Трудный путь в будущее

Горы и люди

Афганистан — страна пустынь и гор. Они занимают четыре пятых общей территории в 650 тысяч квадратных километров. Здесь сошлись величайшие горные системы Азии — Гиндукуш, Гималаи, Куньлунь, Каракорум и Памир. В какой бы географической точке страны вы не находились, вас повсюду окружают горы. Белоснежные вершины чередуются с голубоватыми и серыми хребтами и кажется, что им нет ни начала, ни конца.

Горы определяют не только облик страны и ее климат но и образ жизни людей, их характер. На протяжения столетий горы были союзниками афганцев в борьбе против иноземных захватчиков. Но в наши дни они стали серьезной помехой на пути общения с внешним миром и экономического прогресса.

Соединить все части страны надежной и безотказно действующей системой дорог было мечтой многих поколений. И эта мечта стала претворяться в жизнь, когда Афганистан завоевал независимость. Караванные тропы, воспетые еще поэтами давних лет, уходят в прошлое. Рев автомобильных сирен разбудил безмолвие пустыни Регистан, горные отроги Гиндукуша, раздался на берегах Амударьи и Пянджа.

Особенности горного рельефа таковы, что он препятствует строительству железных дорог и судоходству. Поэтому ведущее место в перевозках грузов на дальние расстояния и в обслуживании внешней и внутренней торговли сегодня прочно занял автотранспорт.

Взгляните на нынешнюю карту Афганистана. Все основные сельскохозяйственные и промышленные районы связаны автострадами. Около 1500 километров дорог (из имеющихся 2 тысяч), шоссе с асфальтобетонным покрытием построены при содействии СССР. Теперь можно выехать из Кабула в одном направлении, объехать страну по кольцу порог и вернуться в столицу с другой стороны.

Мы продолжаем оказывать содействие Афганистану в сооружении автострад и мостов с учетом его экономических нужд. Благодаря этим дорогам страна получила выход через Иран и Советский Союз в государства Ближнего Востока и Европы, а через Пакистан — в Южную Азию. Для Афганистана, лишенного выхода к морю, эти дороги имеют жизненно важное значение.

В 1971 году в Кабуле было подписано соглашение об использовании афганских дорог для торговли между СССР и Пакистаном.

Своеобразно отметил в те дни открытие этого международного пути пешаварский бизнесмен Гул Мухаммад Хан. Он отправил за свой счет сто тысяч отборных апельсинов в подарок жителям Советского Узбекистана, наняв для этого три мощные машины. Апельсины были доставлены в Ташкент на пятый день. Раньше товары из Пакистана шли морем из Карачи в порты Черного моря или Советской Прибалтики, что занимало в лучшем случае до четырех недель.

Часто бывая в Пешаваре, Карачи и Лахоре, я видел различные грузы (станки, оборудование для нефтяной промышленности и др.), доставленные через Афганистан. Вспоминаю встречу с пешаварскими предпринимателями. Они говорили, что благодаря этим дорогам Пакистан экономит огромные суммы на перевозках.

…День 12 мая 1982 года надолго запомнится жителям узбекского города Термез и афганского поселка Хайратон. Они праздновали открытие 818-метрового моста для железнодорожного и автомобильного транспорта через Амударью. Мост сооружался при технико-экономическом содействии Советского Союза.

Амударья в этом районе никогда не замерзает. Испытанный прием промораживания шахт для установки опор, естественно, здесь не мог быть применен. Исключительно сложны были гидрогеологические и геологические условия, особенно в паводковый период. По нормативам на сооружение такого моста требуется не менее 55 месяцев. Однако он был построен в течение 30 месяцев. Одновременно в районе порта Хайратон был возведен громадный комплекс сооружений: первый в истории Афганистана железнодорожный вокзал, дизельные станции, склады, объекты, призванные обслуживать прием и обработку железнодорожных составов и автомобильных колонн. С учетом жаркого климата-построены жилые дома.

В сооружении этого моста принимали участие самые различные советские предприятия. Курганский завод мостовых конструкций, горьковское и дмитровское предприятия по производству железобетонных конструкций. Цементные заводы Таджикистана и Узбекистана своевременно обеспечивали эту новостройку необходимой продукцией. Здесь под руководством советских специалистов работал многочисленный коллектив афганских строителей, овладевавших в ходе стройки различными профессиями.

Незадолго до торжественной церемонии сдачи в эксплуатацию моста под него спустился известный в нашей стране мостостроитель Рудольф Вохгельд. Первый пробный поезд должен пройти над головой руководителя стройки — такова давняя традиция у мостовиков. Украшенный кумачом лозунгов и транспарантов в честь советско-афганской дружбы эшелон со строителями проследовал на афганский берег.

А вскоре состоялась и сама торжественная церемония открытия. В ней приняли участие партийно-правительственные делегации обеих стран. Торжества начались в Термезе. Открыв мост, делегации вместе с почетными гостями и передовиками-строителями переехали в Хайратон. К собравшимся обратился глава афганского правительства Кештманд. Затем в основание первого высотного здания — будущего города Хайратон — была уложена металлическая капсула, внутри которой находилась записка, выбитая на бронзе, о знаменательном событии введения в строй моста.

…Память невольно возвращает меня к летним дням Кабула 1978 года. 11 июля в здании министерства планирования Афганистана, которое возглавлял тогда Кештманд, состоялось подписание контракта о сооружении этого моста. Вечером в мраморном зале представительства нашего ГКЭС состоялся прием, на который были приглашены и корреспонденты. Среди присутствовавших я увидел Кештманда, а также министра общественных работ Рафи. Сотрудники ГКЭС, наши дипломаты и афганские друзья провозглашали тосты за советско-афганскую дружбу, за победу Апрельской революции, за тот день, когда будет построен мост и друзья обменяются рукопожатиями.

Я подошел к Кештманду, попросил его уделить мне несколько минут, чтобы задать ряд вопросов в связи с подписанием контракта. В зале было тесно и душно. Вышли в сад, примыкавший к зданию.

Министр сказал, что с вводом в действие этого моста коренным образом изменится перевозка внешнеторговых грузов, различного оборудования и материалов. На смену существующей системе транспортировки грузов баржами через Амударью с двумя перевалками придут современные средства транспорта. Это позволит значительно сократить сроки доставки грузов и стоимость их перевозок. За счет этого Афганистан сможет с большей отдачей использовать транспортные пути своей страны для транзитных перевозок грузов, идущих из Европы в Южную Азию и обратно. Это мост дружбы и мира в буквальном смысле слова.

Сегодня по афганским дорогам, которые стали важными участками международного транзита, идут автомашины, груженые удобрениями, металлом, горючим, станками, сухофруктами, рудой и кожами.

..У самого «южного полюса» нашей страны — Кушки — начинает и заканчивает свой путь в Кандагаре 679-километровая цементно-бетонная автострада. Она проходит через Герат, эту древнюю жемчужину восточной цивилизации, полукольцом охватывает территорию четырех провинций — Гератской, Фарахской, Гильмендской и Кандагарской. Затем эта автострада сливается с шоссе, идущим на Кабул и далее до Хайберского перевала на границе Пакистаном.

Экономическое значение автострады Кушка — Герат — Кандагар, сооруженной при содействии нашей страны, трудно переоценить. В обоих направлениях мчатся по автостраде тяжелые автомашины. Мощные тягачи тянут до предела груженные прицепы. Дорога позволила в несколько раз увеличить скорость движения транспорта, резко сократила сроки перевозки грузов.

Я не раз бывал на этой дороге. Едешь на машине с большой скоростью и трудно даже представить себе, что совсем недавно ничего здесь не было. По сторонам мелькают песчаные барханы, каменистые склоны. В каждом километре трассы колоссальный труд советских специалистов и афганских строителей. То был настоящий штурм пустыни и гор, длившийся пять лет. Для движения эта дорога открыта в 1965 году. Строили ее более 13 тысяч афганцев и 600 советских специалистов.

В Кандагаре, где разместилось управление одного из эксплуатационных участков этой дороги, афганцы рассказывали, как, несмотря на жару, превышавшую порой пятьдесят градусов, или холод с ветрами и пыльными бурями, люди строили эту дорогу, живя одним стремлением как можно скорее открыть по ней движение.

Советские организации поставили современную дорожностроительную технику. Укрощение природы вели 1700 автосамосвалов и 250 бульдозеров, скреперов и автокранов, 10 бетонных заводов-автоматов и столько же бетоноукладочных комплексов. За время строительства было перемещено более 10 миллионов кубометров земли и скальных пород. В основание автострады уложено свыше миллиона кубометров бетона. Сооружено около сотни мостов, виадуков и других дорожных объектов.

Нашим специалистам пришлось в ходе строительства срочно разработать специальный метод предохранения свежеуложенного бетона от воздействия раскаленного ветра пустыни. Чтобы бетон быстро не засыхал, наши инженеры предложили укладывать его только ночью. Битумную пленку, которая наносится на поверхность, решили засыпать постоянно увлажняемым слоем песка. Воды требовалось очень много. А где ее возьмешь в пустыне? По рекомендации советских специалистов были пробурены сотни скважин, глубина иных достигала 280 метров.

В учебных центрах, созданных в Харабате и других местах, готовились афганские специалисты по сорока различным специальностям. Восемь тысяч афганцев — вчерашние крестьяне, а также солдаты трудовой армии, направленные на строительство дороги, обрели специальности водителей, монтажников, бетонщиков, механизаторов и слесарей — специальности, в которых остро нуждается Афганистан.

Я поинтересовался у афганцев, которые, как оказалось, в свое время участвовали в строительстве автострады, кого они запомнили из советских специалистов. Началось перечисление: Александр Каспаров, Парнаоз Кахидзе, Самуил Колдобский, Александр Наумов, Владимир Сердюк, Иван Буланов…

Перечислению имен не было конца. Вспомнили о том, как Самуил Колдобский проводил порой по четырнадцать часов на участках, наблюдая, как идет укладка бетона; или как Парнаоз Кахидзе, человек уже немолодой, проведя весь день в жару на трассе, собирал поздно вечером представителей афганской администрации и советских инженеров, чтобы срочно решить какой-нибудь вопрос, связанный с ускорением тех или иных видов работ.

Не забыли и о том, как инженер Борис Косилко, рискуя жизнью, спас афганского шофера во время прорвавшегося из одного горного ущелья селя. Благодарный отец шофера после этого случая стал называть всех мальчиков, рождавшихся в его семье, Борисами.

Магистраль внесла крупные перемены и в жизнь самого Кандагара — второго по численности населения и значению города, который в XVIII веке, в период правления Ахмад-шаха Дуррани, был столицей Афганистана. Над зданиями высится огромный золоченый купол мавзолея ною правителя. В архитектуре мавзолея заметно влияние индийского мусульманского зодчества. Во многом его напоминает также гробница похороненного недалеко от города Мир Вайса, руководившего восстанием афганцев против ига иранских шахов в начале XVIII века.

