Трудная любовь

ЖЕЛЕЗНЫЙ ХАРАКТЕР

Санька пришел из школы в деловито-приподнятом настроении. Он степенно положил сумку на место, переоделся и, посмотрев на маму, серьезно сказал:

— Мне к вистивалю нужны длинные брюки, как у папы. Всем мальчикам велели сшить голубые рубашки и светлые брюки.

— Во-первых, не вистиваль, а фестиваль. Во-вторых, — сказала мама, накладывая кашу в тарелку, — мойся и ешь, уж так все давно остыло.

— А штаны? — не унимался Санька. — Сусанна Кирилловна всем велела.

— Я сама узнаю. Ты вечно путаешь. Кому только в голову пришла такая нелепая мысль: прятать летом детское тело? — опросила она себя и заспешила в кухню, потому что там что-то зашипело на плите.

Санька насторожился. Мамины слова не предвещали ничего хорошего. Тряхнув лобастой головой, Санька уставился на свои обветренные и исцарапанные котом Васькой руки, перевел взгляд на ободранное колено, где присохла большая коричневая болячка, и опять тряхнул головой, словно бодался. Он не мог согласиться с мамой — в его детском теле совершенно не было ничего хорошего. Но чтоб переспорить ее, надо было съесть, по уверению папы, пуд соли. Санька как-то попробовал съесть только одну чайную ложку, и ему сразу стало плохо. А тут целый пуд, в нем, наверное, добрых сто ложек!

Санька не стал спорить с мамой еще и потому, что у нее был железный характер. Так все говорили: и папа, и бабушка, и соседи.

Однажды, когда Санька был совсем маленьким, он спросил папу:

— Где помещаются у мамы железки?

— Какие железки? — не понял сначала папа, а потом громко рассмеялся и объяснил, что никаких железок у мамы нет, а железным называют ее характер за его твердость и настойчивость. Мамину настойчивость Санька испытывал на себе каждый день, и сейчас ему лучше было молчать.

Санька насупился. На переносье у него появилась точно такая же складочка, как у мамы. Он вечером поговорит обо всем еще с папой.

Но, конечно, из такого разговора ничто не вышло. Папа был всегда и во всем заодно с мамой.

Он посмотрел на маму, которая штопала носки, и беспомощно развел длинными руками.

— В таких делах, Сашок, я ничего не смыслю. Договаривайся с мамой. В жару я и сам не прочь поносить короткие штаны, а ты же маленький, тем более!

«Как постель убирать или картошку чистить — большой, а брюки — так маленький, — про себя обиделся Санька и сморщил от досады свой короткий курносый нос. — Ведь не сам он все выдумал».

— Не порть «фамильной гордости», — папа повалил Саньку на диван и защекотал, приговаривая: — Таких носов нет ни у кого, кроме нас с тобой. А длинные брюки — сущая глупость в твоем возрасте.

Санька зло отбивался руками и ногами. Он не находил в этой истории ничего забавного. Вырвавшись, он убежал в сад и не слыхал, как папа пробовал заступиться за него.

— Послушай, Надя, может быть, действительно надо такие брюки, а?

— Глупости, — отрезала мама. — Нечего поважать ребенка с малых лет. Он потом у тебя луну запросит. Они ему совсем не нужны летом, а на один раз у нас нет лишних денег.

Санька сидел в саду под яблоней, которая совсем недавно покрылась маленькими глянцевитыми листочками, и вытирал кулаком упрямые слезы. Вообще, вероятно, ни у кого из ребят не было таких безжалостных родителей, как у него. Он даже завидовал соседу Леньке Кудрявцеву, которому доставалось по очереди то от папы, то от мамы. Но если его мама накажет, папа пожалеет и денег в придачу даст на конфеты, если папа за вихры оттаскает, мама пожалеет и все Леньке разрешит.

А Саньку никто из родителей никогда не жалел. Ну разве можно придумать что-нибудь лучше длинных белых брюк! Он представил себе, как с важным видом прошелся бы в них по улице, и, ударяя себя кулаком по крутому лбу, зло зашептал:

— Не надену, не надену. Нарочно изорву, изрежу! — последнее слово сразу высушило его зеленые глаза, а надутые губы растянулись в улыбке. — Тогда уж сошьет, обязательно сошьет!

На другой день, когда мама ушла в город за покупками, Санька принялся за выполнение своего плана. Вооружившись большими ножницами, он открыл комод, где лежали ненавистные короткие штаны, и неожиданно увидел папины шерстяные брюки, кремовые, в тонкую голубую полоску. От радости у Саньки дух захватило. Как же он забыл о папином подарке! Папа не носил те брюки с прошлого лета, когда случайно облил их подсолнечным маслом. Санька вспомнил, как огорчилась мама и даже кричала на папу тогда:

— Четыреста рублей выбросили на ветер. И все из-за твоей небрежности. Такие чудесные были брюки!

— Не порть себе нервы из-за такого пустяка, — виновато просил папа и целовал маму в щеку. — Подрастет Сашок, ему перешьешь. Пятно совсем маленькое.

С тех пор брюки и лежали в комоде. Но за год Санька, как говорил сам папа, основательно подрос, значит, нечего и раздумывать. Вытащив брюки, Санька приложил их к себе.

«Если отрезать масляное пятно с манжеткой, то как раз», — подумал он. Сколько раз он видел, как мама кроила ему рубашку, а подшивать носовые платки Санька научился еще в прошлом году в первом классе на уроке труда. К тому же мама, наверное, будет довольна, что он все сделает сам. Она все время твердит ему: «Приучайся к самостоятельности, тебе уже восемь лет. Все, что можешь, делай сам».

