Тропа тайкера

ГЛАВА V. Великосветская жизнь Града

Только на обратном пути, в том же самом УАЗике, Данг понял, что никаких хитрых игр Вадим с ним не вел. Просто духи доложили ему о новоявленном полковнике, махом раскрутившем одно очень хитрое дело, и тот решил поближе познакомиться с Дангом. По всей видимости, Назаров и впрямь надеялся встретить своего земляка и союзника.

«И что же сейчас писать в рапорте? — размышлял Данг. Если писать, что есть, Чачуа вправду пошлет войска, тогда-то и вспыхнет настоящий бунт. И будет очень много жертв. Ограничиться отпиской? Тогда тихий переворот. И пусть, наплевать. Но что писать-то? Ладно, Танаев — сумасшедший, всю эту кашу и заварил. Но у него три тысячи свидетелей.»

Данг очень устал, мозги совершенно отказывались работать над проблемой составления рапорта. В конце концов, он решил, что о том, что произошло до входа в Здание, он напишет всю правду, а в Здании он просто никого не нашел. И вообще, жуткое место это Здание, радуйтесь, что вообще выбрался. И что, если прикажут, он через пару дней снова туда пойдет, а сейчас устал смертельно. Бунтом там и не пахнет, а проблемами перевоплощения петухов пусть занимаются те аналитики, которые составили ему записки — это самое подходящее дело для них. Но само Здание, конечно, — факт интересный, тут нужны консультации ученых. У Данга уже появились кое-какие мысли, но надо проверить.

Чачуа слушал Данга, и на его лице отражались самые противоречивые чувства. С одной стороны, он был рад, что никакого бунта нет, тишь да гладь, и из Здания этого Данг вернулся целым и невредимым. А с другой-то стороны, каковы его сотрудники, причем всех, кого ни возьми, надо гнать в шею. Да еще тот батальон жандармов куда-то пропал, пьянствуют небось до сих пор на ферме. Но если гнать всех, с кем же останется Чачуа? С одним лишь Дангом? Ах нет, еще Арамис ведь есть.

«Все, Данг», — объявил министр, — «На два дня тебе выходной. Бери Арамиса для компании, и чтобы я вас здесь не видел. Пусть другие бездельники попашут. Кстати, я уже подписал платежные ведомости, зайди в кассу. Я там тебе сюрприз приготовил.»

Сюрприз оказался весьма приятным — денег хватало на целый месяц разгульной жизни.

«Сегодня же пойду к „Сельме“, — решил Данг, — А то не сегодня-завтра Назаров захватит власть, позакрывает еще все бордели, что тогда делать?»

С женщинами Дангу не особо везло. Он не умел любить так, как любят земляне. Он был алайцем, а там все было просто — женщины были на положении служанок. Там никому в голову не приходило как-то ухаживать, говорить комплименты, дарить цветы и вести любовные игры. Пожив на Земле, Данг понимал, что был лишен чего-то главного, за что женщины любят мужчин. Конечно, у него были какие-то связи, но ничего особенного он в них не находил. Да и партнерши, видимо, тоже. В конце концов, он про-то махнул на них рукой и стал ходить к проституткам, благо в Москве эти салоны росли, как грибы после теплого дождя. Там девушки делали именно так, как он и хотел. А по поводу денег он ничуть не переживал, он уже понял, что расплачиваться с женщиной придется в любом случае — дорогими подарками, личным временем, а главное — своими нервными клетками. А с проститутками только деньгами, и что самое важное — заранее согласованной суммой.

Данг уже вышел из министерства и ждал Арамиса у парадного входа. Этот парень на первый взгляд был и впрямь очень неглуп, а работает в Граде давно, интересно будет его послушать. Ага, вот и он.

— Ну, здорово, разбойник, — пожав руку Дангу, засмеялся Арамис, — Так, вроде, тебя шеф кличет? Пошли. Я не стал вызывать машину, тут идти-то десять минут.

Они неторопливым, прогулочным шагом направились к центру города, где было все чисто и опрятно, где располагались маленькие кафе и бары, театры и библиотеки, всевозможные мини-маркеты и очень приличного вида киоски с напитками и сигаретами. Там-то они и взяли по банке «Джин-Тоника» и решили немного посидеть на скамейке в тени деревьев Центрального бульвара.

— Ты знаешь, пока ты ездил в зону, я все прикидывал, колдун ты или нет, — шутил Арамис, время от времени потягивая свой напиток. — Если бы ты раскрыл дело о Здании, тогда точно — колдун.

— А сейчас? — в ответ улыбнулся Данг.

— А сейчас — пятьдесят на пятьдесят, — снова засмеялся Арамис. Похоже, смех был естественным состоянием этого человека.

— С «Падающими Звездами» ты ловко всем нос утер. И ведь главное сейчас все видят, как это просто. Да, кстати, — вдруг посерьезнел Арамис, один-то камушек уже прилетел.

— Только один?

— В том-то и фокус. Хорошо бы или все, или ни одного. А теперь «ботаники» головы ломают.

— Какие ботаники?

— Да ученые наши, кто же еще…

— И много среди них действительно умных?

— Трудно сказать. По мне, так вообще ни одного. Но мне трудно судить, может, они только в обычной жизни такие придурки, а в науке своей волокут… Что может, еще по баночке? Скоро солнце выключат тогда и рванем к «Сельме», а пока приятно тут посидеть.

Данг ничего не имел против. Арамис уже через две минуты принес новый «Джин-Тоник».

— Слушай, а ты сам видел «Падающие Звезды»?

Данг, конечно, знал, что ответ будет отрицательным, ведь в его банке данных на Арамиса ничего не было, он просто хотел немного разговорить его на служебные темы.

— Нет, мне такого не поручали. Да у меня и своих дел всегда хватало. И неинтересно мне все это было.

— Совсем?

— В конечном счете, да. Все эти чудеса, по-моему, — чистый блеф наставников. Сотворят какое-то чудо — и наблюдают за нашей реакцией. Сообразим или нет. А разгадка наверняка очень простая, — ну как со «Звездами». И Красное Здание — из той же серии. Но в Граде есть и действительно интересные дела. — Арахис замолчал и прикурил длинную сигарету от «Зиппо».

Вот, например, это, — он показал Дангу свою зажигалку, — Откуда она здесь взялась? В Граде такого не производят, значит, с Земли, верно? А официальных поставок оттуда нет. Считается, что мы вообще наглухо отрезаны от нее. А в городе достаточно товаров явно земного происхождения — взять хотя бы нашу униформу — чистые «штаты», я-то в этом разбираюсь.

— Сапожки и джинсы?

— Вот-вот. Я пытался докопаться до сути. Версия о том, что люди продавали свои вещи, взятые с Земли через магазины, отпала моментально. Шли именно оптовые партии. Я стал раскручивать эти лавки. А как это делается на Земле, — выслеживаются финансовые платежки, верно? А здесь почти нет никакой банковской системы. Все идет через нал. Документация, конечно, ведется, но и здесь бардак еще тот, — махнул рукой Арамис.

— В городе разве нет банка?

— А, одно название. Там можно хранить денежки, но никаких перечислений со счета на счет ты провести не сможешь.

— Здурово, — как бывший коммерсант, воскликнул Данг, — а как же собирают налоги?

— А вот наша служба этим и занимается.

— МВД?

— Да, ее финотдел. Ему дают план, сколько он должен собрать денег, а если что останется сверх того, так никого не волнует.

— Тепленькое местечко.

— Да как сказать. Ребята, конечно, не бедствуют, но… Больших денег в городе нет. Тут вообще особо не разбогатеешь. По сравнению с тем миром, я имею в виду. Да и зачем тут нужны деньги? Крупной частной собственности здесь нет. Ну погуляешь ты от души, упакуешься всякими шмотками, даже магазин свой откроешь, — дальше-то что? Создать, скажем, сеть торговых точек и захватить монополию не получится, на этот счет есть весьма суровые законы. Приобрести завод — об этом и не мечтай. Производство вообще прерогатива государства. Кроме разве что домашних хлебопекарен. Никакого акционирования тоже не существует. На финансовой бирже опять же не поиграешь. В общем, тоска зеленая.

— Так ты раскрутил тогда те магазины?

— А, это… Им поставила товар фирма «Русский град», тому — «Астра», ей, в свою очередь, — «Интерсолар». В общем, было много всяких названий, и все они продавали друг другу одно и то же. И даже не по замкнутому кругу, а по совершенно беспорядочной схеме.

— А в чем же смысл? Ведь фирма должна что-то наваривать. А большое число посредников может быть только в условиях полного экономического бардака.

— Тут был даже не бардак. Бардак, скажем, был у нас в России в годы перестройки. А здесь полный хаос. Идет, скажем, товар через пятьдесят фирмочек. Или через сто. И все имеют прибыль. И приходит в конце концов в магазин. Они тоже, понятное дело, не в убытке. А конечная цена равна первоначальной!

— Чушь какая-то, — не поверил Данг.

— Да, полный бред. Я тогда ночи проводил с калькулятором в обнимку, все хотел разобраться, в чем тут суть. Отслеживал движение товаров на каждом этапе. И все закончилось полным пшиком. Икс плюс дельта эн равно икс — такая вот формула. Дельта — прибыль, эн — количество фирм, икс — цена. И ничто не равно нулю.

— А как отнеслись к этому финансисты?

— Прекрасно. Товары есть, налоги платят, что еще надо? Но это только один пример настоящих чудес.

— Подожди, — перебил его Данг, — Эта твоя формула верна, если существует какое-то начальное икс.

— А как же иначе? Каждый товар имеет свое первоначальное происхождение.

— Так ведь ты так и не добрался до него?

— Крутить финты эти бизнесмены лихо умеют, вот и не нашел. Была бы нормальная банковская система…

— А ты мне дашь посмотреть схемы движения товаров?

— В моем кабинете их полно валяется. Заходи, как время будет. Или вот еще пример. В некоторых случаях мне удавалось выйти на первых — как раз очень легко, тут-то была всегда одна цепочка. Но хозяева таких фирм утверждали, что товары им поставляют ихние наставники, якобы за особые заслуги. Все просто, как блин, и хрен чего докажешь.

— А этого не может быть?

— Да какие, сам посуди, у них могут быть заслуги? Были бы праведниками особыми, или даже наоборот, ворюгами невероятными — так нет, такие же, как все. А проверяем их на совесть, можешь поверить.

— А они могли поставлять по заказу?

— Нет, только строго определенный товар. И строго определенные партии. Один из них, кстати, и подарил мне этот «Зиппо».

— А каков характер таких товаров? И было ли там что-нибудь из первой необходимости?

— Тоже нет. Суверины, предметы роскоши. Модная одежда, безделушки. Или такой ширпотреб, что и даром никому не нужен. Меня, помню, поразил как-то склад, забитый противокомариными сетками — а здесь и комаров-то нет, и вообще никаких кровососущих. Бился я, бился, в конце концов надоело — пусть живут. Тем более, что налоги платят. А тут как-то занимались мы экономическим анализом всего Града…

— И что?

— Непрерывно возрастающий дефицит бюджета. А считали мы прямо со времен прихода к власти Гейгера. На Земле это бывает сплошь и рядом, но там существуют международные отношения. А здесь — чисто автономная страна. Но Гейгер не унывает — состояние казны не внушает опасений. А мы тогда выглядели, как полные идиоты. И вообще все вокруг довольны, и никто таких чудес замечать не хочет. Все это как бы стало естественным и весьма приятным для жизни. Я, конечно, тоже не против, но в Квебекском колледже я изучал экономику, хотя бы из чистого любопытства разобраться, в чем же тут дело.

Друзья уже выпили где-то по половине второй по счету банки. «Джин-Тоник» уже начал немного действовать, создавая тот веселый настрой, который называют в народе «под шофэ». Когда еще можно говорить о серьезных проблемах, но обязательно с оттенком легкого юмора.

— Ладно, хватит о делах. Давай я лучше анекдот расскажу: «Купил „новый русский“ пирамиду Хеопса…»

Дангу стоило больших трудов удержать в руках свою банку: на него вдруг напал совершенно дикий гомерический хохот. Со стороны, конечно, он казался полным идиотом, Арамис ведь только начал рассказывать анекдот.

— Ты чего, уже «хи-хи» поймал? Да подожди ты так ржать-то, дай дорасскажу…

Но Данг только махал на него левой рукой, а правой схватился за живот (все-таки сумев перед этим поставить банку рядом с собой на скамью). Он хохотал так минут пять, до спазмов в желудке, время от времени замолкая, а через секунду вновь зарождаясь новой порцией гомерического смеха.

— Ну ты дал, Арамис, — еле отдышавшись, вымолвил Данг, — пирамиду…

— Да ты что, анекдотов про «новых русских» не слышал? Ты же вроде из 96-го?

— Слышал, конечно, — уже полностью овладев собой, пояснил Данг, просто твоя пирамида оказалась последним звеном в цепочке.

— Чего-чего? — посерьезнел Арамис, — ты что-то опять придумал?

