Трудус-трудум-труд

ХРАНИТЕЛЬ ОГНЯ

В наших краях все ремёсла с огнём связаны. Местность того требует. Ни равнин под пшеницу у нас нет, ни склонов под виноградники, ни больших пастбищ. Кругом всё горы — камень да колючий кустарник. Зато уж чего много, так это железа. Поэтому-то в округе все — железных дел мастера. Знаете, как говорится: «Лучший из городов — десять домов, пятнадцать кузнецов». Ну, это так, ради красного словца сказано, потому что ведь, кроме кузнецов, есть у нас и литейщики, и ножовщики, и гвоздари — всех понемногу. Да всё равно: для каждого из этих ремёсел огонь нужен. Огонь — он у нас первый работник.

Вот однажды, рассказывают, наступило время, когда дрова оказались на исходе — в ту пору всё у нас работало на древесном угле, и кругом лес был уже почти сведён. Нет дров — нет и огня; нет огня — нет и работы. А ведь известное дело: уходит работа — горе и нищета тут как тут.

В одном посёлке недалеко от Бройя была небольшая литейная мастерская, и управляющий в ней — Гильо его звали-ничегошеньки в ремесле этом не смыслил. Уж куда хуже, если самый главный в оркестре вдруг музыки не понимает. Люди и без того горюют, что печи гаснут, а тут ещё Гильо тявкает, как цепной пёс:

— Кто это позволил вам остановить работу, бездельники? Ну-ка, немедленно снова разжечь огонь!

— Дров нет, — люди ему объясняют. — Ушли за ними. Только вот переправить дрова с того склона горы время требуется, и придётся терпением запастись.

— Это всё отговорки лодырей! — кричит Гильо. — Для работы у вас дров нет, а у самих полны дворы хвороста?

Разве печи в литейной можно топить хворостом? Но попробуйте втолкуйте это Гильо, если для него что железо варить, что суп — всё едино. И чем меньше он понимает, тем громче вопит:

— Да это же самый настоящий бунт, мятеж! Слушайте-ка, вы: если завтра на рассвете не будете снова работать, я вызову королевских драгун. Уж они-то знают, как управляться с такими строптивыми, как вы.

Ясное дело, испугались люди такой угрозы. А Гильо ещё издевается:

— Что, шутники, надумали провести меня, а? Так вот: литейная завтра утром должна возобновить работу, и никаких отговорок. Нет дров — жгите камни, но чтоб печи были растоплены. А не то — сами знаете, что вас ждёт.

Да, уж что-что, а это люди знали, ох, как хорошо знали! Но что они тут могли сказать, что могли поделать? Только слёзы лить. Да слезами разве поможешь?

Был там среди них один парень, по имени Этьен, а прозвали его Репей. И вправду этот парень был чисто репей, прицепится к кому — ни за что не отстанет. Вечно-то он всех донимал: «Этому надо помочь! А вон тому надо подсобить! И не забудьте, нам надо починить хибарку ещё вон тому!» И так без конца. Для себя Этьен никогда ничего не просил, зато ради других уж так-то ко всем приставал! Ну, одно слово — репей!

Идёт он в тот день от Гильо, голову повесил и слышит вдруг: окликает его старая Алексалина. Больная и дряхлая уж она была, эта Алексалина, но старуха хитрющая! Поговаривали даже в наших краях, будто она немножко колдунья.

— Да ты, я вижу, загрустил, сынок, — говорит Алексалина. — Неужто это тебя Гильо со своими драгунами так напугал?

Этьен подошёл к её окошку:

— Да, не на что теперь больше надеяться. Одиночкам, вроде нас с тобой, ещё туда-сюда — одна голова, одна и забота. А если у кого ребятишек полон дом? У того и забот хоть отбавляй. Таким тяжело придётся.

Алексалина одним глазом подмигнула; вот ведь и старая, и больная, а глаза у неё такие живые и лукавые.

— Плакать, платить да помирать — всегда успеется, с этим торопиться не стоит. Ну-ка, заходи, сынок, послушай, что я тебе скажу.

Уселся Этьен на скамейку возле старухи, а та наклонилась к нему и говорит:

— Слушай… На мой взгляд, Гильо хороший совет вам дал — насчёт того, чтоб камни жечь.

Этьен улыбнулся невесело:

— Нечему радоваться, бабушка. Гильо только смеялся над нами.

— Он-то, конечно, смеялся. Это потому, что он ничего не смыслит. А вот ненароком да в самую точку попал. Да, сынок, есть такое средство. Только тайна это, и очень она оберегается. А если я тебе кое-что подскажу, смог бы ты пойти поговорить с кем надо?

Не похоже было, что старуха шутит. Может, она и вправду колдунья, а колдуньи чего только не знают. Этьен и говорит:

— А что ж не попытать счастья? Ты меня за огнём-то не к самому ли дьяволу посылаешь?