Сняв со стола скатерть, Санька положил на него папины брюки и отрезал кусок сначала от левой штанины, потом от правой, но одна брючина получилась длиннее другой. Санька приложил короткий толстый палец к носу, мама всегда так делала, когда думала о чем-нибудь серьезном, только нос у нее был тоненький и длинный, а палец красивый, белый, точно сахарный.

Подумав так с минутку, Санька сложил брюки поровнее и решил подрезать еще немного. Ножницы соскальзывали с пальцев, их приходилось держать обеими руками, и срез получился с неровными зубцами.

— Ничего, подошью! — Санька взял иголку, вдел в нее черную нитку как можно длиннее, чтоб подольше хватило, и начал подшивать.

Однако брюки все время сползали на пол, шов ложился неровно, где шире, где уже, а длинная нитка все время путалась и рвалась. И Санька, пока подшил одну штанину, исколол в кровь все пальцы.

— Отдохну, потом докончу. — Поглядев на свою работу, он вспомнил, что мама всегда делала на него примерки, когда шила. Санька надел брюки, затянул их потуже ремнем, чтоб не спадали, и подошел к зеркалу. Штанины, точно две широченные юбки, мели за ним пол, а сзади вздулся такой пузырь, что в него свободно можно было упрятать мамину подушку. Санька чуть не расплакался, потому что не знал, где еще надо подрезать.

Он уныло повертел свою работу в руках и, аккуратно сложив, спрятал ее на прежнее место в комод.

— Вечером все расскажу маме. — Санька навел порядок в комнате и пошел во двор играть с ребятами, так как на воскресенье уроков не задавали.

На улице было хорошо и весело, и вскоре Санька забыл обо всем на свете.

Мама вернулась из города к семи часам и сразу заторопила папу, который пришел с работы раньше ее.

— Одевайся скорее. Я взяла на восемь часов билеты в кино. А тебе, Сашок, что-то купила, — она показала сыну на сумку и стала причесываться.

В сумке лежала чудесная голубая рубашка из шелковой материи и белые полуботинки. Они так понравились Саньке, что ему захотелось сейчас же их примерить. Он сел на диван и уже снял один старый ботинок, но в это время из другой комнаты, где одевался папа, послышались слова, от которых на Санькиной голове зашевелились волосы.

— Надя, дай-ка мне кремовые брюки. В синих жарко, а пятен вечером никто не заметит.

Мама закрутила калачиком косу на затылке и, держа шпильки в зубах, полезла в комод.

— Я советовалась в мастерской, их переделают. Теперь ведь короткие носят.

Санькино сердце затрепыхалось, как пойманный воробей. Он теснее прижал к груди обновки и забился в самый угол дивана. Хотелось все сейчас же рассказать маме, но рот почему-то не раскрывался. Мама ничего не заметила, подала папе брюки и вернулась к зеркалу. Санька сидел ни жив ни мертв.

Через несколько минут папа появился в дверях, оглушительно хохоча.

— Вот это фокус! Ты только полюбуйся, — он с веселым недоумением разглядывал свои длинные в темных курчавых волосках ноги, вылезшие из-под брюк почти до колен.

Мама схватилась за голову и медленно села на стул, который стоял возле нее. Она в упор, поглядела на Саньку и сразу, как всегда, все узнала по его круглым испуганным глазам.

— Ну что мне делать с негодным мальчишкой?! — всплеснула она руками. — И в кого ты уродился такой настойчивый?

— В тебя-я! — басом заревел Санька, не спуская глаз с ее лица, потому что он тоже умел отгадывать мамино настроение по ее глазам. Лицо у мамы было совсем странное, точно она не знала, что ей делать — засмеяться или заплакать.

— Папа ж тогда мне штаны подарил, теперь… — захлебываясь слезами, объяснил Санька. — Я сам их шил, чтоб к самостоятельности приучаться.

В маминых глазах запрыгали веселые искорки, губы дернулись и, поджав живот руками, она прыснула, как девочка.

— Ох, не могу, не могу! — повторяла она и, взглядывая на папу, снова смеялась. От смеха из ее зеленых, как у Саньки, глаз побежали слезы.

Папа стоял перед ней худой и длинный, похожий на складной метр, что лежал в его письменном столе, и все разглядывал свои голые ноги, будто никогда их не видел.

Саньке стало тоже смешно. Уж очень потешным казался папа в коротких брюках, у которых одна штанина была длиннее другой и свисала неровными зубцами, словно ее рвали собаки.

— Н-да… — наконец, протянул папа. — Железный характер, ничего не скажешь. — Он подмигнул маме веселым карим глазом. — Я совсем и забыл, что подарил Сашке эти штаны. Ты, пожалуйста, перешей их ему. А то действительно некрасиво получается. Все ребята будут в длинных, а он в коротких. Даже перед школой неудобно, Надюша.

Обрадованный внезапной поддержкой, Санька бросился к матери.

— Я сразу все хотел сказать и забыл. Я не хочу, чтоб у меня был железный характер. Сшей мне брюки, как у папы, и я буду весь в него!

Мама посадила Саньку к себе на колени и поцеловала в заплаканные глаза, а папа потряс его за «фамильную гордость» и внушительно предупредил:

— Чтоб больше я не видел такой самостоятельности, иначе выдеру, ясно?

— Ясно! — отозвался Санька и опять разревелся, уткнувшись маме в плечо.