Тинч? Здоров?

— Здоров.

— Просил что-нибудь передать?

— Просил.

— Что именно?

— Просил напомнить, что место вашей встречи — середина соборной площади, — ответил Отшельник.

На этот раз взгляд отвёл Даурадес.

— Так, — серьезно сказал он, закуривая новую сигару. — Ближе к делу. Что произошло?

— Должно произойти, — ответил Таргрек.

— Сейчас, в эту минуту, — продолжал он, — в Коугчаре адепты новоявленной Новой Церкви собирают заложников. Это старики, женщины и дети из тагрской общины. Всех их, числом ровно пятьдесят один, должны запереть в старом деревянном доме, что на соборной площади. В подвале четыре бочки с керосином. Людей должны принести в жертву завтра в полдень. "Стадники" верят, что это даст сигнал тем, кого они называют Высшими Силами и те помогут им отстоять город. Этих изуверов поддерживают келлангийцы… В том случае, если вы надумаете штурмовать город раньше этого срока, заложников принесут в жертву сразу же, как прогремят первые выстрелы.

— Почему я должен вам верить? — спросил Даурадес.

— Среди заложников окажется ваш сын, господин генерал. Это долго рассказывать… Хотя бы из книги вашего сына… "Кремон Седрод, водитель войска, принесет в жертву единственного сына, участью которого станет гибель в плену. Взамен понесут наказанье невинные, и море крови воспоследует за сим…"

Даурадес припомнил сон…

— Вы, кажется, бредите, — не без сарказма молвил он. — Какой Крамон Седрод?

— Переставьте буквы в имени, прочтите фамилию от конца к началу и всё поймете, — ответил Таргрек.

— Опять какая-то магия, — устало произнес Даурадес.

Странная, подсвеченная красным, смеющаяся физиономия вдруг представилась ему. Бесцветные глазки улыбались на пухлом лице…

Ладно, ступай откуда пришёл. Надоело!

— Ваше сообщение запоздало, — заметил он, подумав. — Все подходы к Коугчару закрыты келлангийскими войсками. Теперь, когда им более не помогают стены, они вывели войска в поле. Там бы их и бить… Однако, при этом мы лишены возможности послать какой бы то ни было отряд освободить заложников. Разыскивать бежавших в горы чаттарцев? Нет времени, да и они вряд ли сумеют пробиться к городу. Проникнуть со стороны моря? Там Кипящие Рифы… Правда, если мы пошлём вперёд кавалерию, ударим со всей возможной быстротой… Нет, это не выход. Впрочем, о Рифах… Скажите, Тэрри, верны ли слухи о вашем отце, что он пробовал водить через них свой корабль?

— Во время прилива, — ответил Тэрри. — Для этого необходимо совсем небольшое судно, какой-нибудь рыбацкий бот или неф… с неглубокой посадкой. И я даже помню, где именно мы с ним однажды проходили…

— Ладно! Глупости! — сердито произнес генерал. — Простите меня… Таргрек. Мне почему-то кажется, что такими словами не бросаются и вы действительно не намерены шутить. Кроме того, я неплохо изучил повадки некоторых "бойцов отрядов народной обороны"…

— Если вы даже отмените штурм и в придачу сумеете каким-либо способом освободить пленников, — глухо произнес Отшельник, — ничто не помешает Ремасу набрать новых. Отказаться же от штурма вы не можете. Не освободив Коугчара, войска не сумеют выдвинуться к Бугдену, где уже завтра должно начаться восстание. Мне известно, что ящики с оружием хранятся в подвалах Башни Тратина… Если вы не окажете помощи восставшим, их выступление будет подавлено… Это не всё. Не позднее как через два дня войска тагрской армии, что возвращаются ныне из Элт-Энно, возьмут Бодариск. Так что… Либо вы выступаете немедленно, либо надолго потеряете весь Северный Тагр-Косс. Пути назад нет, господин генерал…

— А вы сами не отказались бы возглавить отряд для освобождения заложников? — неожиданно спросил Даурадес. — Вы, двое, хорошо знающие город и обстановку вокруг него?

— То есть как? — сглотнув слюну, удивился Тэрри. — нам что… обратно? И — морем? И — в такую погоду?

— Я не против, — объявил Таргрек.

— Инта каммарас, ну до чего же это всё по-дурацки! — заныл Тэрри. — И, очевидно, настолько по-дурацки, что… и я не откажусь.

— Я ещё раз хорошенько обдумаю и, по возможности, проверю всё, о чём вы мне сообщили, — сказал генерал. — Где вас можно найти?

— Как это где? — вздохнул Тэрри. — Конечно, "У щучьего хвоста"! Где ж ещё?

Глава 23. Канун рождения и смерти

1

Щёлк-щёлк.

— Они живы и где-то в городе, — объявил Тинчес.

Он сидел на камне, не отрывая взгляда от пластинки, в которую сложились костяшки чёток. Он читал узор.

Все остальные ребята, их оставалось десять, расселись по кругу — как он им приказал. Никто не спросил, по какому, собственно, праву он здесь распоряжается. Дело было важнее.

— Вчера днём их пригласили в гости… в один дом, где их накормили… утром они хотели уйти, но… что-то очень неприятное… и для хозяев… хозяева не виноваты!.. им тоже страшно!.. Их ведут, ведут туда, где много людей… больше ничего не вижу…

— А где их держат? — спросил Тиргон.

— Сейчас… погоди, они не заперты, но их… Их ведут! Я знаю куда, пойдём! И почему я не стал искать их вчера…

Вдвоём, захватив посохи, они быстрыми шагами направились к соборной площади.

В эту минуту они ещё не знали, что вчерашним вечером "стадники", во всеоружии обычных регалий, пошли по домам тагркоссцев. Чтобы не допускать ненужных слухов, вокруг одного из окраинных кварталов было организовано плотное кольцо из келлангийских солдат — потому никто из ребят ничего не знал о происшедшем. Горожане, чьи двери не открылись на настойчивый стук, сумели избежать участи тех, кто поддался настойчивым увещеваниям слуг Новой Церкви и всё-таки отворил дверь.

Мужчины из этих домов были вчера уведены для ремонта стен, взорванных подрывниками Даурадеса. Когда женщин, детей и стариков набралось около шести десятков, генерал Ремас подал знак и беспорядочную, рыдающую толпу полуодетых людей погнали к центру города.

— Братья-тагркоссцы! — рыдал над площадью знакомый пронзительный голос. — Благодетель и первосвященник наш, посланник Господа отец Салаим вынужден был покинуть нас! Нечестивый предатель, осквернив своим присутствием блаженное окружение отца Салаима, вынудивший его раньше времени отправиться к ОтцуСоздателю нашему, не выдержал мук своей подлой совести и отравился. Отец же Салаим ушёл от нас таким, как это подобает истинному подвижнику истинной веры — в святом благоуханном теле! Слава ОтцуСоздателю!

— Слава! — эхом откликнулись "стадники".

— Последним заветом преславного отца Салаима было… Слушайте внимательно! Во имя Отца-Создателя, дабы призвать силы небесные помочь нашей исстрадавшейся Родине, должны быть принесены в искупительную жертву ровно семнадцать стариков, ровно семнадцать женщин и ровно семнадцать детей, всего — числом пятьдесят один! Это священное число невинных мучеников должно подвигнуть силы небес на призвание грома и молний на головы негодяев, что стоят под стенами нашего города!

— Здесь, в этом деревянном доме, нами приготовлен очистительный костер, в огне которого души невинных понесут нашу молитву Господу! Да благословит их святой Олим, наш бравый генерал Ремас, один из тех немногих, кто не продал светлую и чистую душу свою нечестивцу и узурпатору Даурадесу!

— Олим! — привычно взревели "стадники".

Большинство из них к этому времени успели переодеться в такой же мундир цвета сигарного пепла, который носил их вождь. Генерал Ремас, мудро улыбаясь в усы, поднялся на возвышение и встал рядом с проповедником.

— Смотрите сюда! — закричал он, поднимая вверх правую ладонь, на которой красовалось изображение креста. — Порядок и добродетель, о братья и сестры! Не посрамим памяти блаженного отца Салаима!

Новоявленные ополченцы святого воинства окружали группу стариков, женщин и детей, которые молчаливо дожидались решения своей участи здесь же, под стенами дома. Тинч и Тиргон Бычье Сердце, протолкавшись в толпе, подобрались поближе.

— Вон они, я вижу их! — вскрикнул Тиргон. — Что нам делать, Тинчи?

— Не знаю, — отозвался Тинч. — Подождём немного.

— Они стоят в последнем ряду, — продолжил он немного погодя. — "Стадникам" нужно отобрать всего пятьдесят с чем-то человек. Быть может, именно они окажутся лишними?

— Приступайте же к святому отбору, о братья! Приступайте! И пусть счёт ваш окажется верен, как верен счет нашим грехам и благим поступкам там, на небесах!

Ополченцы образовали непрерывный коридор — до самых дверей деревянного дома. "Стадники" выхватывали вначале по одному старику, затем по одной женщине, затем по одному ребёнку. Их последовательно прогоняли по проходу, подбадривая ударами в спину. Тинча поразило, что люди не сопротивлялись. Никто из них не упал на землю, никто не закричал в голос… Молчала и толпа собравшихся горожан.

Или — здесь тоже была замешана магия? Тогда — будь она проклята, такая магия — искусство управлять людьми как стадом овец! Ему вспомнился давний сон. Тогда, во сне, он… что? Остался в стороне или отправился вслед за остальными?

— Тинчи, куда ты? — окликнул его Тиргон, которому он торопливо передал посох.

Тинч остановился на миг. Оглянувшись, прокричал:

— Что бы ни случилось — без глупостей! Передай приказ Таргрека: в события не мешаться! Ждать его возвращения!

И откуда я взял, что Таргрек приказал это? А может, он и должен был это приказать? Теперь здесь я — Таргрек!

Эти мысли пронеслись в голове Тинча, когда он, миновав толпу горожан, вырвался в первые ряды и почти что уткнулся носом в золочёные пуговицы на чьем-то мышиного цвета мундире.

— Ты куда! Стой!