— Да не хотел я ничего придумывать, я же на отдыхе. Просто мозг уже сам включается непроизвольно. Ты вот сказал: «икс плюс дельта эн равно икс», так эта формула у меня прямо перед глазами появилась. Видишь ли, в чем дело, в нашей разведшколе был курс высшей математики. Кореш мой тогдашний, Витька Макаров, здорово злился, какого черта нас по всей этой ахинее так круто гоняют. Этого тогда никто не понимал, да и я в том числе. Там ведь как — на оперативную учебу времени не хватает, голова просто пухла, а тут еще формулы Эйлера учи, и не просто учи, а докажи, что ты их понимаешь. Даже картины рисовать заставляли, мол, как ты видишь наглядно ту или иную теорему. Сейчас-то мне уже ясно, зачем это делали — формулы-то многие забылись, а умение нестандартно мыслить осталось. Кстати, хочешь маленький секрет, только ты никому, идет?

— Заметано, — ответил Арамис.

— Вот, скажем, работаю я над конкретным делом. Каким-нибудь хитро запутанным — с обычной точки зрения. А в голове сразу представляются математические модели данной ситуации. Причем они очень простые и наглядные — скажем, формула типа твоей, или геометрическая фигура, или там векторное построение — все просто, никакой зауми, просто ситуацию сразу видишь с другого бока. Вот и сейчас, увидел я твою формулу, да и подумал, при каких условиях она будет верна. На первый взгдял, ни при каких, ведь ничто не равно нулю. Но мысль вдруг забилась где-то рядом, я и напрягаться особо не хотел, чтобы поймать ее. А тут ты со своей пирамидой…

— А она-то при чем?

— Сам не знаю, скорее всего машинально сработала длинная ассоциативная цепочка, прослеживать ее я сейчас не хочу. Просто стало вдруг ясно, что она может быть верна лишь в том случае, если… — Данг хитро посмотрел на Арамиса.

— Ну? — подался вперед тот.

— Икс равен бесконечности.

Арамис лишь секунду с застывшим лицом таращил глаза на Данга, потом громко щелкнул пальцами и захохотал ничуть не тише.

— Ну ты разбойник… Ну уморил… Слушай, а ты сам анекдоты не сочиняешь? Только боюсь, это для особо умных анекдоты получатся. Это что же, моя «Зиппо» — бесценна? И «Левисы» наши с сапожками? И мы неограниченно богаты?! — теперь уже с Арамисом творилось то же самое, что и десять минут назад с Дангом.

— Слушай… — отсмеявшись и встряхнув головой, Арамис вдруг спросил: А так, чисто из интереса, что там твоя математика говорит — такие миры могут существовать?

— Конечно. Чисто абстрактно, я имею в виду. Там ведь вообще все, что только можно представить, существует.

— Классно! — довольно потер ладони рук Арамис, — любая мечта, значит, может где-то сбыться.

— Только надо заметить, — немного охладил его Данг, — что любая палка имеет два конца. Если представить себе, что мы живем именно в таком мире, то это может быть чревато…

— Чем? — невольно напрягся Арамис.

— Видишь ли, есть такая совершенно безумная теория, что бесконечность равна нулю. Все зависит от положения наблюдателя, внутри ты или снаружи. Да черт с ней, не хочу я влезать в эти дебри. А что касается такого гипотетического мира, то все эти бесценные вещи могут в любой момент исчезнуть.

— Да? И мы что, можем в любой момент голыми остаться?

— Тут, видишь ли, есть такое понятие — фантомное время. Оно имеет какой-то предел, может, и сотни лет, а может… Но ты не волнуйся, в нашем городе ничего подобного не происходило.

— Знаешь чего? — забеспокоился вдруг Арамис, — сейчас все равно солнце выключат, пойдем-ка к «Сельме». Там, по крайней мере, голыми не страшно бyдет остаться, никто и внимания не обратит. А все-таки поосторожнее надо будет с этими земными товарами, черт его знает, в этом Граде все так запутано…

Солнце выключили. И тут же, как по команде, разом вспыхнуло уличное освещение. Вид ночного города радовал глаз, — стилизованные под старину фонари вдоль тротуаров, рекламные огоньки на вывесках маленьких магазинчиков и кафе-баров — все это вполне походило на уютный городок в центре Европы.

Друзья медленно пошли по ночным улицам. Арамис снова стал травить анекдоты, Данг слушал, смеялся, рассказывал в ответ свои, опять смеялся вместе с Арамисом — но при этом его не оставляла смутная тревога, что он упустил что-то невероятно важное. Имеющее жутко глобальное значение. Для него лично. Для Арамиса. И для всех жителей города. И для Горбовского. И вообще для всех без исключения обитателей космоса.

Данг понимал, что был момент, когда он почти зацепил эту мысль, но его подсознание заставило мозг не принять очень страшную истину. Истину, при которой все встало бы на свои места, но мозг наверняка бы не выдержал такого чудовищного удара. И Данг просто сошел бы с ума, на этот раз окончательно. И тогда подсознание резко включило в нем гомерический хохот.

Но эта мысль вполне могла вернуться обратно — тут уже был виноват аналитический склад ума Данга. И причем вернуться в самый неожиданный момент, когда Данг будет предельно расслаблен. И поэтому он приказывал себе быть готовым к ней в любую секунду, сожалея, что расслабиться до конца, увы, ему так и не суждено.

Салон «Сельма» немного выделялся своими размерами среди окруживших его кафе и сувенирных лавок — наверное, его хозяйка получила режим наибольшего благоприятствования. Архитектура салоны была на уровне, а удачно сделанная внешняя реклама еще с улицы создавала настроение особого уюта. Весь вид фасада как бы говорил прохожему: зайди сюда, ты здесь всегда желанный гость, ты отдохнешь и расслабишься, все тревоги уйдут. Здесь отдыхают твои друзья, а если ты никого не знаешь, не беда, тебя все равно здесь любят, и всегда учтут все твои пожелания. Заплати, конечно, при входе, но неужели хороший вечер не стоит такой незначительной суммы?

«Незначительная сумма», однако, равнялась трети офицерской зарплаты Данга, если бы не премия, он бы еще подумал, а стоит ли сюда заходить.

— Для членов клуба хорошие скидки, — заметил Арамис, — а если понравишься хозяйке… Кстати, вы еще не встречались? — по ходу движения вдруг резко остановился Арамис.

— Нет. Я ничего не помню о ней.

— Но она-то…

— Время все перемалывает. К тому же, у нее Гейгер.

— Да, это серьезно. Пошли.

Расплатившись за билеты в маленьком холле (в стоимость входило пребывание в клубе хоть до утра, три коктейля по выбору и один половой акт с любой понравившейся девочкой, за все остальное надо платить отдельно), друзья прошли по короткому коридору, устланному красным ковром, и остались в гостиной салона. Народу было мало, всего двое мужчин, один совсем молодой, лет двадцати, другой чуть старше Данга.

— О, Профессор и Философ. Сладкая парочка. Привет всем.

Данг вопросительно взглянул в глаза Арамиса.

— Чего смотришь? А, нет, они нормальные мужики.

Нормальные мужики весело рассмеялись.

— Представь нам своего друга, — попросил более молодой.

— Данг, — с дружеской улыбкой он пожал им руки.

— Тот самый? — удивленно вскинул вверх брови старший.

— А в городе разве есть другой Данг? — в тон ему спросил Арамис, и повернувшись к нему, заметил: — Они оба любимчики у Сельмы, вот и тусуются здесь на халяву каждый вечер. А цены здесь дикие, скорее всего больше никто и не придет. Да оно и к лучшему, не люблю я больших компаний.

— Колонок еще обещался зайти, — уточнил Профессор.

— Вот это как раз здорово. Надеюсь, не напьется, как в прошлый раз, а то и спеть-то толком ничего не сможет. Садись, Данг. Девочки будут попозже, а пока попросим Профессора рассказать очередную байку.

Данг уже успел оглядеться — комната была не очень большой, видно, что на большие тусовки тут никто не расчитыва. Оформлена она была в бирюзово-пурпурных тонах; мебель же была коричневой, как и стойка бара, за которой в окружении разнообразных бутылок стоял вышколенный официант. Когда вся компания разместилась за столиком рядом с баром, то он мгновенно подал новым гостям по бокалу «Мартини» и по тарелочке орешков.

— Байку, говоришь, — задумчиво протянул Профессор, — я уж не знаю, что и рассказать, чтобы вам интересно было. Данг сам, наверное, такого понарассказать может, что все мои байки детским лепетом станут.

— Расскажи им про Тайку, — предложил вдруг Философ.

— Про Тайку… — чуть опустив голову, Профессор задумался, — Это не байка. Это только так выглядит. Если хотите, расскажу, может, Данг чего и подскажет. Только чур не смеяться, это для меня очень личное…

— Даже и не думай, — совершенно неестественным для себя серьезным голосом заверил его Арамис, — Это я только с виду такой клоун, а в душе я серьезен, как директор похоронного бюро.

Хмыкнув в ответ этой шутке, Профессор закурил сигарету и начал рассказ:

— Это случилось давно, еще на том свете. Мы жили в Вербилках, такой маленький городок под Москвой, мне семь лет всего было. И вот — зима, мороз градусов тридцать, у меня двухсторонний плеврит. Температура сорок один и выше. И прямо так сразу — в один день. Мать вызвала «скорую», та пока приехала, пока довезла нас в Талдом, у нас ведь больницы не было. Я-то уже ничего не соображал, ничего не помню, как забирали, как ехали, а ехать туда километров двадцать пять. Мать потом говорила, что в приемном покое градусник показал сорок два, врачи молчали и сочувственно на нее смотрели.

А я помню, что лежу я в реанимации один-одинешенек, и вдруг открывается дверь, и входит в палату девушка в белом халате. Чемоданчик еще у нее был, но не докторский, а типа черного дипломата. Подходит к моей кровати, садится и смотрит в глаза взглядом таким…

— Так каким все-таки взглядом? — воспользовавшись паузой, спросил Философ. — Я все никак не пойму. Добрым?

— Нет, не сказал бы. Хотя… Под словом «добрый» часто подразумевают «жалостливый», как у тех врачей, наверное. А тут никакой жалости. Злостью там или жестокостью тоже не пахло. Нет, не скажу…

— Да продолжай ты, — махнул рукой Арамис.

— Потом она достала из дипломата шприц, сделала мне укол в вену, и обмотала локоть правой руки клейкой лентой.

— Это еще зачем?

— Не знаю. Да и не простая это лента была. Ведь если так обмотать локоть, мешать же будет, кожа там преет, сгибать руку неудобно станет, верно? А тут ничего, я даже и не чувствовал эту ленту на руке.

— А что девушка?

— Взяла чемоданчик и ушла. А через два часа я был совершенно здоров.

— Не может быть.

— Это зафиксировано в моей истории болезни. Меня, правда, там еще неделю держали, собрали целый консилиум, профессор какой-то из Москвы приезжал. А я скакал по всем коридорам и этажам, и хотел найти ту девушку. Приставал к медсестрам, врачам — никто такую не знает.

— Кстати, а как она выглядит?

— Не могу описать. Помню только, что красивая, но как именно — нет, в самых общих чертах, конечно, но таких девушек много. А конкретно — все ускользает. Ну тогда-то я ее точно помнил, часами ее всем описывал — все только плечами пожимали. Мол, с такой температурой что угодно может привидеться, благодари Бога, что видение красавицей оказалось. Но выздоровление-то налицо. И выписали в конце концов. А когда меня забирали домой, от отца я узнал еще одну историю… — Профессор уже допил свой коктейль и взмахом руки потребовал следующий.

— В то самое время, когда меня забирали в больницу, отец в рейсе был. Он ведь шоферил на грузовике, знать про мою болезнь не знал, и вез в Талдом какой-то груз из Москвы. Мороз был лютый, машин на дороге почти не было. И вдруг видит — лежит на обочине в снегу девушка, в одном летнем платье…

— Та самая? — не удержался Арамис.

— Да подожди, дай доскажу. Он остановил машину — подошел, она сама уже белая, как тот снег, может, уже замерзла. Отец отнес ее в кабину, раздел, растер спиртом — у него под сиденьем всегда было, видит — оживает. Он еще растирать. Она очнулась, ничуть не смутившись, одела это платьице, сказала «спасибо» и спросила, куда он едет. И когда узнала, что в Талдом, ответила, что как раз там живет. На вопрос, что с ней случилось, объяснила, что ждала автобус, кто-то на нее напал, оглушил, и больше ничего не помнит. И ничего особо не чувствует — видно, только раздели и все. И выглядела при этом уже совсем здоровой. Ну, отец дал ей свою телогрейку, в кабине все-таки холодно, довез до Талдома, спросил, не надо ли в больницу. Она сказала, что нет, вот как раз ее дом. Отдала телогрейку, еще раз поблагодарила и вышла из кабины.

— А ты как раз тогда лежал в больнице?

— Да, только отец-то это не знал. Сдал груз по накладной и уехал домой. А там никого. Соседи ему рассказали, он опять в Талдом. А я уже живой и здоровый. Но в тот день он мне ничего про это не рассказывал. Только потом…

— Так все-таки это была та девушка? — повторил свой вопрос Арамис.

