Тропа тайкера

ГЛАВА Vl. Тайка

— Добрый вечер, господин полковник, — мягко сказала Мария, — Девушка уже ждет вас в номере.

— В номере? — переспросил ее Данг. Ему казалось, что в номера отелей никого в отсутствие хозяев не пускают. Может, здесь порядки иные?

— Вообще-то я не имею права никого без Вас туда пускать, — Мария посмотрела на Данга умоляющим изглядом, — но почему-то не смогла ей отказать. Да вы не беспокойтесь, она ничего не возьмет, ее вообще деньги не интересуют.

— Как это? — удивился Данг. Деньги ее не интересуют, страсть тоже зачем же она вообще такой работой занимается?

— Да-да, правда. Тут у нас недавно такой случай был в городе, все уже знают: прибыл к нам один настоящий бандит, из «новых русских». По крайней мере, он таковым себя считал и очень хотел, чтобы так считали все. И прямо сходу, не успев еще толком обустроиться, отправился в салон. Увидел Эйру, и сразу же заплатил за неделю вперед. Увез ее к себе на квартиру. А через сутки Эйра приходит обратно и заявляет, что этот козел так ей надоел, что она ни за какие деньги больше с ним не пойдет.

— А он?

— Приехал, конечно, в салон. Орал про заплаченные деньги за неделю вперед. А Эйра так спокойно кладет на стол свой месячный гонорар и заявляет, чтобы он забирал деньги и больше никогда не показывался ей на глаза. Он хотел ее ударить…

— А она что сделала?

— А ничего. Там как раз Арамис был. Тот бандит, к сожалению, оказался не так уж крут. Арамис содрал с него крутизну быстрее, чем я бы облупила вареное яйцо.

— А почему к сожалению?

— Потому что я почти не встречала настоящих крутых. Таких, кто повыпендриваться любит, сколько угодно, а на самом деле — гнилье сплошное. Наверное, их выдумали авторы детективов.

— А тот же Арамис? — возразил Данг.

— А причем тут Арамис? Он же не бандит…

«Ах, вот оно что. Девочка вполне могла общаться по роду службы и с настоящими матерыми ворами, даже не догадываясь, кто это такие. И почему она считает, что крутые обязательно должны быть бандитами?»

Но Мария, видно, села на любимого конька, и даже зная, что Дангу не до нее, и что его ждут, тараторила без умолку.

— Ну этот вот, Конкистадор, — захихикала она, — ну и погоняло себе взял, не выговоришь. После тех объяснений Арамиса ему пришлось недельку поваляться в больнице. А Сельме — немного подремонтировать мебель. А платила опять же Эйра. А этот Конкистадор… Кстати, а что это означает?

— Завоеватель Нового Света.

— Вот-вот, завоеватель. Девку из салона завоевать не смог. Еще ведь стрйлку после Всего Арамису назначил. Тот сначала было не понял, что это значит, а как врубился, то так обрадовался, будто повышение по службе получил. «Никогда, — удивлялся, — мне бандиты таких подарков не делали.» Кстати, после этого он как раз и получил повышение…

— Извини, Мария, — перебил ее Данг, — Но меня ждут.

— Что? — женщина прижала ладонь к побледневшей щеке, — Это вы меня простите, я так заболталась… Вам что принести? Чай, кофе, закуски?

— Содовая есть? — вспомнил про бутылку «Моулта» Данг.

— Есть, есть, — закивала головой Мария, — еще орешки, сигареты «Кент», и что покушать тоже есть.

— Вот дайте мне содовой и орешков.

— Да-да, пожалуйста.

Бедная женщина так суетилась, опасаясь, что Данг пожалуется на нее, что все буквально валилось у нее из рук. Данг подошел к ней и мягко положил руку ей на лицо.

— Успокойся, ты ни в чем не виновата. Только сделай так, чтобы нам никто не помешал, ладно? Вообще никто, хоть сам министр. У меня выходной, и я не обязан быть здесь. А влезть в номер легко и через окно, и ты ничего знать не будешь.

— Да, конечно, — прошептала Мария, и уже твердыми руками подала ему бутылку «Содовой» и тарелку орешков.

Комната освещалась только слабым фонариком-ночником с красными стеклами, очертания предметов плавно терялись в его исчезающем свете. Они показались Дангу уже незнакомыми, будто, переступив порог своего номера, он оказался в совершенно ином мире, где нет никаких твердых тел, все стало вдруг текучим и вязким. Дангу пришла в голову безумная мысль, что если его кровать, чьи очертания лишь угадывались во мраке, все-таки останется кроватью хоть какое-то продолжительное время, это будет чудом бульшим, нежели она вдруг перетечет во что-то уж совсем непонятное. Но так было лишь по краям комнаты, в радиусе же метра от ночника мир оставался таким же жестким и правильным, как и всегда. Можно было с уверенностью сказать, что «Моулт» с сигарами так и останутся тем, чем были, и пепельница, и бокалы на столе. И конечно же девушка, сидевшая за столом спиной к Дангу.

Она сидела чуть склонившись, и мягкий шелк ее темно-каштановых волос скрывал всю ее фигуру. Но даже сейчас, в этом тусклом свете, Дангу сразу стало понятно, что она не имеет себе равных. Данг, конечно, видел в журналах женские фигуры, которые признавались совершенными. В таком случае, эта девушка смогла выйти за пределы совершенства — и далеко вперед. У Данга вдруг бешено заколотилось сердце, но он даже не успел удивиться, что же было причиной этому. Уж никак не присутствие красавицы — у себя на Алае, да и в Москве он всегда обходился с женщинами просто.

Совершенно не меняя своего положения в кресле, девушка с невиданной грацией повернулась и посмотрела на Данга — если бы не полумрак, он бы смог разглядеть ее анфас. Его поразило, что она приняла эту не очень удобную позу с такой естественностью, будто вместо позвоночника у нее был гуттаперчевый жгут. А осанка — такой, что любая королева просто лопнула бы от зависти.

— Здравствуй, Данг, — мягко сказала она чуть низким голосом, — Ты хотел меня видеть?

Хотя он мог еле-еле различать ее лицо и фигуру, ему все равно стало ясно, за счет чего Эйра конкурирует с Лорой. Любовь земная и любовь небесная — вот и весь ответ. На Эйру можно было просто смотреть, не отрываясь, забыв про все остальное.

— Здравствуй, Эйра, — проглотив комок в горле, прошептал Данг.

— Я не Эйра, — возразила она.

— А кто же ты?

— Зови меня Тайкой.

— Тайкой? Ты та, о ком рассказывал Профессор?

— Да.

— Но он же каждый день ходит к «Сельме».

— И видит там Эйру и Лору. А я — Тайка.

Данг замолчал. Эта простая с виду ситуация вдруг оказалась неожиданной даже для него. Он ожидал встретиться с красавицей писаной, но дело было как раз в том, что Тайку описать было невозможно. И приготовиться к такой встрече — тем более.

— Ну что же ты встал, как столб? — ее смех, в противоположность чуть низкому голосу раскатился по комнате серебряными колокольчиками, — иди сюда, ставь орешки и бутылку на стол, угощай свою даму и угощайся сам.

Данг только сейчас понял, что до сих пор стоит у двери с бутылкой и тарелкой в руках. Он медленно подошел, поставил все на стол и сел на другой стул рядом с ней.

«Налить ей, что ли, „Моулта“»? — подумал Данг и только поразился столь идиотскому вопросу, заданному самому себе.

— Да, я вспомнила, ты любишь, чтобы девушка сама ухаживала за тобой, серебряные колокольчики вновь раскатились по углам, — странно, но мне так тоже больше нравится. О, «Моулт»… Хорошо, что разглядела в такой темноте, а то бы развела, как обычное виски.

С той же поразительной грациозностью, какую Данг видел только у великих танцовщиц и настоящих мастеров субакса (движения очень плавные, чуть ленивые и одновременно стремительные; чуть застывшие и в то же время мгновенные), Тайка налила в бокалы виски и развела содовой.

— А льда вот нету. И соломинок тоже. Если хочешь, я схожу на кухню…

— Не надо, — он вдруг испугался, что она вдруг может уйти и исчезнуть, как прежде.

Девушка, видно, уловила его мысль, потому что вновь рассыпала свои колокольчики:

— Данг, я никуда не уйду, — она чуть лукаво посмотрела на него, — Эта ночь полностью наша. И еще И еще. И еще много лет.

— Правда? — не поверил своим ушам Данг. Она не ответила, только все так же лукаво улыбалась ему. Он пил виски, она держала бокал в своих пальцах и загадочно молчала.

— Ну что же ты молчишь? Ах да, тебе нравится когда девушка сама развлекает тебя. Так ты только скажи, что я должна делать? Может, тебе подать сигару?

— С удовольствием, — искренне признался Данг.

— Так… Ого, «Кохиба»! Ни разу не пробовала. Я вообще-то почти не курю, но где-то слышала, что лучше них нет ничего. Ты дашь затянуться? Она сорвала с сигары обертку, подала ему и щелкнув зажигалкой.

— Да бери целую.

— Нет, целую не надо.

Данг прикурил от ее зажигалки, вкус и впрямь оказался изумительным. Он вернул сигару Тайке, она затянулась и долго выпускала дым тонкой струйкои

— По-моему, такое надо курить малыми дозами. Иначе не оценишь всей прелести.

— Тогда затуши ее, — попросил Данг. Она затушила сигару и отвела взгляд чуть в cторону — даже в слабом пурпурном свете в ее глазах явственно мерцали изумрудные искры.

— Скажи, я тебе нравлюсь? — В ее голосе не было и тени иронии.

— Тайка, да ты что… — Она не меняла ни позы, ни направления своего взгляда.

— Это слово никуда не годится. Когда я только увидел тебя еще со спины, мне показалось, что мир вокруг исчезает. Знаешь, сегодня у меня был очень насыщенный день. Пожалуй, такого в моей жизни еще не было. Были моменты, что казалось, раскроются во всей полноте все тайны мироздания. Ну пусть не все, лишь некоторые — но все равно. А теперь все это куда-то ушло, как талая вода в сухой песок, все уже кажется каким-то мелким, суетным, не особенно важным. Кто ты, Тайка?

— А какой ты меня видишь? — она вновь смотрела на него со странной серьезностью.

— Вот это я не могу описать, — бессильно пожал плечами Данг. — Красота галактической бездны…

— Интересно… Знаешь, я не совсем обычная девушка…

— Это и так ясно.

— Нет, ты не понял. Мне порой кажется, что у меня нет личной истории. Я не помню, откуда я взялась. Кто я вообще такая. Что делала до того, как попала в салон.

— Так ты все-таки Эйра?

— Все меня называют Эйрой, хотя я знаю, что меня зовут Тайкой. Это единственное, что мне досталось из прошлого. И еще я заметила, что люди меня видят как-то по-разному. Да, многие считают меня красивой, но во всем остальном… Я слышала совершенно разные отклики о себе, ну ты, наверное, знаешь…

Данг кивнул головой.

— Расскажи, что ты слышал обо мне.

— А это тебя никак не заденет?

— Как ни странно, ничуть. Я вообще не умею обижаться.

— Сначала тебя сравнивали с ледяной статуей. А потом — с ярким лучом холодного света.

Колокольчики вновь зазвенели с неслыханной до этого силой.

— Это последнее ты, конечно, узнал от Философа. Он ведь до сих пор помешан на сексе, только сейчас все его проблемы перешли на другой, гораздо более тонкий уровень. Он тебе не проповедовал секс как мощнейшую жизненную силу?

— Да, что-то в этом роде.