Кандагар, население которого превышало полмиллиона человек, до наших дней остался одним из крупнейших политических, экономических и культурных центров страны. Город впечатляет своими памятниками мусульманского зодчества — мавзолеями, мечетями. На южной и восточной окраинах громоздятся остатки мощной глинобитной стены высотой 10 метров, которая когда-то окружала весь город. На узких улочках старых кварталов — домики из саманного кирпича с куполообразными крышами.

Славящиеся своим искусством ремесленники специализируются на изготовлении ружей, пистолетов, ножей и кинжалов, на чеканке по меди. Чтобы придать им товарный вид, поделки зарываются в землю, обливаются кислотами, дабы они немного заржавели и стали похожими на старинные.

Да, в этом обширном крае немало памятников старины, которые непременно хотят осмотреть туристы. Вот уже почти девять веков стоит знаменитая арка близ Лашкаргарха, гимн человеческому мастерству. Высота ее примерно 25 метров. Сооружена она из тонкого кирпича. Свод и боковые опоры отделаны голубой, оранжевой и фиолетовой плиткой. Конечно, время, ветры, насыщенные острыми песчинками, солнце не могли не сказаться на сохранности этого памятника. Но и сегодня он поражает воображение.

По дороге в Гиришк находится Чехель зина — «сорок ступеней». Крутая лестница, вырубленная в скальной породе, ведет вверх, в пещеру. Во всех исторических справочниках она известна как «Трон Бабура».

Несколько дальше, в поселке Мейванд, возвышается колонна. Она воздвигнута в ознаменование победы афганского народа в 1880 году над британскими войсками. В тот день, когда я побывал здесь, большая группа нищих и калек расположилась возле постамента, выпрашивая милостыню у иностранцев. Было это незадолго до свержения монархии, в год засухи, когда голод пришел во многие афганские семьи. Полицейские, чтобы изолировать несчастных от общения с иностранцами, начали избивать нищих палками, пинать их ногами.

— Это же не афганцы, а хазарейцы и всякий там сброд, — заявил иностранцам старший полицейский.

Этой фразой полицейский невольно выразил настроения, которые господствовали тогда у представителей администрации, презрительно относившейся к этническим меньшинствам. В их глазах узбеки, хазарейцы и другие непуштунские народности были людьми второго сорта.

С высоты птичьего полета Кандагар, раскинувшийся в долине реки Аргендаб, напоминает громадный зеленый остров в океане застывших песчаных волн. Город утопает в зелени, а его центральная улица похожа на аллею парка. Из-за забора прямо на улицу свешиваются ветви абрикосовых и яблоневых деревьев, виноградные лозы.

Вдоль дороги высятся горы огромных арбузов и дынь. Торговцы тут же при вас выжмут из граната тягучий алый сок. Есть такие сорта гранатов, каждый плод которых дает целый стакан сока. Кандагарские фрукты, выращенные на плантациях, раскинувшихся вдоль Аргендаба, который наполняет арыки близлежащих деревень, завоевали популярность далеко за пределами страны. Отсюда они на грузовиках, в специальных, хорошо проветриваемых ящиках доставляются, как правило в ночное время, в Чаман, пограничный пакистанский город, где перегружаются в вагоны-рефрижераторы и идут в Карачи и другие города. В некоторые пакистанские районы они доставляются машинами. Вечером их сняли с деревьев и кустов, а наутро они в Карачи. Перевалочных складов и хранилищ не существует. Товар прямо поступает на базар к торговцам.

Средневековую первозданность сохранил базар со своим караван-сараем, загонами для верблюдов и лошадей, куда ставят автомашины. Здесь, пожалуй, особенно ощущаешь близость Пакистана и Индии в говоре людей, в их лицах и одежде. Из харчевен, которых здесь великое множество, поносится специфический запах карри — острой приправы, столь любимой жителями Южной Азии.

Город поражает обилием аптек и лавчонок, торгующих лекарствами, снадобьями, травами, мазями и другими фармакологическими средствами местного производства. Наш ученый Николай Иванович Вавилов, побывавший в свое время в Кандагаре, назвал его «городом аптекарей». Порой торговец — он же и врачеватель: он делает массаж, снимет радикулитные боли, используя ему одному известные мази, вылечит от головной боли и даже проведет сеанс иглоукалывания.

Кандагар и Газни, пожалуй, единственные города страны, где свободно продается мумиё, по внешнему виду напоминающее застывшую смолу. Слава о чудодейственных свойствах этого «эликсира жизни» достигла Европы в середине XV века. Восточная же медицина стала использовать мумиё более трех тысяч лет назад. Это лекарство рекомендовали такие авторитеты прошлого, как Бируни и Ибн Сина. Мумиё, утверждали они, помогает процессу сращивания костей после перелома, благотворно влияет на излечение полиомиелита, гастритно-язвенных явлений, туберкулеза, укрепляет сердечно-сосудистую систему, разведенное с медом, в козьем молоке или в лимонном соке, мумиё применялось в прошлом воинами, чтобы ускорить процесс заживания ран от сабельных и кинжальных ударов.

..Вспоминаю один из приездов в Кандагар — весной 1972 года. Проходя по базару мимо одного строения, пропитанного едким запахом карболки и сточной канавы, и увидел в окне подвешенные на нитке связки человеческих зубов. То была зуболечебница. Зашел посмотреть. Ни табуретке корчился пациент, здоровенный мужчина. Врач, засунув ему в рот чуть ли не всю пятерню, изучил состояние зубов. Потом он взял щипцы, не имеющие никакого отношения к медицинским. Такими обычно из стен гвозди выдергивают. Врач вставил их в рот больному, немного пошевелил, а потом дернул на себя.

Пациент вскрикнул и свалился на пол, а доктор торжественно поднес к его глазам вырванный зуб. Подбородок у больного был весь в крови. Не спеша врач взял в руки кусок тряпки, смочил в темно-бурой жидкости и протер десны больному. Кровотечение остановилось. Больной вытащил из кожаного кошелька, прикрепленного на груди под рубашкой, 300 афгани и подал врачу, а затем пулей выскочил на улицу, держась за щеку.

В дверях показался очередной пациент.

— Да поможет Аллах, — сказал врач и полез в рот больному, даже не ополоснув водой руки.

А вот интересный спектакль, который не увидишь ни в одном театре. Под брезентовым навесом, поджав ноги, сидит на ковре гадальщик. Его голову покрывает темная чалма, вышитая серебристыми нитями. На шелковом халате прикреплены золотистые звездочки и лунные серпы. Рыжая, расчесанная на две части борода. Плутоватые глаза буравят людей.

Перед гадальщиком несколько тазов с водой, пузырьки с какими-то жидкостями. Он, как я вскоре догадался, неплохо знаком с основами химии и проделывал опыты, какие обыкновенно показывали у нас в школах преподаватели на занятиях в химических кабинетах. В тазик он наливает из пузырька темно-бурую жидкость. Вода становится красной. Затем он возводит глаза кверху, что-то шепчет, наклоняется над тазиком и незаметно для окружающих из широкого рукава, где спрятан другой пузырек с жидкостью, вливает несколько капель в тазик. Потом резко отклоняется — вода в тазике приобретает прежний вид. Надо было видеть, какое изумление появлялось на лицах окружающих — кочевников и крестьян из окрестных деревень.

— Иди с миром, правоверный, — говорил он человеку. — Будут у тебя огорчения, но они пройдут. Сейчас иди молиться в мечеть. Смерть у тебя будет достойной. Аллах заберет тебя к себе, и ты будешь вечно счастлив.

К предсказателю подошла женщина, с головы до ног закутанная в коричневое покрывало. На лице паранджа. Возле нее топтались два малыша, подбородки и шеи которых покрыты нарывами. Она что-то тихо сказала гадальщику. Тот открыл банку, в которой была насыпана негашеная известь, зачерпнул оттуда столовой ложкой и бросил содержимое в тазик. Вода зашипела, помутнела. Предсказатель вытащил из кармана обыкновенную резиновую клизму, набрал в нее из тазика воды и стал брызгать ею на землю.

— Слушай, женщина, — начал он. — Остерегайся одной родственницы, которая не любит твоих детей. Эта родственница делает вид, что их любит. Но ты ее не бойся, а главное, не подавай виду. Луна, как ты знаешь, на исходе, появится новая луна, молодая, и глаз этой женщины не будет нагонять порчу на твоих детей. Эта женщина потеряет власть над твоими детьми и будет приносить только одни удачи вашей семье. Скажи мужу, пусть зарежет трех барашков, одного съедите сами, а двух пусть отнесет ко мне домой завтра утром, до восхода солнца. Поняла? Иди с миром, Аллах поможет тебе вылечить детей, если вы с мужем не грешны перед всевышним. Клади свои 100 афгани и не мешай другим общаться со мной.

Увидев меня, гадальщик измерил меня с ног до тонины презрительным взглядом и на ломаном английском языке сказал:

— Не стой здесь, чужеземец. Ты не нашей веры. Глаз твой может навлечь порчу на скотину и болезни на правоверных. Уходи и не мешай людям общаться со мной.

Мой гид, чиновник, взял меня под руку, заметив, что действительно не стоит мешать этому шарлатану, тот может устроить скандал. Нам ничего не оставалось, как удалиться.

— Этот предсказатель, — говорил мне потом чиновник, — знает свое дело и неплохо промышляет гаданием. Казалось бы, его занятие противоречит Корану. Ведь он вмешивается в дела божьи. Но муллы не протестуют. Он богатый человек. У него за городом двухэтажный дом с электричеством, большой персиковый и гранатовый сад, бахчи арбузов и дынь, где работают батраки. С некоторыми он расплачивается предсказаниями или же обыкновенными фокусами. У него три жены. Но все, что я сказал, пусть останется между нами. Он влиятелен, могу и я пострадать, а работу у нас найти очень трудно. Поймите меня правильно.

..Вместе с тем же чиновником я побывал и на местном шерстоткацком комбинате, который выпускает по английской технологии довольно высокого качества продукцию. Это частное предприятие, и владелец его, желая успешнее реализовать свой товар, который частично вывозился в Пакистан, ставил на нем штемпель: «Чистая шерсть. Сделано в Англии».

Тягостное впечатление оставило посещение шерстомойки. Представьте себе громадный огороженный забором двор без единого куста зелени. На асфальте кипы шерсти. Женщины, сбросив чадру, перебирают грязную, свалявшуюся шерсть. Их более ста. Тут же дети. Те, что постарше, помогают, а малыши ползают по кипам шерсти.

— Это кочевники, остановившиеся табором неподалеку, — сказал подошедший к нам надсмотрщик. — Мужчины помогают убирать урожай нашим фермерами женщины пришли сюда на заработки. Обратите внимание, до чего они дикие: женщины при виде нас даже не прикрыли свои лица. Попирают обычаи, вот судьба и наказывает их бедностью.

Я спросил, сколько получают работницы. Надсмотрщик, сделав вид, что не расслышал вопроса, продолжал:

— Расплачиваемся с ними каждый день после окончания работы. Но деньги у них тут же отбирают мужья или родители. А питьевую воду мы даем им бесплатно.

Вдруг, спохватившись, он глянул на свои ручные часы:

— Извините, время намаза!