Он остановился, переводя дыхание. Сейчас в его жизни должно было произойти что-то, чего он одновременно боялся и к чему неотвратимо шёл… шёл, быть может, все почти пятнадцать лет.

"Стадники" заканчивали подсчет.

— Четырнадцать — старик, четырнадцать — женщина, четырнадцать — ребёнок, а ну, иди сюда, малыш! Пятнадцать — старик, пятнадцать — женщина, пятнадцать — ребёнок. Шестнадцать — старик, шестнадцать — женщина, шестнадцать — ребёнок… Семнадцать — старик, иди, дед, иди! Семнадцать — женщина, семнадцать…

Истошный крик Кайсти показал Тинчу, что очередь дошла до его новых друзей.

— Не отдам! Не отдам! — кричала Кайсти. Разноцветная шапочка упала с её головы и по ветру трепались волосы, среди которых было несколько совершенно седых прядей.

— Не отдам! Мы брат и сестра, возьмите нас обоих! Мы пойдём вместе!

— Нельзя, никак нельзя! — покачал головой Ремас. — Великий сокровенный смысл числа пятьдесят один состоит в том, чтобы победить диавола в душах человеческих! Пятьдесят же два — это число греха!

— Смирись, дочь моя! — запел ему в тон монах. — Не нарушай таинства жертвоприношения! Отец-Создатель сурово карает сомневающихся в его благодеяниях!

— Пропустите! Пропустите же! — закричал Тинч и — прорвался-таки сквозь окружение. Теперь он стоял рядом с Ангарайдом и Кайсти.

— Я хочу пойти вместо него, о великий Олим! — поклонившись, твёрдо сказал он. — И да будет и на мне благословение Свыше!

Генерал Ремас только открыл рот, не зная, что ответить. В его взгляде Тинч отчетливо прочитал сомнение — причём, сомнение далеко не только в том, менять ли ему одного мальчишку на другого, нет…

"Господи, что мы все здесь делаем?!." — читалось в мясистом испуганном лице генерала Ремаса.

— И правильно, сын мой, и правильно! — пришёл ему на помощь длинноволосый. — Да благословит тебя Господь Бог наш, сын мой!

— Какой я тебе сын? — негромко ответил на это Тинч. — Убери от меня свои грязные ногти!

Повернулся — и быстрыми шагами направился по живому коридору к дверям деревянного дома.

— Семнадцать — ребёнок! — объявил считавший. — Ровно пятьдесят один. Всё!

— Оли-им! — затянули в один голос "стадники".

— Как быть с остальными? — шепнул командир конвоя генералу Ремасу. Ремас перекинулся взглядом с монахом, который тяжело, с видом человека, который только что справился с такой нелёгкой, но необходимой работой, подумал, вздохнул и — с сокрушенным видом махнул рукой.

— Ладно уж, отпустите их по домам… — с облегчением приказал генерал.

— Мы до них ещё доберемся, — многозначительно произнёс монах. — В особенности — до чаттарского гнезда, что в западных горах. Я ожидаю вестей от Курады. Как только мы победим здесь, под Коугчаром, тогда мы и начнём наш святой поход, и эти безбожники запоют по-нашему, тогда и воскреснет святой отец Салаим!

2

"Сказ о рыбацких жёнах".

Хозяева таверны "У щучьего хвоста" имели такой обычай: перед тем, как подать посетителям пиво, на стол ставили миску с широкими ломтями ароматного ржаного хлеба. К хлебу прилагалась миска, содержимое которой составляла смесь из тёртого козьего сыра и мелко порубленных овощей, густо приправленных солью, чесноком и красным перцем. В ожидании кружек, изголодавшиеся гости швыряли огнедышащее месиво на хлеб и, недолго размышляя, начинали есть, что вызывало нестерпимую жажду. Ловко лавируя между большими, из струганого дерева столами, хозяйка заведения всякий раз пыталась добраться с подносом, уставленным пенными кружками, до конца длинной залы, однако это ей удавалось далеко не всегда, и жаждущие пива сами подбегали к ней, швыряли на поднос деньги, (разумеется, без сдачи), выхватывали из-под носа первых сосуды с драгоценной влагой и — с победным видом возвращались на места.

Несмотря на постоянно открытые окна, в которые прорывался штормовой ветер, под потолком таверны неистребимо клубились тучи дыма. Десятки трубок, набитых горьким анзуресским, душистым чаттарским или пряным келлангийским табаком курились не переставая. Над головами посетителей с потолка на цепях, во всю длину помещения свисала крашеная зеленым, чёрным и грязно-белым доска, вырезанная в форме морской щуки.

В этот вечер посетителей в таверне было особенно много. Хозяйка, женщина лет тридцати, привлекательная, с короткой стрижкой светлых волос, с покрасневшими от дыма, слезящимися глазами, без устали металась меж столами. Ей помогали двое слуг, однако и они не успевали подносить изголодавшимся и жаждущим то, что они закономерно и ежеминутно требовали.

— А где же ваш супруг, сударыня? — с таким вопросом обратился к ней восседающий с краю скамьи худощавый, рослый, краснолицый от весеннего загара драгун. Его дружная ватага занимала сразу два придвинутых друг ко другу стола. — Где этот чёртов бездельник? Почему он вам не помогает?

— Мой муж недавно умер, господин офицер, — робко отвечала хозяйка.

— Ого! Так ты, дочка, оказывается, богатая вдова? А может, ещё того лучше — богатая невеста? А?!!

— Вам… принести пива?

— А как ты думаешь? — заулыбался драгун. — Мы намерены сидеть до утра! Послушай-ка… Как это тебя звать?

— А вам… не всё равно? Я… пойду…

— Гриос, а может быть, её зовут Бэсти? — предположил один из чаттарцев.

— Хорошо, — согласился Гриос. — Тогда я буду называть тебя Бэсти. Ты не против?

— Мне надо идти, — залилась румянцем хозяйка, однако не ушла.

— Пускай твои молодцы сами побегают. Порастрясут жирок! А ну, сынки, освободите местечко для нашей хозяюшки! Что, никак? Тогда — прошу!

И Гриос выдвинул из-под стола своё огромное колено.

— Присаживайся, ласточка, не бойся, не обижу! Сейчас мы ребята мирные. Правда, ребята? Вот!

Бедная Бэсти не посмела ему отказать. Пунцовая от стыда, она, полуприсев на колено чаттарца, тихонько отхлебнула из кружки.

— А мы — развлечём тебя какой-нибудь историей. Кто начнёт первым?

— Вот был у меня в юности друг, — повёл рассказ один из чаттарцев.

— И вот, вбил он себе в голову… иначе говоря — влюбился как безумный в одну прелестную девицу. А девица та была, надо сказать, не наша — из соседнего села. Время пахать и сеять, землица — сытью пахнет, а у них одна любовь на уме. Не могло это кончиться добром, потому что наше селение с тем селением давнюю имело вражду, и не просто так. На колах, на ножах выходили драться! И решили образумить парня старики, а девчонку — тамошние старики, тоже, снарядили быстренько замуж.

Только не было суждено сыграться свадьбе. Наши влюблённые отчаялись и решили, ни много, ни мало, бежать… Только куда от нас убежишь! Не дали. Тогда парень, друг мой, дождался пока она заснула, достал нож и её во сне… убил… Потом вооружился саблей, заседлал на коня и поехал туда, где обычно под вечер старики собирались. Кого саблей на месте… кого конём потоптал… Потом развернул коня и, на всём скаку — в пропасть…

— Что ты о страшном да о грустном! — не выдержал другой чаттарец. А молчавший до сих пор тагркоссец добавил:

— Жил у нас в Тагр-Коссе, во времена Корвина-Завоевателя, один славный рыцарь. Звали его Ангарайд, был он беден, но удачлив и в бою отважен. И была у него любимая жена. Говорят, что сам Ангарайд был на лицо весьма уродлив, весь в шрамах, побитый, с кривым висячим носом. Вот женился он, а жена и говорит с сожалением: "Неужто и наши детки будут на тебя похожи?" А Ангарайд ей в ответ: "Чего?! Ты только попробуй родить такого, кто был бы на меня не похож!"

И тагры, и чаттарцы, и келлангийцы отряда Еминежа застучали кружками по столу, схватились за животы от хохота. И только Бэсти постаралась сделать вид, что ей нисколечко не смешно…

— Только во-от не келлангийская ли это байка? — утирая слезы, спросил рыжебородый Еминеж.

— А по-моему — чаттарская, — возразил Гриос.

— А вот — ещё одна, — продолжал тот же рассказчик. — Как-то Ангарайд обратил внимание, что когда гонят овец, то возглавляет стадо всегда козёл.

"Скажи, — спросил он у пастуха, — а ты полностью доверяешь этому козлу? Вдруг он заведёт стадо куда-нибудь в пропасть?"

"Как тебе сказать… — ответил пастух. — До сих пор таких случаев не было."

"Скажи, — спросил тогда наш герой, — а как овцы относятся к тому, что их возглавляет какой-то там козёл?"

"Как тебе сказать… — ответил пастух. — Я их об этом не спрашивал."

"Скажи, — не отставал Ангарайд, — а самому козлу не бывает обидно, что он возглавляет каких-то там овец?"

"Как тебе сказать… — ответил на это пастух. — Знаешь, я всё думаю: где мне достать такого умного козла, как ты?"

— А вот, вот я расскажу, тоже про Ангарайда! — вмешался в разговор другой тагркоссец.

— Случилось, что Корвин-Завоеватель задумал дать смотр войскам. Ну, а на смотр, конечно, нужно приодеться, нужна экипировка. Денег не было у Ангарайда. Дай, думает, займу с десяток монет у самого Корвина! Он меня помнит, наверняка выручит. "Это можно, — отвечает Корвин, — выдам я тебе десяток монет. Только ты, коли пришёл, покажи-ка новобранцам, как именно следует стрелять из лука!" Делать нечего, потащился Ангарайд на стрельбище. Да как взял в руки лук, да как всадил, почти не глядя, три стрелы, да в самый бычий глаз! Восхитился Корвин и тут же наградил рыцаря целым мешком денег.