— Он действительно жутко талантлив, но его озабоченность, теперь уже таящаяся в самых глубинах подсознания, почему-то не допускает очень простой мысли. Что в этом деле присутствуют столь различные по своему качеству энергии, что в принципе оно содержит в себе все, что угодно. Ведь и самое великое счастье, и наиболее тяжкие страдания в жизни людей в равной мере связаны с сексом. Ведь при соитии люди становятся наиболее доступны всем космическим силам, и что мы познаем, зависит только от нас.

— А почти во всех сидят садомазохистские комплексы…

— Да. В тебе тоже… — лукаво усмехнулась она, — Ты же сам знаешь, что тебе нравится повелевать девушкой. Но в этом нет ничего страшного, пока это не выходит за рамки игры. А вот если случается настоящее насилие, — ее голос чуть дрогнул, — тогда жизненная энергия смешивается с силами смерти. И ты открыто слышишь ее дыхание.

— А ты сама.. — Данг прервался на полуслове.

— Ты хочешь узнать, насиловал ли кто-нибудь меня? В этом Граде нет. А что было до этого, я не знаю. Честно, не знаю. Скорее всего да, а то откуда я явственно помню ее дыхание.

— Нет, я не то хотел спросить. В тебе самой есть этот комплекс?

— Ох, Данг, вот это самый больной вопрос для меня. Я абсолютно честна с тобой, но поверь, — ее голос опять чуть дрогнул, — мне порой кажется, что я вообще не человек…

— Как это?!

— Да, не человек, а какое-то зеркало. Будто меня самой нет, а есть очень сложное зеркало, в котором мужчины просто видят свое отражение. Вернее, даже не само отражение, а странную смесь того, что они есть в действительности, и того, что они думают о себе самих. Они, пусть даже не осознавая того, считают себя лучше и важнее кого бы то ни было — вот и я вдруг невиданная красавица. И в то же время никто не умеет любигь — и я ледяная статуя, — горько усмехнулась Тайка. — Может, поэтому они и ходят ко мне, хотя Лора в тысячу раз искуснее… Но я ведь не виновата, Данг, изумрудные искорки из ее глаз засверкали с невиданной силой, — И я докажу тебе это. Я сделаю все, что ты захочешь. Хочешь, я принесу из ванной тазик теплой воды, и совершенно обнаженная, буду мыть и целовать твои ноги, а потом осушу их своими волосами, — она тряхнула головой, вызывая вдоль спины шелковую волну, — Тебе ведь так нравится, Данг? Я сделаю это с удовольствием, ты можешь совершенно не бояться хоть как-то меня обидеть. А затем, если решишь, что я ласкала недостаточно нежно, накажешь меня своим ремнем. И насладишься мною, как захочешь. Впрочем, нет, — она ненадолго замолчала, и отпила глоток виски из бокала.

— Я даже согласна на настоящее насилие. Ты не жесток, но если вдруг захочешь, я готова принять от тебя любую, даже самую жуткую смерть.

На протяжении всей этой речи Данг молчал, как громом пораженный, чуть приоткрыв рот. За последние сутки ему приходилось много раз удивляться, может быть, даже больше, чем за всю прошедшую жизнь. Но все это было ерундой по сравнению с Тайкой. И какие идиоты ему говорили, что эта девушка не умеет любить? Самое странное, что сейчас он не мог вспомнить даже имен тех идиотов, но при этом четко знал, во всем остальном это были очень умные и весьма достойные люди.

Тайка была права, она действительно отражала себе душу мужчины, но при этом видела его насквозь. Данг не был жесток, любая мысль даже о самом незначительном насилии настолько претила его душе, что он не любил даже просто уламывать женщин при явно показном сопротивлении. Но при этом, как ни странно, и вправду любил подобные игры — разумеется, при полном согласии с другой стороны. Наверное, поэтому и были в его жизни в основном проститутки — их не надо уламывать, и при этом можно совершенно не стесняться своих комплексов.

И он никогда не страдал сентиментальностью по поводу женской красоты. Любая красавица — та же женщина, это он давно понял. Но сейчас с ним творилось что-то странное. Сейчас он совершенно не хотел видеть ее на коленях перед собой. И даже не хотел проверить правдивость ее слов, как сделал бы в любом другом случае. Он уже знал, что в твердости своих намерений Тайка не уступит ему самому, а скорее всего даже превзойдет. И если он чудом и впрямь решится на насилие, она пойдет до конца, до самой смерти, заботясь лишь о том, чтобы из последних сил как можно лучше ласкать его.

Ну что ты смотришь на меня, Данг, — искры в ее глазах чуть затуманились, — Ты разве привык так долгоо думать? Ты привык действовать, так прикажи мне что-нибудь. Здесь рядом есть лавка для фермеров, там можно купить кнуты, цепи… Правда, сейчас ночь, но мне продадут…

— Перестань, Тайка, прошу тебя…

— Ну почему же, любимый? — в ее глазах вдруг мелькнули слезинки, Исполни хоть раз свои самые сокровенные мечты. Здесь есть трюмо, у люстры, а к потолочному крюку можно повесить цепь. У тебя ведь было желание хоть раз приковать обнаженную девушку перед зеркалом, чтобы можно было видеть ее лицо и все тело. И выпороть настоящей плетью. А потом вдоволь насладиться ею сзади. Правда, ты полагал, что никто не согласится на такое, ведь потом будут долго не заживающие рубцы. И мощным волевым усилием ты загнал это желание в темные глубины своего мозга. Но ведь я-то согласна, Данг, — она положила левую руку на его запястье, — правда, я не смогу сдержать крика, и ты будешь бояться бить в полную силу, чтобы не напугать людей. Но это не страшно, можно ведь заткнуть рот кляпом. Хотя бы из твоих же трусов. Да что там согласна, я сама хочу этого!

Прикосновение ее пальцев было удивительно приятным. Дангу показалось, что его руки помнят точно такое же. «Фантомная память», — вдруг вспомнил он медицинский термин, — «помнишь то, что с тобой никогда не было. Или было? Ах да, леонидянин в Красном Здании. Нет, он касался плеча. А тут — именно запястье. Но когда, где? На Земле, на другой Земле, на Алае? Нет, или я действительно переутомился, или до сих пор еще не про все вспомнил.»

— Ну что же ты молчишь, милый? — еле слышно прошептала Тайка, — скажи, что ты для меня придумал, твое молчание хуже любой пытки…

— Постели нам постель, — твердым голосом попросил ее Данг.

— И только? — ему явно послышались нотки разочарования в ее голосе.

— Да.

Он смотрел на нее, как она встала с кресла, подошла к кровати и стала своими неповторимыми движениями разбирать постель. Он никак не мог понять, что же заставило его отказаться от того, действительно казалось ранее недостижимым и было так близко сейчас. Нет, он никогда бы себе не простил, если бы причинил ей действительно настоящую боль, но что заставило его отказаться пусть даже от самок мягкого варианта таких игр, тем более если девушка сама хочет?

Он продолжал сидеть на своем стуле и смотреть как она, уже приготовив постель, неторопливо снимает платье, а затем прозрачный бюстгальтер, а затем такие же трусики и чулки, и мучительно стараясь найти в себе этот комплекс, ведь при виде такой фигуры он не сможет себя никак не проявить, хотя бы в самом невинном приказе.

И вдруг он рассмеялся. Он смеялся так, как не смеялся еще никогда, даже в самом далеком детстве. Он смеялся от внезапно нахлынувшей радости, до сего момента просто не познанной. Потому что комплекс исчез. А на его место вдруг мошным потоком хлынула сила — и такая, что в сравнении с ней прежние потаенные желания показались ему просто ненужным хламом, которому место на самых грязных помойках.

— Ты прошел через эти врата, милый, — она подошла к нему вплотную, встав на колени и положив руки ему на плечи, поцеловала в губы. И он ответил ей, потому что не видел в ее действиях и намека на унижение, настолько все было гармонично и слаженно.

— Позволь, я хотя бы раздену тебя, — оторвавшись от его губ, она стала медленно расстегивать пуговицы его джинсовой куртки, — Если б ты только знал, сколько великих воинов погибло, так и не переступив черту этих врат.

Данг даже не спрашивал, про какие врата говорит ему Тайка, ведь то, что он уже прошел, осталось позади, и потому уже стало абсолютно несущественным для него. Он только гладил эти чудные волосы и целовал ее глаза, еще мокрые от слез. И даже не торопился ласкать ее тело — ведь времени хватало на все…

Он лежал на правом боку, обняв Тайку за плечи правой рукой и осторожно ласкал ее волосы, доходившие до самых бедер. Он уже не помнил, сколько раз они сливались в единое целое, это было совершенно не важным. Странным же для него было то, что после каждого соития его сила ничуть не убавлялась, скорее наоборот, сливаясь с другой силой, приобретала невиданную ранее мощь. Такого с ним еще никогда не было — двух раз за ночь для него всегда было более, чем достаточно.

— Тебя что-нибудь еще мучает, любимый? — оторвавшись губами от его груди, прошептала девушка.

— Ты будешь смеяться, Тайка.

— А я люблю смеяться, только это далеко не всегда получается. Скажи, посмеемся вместе.

— Кажется, у меня началась Приапова болезнь.

— Ну и в чем тут проблема? — ее колокольчики рассыпались во тьму. — Я же сказала, что буду с тобой еще много лет.

Слабый свет ночника уже не достигал места, где они лежали, но он совершенно отчетливо видел ее лицо и всю фигуру, как будто она светилась изнутри. Сама же кровать полностью исчезла во мраке. Дангу казалось, что он медленно куда-то плывет, что он сам стал чем-то текучим и вязким, и еле заметно растекается в умирающих лучах далекого света ночника и внутреннего свечения девушки.

— Тайка, если б ты знала, как я тебе благодарен, — чуть слышно сказал он, путаясь в ее волосах, — я даже не знаю, смогу ли я когда-нибудь расплатиться с тобой.

— Даже не думай об этом, — серьезно сказала она, — Ты ведь сейчас только начал учиться любить. А в любви уже нет ни счетов, ни долгов, ни благодарностей, — имеет значение лишь та сила, которую ты познал.

— Я уже боюсь потерять её.

— Да, ты прав, это самое страшное для воина. Но я помогу сохранить ее. Признайся, тебя еще что-то мучает?

Данг наклонился и поцеловал ее в губы.

— Знаешь, ты говорила, что не имеешь личной историии, — чуть оторвавшись от них, сказал он, — А я даже тебе завидую.

— Почему?

— Потому что у меня было страшное прошлое.

— Расскажи.

— Зачем?

— Ну расскажи, Данг, — она нежно провела языком вокруг соска его груди, — ты ведь меня уже знаешь, я не буду смеяться. Может, я опять смогу хоть как-то помочь тебе?

— Хорошо. Только в чем тут можно помочь… В общем, родился и жил я в одном очень страшном мире. Там были жестокие правители, которые обращались со своими поддаными не лучше, чем со скотом и которые вели бесконечные войны друг с другом. Страна была истощена до предела, а самым почетным делом была профессия солдата и полицейского, которые по своей сути ничем не отличались от обычных бандитов. Но правители в свободное время любили и поразвлечься — поэтому у нас в столице была и тонкая прослойка интеллигенции — ученые, музыканты и актеры. Ну и конечно книжники. В народе это слово было просто ругательным — не было никого более презираемого, чем они. Ведь в самом деле, все работали на священную войну, а чем занимались интеллигенты — никто не понимал. Вот в такой семье я и родился. Меня тогда били в детстве по нескольку раз в день — только за то, что отец был ученым, а мать — пианисткой. Конечно, можно было примкнуть к какой-нибудь ватаге, но я просто не мог находиться в толпе. Я везде был один. И вечером, перед тем, как уснуть, вовсю фантазировал себе другую жизнь…

— Какую? — предельно серьезным тоном спросила Тайка.