Надсмотрщику принесли красный коврик, постелили в тени под навесом. Он начал истово молиться, повернувшись, как положено, лицом в сторону Мекки. А женщины между тем продолжали свою работу, теребили скатанные пасмы шерсти. В 1978 году это предприятие было национализировано.

…Забегая несколько вперед, хочу вот о чем рассказать. Осенью 1978 года мне вновь довелось побывать в этом городе. С двигателем самолета, на котором я направлялся в Иран из Кабула, что-то случилось, и он приземлился в Кандагаре. Пробыл я в нем два дня. Всех пассажиров отвезли в гостиницу. Я же направился к зданию, где разместились губернские учреждения, провинциальный комитет НДПА и служба безопасности провинции.

Руководителей провинции не оказалось на месте, офицер, дежуривший в здании, сказал, что все выехали на подавление мятежников, перешедших границу. Это было первое вооруженное нападение с территории Пакистана. В провинции уже начали осуществляться первые мероприятия по проведению земельной реформы.

— На провинцию Кандагар, — сказал офицер, — приходится более четырехсот километров границы, которая с нашей стороны еще плохо защищена. Вот противники это и используют. По сути дела, это необъявленная война, которая причинит еще немало бед и страданий афганскому народу.

Да, собеседник не сгущал краски. Действительно, последние месяцы 1978 года и весь 1979 год характеризовались нарастанием активности контрреволюционных сил. Мятежники сожгли здание управления сельского хозяйства, пытались захватить аэропорт, помещения провинциального комитета НДПА, взорвали электростанцию и водопровод. Таким путем им удалось парализовать деловую активность многих районов провинции и запугать население.

Серьезные испытания выпали на долю этого города и всей провинции. В тяжелое время, когда надо было мобилизовать население на отпор силам контрреволюции, Амин обрушил репрессии на активистов НДПА и руководителей Кандагара. Воспользовавшись этим, мятежники нанесли серьезный ущерб городу и провинции.

Немало усилий пришлось приложить новому руководству, пришедшему к власти после свержения Амина, чтобы нормализовать обстановку. Большую роль сыграл в этом губернатор М. Абьяни. Он выпускник Кабульского университета. В качестве инженера работал в Кандагаре с 1971 года на сооружении промышленных объектов. После устранения Амина он стал губернатором этой провинции. Новые руководители сумели довести до широких масс истинный смысл политики НДПА. Их авторитет был поддержан решительными действиями подразделений афганской армии, молодежных отрядов защитников революции, очистивших улицы города и разгромивших базы мятежников и окрестностях Кандагара.

Налаживая хозяйственную жизнь, Абьяни, ставший также секретарем провинциального комитета НДПА, выдвинул на руководящие должности людей, преданных делу революции. По его предложению директором национализированного шерстоткацкого комбината стал мастер этого предприятия И. Каргар, в прошлом подпольщик. Под ею руководством комбинат начал наращивать производственные мощности и приносить государству прибыль. СССР оказал помощь этому предприятию, поставив нужное оборудование.

…Но вернемся к весенним дням 1973 года. Утром покидаем Кандагар с таким расчетом, чтобы засветло добраться до Герата. Серая лента шоссе потянулась вдоль аккуратно возделанных полей и садов. Постепенно пейзаж изменился, мы проезжали безжизненные каменистые степи, переходящие на горизонте в горные отроги. То была знаменитая Дашти-марго — пустыня Смерти, не раз описанная в путеводителях и произведениях афганских и иностранных авторов.

До сооружения автострады здесь пролегала ухабистая караванная дорога, по которой с трудом передвигались машины, доставлявшие нефть, рис, соль и другие товары из Ирана. Без запаса воды люди не решались двинуться в путь. Пыльные бури грозили смертью путешественникам. А сейчас несешься по автостраде со скоростью километров сто в час и даже не представляешь себе тех тягот и страхов, которые выпадали на долю былых путников.

— Посмотрите! — восклицает шофер, притормаживая машину. — Это же мираж!

Я впервые сталкиваюсь с таким явлением, хотя не раз пересекал эти пустынные места. В добела раскаленном воздухе вижу где-то впереди накатывающиеся на песчаный пляж волны. Они светло-синие и даже переливаются на солнце всеми цветами радуги. Немного в стороне пальмы. Не верится, протираю глаза — та же картина. Делаю несколько фотоснимков. Проявив позже, я не обнаружу на них ничего из увиденного. Полюбовавшись, трогаемся дальше. И вдруг видение пропадает. Впереди лишь серая лента асфальта, залитая солнцем. «В наших местах миражи довольно часто бывают, — замечает водитель. — Я однажды видел огромное озеро, по берегу которого ходили слоны».

Наша «Волга» то и дело обгоняет местные автобусы и грузовики. Борта и кузова ярко размалеваны. Каких только картин не увидишь на них. Лев, раздирающим косулю, плавающие лебеди, индийские красавицы, орлы и фантастические сады. Шоферская кабина, в которой сидит не менее трех человек, украшена, как новогодняя елка, серебристой бахромой, куколками. С ветрового стекла смотрят цветные снимки блондинок из иностранных журналов.

Непременный атрибут каждой машины — человек в обтрепанной одежде, прилепившийся где-то позади кузова на приступочке. Это — килинар, помощник шофера, порой мальчуган. Его мечта — стать водителем. Круг обязанностей у него обширный. Он сторожит, моет и убирает машину, загружает ее, если работает на грузовой. Собирает пассажиров, если это пассажирская. Днем и ночью, в жару и в стужу он при машине. В поездке килинар всегда позади кузова. Машина поднимается в гору — он бежит за ней с чурбаном в руках, чтобы вовремя подложить его под колеса, если откажут тормоза. А тормоза на афганских машинах часто в неисправном состоянии. Не позавидуешь судьбе килинара. Сколько их срывается в пропасть, получает увечья, гибнет, когда машину заносит в горах на поворотах, когда она резко тормозит.

Вот наконец перевал Чере. Здесь царит прохлада. Сабурхан, владелец небольшой чайханы, приютившейся в роще под скалой, приглашает отдохнуть. Он подает курагу и кислое молоко, пышные ячменные лепешки.

— Я строил эту дорогу, — гордо говорит он, — работал с русскими более трех лет, у меня было немало друзей. Правда, они давно возвратились на родину, но я их всех помню. Вы случайно не знаете, как живут Гриша и Николай?..

Снова в путь. Дорога пошла вниз, и вскоре вдоль нее потянулись низкорослые, не более пяти метров высотой деревья с довольно жесткой на вид темно-зеленой кроной. Деревья, не образуя ни зарослей, ни густых рощ, протянулись почти до кромки надвигающейся пустыни. Это неприметное на вид дерево, растущее в предгорьях, мне приходилось видеть на плантациях под Мазари-Шарифом, Саманганом и Джелалабадом, в Бадахшане и Нуристане. Это — фисташка, дерево удивительное.

Оно интересно тем, что исключительно живуче в условиях безводья. Вместе с тем оно и водосос, расходующий за летний сезон примерно 20 тонн воды. Но откуда же берет это дерево воду, каким образом? Оказывается, дерево имеет два яруса корневой системы, которые трудятся поочередно, в зависимости от сезона. Верхний потребляет воду весной и зимой, а нижний обеспечивает дерево влагой осенью и летом. Корни этого дерева уходят на глубину до 10 метров, а в стороны — свыше 20 метров. Па особенность и позволяет фисташке обеспечивать себя водой в достаточном количестве. Дерево является и надежным средством против оползней, смещения пород в предгорьях, что, кстати, используется дорожниками. Они стараются не вырубать эти деревья, растущие вдоль трассы, если, конечно, своей корневой системой они не вредят покрытию.

Ядро ореха афганцы используют в пищу в сыром и жареном виде, в кондитерской промышленности. Фисташка, кроме того, дает ценную смолу и древесину для мебельщиков, дубильные вещества для кожевенников и танин для фармацевтов. Дерево долговечно — живет до 300 лет, а то и дольше. Оно более живуче, чем саксаул, который, казалось бы, побил все рекорды неприхотливости.

Горы остались позади. Вновь стало жарко. По сторонам пошли, словно оплавленные, разбросанные по пустыне серые валуны. В машину врывается поднятая ветром песчаная пыль. Выставишь руку — в нее вонзаются горячие песчинки.

На горизонте замаячили каменные строения, обрамленные зеленью деревьев. Мы подъезжаем к городу, которого до недавнего времени не было на географической карте Это Фарах-Руд, небольшой городок с современной архитектуры зданиями. Путника ждет здесь большая комфортабельная гостиница, плавательный бассейн, наполняемый родниковой водой из глубоководного колодца. Тут же станция технического обслуживания автомобилей и бензозаправочная колонка. Немного в стороне несколько мотелей, где всегда многолюдно.

Земли вокруг города пустынны и бесплодны. Им нужна вода. Предания свидетельствуют, что еще сравнительно недавно это был цветущий край с широко разветвленной оросительной системой. Крестьяне выращивали пшеницу и рис, разводили сады и бахчи. Край славился ситцевыми тканями с устойчивыми красками, коврами и гончарными изделиями. Нашествие орд Чингисхана, сопровождавшееся разрушением водоемов, плотин, каналов, уничтожением домов и садов, массовыми убийствами жителей, превратило край в мертвую зону, которую поглотила пустыня, засыпав его песком. Правительство революционного Афганистана разработало долгосрочную программу возрождения края, которая предполагает сооружение плотин, орошение засушливых земель водами реки Герируд.

…Еще задолго до Герата на горизонте в синей дымке возникают минареты. Поднимаемся на поросшую соснами, пирамидальными тополями и кипарисами возвышенность, чтобы полюбоваться панорамой этого древнего, легендарного города. К нему ведет дорога, прячущаяся под кронами громадных деревьев.

Это действительно город-сад, раскинувшийся в центре плодородной долины Герируда. Здесь всегда тепло, зима мягкая, лишь в декабре по ночам на короткое время арыки подернутся тонкой ледяной коркой, которая с первыми же лучами солнца растает. И пожалуй, в выращивании фруктов и ягод он обогнал Кандагар. Особенно много здесь винограда. Лозы его увили дома, дувалы беседки при чайханах. Изюм из этого винограда — один из лучших в мире.

Главная улица пересекает город с запада на восток На ее перекрестках полицейские, взобравшись на деревянные тумбы, пытаются регулировать движение. Куда там! Автомашины и верблюды, ишаки и лошади, велосипедисты — все торопятся, словно на пожар, не обращая никакого внимания на регулировщика, создавая пробки и заторы. Посмотрит регулировщик на весь этот транспорт, плюнет со злости и направится в чайхану пить чай, а заторы и пробки, глядишь, сами рассосутся. Улица похожа на больший сквер. Вдоль нее высажены тысячи кустов благоухающих роз. Здесь немало особняков европейского типа.

Но вот свернешь с главной улицы и кажется, что перенесся в далекое прошлое. Хаотичное нагромождение жалких домишек, мечетей, крохотные улочки и тупики, где не разъедутся две арбы, ослики, дремлющие у глиняных дувалов. Возле чайханы на топчанах, укрытых потертыми коврами, под виноградными лозами дремлют посетители, сон которых не в состоянии прервать даже вьющийся над ними рой зеленых мух.