— Мы тогда сравнивали их. Чем-то похожи, чем-то нет. Обе красивые. Но моя — длинноволосая шатенка, а у отца — блондинка с прической карэ. Но это ладно, некоторые парики несколько раз в день меняют. А цвет глаз — у моей зеленые, у той — небесно-голубые. А тогда ведь контактных линз не было.

— Ты ее еще хоть раз видел? — спросил Данг.

— Да… — помрачнел Профессор, — Как раз перу тем, как попасть сюда. Уже через много лет. Когда срочную служил, в автороте. Грузовик мне попался до того раздолбанный, день ездишь, день чинишь. От него вообще все на ходу отлетало. Еду я как-то по ночному городу — картошку, что ли, в часть вез. И на перекрестке глохнет мотор. Хорошо хоть ночь, никто не мешает. А я уже знаю, что это надолго. Не спеша вылез, поставил знак аварийной остановки, достал комплект ключей, переноску под открытым капотом пристроил — и стал вдумчиво ковыряться. Вижу — дело труба — подшипники на трамблере полетели, а менять не на что. Что делать? Идти пешком в часть? Все склады закрыты, в гаражах хрен кто что даст — там ведь все тащат друг у друга прямо из-под рук, а я еще молодой тогда был… Вдруг женский голос: «Довези до улицы Ленина». Я так же, не вылезая из-под капота, отвечаю, что конечно отвез бы, тем более по дороге, да вот машина теперь долго никуда не поедет. «Поедет» — это было сказано так уверенно, что у меня что-то екнуло внутри. И тут слышу — стук каблучка уже на подножке. Дверь открывается — да не моя, а та, для пассажира. Тут у меня уже все похолодело — дело было в том, что та дверь вообще снаружи не открывалась, кнопка была заклинена. Если, скажем, офицер со мной едет, я ему дверь изнутри открывал.

Выбираюсь из-под капота, смотрю — она…

— Ты же не помнишь, как она выглядит? — уточнил Арамис.

— Верно. Но тогда я ее сразу узнал. Она и никакая другая. И сразу спокойно так стало, я сразу закрыл капот, убрал инструменты с треугольником на место и сел за руль. Завелась с пол-тыка. А она сидит, улыбается, как Джоконда. Глаза только серьезные. Довез я ее, конечно, куда просила. А по дороге она сказала, чтобы тридцатого числа я никуда не выезжал. Я зарекся, что перед этим загашусь куда угодно, хоть в санчасть, хоть на губу, хоть в наряд. Или в самоволку уйду. Но тут новая напасть — списали мою колымагу. И поручили возить начштаба полка на УАЗике. А тридцатого — тревога. А рота у нас самая блатная, все уже на плацу стоят, а водил из всех щелей выуживают. Потом их находят, и выясняется, что у кого бензин не заправлен, кто-то в ремонте, и так часа два. Офицеры орут, как резаные, солдаты в строю уже в полной боевой тихо матом нас кроют. Я было хотел куда-то спрятаться, да примчался в роту мой полкан, и погнал меня пинками через весь плац, в гараж. Я уже не соображал ничего. В общем, выдали в ночь. Мчимся, фары затушены — и вдруг откуда-то сбоку наш БТР… А потом я оказался здесь.

— Н-да, история, — присвистнул Арамис, — А здесь ты ее не встретил?

— Нет.

— А тот полковник, он же был с тобой в машине? — на этот раз подал голос Данг.

— Нет, полковника в Граде нет.

— А Тайка — это так звали ту девушку?

— Да, она сказала мне свое имя перед тем, как выйти на улице Ленина. Я-то всю дорогу ее об этом просил.

— Она была русская?

— Не знаю. Европейка — это уж точно. Хотя что-то в ней было восточное.

— Хм… Я ведь тоже знал в свое время несколько таек, — вдруг усмехнулся Арамис. Было видно, что «Джин-Тоник» плюс мартини уже заметно вскружили ему голову.

— Каких таек? — удивился Философ.

— Да самых обычных. Из Таиланда. Есть такая славная страна в Юго-Восточной Азии.

— Расскажи о них, — явно в надежде на чудо, попросил Профессор.

— Да нет, таких чудес со мной не было. Зато были другие. Представляешь, летишь ты на самолете прямо из канадской зимы, часов так пятнадцать — и оказываешься в жарком лете. Градусов тридцать два, океан, пальмы, и море радостных лиц. Там вообше все такие веселые, как из сказки. А какие дворцы, какие шоу! Соскучиться там просто невозможно. Даже на минуту. Жизнь всюду бурлит круглые сутки напролет. Но об этом долго рассказывать. Главное же чудо, конечно, тайские девушки. Такие маленькие, стройные, грациозные. Заходишь в салон, и выбирай любую из ста, а там одна другой краше. Потом она отведет тебя в номер, вымоет полностью в ванне, затем на надувном матрасе натрет тебя маслом, и такой массаж своим телом сделает, в основном грудью и бедрами, что кажется, что помолодел лет на пятнадцать. Потом все это смоет и ведет в постель — а там уже массаж языком и всем, чем хочешь. Я там в одну просто влюбился. Она делала все это так, будто я был ее единственным и неповторимым. Мы несколько суток провели вместе, где только не побывали. Были даже мысли жениться на ней, да только смущало, что она азиатка, ну и… Сами понимаете. В общем, вернулся из отпуска, на работу, я там в налоговой полиции служил… И заарканила меня одна англо-американка. А я взял да и сдуру женился. Арамис замолчал и потянулся за сигаретой.

— А ты разве не американец? — спросил его Профессор.

— Я из Квебека, — многозначительно посмотрел на него Арамис. — Ладно, раз пошла такая пьянка — расскажу. Только это тоже личное.

Сделав большой глоток коктейля прямо через край бокала, Арамис начал рассказывать. В его истории, правда, никаких чудес не было. С женой они жили поначалу неплохо, потом она спуталась с феминистками. Арамис получал хорошую зарплату, к тому же ему досталось наследство от отца — около полутора миллиона канадских долларов. Феминистки подговорили его жену подать на него в суд с целью отсудить большую часть денег, — якобы за то, что он ее изнасиловал, в Канаде такие процессы рассматриваются между супругами. Причем подготовлено все было четко — феминистки свое дело знали. В ответ Арамис просто набил ей морду, и так крепко, что она пару дней провалялась в больнице. Дело его было швах, брачного контракта он не составил, все улики явственно вырисовывались на лице его жены. «Как вы могли так избить женщину?» — вопрошала его судья, тоже феминистка. Он тогда ответил, что на женщину у него никогда бы рука не поднялась, но, по всей логике, феминисток за женщин считать нельзя, и что если они хотят быть равными во всем, то они должны признать равные права и в случае бития морд, а иначе какое же тут равенство? Даже судья ничего не смогла возразить. Но все равно она лишила Арамиса всего его состояния. Но когда она огласила приговор, Арамис лишь рассмеялся и заявил, что денег у него нет. Проверили банковский счет — и впрямь нет. А где? Ищите сами, если хотите. Дело запахло тюрьмой, и на долгий срок. И тут появился наставник.

— И куда же ты дел деньги? — поинтересовался Философ.

— Еще до решения суда перевел той тайке. Лат ее звали. Я ведь знал, чем дело кончится.

— Все полтора миллиона?!

— Ага. Чего мелочиться-то?

Все пораженно замолчали.

— Н-да, интересная история, — отметил Профессор, — Слушайте, тут вроде вечер рассказов пошел, может, по кругу? Ты как на это смотришь, Данг?

Данг ответил, что ничего интересного, вне его служебный тайн, разумеется, с ним не происходило. К тому же, он помнит свою прошлую жизнь только до определенного момента. А дальше — провал. И вообще у него почти не было личного времени, разведка — дело серьезное, сами понимаете. Вот, может, Философ…

Философ охотно рассказывал им про свою прошлую жизнь, причем с каким-то особым юмором. Он вообще смотрел на себя как бы со стороны, с хитрой усмешкой, ничуть не опасаясь быть в чем-то непонятым. Наверное, поэтому и получил такую кличку.

Жизнь Философа на том свете до определенноео момента была вполне обычная, хотя и трудная. Окончив институт (что-то в области электроники), он по распределению попал в какой-то «ящик», кажется, в «Сапфир». Там он с удивлением обнаружил, что зарплата молодого инженера, мягко говоря, не совсем соответствует требованиям окружающей жизни. Тогда Горбачев только-только замелькал на экранах телевизоров, и мутил головы бедным россиянам своей антиалкогольной кампанией. Водкой Философ не интересовался, она ему была по фигу, но вот «тачки, шмотки из коттона…» ему только снились по ночам в сладких снах. И еще девочки. Пожалуй, сейчас Философ даже точно и не вспомнит, какая мечта была более сильной — получить сказочным образом миллион или оказаться в постели с девушкой. Да, он был девственником, и жутко комплексовал по этому поводу. Все его друзья-ровесники давно уже попереженились и развелись, а особо удачливые даже по три раза. И уж, конечно, ни для кого таких проблем просто не существовало. Иди на Арбат, в парк Горького, там девки табунами ходят, женихов ищут. И в основном лимитчицы, на москвичей особо падкие. А уж если ее в ресторан свести… Но у Философа ничего не получалось. Каждый вечер после работы шел он на свой промысел, в надежде, что встретит наконец-то, какую-нибудь одиноко стоящую с грустным взором, их глаза встретятся, они сразу поймут, что предназначены судьбой друг для друга. Но одиноких и грустных почему-то не попадалось. Девки предпочитали ходить табунами в буквальном смысле этого слова (ну в крайнем случае, по две), и вид у них был такой, какой обычно бывает у дворовых ватаг, идущих громить врагов на соседнюю улицу. Философ обходил таких метров за десять по окружности, и если бы ему под дулом пистолета приказали познакомиться хотя бы с одной из них, он так и остался бы стоять в ступоре. Он, конечно, пробовал ходить на «съём» и с друзьями, в таких случаях все у всех было о'кей, но опять же вне его участия. Все, кроме него, после таких знакомств, весело болтали друг с другом, уже прикидывая себе пару. От Философа же девки шарахались, как от чумного. Потом все куда-то разбредались, а он шел домой и долго рассматривал себя в зеркало, пытаясь понять, что тут не так. Вроде парень как парень, не Ален Делон, конечно, но и не урод. На морду покрасивше многих будет. И фигура нормальная, мышца накачана вполне прилично. Он принимал два раза в день душ, яростно вгрызался щеткой в свои безупречные зубы, завел целую коллекцию одеколонов и дезодорантов, но все это помогало не больше, чем мертвому припарки, и ночь ему даровала только темные восторги мастурбаций, со сладкими грезами в закрытых глазах.

В конце концов он от кого-то услышал, что женщин в мужчинах интересуют лишь деньги. Это его страшно обрадовало, в таком случае две его самых светлых мечты соединялись в одно целое. Надо только нацелиться на деньги и работать, работать… Но где, простите, работать? У него в «ящике», как бы он ни работал, зарплата и квартальная премия оставались бы теми же самыми. А совмещать там не позволяли.

И тогда он стал читать книги. В надежде на то, что такие мудрые, знаменитые и признанные всеми мастера словесности подскажут ему хоть какой-то выход из сложившейся ситуации. В книгах говорилось о несчастной любви (какой, к черту, несчастной, если любовь все же была!), о томных переживаниях, о совершенно непонятных ему беспокойствах и страданиях по поводу неизвестно чего, словом, обо всем, страшно далеким от темы. Тогда он перешел на детективы — там обычно пишут проще и конкретнее. Из них Философ узнал такие удивительные веши, что практически каждый начальник цеха, зав. складом и конечно же директор завода — ворюга, каких свет не видывал. О магазинах и оптовых базах и говорить нечего. Там вообще самые сливки общества собрались. Он тогда сильно сокрушался, что отказался от распределения в магазин «Электроника» товароведом — сейчас и проблем никаких бы не было. Но ничего страшного, в сущности, не произошло. На его заводе тоже ведь было, что украсть. Судя по книжкам, там тоже должна была оказаться хоть одна «отрыжка капитализма», давно опухшая от наворованных миллионов и безысходной тоски от навсегда потерянной надежды найти себе молодого, толкового преемника. Философ уже давно был на все готов, он буквально ел глазами любое начальство с немым криком: «Да вот же я! Не бойтесь, не выдам!», стараясь найти себе «крестного» покровителя. Но начальство почему-то в таких случаях шарахалось от него лишь немного более степенно, чем те же девки на бульварах.

Перестройка уже шла полным ходом, уже появились первые кооперативы и ИЧП. Народу постепенно стали втолковывать, что хорошая зарплата вполне согласуется с принципами развитого социализма. Это была радостная новость, в электронике Философ соображал, и быстро оформил ИЧП по производству «антикомаринников». Продукция находила сбыт моментально: врубившись, что им предлагают, люди платили деньги заранее и терпеливо ждали своей очереди. ИЧП превратилось в кооператив, где Философ стал председателем, у него уже был целый штат персонала. Конечно, поначалу ему было боязно, ведь, судя по детективам уже нового времени, для того, чтобы пустить свою лодку в бурные волны бизнеса, было необходимо:

1. Являться «вором в законе» или, на худой конец, блатным авторитетом. Впрочем, срабатывал и другой, прямо противоположный вариант — оперативникам КГБ или МУРа тоже что-то светило.