— Что будто бы я потомственный дворянин, а мой отец- знатный лорд, которому принадлежат все права на Арихаду.

— Арихада — это что?

— Самый чудесный уголок нашей страны. Великолепная гористая возвышенность, с хрустальными ручьями и виноградниками по склонам гор. Там делают такое вино, что наверное, сами боги на Олимпе не погнушались бы им. Это вино — монополия герцога Алайского. А я вот вообразил, что эти виноградники были дарованы были моему деду за особые заслуги перед родиной. И что он — генерал разведки, да не простой, а из тех великих полководцев, чьи имена навечно вписываются в историю. Смешно, ведь на самом деле он был самым что ни на есть книжником. Он жил в еще более страшное время, когда «яйцерезы» хватали всех без разбору и под пытками выявляли шпионов Каргона. Дед каким-то чудом выжил после мясорубки конвейера, но потом боялся даже просто выходить на улицу, сутками напролет проводя в своем чуланчике-библиотеке.

— А что он там делал?

— Писал какой-то трактат. И очень боялся, что в дом вдруг ворвутся «яйцерезы» и застигнут его за этим занятием.

— Но все-таки писал?

— Действительно… Жутко боялся, но писал.

— Значит, он не был трусом. А где сейчас этот трактат?

— Не знаю. Да и кому он был нужен? Мне кажется, дед и сам знал, что его все равно никто не прочтет.

— Это ведь странно, Данг, ты не находишь? Человек страшно боится попасть в лапы полиции, и в то же время работает неизвестно для кого.

— Да нет, мне кажется, он просто жил в искусственном мире. Реальность его ужасала настолько. что он накрепко закуклился в своем чулане. А что ему еще оставалось делать?

— Искусственный мир… Я порой даже не знаю, в каком мире живу я сама. Вот этот Град, например… Ты вообще как считаешь, он по-настоящему реален?

Данг даже не знал, что и ответить. Град очень походил на реальный мир, но в нем безусловно существовали элементы чего-то искусственного.

— Или вот еще что… Ты попал в Град прямо оттуда, или до этого проходил еще какой-нибудь мир?

— И даже два.

— А те, в которых ты был, не казались тебе чем-то искусственным?

«Еще как казались», — усмехнулся про себя Данг — особенно тот, с Горбовским и Айзеком Бромбергом. А Москва-то была очень реальной, но казалась настоящим раем по сравнению с тем, что он пережил на Алае. Если бы в детстве ему рассказали про Москву, он бы ни за что не поверил. Там интеллигентов тоже ругали, но как-то по-доброму, в шутку, за исключением уж явных люмпенов, которые не составляли большинства. И уж по крайней мере его родители смогли бы занять достойные места в жизни.

— Ну что же ты опять молчишь? Скажи, я не права?

— Не знаю, Тайка. Это ведь что-то другое. Конечно, это были совершенно иные миры, и многое было поначалу непонятно. Но ведь не может один человек в самом деле сотворить настоящую реальность.

— А кто сотворил все это?

— Наверное, Бог. Ты же не хочешь сказать, что Господа можно представить в виде жалкого старика в чулане?

— Да, до такого Бога еще никто не додумался. Не сердись на мою глупость, я еще так молода…

— А сколько тебе? — Данг помнил ее слова, что она ни на что не обижается.

— Не знаю, я ведь не помню про себя ничего, что было до Града. Но внешне дают от семнадцати до девятнадцати. Совсем еще не возраст. А тебе?

— Тридцать.

— Начало расцвета для мужчины. Мне кажется, мы здоровово с тобой подходим друг другу, правда?

Вместо ответа Данг снова поцеловал ее в губы, на этот раз их поцелуй длился очень долго.

— А хочешь, я расскажу тебе, о чем сама мечтаю. — ее дыхание чуть прервалось после глубокого поцелуя, — Я хочу побывать с тобой в одном и том же сне.

— Зачем? Разве нам плохо вдвоем здесь?

— Нет, я просто хочу показать тебе настоящие чудеса, Данг. Ведь во сне может быть что угодно, не так ли? А в своих снах я — фея, и творю там любое чудо. Там ничего нет неподвластного мне. Я сейчас так хочу взять тебя в свои сны, там бы я творила для тебя все, что только позволит твоя фантазия.

— Тайка, да ты и так чудо! Что мне еще надо?

— Ты и вправду так думаешь? — искорки в ее глазах уже сливались в дикое изумрудное сияние. — Но ты просто не знаешь, что я умею там… Я бы сотворила сад роз, или если тебе не нравятся розы, любые другие цветы и деревья, и подвела бы к тебе ручного тигра, мы могли бы покататься на нем…

— Лучше дракона, — улыбнулся Данг.

— Да, конечно! Мощного огнедышащего дракона, с большими крыльями, мы бы сели ему на спину и полетели бы над Землей…

— И занимались бы там любовью, — в шутку сказал он.

— Данг, ты великолепен! — колокольчики вновь рассыпались во все стороны, — до такого даже я не додумалась! Конечно, мы бы этим и занимались. О, я уже сейчас представляю, какой это был бы восторг!

— Мне уже самому жаль, — признался ей Данг, — что это невозможно.

— Да, конечно, — в ее голосе послышалось сожаление, — Только вот знаешь…

— Что?

— Ты не будешь смеяться надо мной?

— Не обижай меня, Тайка.

— Я читала в какой-то полумистической книге, что два человека, если очень захотят, могут вместе видеть один и тот же сон. Это называлось совместным сновидением. Эти люди, они называли себя магами, использовали для этого какую-то особую силу.

— Силу любви?

— Нет, я даже не поняла, какую именно. Скажи, — она взглянула на него в упор, — Ты ведь владеешь какой-то иной силой? Не той, что появилась только сейчас?

— Ты имеешь в виду ментальную атаку?

— А что это такое?

Данг рассказал ей в общих чертах, чему он научился у голованов. Тайка, не отрываясь, смотрела на него изумленным взором.

— И это правда? Да, я чувствую, это так и есть. Ну я и дура, что спросила, теперь я стану бояться тебя, — и заметив, как вытягивается в ответном недоумении лицо Данга, робко улыбнулась ему:

— Ладно, я пошутила. Так вот…

— Подожди, Тайка, — его голос стал тверд и серьезен. — Я всегда старался никому не давать обещаний. И быть свободным и сам по себе. А теперь я хочу дать тебe клятву, что если вдруг возникнет хоть какая-нибудь опасность, я встану на твою защиту всей силой, которую только имею. Если, конечно, смогу оказаться рядом.

— Спасибо тебе, любимый, — она уткнулась мокрым от слез лицом в его грудь, — Я даже не мечтала услышать такие слова от кого бы то ни было. Мне сейчас так спокойно c тобой, как будто я девушка самого великого воина в мире.

Внезапно Данг рассмеялся, и так громко, что Тайка вновь удивленно взглянула в его глаза:

— Я разве сказала что-то смешное?

— Знаешь, если бы это услышали те дворовые ватаги, которые избивали и всячески унижали меня в детстве, они бы полопались со смеху. А если бы вдобавок увидели еще и тебя, точно бы сдохли от зависти. И от дикого изумления, как такая девченка могла оказаться рядом с таким чмошником.

— С кем?

— Это такая обидная кличка.

— А как они себя называли?

— Я уж не помню конкретно, что-то вроде наших крутых.

— Интересно бы знать, чем сейчас занимаются эти крутые?

— Не знаю, может, кто и выжил. Сейчас молодой герцог, кстати, мой друг, он гораздо умнее своего отца, и менее жесток, прекратил войну и стал императором. Так что у них вполне могут быть какие-то шансы.

— Стало быть, ты друг императора?

— Выходит, так.

— Ничего себе. Я что-то не понимаю, Данг, как это — чмошник и друг императора? Ты рассказываешь какие-то сказки, моей фантазии здесь явно не хватает. Нет, здесь и впрямь настоящая ночь чудес. Может, попытаемся использовать шанс? — она лукаво подмигнула ему, — давай попробуем использовать нашу силу и отправиться в совместное сновидение. Вдруг что-то получится, все равно ведь ничего не теряем?

— И куда мы отправимся?

— Да куда угодно! Захотим — покатаемся на драконе, а то и впрямь разузнаем, что все-таки стало с теми крутыми, и вообще что творится у тебя на родине. Сейчас-то ты ведь не боишься их встретить?

Данг только хмыкнул в ответ. Ему даже и в голову не могла прийти мысль, что он испугается тех, кто когда-то внушал ему ужас. Он даже пожелал кое-кого действительно встретить, уж по тем старым счетам он расплатился бы сполна. И с любыми процентами за прошедший срок.

— А что я должен делать? — спросил он ее.

— Зачем задавать глупые вопросы, милый, — она говорила совершенно серьезным голосом, будто то, что они хотят совершить, было совершенно обыденным делом.

— Я и вправду не знаю, что сейчас делать.

Она вновь рассмеялась, уткнувшись ему в грудь.

— Нет, ну слышал бы кто-нибудь со стороны… сквозь смех говорила Тайка, — Мужчина лежит с обнаженной девушкой, и находит ее вполне красивой и желанной, и еще спрашивает, что ему делать… Я уж теперь и сама не знаю, может, я и впрямь так глупа…

Данг уже не мог сдерживать своего вновь нахлынувшего желания, и осторожно сжал в ладонях ее тускло светящиеся упругие груди.

Сначала он парил над густыми зелеными джунглями, пальмы росли вплотную друг к другу, не оставляя никакого просвета между собой. Это наполняло его душу небывалым восторгом, он ведь никогда еще не летал сам по себе. Но очень скоро он понял, что для настоящего полета ему не хватает силы, что он очень медленно, но верно спускается вниз. Но он не боялся разбиться, ведь падение было крайне замедленным. Надо только оттолкнуться ногой от любой пальмы и вновь совершить гигантский прыжок на несколько километров.

А дальше, за тропическим лесом блестел океан. Темный сапфир водной глади соприкасался с янтарем длинного песчаного пляжа, на берегу которого уже были видны здания просто фантастической архитектуры и бассейны с прохладной водой. Вообще этих бассейнов было много, они были рядом с каждым зданием, и помимо того прямо на пляже. «Зачем у моря — бассейн?» — успел удивиться Данг. Он опять медленно летел вниз. Прямо в один из таких огромных бассейнов, с островками и искусственными речками, с высокими горками и многочисленными водными аттракционами. Народу, конечно, было много, но не очень, места хватало на всех. Люди сидели в шезлонгах и пили пиво и колу, и ели всевозможные плоды тропиков, или плескались в бассейне. А кто хотел — рассекал морскую волну на быстроходных глиссерах или катался на серфинге. Было много детей, они-то как раз и катались с водных горок. И было смешение всех рас и национальностей, но это никому не мешало. Все общались друг с другом без труда, и невозможно было найти лица без улыбки.

Данг приземлился прямо рядом с такой водной горкой, и никого это почему-то не удивило, все смеялись и здоровались с ним, как с давним знакомым. Он весело болтал с какой-то компанией, потом они пошли в маленькое кафе, где ели куриные шашлыки и пили пиво. О чем они разговаривали, Данг забывал уже через секунду после сказанного слова, но цель общения была одна — смех.

Потом они вдруг посерьезнели, потому что пришел Учитель. Нет, он совсем не походил на неподвижных старцев Тибета, которых Данг видел в фильмах. Он был толстеньким, лысым, с очень довольной физиономией, и больше напоминал известного комика уже из других фильмов. Он говорил что-то собравшимся, и смеялся над собой после чуть ли ни каждого слова, но все слушали с предельной серьезностью. Потом люди куда-то исчезли, остались только Данг и Учитель.