Вот навстречу идут две женщины, плотно закрыв лица паранджой. Увидев мужчин, они прижимаются к забору. Заговорить с ними нельзя — неприлично. Заблудился в лабиринте улочек — спроси мужчину, детей, но только не женщину. Иначе могут быть неприятности.

Здесь всегда было сильно влияние мусульманских богословов. Традиции шариата соблюдаются строго. Рассказывают, что захотели как-то японские журналисты взять интервью у женщин, подошли к ним, спросили, а те, не поняв, в чем дело, подняли крик. Из домов выбежали люди, разбили фотоаппараты, досталось и журналистам. И если бы не подоспели полицейские, исход мог быть и похуже.

Почти все, что производится и выращивается в Афганистане, а также ввозится в страну, вы увидите на большом старом рынке. Без провожатого здесь можно заблудиться в лабиринте улочек, где сплошь стоят лавчонки. Отдельный ряд занимают торговцы ювелирными изделиями. Тут же мастера, склонившись над столиками, наносят на перстни имена заказчиков или изречения из Корана. В витринах, которые на ночь закрываются металлическими ставнями, под толстыми стеклами лежат дымные топазы, александриты и аметисты, сапфиры и лазуриты. Если на них не падает солнечный свет, то они подсвечиваются электрическими лампочками. Услужливый хозяин лавочки не торопится отпустить покупателя, предлагая кальян, чашечку чая, засахаренные орешки с изюмом.

Идем дальше. По соседству продаются пищали, сабли, щиты и пики, ковры и каракулевые шкурки. Стоит немного приостановиться, как владелец пытается затащить вас внутрь. Иногда можно увидеть разбросанные на улице ковры. Сотни ног топчут их, мнут колесами арб и тележек. Не беда, если ишак или лошадь сделают то, за что бранят малых детишек их мамы. От всего этого багровая ткань ковра становится более яркой. Ковры ручной работы, их краски и рисунки сохраняются сотни лет.

Службы здравоохранения, взявшиеся наладить элементарную чистоту и санитарию в мясных, овощных и фруктовых рядах еще в дни даудовского режима, встречали ожесточенное сопротивление со стороны торговцев. «Наши отцы, деды и прадеды так испокон веков торговали, а почему мы должны торговать иначе? Если боишься заболеть, то чаще молись, и все будет в порядке» — так заявили купцы репортеру газеты «Анис», приехавшему на базар Герата вместе с комиссией из санитарного надзора.

Подходим к мечети Масджиди джама. Это уникальное произведение средневекового зодчества времен правлении Тимуридов. Мечеть разрушалась. Ее восстановили, но в ходе реставрационных работ были внесены существенные изменения в орнамент. Наряду с характерной вязью изречений из Корана на арабском языке появились надписи на языке пушту. Сделано это было в последние годы монархии, которая активно проводила политику, направленную на пуштунизацию этого края, уродуя даже памятники прошлого. Брешна, Дави и другие прогрессивные деятели культуры осудили такого рода политику, которая не способствовала укреплению национально-этнического единства в стране.

В северной части Герата скромная усыпальница Абу Исмаила Ансари, поэта и богослова, широко почитаемого на Востоке. А от строений мусульманского университета Мусалла осталось лишь несколько полуразрушенных зданий.

Герат действительно музей под открытым небом. К северо-западу от ансамбля Мусалла — усыпальница Абдуррахмана Нураддина ибн Ахмада. Он известен миру под литературным псевдонимом Джами. Выдающийся классик таджикской и персидской литературы был сыном верховного судьи и впоследствии стал во главе общины дервишей Герата.

Излишне говорить, что эпоха, в которую жил и творил Джами, отмечена крупными политическими потрясениями и распрями правителей. Обширное государство, созданное Тимуров, распалось. Непрерывные междоусобицы сводили на нет усилия тех, кто добивался сохранения государства Тимуридов, сопровождались разорением крестьянских хозяйств. Джами в своих произведениях выступает против войн и нашествий, насилий и несправедливости. Он говорит о страданиях, выпавших на долю тружеников, гневно осуждает феодалов и правителей, всех, кто проводит «ишь в лени и разврате.

В Герате покоится прах еще одного великого человека — Алишера Навои, основоположника узбекской литературы. Он родился 9 февраля 1441 года в этом городе. Алишер был еще мальчиком, когда его семья вынуждена была покинуть Герат, где разгорелась кровавая резня из-за трона. Колыбелью его первых произведений был Самарканд. Он писал по-персидски и по-староузбекски.

Когда многолетняя междоусобица затихла и власть в Хорасане взял Султан Хусейн, друг детства будущего поэта, то Алишера Навои пригласили в Герат. Вскоре он был назначен визирем. Заняв этот высокий пост, пользуясь расположением правителя, Навои уделял много внимания развитию этого края. Он строил школы, дороги, больницы, оросительные каналы, оказывал большую поддержку поэтам, ученым, живописцам, стремился облегчить участь ремесленников и крестьян.

В конце концов все это вызвало недовольство знати. Начались интриги и травля. Поэт покинул двор и посвятил себя литературе. Он оставил богатейшее творческое наследие. Это знаменитая «Пятерица» («Хамсе»), «Сокровищница мыслей», множество научных и исторических сочинений. В те далекие времена основным языком поэзии и этой части света считался классический персидский язык. Не отрицая его значения, поэт боролся за утверждение узбекского языка.

Славу Герату принесли и живописные миниатюры. Они создавались на слоновой кости или на специально выделанных шелковых полотнах. Крупнейшим мастером миниатюры был Камалуддин Бехзад — основатель целой школы художников. Он родился в 1455 году, был другом Алишера Навои и почитателем его поэзии. Будущий художник учился у Миракка Наккаша, возглавлявшего в Герате дворцовую мастерскую по изготовлению рукописных книг. Миниатюры Бехзада отличаются тонкостью рисунка, мастерством отделки каждой детали, необычными цветовыми сочетаниями. Творчество этого выдающегося художника оказало сильное влияние на искусство миниатюры Ирана, Индии, Средней Азии.

Однако войны и кровавые распри, раздиравшие страну, привели к тому, что искусство миниатюры, впрочем как и ремесла, забылось. В XX веке продолжателем бехшдовской миниатюры стал Саид Машал. Используя свое положение (в дни королевского правления он был сенатором), Саид Машал добился создания в Герате школы миниатюрной живописи и каллиграфии, в которую отобрал большую группу талантливых юношей.

Художник примкнул к той части интеллигенции, которая на первых порах поддержала режим Дауда, надеясь на глубокие перемены в жизни афганского общества. Впоследствии Машал разочаровался в политике даудовской администрации и не раз заявлял об этом и разговорах с иностранными журналистами.

Познакомился я с ним в 1973 году. Он повел меня в студию, где занимаются его ученики. Взору предстали мастерски выполненные копии бехзадовских миниатюр, навеянных стихами Омара Хайяма и Алишера Навои. Склонившись над столиками, ученики старательно наносили рисунки на небольшие, размером в школьную тетрадь, куски шелковой материи. Мельчайшие детали отрабатывались кисточкой, состоящей всего из одного волоска.

Студийцы создали также серию миниатюр, которые отражают сегодняшний день страны, его проблемы. Интересна композиция «Женщина, прогоняющая ростовщика», работа «Лицо молодой девушки, обращенное к солнцу». До мельчайших деталей выписаны миниатюры «Нищий возле мечети» и «Афганская студентка». Работы созданы в традиционной бехзадовской манере.

Машал рассказал, что любовь к искусству миниатюры ему привили отец и дед, тоже художники, занимавшиеся инкрустацией и резьбой по дереву. Спрашиваю, доводилось ли художнику посещать Советский Союз.

— Да, — отвечает он. — Навсегда останутся в памяти встречи с советскими деятелями искусства. Третьяковская галерея в Москве, ленинградский Эрмитаж, где собраны величайшие творения русских, советских и иностранных художников, — это свидетельство того, что советская власть все делает для сохранения художественного наследия, без чего немыслимо воспитание человека в духе гуманизма и патриотизма. Мы завидуем советским художникам, которым созданы все условия для настоящей творческой работы. Мечтаю о том дне, когда это станет возможным и в нашей стране.

После Апрельской революции народная власть взяла на государственный бюджет эту студию, ее учащиеся стали получать стипендию. Доброе имя Машала, которое на первых порах опорочили аминовские приспешники, объявив его «американским агентом», а его произведения «отрыжкой феодализма», восстановлено. Произведения Машала и его последователей хранятся в музеях Кабула и Герата.

Нелегкая судьба выпала на долю Герата в дни аминовского режима. В начале 1979 года Амин снял с административных постов Гератской провинции большую группу честных руководящих деятелей. Они были объявлены «идейно неразоружившимися фракционерами». Почти одновременно был оголен командный состав гарнизона города. Офицеров вызвали в Кабул якобы на совещание, где часть их арестовали и бросили в тюрьму. Эта акция была предпринята в тот самый момент, когда реакционные силы готовили мятеж, о чем, кстати, служба безопасности информировала Кабул.

И лишь после устранения Амина титаническую работу по нормализации обстановки и налаживанию экономической жизни проделали люди, направленные сюда ЦК НДПА. Многие из них прибыли в Герат прямо из тюремных камер.

Об одном из таких людей — губернаторе провинции А. Абови — следует сказать несколько слов. Впервые он стал губернатором провинции еще в 1964 году. Тогда его, 32-летнего энергичного доцента Кабульского университета, назначил на этот ответственный пост король Захир-шах, рассчитывая сделать его преданным монархии человеком. Но Абови не оправдал надежд правителя. Он начал защищать интересы крестьян, рабочих и мелких арендаторов, пытался бороться с коррупцией и даже одобрил первомайскую демонстрацию в городе. Не прошло и года, как Абови лишился поста, возвратился в Кабул, где долго не мог устроиться на службу.

Пришедший в 1973 году к власти Дауд вновь послал Абови в Герат на должность губернатора провинции. И снова начинаются конфликты с местной знатью. Дауд не поддерживает его усилий по борьбе с неграмотностью и искоренению коррупции. Увидев, что на поддержку рассчитывать не приходится, что Дауд не собирается проводить обещанную земельную реформу, Абови подает к отставку. После Апрельской революции он некоторое время работает в министерстве сельского хозяйства, участвует в разработке проекта земельной реформы. В декабре 1978 года он арестовывается «как примазавшийся к партии феодал».

На второй день после падения режима Амина Абови был освобожден и вскоре направлен губернатором провинции в Балх. Он много сделал для нормализации экономической жизни, постоянно держа в центре внимания работу завода азотно-туковых удобрений и газовых нефтепромыслов.

Примерно через год, когда жизнь этого обширного края возвратилась в нормальное русло, он по решению ЦК НДПЛ был назначен губернатором провинции Герат. Здесь в полную меру развернулись его организаторские способности, проявилась его решимость претворения в жизнь планов социально-экономического и культурного развития края.

Гератская провинция, где проживает около миллиона человек, — крупнейший сельскохозяйственный район страны, Здесь, как и в Кандагарской провинции, выращиваются гранаты, персики, вишни, сливы, виноград. Из муки пшеницы сорта «шанеязи» и «зафарани» выпекаются вкусные лепешки, в которые добавляется кунжут.