Что же наш Ангарайд? Поблагодарил, конечно, ну а потом и говорит: "А когда ты одолжишь мне те десять монет, что обещал?" "Тебе что же, мало того, что ты только получил?" — удивился Завоеватель. "Да нет, не мало. Но ведь это — подарок. А насчет десяти монет ты дал мне слово, слово самого Корвина! Значит, тебе и держать его до конца!.."

— Славная история, — кивнул Дарамац. — У нас в полку, помню, лучше всех стрелял Карраден…

— Кто? — вздрогнула Бэсти.

— Карраден. Бывший моряк он, то ли шкипер, то ли штурман. Бывало, возьмёт в руки карабин: вот я, мол, сейчас покажу вам, недопёскам желторотым, как в юности охотился на морского зверя…

— Вы сказали: был? — взволновалась Бэсти. — Он что… погиб?

— Да нет, жив и здоров… Весь этот чёртов Дангар переворошил и по ниточке построил. Там сейчас такой порядочек — ого-го! Он ведь у нас теперь градоначальник!

— Факел погасил. Помните, что горел тогда, при въезде в город.

— А ещё с Даурадесом Собрание разгонял.

— Это правильно. Крысы тыловые! За нашими спинами…

— А потом он заявил, что новый парламент первым законом примет такой, в котором будет прописано: ни один последующий закон не должен бить по простому невинному человеку! Даже если приговорили, к примеру, невинного на казнь, будут давать время — а вдруг отыщется настоящий преступник!

— Как, как?

— Ну я тебе сейчас, спьяну, буду растолковывать!

— А про армию что, про армию?..

— Можно я пойду? — попросила Бэсти.

— Сидеть! — приказал Гриос. — Ну вас, тоже мне, затеяли разговор! Подумаешь, Карраден! Подумаешь, законы выдумывает! Я знаю одно: пока мы здесь воюем, он — знай, торчит где-то там, у тёплого камина. И вообще, мне его куртка мала, если хотите знать.

— Ну, а моя велика не будет? — раздался над их головами насмешливый голос.

— А это ещё кто?

Перед ними стояли двое: немыслимого роста бородатый верзила в бесформенном чёрном плаще и голубоглазый парень в потрёпанном зелёном мундире со споротыми нашивками.

— Инта каммарас, да это же Тэрри! — вскричал Дарамац.

— Истинно он! — подтвердил Еминеж. — Ты келлангиец, да я келлангиец, вот — элтэннец, вот — чаттарец… Спрашивается: кто захватил город?

— А… — наконец узнал Тэрри Гриос. — Так ты живой?..

— Вот, — указал Тэрри на своего спутника. — Его работа. Это он меня вытащил.

— А ты кто будешь такой, м-молодец? — грозно спросил чаттарец.

— Я пойду, наверное… — пролепетала Бэсти.

— Сидеть! Так кто же ты всё-таки будешь, сынок?

Таргрек упруго присел на корточки и его бородатое лицо оказалось на уровне лиц сидевших за столом.

— Кто я? Тоже… любитель складывать истории. Только… отпусти вначале эту женщину. Разве ты не видишь — у неё полно дел, а ты ей мешаешь.

— Это каких таких дел? — удивился Гриос, но, тем не менее, просьбу незнакомца выполнил.

— Ладно. Ступай пока, Зверушка…

Бэсти немедленно и поспешно удалилась, в то время, как незнакомец начал рассказ:

— Представьте себе, что состарился Ангарайд. И вот, такая незадача, заболела у него жена. Приходил священник, жену исповедовал и говорит рыцарю: "Готовься, сын мой. К утру — непременно помрёт. Я приду и всё приготовлю для последней церемонии." Вот идёт вечер, Ангарайд сидит-печалится. Помрёт жена — кто за меня пойдёт? Только жена — ещё жива пока! Подумал он, подумал, да и — шмыг к ней под одеяло! Чтоб в последний-то раз, да!

Утром просыпается — что за чёрт, никого рядом нет. Выглянул на кухню, а там жена — здорова-здоровёхонька, пироги печет, песни напевает! Дверь открылась, священник пришёл: "Господи-перегосподи! Изыди, нечистый! Ты, Ангарайд, не иначе, как колдун! Научи и меня этому чудодейственному средству". "Да если бы я раньше знал про это средство, — задумчиво так отвечает Ангарайд, — то я бы, в своё время всех: и маму, и папу, и дедушку, и бабушку…"

Нарастающий хохот прокатился не только вокруг столов, где размещалась компания, но и по всему залу, где давно прислушивались к происходящему в этом уголке.

Не смеялся один лишь Гриос. Его лицо, горевшее от загара и выпитого пива, стало ещё багровее.

— Гриос, а ведь это в твой огород камешек, — смеясь, произнес один из чаттарцев.

— По-моему, — тихо, с не предвещающей ничего весёлого улыбкой молвил Гриос, — вы несколько забываетесь. У нас за такие слова…

Багровея более и более, он начал медленно подниматься из-за стола и одновременно с ним вставал во весь рост Отшельник. С минуту они молчаливо стояли друг напротив друга.

— Полноте, друзья, успокойтесь! — примирительно произнес Дарамац.

— Нет, отчего же? — спросил Таргрек.

— Надеюсь, господин незнакомец владеет саблей? — осведомился Гриос.

— При мне нет сабли, однако, если кто-нибудь одолжит свою — я не буду против, — ответил Отшельник.

— Ребята, ну что вы, из-за какой-то ерунды, — взволнованно вмешался Тэрри.

— А мы и не ссоримся, — спокойно ответил Гриос. — Просто мне хочется кое-чему научить этого любителя плести анекдоты не по делу. И научить здесь же и сейчас же. Пусть узнает, что нам, чаттарцам, бывают не очень понятны подобные шутки.

— Палаш? — предложил Еминеж.

— Предпочту "бодариск", — отозвался незнакомец.

Один из тагрских офицеров с готовностью протянул саблю. Таргрек взвесил "бодариск" на ладони.

— Прошу!

— Хорошо же, — проворчал Гриос, в свою очередь поводя клинком туда и сюда. — А ну, орлы, освободите-ка для нас пространство!

Столы и скамейки загрохотали, заелозили по грязному, истоптанному полу. Через минуту по центру зала, прямо под парившей в дыму у потолка морской щукой, появился широкий проход.

Таргрек сбросил плащ на руки Тэрри. Гриос ожидал, небрежно накручивая "восьмёрки" острием сабли.

— К бою! — скомандовал кто-то.

Клинки, с не обещающим ничего хорошего лязгом пересеклись. Два великана, скрестив клинки у самых рукоятей, молча, не отводя глаз, давили друг навстречу другу. Первым отступил Гриос. Вывернулся из-под руки Таргрека, сделал шаг в сторону. Мгновение — и они поменялись местами.

Какое-то время оба рыцаря, не скрещивая сабель, встав в боевую стойку, переминались с ноги на ногу, и каждый ловил малейшее движение противника.

— Не надоело? — спросил Таргрек.

В ответ, не ответив ни слова, Гриос рванулся в атаку и его клинок — раз! два! три! четыре! — несколько раз соприкоснулся с клинком незнакомца. Таргрек несколькими простыми, на первый взгляд, движениями парировал атаки чаттарца и перешёл в наступление. Взмахи клинков, почти не уловимые глазом движения, атаки и ответы заставляли шевелиться клубы табачного дыма над их головами. Ещё щелчок! — клинок Гриоса легко перерубил одну из цепей. Хвост морской щуки, мотнувшись в воздухе, упал со стуком и разделил дерущихся, которые разом отскочили в стороны. Доски пола хрустнули. Внизу, на первом этаже, должно быть, посыпалась с потолка штукатурка, потому что в дверях появились встревоженные лица.

— Быть может, хватит? — миролюбиво предложил Таргрек.

Не отвечая, Гриос сделал коварный выпад, как бы нацелив острие клинка прямо в грудь Отшельника, намереваясь сделать перевод и подрубить противника сбоку. Однако, после молниеносного ответного удара "бодариск" чаттарца полетел под ноги присутствующим.

— Ну хватит! — с укоризной повторил Таргрек.

— Пожалуй, действительно хватит! — раздался от дверей всем хорошо знакомый раздраженный голос.

У порога зала, скрестив на груди руки, стоял Маркон Даурадес.

Метнув бешеный взгляд на Таргрека, Гриос широкими деревянными шагами прошагал туда, куда упал его "бодариск". Не говоря ни слова — бросил клинок в ножны.

— Ваш спор мы разрешим другим способом. — продолжал Даурадес. — Сейчас — подайте друг другу руки и примиритесь.

— Я не против, — подавая руку, молвил Отшельник.

— Вначале сними перчатку, — сказал Гриос. — Или у твоего народа иной обычай?

— Ты прав, извини, — ответил Таргрек.

Однако, вместо того, чтобы сразу же пожать его руку, чаттарец неожиданно перевернул её ладонью вверх.

— Инта каммарас, — прошептал он, ошеломленно поглядев в глаза незнакомца. — Так кто же ты на самом деле? Кто?

После чего, столь же внезапно, жарко и сильно пожал протянутую руку.

— Прости, сынок. Кто бы ты ни был, но я… наверное, и в самом деле должен просить прощения, — проговорил он при этом. — Даура прав. Разрешим наш спор как-нибудь по-другому.

— У нас скоро будет такая возможность, — ответил ему Таргрек.

У самого выхода Гриос почувствовал, что кто-то отчаянно теребит его за рукав.

— Послушайте!

Бэсти умоляюще сложила на груди руки:

— Вы говорили, что он жив и здоров?

— И жив, и здоров, — отозвался чаттарец. И добавил, склонившись в поклоне:

— Я должен просить у вас прощения. Я вёл себя… как похотливый осёл. Если бы я знал, что передо мной… близкая женщина моего друга, я…

— Карраден — мой первый муж, — просто объяснила она. — Когда-то между нами получилось так… как в той песне…

— А тебя… вас… и в самом деле зовут Бэсти?

— Какое это имеет значение…

— Эх! Его ты ещё встретишь. А мы, судя по всему… Помолись за нас, Зверушка!