2. Иметь в ближайших родственниках председателя райисполкома.

3. Уже наворовать к тому времени миллион, и лучше в зеленых.

4. Владеть всеми приемами каратэ, кунг-фу, бокса и самбо, а также стрелять из пистолета самую малость хуже Таманцева из знаменитого романа Богомолова.

5. Водить машину на уровне мастера спорта по ралли.

Все остальные мелочи, типа знаний финансового дела, экономики, юриспруденции, а также простая житейская сметка были только желательными дополнениями к этим пяти безусловно необходимым требованиям к претенденту в «новые русские». Философ удрученно признавался в своем полном несоответствии любому из этих пунктов. Но желание пересилило страх. К тому же, из этих детективов выходило, что каждому мало-мальски заметному бизнесмену полагалась секретарша (кем было установлено такое правило, и к кому обращаться в случаях его злостных нарушений, там почему-то не было написано ничего). И она была просто обязана по своей должности выполнять любые прихоти своего босса. И хотя чисто по работе она ему была не нужна, он все же решил найти секретаршу исключительно для этих целей. Но и тут история повторялась один в один, как с бульварными девками. Претендентки на роль секретарш приходили к нему в подвал, где он арендовал помещение, и едва взглянув на него, тут же исчезали, ссылаясь на какие-то внезапно возникшие дела.

В остальном все было тип-топ. Денежки капали бурным потоком, наподобие водопада «Мужские слезы»[22] в городе Сочи, где Философ не преминул отдохнуть (опять все было без толку, несмотря на толстый «лопатник»). Рэкет его почему-то не тряс. Заходили, правда, пожарные, да еще из СЭС, которые, обозрев весь этот бардак в подвале (сваленные где попало платы, комплектующие, электронные блоки, поставленные друг на друга до потолка осциллографы и ампер-вольт- и прочие метры) через секунду заявляли о своем страстном желании закрыть эту лавочку немедленно. Но с ними Философ разобрался быстро, тем более, что особо никто и не наглел. Пару раз приходили какие-то мрачные узколобые типы, на них никто и внимания не обращал, посетители вечно болтались в подвале, и отвлекаться на кого постороннего не было и минуты. В конце концов они так и уходили, не врубившись, чем же здесь народ занимается.

Самой последней каплей, переполнившей чашу терпения Философа, стал нашумевший в те годы фильм «Интердевочка». Этот фильм его просто потряс тем откровением, что в его родной Москве, оказывается, работают проститутки. И имея каких-то сто баксов в кармане, любой мог от души насладиться любой из пих. Статьи о жрицах любви появились и в прессе, судя по ним, улица Горького уже не вмещает в себя по ночам этих чудесных, доступных красавиц. Приняв душ и тщательно выбрившись, наодеколонившись «Пуазоном» так, что от него воротили носы проходящие мимо собаки, и надев свой лучший костюм, Философ в приподнятом боевом духе отправился на «Пушку». В нагрудном кармане пиджака лежали три «Франклина» — не так уж много для столь долгожданного, первого в жизни соития. Выйдя из такси и оказавшись у желанного памятника, он в растерянности озирался по сторонам — девок хватало с избытком, как и всегда, но кто же из них проститутки? На лбу ни у одной, к сожалению, соответствующих надписей не было. Одеты они были хоть и откровенно по-блядски, но так ведь пол-Москвы сейчас ходит. И что, вот так подойти и спросить: «Девушка, триста баксов устроит?» А если она здесь просто гуляет? Философ стоял, полагая в слабой надежде, что какая-нибудь путана опытным взглядом узнает в нем своего клиента, но конечно же он так и остался стоять в гордом одиночестве — даже все девки с пятачка постепенно куда-то исчезли. Тогда он побрел к центру, дошел до «Интура» и решил посетить ресторан. Его не хотели пускать, но один «франклин» разом решил все проблемы. Все, кроме одной, ради которой он здесь оказался. Он уже целый час сидел за маленьким, на двоих, столиком, вяло ковыряясь в салатах, и время от времени принимая все новые и новые порции водки, когда к нему, уже потерявшему всякую надежду, вдруг подошел официант: «Молодой человек, вы не против, если я подсажу к вам одну девушку?»

Философу тогда показалось, что в ресторан через темные доселе окна забили лучи ярчайшего июньского солнца, у него появилось страстное желание облобызать этого официанта прямо на глазах у всей гуляющей публики, и подарить ему оставшиеся два «франклина». Но к счастью, он вовремя сообразил, что в данный момент у него больше нет денег, халдей и так получил с лихвой. И тут же, как гром среди ясного солнца, которое еще не успело померкнуть в глазах Философа, явилось второе чудо. Девушка, севшая напротив него за столик, как две капли воды походила на ту, которую он создал неудержимой фантазией в своих одиночных ночных экстазах. Натуральная блондинка, чуть вьющиеся льняные волосы падали на плечи, невинное личико и робкий взгляд васильковых глаз. Под скромной, но чистой и безупречно выглаженной блузкой угадывалась нежная, но упругая грудь. Никакой косметики и украшений, не считая тонкой серебряной цепочки на хрупкой шее и узкого колечка на мизинце правой руки. Девушка смущенным, прерывающимся от волнения голосом вымолвила Философу, что у нее совершенно нет денег, а она страшно голодна, и если он чем-то ее угостит, она станет признательна ему по гроб жизни. И что она никогда бы не пошла бы одна в ресторан, она раньше и думать об этом не могла, но случилось такое… — При этих словах девушка начинала плакать, потупив взор. Что там такое случилось, он так и не понял, но было ясно, что что-то страшное. И если бы это касалось только ее, она бы нашла способ покончить с жизнью, но есть еще мать, сестра и маленький братишка. И сегодня она одела все лучшее и пошла в Ресторан, в надежде, что с ней здесь обойдутся не очень жестоко.

Философ поначалу не понял, что же могло спасти эту прелестную девушку, он поначалу вообразил, что на нее охотятся мафии всех без исключения стран мира. И когда она вдруг трагическим, полным безнадежной тоски и отчаяния голосом объяснила, что ей до утра надо где-то раздобыть сказочную по тем временам сумму- целых пятьсот рублей, Философ опять же не понял, о чем идет речь. В тот момент он только помотал уже вполне пьяной головой и позвал официанта, велел тащить сюда все самое лучшее, что можно найти на кухне. И только когда эта девушка стала робко, с какой-то опаской вкушать эти невиданные доселе яства, Философа осенило. Господи, за каких-то пятьсот рублей эта фея предлагает ему себя! Да видано ли такое?! Да если бы эта богиня попросила его фирму, да что там фирму — жизнь за ночь любви, он не раздумывал бы ни секунды.

И тут его прорвало. Все повернулось на сто восемьдесят градусов: теперь уже он рассказывал ей о своих несчастьях, а девушка слушала его с широко раскрытыми глазами. И с чуть приоткрытым ртом. Он, совершенно уже не таясь (все-таки после целой бутылки), делился с ней воспоминаниями прошедших, полных серой тоски лет. Он рассказал и про походы на «Плешку», и про попытки нанять секретаршу, и про пустые хождения прошлым летом по городу Сочи. А в самом конце, не удержавшись, поведал о том, что почти каждую ночь встречался с ней в своих снах (конечно, ему еще хватило ума представить это в самых романтических вариациях).

Она слушала его, не в силах вымолвить слова, слезы беззвучно катились по бледному от волнения лицу. Когда девушка обрела дар речи, то заявила, что решительно не понимает тех, к кому пытался тогда подойти Философ. И что если бы с ней вдруг захотел познакомиться такой мужчина, как он, она была бы на седьмом небе от счастья. Но он богат и красив, а она… Философ заявил, что это не имеет ровно никакого значения, что он уже любит ее больше всех остальных женщин на свете, и что если она хоть на минуту согласится подумать о том, чтобы разделить ним свою судьбу… Тут девушка подняла на него свои огромные, мокрые от слез глаза и просила простить ее за то, что просто не может в это поверить. В ответ же Философ стал умолять ее принять от него в знак дружеской и совершенно безвозмездной помощи пару «франклинов» — только за то, что он уже провел с ней этот чудный, совершенно неповторимый вечер здесь, за этим столиком в ресторане. Она робко отказывалась, что не может принять такой невероятно сказочной суммы, он же настаивал.

Наконец, с недоумением и в то же время со светящимся от счастья лицом она положила деньги в карман своей блузки. Уже окончательно осмелев. Философ пригласил ее на танец, и она, представьте, не отказалась! А во время танца сама (!) поцеловала его. Тогда он еле удержался на ногах, пол уплывал куда-то в сторону, и вообще все было впервые в жизни. И уже окончательно потеряв рассудок, он вдруг твердым, уверенным голосом заявил, что она станет его женой. И по этому поводу они сейчас выпьют шампанского.

Но что происходило в ресторане после того, как он сделал один глоток, он уже не мог знать. Потому что все провалилось в темноту. Сначала была одна темнота, затем вдруг появился какой-то мужчина. Вначале он выглядел как ходячее (нет, сидящее в кресле) олицетворение полного жизненного успеха. Определенно, иностранец, так как в те времена наши даже самые крутые бизнесмены о таком прикиде могли только мечтать. И он объяснил Философу, что ему Унемного не повезло в ресторане, что путанка немного не рассчитала дозы «клофелина». Что в принципе она и не хотела его травить, но все его излияния звучали, как дикий бред при гениальной актерской игре. И она его приняла за крайне ловкого афериста. И что человек, так легко сорящий деньгами, наверняка имеет целую пачку «Франклинов». Но не учла девочка поправки на выпитую водку — вот в чем беда. А сейчас Философ находится в некоем «преддверии» (чего конкретно — крутой «иностранец» так и не счел нужным пояснить), и что сейчас с ним делать, никто не знает. Он пока еще ничего не успел натворить — ни плохого, ни хорошего. Но что у него есть какой-то особый талант, который он исключительно по собственной лени так и не смог реализовать. И поэтому ему предлагается вторая попытка только в немного ином мире. И поскольку наставнику (так он представился) надоело смотреть на уникальнейшую озабоченность Философа по известному вопросу, то он снимает с того это проклятие. В новом, мало чем отличающемся от прежнего мире женщин у него будет в тех количествах и такого качества, что поводов для претензий никогда не окажется.

— Разумеется, я согласился и оказался здесь. Наставник не обманул меня, — довольным голосом закончил свою «одиссею» Философ. Он рассказывал это настолько живым голосом, он даже не говорил, а играл, как актер, не один раз заставляя покатываться со смеху своих слушателей, а к концу этой пьесы вызывая скупую мужскую слезу у них же, что Данг, не удержавшись, заметил, что скорее всего Философ просто сочинил байку и рассказал ее от первого лица. Что ни один человек не может так непринужденно рассказывать о себе такие сокровенные вещи. Философ с ним согласился, признав, что раньше он помыслить бы о таком не смог. А сейчас ему все до лампочки, что он уже по сути умер и возродился, все это было в прошлой жизни, с ним и одновременно не с ним. И что смеяться над собой удовольствие доставляет даже большее, чем над другими. А он разрабатывает здесь свою философию, и если Дангу интересно, он расскажет ему о ее основных принципах. Данг ответил, что интересно, Философ только начал ему что-то втолковывать, как за их спинами вдруг раздался грудной, чуть манерный женский голос:

— Здравствуйте, мальчики!

Данг, конечно же, помнил, о чём именно в первый день его пребывания в Граде рассказывал ему Арамис про девочек этого салона. Эта высокая, ярко жгучая брюнетка явно восточного типа, и с горящими любовным огнем бездонными очами не могла быть никем иной, как Лорой. Данг сразу понял, что она представляла собой проститутку по призванию, хотя нет, это грубое слово ей никак не подходило. У древних, кажется, были вполне почитаемые жрицы любви, гетеры, это слово и было наиболее удачным определением этой девушки. Она любила всех мужчин сразу, ей самой было в радость доставлять удовольствие, она чувствовала своих клиентов так, как музыкант свои инструменты. Дангу было приятно смотреть на эту полуобнаженную красавицу он всегда уважал настоящее мастерство.

Данг с первого взгляда определил ее как приму зтого салона, наверняка она чувствовала в мужчинах все их комплексы и незаметно убирала их — тихо и бесследно. Правда, была здесь и другая прима. То, что они работали через день, было ясно — не хотели конкурировать между собой. Но чем же, интересно, берет та Эйра? Только красотой своего тела? Но и Лора выглядит на пять с плюсом. Что лучше — красивая и чувственная, или очень красивая и холодная? Данг бы, например, решил этот вопрос в пользу Лоры.

— Ты сегодня одна? — поинтересовался Арамис.