— Слушай, ты и впрямь полагаешь, что обрел силу? Чтобы обрести ее в полной мере, надо немного испачкать руки в дерьме, — он кивнул головой на непонятно откуда взявшуюся бочку, из которой явственно доносился известный запах. Учитель опустил туда руки, и подняв снова вверх, покрутил ладонями перед Дангом.

— Видишь, ничего страшного. Туалет рядом, отмоешься сразу.

Данг понял, что в этом и впрямь ничего особого не было, а если этот клоун над ним просто издевается, то можно будет вытереть руки и об его лысину.

Данг подошел и опустил руки в бочку. И сразу оказался во мраке. Он сначала не понял, что случилось, куда исчез этот райский уголок, и где он сейчас. Но через секунду осознал, что снова летит. Но не так, как до этого, а где-то очень высоко в стратосфере. И если раньше он летал, как на дельтоплане, то сейчас уже владеет мощью истребителя, которому подвластны почти любые скорости и высоты. И который еще может зависать в воздухе в любой точке — сила инерции приближалась к нулю.

Он решил спуститься вниз, на расстояние километра от Земли, чтобы посмотреть, что там сейчас происходит. Данг летел над выжженой коричневой степью, иногда попадались разрушенные селения, было много крови и трупов, и никого живого. Ага, вон стая волков… Бегут прямо к небольшом стаду коз. Пастухов нет… А, вон валяются с перерезанным горлом, и какая-то девочка рядом, вернее то, что от нее осталось.

Данг летел очень быстро, примерно километр в секунду, и поэтому секунд через десять разглядел в степи небольшой отряд полуголых всадников, с луками за спиной и боевыми топорами у набедренных повязок. Не было никаких сомнений, что они-то и сеяли всюду смерть и разрушения.

Дангу захотелось взглянуть в глаза вожаку. Это было очень легко, надо было остановиться в воздухе и своей силой притянуть его к себе. Вожак вылетел из седла и вознесся прямо к Дангу. Всадники остановились и задрали головы вверх, но Данг не мог различить выражений их лиц. Ему было достаточным взглянуть на перекошенное от ужаса, плоское, как блин, лицо вожака, и Данг тут же отпустил его. Он стал неинтересен. Вожак, конечно же, не смог противиться силам гравитации, и камнем полетел вниз.

«Может, я зря это сделал, — на мгновение мелькнула мысль, — Я ведь не знаю всего, что тут было». Но Данг тут же отбросил ее. Поступок уже был совершен, и предаваться сожалениям было пустой тратой времени.

«Где же моя Тайка? — вспомнил вдруг Данг, — Найду ли я ее в своих снах? Буду вот так лететь и искать, может и повезет».

«А ты попробуй уснуть, милый, — ему почудился очень далекий голос, — В этом полете ты в полной безопасности, вот и попробуй еще раз уснуть. И попадешь в следующий мир».

Данг закрыл глаза и почувствовал медленную накатывающуюся волну дремы.

Когда они миновали каменного дьявола, возвышавшегося над горной тропой метрах в ста, было уже совсем темно. Правда, еще не настолько, чтобы невозможно было различить его темные очертания, выступаюшие от правого склона. Эта каменная голова с пустыми глазницами, кривым носом и двумя ассиметричными рогами, была высечена самой природой, и когда появилось это название — Дьявольское ущелье, — не помнил уже никто.

Путников было двое — невысокий худой старик и мальчик-подросток лет двенадцати. Старик, одетый в обычное хаки, был смугл, сухощав, его лицо было уже тронуто глубокими морщинами и казалось каким-то застывшим — ни одного движения губ и ничего не выражающий взгляд присыпанных пеплом глаз.

Мальчишка же был весел, несмотря на тяжелый груз и трудный дневной переход вверх по ущелью он нисколько не потерял жизнерадостности и весело глядел по сторонам и вверх, где ночь уже рассыпала во всем великолепии летние звезды.

— Здесь будем разбивать лагерь, — совершенно бесстрастно отметил старик, когда они подошли к маленькой каменистой площадке у горного ручья.

— Дед, ну и скорость у этой воды! Прямо как у нас в унитазе, когда сдергиваешь.

Легкая улыбка лишь тронула бесцветные губы старика.

— Меткое сравнение. Что надо делать перед тем, как разбить лагерь?

Проверить оружие и боеприпасы.

— Верно. Вот этим и займемся.

Они проверяли стволы карабинов, дед уже учил его, как это делать ночью, надо поймать в ствол Аэрту — самую яркую звезду. Потом подошла очередь ударно-спусковых механизмов, дед уже учил Данга, как проверять их работу абсолютно бесшумно. Патроны, конечно, тоже подверглись проверке вдруг отсырели за день, а во время боя нужно быть абсолютно уверенным в своем оружии. И конечно, легкая смазка стволов, днем они не стреляли, и устраивать настоящую чистку необходимости не было.

— Оружие заряжено и поставлено на предохранитель, — четко отрапортовал мальчишка, старасяь придавать своему голосу наибольшую серьезность. Он знал, что никаких врагов здесь нет, что это их земля, а до границы далеко. А чтобы кто-то из соотечественников мог хоть как-то потревожить покой его деда, начальника военной разведки, дважды кавалера голубого шнурка и лучшего друга герцога, мальчишка бы никогда не поверил. Таких шутников просто не могло найтись — Данг уже слышал, что его дед знает абсолютно все хитрости, которые хотя бы раз применялись в различных войнах, и был неистощим на новые выдумки. И еще обладал даром предвидения ситуации — дед за неделю вперед уже знал, что будет делать тот или иной человек.

Но он всегда учил Данга, что оружие должно быть в порядке в любую минуту. И такая проверка много времени не занимает. И Данг никогда не спорил с дедом, с ним вообще невозможно было спорить. И вовсе не потому, что Данг боялся его, он вообще не понимал, как можно бояться такого чудесного человека. Хотя многие его опасались — так говорили Дангу его родители. Боялись и имперцы, и коллеги — говорили, что он был на Туманном материке и учился у колдунов, и кое-что применял из их практики в своей службе. Боже, какая чушь! Дед просто в совершенстве знал свое дело, и как он работал, многим казалось непонятным, а результаты ошеломляли любого.

— Хорошо, — так же бесстрастно похвалил его дед, — Что делать дальше?

— Рекогносцировка местности.

Они теперь осматривали все вокруг, это было делом непростым, надо было учесть все — и откуда можно ожидать нападения, вон с того склона могла залететь пуля снайпера, а вон в том месте речка узкая, и по камням с того берега вполне может подкрасться диверсант, а вон там рощица облепихи маленькая, но скрыться вполне можно. И что можно использовать при внезапной атаке — сесть поближе к валуну, он прикроет с трех сторон. А рядом много мелких кустиков — хорошо, они пригодятся, дед научил и этим хитростям.

Пока Данг осматривал этот огромный валун (ведь падать за него придется очень быстро, и раздумывать, поранишься ты обо что-нибудь при этом или нет, времени не было), рядом послышался клекот орла. Данг машинально оглянулся он не привык еще к этому позыву Верного — боевого пса-разведчика, которого дед дрессировал лично. Данг уже знал, что пес понимает несколько подзывов в виде различных голосов птиц и диких зверей. Он ведь работал в разных условиях, в болотах устья Тары, например, орлы не водились. Данг вслух удивился, как Верный отличал команды хозяина от настоящих животных. Сам Данг, например, ни за что бы не отличил.

Верный возник совершенно бесшумно из полумглы, и не обращая внимания на хозяев, подошел к ручью и стал пить воду.

— Молодец, — ласково сказал дед собаке. Потом, уже обращаясь к Дангу, вновь совершенно бесстрастно отметил, — Все спокойно. Можно даже разжечь костер.

Тогда, в первый день, когда он уже по-настоящему познакомился с дедом (это было месяца два назад, когда тот вышел в отпуск), немного задела разница в тоне деда — ласково с Верным и сухо со своим внуком. Но дед объяснил, что собаке очень важна интонация голоса, а слова совершенно не важны. С людьми же гораздо сложнее, и донести суть мысли гораздо легче таким вот сухим, бесстрастным голосом. Вот если ты хочешь кому-то морочить голову, то действительно важны интонации, но сам смысл чуть-чуть пропадает. Этому дед его тоже научит, как нести полную чушь таким образом, чтобы все тебе верили. Или заставить смеяться, или плакать. Или бояться тебя. Дед и этому научился у великих актеров, и мало в чем уступал им. Ибо провал актера на сцене — вещь хоть и неприятная, но не смертельная, чего никак не скажешь о службе разведчика.

Костер — это было классно, здесь вполне хватало сухого саксаула, который горит очень жарко и долго. И еще был кизяк — по ущелью гоняли отары овец.

Лагерь был очень прост — два спальных мешка у того валуна. Дождя и сильного ветра ночью не будет, — это уже и сам Данг мог сказать с полной уверенностью. Да еще тонкая леска вокруг лежбища — змеи тут тоже водятся.

Они наломали упругих веток и нанизали куски мяса, и, разведя наконец костер, долго сидели рядом, наблюдали за дивной игрой огня. Дед мог так сидеть часами, не отрывая своего взгляда от многоцветной игры той особой стихии, причем глаза всегда были полузакрыты. Сейчас Дангу показалось, что он просто уснул вот так сидя. И пришла в голову мысль, если он сейчас бесшумно проползет к деду сзади, и возьмет его на «стальной зажим», тот уже ничего нс сможет сделать. Данг медленно приподнялся и встал в позе «пес готовится к бою», и осторожным шагом, проверяя пальцами крепость каменистой почвы (чтобы галька не стукнулась друг о дружку) пополз на четвереньках к деду, чтобы зайти ему за спину. Тот совершенно не менял своей позы, глаза закрылись совсем, а нос чуть-чуть дрогнул вниз. «А ведь уснул! — возликовал в душе Данг, — Вот ведь обрадуется, когда я и впрямь его одолею». Данг делал все абсолютно правильно, движения были такими, чтобы ничего не давало знать даже чуть слышным стуком. Дед как-то показал ему специальную гимнастику для суставов, чтобы не хрустели, и Данг уже овладел этой наукой на «отлично».

Шаг. Кажется, голова деда склонилась чуть ниже. Еще шаг. Главное, не торопиться. Ведь когда цель уже совсем близко, очень трудно не потерять голову и не ринуться в атаку, — это уже инстинкт.

«Вообще, — говорил ему дед, — В любом деле два движения самые трудные — первое и последнее. Первое — потому что нам трудно решиться на действие. Ведь впереди тебя груда работы, и она часто кажется нам непосильной, и преодолеть свою лень — не так просто, как говорится в глупых книгах. Все мы лентяи, когда занимаемся чем-то новым для себя. И вообще человек живет так, как привык. Привык, допустим, лежать на диване кверху задницей — ему любое дело будет невмоготу. А привык, допустим, пахать с утра до ночи, то пролежать целый день ему будет тяжко. Если, конечно, он любит свою работу.

И последний шаг, когда уже кажется, ты поймал удачу за хвост, но если не будешь управлять своими эмоциями, то тебе не достанется даже перьев».

Поэтому Данг потратил еще целую секунду на то, чтобы еще раз взглянуть на деда, спит он или притворяется. Со спины его глаз было не видно, зато послышалось ровное сопение — сомнений никаких не оставалось. Так же плавно Данг поднялся на ноги. Пора. Теперь сконцентрироваться. Бросок должен быть мгновенным и точным…

Резкая боль в животе моментом сорвала Дангу дыхание, ноги подкосились, и он уже лежал полусогнутый, на земле, держась обеими руками за живот. В глазах молнией сверкнул блеск холодной стали, и Данг явственно почувствовал на своем горле острое лезвие. Его охватил дикий ужас, он просто не понимал, что случилось, кто на него напал и что ему делать сейчас — положение было безвыходным.