— Ты кто такой? И откуда взялся?

— С неба свалился.

— Хм. А на меня зачем набросился?

— Прости уж… Зная о тебе… И зная об этой несчастной женщине…

— Не мог объяснить по-простому, что ли?

— Значит, не мог.

— Веришь, что теперь… может по-другому сложиться песенка?

— Должна сложиться.

— Ладно. Хак! Потом поговорим.

— Может и поговорим. Всё может быть…

3

Даурадес не стал распекать Гриоса за происшедшее. Было ясно, что его заботит что-то более важное. С ними таверну покинули командиры отрядов; подчиненным было приказано срочно вернуться в свои части.

— Сообщенные вами сведения подтвердились, — обращаясь к Таргреку и Терри начал речь генерал. В кабинет один за другим проходили военачальники.

— Мы атакуем Коугчар на рассвете, — продолжал Даурадес. — За оставшееся время группам разведки — выяснить расположение батарей противника. Действовать по возможности скрытно, чтобы не спугнуть врага раньше времени. Я не думаю, чтобы нам следует опасаться "волчьих ям" и прочих подобных подарков. Они вряд ли успели хорошо укрепиться… да и заделать бреши — тоже. Они не готовы к нашей атаке.

— Их преимущество, — заметил, позёвывая, Гриос, — лишь в том, что в эту ночь им удастся выспаться, в то время как нам, скорее всего, удастся выспаться лишь на том свете.

— Пусть утешением погибшим послужит то, что они до конца выполнили долг воина, — сказал Даурадес. — Мы солдаты. А пожиратели детей должны получить то, что они заслуживают. Пленных в этом бою брать не будем. Это — приказ.

— Далее! — бросил он. И продолжал:

— Отряду Гриоса — выдвинуться на передовые позиции. Вы атакуете первыми. В вашу задачу входит прорваться в город и отбить деревянный дом, где содержатся заложники. Это надо сделать до того, как люди Ремаса приведут в исполнение приговор. Пленников тотчас вывести в безопасное место. Таковым является, например, обнесенный каменным забором двор собора…

— Ох, успеем ли? — отозвался Гриос.

— Вам может помешать лишь неприятельская артиллерия. Твоё направление — кратчайшее из тех, по которым можно пробиться к соборной площади.

— Опять эти пушкари… — задумчиво протянул Гриос. — Впрочем, была у меня одна идея… Они обычно стреляют как? Раз, потом делят пополам и снова пополам… Мы попробуем их перехитрить. Только положу я, сердцем чую, не меньше половины отряда…

— Вас поддержит отряд Еминежа. Кстати, майор… нет, полковник Гриос! По моим сведениям, ваша семья, как и семьи многих чаттарцев, находится в лагере беженцев западнее Коугчара. Надеюсь, это известие придаст вам мужества… Далее!

— Терри и Таргрек! Вам следует немедленно отправиться в порт. Какой тип судна предпочесть для вашей экспедиции — в этом я всецело полагаюсь на вас, Терри Грэйа! Я отдал приказ подобрать для вас соответствующую команду. Двадцати человек хватит?

— Многовато, — ответил Терри. — Десять-двенадцать и не более. У нас один Таргрек весит за пятерых.

— В порту вас ожидает Гурук со своей штурмовой группой. Из них подберёте тех, кто вам нужен. Вам даётся то же задание, что и полковнику Гриосу. Захватить дом, вывести заложников, в случае какой-либо задержки — обороняться до подхода наших сил. Вопросы? Нет? Можете идти.

— Генерал Макгребен, — донеслось вослед уходившим Терри и Таргреку, — Вам я поручаю наиболее ответственный участок наших позиций…

Улица встретила их шквалистым ветром и дождём. Угрюмое море рокотало за стенами пригорода.

— Весёленькая погодка! — крикнул Терри. — Как раз для приятной прогулки! Надо спешить. Ближе к рассвету Хайяк ослабнет и перестанет помогать нам. Вперед! И пусть море и ветер поднимут нас на крыла свои!

Глава 24. Дорога через залив

1

— Веселее, веселее на вёслах, ребята! Таргрек, держи руль по ветру! Да не порви мне штуртросы, детина, давай слабинку, инта каммарас! Держись! волна!..

— Аах!

Храм моря принимал их под своды свои…

Длинный и узкий неф с косыми парусами именовался "Морская игла", и хозяин его поклялся, что это — самый лёгкий и быстроходный из кораблей, когда-либо построенных на урсских верфях. Правда, команда "Иглы", за исключением, возможно, одного Терри, была не слишком опытна в путешествиях по штормовому морю, где удача зависит не столько от смелости и силы рук, но и, в немалой мере — от умения управлять кораблём как собственным телом.

В перекрутах смоляных валов, где темноту то и дело разрывали отчаянные всплески зарниц, вёл корабль сын старого пирата.

— Таргрек, борода несмышлёная, не крути рулём как хвостом корова! Понежнее, поласковей! А, ч-чёрт!

Отплевываясь от попавшей в рот воды, Терри перебирался на корму.

— Здесь надо полегче, полегче! Не отпускай! Давай-ка вместе, ну-ка! Р-раз! Два! Как будто девушку ласкаешь! Р-раз! Два! Вот так, молодец!

— Как бы нам не налететь на ту гряду, что перед Кипящими Рифами! — крикнул ему в ухо Таргрек.

— Ты откуда знаешь? А-а-а, держи штурвал!..

Очередной вал накрыл "Морскую иглу" почти до середины мачт, но юркий кораблик вывернулся и оказался на самом гребне волны.

— Правь по гребню, по гребню! Пусть волна нас сама несёт! Ах, что за суденышко, давно мечтал о таком! Ребята, потише на вёслах! Табань! Ну! Пронеси нас, Господи!

В пронзительных лиловых вспышках света, совсем близко от них мелькнул осклизлый бок рифа.

— Есть, прошли! Прошли! Умница ты моя! Теперь держим курс севернее! Так! Вот так! Держись, ещё волна!

— Аах!

— Все на месте? Никого не смыло? Ну, слава всем морским богам, слава Ниорду, останусь жив — принесу им достойную награду! Ещё волна, держись! Да смилуется над нами Хозяин Моря!

— Аах!

— Нам бы только попасть в течение, а там — как-нибудь проберёмся! — вновь и вновь кричал Терри.

— Так ты командуй, инта каммарас! — в один голос отвечали ему Гурук и Таргрек.

Спустя несколько часов, благополучно миновав широкую полосу белой от разводов пены, бурлящей воды, "Морская игла" вошла в коугчарскую лагуну.

— Правим севернее, там песок! — командовал на сей раз Таргрек.

— Хочешь посадить корабль на мель?

— А ты думаешь, лучше попасть в лапы береговой охраны?

Здесь, в лагуне, оставшаяся за спиной полоса Рифов не давала волнам разгуляться. Поставив паруса, под вновь сменившим своё направление, теперь — восточным ветром они с разгона влетели на мель — совсем рядом с берегом.

— А теперь, господа, сухой или мокрый, — пробираясь по качающейся палубе, крикнул Терри. — шагом марш в воду!

— А ну, веселее! — в тон ему поторопил солдат Гурук.

Поддерживая над головой карабины, подпрыгивая при каждом накате волны, они, где по пояс, где по грудь в воде, поспешили к берегу.

— Все здесь? — спросил Таргрек.

В непрестанных отблесках далёких молний пересчитали людей — все двенадцать человек выбрались на берег. В сапогах хлюпала морская вода, ни на ком не было сухой нитки.

— Воду из сапог — вон!.. — скомандовал Гурук. — Отделение, шагом…

— Может, тебе ещё и песню? — осведомился кто-то. — И так зуб на зуб не попадает…

— Р-разговорчики! — прошипел Гурук. — Кто вякнет ещё хоть слово — придушу на месте!.. Отделение… Бегом… ма-арш!

К городу выбрались, когда начинало светать. В небе одна за другой угасали звезды. Ветер почти стих, на смену ему потянулся по земле белый вяжущий туман.

Коугчар, как и предполагалось, с северной стороны почти не охранялся. Они успешно миновали окраинные улицы, где один раз едва не наткнулись на патруль. Благополучно переждали в узкой улочке, покуда мимо, борясь со сном, проковыляли келлангийские пехотинцы.

Ближе к центру города пробираться по улицам стало сложнее. Несмотря на темноту, тагркоссцев мог легко выдать простой отблеск на пластинах их курток. И тут, как из-под земли, перед ними появился мальчишка.

— Стойте! Куда вы! Нельзя туда идти! — заговорил он громким шёпотом.

— Инта каммарас! Ты откуда свалился, черномазый?

— Не черномазый, а смуглолицый, — строго поправил мальчик. — Зовут меня Пиро.

— Пиро… — прошептал Таргрек.

— Неужели в Коугчаре остались элтэннцы? Быть того не может…

— Я ушёл. Но я вернулся! У меня здесь остался друг… А вы — тагркосские драгуны? Вы идете прямо к келлангийской заставе!

— Вот что, парнишка, — серьёзно сказал Гурук. — Если ты здесь всё так хорошо знаешь, то не покажешь ли путь к соборной площади?

— А зачем вам туда? Там полно келлангийцев и этих… балахонщиков.

— Значит, надо. Только, как проводишь, в драку не ввязывайся. Беги стремглав со всех ног. Понял?

— Да понял, понял… Пойдёмте!

В полном молчании они проходили темными переулками, дворами, чертыхаясь — перелезали через ограды… Рассвет, рассвет торопил их! В любую минуту тагркосские части могли начать штурм, а это значило, что в эту же роковую минуту чья-нибудь торопливая рука подожжёт запал. Наконец, Пиро, прижимая палец к губам, чуть слышно прошептал:

— Всё, пришли!

Гурук настороженно выглянул из-за угла.

Предрассветная площадь была почти пуста. Несколько костров, возле которых дремали келлангийские кавалеристы, одинокий часовой, привалившийся щекой к крыльцу двухэтажного деревянного дома… Более — никого.

— Спасибо, друг, — горячо пожав Пиро его смуглую руку, сказал драгун. — Теперь — уходи… Нет! беги, что есть мочи, понял?!