— Милый, — она подошла к его креслу и, сев на подлокотник, обняла его за плечи, — а я тебе совсем не нравлюсь?

— Что ты, Лора, — смутился тот, — ты вот у Данга спроси, как я о тебе отзываюсь. Ты самая лучшая здесь. На Эйру только смотреть приятно, а все остальное… — Он махнул рукой, — просто хотелось аккупунктурный массаж.

— Мэйлинь сейчас на вызовах. В салон сейчас ходит мало людей, все девочки поразъехались по клиентам. Только мы с Эйрой тут как сменные дежурные.

Интонации ее голоса были слишком вычурными, а движения — чересчур грациозными, в глаза бросалась явная переиграиность. Такое бывает у начинающих актрис, которые слишком стараются играть, когда не пришла еще настоящая естественность — признак зрелого мастерства.

«Нет, эта девочка определенно чем-то занималась на сцене, — отметил Данг, — пластика изумительная.»

Мужчины нисколько не волновались на тот счет, что их четверо, а девушка одна, — было видно, что они не сомневались, что их обслужат по высшему разряду.

— Лора, — поднял свой бокал Философ, — я хочу выпить за тебя. За ту женщину, которая не притворяется, что любит, а на самом деле дарует любовь для всех нас! За ту, владеющую внутренним огнем, о которой я когда-то читал в древних балладах…

Данг немного напрягся при последних словах Философа. Он только сегодня днём встречался с «владеющим огнем». Оказаться же с «владеющей» в однои постели ночью было как-то чересчур даже для Данга.

Лора перегнула свой гибкий стан и, наклонившись к Философу, нежно поцеловала его в губы.

— Спасибо, — тихо сказала она, — мне порой так не хватает таких слов. А что за баллады ты читал?

— О! — воодушевленно начал рассказывать тот, — это было еще в те далекие времена, когда еще не было письменности, государств, когда бродили по земле первобытные племена охотников. Они жили в пещерах и шалашах и готовили себе пищу на костре.

Философ выдержал долгую паузу и обвел взглядом собравшихся. Все заинтересованно слушали. Времени было еще много, вести девушку сразу в комнаты здесь было не принято — почему бы не послушать очередную байку, тем более что Философ большой мастер на них.

— Так вот. Огонь занимал очень важное место в жизни людей. Его добывали трением, а это ведь адская работа — попробуйте сами. Но одно племя было умнее других — они научились высекать искру из кремня. О! Вы и представить себе не можете, какое это было по тем временам ноу-хау! Вы полагаете, они поделились своим секретом с другими племенами? Как бы не так! Все племена воевали друг с другом, и дарить такое врагам дураков не было. Но разведка противника донесла, что их недруги овладели мгновенным огнем, и началась охота. Они посылали своих агентов в стан умного племени, но у них ничего не получалось, потому что вождь, ас контрразведки, моментально раскрывал все козни врагов. Но он поймал, что их будет все больше, ведь мгновенный огонь — слишком лакомый кусок для всех остальных племен. И тогда он пошел на хитрость.

Он приказал построить из камней пирамиду и объявил ее Храмом Бога Огня. Он велел собрать все волшебные камни в ней и под страхом смерти запретил выносить их оттуда. Он велел отобрать несколько жриц, и только им дозволялось входить туда внутрь и производить таинство. Он умело пустил слух, что любого мужчину, а также не-жрицу женщину, осмелившихся переступить запретную черту, постигнет кара от Бога Огня. Это были не пустые угрозы — то умное племя изобрело и лук, пока никому не известный, и скрытые от посторонних глаз стрелки метко поражали коварных лазутчиков при пересечении ими линии охраны. Это надолго подействовало. Но подумайте, — он поднял вверх указательный палец, — Как отбирали женщин в жрицы? Кстати, тогда и возникла пресловутая древнейшая профессия.

Все заинтересованно молчали.

— Неужели всех путан в пирамиду загнали? — подал голос Профессор.

— Никто их туда не загонял, они только совершали в ней таинство, а жили, как все. Да, они были путанами. Но подумайте, какие путаны могли быть в первобытном племени? Тогда был единый род, любой достойный воин мог взять себе на ночь любую понравившуюся женщину. О недостойных я не говорю — таких там долго не держали. И это вовсе не снимало с женщин обязанности другой обязательной работы — шитья, ловли рыбы, собирательства ягод и грибов, обустройства жилищ. Но среди них были и особые, их воины буквально боготворили и освобождали от всех тяжелых работ. Так какими же были эти немногие? Писаные красавицы? Да, они были по-своему красивы, но и любая другая имела свою отличную от других красоту. Умны? Нет, не все и не во всем. Они просто владели особым даром. Который имеет отдельную природу от ума и внешней красоты. лишь гармонируя с ними. Их дар заключался в искусстве разжигать в мужчинах их внутреннюю силу, он вдохновлял их на подвиги, они совершали под воздействием этой силы такие поступки, что потом сами поражались, на что оказались способны. И когда сказители воспевали подвиги воинов, они всегда выделяли в балладах тех женщин, без которых мужчины никогда бы не стали героями. И когда из недр Пирамид выходили эти прекрасные жрицы, то все уже верили в то, что факелы в ихних руках зажжены от внутреннего божественного огня. И тогда родилось новое имя — «Елена,» так обращались к ним благодарные жители племени.

Мужчины все встали и восторженно зааплодировали. Лора встала с подлокотника кресла, опустилась на колени перед Философом и поцеловала ему руку.

— Ты просто чудо, Философ, — прошептала она и подняла на него свои бездонные очи, — как бы я хотела провести эту ночь только с тобой. Но…

— Ну что ты, Лора, — он нежно погладил ее по длинным волосам, — мне было совсем не трудно посвятить тебе эту легенду. Ты сделала для меня во сто крат больше.

Лора встала с колен и села в свободное кресно.

— Ребята, как же я вас люблю… Я уже вся ваша, делайте что хотите.

Арамис встрепенулся, и приняв бравый вид по-гусарски подошел к ней.

— Сударыня, разрешите пригласить вас на танец. Надеюсь, мои друзья не особо здесь заскучают.

Конечно, Арамис. Ты всегда и везде был первый, — Лора встала и, обняв его за плечи, прошептала, — Неси меня, милый…

В комнате стало тихо. Профессор молча листал «Плейбой», Данг решил пока поболтать с Философом, собеседником тот был явно не ординарным.

— Слушай, пока все заняты, не расскажешь ли ты о своей философской концепции?

— Запросто. Только давай возьмем еще по коктейлю. А то без поллитры… — не закончив крылатой фразы, Философ весело рассмеялся.

— Данг ничего не имел против. Официант моментально поставил еще по «Мартини» и убрал пустую посуду со стола.

— Все случилось как бы в один день. Совсем незадолго до моего переселения сюда. Я уж не знаю, как это случилось, то ли от сексуальной тоски, то ли от проблем на работе. А скорее, от всего сразу. Но в один прекрасный день я вдруг сделал научное открытие.

— В какой области?

— В философии, какой же еще. Хотя у меня неь соответствующего образования. Но я вдруг нашел, что все наше мышление очень слабо, привычная логика не дает решать насущных проблем. А я вдруг увидел, что есть и другая логика.

Данг молча смотрел на него. На языке так и вертелся глупый вопрос «какая?», но Данг не давал ему вырваться.

— Я бы назвал ее диалектикой. Но диалектику уже кто-то открыл, то ли Маркс, то ли Ленин, больше я никого и не читал. Но в любом случае их диалектика была слабой. Она заключалась в дилемме «или — или». Или плюс, или минус, либо верх, либо низ, все имеет противоположные стороны. Выбирай любую, какая нравится. Либо добро, либо зло. Как отрезок с двумя точками по краям. А посередине отрезка — точки компромиссных решений.

— Да, представляю, — сказал Данг, — Пока все просто.

— Так вот, я открыл, что сам по себе плюс или минус, а тем более компромисс ровно ничего не стоят. Проблему надо схватить одновременно за оба конца.

— Минуточку, — не совсем понял Данг, — А если на каких-нибудь конкретных примерах?

— На примерах… Знаешь, это просто, когда понимаешь суть, а вот объяснить ее свежему человеку — самое трудное. И как ни странно, лучше начинать со сложных примеров. Вот, скажем, диалектика Маркса. Он ввел закон единства и борьбы противоположностей. И затем, на его основе разработал учение о классовой борьбе. И так увлекся этой борьбой, что тут же позабыл о единстве. Ленин, который реализовал эти идеи, о нем и вовсе не думал. Что получилось, всем известно.

— Черт побери… — мозг Данга уже заработал на всю катушку, — Конечно, у предпринимателя и наемных рабочих есть противоречия. Но существуют и общие интересы — повышение прибыли, например. Тогда первому станет выгодно хорошо платить вторым, улучшать их условия труда, образовательный Уровень сейчас ведь век машин. А тогда толковый рабочий может дать еще большую прибыль. А если хозяин будет все гробастать себе? Голодным все по фигу, повышать прибыль нет смысла, проще грохнуть хозяина и…

— Верно. Но это уже частный случай, я как раз сейчас разрабатываю модели структурных революций…

— Чего-чего? — напрягся Данг.

— Чуть позже я объясню. Ты постарайся понять общий смысл — сама по себе борьба или единение классов не имеют никакого смысла. Только на основе полного их синтеза можно строить нормальный социум. Ладно, — махнул рукой Философ, — К этому мы еще вернемся. Давай рассмотрим любую жизненную проблему, которая кажется неразрешимой. О! — воскликнул вдруг Философ, вот, кстати, простейший пример — тот пресловутый основной вопрос философии — что первично — материя или идея? Все спорят на эту тему уже много веков, и никто никого убедить не может. И никто до сих пор не понял, что если неглупые в общем-то люди так долго думают значит, каждый из них прав. Это просто, опять же две крайние точки одного отрезка. И если схватиться одновременно за две крайности, все станет ясно. Мысль — это тоже материя. Очень тонкая, незаметная, но это уже вопрос техники. И стоит ли терять время на ненужные споры?

— Тогда выходит, что все, о чем мы мыслим, где-то реально существует во вселенной? — уже схватив суть, Данг продолжал: — Я знал про что-то подобное, но принимал все это за чистую абстракцию.

— Хорошее замечание. Кстати об абстракции. Бывают ситуации, когда они превращаются в реальность. А реальность — в абстракцию.

— Знаешь, на примерах я быстрее понимаю, — признался Данг.

— Да ради Бога. Это только со стороны мои слова кажутся сплошным бредом, а все ведь сводится к действительно насущным проблемам. Вот скажем, играл я в волейбол. Играл я, прямо говорю, неважно. Не видел летящий мяч, не был поставлен удар — я вообще на площадке чувствовал себя последним. И вот однажды во время игры мне пришла в голову странная с виду мысль. Что надо играть не с соперниками, а с мячом. Играть так, что будто бы ничего, кроме него, на площадке не существует. Что все остальные игроки — чистая абстракция. А мяч — единственный' реальный объект. Ну и я, конечно. При такой постановке вопроса уже невозможно было выиграть или проиграть соперники-то превратились в абстракцию, у кого выигрывать-то? А мяч — вот он, живой, летит ко мне неизвестно откуда, я посылаю его ударом назад, он медленно растворяется в воздухе… Потом опять, так же медленно увеличиваясь, появляется с другой стороны. Я уже не думал о том, как выглядит моя игра со стороны, ведь мои соперники и партнеры абстрактны. Еще удар! А если подкрутить? А если послать его чуть левее, откуда он после появится? Время замедлилось, представляешь? Пока мяч появлялся, я успевал прикинуть несколько вариантов своих ударов, и неторопливо посылал его обратно в пустоту, я был в полном восторге от такой игры. И вдруг мяч исчез…

— Куда? — машинально вырвалось вдруг у Данга.

— Он тоже превратился в абстракцию. А точнее, в математический вектор — это ведь чистая абстракция, верно? И я уже видел одновременно момент нанесения удара соперником на том конце площадки и точку, куда этот мяч прилетит — именно как единый вектор. Две крайние противоположные точки были схвачены воедино — что-либо противопоставить мне при таком видении было невозможно.

— Да, — протянул Данг, — Ты, наверное, играл, как Бог?

— Да, потом так и сказали. Но в момент игры я совершенно об этом не думал. Полностью исчезло чувство своей важности, оно по сути тоже превратилось в абстракцию. Реальными тогда были только вектора сил.

Неплохо. Надо будет попробовать. А, скажем, в рукопашной?

— А вот поинтересуйся у Арамиса, у него «черный пояс». Он пробовал применять это в спаррингах, долго не получалось… Ведь такой бой вполне можно смоделировать языком векторной алгебры. А если ее видеть? Враг исчезает, остаются вектора, все удары известны в самый момент их зарождения, и полно времени нейтрализовать их своими. И к тому же — перед ними не чувствуешь страха.

— То есть как?

— А кого бояться? Человек привык опасаться кулаков, это уже в подсознании сидит. А тут кулаков нет. Одни векторы. А уж их опасаться привычки нет и быть не может. Арамис через год тренировок после моих объяснений стал чемпионом Града.