Потом лезвие куда-то исчезло, и чьи-то твердые, но искусные пальцы посадили его на корточки и стали умело массировать ему подмышки — Дангу сразу полегчало. «Ты — труп», — вспомнил он вдруг знакомую по детективам фразу. Он очень любил читать детективы, там тоже кто-то часто попадал в положение, в котором только что был сейчас он, и всегда враг говорил в таких случаях: «Ты — труп». Дангу очень нравилась эта фраза, и когда в первый раз он занимался с дедом рукопашной, то наставил деду в живот деревянный пистолет и сказал: «Ты — труп». Дед только изумленно покачал головой и заметил, что считал Данга намного умнее. «Такой идиотской фразы я еще никогда не слышал. Зачем трупу вообще говорить что-нибудь, разве он что-то услышит? А говорить такое живому — еще большая глупость. Любая болтовня хоть чуть-чуть, но раскрывает тебя. Противник может использовать время, за которое произносятся эти два слова».

Данг быстро пришел в себя, и они вновь сидели у костра. Дед хитро улыбался, глядя на него.

— Я сделал что-то неправильно? — с горестью спросил его Данг.

— Ты все делал правильно, — голос деда теперь выделялся добротой, особо заметной на фоне прежнего голоса, — Ты делал все так, как я тебя учил. Молодец. Ты все очень быстро схватываешь. Ты умеешь учиться и любишь учиться. Поэтому, хотя ты сейчас только в начале пути, должен готовиться к настоящему мастерству.

— А что было не так, с точки зрения мастера?

— Во-первых, ты совершенно забыл о Верном.

— Но его же нет рядом.

— Как это? А чьи глаза светятся там, в темноте?

Где-то в стороне реки и вправду заметно блестели два маленьких кружка.

— А почему он на меня не напал?

— А я мысленно приказал ему лежать смирно… и, уловив изумление в глазах Данга, громко расхохотался. — Ладно, не буду дурить тебе голову. Только об этом — ни-ни.

Данг кивнул головой, он и не собирался болтать о секретах деда. Как-то он один раз проболтался, для понта, перед приятелями, в чем секрет одной подобной хитрости, и получил такой наглядный урок, что на всю жизнь у него отбило охоту чесать языком попусту. И урок этот был, как ни странно, не от деда, а от тех же приятелей.

— Видишь ли, мы понимаем с Верным друг друга настолько. что скажем, по блеску его глаз я знаю, что мне угрожает опасность. И едва заметными жестами могу дать несколько разных команд. А в этом случае вообще все было идеально, я клевал носом и тем приказывал псу не вмешиваться, и одновременно подбодрял тебя на этот безумный поступок. Очень хорошо, что ты его решил осуществить, сейчас ведь ты жив, и это главное.

— А что я еще не учел?

— Ты не учел шум горной речки — и двигался, как при полной тишине. Речка помогала тебе, ты мог выиграть время. Но это не главное. Ты ведь все время смотрел на меня.

— Извини, дед, что перебиваю…

— Не извиняйся, всегда спрашивай, что непонятно, и не бойся задать глупый вопрос — мне, я имею в виду.

— А когда вы успели пересечься взглядами — ты и Верный? Ты же все время смотрел на огонь?

— Это тебе так казалось — в темноте. И когда веки почти прикрыты, невозможно узнать, куда смотрит человек. Особенно если ты привык, что я все время смотрю на огонь. Вообще, дай своему врагу свой образ, заранее покажи слабости этого образа, пока тот к нему не привыкнет. А как привык — все, считай, что он у тебя на крючке. И ты уже знаешь, в какое место тот будет бить. Только, — улыбнулся дед — сам не привыкни вдруг. А то от тебя ничего не останется.

— Это трудно — огорченно заметил Данг.

— Трудно умирать, а это — ерунда.

— Дед, а что ты там говорил, что я смотрел на тебя? Разве я не должен видеть противника?

— Ты должен учиться наблюдать за противником, не глядя.

— А как это?

— Это действительно трудно объяснить. По крайней мере, не стоит смотреть ему в глаза — кроме, разумеется, трусов, которых можно испугать. Достойный противник всегда прочтет по глазам твои намерения. Поэтому наблюдай за его поведением, не упуская мельчайших деталей.

— Но ты же клевал носом!

— Вот именно. Это должно было насторожить. С чего это я вдруг уснул именно тогда, когда ты начал движение? Очень похоже на ловушку. А когда ты начал захват, то был совершенно раскрыт.

— Но я же был сзади тебя, как ты увидел?

— Я уже был готов. И краешком глаз отметил движение руки — даже в таком положении оно замечается на мгновение раньше, чем горло противника блокируется захватом. Двигаюсь я все равно быстрее тебя, но и это не главное.

Дед замолчал и снял одну ветку с нанизанным мясом с огня.

— По-моему, неплохо. Давай флягу.

Мясо с вином — это было чудесно. От вина, как ни странно, никто не пьянел, оно только дарило радость и прилив сил. Данг достал из рюкзака флягу и отвинтил пробку, сделал два глотка. Потом передал деду.

— А в чем я еще ошибался?

— В том, как ты вел себя, когда потерпел поражение, — голос деда стал очень серьезным.

— А что я мог сделать? Ведь только рыпнешься — смерть.

— Верно. У тебя не было ни единого шанса выбить. Но ты должен был сконцентрировать свою волю в одном очень простом движении.

— Каком? — Данг явно не понимал, о чем идет речь.

— Улыбке.

Данг совершенно перестал понимать своего деда. Улыбаться, когда рот искажен немым криком? Когда уже нет никаких мыслей, и бешено колотится сердце? И зачем?

— Да, это очень трудно. Гголова и впрямь уже уже ничего не соображает. — И заметив, как вытягивается в гримасу изумленное лицо Данга, дед весело рассмеялся:

— Читать мысли не так уж и трудно, если научишься наблюдать. Когда ты уже знаешь человека, то по его поведению, жестам, мимике, интонациям голоса и главное — по его поступкам ты будешь знать все, о чем он думает. И даже о том, что он вдруг решит сделать немного погодя. Этому можно научить любого умного человека, а вот овладеть улыбкой — удел особо избранных.

— А какой в этом смысл? Все равно ведь смерть. И так, и этак. Зачем концентрироваться?

— Цель двоякая, — хитро улыбнулся дед, — Во-первых, ты сбиваешь противника с толку. Каждый враг ведь желает, пусть даже подсознательно, что жертва будет молить о пощаде, пусть даже и не в прямом смысле, стоя на коленях и целуя ему ноги. Кстати если враг вдруг такой дебил, что вдруг пожелает, чтобы жертва действительно целовала ему ноги, то есть прямой смысл так и поступить. Ведь даже над ботинками есть несколько хороших точек, я тебе их показывал, и не понадобится большого мастерства вцепиться в них зубами. Только уж изо всех сил, до болевого шока. Но я говорю об умном противнике, который, как он считает, вовсе не наслаждается стенаниями своей жертвы. Но все же, когда он видит искаженное страхом лицо, — это ему привычно и ничуть не сбивает с толку. А улыбка — сбивает, и хотя бы секунду он думает.

— О чем?

— Какая разница? Когда человек думает, он неспособен на действия.

— Как это? — не понял сути его слов Данг.

— Это действительно так. Или ты думаешь, или действуешь. Я не говорю о привычных ситуациях, привычка действительно хороша тем, что позволяет соединять мысли и дело одновременно. Хотя и тут, если рассчитать время, скажем, до сотой доли секунды, можно найти отличные друг от друга моменты миг-размышление и миг-движение. А уж когда человек попадает в нестандартную ситуацию, то сначала он размышляет, учитывая все аспекты предстоящих движений, а затем действует. Кстати, очень важно овладеть мгновенным переходом от одного к другому. Но это тоже дело практики. А вот улыбка идет наперекор самому мощному инстинкту, присущему всем живым существам. Она привилегия самых достойных людей. Верный, например, бесстрашный боц, но улыбка ему недоступна.

— А если она не собьет врага с толку?

— Хоть на миг, но собьет. Это будет твой миг.

— А если противник тоже владеет улыбкой?

— Тогда ты и вправду умрешь. Но это не важно. Важно то, что ты улыбнешься в последний момент всему миру, который любил. И смерть перестанет быть страшной.

— А что, обязательно надо любить этот мир?

— Посмотри вокруг нас. Разве он не прекрасен?

— Я не имею в виду это.

— А тебе вовсе не обязательно любить все, что ты видишь в жизни. Даже если жизнь очень страшна, все равно в ней найдется хоть что-то, что можно любить. Иначе она потеряет весь смысл, и тогда моментально приходит смерть.

— Я никогда так не думал, — фыркнул Данг, — Я полагал, что любовь есть лишь в романах.

— Я говорю о любви воина. Наша жизнь — сплошная война. И не только на фронте. Мы сидим у костра, едим мясо под это вино, и воюем. А за что? Против кого мы всегда знаем, но за что?

— За себя. За герцога. За родину.

— Прекрасно. Ты сказал все именно в такой последовательности, как все про себя и думают. Хотя говорят обычно сначала «за герцога». Как ты думаешь, почему?

— Ну как-то так принято.

— А почему?

— Не знаю… Герцог, наверное, хочет, чтобы его боготворили.

— Это так, но он ведь обычный человек. Если бы он просто хотел такого добиться, у него бы ничего не вышло. Все-таки всем людям свойственно считать всех важнее самих себя. И уж отдавать свою жизнь за чыо-то шкуру, пусть даже и герцога, на самом деле никто не хочет. Но это сейчас. А вот раньше… — дед на минуту задумался, пытаясь четче сформулировать мысль.

— Я уже говорил, что страх смерти — самый мощный инстинкт. Вообще-то любой страх лечится навыком — например, если ты боишься, что тебе набьют морду, или у самого рука не поднимается — тебе просто прививается навык. Мне удалось привить тебе этот навык довольно быстро, не так ли? — дед с хитрой усмешкой взглянул на Данга.

— Так это был ты? — в который уже раз удивился тот.

— Нет, не я. Это была моя команда лилипутов, которые здорово работают под детей.

Эта история случилась четыре года назад, когда Данг только окончил первый класс своей школы. Дед тогда пропадал в столице, отец занимался своим обширным хозяйством и какими-то рыбами, он ведь был доктором биологии. Мужчинам было не до Данга, и поэтому его воспитывали исключительно женщины. Мать же была талантливой пианисткой и очень образованной женщиной, но почему-то считала, что ее сыну не пристало драться с мальчишками. И взяла с него обещание, что никогда не будет ни с кем драться. Мальчишки, да и девченки, конечно, страшно обрадовались, что в их классе нашелся придурок, который никому не даст сдачи. Мать, конечно, видела синяки под глазами, когда он приезжал на каникулылы, и сначала ездила разбираться в школу — школа была тоже не простая, а привилегированная. Тех драчунов конечно, наказывали, но все было без толку. В конце концов, мать решила, что все ее принципы никуда не годны, и разрешила Дангу давать сдачи. Но было уже поздно — привычка стоять, опустив руки, была закреплена. Потом Данг приехал на каникулы уже на все лето — дед как раз был тогда в отпуске. Он моментально понял, в чем тут дело, и отметил, что чувствует свою вину в том, что дела не давали ему заняться воспитанием внука.

Мать тогда страшно испугалась — она вообще побаивалась свекра, и решила, что он будет читать Дангу долгие нотации о «мужском» поведении и устроит для него тут казарму. Отец же тогда заметил, что немного казармы Дангу не повредит, а то совсем хлюпик вырастет. Перечить же воле деда, конечно, никто не смел.