И прибавил, медленно вынимая из-за голенища тонкий длинный, с острым как бритва лезвием чаттарский нож:

— Теперь начнётся наша работа…

2

В углу одной из комнат на втором этаже дома, неподалеку от зарешёченного, с выбитыми стеклами окна, примостился на полу Тинч. Иногда ему удаётся, забывая про холод и горькие мысли о том, что его ожидает завтра, ненадолго задремать. Перед его взором возникают Айхо, верхом на поднимающей фонтанчики песка вороной, Хэбруд с его нравоучениями и уроками по рукопашному бою, Айхо, Тайри и Кайсти — почему-то вместе, оживленно беседующие — почему-то о нём, отец… каким он его запомнил в последний раз, три года назад. И снова, и снова снится ему багровая, вся в тюльпанах и маках, весенняя степь.

"Ты ещё не раз увидишь её такой, Тинчи!" — говорил невидимый голос. "Ой, вряд ли", — отвечал ему мысленно Тинч. "Увидишь, увидишь", — говорил голос, и это почему-то был ломающийся хрипловатый голос Тиргона Бычье Сердце. "Надо что-то делать, ребята!" — говорил Тиргон. "А что тут поделаешь?" — отвечал ему Йонас. "Посохами отмахаемся!" — твердила Кайсти.

"Ну-ну! Что это ещё за крестовый поход детей!" — возражал Пекас, почему-то жёстким голосом отца…

"Он оставил книгу! Посмотрим, что скажет книга!"

"Здесь закладка! Его чётки!"

"Открыл? Читай, Йонас!"

"— Не подходи! Не подходи! — в отчаянии закричал патер Юниус. Нашарив в темноте оружие, он направил его в грудь незнакомца. — Как тебя зовут? Кто ты?

— Меня не зовут никак. Или, точнее, зовут только малодушные. И эта ваша игрушка вам нисколько не поможет, — устало ответил тот. — Я не боюсь смерти.

— Но почему, почему?!.

— Потому что я и есть Смерть, — с грустью объяснил незнакомец…"

"— Я понял! — крикнул Тиргон. — Смерть балахонщикам!"

"— Смерть балахонщикам!" — подхватили остальные.

Предназначенных в жертву людей разместили на втором этаже. Сквозь проломленные насквозь полы первого этажа спустили в подвал четыре бочки с керосином. Керосином провонял весь дом, от подвала до крыши, и то, что несмотря на холод, сквозь разбитые стекла окон проникал свежий воздух, было даже хорошо. Тесно, навалом прижавшиеся друг к другу старики, женщины и дети, словно в дурном сне наяву ожидали наступления дня.

Ближе к утру рваные темно-серые облака, что вершили бег над Коугчаром, ушли далеко на юго-запад и в нарастающем Бальмгриме на небосвод высыпали гаснущие звезды. Сквозь прутья решётки, как сквозь забрало боевого шлема, Тинч смотрел в светлеющее небо.

Скоро, ближе к полудню это должно навсегда пропасть из моей жизни… Или нет, это я пропаду из жизни, а звезды — они навечно, как навечна жизнь. И новые люди на смену придут, а меня не будет… Что ж, и ладно. Трабт ансалгт! Я до конца был верен себе и завершаю жизнь, от первого крика до последнего вздоха, не совершив того, что было бы хуже смерти. Мне есть, что сказать перед Господом.

Хм… Ха-ха. Как вытаращил глаза этот "Великий Олим"! Подумаешь, "сильный". Как когда-то сказал Хэбруд: "Ежели слабый везёт на себе сильного, то кто из них сильный, а кто слабый?"

Сильный — это я. Потому что я стерплю, и это — и моё право, и моя обязанность. Жаль, правда, тех, кто разделит мою судьбу. Я ничем не могу помочь им. Хотя… ведь сейчас я с ними. Это уже кое-что.

А всё же интересно, как всё это будет. Быть может, прав Пиро, и я снова приду на эту землю, не помня, кем был раньше? И меня, беспомощного, снова кто-то будет укачивать и кормить молоком? Это правда? А что есть правда? Она зависит от веры? И вера может быть разной, и верить можно в разное. Создавая в самом себе картины будущего, мы верим в них. Это — правда, но истина ли это?..

Тинч почувствовал, что его вновь начинает одолевать сон. Вот это правильно, подумал он, устраиваясь поудобнее и закрывая глаза. Это сейчас — самое правильное…

Внизу, на первом этаже, что-то негромко то ли звякнуло, то ли стукнуло. Караул меняют, зевая, подумал Тинч, и в этот момент где-то, теперь внутри дома оглушительно ударил выстрел, за ним — другой. В ответ им беспорядочно захлопали выстрелы с улицы. Кто-то громко и пронзительно закричал, кто-то отдал команду — по-тагрски:

— Прицельно, залпом — огонь!

И сразу с десяток карабинов дали залп. По старой деревянной лестнице вверх затопали коваными сапогами, клинок щёлкнул о клинок, и снова крики, и снова выстрелы… Они доносились близко, близко, из коридора!

Тинч вскочил, подбежал к двери и забарабанил по ней кулаками. Чья-то рука отбросила засов снаружи и несколько человек, вбегая в комнату, закричали наперебой:

— Не вставать! Отодвинуться ближе к стенам! Ползком в коридор, все, быстрее, быстрее!

Выбивая остатки стекол, две или три пули, прозвенев над головами, разбрызгивая щепу, впечатались в стену напротив.

— А ч-чёрт, я же сказал ползти, а не вставать! — взревел один из ворвавшихся. Дождавшись передышки, пока в доме напротив перезаряжали оружие, солдаты выставили в окна карабины и открыли ответную стрельбу, судя по их возгласам — удачную. Перебивая дух керосина, в воздухе отчетливо и остро запахло порохом.

— Отсюда теперь не сунутся! Пойдём на ту сторону! У-у, людоеды! Ты чего дожидаешься, парень? Дуй за остальными!

Последние слова кричавшего относились к Тинчу… Боже, Господи, Всевышний, Единый, Истинный! На них — хвостатые шлемы и куртки с защитными пластинами! Драгуны полка Даурадеса!

— Посторонись! Давай его вот сюда, в угол! Лампу, быстрее лампу!

Голос Таргрека! Это точно, он!

— Помоги мне, Тинчи! Подстели что-нибудь!

Откуда он узнал, что я — здесь? И сам он здесь, непривычно одетый в драгунский мундир — откуда?

Кого это, такого маленького, беспомощно постанывающего, он несет на руках?

Не может быть… Этого просто не может быть!

— Лампу же, быстрее, инта каммарас!

— Пиро… Это ты?

Штурмовая группа Гурука, включая Таргрека и Терри, буквально в несколько минут овладела домом. К несчастью, этого не удалось сделать незаметно. На площадь из окружающих домов посыпались келлангийцы и ополченцы "народной обороны". Несколькими меткими залпами их удалось отбросить назад, однако о том, чтобы безопасно вывести наружу заложников, теперь не могло быть и речи. К лучшему, правда, было, что дом, хоть и деревянный, обладал толстенными стенами и у осажденных сохранялась возможность отсидеться в нём как в настоящей крепости. Захват дома обошёлся без потерь среди солдат, однако…

Однако, дуралей Пиро всё-таки увязался за ними и даже попытался, в тесноте и сутолоке, по-своему биться с врагами, за что и заработал страшный удар широким келлангийским штыком в живот.

— Я не могу остановить кровь, — растерянно говорил Таргрек. — Задета печень, повреждена артерия. Такую рану не в силах исцелить даже я… Быть может, даже лучше, что он без сознания. Легче будет уйти… Малыш, малыш, зачем же ты нас не послушал!

— Он уходит к предкам, — вздохнул Гурук. — Там ему будет легче, чем здесь, на земле.

После первой перестрелки на площади наступило затишье. По-видимому, келлангийцы и балахонщики совещались, что им делать дальше.

— Он приходит в себя, — заметил драгун.

— Тинчи! — это было первым, что сказал, приходя в сознание, Пиро. — Чесночник… вонючий…

— Саранчук черномазый… — ответил Тинч.

— Тебе передавал привет… Таппи. Отец его говорил… они будут ждать тебя… скоро…

— Не говори много. Потеряешь силы, — посоветовал Гурук.

— Я и так… теряю силы. Я скоро… увижу… О`на!.. Тинчи, как хорошо, что ты здесь… Ты здесь?!.

Пиро беспокойно повел глазами. Тинч взял его за руку.

— Я здесь, Пиро.

— Нож! — шепнул тот. Ему подали заветный дедовский кинжал в ножнах. Пиро изо всех сил прижал его к груди. — Теперь… Я хочу, чтобы ты… на прощанье… спел мне ту свою песенку, помнишь? Про дом…

— Счастли-ивым днем, — прошептал Тинч. — верну-усь я в дом,

"Великий День!" — всплыли в памяти слова молитвы.

И — в снежную круговерть жизней и смертей уходил и уходил друг…

И волны, в страдальческом звоне и грохоте ударились о скалы. И солнце, с плачем, переходящем в надрывный рёв, заметалось по небу: "не для того я в муках порождаю детей, чтобы им уходить до срока!"

— Пиро!!!

— Так всегда бывает, Тинчи. Уходят самые лучшие, с этим ничего не поделаешь.

— Таргрек! Но я не понимаю, почему это случилось именно с ним!

— Он умер как настоящий мужчина, — вмешался Гурук. — Как настоящий элтэннец, в бою, вступившись за отца и мать. Я и себе не пожелаю лучшей смерти.

— Стреляют, — сказал Таргрек. — Мы пойдем проведать, что случилось. Тинчес, ты остаёшься здесь. Не хватало нам и тебя потерять.

— Слушаюсь, — угрюмо отвечал Тинч. — Постойте. Слышите?

Из-за города, с его южной стороны, всё отчетливее доносились звуки канонады.

— Это наши, — воскликнул Гурук. — Ей-богу… Это наши!

3

В дом, который занимал генерал Ремас, ворвался запыхавшийся балахонщик.