— А я и не знал.

— Он ничего не говорил? Молодец, — довольно отметил Философ, ненужная похвальба может все испортить.

— Каким образом?

— Видишь ли, она невольно концентрирует мысли на эго — одной точке. И сразу же исчезают другие. А одна точка — отсутствие каких бы то ни было векторов. Настоящей силы. Ладно. Давай сюда свою самую неразрешимую проблему, сейчас мы разложим ее по косточкам. Только не спрашивай, как обустроить Россию, — засмеялся Философ, — это я тебе и так расскажу. Пока давай личную. Я не прошу служебных тайн, сможешь все сформулировать в самом общем виде.

— Ну, хорошо. Допустим, мне противостоит крайне сильный противник. Шансов победить его практически нет. Мои действия?

— Очень хороший вопрос. Потому что очень примитивный. Парадокс в том, что на самом деле такие простые для понимания проблемы решать значительно сложнее, чем, скажем, социальное переустройство мира. Берем лист бумаги и рисуем. Вот мощная стрелка, это вектор силы, она нацелена на точку, на тебя. Ты можешь уйти с линии вектора?

— Нет. Мне необходимо самому одолеть ее.

— А вот это уже совсем другая проблема. Ладно, подумаем. Тебе нужно найти более сильного союзника.

— Исключено. Зачем я нужен более сильному союзнику?

— Я еще ни разу не сталкивался с абсолютной силой. Любому сколь крут он ни был, всегда что-то да не хватает. Того, чем вполне можешь владеть ты. Например… Вот, скажем, возьмем отношения человек — собака. Собака много ниже по интеллекту, но в некоторых делах до сих пор незаменима. Уже какое только оружие ни придумали, а все равно.

— Собака… — покачал головой Данг.

— Тебя это оскорбляет? Если уж ты влез в такие игры, то у тебя просто нет времени обижаться на что-либо. Ну ладно, оставим собаку. Сформулируй свою проблему более конкретно — что подразумевается под словом «одолеть силу»? Уничтожить ее? Отнести в сторону? Научиться управлять ею? Это совершенно разные вещи.

— В принципе, устроит любая. Но предпочтительнее, конечно, третья по счету, потом вторая, и лишь на худой конец первая.

— Ох, Данг, — засмеялся Философ, — Ты явно перетрудился. Были бы у тебя сейчас мозги чуть-чуть посвежее, ты бы уже сейчас все понял. Ты, я слышал, в электронике разбираешься?

Данг молча кивнул.

— Вот и представь себе схему простейшего усилителя.

Данг копнул себя по лбу и мысленно обругал себя идиотом. Конечно, работа транзистора… Еле заметное напряжение управляет мощным по силе током.

— Но ведь надо построить еще такую схему.

— Конечно. Но это уже будет не неразрешимая проблема, а просто работа, имеющая конкретную цель. Как разрабатываются такие схемы, занимается специальный раздел прикладной философии. Я-то рассказывал про азы.

— Прикладной философии? — не поверил Данг.

— Любая наук состоит из двух основных разделов: фундаментального и прикладного. Иначе это уже не наука, а трепотня сплошная. Но опять же, ты задал свой вопрос очень абстрактно, и ответ будет таким же: разрабатывай «усилитель», чтобы контролировать силу; направить её в сторону — это еще проще. Это чисто ваши военные хитрости. Уничтожить же ее без союзника просто не выйдет. Но это тоже не проблема — можно не ломать голову и спокойно ждать смерти.

— Безжалостная философия.

— Как и весь мир. Зато — искренняя.

— Ладно. Хорошо хоть, какое-то направление дает. А вот что там по поводу обустройства России? — хитро усмехнулся Данг.

— А, это… — махнул рукой Философ, — Это как раз из категории глобальных. Тут применяется другой прием — дробления проблемы.

— Это как это?

— Видишь ли, когда кто-то спрашивает с экранов TV, с полос газет и прочих СМИ «как нам обустроить Россию?», или там что-то еще, это значит, что или он хочет всех «обуть», либо просто не понимает, что говорит. Потому что на неконкретный вопрос просто не может быть конкретного ответа. Тут мы имеем дело с с социумом, а это — очень неоднородная категория.

— Так что, нет никакого выхода?

— Данг… — Недоуменно сказал Философ, — может, прекратим? Сейчас ты явно не в форме.

— Я все-таки попытаюсь. А то вдруг потом времени не будет.

— Да, время ценная вещь. Хорошо, попробую объяснить еще понятнее. Я не устану повторять, что любую проблему надо стараться сформулировать как можно более конкретно. А что тот или иной политик подразумевает под словом «Россия»? Кстати у русских есть одна беда — короткая память. И отсюда наказание невиновных и награждение непричастных. Вот, скажем, я никак не могу понять, за что Юрию Долгорукому поставили такой памятник. При нем Москва ведь была лишь станционным двором, где Юрий, суздальский князь, останавливался при своих поездеках на киевский юг и обратно. И первое упоминание и заключалось в том, что он приглашал своего союзника — князя новгородского Святослава: «Приди ко мне, брате в Москву». Да, Долгорукий заложил в 1156 г. град пониже устья Неглинной, но мало ли кто из тогдошних князей чего не закладывал.

А ведь основатель Москвы как столицы — Иван Калита. Вот это была личность! До сих пор восхищаюсь…

Ладно, мы отвлеклись от темы. Сейчас мало времени разбирать этот вопрос от и до. Потому попытать дать сразу ответ. Давай сначала прикинем, как танкретно представляется это самое обустройство?

— Чтобы люди жили свободно и богато, чтобы были изданы условия для максимальной реализации их возможностей…

— Стоп-стоп. Необходимо дальнейшее дробление. Что значит жить свободно и богато? Разные люди это понимают совершенно по-разному.

— Голландский вариант. Живи, как хочешь, но не мешай жить другим.

— Ясно. А богато — это как? Для Рокфеллера, например, и миллионер нищий.

— Опять же средний европейский уровень.

— И при этом — все условия для самореализации? Нет ничего проще.

— Как это? — Удивился Данг.

— А вот так. Начнем с малого. Как мы знаем, ценности создает труд. И это действительно так. Вот и попытаемся построить идеальную структуру управления. Возьмем, к примеру, радиозавод — просто это мне ближе всего. Каждый выбирает себе работу сам в соответствии со своими талантами и желаниями. Кто-то печатает платы, кто-то их травит, кто-то набивает, а кто-то — паяет. А потом — все это надо собирать в конечный продукт. Да, чуть не забыл — надо же еще собирать комплектующие для всего этого. И еще сбыть готовое изделие, чтобы получить доход. Вот уже тебе семь операций. Если у нас кустарь одиночка, который в равной мере владеет всем этим, то и никаких проблем. Но таких крайне мало, чел веку свойственна более узкая специализация. И вот представим себе, что существует производственный цех, отделы снабжения и сбыта. Для того, чтобы заниматься только своим делом, и не тратить время на все вопросы, неизбежно возникающие при взаимодействии отделов, рабочие нанимают себе координатора. Они составляют договор, в котором четко описываются все права и обязанности координатора бригады. И после этого координатор пользуется безграничными диктаторскими полномочиями — но только в строго отведенных ему рамках, которые сочли надобным поставить ему члены бригады. Ведь с одной стороны, в настоящем деле любая демократия только вредит, ведь сплошь и рядом приходится сталкиваться с нестандартными ситуациями — а для того и нужен руководитель, в обычных случаях вполне хватает четко разработанной инструкции. А при демократии уйма времени теряется на бесполезную трепотню. С другой стороны, вне рамок этого договора координатор уже не имеет абсолютно никакой власти, он равный всем остальным. Он не может, скажем, заставить свою секретаршу не то что стать раком, но даже бегать за куревом, если только, конечно, она сама заранее не подписала такой пункт договора. На этот счет необходимо разработать четкие и простые законы.

— Которые любое начальство навострилось обходить.

— Нет, эти законы обойти будет невозможно. Хотя бы потому, что нормальным людям станет выгодно по ним жить, и очень невыгодно хоть как-то нарушать. Кстати, необходимо также будет ввести такой принцип: мера ответственности за содеянное прямо пропорциональна социальному статусу. Посуди сам — если огородник-единоличник что-то и намудрит во время посевной на своем огороде, то его накажет сама природа, и никому, кроме него самого, от этого плохо не станет. Закону тут и делать нечего, А если агроном подписал договор о координации с бригадой крестьян? Он ведь полновластный диктатор — если он прикажет сажать капусту вверх кочерыжкой, то рабочие обязаны будут выполнить этот приказ. А когда вместо урожая оказется пшик, тут-то и вступит в силу закон. А руководителю, по условиям договора, нет никакой лазейки свалить ответственность на кого-то другого. За последствия отвечает он лично.

— А секретари, консультанты…

— Да сколько угодно. В принципе, он может набрать хоть сто советчиков, но юридически отвечает только он, и никто другой.

— А платить всей этой ораве кто будет?

— Опять же он. Ведь по договору деньги выделяются лично ему, и их должно хватить на необходимое оборуование и штат. И пусть думает, какую там технику ему надо иметь, а без какой можно обойтись, то же самое и с референтами. А если бригада потерпит убытки по его вине, он будет обязан компенсировать все затраты, которые понесли конкретные люди и фермы-партнеры.

— А если по вине бригады?

— Не забывай, он ведь диктатор. Если те, кто его нанял, не будут выполнять его приказы, договора разрываются, и теперь уже бригада платит ему штрафные.

— Вроде пока все крепко. Но это в бригаде. А если взять все государственное устройство? Там ведь все сложнее.

— Только в чисто техническом плане. Принцип абсолютно тот же. Народ ведь не такой дурак, как любят представлять его газетчики. По-крайней мере он знает, что ему надо для жизни, и такие вещи, как армию для защиты от внешних врагов, полицию для безопасности каждого, медицину, образование, науку и искусство никто в массе не отвергает. Кроме последних придурков, а их, к счастью, не очень много. И люди будут с удовольствием платить за все это, и неплохо платить. Но только уж, допустим, если в армии и полиции будут служить действительно воины, а не раздолбаи. А воины разберутся, сколько им нужно людей и мастеров для своего дела. И генералы не смогут строить себе дом за чужой счет. Во-первых, настоящему генералу должно хватать зарплаты и на особняк, и на «мерседес». Во-вторых, на таких уровнях мера ответственности будет чрезвычайно высокой. Грубая ошибка — смертная казнь.

— За ошибку? — поразился Данг.

— Именно так. Все координаторы должны четко представлять, чем именно они отвечают за свои ляпы. Что можно простить простому работяге, нельзя прощать тем, кто выше. Чем длиннее шесток, на которм сидит координатор, тем, по сути, большее число людей зависимы от его действий. И эти люди вовсе не обязаны платить по его счетам.

— За умышленное преступление — я согласен, можно их и казнить, возразил Данг, — Но только за ошибку — это жестоко.

— Нет, не жестоко, а безжалостно. Это абсолютно разные вещи. Ты думаешь, я такой садист-маньяк, что просто сгораю от нетерпения вешать на фонарях дураков-правителей? Вот, скажем, такой пример. Возьмем программиста, который сочиняет на компьютере какую-нибудь «игрушку». Он может ошибаться сколько хочет, если он выпустит свое творение с браком, ничего страшного не случится. Ну, вернут ему все дискеты и потребуют назад деньги, только и всего. А если, скажем, он занимается космосом? Или ядерными ракетами? И абсолютно неважно, насколько велика будет ошибка. Может, он просто закорючку не там, где надо, поставил. А результат будет один. Но если наука безжалостна к программисту, то почему мы должны жалеть своих руководителей? Но конечно, никаких самосудов, бунтов и революций все в соответствии с законом. И условием договора. Координатор гоняет своих нанимателей в хвост и в гриву, пообещав к такому-то сроку определенный результат. Конечно, с определенным коэффициентом погрешности. Вышел за эти пределы — мажь лоб зеленкой. Выполнил — бери мешок денег и, если есть силы, вот еще договор. И система строится снизу вверх. Рабочие платят непосредственным начальникам, те нанимают координаторов второго уровня, те — также, до самой верхушки пирамиды. И это будет уже правильная пирамида. Работяге нет дела до действий президента, он его лично не знает и выбирать не может. Он соприкасается только с непосредственным начальством, и на время контракта признает его власть. Но срок пришел, и пожалуйста к ответу. И никаких ссылок, что вышестоящее начальство жить не дает, ты ведь сам его и нанимал.

— Да, страшная система, для начальства.

— Для настоящих мужиков — именно то что надо. Сам думай, сам принимай решения и претворяй в жизнь. Власти хватает, и давить на тебя никто не в силах. А без настоящей ответственности за свои поступки люди до старости остаются детьми. Не хочешь — иди на самый низ. Там тоже неплохо — отвечай сам перед собой, а во внерабочее время никто тебе не начальник. Если законы, конечно, не нарушаешь.

— Прямо утопия какая-то, — задумчиво сказал Данг.

— Нет, это четко разработанная концепция. Будет время — заходи, познакомишься с нею по-настоящему.