Молодой агроном Мухаммад Наим, убитый мятежниками в 1980 году, возглавлял в 70-е годы гератскую сортоиспытательную станцию, которая проводила плодотворные опыты по районированию различных сортов пшеницы. Станция снабжала фермерские хозяйства провинции высокоурожайными семенами. Агроном учился в Киеве, и полу ченные знания с успехом применял здесь, на станции.

Не менее известна в провинции и ветеринарно-диагностическая станция, где с конца 60-х годов работают советские специалисты. Задача этого учреждения — под готовка местных кадров и профилактические мероприятия с целью предотвратить опасные заболевания скота.

Ежегодно силами этого коллектива осуществлялись прививки в среднем 200 тысячам голов скота. В зоне действия станции не было эпидемий. В 1972 и 1978 годах, напри мер, персоналу этой станции удалось быстро ликвидировать в двух стойбищах кочевников, пришедших из Ирана, очаги такого опасного заболевания, как сап. Между тем хорошо известно, что в 20–30-х годах в этих местах от подобных заболеваний ежегодно погибало до 30 процентов скота.

С развитием экономики город Герат и провинция начали всерьез ощущать нехватку электроэнергии. Все больше требовалось воды предприятиям, населению, полям и плантациям. Проведенные в некоторых местах исследования показали, что провинция располагает значительными запасами грунтовых вод. Советские специалисты помогли обнаружить барит — довольно ценное сырье, которое идет на нужды химической промышленности, используется на буровых работах.

…Существует давняя легенда о том, что Александр Ма-иконский рассек мечом отрог Гиндукуша, преграждавший пун, его войскам в Индию. Поэт Николай Тихонов, обращаясь к афганскому другу, писал в стихотворении «Ворота Искандера»:

Слова нашего поэта невольно вспоминаются, когда едешь ни север через Гиндукуш.

Кабул позади. Выбравшись из шумных пригородов, шоссе устремляется на север. — ему предстоит пересечь кабульскую долину, спиралью подняться в горы и, пронзив отроги Гиндукуша, спуститься вниз, закончив свой 400-километровый бег в порту Ширхан на левом берегу Нижнего Пянджа, у самой советской границы.

В одном дорожном справочнике, выпущенном афганским и издательством, приводятся интересные и поучительные сведения. Говорится, что в соответствии с соглашениями, заключенными с Советским Союзом, вся магистраль сдана в эксплуатацию в ноябре 1966 года. Автодорога Кабул — порт Ширхан состоит, собственно, из трех основных участков. Участок длиной 78 километров, ведущий от Кабула до Джебель-ус-Сираджа, поселка, расположенного на южных отрогах Гиндукуша, вступил в действие в сентябре 1965 года. От этого поселка, прорезав Гиндукуш, идет, заканчиваясь в небольшом городке Доши, второй участок магистрали, называемый Салангской дорогой, протяженностью 108 километров. Этот участок вступил в строй в сентябре 1964 года. Третий участок, протяженностью 214 километров от Доши до порта Ширхан, сдан в эксплуатацию в ноябре 1966 года.

Мой давний друг, корреспондент «Известий» Владимир Накаряков, неоднократно бывавший на этой трассе в дни сооружения, писал, что только на последнем отрезке этой магистрали (Доши — порт Ширхан) строителям пришлось переместить более миллиона кубометров грунта, построить и реконструировать 16 мостов, уложить в покрытие 360 тысяч тонн черной смеси. Здесь работало свыше пятисот дорожно-строительных механизмов и различных машин.

По сторонам, куда ни глянь, — сады, виноградники, поля, засеянные пшеницей или рисом. Воздух здесь настолько чист, что даже не чувствуется запаха выхлопных газов от автомашин, несущихся в обоих направлениях. А машин здесь великое множество. Ведь по этому пути идет поток основных грузов, следующих в Кабул, а также на юг страны.

Неожиданно пейзаж меняется. Потянулись каменистые, выжженные беспощадным солнцем пространства, где не видать даже традиционной верблюжьей колючки. Затем надвигаются горы, становится прохладнее, слышно, как где-то в стороне ревет, низвергая в ущелье свои воды, горная река. Появились первые железобетонные крытые галереи и виадуки. Началась знаменитая Салангская горная дорога, наиболее сложный участок всей магистрали.

Автострада ползет все выше и выше, и вот наконец показывается ниша туннеля, уходящего в толщу скал. Мемориальная доска, прибитая над входом, гласит, что Салангская дорога сооружалась при участии советских специалистов. Венцом этой дороги, конечно, стал туннель, пробитый на высоте около 3500 метров и длиной почти 2700 метров. Значение этого туннеля с горным участком дороги трудно переоценить. Раньше на путь от Кабула до порта Ширхан и с ответвлением от него в районе Доши до Шибергана уходило до десяти дней. Сегодня, чтобы достигнуть в дневное время любого из этих пунктов, нужно потратить не более восьми десяти часов.

До прокладки туннеля движение через Гиндукуш прерывалось в ненастное время года. Северные и южные провинции оказывались изолированными друг от друга на полгода.

Жестокая зима с трескучими морозами и сильными ветрами, снежные лавины, сметавшие все на своем пути, делали Гиндукуш непроходимым. Да и весной и летом было не легче: снежные обвалы и оползни земельных пород, грозные сели и камнепады то и дело выводили из строя дорогу гравийного покрытия, на которой с трудом могли разминуться два грузовика. Падение в пропасть автомашин с людьми и грузами было обычным явлением на Саланге. «Дорога смерти», «тропа дьявола», «шоссе, проклятое Аллахом» — как только ни называли этот путь через Гиндукуш.

На Салангской дороге, как, впрочем, и на всей огромной трассе от Кабула до порта Ширхан, работает группа наших специалистов, оказывающих содействие в ее эксплуатации. В крошечном горном поселке Хафтонур я познакомился с инженером Михаилом Жарковым, которому в свое время довелось работать на сооружении этой дороги. Любуясь величественными заснеженными пиками Гиндукуша, он вспоминал:

— Салангская дорога нелегко досталась. Более четырех миллионов кубометров скальной породы пришлось взорвать, чтобы пробиться через горы и покорить Гиндукуш. «Заоблачный метрополитен» строили в невыносимо тяжелых климатических условиях. Более или менее сносная погода бывает здесь лишь летом. А в остальное время — свирепые ледяные ветры и снежные заносы.

Быстрой расчистке высокогорной дороги способствуют инженерные сооружения, воздвигнутые на лавиноопасных и заносимых снегом местах. Только снегозащитных галерей здесь построено общей протяженностью около 5,5 километра. Прекрасно показала себя наша советская техника, овладеть которой мы помогли многим афганцам. Несколько сот афганцев получили здесь специальности бетонщиков, монтажников, проходчиков, маркшейдеров. Часть их оставили на работах по эксплуатации трассы, а часть направили на другие объекты, которые сооружались афганскими властями. В начале работ нашим инженерам и техникам нередко приходилось объясняться с афганцами преимущественно жестами, но к завершению строительства они уже сносно говорили на дари или пушту. Многие афганцы неплохо говорили по-русски.

— Помнится, — продолжал М. Жарков, — западные специалисты, с которыми мы довольно часто соприкасались но работе, настойчиво твердили, что построить Салангскую ворогу за намеченный срок не удастся. Потребуется, мол, лет десять — пятнадцать. Ну, милостиво соглашались они, если и удастся построить, то туннель и его подъезды не выдержат испытания временем. Их прогнозы не оправдались. Дорога отличная, действует бесперебойно, став образцом строительства такого рода пути в сложных горных условиях.

Сооружение всего комплекса Салангской магистрали, и затем ее эксплуатация связаны с именем одного крупного афганского строителя-дорожника, полковника Абдуррашида Савдари. Скончался он летом 1977 года от острого сердечного приступа, сопровождавшегося к тому же кровоизлиянием в мозг. Жалею, что мне, не раз бывавшему на Салангской дороге, не удалось с ним встретиться. И не потому, что он был недоступен для иностранных журналистов, а просто потому, что все время наши пути расходились.

О нем поведали мне наши работники во время одной из поездок по этой магистрали. В годы сооружения дороги полковник, по натуре человек энергичный, деловой и независимый, все делал для того, чтобы дорожное строительство шло четко по графику. Сам работал по многу часов, того же требовал и от своих подчиненных. Он был беспощаден к тем афганским служащим и чиновникам, которые плохо работали, норовили нажиться разными путями и средствами. Эта категория афганского персонала его ненавидела. Нашим людям работать с ним было легко. Вопросы он решал грамотно, оперативно, без бюрократических затяжек.

По окончании строительства Салангской магистрали правительства Афганистана и СССР большую группу афганцев и советских специалистов наградили орденами и медалями. Полковник Савдари удостоился советского ордена Трудового Красного Знамени. Он принадлежал к той части офицерства, которая выступала за перемены в Афганистане. С режимом Дауда Савдари не сработался. Преследуя взяточников и ленивых чиновников, он уволил родственника вице-президента республики. Этот человек, ведавший делами, связанными со снабжением техникой и материалами, был уличен в воровстве. Он бездельничал, иногда по нескольку дней не появлялся на Салангской магистрали, мешал работать.

В защиту уволенного чиновника выступили влиятельные люди из даудовского окружения. Полковника вызвал к себе сам Дауд и сказал ему, что он «зарывается». Дауд предложил немедленно восстановить чиновника на работе и принести ему извинения. Савдари возразил, что чиновника следует отдать под суд. Ведь тот уличен в воровстве дорожной техники и нескольких тонн цемента.

— Полковник, — резко заметил Дауд, — я не верю, что этот чиновник занимался воровством. Пройдите к моему адъютанту и подайте рапорт об отставке.

На этом конфликт не закончился. Вскоре полковник был вызван в контрразведку. Ему было предъявлено обвинение в том, что он «не обеспечивает нормальную деятельность стратегической магистрали». Проходит еще какое-то время, и полковника вызывают в прокуратуру: оскорбительные дознания, настойчивые требования, чтобы он признался в том, что является «агентом одной великой соседней державы» и… «берет взятки». Савдари, дважды перенесший 118 инфаркт, третьего приступа, осложненного инсультом, не нм держал.

Но вернемся к нашему разговору с инженером Жарковым. Рассказывая о том, как сооружалась Салангская дорога, он вспоминал имена многих афганцев и советских специи листов, которые покоряли Гиндукуш, строили галереи и мосты, асфальтировали полотно, ночами бились над тем, как эффективнее провести в жизнь то или иное инженерное решение, боролись с сюрпризами стихии.

Очень хорошо отозвался он о своем коллеге, инженере Юрии Модебадзе, который тоже участвовал в строительстве этой дороги, а позднее помогал афганским дорожникам поддерживать ее в надлежащем состоянии. Мне удалось познакомиться с этим человеком, для которого работа всегда стояла на первом плане. Веселый и энергичный, он не терпел нытиков, всегда у него были шутка или анекдот на любой случай жизни Сколько я с ним ни ездил, сколько ни говорил, но когда речь заходила о нем самом, когда я хотел узнать о его работе, то он всегда отделывался от разговора.