— Господин генерал! Господин генерал!

— Сейчас, одеваюсь. Сам слышу… что стреляют. Прекрати орать как беременный осёл. Где это?

— Они захватили деревянный дом, что на площади!

— Что-о? Кто захватил?

— Не знаем, господин генерал! Нам не удаётся выбить их оттуда! Они простреливают всю площадь!

— А как же… нет, это невозможно, никак невозможно… Как же наша святая вера? Попробуйте… ну, хотя бы взорвать или поджечь этот чертов дом издалека… Они успели вывести этих… как их?..

— Не успели, господин генерал!

— Слава Отцу-Создателю! Он слышит наши молитвы!..

— Господин генерал! — и ещё один вестовой, появившись в дверях, торопливо, не переводя дух, сообщил:

— Войска Даурадеса начали штурм, господин генерал…

— А почему вы не называете меня "великий Олим"? — буркнул Ремас, не попадая пуговицами в петли. — Или в мире что-то поменялось, и солнце и впрямь пошло по небу в другую сторону?

— Прости меня, о великий Олим! — повалился на колени балахонщик. Второй вестовой снисходительно посмотрел на него сверху вниз. Он был келлангийцем.

— После дурацкой гибели генерала Хорбена… мир праху его, до вознесётся его пепел к небесам… исполнять его работу… Помогите надеть кирасу, вы, мерзавцы!

— Наросло сало на боках, — морщился он, с трудом натягивая тяжёлый кирасирский панцырь.

— Разрешите, господин генерал? — и в комнате, улыбаясь обычной зубастенькой улыбкой, возник капитан Деннес. — О, я гляжу, вы уже на ногах! Весёленькое утро, не правда ли?

— Вы… распорядитесь там, насчет отражения атаки Даурадеса, ох!

— Всё уже сделано, господин генерал. Вы можете не спешить и спокойно приступить к командованию своим ополчением.

— А эти мерзавцы, что захватили дом на площади?

— И там всё сделано как надо.

— Что сделано? Что — как надо? Я вас спрашиваю, потому что именно вашим солдатам была поручена охрана дома! Вы…

— Прошу меня выслушать. Они захватили дом и полагают, что легко сумеют продержаться в нём до прихода своих…

— И они что, сумеют продержаться?

— Не спешите. Пускай они сидят в этой бывшей психушке хоть до конца света. Для них он наступит гораздо скорее, чем они полагают… Всё дело в том, что тагркосский карабин бьет на сравнительно близкое расстояние…

— Не читайте мне лекций. Вы что-нибудь придумали?

— А что тут думать? Одна из улиц, ведущих к площади, так называемая Лошадиная улица — некогда там помещались конюшни… Так вот. Она очень прямая, эта улица. И если у нас в запасе есть хотя бы одна небольшая пушечка, а там их у нас целых три… они достаточно дальнобойные… тогда мы, находясь в полной недосягаемости для их пуль, и прямо у них на виду — можем вполне спокойно дать… хотя бы один-два залпа. От дома и ваших заложников останется чёрная пыль, господин генерал!

— Тогда, инта каммарас, почему вы медлите?

— А куда нам спешить, господин генерал?

Глава 25. Штурм Коугчара

1

Чаттарские драгуны Гриоса, числом около пятиста сабель, занимали позицию в широкой низине, прикрытой пологим холмом. Ночь уходила, утро наплывало туманной моросью. Ночная буря сменилась странным тяжёлым затишьем. Чаттарцы удерживали переступающих с ноги на ногу, озябших в степи коней. Костров разводить не разрешалось. Иногда чья-нибудь полупустая фляга одиноко ходила по рядам нетерпеливо ожидавших сигнала всадников.

— Туманно как, дядя Гриос, — шепнул один из молодых.

Гриос холодно кивнул, не выпуская из зубов трубки. Северо-восточный ветер, набирающий силы утренний Бальмгрим дул им в лицо. Можно было не опасаться, что келлангийцы учуют запах табачного дыма.

— Как бы нам, в тумане, на кого-нибудь того… не напороться.

— На кого? — буркнул Гриос. Перед ним как во сне маячили нелюбимая жена, двое младших ребят, как точно знал он — не его… И — Айхо, его душа, его птичка, его последняя в жизни надежда и утешение. Почему Даурадес напомнил об этом?

— Ну… на противника, — недоумевающе объяснил драгун.

— Что… на противника?

— Ну, не напороться бы в тумане!

— На своих бы сдуру не нарваться… Великий Огм, бог Разума, да пребудет с нами…

— Скажи, дядя Гриос, как по-твоему, сегодня у нас… получится?

— Наша задача — первыми завязать бой. Отвлечь внимание. По возможности — первыми ворваться в город и освободить заложников. И всё.

— Что, забоялся, малец? — ехидно спросили из рядов.

— Да нет… Просто… надоело это. А в Чат-Таре у меня мама.

— Путь в Чат-Тар лежит через Тагр-Косс, — проговорил Гриос. — Вот что. Передайте по рядам. Отвоюем Тагр-Косс — возьмёмся и за Чат-Тар. Там, за стенами Коугчара, затаились те, кто расправлялся с нашими семьями, жёг наши дома, глумился над могилами наших родных и близких. Неужели в нас не закипит гнев к тем, кого презирают сами тагры? Наши друзья дали нам в руки оружие. О какой слабости или трусости может идти речь?

Молодой драгун примолк и лишь время от времени беззвучно шевелил губами, то ли разговаривая сам с собой, то ли вознося молитву.

— Мало ли! — разоткровенничался другой голос. — У меня в селении — жена. Скоро восемь месяцев, как брюхата. Хорошо б успеть… Скажи-ка, Гриос, это правда, что когда жена рожает, мужа из дома выставляют взашей? Почему?

— Потому что, — отвечал Гриос. — Говорят, что в эти часы кроют бабы, самыми последними словами нас, дураков…

Варрачуке нервно вздрогнула и переступила ногами. Тихий, но отчетливо слышный даже в тумане, ясный сигнал трубы донесся из тагркосского лагеря.

— Пора, — сказал Гриос, — Хум!

— Хум-м-м! — понеслось по встрепенувшимся рядам. Защелкали решётчатые забрала на шлемах.

— Ну… за дело! — прошептал чаттарец, вдавливая шпоры в мягкие лошадиные бока.

— Хумммм!

Первая шеренга в сотню всадников выросла на гребне холма и почти беззвучно опустилась в долину.

— Хуммм! Хуммм! Хуммм!

Новые и новые ряды темносиних драгун с раската, под уклон, присоединялись к остальным.

— Хуммм!

В первых рядах зловеще, почти беззвучно набиравшей скорость чаттарской конницы развернулось по ветру трехполосное знамя. В середине его перебирал лапами огнегривый грифон.

— Хуммм!

С келлангийской стороны за их передвижением наблюдал в бинокль весь затянутый в ремни, молодцеватый лейтенант.

— Красиво идут! Думают, мы не заметим, — счастливым голосом сообщил он, бегло прикидывая в уме расстояние, скорость наступающей кавалерии и прицел. — Приготовиться! Батарея!..

Стволы дальнобойных пушек одновременно и ровно приподнялись на положенное количество градусов.

— Огонь!

— Скорее! — отчаянно крикнул Гриос за несколько мгновений до того, как снаряды, врезаясь в окаменелую землю, с огнём и рёвом взметнули в небо фонтаны камней, почвы, сухой травы и пыли. Но последние шеренги успели, и только два-три случайных снаряда разорвались среди них, расшвыривая в разные стороны людей и коней. Вслед за этим повреждённые шеренги вновь слились, сомкнулись, перестроились и боевое "Даннхарр!" прокатилось по фронту атакующей кавалерии.

— Держать ряды, держать ряды!

Следующий залп будет на опережение, на полпути до келлангийских батарей…

— Медленнее! — подняв вверх правую руку, приказал он и шеренги замедлили ход. И тотчас же волна огня и пыли ударила в лицо, поднялась там, близко спереди, где рукой было подать до наспех сооруженных келлангийцами укреплений.

Третий залп будет как раз в середину строя. Двигаться вперед — кони переломают ноги в воронках от снарядов…

— Стой! — скомандовал он и, раскидывая руки:

— В стороны! Быстро!

Медленно, медленно! — как показалось ему в эту минуту, но на самом деле всё быстрее и быстрее, две группы всадников помчались в разные стороны. Одну из них возглавил он, другую знаменосец. Бешеным галопом, в немыслимом танце скачки замелькали ноги коней и, одновременно — быстрее и быстрее вращали колесики прицельных устройств келлангийские артиллеристы.

— Картечью… Огонь! — приказал молодцеватый лейтенант.

Решетящий огненный шквал обрушился туда, где только что промчались чаттарские всадники, за ним ещё и ещё один…

И вдруг, из пыли, дыма и пламени с двух сторон на батарею, как с неба, обрушились конные драгуны, и их клинки поднялись и опустились, поднялись и опустились! поднялись и опустились!! в лучах проглянувшего солнца, и кровь и мозги артиллеристов зашипели на раскалённых стволах орудий…

— Даннхар! Даннхар!! Даннхарр!!! — ревели из-под решётчатых забрал пять сотен глоток.

…И вкривь,

И вкось,

И в кровь,

И в кость…

Покончив с батареями, чаттарцы, рассыпавшись лавиной, понеслись к стенам города. Вылетевший из-за стен отряд непроспавшихся наездников был изрублен вчистую. Охрипший от крика, выпучивая налитые кровью глаза, Гриос, с несусветной чаттарской и тагркосской руганью перестраивал всадников строем в клин.

Раскидывая комья почвы, поднимая ветер, от которого пригибались кусты прошлогодней полыни, забрызганная грязью и кровью тяжёлая чаттарская кавалерия ворвалась на улицы Коугчара.

В это время на другом фланге кипела схватка.

2

Согласно донесениям разведки, основные силы келлангийцев должны были быть сосредоточены в центре, однако в эту ночь в неприятельском лагере тоже дремали не все, и догадались передвинуть часть своих полков. Гренадеры забросали гранатами первые колонны тагркоссцев и перешли в контратаку.