Однако тот вовсе не читал никаких нотаций, ни длинных, ни коротких. Он водил его на прогулку в ближайший лес, и очень интересно и образно объяснял, что тут растет и что водится. И что тут можно есть, а что не стоит. И какие повадки у животных, населяющих эту местность. С дедом было страшно интересно, со школой вообще не сравнить. Данг, конечно, и до этого знал, что грибы бывают съедобные и ядовитые, но что не бывает бесполезных даже не догадывался. Просто все надо было использовать по назначению — этот «крысяк» с красной шляпкой очень вкусен, если его посыпать солью и поджарить на веточке на костре. А мухомор, конечно, жарить не стоит, зато из него можно сделать несколько лекарств от разных болезней. А ягодка «глаз шакала» вообще — идеальный яд, лекарств из нее пока еще не придумали, зато лихо отравляют врагов, ибо яд в организме распадается очень быстро, и доказать причину смерти почти невозможно. И так буквально во всем абсолютно ненужных вещей в природе в принципе нет, просто что-то мы не научились использовать, а что-то используем не по назначению. Тогда-то, в те первые дни общения с дедом, Данг понял, как ему повезло, интереснее его деда не было человека на этой земле. Отпуск у деда быстро закончился, и он уехал в столицу, видно, так и не вспомнив, что хотел кого-то воспитывать.

Но потом, где-то через неделю, когда Данг один гулял по знакомому уже лесу, к нему пристали какие-то мальчишки. В первый момент ему показалось, что у них какие-то странные лица, но сразу же стало ясно, что это обычные хулиганы. Только они приставали к нему не совсем обычно. Они, конечно, корчили рожи, и бросались в него очень обидными словами, но будто с опаской, что получат в ответ. И пришла вдруг спасительная мысль, что ведь они-то его не знают, и видят его впервые, а сами-то тоже трусы. И тогда Данг замахнулся. Впервые в жизни. И произошло чудо — мальчишки бросились врассыпную.

Дангу хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Он и думать не мог, что такая проблема (пожалуй, самая главная в его жизни) может разрешиться так просто. В душе просто все пело, он чувствовал себя сильным. И лес сверкал новыми, неизвестными доселе красками, и птицы в нем пели в сто крат веселее и звонче. Но мальчишки оказались почему-то настырными, на следующий день Данг снова их встретил. Тогда уже Данг кого-то ударил, вернее, это был не удар, а небольшое прикосновение. Но мальчишка вдруг испугался и начал просить прощения. И так продолжалось несколько дней, к концу Данг незаметно для себя научился бить. Конечно, о настоящем ударе не могло быть и речи, но страх пропал. Не получить по морде, а дать в морду. Мальчишки куда-то исчезли, несколько дней Данга никто не тревожил, но потом появились другие. Это были уже не такие отъявленные трусы, как первые, но все равно не намного лучше. Данг же чуть-чуть научился не только бить, но и немного блокировать их удары. Но результат всегда был один — вся компания с воем бежала с поля боя от героя-одиночки. Так за лето в лесу менялось несколько разных ватаг, и каждая последующая была чуть-чуть посмелее предыдущих. А так как последняя, как две капли воды, походила на одноклассников Данга, то в школу он приехал совершенно спокойным и уверенным в своих силах. Чем несказанно и удивил тогда всех. Несколько дней, правда, пришлось хорошо подраться, но затем все встало на свои места.

— Так вот, значит, как ты меня воспитывал, — задумчиво произнес Данг, отпив очередной глоток из фляги.

— А как же еще? — удивился дед, — Читать нудные лекции? У меня нет времени на всякую ерунду. Я просто поставил тебе другую привычку, вот и все. А вот со смертью так не получится. Мы просто не сможем привыкнуть к ней. И древние воины нашли хитрый способ, я бы сказал, магический способ, потому что ведь речь идет об особой силе, которая может уравновесить страх смерти. И контролировать его. Понять это просто — надо просто представить причину этого страха. Ведь любой человек любит прежде всего себя, свое эго — и конечно, в таком случае смерть является самой важной, ведь она разрушает весь мир. Ты умер — и нет ничего. А вот если воин полюбит вдруг что-то, что вне его — тогда его смерть уйдет на второй план. И уже не будет так ужасать. Ни разум, ни тело не откажут такому воину, если даже он столкнется с ней лицом к лицу. И неважно, что именно воин полюбит — вот хотя бы этот валун.

— Валун? — в который раз удивился Данг.

— Почему бы и нет? Он защищает нас от ветра. От пули снайпера вон с того склона. Он прикрывает нас с направления тех кустов, где прячется диверсант, он не сможет метнуть в нас свой нож. Этот камень простоял здесь тысячу лет, и не раз помогал людям в случаях настоящего боя. Разве он не достоин любви?

— Это ведь ты только предполагаешь?

— А вот это абсолютно не важно. Все это вполне могло быть, и ты должен об этом думать, когда настраиваешься на любовь. И главное, этот камень никогда тебя не продаст. Вот об этом и думай, фантазируй любые ситуации, которые могли тут возникнуть, и во всех подробностях. Насколько позволит фантазия. Что этот валун сделал за свою жизнь гораздо больше полезного, нежели ты сам. И что ценность его в сто крат выше, чем цена твоей жизни. Потом, когда это чувство появится, особых проблем не будет. Надо будет только уравновесить ценность его и твою собственную — в равной мере. И тогда ты получишь великий дар — дар укрытия.

— Какого укрытия?

— От страха перед смертью.

Дед замолчал и медленно, с наслаждением съел еще кусок мяса.

— Так вот, наверно, зачем поклонялись каменным идолам.

— Конечно. А ты что, думаешь в древности жили лишь одни идиоты? Но идолы — все-таки был неверный путь. В этих очеловеченных изображениях все-таки оставалась крупица людского эго. И инстинкт любви самого себя в первую очередь — не исчезал бесследно. Этим, конечно, воспользовались правители — объектом для любви воинов, да и всех остальных заодно они выставляли самих себя. Этот обычай дошел и до наших дней — правда, уже не в такой яркой форме. За Бога, по крайней мере, герцога уже не считают.

— А какой путь был бы верным для воина?

— Я полагаю, что вообще не нужно очеловечивать что бы то ни было. Мы ведь имеем дело со смертью, а перед нею всё одинаково — ничего вечного в этом мире нет. А двигаться надо от простого, скажем, ты получил укрытие здесь, но ты ведь не будешь сидеть у камня всю жизнь. А далее ты устремляешь свой взор в окружающий мир и выбираешь другие объекты любви. Получишь первый опыт — даее уже будет проще. Всюду можно будет найти такие объекты — и тогда весь мир дарует свое укрытие. Но отбирать их следует очень тщательно — такие, которые никогда не предадут. В мире людей, например, их найти почти невозможно.

— Неужели они так плохи? — подавленным от огорчения голосом прошептал Данг.

— Они люди, и всё. В мире есть много достойных и славных людей, но владеющих улыбкой — единицы. И если ты повстречаешь такого, считай это самым крупным везением. А если вы станете друзьями — почти чудом Божиим.

— А ты? Ты ведь владеешь такой улыбкой.

— Я не в счет, — рассмеялся вдруг дед, — скоро я покину тебя.

— Но потом-то мы снова встретимся?

— Нет. Оттуда еще никто не возвращался. Я вряд смогу стать исключением.

— Но почему… — прохрипел Данг.

— Не надо волноваться, ничего страшного. Мне очень повезло, я ведь прожил очень счастливую жизнь, я воевал и знал за что веду свои битвы. М уже шестьдесят пять, и сожалеть, что в таком возрасте я заболел неизлечимой болезнью, совершенно бессмысленно. Когда-то ведь все равно надо уходить. Я сожалею только о том, что был плохим отцом — твоего папу я совершенно не воспитывал, просто не было времени. А я уже вижу, что через несколько лет наша семья столкнется с роковыми событиями…

— А это еще что?

— Ты ведь слышал об астрологии?

— Конечно.

— Там полно всякой ерунды, но есть и доля истины. Но я тебе расскажу про точку рока — есть там такой особый аспект. Каждый человек в своей жизни проходит точку рока. Впрочем, нет, иногда умирает и раньше. Но когда он подходит к точке, то все вдруг резко меняется, происходят роковые события то есть те, на которые он не может влиять. Как бы он ни старался. Ну, скажем, у него дом, семья, работа, и вдруг с работы увольняют, семья рушится, дом сгорает. Он, конечно, изо всех сил старается сохранить свой уклад, но это все без толку, хоть лбом колоти. Астрологи вот считают, что это самый страшный аспект в гороскопе, и любая борьба бесполезна. Рушится всё. Многие в таких случаях выбирают смерть. Я же считаю, что они не правы.

— Есть какой-нибудь выход?

— Выхода нет. Я же сказал, что рушится все, что бы ты ни делал.

— Тогда не понимаю.

— Это же так просто. Ведь точка рока — не обязательно смерть. За ней-то ведь тоже продолжается жизнь. А какая — никто не знает. И почему вдруг решили, что она станет такой уж мрачной? Может, наоборот, она будет ярче и интереснее прежней?

— А мы можем как-то влиять на качество новой жизни?

— Безусловно. Это будет зависеть опять же от того, как человек будет биться за ту, прошлую жизнь. За тот мир, который он любит и который разрушается прямо у него на глазах. И человек знает, что помочь он ему все равно не может, но продолжает свою битву — битву до полного поражения. Изо всех сил и уже выше своих сил. Вот тогда у него будет шанс воина. Шанс второго рождения.

— Здорово… — Восхищенно прошептал Данг, — Ты говоришь такие запредельные вещи.

— К сожалению, ты еще слишком молод. И я не знаю, сможешь ли ты что-то понять, вернее, что-нибудь сделать, но у меня просто нет возможностей откладывать это на потом. Если ты очень серьезно отнесешься к моим словам, может, у тебя что-то и выйдет. Я ведь тебе только показал эту тропу, а идти-то придется одному. А это тропа не для слабых, не для дураков и не для трусов. Но и сворачивать с нее глупо — это не спасет тебя от опасностей. И от смерти. И ты никогда не познаешь любовь.

— Дед, подожди… — Данг вдруг наморщил свой лоб, — я все-таки не понял…

— Говори, — голос деда снова стал абсолютно бесстрастным.

— Я говорю о том, что научиться кого-то любить больше самого себя крайне трудно. Но ведь, с другой стороны, у герцога и впрямь есть фанатики — «бойцовые коты», например. Да и «драконы». Про них ведь пишут, что они гибнут за герцога с улыбкой на устах.

Дед, не обращая на Данга никакого внимания, взял последнюю ветку с мясом и молча ел, медленно, смакуя каждый кусок. Так продолжалось минут десять, Данг уже стал беспокоиться. Не потому, что чувствовал обиду на деда, что он явно игнорирует такой простой вопрос. Данг понимал, что он просто думает. И думает очень долго, это было на него так непохоже. Дед дорожил ведь каждой секундой в своих размышлениях, а сейчас как будто они текли мимо него

— Я очень рад, что ты все-таки задал этот вопрос, — дед протянул руку к фляге, лежавшей у ног Данга, тот подал ему ее.

— Иначе бы все, о чем я тебе говорил, было б бессмысленным. Герцогу ведь не нужны свободные воины, ему необходимы боевые машины, слепо выполняющие любой его приказ. Поэтому в обучении «котов» используют только начальную стадию улыбки, это правда, это еще не улыбка, а лишь смех идиота. Но и он дает силу перед страхом смерти, обученный «кот» ее чувствует и вполне искренне полагает себя избранным. Да, гомерический хохот фанатика ведет его прямо на смерть. Но только такими машинами, к счастью, не обойдешься. Ведь если окружить себя плотным кольцом таких вот фанатиков, ты и сам незаметно превратишься в подобного. А тогда тебя быстро сожрут.