— А как насчет частной собственности?

— Хороший вопрос. Она остается только тем, кто производит прибавочную стоимость. Координаторы довольствуются только зарплатой и прочими оговоренными выплатами. Но это будут действительно очень крутая сумма. Президент, например, вполне легально будет иметь один процент прироста.

— Речь идет о масштабах всего государства?

— Именно, и абсолютно законно. Это гораздо выгоднее ныне существующей коррупции при грошовой зарплате. За такой куш найдутся люди, готовые поставить голову на кон. И плюс, опять же, высочайший авторитет, любовь граждан. Отдельные льготы. Вот такая теория в самых общих чертах.

У Данга немного пересохло в горле, он сделал несколько глотков «Мартини», закурил и в упор посмотрел на Философа.

— Но как это осуществить на практике? Власть имущие с таким поворотом дел никак не согласятся, они уже и так диктаторы и безо всякой ответственности. Опять народ к топору звать? И вообще это очень смахивает на построение коммунизма.

— Внешне да, а по сути все наоборот. Коммунисты только мутили голову народу подобными лозунгами, скинули прежнюю верхушку — и взяли власть. И еще отняли у народа всю собственность, фактически забрав ее себе в руки. И что бы они ни болтали о ее полной отмене, она никуда не исчезла, просто приняла завуалированную форму. Как в средневековом Китае — там ведь тоже не было никакого частного права, всем владел император. А коммунисты поступили еще хитрее — теоретически всем владел «народ»… но это нам неинтересно, про это уже сотни раз говорили и писали. Нет, моя концепция предлагает именно народную частную собственность. Но опять же никакого колхоза — кто чем владеет, тот за то и отвечает.

А что касается осуществления этой утопии на практике… Это опять-таки совершенно другая наука. Прикладная. Она опирается на мой базис и учитывает все конкретные условия той страны, где будет проводиться такая структурная революция. И учитывается в мельчайших подробностях — любая ошибка действительно будет дорого стоить. И платить придется и золотом, и кровью. И в первую очередь — своей собственной.

«Ну вот, именно этого я так долго и ждал. Он все-таки прокололся, — со странным чувством отрешенной радости подумал Данг, — все так и есть. Это будет действительно „сладкая парочка“. Философ и Дим Назаров. „Структурная революция“… Правда, относительно вкуса этой парочки настоящей определенности нет. Кому-то она и покажется медом, а для кого-то это будет вкус цианистого калия. А я-то голову ломал, как Назаров собирается захватить власть, он ведь по сути лесной воин, социума не знает. А тут ему уже готовый идеолог. Сам по себе Философ безвреден — у него нет качеств политического лидера. А у Назарова — все наоборот. А вместе — это же бомба с детонатором! Стоп. А если это был не прокол, а все совершенно сознательно?»

Хотя Дангу было впервой слышать такие рассуждения, и он действительно очень сильно устал за последние две недели, он все же оставался прежним Дангом, — схватывал мысли на лету. Все эти идеи в чисто абстрактном плане ему очень нравились, в любое другое время он с удовольствием бы включился в тему, и может, сам бы подкинул Философу пару-тройку идей. По сути, в жизни Данг сам пользовался схожими приемами решения проблем, только никогда не задавался целью сформулировать это в научную теорию.

Но еще в самом начале этого разговора интуиция стала подсказывать ему, что не просто от нечего делать стал распространяться Философ о своих изысканиях. И когда первоначальная абстракция перешла в область социальных переустройств, Данг уже не сомневался в существовании тесной связи между своим собеседником и хозяином Красного Здания. И на протяжении всего разговора притворялся таким вот простачком. Не полным шутом, конечно, а немного тугодумом, который с первого захода не въезжает в столь непривычную логику.

И Данг добился своего. Сейчас Философ слово в слово повторил Назаровский термин «структурная революция». То есть сам термин, конечно, не Назаровский, просто Данг впервые услышал это именно от него. Что же, Философ, хотя и самородок, не безо всякого образования и опыта, такой прокол вполне естественен. Но почему так поздно? Он был бы естественен и в начале разговора, да не один, а целый ряд проколов… А если Назаров их контролирует с помощью своих духов? В таком случае, он сейчас ведет очень тонкую игру. Но с какой целью? Данг — офицер МВД, к тому же опора и надежда Чачуа. И к тому же, умный офицер, это всем известно. А рядом — Арамис, тоже очень неглуп, плюс чемпион Града по каратэ. И в обычной оперативной работе сто очков вперед Дангу даст. А здесь в салоне — никого. Данг уже успел прокачать ситуацию насчет возможных засад — нет, все чисто. Назаров уже открытым текстом говорит Дангу о начале своих действий в самое ближайшее время. Господи, но зачем? Показать, что он уже не боится Данга, что плевать он хотел на этого великолепного, творящего чудеса Данга? Опять не проходит. Не тот он человек, чтобы бравировать своей крутизной лишний раз. Это настоящий стратег, и прекрасно знает все правила этой науки. И вообще, на кой черт он вызвал Данга к себе на зону? Чтобы лично прокачать его? А на что же его хваленые духи? Нет, ничего не понимаю. Но раз игра пошла так открыто, придется идти ва-банк.

— Скажи, — нарушил продолжительное молчание Данг, — а вот про какой-нибудь аспект разработки «структурной революции» ты можешь рассказать? Чисто абстрактно, без какой-либо конкретики?

— Опять же, сформулируй вопрос как можно более точно.

— Попробую. Любой передел власти и собственности сопровождается большой кровью — ты и сам это говорил. Как же удастся избежать этого?

— Опять не конкретно. Вообще без крови не обойдешься, но ее хватает и в мирное время в любой стране. Поэтому дурную кровь пустить все равно придется.

— И кто же будет определять качество крови?

— Уголовное право и никто другой.

— Хорошо. Но те, кто сейчас у власти, пребывают в полной уверенности, что болеют за свою страну всей душой, а учитывая их опыт, никто лучше не сможет править страной.

— Да ради Бога! Пусть берут к своей власти такое же количество личной ответственности, о которой я говорил — никто их просто так наказывать не собирается.

— А зачем им это? Власть-то и так есть. И богатство.

— Богатство у них будет не меньше прежнего, и совершенно законно.

— Но личная ответственность?

— Тогда пусть не трут нам мозги, что «болеют за страну». На самом деле за себя, любимого. Кстати, — снова оживился Философ, — А зачем таким людям власть вообще? Мы же, по сути, ничего не отнимаем у координаторов: богатство остается, уважение в обществе — тоже. И к тому же, оно будет действительно заслуженным. Да и ответственность по сути не меняется. Количественно, я имею в виду. В верхах власти всегда такая грызня, чуть шаг в сторону — голова полетела. Только это все тайно делается, но претенденты на престол досконально знают правила таких игр, но никого это не пугает, все равно лезут вверх. Риск тот же, но при моей структуре руководитель будет заниматься только делом, не тратя драгоценного времени на политические интриги. Кого это не устраивает?

— Но ведь вне своего дела координатор юридически равен всем остальным?

— Конечно.

— Тогда исчезает абсолютная власть.

— Вот! — поднял указательный палец вверх Философ, — Вот мы и добрались до сути. Теперь, опять же, используя прием дробления, давай разложим по полочкам это высокое на первый взгляд понятие — абсолютная власть. Я обещаю, что после всей этой нудной философии мы немного посмеемся, когда вычислим в этом понятии ключевую точку.

— Давай попробуем, — с энтузиазмом подхватил инициативу Данг, Представим себе этакого кровавого тирана на троне. Все падают перед ним ниц, любые прихоти исполняются без промедления.

— Очень хорошо. Можно вспомнить даже конкретные исторические примеры: Калигула, а то и Гитлер… Кстати, такой образ правления обычно кончается полным крахом, и не ведет ни к славе, ни к богатству. И ни о какой личной свободе не может быть и речи. Вокруг ведь полно таких же хищников, с хваткой только чуть-чуть послабее. А обстоятельва в любой момент могут измениться — таких примеров тоже полно. Зачем же они тогда хватаются за абсолютную власть?

— Действительно, — Данг на секунду задумался. — Логика у Философа была железной — может, они просто находят удовольствием издеваться над людьми?

— Очень хорошо. И не так примитивно, как кажется на первый взгляд. Мы с тобой брали самый крайний вариант такой власти, но практически у каждого, даже самого либерального царя в подсознании сидит этакий очень древний садомазохистский комплекс. Он может ничего про это не знать, и быть самым просвещенным и высоконравственным, но этот комплекс всегда выливается в той или иной форме — это уже зависит от его натуры и широты взглядов. Фактически это ничто иное, как утверждение своего «я», об этом более-менее толково объяснил еще доктор Фрейд. Вот для этого и нужна абсолютная власть.

— Значит, все правящие круги заражены…

— Ты неисправимый оптимист, Данг, — захохотал Философ, — в этом случае и проблем-то особых не было бы. И дедушка Ленин был бы действительно первым гением всех времен и народов. Этим заражены практически все люди — боюсь, что и я, и даже, не обижайся, ты. Все мы хотя бы подсознательно хотим кого-то подавлять. И было бы странно, если бы это оказалось не так, на этом пещерном комплексе строилась вся наша цивилизация.

— Ну кто же будет тогда заниматься такой структурной перестройкой? невольно воскликнул пораженный Данг, и тут же пожалел — это был уже чересчур откровенный вопрос.

— А вот люди и будут. В процессе эволюции всегда были переломные моменты, когда живым существам приходилось менять не только привычки и образ жизни, но даже свои гены. В полном соответствии с теорией Дарвина. Иначе — смерть.

— Но тогда это будут уже не люди, — грустно сказал Данг. Он почему-то вдруг вспомнил о Люденах

— Все не так уж и страшно. Совсем не обязательно грубо ломать этот комплекс, достаточно изменить направление его вектора. Пусть он будет направлен на подавление не себе подобных, а сложных жизненных проблем — чем не причина для самоутверждения? И еще людям надо научиться любить друг друга. Это уже христианский принцип, в нем тоже очень много смысла. Даже несмотря на любые попытки в дальнейшем всячески извратить его.

— Кастати, о любви. Ты не против, мы переменим тему разговора? — Данг уже понял, что Назаров действительно контролирует этот разовор, и больше никаких проколов не будет.

— Нисколько, — еще больше оживился Философ, — любовь — это вообще моя любимая тема. И самая серьезная — структурная революция, например, это сущая ерунда в сравнении с ней…

«Есть прокол!» — мысленно закричал Данг, — «Но когда же все начнется?»

— Вот, например, Лора, — продолжил Философ, — Эта девушка действительно умеет любить. Правда, за деньги, но по сути, почти все женщины хоть немного проститутки. Берут если не деньгами, то подарками, социальным положением, вниманием к себе и всем прочим. Причем опять же совершенно подсознательно — в глубине души они считают себя на сто процентов честными женщинами. Но в партнерстве настраиваются прежде всего на себя, на удовлетворение своих желаний. А за удовлетворение желаний партнера, опять же подсознательно, ждут платы. Мужчины опять же ничем не лучше, и поступают точно так же. Отсюда — сам знаешь что… Лора же поступает с точностью до наоборот — сначала берет плату, а потом полностью настраивается на своего партнера. Она не играет в любовь, она действительно любит. И что ее занесло в Град, на Земле бы царицей стала. Как Таис Афинская. Или Клеопатра.

«Нет, Назаров навряд ли закроет бордели», — пришла вдруг неожиданная мысль Дангу, — «Этот „серый кардинал“ без них и прожить не сможет».

— А вы ее тоже любите?

— Я знаю, по крайней мере, тридцать мужчин, которые ее действительно любят.

— И что, никакой ревности? Как же вы ее делите?

— Да было, конечно, — смутился Философ, — Даже до драк Доходило. Но потом собрались и решили, что лучше есть торт в компании, чем говно в одиночку.

— Что ж, вполне здравая мысль, — согласился Данг, — Меня удивляет только одно. Если Лора так бесподобна, то как она соглашается делить лавры с другой примой — Эйрой? Насколько я понимаю, таких девушек единицы даже на Земле, а тут две в одном салоне… И кто такая Эйра? Арамис говорил, что в любви она холодна, чем же она берет?

— Эйра, пожалуй, единственный человек в Граде, который остается загадкой для меня самого. С виду — действительно ожившая ледяная статуя. Прекрасная статуя. Я не знаю мастера, который мог бы изваять такую. Это та красота, которая ослепляет взор и леденит душу.

— Она жестока?

— Нет, что ты. Она вообще вне добра и зла. Какая-то нечеловеческая отрешенность везде, кроме постели.

— А там?

— Вот не могу точно сказать. Она не груба, не безразлична к мужчинам, нет, что я говорю, — Рассмеялся своей глупости Философ, — Да она чувствует их лучше Лоры!

— Это как это?

— Да, конечно же, как же я раньше не сообразил. Это только внешне кажущийся лед, на самом деле это свет…

— Свет?