Прицельными залпами келлангийской артиллерии были уничтожены две тагркосские батареи, разрывом одного из снарядов смертельно ранило Теверса… Затем в чистом поле сошлись стена на стену, штык на штык, рубились лопатками и тесаками, и в какой-то миг Даурадесу, наблюдавшему за ходом боя, показалось, что его пехота дрогнула и вот-вот повернется вспять, побежит, и бесстрашная горстка чаттарцев, за передвижением которой он пытался следить в подзорную трубу, останется без поддержки.

Не размышляя ни о чём более, он ударил шпорами коня и, не оглядываясь, следует ли за ним хотя бы кто-нибудь, поскакал туда, где и действительно начинали поворачивать вспять тагрские пехотинцы. Не доскакав, спрыгнул наземь, отбросил поводья, потянул из ножен "бодариск". Сердце билось больно.

— Вперёд, свободные тагры!

На его крик отозвались многие. Впереди, где кипела резня, всё было пестро от чёрных, зеленых, коричневых и синих, забрызганных кровью мундиров.

— Даннхар, свободные тагры! Карраданнхар!

Однако, ступив шаг или два, генерал почувствовал, как в груди что-то как будто оборвалось… Качнулась земля под ногами. Даурадес пошатнулся, схватился за грудь… опустился на колени…

Пуля — не пуля…

В рядах подбегавших бойцов его жест истолковали иначе:

— Даурадес убит!

Эта страшная весть, которая в иной обстановке могла бы заставить потерять боевой пыл иную армию, совсем иначе подействовала на тагркоссцев. Заскрипев зубами, напарываясь на штыки, перед смертью обхватывая руками стволы ружей противника, зная, что идущий следом добьёт врага, спотыкаясь, напирали шаг за шагом, лезли по телам упавших, били наотмашь, вгрызались зубами в глотки… И келлангийцы не выдержали — подались.

Усиливая натиск, тагркоссцы на плечах бегущих повалили через укрепления. Временами колонны, усиленные подоспевшими частями, шли настолько плотно, что убитые и раненые не могли упасть и двигались в одном строю с живыми…

— Инта каммарас! Ну как можно главнокомандующему так, сразу, очертя голову, бросаться в бой?

Холод, холод обжигал грудь и горло…

Даурадес открыл глаза. Перед ним, с флягой водки стоял на коленях старый служака, генерал Макгребен. Ординарец держал в поводу коней.

— А где же… где остальной генералитет? — спросил Даурадес.

— Там! — махнул рукой Макгребен. — Ушли воевать! Последовали примеру главнокомандующего, а что делать? Командир должен быть при войске… Как вы себя чувствуете, дружище?

— Неплохо. Неплохо для того, чтобы, как вы сказали, отправиться к войску. Ну-ка, ребята, помогите встать!

— Что вы, что вы! В таком состоянии! Вам бы отлежаться… Ведь всё равно поле битвы осталось за нами. Куда вы так стремитесь?

— На старую соборную площадь, господин генерал. Всего лишь на старую соборную площадь…

3

В это время защитники дома получили передышку. То ли келлангийцы и ополченцы не желали жертвовать жизни на штурм заведомо бесполезной для них деревянной цитадели, то ли решали, что следует делать в связи с начавшимся штурмом.

Гурук, Норт и пятеро солдат попытались открыть боковые ворота в соборной ограде, но им мешал крепкий засов с той стороны.

О том, чтобы перебраться через ограду или ворота сверху не могло быть речи — это пространство простреливалось из соседних домов, в чём сразу убедился один из драгун. Его тело, пронзенное четырьмя пулями, грузно перевалилось и упало за ограду.

За воротами довольно гоготали "стадники".

— Скоты! — скрипел зубами Гурук. — Доберёмся и до вас, погодите…

— Господин лейтенант! — позвал его один из солдат.

За углом дома, буквально в нескольких шагах, лежало толстое осиновое бревно — идеальный таран.

Трое драгун, внезапно выскочив на площадь, открыли бешеный огонь по окнам. В то же время, трое остальных, как лёгкое поленце, подхватили осиновый ствол и утащили бревно за спасительный угол. Эта бесшабашная вылазка стоила жизни ещё одному из солдат…

— Ээ! Раз!.. Ээ! Два!! — командовал, размахивая тесаком, Гурук.

Засов не поддавался.

Удары бревна о соборные ворота доносились до тех, кто всё ещё был заключен внутри дома. Всё заложники, пятьдесят человек, укрывались от пуль на втором этаже — здесь было безопаснее.

Тинч беседовал с Таргреком.

Отшельник опирался на длинное крепостное ружье, что захватил в арсенале вместо куцего кавалерийского карабина, который в его руках показался бы не более как детской хлопушкой.

— Таргрек, ты всё знаешь, — сказал Тинч. — Скажи, они… успеют к нам на помощь?

— Я ничего не знаю, Тинчи, — ответил Отшельник.

— Ну… ты же читал эти самые… хроники?

— Я могу сказать только то, чего не будет, — отвечал Таргрек. — Чего теперь не будет… Например, не будет военного похода вдогонку за генералом Хорбеном и его отрядом…

— Почему?

— Потому что ты убил генерала Хорбена. Он со всею свитой сгорел в твоём доме, о великий маг…

— Мой… наш дом сгорел?

— Далее, теперь ты не увидишь, как пляшет и поет Айхо под аккомпанемент гитары или чингаросса Пиро… ты согласен с этим? Теперь твой отец проживёт намного дольше и его минует пуля, выпущенная колчеруким служителем церкви Святого Икавуша… Боюсь, что и показать тебе, как устроен "Тхакур" у меня тоже не получится…

— Я должен говорить кратко, — продолжал Отшельник. — У меня осталось мало времени. Я должен спасти… многих, хотя, наверное, главное — спасти себя. Меня ждёт моя Геро. Запомни на прощанье… Богу нестерпимы наши подачки, наши жертвы, это для него всё равно как если бы тебе вернули подарок, что ты долго выбирал. Богу нестерпима ложь. Богу нестерпима трусость. Для Бога нестерпимо, когда мы кривим душой. Будь крепок духом, потому что сила духа и горячее желание выразить себя — это именно то, чего от нас ожидают Свыше. Пойми. Бог — Он, в сущности, как ребёнок, который учится говорить. Мы — слова его речи…

— Что бы там ни было, Тинчи, самое главное ты знаешь — это не вешать носа. Пусть эта жизнь — одна из многих, и тебя порой так и подмывает искушение дать слабинку, дескать — потом, в жизни последующей всё исправлю. Оно, может быть, и так. Но учти, что именно этой жизни у тебя больше не будет. Каждую из своих жизней ты пишешь набело, у неё нет и не может быть черновиков. Если ты понял меня — хорошо. Если не понял — я уверен, что когда-нибудь поймёшь. Есть вещи, которые понимаешь не сразу. И лучше бы, конечно, раньше, чем позже…

— Таргрек! — послышался встревоженный голос Терри. — Где ты, Таргрек?!

— Становись художником, Тинчи, — крикнул Отшельник, закидывая на плечо ружьё. — Исполни мою мечту, ты должен, понял?

— Таргрек! Там без тебя не обойтись, пойдём, скорее!

4

Чёрные, закопчёные пожаром стены своего дома Маркон увидел издалека. Одинокий скорпион по-прежнему поскрипывал на оси шпиля.

"Трабт ансалгт".

Даурадес оставил коня и прошёл в безлюдный двор. Сквозь решётки окон поблескивали обугленные стены. Лучи солнца пробивались через провалившуюся крышу и рухнувшие, угольно-черные балки второго этажа. Но сложенные из обломков морского камня внешние стены дома оставались целы. И дом ещё можно было восстановить…

— Даура! — окликнули со стороны улицы.

Конный отряд Донанта, числом до сотни сабель, остановился у ворот. Рыжеволосый командир, сдвинув на затылок шлем, злобно и весело скалясь, смотрел на Даурадеса.

— Ждем твоих приказов, генерал! — гаркнул он.

Даурадес поднялся в седло и подобрал поводья. Оглядел отряд.

— Что ж, господа! Вперёд!

Эскадрон, увеличивая скорость под горку, с цоканьем пошёл по мостовой Коугчара. Встретившийся по дороге отряд "стадников" при их появлении брызнул в разные стороны, мелькнули и пропали балахоны. Через несколько кварталов эскадрон встретили прямым огнем. Донант, ехавший стремя в стремя с Даурадесом, всхлипнул, обеими руками схватился за лицо. Из-под его пальцев струилась кровь. Тотчас же двое кавалеристов подхватили командира под руки, остальные ещё ближе придвинулись к генералу.

Маркон выхватил "бодариск".

— Даннхар!

— Даннхар! Даннхар! Даннхар!..

5

— Благословите, святой отец! — воскликнул капитан Деннес.

Три новейших безоткатных пушечки стояли в центре Лошадиной улицы стволами в сторону площади. У ног деловито покручивавших колесики артиллеристов то и дело разбивались пули, пущенные из дома. Как и предполагал Деннес, карабины тагркоссцев обладали слишком малой прицельной дальностью.

Монашек, приосанившись, благословил подожженный келлангийцем фитиль.

— Да будет совершена жертва сия! — произнёс он торжественно. — Да вознесутся в небо души, очищенные огнем священным, ибо… Ибо…

Но он не сумел закончить фразы, потому что как раз в это время там, в окне деревянного дома, Таргрек не спеша прицелился и нажал на спусковой курок длинноствольного ружья.

Этот выстрел почти не был слышен в общем грохоте перестрелки. Пуля ударила капитана Деннеса прямо в лоб и он, так и не закрыв изумленных глаз, повалился навзничь, сжимая фитиль в кулаке.

— Позвольте, святой отец! — шагнул вперед один из солдат. И тоже, как подкошенный, рухнул на мостовую.

— Изыди! Изыди! Диавол! — попятился монашек. Пуля скользнула мимо его щеки. Предпочитая не испытывать судьбу, святой отец пустился наутёк, не забывая кричать напоследок:

— Убейте их! Сожгите их! Я благословляю вас на святое дело!