Дед вновь сделал паузу и отпил несколько глотков.

— Знаешь, я никогда бы тебе не рассказывал о следующем этапе обучения. Потому что если ты будешь об этом знать, то никогда не овладеешь первым. Так мы устроены, нам все время приходится врать своим ученикам, раскрывая им разные тайны жизни. Вот овладел он одной тайной, и считает себя совершенным и достойным высот духа. А потом вдруг оказывается, что эта великая истина не стоит и ломаного гроша. Но что делать? Надо всем сердцем поверить в нее, иначе никогда не подойдешь ко второму этапу. Но сейчас у меня просто нет времени ждать, пока ты овладеешь первым. И я расскажу тебе о втором. И ты должен будешь совершить чудо.

— Какое?

— Забыть о втором этапе. А потом, когда придет время, вспомнить. Ты как, сможешь?

— Я буду стараться.

— Изо всех сил?

— И даже выше их.

— Молодец, что-то ты понял. Смотри, — Старик веточкой прочертил на земле линию, — Всё, что слева, — это эго, справа то, что вне его. Точка означает равновесие между любовью к себе и вне себя. Это называется точкой отрешенности. Она, кстати, характерна для шаманов с Туманного Материка, это их обычное состояние. Рисуем в области эго еще одну точку, скажем, вот здесь. Это называется точкой оценки — что ты ценишь больше всего в этой жизни. У эгоцентристов она далека от точки отрешенности, у нормальных людей она может быть довольно близка к ней. Как ты считаешь, она навсегда привязана к своему месту?

— Наверное, нет. Люди ведь тоже меняют свое по-ведение в зависимости от ситуаций, в которые попадают. Скажем, кому-то набили морду и он зол на весь мир, а через год, скажем, полюбил вдруг девушку и поет от радости.

— Верно, эта точка всегда блуждает. Именно в зависимости от обстоятельств. Иногда она даже вырывается за пределы эго — вот как в случае с девушкой. Скажем, он так вдруг влюбился, что и вправду готов умереть за нее. Но это может быстро пройти, и точка оценки возвратится обратно, на то место, которое наиболее характерно для данного человека, где она сидит чаще всего. Но в любом случае человек не сам управляет блуждающей точкой, а лишь обстоятельства жизни толкают ее в ту или иную сторону.

— Так, подожди, дед! Значит, обучаясь улыбке, мы учимся сами сдвигать эту точку?

— Верно. Практика с камнем, про которую я рассказывал, как раз помогает обрести контроль над этои точкой. И ты сам будешь ее сдвигать по собственной воле — в ту или и иную сторону. В зависимости от того, какое ее положение будет наиболее адекватным любой ситуации. И будешь хозяином своей судьбы.

— Дед, а твоя болезнь? — машинально спросил Данг

— Хороший вопрос. Честный и совершенно безжалостный, — голос деда стал очень тверд. — Ты и впрямь становишься воином, простой человек никогда не задал бы такого тому, кого любит. Но я тоже воин. Я совершил ошибку. Ведь когда ты идешь по тропе, появляются все новые и новые силы, которые ты должен научиться контролировать. И чем дальше ты прошел по ней, тем все более и более мелкие ошибки имеют фатальное значение. Я и сейчас даже не знаю, где допустил эту мельчайшую оплошность, но что потерял контроль над судьбой — это факт. Но и это не самое главное.

— А что главное?

— Я говорил уже, что. Если ты так и не понял, то не стоит терять время на трепотню.

— Нет, почему же… Значит, ты ведешь свою битву? Каждую секунду?

— Конечно. Может, последнюю в жизни. Но этому я как-то привык, расхохотался вдруг дед. — Все-таки привычка, согласись, штука сильная. Только ведь эта не самая плохая привычка.

— Дед, а ты что-нибудь знаешь о третьем этапе?

— Увы, ничего. Я до него еще не добрался.

— А он существует?

— Конечно. И четвертый, и пятый. Ты можешь сказать мне любое число, и я отвечу тебе утвердительно.

— Выходит, тропа бесконечна?

— Верно. Вот это, пожалуй, можно и помнить. Чтоб ты никогда не почувствовал вдруг себя каким-нибудь совершенным. Тогда ты не будешь готов к воздействиям новой силы. И она, конечно же, тут же убьет тебя.

Данг приоткрыл глаза и, сладко потягиваясь после долгого сна, счастливо улыбнулся — пробуждение было очень приятным. О такой ночи он никогда не мечтал — сначала любовь самой прекрасной девушки в мире, потом такие яркие, реалистические сны. И к тому же жутко интересные, ничуть не напоминающие ночные кошмары на Земле.

В комнате мало что изменилось, разве что яркий свет солнца даже через закрытые шторы немного слепил глаза. На столе стоял тот же, уже выключенный ночник, не было только бутылки и коробки сигар. Но Тайка сидела в кресле, закрыв ладонью глаза, уже одетая, но какая-то понурая и неподвижная, будто еще не отошедшая от сна.

— Доброе утро, Тайка, — улыбнулся ей Данг.

— Добрый день, милый, — тихо сказала она.

— День? Я что, так долго спал? Сколько же сейчас времени.

— Три часа дня. Я не могла тебя разбудить.

— Ничего себе! Да это не страшно, у меня выходной. Я вот только хотел вечером поболтать с Арамисом, он знаешь, такие интересные вещи о городе знает, у меня появились интересные мысли…

— Ты не сможешь с ним встретиться. Его сейчас нет в Граде.

— А где он, в командировке? Он ведь не собирался никуда уезжать.

— Он никуда не уехал. Его просто убили.

— Кто?! — Данг моментально вскочил с кровати, и стал машинально делать разминку, приводя свои мышцы в порядок.

«Это могли только сделать подло, в спину. Интересно, дело уже поручили кому-нибудь? Ничего, я уговорю Чачуа передать это дело мне. Хоть это не мой профиль.»

— Я не знаю, милый. Сейчас появились какие-то совсем озверевшие люди. Мне страшно.

— Когда это случилось?

— Позавчера.

— Что?! — Мысли Данга опять на секунду смешались. Ведь только вчера они пили «Мартини» у «Сельмы» и хохотали над веселыми байками.

— Сколько же я проспал, неделю, что ли?

— Данг, ты проспал тут два года.

Он медленно опустился на стул рядом с девушкой. Он не терял контроля, но такой удар был мощным даже для него.

— У меня была летаргия?

— Да я слышала, это так и называется. Когда люди спят несколько лет подряд.

— А ты?

— Я все время была с тобой рядом. За это время тут так все переменилось. Знаешь, когда я проснулась, то узнала, что Гейгер подал в отставку. A власть захватил Назаров, и как-то незаметно, но быстро изменилось. Сначала люди, конечно, побаивались, они ведь не знали, кто стал ими править. Но Назаров оказался очень толковым правителем. И брал к себе самых лучших — Арамис, Чачуа, Профессор и Философ оказались в его окружении. Я и сама встречалась с Вадимом, он тогда очень сокрушался, что ты впал в летаргию, он говорил, что готовил для тебя пост вице-президента. А потом под конец разговора мне самой предложил этот пост — представляешь? Такой глупой и молодой девчонке. Наверное, он немного влюбился в меня. Я, конечно, сказала, что ничего не смыслю в политике, и что вообще мое место возле тебя. Тогда он назначил мне хороший оклад как медицинской сиделке. Я ушла из салона.

— И два года сидела здесь?

— Конечно. — Она чуть пожала пр\лечами, — а как же иначе? Ты мог ведь проснуться в любой момент. Но это было совсем нетрудно, иногда кто-то из твоих друзей приходил и сидел вместо меня, я гуляла по улицам. Знаешь, в городе стало столько красивых улиц…

— И все было прекрасно?

— Да.

— А чего ж ты боялась? Ты говорила, что тебе сейчас страшно. И Арамиса убили.

Ох, Данг… — Ее голос заметно дрогнул, — все началось месяц назад…

— Да что конкретно?

— Если бы что-то конкретно. С чем-то конкретным Назаров бы справился. Но пошла какая-то чертовщина. Еще два месяца назад были люди, как люди. Потом в них поселилось какое-то беспокойство. Не во всех, конечно, но во многих. Они постепенно стали становиться злее, издерганнее. Безо всяких причин. Становилось все больше убийств, ограблений на улицах. Но почему-то больше всего люди резали и избивали друг друга у себя дома, среди своих же родных. Я не понимаю, Данг, как это — убивать близких? Если уж так приспичило, иди на улицу, — там чужие ходят. А дома… Нет, не пойму. Нашим ребятам работы прибавилось. Они молодцы, крепко держались. Если бы не они, я не знаю, что сейчас с нами было бы. Но пока все входило в привычные рамки — такое ведь было в истории. А две недели назад…

— Что случилось?

— Появились призраки.

— Кто?!

— Ну вот, скажем, прямо на соседней улице. Прямо из стены одного дома выбежала серая кошка. Пересекла дорогу и исчезла в стене противоположного.

— Тайка, ты ничего не путаешь?

— Нет, я сама это видела. Прямо из кирпичной стены — там нет дыр. И все, кто переходил эту линию, умирали. Не сразу, просто они очень быстро попадали в смертельную ситуацию. Или их сбивало машиной, или становились жертвами бандитов, или их просто рубили топором в собственном доме — свои же.

— Подожди. Расскажи поподробнее. Кошка бежала один раз за все прошедшее время или таких случаев было несколько?

— Нет, не один. После первого случая — через шесть дней. Затем через четыре. Потом позавчера, — у левого глаза девушки Данг вдруг заметил слезинку. И еще с горечью разглядел, что глаза ее больше не сверкают изумрудными искрами.

— Вчера она тоже бежала. Сегодня пока не знаю.

— Так, а люди? Несчастье случалось со всеми, независимо от времени перехода?

— Я не так объяснила. Со временем воздействие кошки ослабевает. Скажем, прошел через десять минут после ее пробежки — точно умрешь. Через час выживешь. А четырех вроде достаточно, чтобы такое воздействие ослабело совсем. Это мне Арамис говорил, он-то и занимался всем этим делом. Но людям объяснить что-либо уже было невозможно. Вдобавок Назаров растерял всех своих духов.

— Ты знаешь и про духов?

— Да, он мне рассказывал. Знаешь, тогда, два года назад, мы встречались, говорили. И надолго расстались, у каждого были свои дела. Но в последнее время он сюда вдруг стал приезжать. Ему почему-то хотелось общаться со мной. Нет, он совсем не приставал ко мне, да ему уже стало не до того. Мы просто болтали обо всем.

— И как он выглядел?

— Знаешь, как человек, который находится под чудовищным давлением. И держится из последних сил. И у которого не осталось никакой надежды. Но он не опускал руки. Просто, когда становилось совсем уже плохо, приезжал сюда. Говорил, что я каким-то образом умею снимать напряжение. Но я ничего такого не делала, просто общалась. Мне ведь тоже хотелось с кем-нибудь поболтать, а собеседник он очень интересный. Да и если б не он… — Тайка запнулась и закрыла ладонью глаза.

— Что случилось, милая? — Данг обнял ее за плечи, она тут же уткнуласть лицом к его груди.

— Я не хочу рассказывать.

— Почему? Мне ведь надо знать всё.

— Данг… Тогда в ту ночь, когда мы уснули, на столе стояла бутылка виски и коробка сигар. Я не трогала их, хотела сохранить это до тебя. Я не смогла это сделать.