— Ничего особенного, — говорил он. — Обыкновенная работа: бывает иногда и жарко и холодно, трудновато и немного опасно.

Между прочим (это я узнал от его товарищей), с Юрием Модебадзе был случай, который чуть не стоил ему жизни. На Саланге установилась зима. Стояли крепкие морозы, дни безветренные. Автомашины в считанные минуты проскакивали туннель, скрипя тормозами, неслись по горной пороге, огражденной в опасных местах железобетонными барьерами или столбами. Инспектируя на «газике» один из участков дороги, инженер обратил внимание, что снежная вершина возвышавшейся неподалеку горы вдруг пришла в движение. Снежный покров начал сползать и двинулся вниз по склону. Опасного ничего не было. Он шел по направлению к защитной галерее. Тонны снега обрушились на железобетонную крышу, завалив частично один из выходов из галереи, где предусмотрительные водители уже остановили свои машины.

Для бульдозериста работы на несколько минут — и дорога вновь открыта для движения. Модебадзе находился по эту сторону галереи, выход из которой был наполовину завален снегом. Бульдозер же стоял метрах в ста по другую сторону, и при нем должен был всегда находиться дежурный афганский водитель. Прошло некоторое время, а бульдозер не появлялся. Инженер, человек беспокойного характера, не выдержал и решил пешком преодолеть несколько метров глубокого снега, войти в галерею и узнать, почему так долго нет бульдозера.

Модебадзе стал пробираться через снежный вал и вдруг почувствовал, что снежный пласт пришел в движение, начал сползать вниз, к пропасти. Снег потянул и инженера, который упал и вместе с валом сполз с дороги, скользя по отполированному ледяному склону к пропасти, до которой оставались считанные метры, а там верная гибель. Инженер делал отчаянные усилия, пытаясь тормозить руками и ногами. Неожиданно его развернуло и бросило на гранитный выступ, торчавший на самом краю пропасти.

Обхватив камень обеими руками, он продержался до тех пор, пока снежная лавина, промчавшись над головой, не исчезла внизу. Афганские водители помогли ему подняться на дорогу. Управлять «газиком» Модебадзе не мог. Минуты, пережитые над пропастью, дали о себе знать: дрожали руки, наступила общая слабость. Афганцы довезли его до поселка, где жили наши дорожники. Инженер, не помня себя, дошел до кровати и, не раздеваясь, уснул. Утром встал вместе со всеми и вновь выехал на трассу.

В представительстве ГКЭС в Кабуле мне показали справку о трассе Пули-Хумри — Мазари-Шариф — Шиберган, построенной при техническом содействии нашей страны. На двух страничках, отпечатанных на пишущей машинке, уместился колоссальный труд людей, построивших трассу протяженностью 330 километров. Эта дорога соединила южные, в основном сельскохозяйственные районы страны с наиболее развитыми в промышленном отношении и богатыми природными ресурсами районами Северного Афганистана и обеспечила выход их к пограничным с Советским Союзом речным портам.

Строительство началось в конце 1964 года. В марте 1970 года вступил в строй участок дороги от Пули-Хумри до Мазари-Шарифа протяженностью 190 километров с подъездом к городу Саманган. Вскоре движение открылось по всей магистрали.

Я часто бывал на трассе в дни ее сооружения, посылал репортажи в «Правду», познакомился со многими нашими специалистами, избравшими профессию дорожника-строителя.

Впервые мне довелось побывать здесь летом 1967 года. Небольшой городок Пули-Хумри утопал в зелени. Монотонно шумел водосброс плотины, питающей водой электростанцию. Поселок, где жили наши люди, напоминал сад. Журчат арыки, благоухают клумбы с цветами. Загорелые ребятишки возятся с собаками, жены наших специалистов, пристроившись на закрытых верандах, вяжут кофточки коротая время. В воздухе пахнет жареными пирожками — Слава Мындык, ленинградский повар, готовит ужин.

— Вот-вот приедут ребята с трассы и устроят серьезный разговор и борщу, и котлетам, и пирожкам, — смеется повар, помогая мне устроиться в гостинице для приезжих.

Во дворе раздаются скрип тормозов, громкие голоса, смех — возвратились наши специалисты. Спустя несколько минут со словами: «А где здесь корреспондент?» — в номере появляются два дюжих молодца и буквально волокут в столовую — небольшую, побеленную на украинский манер комнату. На столах традиционный кизиловый компот.

Знакомлюсь и беседую с нашими специалистами, задаю вопросы, занося ответы в блокнот, — кто знает, представится ли еще такой удачный случай. Ведь завтра многие переселяются в Саманган. Фронт работ уходит все дальше, и навстречу им двигаются из Мазари-Шарифа строители другого участка дороги.

Беседую с людьми. Вот инженер Владимир Мигаль, киевлянин, приехал сюда вместе с изыскателями задолго до начала строительства. Каждый километр будущей дороги изъезжен и исхожен пешком. На родине сооружал автостраду Ростов — Орджоникидзе, работал под Куйбышевом, когда строилась знаменитая наша ГЭС на Волге.

— Трудность у нас одна, — говорит он, — не хватает местных квалифицированных рабочих. Делаем то, что и на других наших объектах, — готовим кадры на месте. Сегодня выпал свободный вечер, а так обычно в это время преподаем на курсах, учим афганцев. Если не подготовим нужные кадры, это отразится на темпах строительства.

Мирза Гильманов, родом из Уфы, инженер-механик автомастерских. В его обязанности входит оказание помощи и подготовке водителей и механизаторов.

— Создали школу, — говорит он, — отобрали туда афганцев, интересующихся техникой. Занимаемся с ними без отрыва от производства, по вечерам и выходным. По окончании курса занятий — экзамен с выдачей диплома. Первая группа выпускников уже управляет машинами. Аварий нет, за техникой следят. Решить проблемы нехватки такого рода кадров помогло и то, что к нам пришло немало афганцев, трудившихся ранее на сооружении магистрали Кушка — Герат — Кандагар и Салангского туннеля. Выяснилось, что многие из них вполне квалифицированные водители и механики.

Московский механик Николай Лобас работает на завод» железобетонных конструкций. За его плечами участие сооружении Салангской магистрали, там он работал на монтаже галерей. Награжден орденом Знак Почета. Он рассказывает:

— Несколько дней назад я беседовал в Кабуле с американскими инженерами, работающими где-то на юге страны. Так вот, они утверждали, что афганец в силу своей отсталости и прирожденной лени не способен к овладению сложной техникой. Обучение их прямо на объекте как это делаем мы, — пустая трата времени. К том же афганец вероломен и неблагодарен. Я, конечно, не мог согласиться с ним. Афганец тянется к знаниям, к овладению профессией, и если ему помогаешь, оказываешь элементарное внимание, то благодарность его безмерна. Я доволен, что работаю здесь.

Инженер Владимир Холщевников замещает главного специалиста Вячеслава Каминского, выехавшего на несколько дней по делам в Мазари-Шариф. Почти половину своей жизни — сейчас ему за пятьдесят — провел на дорожном строительстве в Сибири и Казахстане. Человек с большим производственным опытом. Все время на колесах.

— Иногда встретишь своих друзей юности: один в министерстве, другой в научно-исследовательском институте, третий, как говорят, «перешел на оседлость». Всегда дома, с семьей, захотел — пошел в театр или на концерт. Станет даже немного завидно. А потом подумаешь и скажешь себе, что моя жизнь все же лучше и интереснее. Мы с женой привыкли к переменам. Построишь одну дорогу — переезжаешь на сооружение другой. Тот, кто заражен вирусом дорожного строительства, ни за что не изменит своей профессии. Многие из моих коллег, ушедшие на пенсию, скучают по работе, даже заболевают от тоски.

Ранним утром, еще до восхода солнца, Владимир Холщевников забрал меня с собой на трассу. Примерно 40 километров дороги уже заасфальтировано, дальше полотне в щебне и гальке, а затем обрывается, переходя в барханную пустыню. Ревут бульдозеры и самосвалы, из-за гор доносятся глухие взрывы — там рвут породу для будущей дороги. Жара вступает в свои права.

Инженер говорит, что впереди непочатый край работы. Придется сооружать мосты и отводы для селевых потоков, которые после прошедшего в горах дождя обрушиваются в долину, заваливая мелкие речушки. Этой весной такой поток снес кишлак, уничтожил крестьянские поля и сады.

— Может быть, я немного романтик, — продолжает инженер. — Но когда вы на легковой машине через несколько лет поедете по этой дороге, проносясь по мостам, через горные перевалы, то вспомните этот день. Вспомните это раскаленное солнце — через два-три часа уже невозможно будет работать в песках. Вспомните эти дали, горы, подернутые синей дымкой, — их еще придется штурмовать. Вот этот верблюжий караван, передвигающийся по старинной караванной тропе. Только местные жители, привыкшие к жаре, могут переносить такие горячие пески, которые нагреваются до пятидесяти градусов…

Недалеко от Самангана, возле вагончиков строителей видим «газик» главного специалиста Вячеслава Каминского. Он беседует с Владимиром Холщевниковым, предлагает мне перейти в его машину, чтобы вместе добраться до Пули-Хумри. Но мне нужно побывать еще в самом Самангане, поэтому отказываюсь.

— Вечером увидимся, — бросает он. — Супруга обещала настоящую окрошку с квасом. Приглашаю, не задергивайтесь. Через два дня я повезу вас и в Мазари-Шариф, и в Шиберган, все покажу и расскажу.

Но поездка с ним не получилась. Возвращаясь, Вячеслав Каминский, желая дать небольшой отдых своему афганскому шоферу, взял у него руль — инженер не первый год водил машину. Но случилось непредвиденное: на отрезке пути, там, где дорога пересекала гряду невысоких гор и проходила по краю обрыва, машину вдруг бросило к скале и руль на какое-то мгновение был выбит из рук. «Газик» развернуло, и он устремился вниз по крутому склону. Видимо, от сильного удара дверцы распахнулись, инженер и водитель вылетели из машины и кубарем покатились вниз, но застряли в кустах. Люди остались живы, получив небольшие травмы. Машина же была искорежена до неузнаваемости. Через неделю оба пострадавших поднялись с постели.

Жизнь наших людей, оторванных от родины, от семьи, и привычного быта, от многолетних сложившихся коллективов, далеко не легкая. Они скучают по театру и концертам, свежему кинофильму и книжной новинке. Газеты приходят сюда с опозданием, письма от родных и знакомых — тоже. Может быть, именно поэтому здесь, впрочем, как и на других новостройках, люди увлекаются художественной самодеятельностью.

Вячеслав Каминский, рижанин, руководитель группы наших специалистов на этом объекте — прирожденный музыкант, увлечение которого — рояль и скрипка. По его инициативе создан оркестр. Играющие в оркестре, возвратившись с трассы и отдохнув немного, шли на репетицию.

На вечерах, посвященных празднованию Первого мая, Великого Октября и другим знаменательным датам, небольшой зал клуба дорожников в Пули-Хумри всегда переполнен. Послушать и посмотреть выступление самодеятельных артистов приходят и афганцы.