Ещё два выстрела — и ещё двое артиллеристов легли рядом со своим командиром…

Фитиль схватил один из балахонщиков.

Пуля достала и его, но перед смертью он успел поднести огонь к запальнику одного из орудий, и пушка, подпрыгнув, с визгом и рёвом выбросила ядро.

Раскалённый снаряд снёс ближайший угол дома. На первом этаже гнусаво загудело пламя пожара.

Таргрек, не уставая, вновь и вновь перезаряжал ружьё, более никому не давая приблизиться к орудиям. Пламя, которое длинными языками поднималось снизу, мешало целиться. Он понимал, что сейчас как раз под ним начнёт гореть потолок первого этажа и надеялся, что огню до бочек далеко. Но если воспламенятся пары керосина…

Под ним, внутри дома тем временем безуспешно пытались потушить огонь.

6

Путь драгунам Даурадеса преградил отряд всадников. Длинноусый генерал посверкивал палашом и покрикивал:

— Вот они, вот они скачут в нашу сторону! Не посрамим святое имя Новой Церкви! Рыцари Порядка и Добродетели! Вас посылает на бой сам Великий Олим!

— И я, и я благословляю вас! — не отставал от него пасущийся рядом монашек. История с пушкой раззадорила его. Он остался жив и — сделал свое дело. Теперь они оба знали наверняка, что деревянный дом за их спинами долго не продержится.

— Стойте! — выезжая навстречу драгунам, блистая начищенным панцырем крикнул Ремас. — Пусть на меня выйдет самый смелый из вас, порождения демона! Вперёд, сыны шлюхи, и да будет на вас гнев Господен…

— Людоед! — сквозь зубы бросил Даурадес. — Я пробью в тебе шпур шириною в руку!

Келлангийский палаш сшибся с тагркосским "бодариском" и двое всадников закружились по мостовой. Генерал Ремас едва уворачивался от яростных, но не всегда точных ударов Даурадеса. Одним из его ответных ударов палаш, перерубив кожаный ремень шлема, скользнул по виску Маркона. Брызнула кровь, шлем отлетел в сторону. Ремас довольно кликнул от радости, но вдруг осёкся…

Он увидел глаза своего противника.

Вслед за тем сабля Маркона, знаменитый клинок, выкованный пятнадцать лет тому назад, рассек, растерзал кирасу Ремаса и длинноусый генерал повалился под копыта мечущихся лошадей…

— Трабт ансалгт! — поднимая ввысь окровавленный клинок, возгласил Даурадес. — Даннхар!

— Даннхар! — откликнулись драгуны и как один бросились на неприятеля. Длинноволосый монашек попытался бежать, но и его настигла чья-то сабля…

7

— Инта каммарас! А ну-ка, р-раз!.. Два! Р-раз! Два!..

Размочаленный конец бревна удар за ударом бился в непослушные ворота.

— Ну, ну, молодцы! — отчаянно вскрикивал, весь в поту и грязи Гурук. — Ну ещё разочек!

Огонь, несмотря ни на что, более и более распространялся по дому. Коптящий дым валил из окон первого этажа. Сейчас пламя доберется до той самой комнаты с пробитыми потолками…

И тут случилось чудо.

Вначале с той стороны забора послышался хор ужасающих воплей — таких, что даже у видавших виды солдат мурашки пробежали по коже. Затем, на короткое время непонятные крики и собачий лай слились с ударами… после чего наступила тишина.

— Постойте, прекратите бить! — послышался из-за ворот ломающийся мальчишеский голос. — Сейчас мы вам откроем!

— А ну, взяли! — поддержал его дружный хор из нескольких таких же голосов.

Засов был сброшен, ворота распахнулись. Ворвавшихся драгун встретила группа совсем молодых ребят, почти детей, всех как один — вооруженных длинными деревянными посохами.

— Заходите, не бойтесь, мы их всех прогнали! — высунулась белокурая голова девчонки.

— Откуда вы взялись? — изумился Гурук. — Хотя, что тут долго думать… Норт! Ребята! Выводите людей наружу! Путь свободен!

Кавалерия Гриоса вязла в уличных боях. То там, то здесь приходилось прорубаться сквозь сомкнутый строй пеших ли, конных ли, келлангийцев ли, ополченцев… Тем не менее, чаттарцы, потеряв около трети состава, почти пробились к площади, но здесь им навстречу буквально ниоткуда вывернул свежий отряд всадников. Расправившись и с ними, Гриос услыхал нарастающий топот копыт со стороны ивовой рощицы. Мелькнули рыжие гребни… но, то, на счастье, оказались свои.

— Опаздываешь, чаттарец?! — заорал Еминеж.

— Хак! — рявкнул Гриос. — Вперед, чаттарцы!

Однако, здесь же, в ивняке, на них снова насели то ли "стадники", то ли ещё какие-то в сером… Они прижали авангард отряда во главе с самим Гриосом прямо к зарослям, не давая маневрировать. Из окрестных окон брызнул свинцовый град…

Клинок Гриоса переломился у самой рукояти. Чатттарец отбивался вначале дротиками, потом щитками на рукавах куртки, понимая, что это, возможно, и есть конец…

Солдаты Гурука организовали живой коридор от окна деревянного дома, в которое спускали заложников, до распахнутых ворот в ограде собора. Там их принимали Тиргон, Кайста, Йонас и другие ребята.

Внутри дома было охвачено огнем всё, включая лестницу, ведущую на второй этаж. Оттуда, чётко и размеренно, раздавался выстрел за выстрелом — это Таргрек, незаменимый на своём посту, посылал в артиллеристов пулю за пулей.

Из тех, кто ещё пытался тушить огонь, остались немногие, и среди них — Тинч. Вначале он сбивал пламя какой-то тряпкой, потом, не найдя ничего более подходящего — сбросил куртку и хлестал, хлестал ею по языкам пламени…

Всадники Даурадеса пустились в погоню за отступавшим отрядом ополченцев и по дороге врезались отступающую колонну обоза. Келлангийские обозные, постреляв для вида, предпочли скрыться, но им на смену поднялся отряд гренадер. Взрывы гранат подняли тучу осколков камня, лошади зашарахались, теряя седоков, генерал закашлялся, в пыли и грохоте на миг потеряв управление своими людьми…

В тот самый момент Гриос, чья рука неожиданно наткнулась на неоткуда взявшийся посох, что торчал из расщелины стены (как мы с вами помним, это был посох Таргрека) — мгновенно воспрянул духом. Ему ли, бывшему табунщику, было не управиться с дубиной!

— А ну, мразь, ослины уши, подходи, кто не боится! Эа! — поднял он на дыбы вороную.

— Получай! И ты получай! И тебя, сукина сына, тем же! Н-на! Получай!..

— Ребята, чаттарцы, за мной! — приказал он, буквально вышелушив из сёдел наседавших на него противников. — Знамя! Даннхар! Даннхар!..

И в это же самое время осаждающие получили подмогу.

Даурадес, при всей своей решимости, не мог предусмотреть одного обстоятельства. Которое, впрочем, отчасти, помогло ему. Келлангийцы готовились к атаке. Они стянули лучшие части — от Бугдена. Они… не стали и заделывать бреши, нанесённые стенам взрывами. Они даже расширили их — как полагается при подготовке к наступлению.

Отряд Каррадена, что ещё сутки назад вышел из столицы для того, чтобы принять участие в плановом штурме Коугчара, прямо с марша атаковал город со стороны западных ворот. Конных стрелков Карраден отослал на север, к Авоке, с приказом пропускать бегущих, но не давать им взорвать мосты. Сам, во главе с остальными, врезался в схватку.

Ему помогали вышедшие из предгорий чаттарцы. Услышав звуки битвы, они собрали всё своё немногочисленное оружие и присоединились к отряду.

— Тинчи! Тинчи, все ушли, пойдём скорее! Ну что же ты! — это Норт пытался утянуть его из огнедышащего марева, что охватило весь дом.

Над их головами затрещал потолок и огромная пылающая балка пришлась как раз по голове молодому драгуну. Тинч бросил куртку и, подхватив Норта подмышки, попробовал подтащить его к заветному окну. Ему помог неоткуда взявшийся Терри. Вдвоем они выпихнули сержанта наружу, выскочили сами и, пригибаясь, потащили обмякшее тело к воротам.

— Погоди! — внезапно остановился Терри и Тинч увидел, как побледнело его лицо.

— Таргрек?! Где он?..

Таргрек, задыхаясь в дыму, всё так же стрелял по противнику…

Гриос, окончательно расправившись с отрядом ополчения, прорвался к площади…

Пальба из-за баррикад преградила путь Маркону Даурадесу и тут в спину стрелявшим ударила конница Каррадена…

Терри, впрыгнув в горящий дом, попытался взобраться по лестнице…

Тинч кричал и вырывался из пальцев Гурука…

Таргрек нажал на курок как раз тогда, когда Варрачуке вынесла Гриоса на площадь, а раненный в ногу конь Даурадеса повалился, увлекая всадника, а Терри, зовя друга, закрывал лицо от жара и карабкался по горящим ступеням, и…

и очередная упавшая балка воспламенила в подвале бочки. Они, одновременно лопнув, плеснули свое содержимое на стены, и…

и ударил взрыв.

8

Цепляясь пальцами, Отшельник несколько мгновений держался за подоконник. Ему была отчетливо видна площадь, и на эту площадь с гиканьем вылетали всадники. Самый первый из них, гоня перед собою толпу бегущих балахонщиков, истошно кричал по-чаттарски:

— Хаш! Хаш! Хаш!..

И это было последним, что смог увидеть Таргрек. Пальцы соскользнули и, падая спиной вниз туда, в огонь, он уже знал, что будет за этим…

Он увидел огромный, голубой с белыми разводами, халцедон Земли.

Он увидел звёзды.

Он увидел Их.

И Бегущая звезда прочертила небосклон, хотя там, на Земле, этого никто не заметил. Над нею занималось весеннее голубоглазое утро.

Но даже не это занимало в тот миг его последние в этой жизни мысли.

— Геро, Геро, Геро… — не уставали повторять его губы.

"Геро", что в переводе означает — "Жизнь"…