— Что, это кто-то украл? Да брось ты, главное, что мы живы.

— Да, конечно, ты прав. Я сама все это выпила и выкурила.

— Ты?! — Данг не мог поверить своим ушам. Случилось действительно что-то страшное.

— Я и сама этого не заметила. Но слушай дальше. Про кошку. Я не знаю, как Арамис вычислил эти четыре часа, но ему никто не верил. Ведь трагедий-то хватало и безо всякой кошки. И поди докажи, кто виноват. После этих случаев все несчастья, случившиеся в городе, стали валить на кошку. И люди будто озверели — они стали собираться в дикие толпы, ходить по улицам и громить всё вокруг. Потом эти толпы стали называть себя какими-то партиями. Чем они отличаются друг от друга, я не могу понять до сих пор, но сами они себя различают. Все, как один, в одной толпе обмотаются красными шарфами, а в другой нацепят на рукава желтые повязки — и ну мутузить друг друга. Сначала просто мутузили, а потом пошли жестокие драки с кровью и переломанными костями. Женщин насиловали прямо на улицах. А уж грабили вообще всех подряд.

— А как же наши ребята?

— Они тоже здорово ожесточились. Они отдали приказ войскам и полиции предельно жестко разгонять такие толпы. Только все было без толку, все словно разом сходили с ума. Крови от этого стало еще больше. А позавчера одна такая толпа пришла громить нашу гостиницу.

— Зачем?

— Им нужна была я.

— Почему ты?

— Они решили, что в город пришел сатана. И причем в образе ведьмы. Я не знаю, почему это им взбрело в голову. Да, кошка бегала на соседней улице, но рядом живет много людей. Наверное потому, что я как-то выделяюсь среди них. Меня ведь считают очень красивой и очень странной. Я и раньше, до нашей встречи, была для всех странной, а сейчас тем более.

— Почему? — удивился Дданг.

— Ну тут все понятно. Какая же дура будет сидеть два года безвыездно с человеком, с которым была знакома всего одну ночь? Да еще, по сути, со своим же клиентом? Они все ведь так думают.

Пока она говорила, Данг все время гладил ее волосы и нежно целовал ее глаза, надеясь вызвать в них знакомые искорки.

— Телефон не работал. Пока толпа заводила себя у дверей и окон гостиницы, я перетащила тебя в кладовую кухни — там есть комнатка без окон и с железной дверью. Господи, какое счастье, что это была обычная толпа, а не отряд спецов — это дало мне время.

— Как же ты донесла меня?

— А что? — Тайка пожала плечами, — Ты, слава Богу, не очень тяжелый. Вот Чачуа, например, точно бы не сумела перетащить, — негромко рассмеялась она. Но без серебряных колокольчиков.

— В конце концов они вышибли окна и влезли в нашу комнату. Никого не нашли и стали проверять все помещения. В конце концов поняли, что мы укрылись в кладовой, и стали ломать дверь чем-то тяжелым. Но это продолжалось недолго, где-то пятнаднать минут. Слава Богу, дверь оказалась крепкой. Потом по звукам я поняла, что появились новые люди, стали слышны выстрелы, какие-то разъяренные вопли, ругань, — всего хватало. Потом все успокоилось. Я услышала голос Назарова, и открыла дверь.

— Так это он тебя спас?

— Он приехал тогда ко мне, как обычно. И вызвав по рации полицию, начал свой бой.

— Один? Он что, был без охраны?

— Да, он ведь тоже владеет силой. И никогда не брал охрану. Он их здорово опалил огнем, но это конечно, не помогло. Но он смог продержаться до подхода полиции, они приехали очень быстро. Арамис тоже был среди них.

— Тогда-то он и погиб?

— Да.

Данг сжал пальцами разом побелевшие виски. «Вот она какая, цена моей клятвы. И главное, я-то был рядом с ней. Вернее, это она была со мной. И платила за ту клятву. Так же, как и мои друзья.»

— Да, я понимаю, от такого конечно напьешься.

— Нет, не из-за этого. Подумаешь, посидела пятнадцать минут в кладовке…

Все слова, которые он хотел сказать ей, комом застыли в горле. Тайка же ни на минуту не переставала удивлять его. И даже не смыслом сказанного, а своим будничным тоном. Лишь изредка, на секунду прерывался ее голос из-за печальной слезинки, а потом снова оставался спокойным и мягким.

— Назаров предложил мне переехать в какой-то бункер. Вместе с тобой, конечно. Но я отказалась.

— Почему?

— Мне почему-то казалось, что ты сможешь проснуться когда-нибудь только здесь. Я не знаю, откуда во мне такая уверенность, и на чем она основана. Но он меня сразу понял, и прислал рабочих, чтобы как следует укрепили гостиницу. Они поставили две железные двери на входе, замуровали окна, a наше окно заделали тремя слоями решетки из очень толстых прутьев. Еще он оставил рацию, кучу всяких продуктов. И еще оружие — там в холле есть пулемет, ящик патронов и гранаты. Я сначала отказывалась, я все равно не умею с ними обращаться, но потом решила, что оно не помешает. И стала снова ждать И вот тут-то случилось самое жуткое.

Данг только молча целовал ей лицо и волосы, даже не смея справшивать, что же еще случилось.

— Нет, никаких нападений больше не было. И вообще стояла странная тишина. Будто все вымерло. А на меня вдруг навалилась такая жуть… Нет, ты не поймешь. Хотелось вскочить и уйти, вернее, бежать непонятно куда и неизвестно зачем. Я даже несколько раз вставала и выходила из комнаты, и медленно шла через холл и клала руку на замок двери. И стояла там долгое время. Мне все время казалось, что в доме, кроме нас, кто-то есть, или даже не кто-то, а что-то, совсем не человеческое. И абсолютно враждебное. Я, наверное, входила с ума. Но потом всегда возвращалась в комнату. Ох, как трудно же давался каждый шаг. Иногда я даже падала на пол и просто ползла. А напряжение нарастало. В последний раз это было уже под утро — Господи, Данг, ты не поверишь, я приползла в это кресло за полчаса до того, как ты проснулся! Наверное, поэтому я даже не почувствовала ничего, когда ты открыл глаза. Хотя нет, вру, напряжение спало. Мне сразу стало спокойно и даже немного радостно. Но разве это была та радость, о которой так долго мечтала? Я все время, пока сидела с тобой, вовсю фантазировала себе сцену своего пробуждения. Я вот думала, что ты проснешься и я буду смеяться и петь, и приготовлю тебе ванну, а сама побегу на кухню. Я приготовляла в уме какие-то немыслимые блюда, и что мы выпьем того «Моулта», а потом ляжем в постель и снова станем любить друг друга. А сейчас я очень уставшая, я уж не знаю, что сейчас я вообще хочу. Даже просто спать почему-то не хочется, все в таком мареве… Я даже тебя плохо вижу, обними меня крепче, просто обними… — И она ласково улыбнулась ему.

Они так и сидели, обнявшись, и Данг чувствовал в себе ту силу, которую подарила ему Тайка в их первую ночь. Он хотел поделиться с ней силой, влить хоть чего-то в ее обожженую душу. Он опять целовал ей лицо и шею, и путался в волосах, шептал ей на ухо самые нежные слова, которые только знал. Он забыл обо всем, что творится в Граде, все это было уже несущественным по сравнению с ней. Нет, он не собирался оставаться в стороне, еще чуть-чуть времени, и он пойдет в город. Но Тайка была прежде всего. Тайка была самое большее чудо из всех, каких он навидался за последнее время. Дед был бы безумно счастлив, если бы видел их вместе. И Данг тоже был счастлив. И совершенно не важным было, с чем ему скоро придется столкнуться. Важным стало лишь то, что он сейчас целовал ее в эти губы, и видел улыбку — ту самую, о которой так долго рассказывал дед.

Они сидели так где-то час, ее щеки тронул легкий румянец, а в глазах заблестели еле заметные искорки.

— Данг, милый, — прошептала она, — ты просто волшебник. Кажется, еще немного, и я снова смогу петь и смеяться, как раньше, — тебе ведь нравились мои колокольчики? Посиди так еще немного со мнои, не уходи пока.

— Я и не собираюсь уходить.

— А вот это не надо, Данг, — ее голос вновь погрустнел, — никогда мне не ври, пожалуйста. Я знаю, ты просто жалеешь меня. Но не надо, твоя ложь почему то оскорбляет меня.

— Как это? Ты же не умеешь обижаться.

— Верно. Но сейчас что-то случилось со мной. Я уже не совсем та, прежняя. Я вообще изменилась. Но только так же люблю тебя.

— Ты просто не так меня поняла. Я совершенно честно сказал, что никуда не уйду, пока не увижу тебя в полном порядке.

— Спасибо, — она вновь улыбнулась, — Я еще не все рассказала тебе. Знаешь, мои стрессы были не совсем беспричинны. В тот самый день, когда заварили решетку на окне, я сидела здесь и смотрела в окно. Сквозь решетку. А потом, когда выключили солнце…

— Опять нападение?

— Не знаю. Может, это и было нападением. Но каким-то особенным. Прямо с черного неба летели бледные спирали, они бешено кружились вокруг себя и ввинчивались в землю, и совершенно беззвучно растворялись в ней. Это можно было назвать и красивым. Но тогда-то и началось это жжение, — она ткнула кулачком в свое солнечное сплетение, — Я рассказала про это не для того, чтобы ты снова жалел меня. Но может, это тебе поможет разобраться хоть в чем-то.

«А ведь это вторжение, — подумал Данг, — прямое вторжение из космоса. Постой, а что же странники? Не смогли защитить город? Или они сами все это устроили? Ну зачем же так-то? Какой-то новый жестокий эксперимент? Ну ладно, экспериментаторы, пора мне идти в бой. Уж этот-то точно станет для меня последним, с вами-то мне не справиться. Но может, судьба мне подарит еще один шанс — хоть немного прочистить вам мозги».

— Тайка, ты как?

— Я в порядке, мой милый, — она снова улыбнулась ему, — Мне уже совсем хорошо.

— Давай пойдем вместе.

— Спасибо. Но я буду только мешать тебе, тебе ведь придется думать и обо мне. А я еще хочу выспаться и быть совсем свежей к твоему возвращению. К тому же мне кажется, я тут в полной безопасности, и что вообще в городе людей больше нет.

— Ну ладно. А где рация?

— Там, в холле. Пошли покажу.

Они вышли в холл, где стоял пулемет у двери, а на столе, где когда-то сидела Мария, стояла большая железная рация. Данг включил ее — она так осталась мертвой.

— Наверное, нету питания.

— Ах да, я ведь и забыла. После тех бледных спиралей энергия тут же кончилась.

— А как ты готовила?

— Да ты что, — рассмеялась она, — Я даже и не думала об этом Пойдем, поедим что-нибудь?

На кухне продуктов и вправду хватало. В основном тушенка, чай, крупы и макароны.

— Похоже, тут можно есть только тушенку, — озабоченно заметила Тайка, — Плита тоже ведь работает.

Они молча съели по банке говяжьей тушенки, настоящей российской, самой лучшей в мире. Жалко только, не было хлеба. Напились воды из огромной кастрюли, в кране воды тоже не было, как и света. Каким образом в кастрюле оказалась вода, Тайка совершенно не помнила. И еще выкурили по сигарете на той же кухне нашлись и они.

— Ты будешь брать пулемет? — тихо спросила она

— Нет, в этой войне он совершенно не нужен.

Они одновременно встали и подошли к входной двери. И остановились, глядя друг на друга. Данг хотел еще раз обнять ее, но вместо этого лишь провел рукой по ее волосам и положил ладонь на ее плечо. Всего на секунду. А после этого повернулся и вышел.