…Подполковник Назим-хан отвечал за строительство этой дороги. Встреча состоялась в управлении стройки, расположенном на самом выезде из Пули-Хумри. Только что состоялось оперативное совещание совместно с нашими специалистами, на котором обсуждались график работ и ряд текущих вопросов.

— Значение автострады, — говорил Назим-хан, — трудно переоценить. Она не только оживит районы вдоль всей трассы, но и позволит быстро перевозить удобрения химического комбината, сооружаемого под Мазари-Шарифом, в те места, где в них есть необходимость. Она даст толчок и дальнейшему экономическому развитию северных районов, где открыты крупные месторождения газа, запасы которого оцениваются более чем в 100 миллиардов кубометров. Там ведутся поиски нефти.

Прошу Назим-хана немного рассказать о себе.

— Начну с того, — говорит он, — что я вот уже более десяти лет работаю вместе с советскими людьми. И честно скажу: это лучшие годы моей жизни, позволившие мне понять вашу страну и народ, изжить разного рода предубеждения. Мои первые контакты начались в Термезе, где я представлял министерство общественных работ и принимал грузы из СССР. Поездка в Москву. Ташкент и Новосибирск окончательно меня убедила в том, что самым верным другом для Афганистана является Советский Союз.

Беседу прерывает телефонный звонок. На проводе Кабул. Подполковника, как выясняется по его ответам, спрашивают,! какой объем работ проделан за минувшие сутки, интересуются наличием свободного транспорта и горючего. Четко и лаконично ответив на вопросы, Назим-хан продолжает:

— Здесь, на стройке, между афганскими строителями и советскими специалистами на всех уровнях сложились по-настоящему деловые, товарищеские отношения. А это помогает преодолевать трудности, которые чинят нам природа и бюрократы из правительственного аппарата, да и недруги тоже. Признаться, я несколько удивлен откровенностью собеседника.

— Да, да, — повторяет он, — правительственные бюрократы-чиновники. По нерасторопности, а может быть и сознательно, ими сплошь и рядом задерживаются поставки материалов для стройки и финансирование. Бюрократизм, воровство и лень — закоренелые болезни многих афганских чиновников. Я очень благодарен советским коллегам, которые болеют за стройку, вкладывают в нее всю душу.

Через год с небольшим подполковник будет отозван в Генеральный штаб. На посту начальника управления строительства этой дороги его заменит, продолжая добрые традиции, майор Вахаб-хан. В дни Апрельской революции эти офицеры поддержали восставших, встали на сторону революционной власти.

Громадным авторитетом у афганцев пользовался Александр Каспаров, бакинец, который после отъезда на родину Каминского возглавил группу наших специалистов. Это был незаурядный инженер, энергичный организатор, владевший к тому же свободно дари, который выучил во время своей первой командировки, работая на строительстве автомагистрали Кушка — Герат — Кандагар. Знания языка как важного условия для контактов с афганским персоналом и успешного осуществления строительных работ он требовал и от своих подчиненных.

Каспарову и его коллегам пришлось решать немало сложных задач. Это строительство технически сложного участка пути через перевал Рабатак, расположенный на высоте примерно тысячи метров, штурм гранитного ущелья Саят и покорение песков на трассе от Мазари-Шарифа до Шибергана. К великой радости жителей Мазари-Шарифа дорожники за счет сэкономленных материалов и сырья заасфальтировали главные улицы их города.

Тот, кто бывал раньше в Мазари-Шарифе, где песок, поднятый в воздух сильным ветром, мог часами висеть над домами, поймет, что значат эти 15 километров асфальтового покрытия. Ведущий промышленный центр Северного Афганистана стал чище, приобрел черты современного города, особенно после сооружения в нем ряда промышленных и гражданских объектов. Корреспондент «Известий» Ашраф Ахмедзянов, побывавший в Мазари-Шарифе на торжественной церемонии по поводу первого выпуска студентов горно-нефтяного политехникума, сооруженного при содействии СССР, говорил мне после, что власти, высказывая благодарность за это учебное заведение, добрым словом поминали и дорожников.

С этой трассой у меня связано немало интересных встреч и бесед. В жаркие августовские дни 1970 года я побывал на одном из последних участков трассы, уже подходившей к Шибергану. Под обжигающими лучами солнца дорожники залп вали полотно асфальтом, от которого несло жаром, как of раскаленной печи. Людям не до разговоров. Они ветрено жены, на исходе вода, столь необходимая для полива земляного полотна, для асфальтового завода.

Мне рассказали, что Каспаров с афганцами, отвечающими за стройку, объезжал окрестные крестьянские хозяйства, уговаривал земледельцев поделиться драгоценной влагой. К вечеру он появился довольный: крестьяне согласились выделили стройке часть воды. Действительно, в тот же вечер на трассу стали поступать цистерны с водой.

На следующий день шиберганские власти устраивали не помню, по какому случаю, — прием. Кроме дорожников они пригласили наших нефтяников, работающих на буровых в этих местах, специалистов с газопромыслов, в том числе людей с трассы трубопровода, по которому часть природного газа подается в оплату кредитов и поставок в республики советской Средней Азии.

Здесь я познакомился с двумя инженерами. Один — афганец Мамад Тутахель, неплохо говорящий по-русски, но с украинским акцентом. Учился он, оказывается, в Киеве. Сейчас он начальник изыскательской партии, работающей на трассе будущей дороги от Шибергана до Герата, которая должна замкнуть кольцо современных автострад.

Его помощник Александр Бучкин, выпускник МГУ, с бородой под кубинского повстанца — главный геолог экспедиции. В тот вечер Бучкин много рассказывал о работе экспедиции, о своих товарищах, которых беспокойная профессия забрасывает в самые различные районы земного шара. Поздно вечером он со своим афганским другом уехал на базу, чтобы завтра с утра, пока солнце не вступило в свои права, выйти на трассу.

Вспоминаю эту встречу еще и вот почему. Работая над рукописью этой книги, я увидел в одном из номеров «Комсомольской правды» репортаж о наших специалистах, находившихся на землях освобожденного Лаоса. В репортаже упоминался и мой давний знакомый Александр Бучкин, который теперь вместе со своими товарищами трудился в этой стране.

Вспомнилась еще одна встреча. Во время разговора с Вахаб-ханом, начальником управления строительства дороги, к нам подошел молодо выглядевший человек в длинном, до колен, темном кителе, застегнутом на все пуговицы. На голове красовался каракулевый «пирожок». Окладистая, выкрашенная басмой рыжая борода. То был мулла одной из мечетей, присланный сюда после окончания мазари-шарифской духовной академии Асадия.

— Наш мулла, — обращаясь ко мне, заметил майор, — вполне к прогрессивных взглядов. Он, можно сказать, идет в ногу со временем. Убеждал богатых землевладельцев поделиться водой. Этот мулла, например, говорил своей пастве, что Коран не запрещает женщине держать лицо открытым на людях. Он призывал родителей, у кого есть такая возможность, отдавать детей в школу, в том числе и девочек.

Я же благодарен этому человеку за то, что он помог мне осмотреть соборную мечеть в Мазари-Шарифе, где, по преданию, покоится прах четвертого халифа — Али.

— Соборная мечеть — это прекрасное произведение мусульманского зодчества средних веков, — говорил он. — Я вас провожу. При входе в мечеть надо снять ботинки и ни в коем случае не брать с собой фотоаппарат.

Мечеть Али интересна изумительной отделкой порталов, купола, минаретов глазурованной мозаикой бирюзового и голубого цветов. Во дворе мечети глубокий колодец — убедительное свидетельство наличия больших запасов грунтовых вод в этих местах. Над мечетью кружатся стаи голубей, которых подкармливают прихожане и служители, считающие, что эти голуби священные и приносят удачу правоверным.

Мне часто доводилось бывать в Мазари-Шарифе и Шибергане. В старых путеводителях эти места называются центрами каракулеводства, ковроткачества и разных ремесел. Однако настоящую известность этим местам принес природный газ, обнаруженный советскими и афганскими геологами.

С начала шестидесятых годов ведется добыча газа в районе Ходжа-Гугердак. Из скважин, пробуренных на большие глубины, газ после очистки направляется в газопроводы. Один из них, проложенный через пески и горные массивы, идет в сторону советской границы, а затем в районы советской Средней Азии. Другой газопровод, протяженностью более 90 километров, идет в город Мазари-Шариф, на комбинат по производству азотно-туковых удобрений.

В мае 1982 года вступило в строи еще одно крупное газовое месторождение — Джаркудак, находящийся примерно в 20 километрах от Шибергана. Первая строительная бригада прибыла в район Джаркудак в конце июня 1977 года. Стояла невыносимая жара — столбик термометра прочна стоял на отметке 50 градусов. Началось освоение района. Особенность этой стройки заключается в том, что это был первый объект, спроектированный советскими специалистами и построенный «под ключ». В ходе строительства было подготовлено 500 афганских специалистов по 20 различным специальностям. В итоге руководство основными производственными процессами по добыче и транспортировке газ осуществляется теперь афганским персоналом.

Благодаря Джаркудакскому промыслу добыча газа удвоилась. Постепенно растущие доходы от экспорта газа в СССР позволяют Афганистану погашать советские кредиты, полученные на сооружение дорог, промышленных предприятий и ирригационных объектов. Прирост добычи газа открыл новые возможности для использования его внутри страны, в том числе и на бытовые нужды.

Здесь хорошо помнят имена тех, кто своим трудом и творческой инициативой способствовал успешному завершению строительства газопромысла. Это генеральный директор стройки Александр Ушаков, руководитель бригады глубинного бурения Анатолий Криушкин, бульдозерист Алексей Уткин и десятки других специалистов. Невзирая на попытки контрреволюционных банд затормозить сооружение газопровода, они все сделали, чтобы объект вступил в строй во время.

…Первенец отечественной химии — комбинат по производству азотных удобрений бросается в глаза сразу же, как выезжаешь из Мазари-Шарифа. На фоне темно-коричневых гор видны громады цехов, переплетения стальных труб, мощные цистерны, опоры линий электропередач. К предприятию, озаренному с наступлением темноты электрическими огнями, тянутся грузовые автомашины.

Последний раз мне довелось побывать здесь в начале августа 1978 года. Руководитель группы советских специалистов, трудившихся на этом объекте, Владимир Ижко познакомил меня с директором комбината афганцем Ясином Сиддыки, выпускником Московского химико-технологического института имени Менделеева.

Афганцы гордятся своим детищем, вступившим в строй в начале семидесятых годов. Комбинат снабжает сельское хозяйство ценными химическими удобрениями. Предприятие ежегодно производит свыше 100 тысяч тонн карбамида — наиболее экономичного удобрения, а также значительные партии жидкого аммиака, азота и кислорода. Продукция комбината позволила сократить импорт химических удобрений из других стран, расширить экспортную номенклатуру товаров и увеличить валютные поступления, которые будут способствовать дальнейшему развитию афганской экономики.