— Есть огонь, который греет, а есть холодный свет, пронизывающий мрак, как луч мощного неонового фонаря. Сам по себе секс с ней довольно скучен, но при этом так просветляются темные уголки твоей души… Знаешь, я лучше прочитаю тебе стихи Колонка, петь я не умею, извини.

— А это кто такой?

— Самый талантливый бард Града. Тоже член этого клуба. Обещал прийти, да вот нет до сих пор. То ли «писабельное» настроение пришло, то ли загулял где… Вот, вслушайся, там между строк кое-что схвачено о ней…

— закончил читать стихи Философ.

— Причем заметь, Колонок совсем не любитель играть словами. У него обычно все четко и конкретно. Я думаю, что скоро ты сам познакомишься с его творчеством и поймешь, про что я говорю. А здесь — все размыто, перетекает из одного в другое… Какие-то окна, двери непонятные, и рифма нечеткая. А сама-то Энра внешне совсем не напоминает такую размытость. Колонку, видно, удалось проникнуть в ее душу.

— А другие мужчины?

— Господи, Ты Боже мой! — изумился Философ столь глупому вопросу, — Да кто же ходит сюда с такими целями? Получил, так сказать, полную сатисфакцию, чего еще надо-то? А вот, кстати, и наша парочка. Два часа, однако, крепкий мужик…

На пороге стояли Арамис с Лорой. Данг, глядя на эти безмятежно счастливые и в то же время утомленные лица, невольно позавидовал им.

— Ты только взгляни на них. Вот полное подтверждение моей философии полная гармония чистоты и порока.

— Философия в будуаре, — подколол его Данг.

— А здесь ей самое место, — весело захохотал Философ, — Я не шучу, внезапно посерьезнел он. — Тебе известно что-нибудь об энтропии?

— Конечно, — машинально ответил Данг, пораженный столь резкой переменой темы разговора.

— А закон неубывания энтропии предрекает тепловую смерть вселенной. Но есть могучая сила, противодействующая ей. Что это?

Данг задумался. Действительно, всюду происходит процесс распада энтропия ведь повышается. И пусть ученые не морочат головы, что это верно лишь для замкнутых простанств — насчет бесконечности вселенной они сами ничего точно не представляют. «С одной стороны, нельзя не признать, с другой, нельзя не согласиться»… Может, космос сам себе во спасение создал самоорганизующиеся структуры? Для борьбы со своей смертью? Да что же это за сила?!

— Жизнь, — вслух ответил Данг на свой собственный последний вопрос.

— Ну ты гений, — восхищенно покачал головой философ, покачав головой, — Такая простая мысль, а ведь целые толпы дураков, забросив насущные дела, ищут пресловутый смысл жизни. И не могут найти ответ, только потому, что видят лишь самих себя. А так как ничем полезным не занимаются, то и смысла в их конкретных жизнях действительно никакого нет, и искать тут нечего. А теперь заметь, в каких случаях эта чудесная сила становится наиболее мощной? Правильно, в момент соития. Само по себе оплодотворение яйцеклетки подобно мощному антиэнтропийному взрыву, а мы ведь при этом не знаем, что творится на более тонких энергетических уровнях.

— Каких уровнях? — насторожился Данг.

— Ты, конечно, слышал про мистические учения о тонких телах?

Данг утвердительно кивнул.

— В этом есть доля истины. Без тонких энергий жизнь вообще не могла бы существовать — в этом нет никакой мистики. Если отбросить всю ненужную шелуху, то можно привести такую аналогию. Возьмем, к примеру, приемник…

— Какой приемник? — на этот раз Данг не играл, ему действительно трудно привыкнуть к столь резкой смене тем в речи Философа.

— Обычный, радио. Так вот, у приемника без труда можно найти по меньшей мере три тела. Физическое — там корпус, платы, детали. Энергетическое — это ток, поступаемый от источника питания. И, скажем, астральное, — обычная радиоволна. А вот толпы дураков до сих пор спорят, где находится душа — внутри тела или вне его, — снова расхохотался Философ, и, не удержавшись, с ядовитым сарказмом добавил: — И куда же девается радиоволна, если приемник выключен?

— Ну это немного примитивно.

— Согласен, — сразу посерьезнел тот, — Очень даже грубая аналогия. Но общий смысл понять можно.

— А что можно сказать про «радиостанцию»?

— Абсолютно ничего, — еще больше посерьезнел философ, — и вообще что-либо говорить про нее было бы уже настоящим богохульством. Все, над чем я шутил до этого, так, детские игрушки…

— Господа, а не надоело ли вам морочить друг другу головы? — перебил их уже пришедший в себя Арамис, — Ну-ка, любезнейший, — кивнул он официанту, — каждому по двойному… Что, лимит кончился? Ладно, за мой счет.

Друзья снова расселись за столиком.

— О чем это вы тут так мило беседовали? — поинтересовался Арамис, положив голову на грудь девушки.

— Кажется, о любви, — ответил Данг.

— Да он каждому морочит тут голову своей любовыо. Вот скажи, Философ, ты хоть кого-нибудь, кроме Лоры, обратил в свою веру?

— Арамис, а кем бы ты был без любви? Самым обычным боевиком, каких много, и чьи жизни стоят не очень дорого. Ты просто не хочешь себе в этом признаться.

— Ну, может быть. Но в городе найдется хоть один человек, который благодаря тебе поверил хотя бы в существование настоящей любви?

— Вот один — точно найдется.

— И кто же это?

— Марина Орлова.

— Из драмтеатра? — удивился Арамис, — Она в первое время работала здесь, в «Сельме», вы и встретились с ней только раз.

— Это была уже наша вторая встреча. Но этих двух уже оказалось достаточно.

— Хм… А где же была первая?

— В ресторане.

— В каком?.. — Арамис вдруг растерянно захлопал глазами.

— Да-да. Она-то и траванула меня клофелином.

— Ничего себе! — все пораженно замолчали.

Философ же, не дожидаясь всяческих неизбежных вопросов, сразу же объяснил, что конечно же, когда в тот самый день он пришел в салон и увидел новенькую, то она чуть не умерла тогда со страху. Но он вполне обстоятельно объяснил, что ничуть на нее не в обиде. Она-то ведь вовсе не хотела его убивать, да и все у них получилось бы, как надо, если бы он не вел себя как последний идиот. Так что вины его в случившемся здесь даже больше. К тому же, он нисколько не жалеет, что оказался здесь. Он смог реализовать свой талант и решить все сексуальные проблемы. А что касается Марины, то ей совершенно нечего делать в этом салоне, ей самое место в городском драмтеатре. (При этих словах у девушки опять покатились слезы. Она почему-то два раза провалилась на творческом конкурсе во ВГИКе, но так искусно разыгрывала «несчастную жертву» в ресторанах, что в конце концов и в самом деле стала ею). А Философ до сих пор считает себя обязанным ей за тот вечер, и поэтому поговорит за нее с госпожой Сельмой Нагель, которая, кроме этого салона, патронирует всем развлекательным заведениям Града.

— А вы так и не поженились? — оторвался наконец от «Плейбоя» Профессор.

— Нет, мы просто хорошие друзья, и не более того.

— Дела… — прищелкнул пальцами Арамис, — Я бы так точно не смог. Ну что, Данг, следующий тур вальса твой?

Дданг почему-то смутился. Он никак не мог понять причину своего смущения — во всяком случае в борделях ему приходилось бывать. И «иметь» одну девку на четверых тоже. А тут — все очень благопристойно, и женщин у него давно не было. Да еще таких! Таких, как Лора, у Данга не было вообще. И него не осталось никаких сомнений, что она сможет дать столько удовольствий, что не давала доселе никакая другая. И вдруг — какой-то ступор.

— Я тебе не очень нравлюсь, — сказала, опустив взор, Лора. В ее голосе не было ни радости, ни сожаления, — просто констатация факта.

— Это он просто так обалдел от твоей красоты, — подмигнул Арамис.

— Нет, — ответила та, — Он вообще ни от чего еще не балдел. Разве, ее голос вновь приобрел актерско-трагический оттенок, — Разве что от Эйры. Ты ведь ее хочешь, да?

— Да, — признался вдруг самому себе и всем окружающим Данг.

— Что ж, я сделаю все, чтобы помочь тебе.

Лора встала с кресла и, пройдя через комнату, скрылась за дверью. Через две минуты вернулась и, подойдя к Дангу, сказала:

— Я позвонила ей, — ее очи горели темным огнем, но не обжигающим, а очень греющим душу, — Через полчаса она будет ждать тебя в твоем номере. Ты не против? Эйра не может прийти в салон, пока я здесь.

Данг искренне поблагодарил ее. Он тепло попрощался со всей компанией и, пожелав приятно провести вечер, удалился. Полчаса вполне хватало на то, чтобы пешком добраться до отеля, где будет его ждать загадочная Эйра.

— Алло, Философ, ты меня слышишь? — чуть насмешливый голос зазвучал прямо в его ушах.

— Слышу отлично. Ты опять меня немного напугал, никак не могу привыкнуть к твоим «телефонным» духам.

— Это дело привычки. Скоро они будут казаться роднее самого телефона. Как тебе Данг?

— Очень и очень непрост. Прокололся всего один раз.

— Это когда, со «смыслом жизни»?

— Да. Для того, чтобы так быстро определить эту антиэтропийную силу, мало одного нестандартного мышления — надо еще хорошо чувствовать космос. Откуда такому взяться у простого офицера разведки?

— Да, все подтверждается. Но не это главное. Этот парень непрост до такой степени, что я уже не знаю, что с ним делать. У него действительно есть тайна личности.

— Он ее уже знает?

— Не до конца. У парня действительно на том свете была амнезия, вызванная переходом через пространственно-временной континниум. Сейчас он все вспомнил, и ему кажется, что это и есть его тайна. Это истина, но далеко не вся.

— А что же еще?

— А вот этого я не могу сказать даже тебе, ты извини. И не потому, что не доверяю, просто это запредельные вещи. Я и сам-то до конца не могу разобраться.

— А зачем ты мне все это говоришь?

— Чтоб ты знал, что этот парень может быть очень опасен. Есть один человек в Граде, который жаждет с ним встретится. До сих пор этого ему не удавалось по чисто техническим причинам. Но этой ночью их встреча обязательно состоится, вероятнее всего через двадцать минут. И тогда все, что мы затеяли, может полететь к черту.

— Да кто этот человек? Гейгер, Чачуа? Мы же все просчитали!

— Хозяйка салона.

— Сельма, эта кукла?

— Она-то как раз не кукла, в отличие от многих. Ей как раз есть, что терять. Сейчас она первая меценатка, покровительница искусств. И практически первая леди. В твоей системе ей эту роль не потянуть. |

— Откуда она все знает? Ее никогда не интересовала политика.

— Зато всегда интересовал Андрей Воронин. И сегодня у нее появилась возможность затащить его в постель. И если он встанет на ее сторону, наше положение может сильно пошатнуться.

— Вот уж не думал, что она так опасна.

— Она не опасна, но ей есть, что терять, и она это сразу поймет. Опасен Данг. Вообще-то ему до лампочки эта политика, лишь бы жертв поменьше было. Но Данг плюс Сельма — вот что серьезно.

— Но ведь Данг — не Андрей Воронин!

— Слушай, Философ, у тебя там часом мозги не поплыли? Или только в борделе ты такой Сенека, а как до дела доходит, так от страха вся философия к черту летит? Ты вот сам подумай, какого лешего вызывал Данга к себе на зону, что я такого нового мог от него узнать?

— Надеялся встретить земляка?

— Слушай, Философ… Это вообще ты, или нет? Таких глупостей я от тебя еще никогда не слышал. Какой это «земляк», я знал уже на второй день его прибытия.

— Тогда я просто не знаю. Не имею достаточного количества информации.

— Ну слава Богу, наконец-то я тебя узнал. Знаешь, мои духи почти безупречно работают, но в некоторых случаях они становятся даже глупее тебя — когда сталкиваются с тем, с чем никогда ранее не имели дел. Поэтому я и решил познакомиться с парнем поближе. Делать нечего, Философ, надо его убирать.

— Как?!

— Очень просто, есть у меня один дух на такие случаи. Ничего страшного не случится, жить и веселиться будет по-прежнему. Просто перестанет быть Дангом, вот и все.

— Жалко.

— Думаешь, мне не жалко? У меня такие люди на вес золота, да что там золото — это мелочь… Впрочем, есть другой путь — убрать Сельму. Но ее уже надо будет глушить мощно, чтобы совсем крыша поехала. Ты кого выбираешь?

— Не знаю.

— И я тоже. Она ведь тоже неплохая девчонка. Так что десять минут на раздумье — Сельма или Данг — потом связь. Кстати, как он?

— Ушел в свой отель.

— Он уже был с Лорой?

— Нет. В номере его ждет Эйра.

— Да что ж ты сразу не сказал, дурилка картонная? И мои духи тоже хороши — ничего не доложили. У них ведь тоже проколы бывают.

— А это меняет дело?

— Да это вообще снимает все проблемы! Они ведь остаются на всю ночь, Сельме ничего не обломится. А к утру уже все будет решено. Так что действуем по основному варианту. Оперативное время минус сто двадцать минут…