Почти шесть тысяч человек, в основном крестьян-бедняков из окрестных районов, обрели постоянную работу, получив различные специальности. На здешних курсах, которые ведут советские специалисты, обучается более шестисот афганских рабочих и служащих. «У нас, — говорит директор, — большие планы развития производства, и мы рады, что советские специалисты живут нашими интересами, отдавая все силы и знания афганским коллегам».

Вопрос о строительстве комбината возник после того, как в начале шестидесятых годов усилиями советских и афганских геологов в районе Шибергана были открыты крупные запасы природного газа. По просьбе тогдашнего правительства советские организации разработали проект этого предприятия и помогли его построить.

Поскольку в районе строительства не было источников энергии, решено соорудить при комбинате тепловую электростанцию с использованием газа как топлива. Эта станция не только дала энергию предприятию, но и осветила Мазари-Шариф и Балх. Раньше они снабжались в небольшом количестве энергией мелких станций, работавших на дизелях.

Приезжая в Мазари-Шариф, я всегда старался не упустить возможности побывать на строившемся тогда комбинате, поговорить с нашими людьми. Группу советских специалистов возглавлял Аркадий Рагозин, опытный инженер-строитель, имевший почетное звание заслуженного строителя РСФСР. Несмотря на возраст — ему тогда уже было за шестьдесят, — он всегда выглядел бодрым, не знающим усталости человеком. А если и случалось сердечное недомогание, то никогда не показывал виду, что ему нездоровится. С утра до глубокого вечера он или на стройке, или по делам в порту на Амударье, куда прибыло оборудование, которое нужно срочно вывезти и поставить под монтаж. Единственное, — на что он иногда сетовал, — что к нему нерегулярно поступают журналы, рассказывающие о новинках и технических достижениях в той области строительства, в которой он работает. О себе он не любил распространяться, зато всегда охотно говорил о своих коллегах по работе.

Он был беспокойный человек. Все его трогало и волновало. При его участии созданы были курсы не только для строителей и монтажников, но и для тех, кто должен был после пуска предприятия обслуживать это сложное производство.

Это предприятие подает пример в труде и дисциплине Довольно сильные партийная и профсоюзная организации стали опорой провинциального комитета НДПА. И не случай но контрреволюционеры неоднократно пытались устраивать диверсии на этом заводе, совершали покушения на его активистов. В мае 1983 года бандиты напали на школу, где учились дети рабочих и служащих этого предприятия. На глазах школьников они убили двух учителей, плеснули в лицо кислотой одной девочке, мать которой была членом комитета НДПА города Мазари-Шариф.

…Неподалеку от Мазари-Шарифа находится город, о котором мы знаем еще по школьным учебникам. Это легендарный Балх — «мать городов мира». Предание гласит, что за много веков до нашей эры в этом городе со своими проповедями выступал легендарный Заратуштра (Зороастр), основоположник религии огнепоклонников. Незначительные общины огнепоклонников сохранились сегодня в Индии, Ира не и Пакистане.

Город был завоеван войсками Александра Македонского После смерти полководца Балх стал столицей образовавшегося в этой части мира Греко-Бактрийского царства, в которое входили земли нынешнего Северного Афганистана, южных районов Таджикистана и Узбекистана. За тридевять земель от сказочной Эллады в этих краях более двух тысяч лет назад говорили и одевались по-гречески, читали Гомера и Эсхила, строили дома в стиле, характерном для эллинов. Но Греко-Бактрийское государство пало под ударами кочевников, оставив о себе память в виде развалин дворцов и артезианских колодцев, засыпанных песками.

В VII веке нашей эры Балх был завоеван арабами. Но проходят годы, и руками трудолюбивых людей, селившихся здесь, он поднимается из руин. Балх — это родина отца знаменитого врача и ученого прошлого Ибн Сины (Ави ценны). В этом городе родился Джелалуддин Руми поэт и мыслитель, покинувший вместе с семьей город незадолго до вторжения в него орд Чингисхана. Впоследствии он поселился в турецкой Копии. От величественных дворцов и крепостных стен остались развалины, разъедаемые песчаными бурями и палящим солнцем. Шедевр мусульманского зодчества XV века мечеть-мавзолей Ходжа Абу Наср Парса сохранился неплохо. Этот памятник прошлого интересен колоннами портала и бирюзового цвета ребристым куполом.

Сейчас Балх — центр провинции одноименного названия, на полях которого руками крестьян выращиваются хлопчатник и зерно, овощи И фрукты. Продукт животноводства каракуль, ставший важной статьей получения валюты. Каракулевые шкурки идут на аукционы Западной Европы.

В заготовительной фирме я видел чудо-шкурки самых различных оттенков: золотистые, платиновые, янтарные, серебристые и сиреневые. Представитель фирмы говорил мне, что афганские каракулеводы, используя опыт советских коллег, в частности туркменских селекционеров, вывели ягнят с новой расцветкой шкурок.

— Мы с интересом, — сказал он, следим за опытами, которые проводятся в туркменском племенном хозяйстве «Талимарджан». Наши люди, побывавшие на Чарджоуском каракулевом заводе, где сортируются и обрабатываются шкурки, видели такие сорта, которых у нас еще нет.

Перемены в городе начались с вводом в строй в Мазари-Шарифе комбината химических удобрений. Здесь живет много рабочих, занятых на этом предприятии, Каждое утро в Балх прибывают заводские автобусы, чтобы отвезти людей на работу. В городе построено несколько начальных и средних школ, три больницы.

С Балхом у меня связано одно интересное воспоминание. Бывая в этих краях, я довольно часто слышал о спортивных состязаниях бузкаши, ставших традиционными особенно в северных районах Афганистана. Бузкаши, или козлодрание, проводится, как правило, по какому-нибудь торжественному поводу. Это может быть национальный или религиозный праздник, свадьба в знатных семьях. Сколько путешествовал по северным районам, а вот посмотреть состязание не доводилось. Но однажды, осенью 1973 года, все-таки повезло. Остановившись в Балхе на ночь, я собирался утром поехать к буровикам. Однако мой давний знакомый Хасан Асадулла, заведующий канцелярией губернатора, уговорил меня задержаться.

— Завтра, сказал он, — намечается состязание бузкаши, соберется много народа. В провинции неплохой урожай хлопчатника и пшеницы. Губернатор доволен.

Ранним утром Хасан повез меня за город. Километрах в пяти в лощине среди деревьев находилась большая площадка. С одной стороны стояли ряды скамеек, над которыми колыхались парусиновые тенты. Землю устилали паласы. Тут же стояли столики с горками фруктов и кипящими медными самоварами. На противоположной стороне поля собрата. пришедшие на праздник жители окрестных мест.

Меня провели на места для почетных гостей, где сидели человек двадцать наших специалистов с комбината химических удобрений и нефтяников. Вскоре появились представители местных властей — губернатор с группой чиновников, полицейское начальство и несколько армейских офицеров. За ними шествовали местные помещики и купцы, одетые в цветастые халаты или в сшитые по последней моде европейские костюмы. Почти у всех пальцы унизаны перстнями с драгоценными камнями, оправленными в золото.

Запомнилась одна чета. Расплывшийся мужчина в неопрятном поношенном костюме с огромной золотой цепью, болтавшейся на груди. Он все время ел фрукты, отирая сок с губ. Мужчина приходился дальним родственником бухарскому эмиру, бежавшему в 1920 году из советской Средней Азии. Он был с женой — англичанкой. Холеная леди держалась независимо, громко разговаривала, курила и жестикулировала. Почему-то в голову пришла мысль — спросить, сколько у этого человека жен. Хасан улыбнулся:

— Насколько я знаю, у него еще есть две жены-афганки, молодые женщины, но в обществе он с ними не показывается. Для этого у него есть англичанка. Живет он в основном в Кабуле, занимая огромный двухэтажный особняк, состоит пайщиком ряда акционерных компаний. Режим Дауда его устраивает, так как мероприятия властей не затронули его коммерческих интересов. Местные муллы в общем-то недовольны, что у него жена иностранка. Но он умеет вовремя дать бакшиш, и к нему никаких претензий.

Над полем раздался протяжный звук рожка. В центр поля, отмеченного белым кругом, ворвался всадник, волоча за собой тушку козла. По обе стороны метрах в пятидесяти от центра за расставленными зелеными флажками выстроились другие всадники. Левая группа была одета в длинные синие рубахи, правая — в ярко-оранжевые. Фигуры всадников казались неестественно широкими. Под верхней одеждой у них — толстенные пуловеры, чтобы предохранить себя от увечий во время столкновений.

Лошади, словно чувствуя предстоящую схватку, не стояли на месте, они перебирали тонкими ногами, на которых в зависимости от принадлежности к команде были повязаны синие или оранжевые ленты. Зрители замерли.

Сидевший неподалеку от меня корреспондент французского журнала «Пари-матч» поднял было киноаппарат с телеобъективом, но его попросили убрать камеру. Съемка, сказали ему, может принести несчастье. К тому же на трибунах сидели афганки, и многие из них отбросили чадру.

Гарцуя на белом в серых яблоках коне, к трибуне подъехал всадник, словно сошедший с бехзадовской миниатюры. На голове красовался расшитый золотом красный тюрбан. Зеленая полотыми нитями рубаха перепоясана кумачовым поясом. Высокое кожаное седло отделано серебром. На боку всадника старинный пистолет, ручка которого украшена перламутром.

Всадник ловко соскочил с седла, наклонил голову и почтительно приблизился к губернатору. Тот небрежно подал ему руку. Всадник поцеловал ее, приложил к своему лбу, а потом к сердцу, поклонился публике, сидевшей на почетных местах. Затем, пятясь, отошел немного назад и взял в руки пистолет.

Раздался оглушительный выстрел, сопровождаемый облаком синего дыма. И сразу с криком обе группы всадников, взметнув шлейф пыли, ринулись к центру, где лежала козлиная туша. Задача заключалась в том, чтобы первым схватить тушу, возвратиться на прежнюю позицию, а затем, не отдавая сопернику, вернуться и бросить ее в тот же круг. При этом тушу нельзя перебрасывать через седло, нести ее над головой, а нужно, схватив рукой, прижать голенью ноги к боку лошади. Для этого требуется сила, ловкость, умение крепко держаться в седле.

Победа присуждается той команде, которая наибольшее число раз забросит тушу в центр круга. Состязание рассчитано на пять — семь таймов, каждый из которых занимает не более десяти минут. Допускаются перерывы, во время которых люди приводят в порядок свою одежду, сбрую лошади или меняют тушу, если она разорвана.

Всадник, получивший травму, заменяется запасным игроком. Правила допускают замену лошади, если она получила увечье, но в таком случае команда противника тоже имеет право поменять одну из своих лошадей на свежую.

Надо было видеть и слышать, как болельщики переживали in свои команды. Кто-то стучал в барабан, кто-то свистел. Аплодисменты смешивались с ржанием разгоряченных лошадей, криками всадников. Над полем клубами поднималась темно-желтая пыль. Состязания продолжались часа полтора.

В конце всадники, спешившись и склонив головы, подошли к трибуне, где сидел губернатор, стали целовать его руки. Затем по знаку губернатора англичанка начала раздавать победителям призы. Это были деньги в конвертах.