— Дьявол тут ни при чем. Нет, сынок, идти надо к Чудо-Зверю. Слыхал о таком? Вот он и хранит огонь, который в наших горах спрятан. И знаешь, чем этот огонь горит? Камнями одними! Сумеешь со Зверем договориться — откроет он тебе секрет, как камни жечь. И будет у вас огонь. Ну, так что скажешь на это?

Молчит Этьен. Одно дело кричать да бахвалиться: к самому, мол, дьяволу пойду за огнём, а другое дело и впрямь туда отправиться. Что там Алексалина ни говори, а Зверь этот не иначе.

— Обдумай, сынок, обдумай всё хорошенько. Страшный этот Чудо-Зверь. И не видишь ты его, и не слышишь, и не чувствуешь. А знаешь только, что здесь он, рядом, и такой страх наводит! Иной раз в лунную ночь в горах на голых местах, где не растёт ничего, видно бывает, словно какая тень промелькнёт, и не знает никто, от чего эта тень. А вот это и есть Чудо-Зверь — тень от ничего. Ох, и жуткий этот зверь! А только он один сейчас из беды нас выручить может.

Хорошо знала старуха, с кем имеет дело. Парень сразу решение принял:

— Говоры, где твой Зверь проживает. Пойду побеседую с ним.

Старуха заговорила шёпотом, так, что её едва слышно было:

— Слушай внимательно, ни одного слова не упускай. Сегодня, чуть стемнеет, отправляйся по дороге, которая ведёт в Монсени. Доберёшься до третьего поворота — сходи на тропинку, которая слева в горы поднимается. Приведёт она тебя к голошу холму, что между тремя другими холмами стоит. На него и взбирайся. На вершине увидишь круг из камней. Это ш есть владения Чудо-Зверя, а камни — то их границы. Входи в этот круг и разожги там костёр из сухих трав: огонь Зверя привлекает. Для очага камней набери, но тех, из которых границы выложены, не тронь. Ну, а потом сиди себе и жди. — Старуха подняла один палец, словно предупреждала о чём. — Ты знай — я тебе ничего не обещаю. Может, Зверь придёт, а может, и нет. А коли и придёт — может, заговорит с тобой, а может, и нет. Сумеешь ему ответить как надо, может, он и захочет тебе помочь. На всякий случай прихвати с собой мою железную грелку: вдруг Зверь даст тебе своего живого огня.

А парню побольше узнать хочется:

— Чего ж мне говорить этому Зверю?

— Уж это, сынок, твоё дело. Я тебе только скважину показываю, а ключик ты сам к ней подбирай.

Пришлось на том и помириться. Но, когда уходил Этьен, старуха ещё сказала ему вдогонку:

— Ты хорошенько запомни: Чудо-Зверь — это только тень от ничего. Может, он тебя проглотит… а может, и нет.

Вот с таким напутствием парень и ушел, с грелкой под мышкой, — вроде бы он в постели ночью замёрзнуть боялся.

Нужное место найти труда не составило. Луна едва взошла, а уж Этьен добрался до голого холма, что между тремя другими стоит. И, видать, тот самый холм это был, потому что круг из камней как раз тут и есть. Большой круг, да такой ровный и весь из гладких чёрных камней выложен. А другого на том месте ни чего и не было — ни деревца, ни кустика. Только кое-где пучки сухой травы на ветру трепыхались да блестели при лунном свете камни, и казались они холодными, словно то были чёрные льдышки.

Не очень-то красиво было во владениях Чудо-Зверя. И печально как-то… По наказу Алексалины устроил Этьен очаг посередине круга — чего-чего, а камней поблизости много было. Разжёг он костёр из сухой травы и уселся рядышком ждать.

Около полуночи — луна тут уж в полную силу светила — Этьена начала вдруг пробирать дрожь. Конечно, костёр из травы много ли тепла даёт — больше дыма, но у парня зубы застучали не от холодного ветра. Совсем от другого.

По небу пробегали облака и по земле бежала какая-то тень — тень неведомо от какого предмета, так, совсем от ничего. Огромная чёрная тень скользила по склонам холмов, перемахивала через ущелья, двигалась прямиком к маленькому дымному костру Этьена.

Приблизилась тень к пареньку и остановилась. И потом больше не шелохнулась. Вроде бы подкарауливала его.

Кабы его воля, пустился бы Этьен наутёк, только б пятки засверкали. Но нельзя было так делать. Надо было с Чудо-Зверем поговорить. А раз уж Зверь тут рядом сидел, поглядывал своими невидимыми глазами, Этьен решился приступить к разговору. Проглотил он слюну и сказал:

— Гм… Здравствуйте, привет всей честной компании. — Он знал, как надо вежливо начинать беседу.

Ничего… Тень не шелохнулась, не издала ни звука. Вот это-то и было самое страшное — такая неподвижная тишина. У Этьена мурашки по спине забегали, но он с»;ал кулаки, чтоб себе смелости придать, и проговорил:

— С вашего позволения, кстати сказать, здесь не особенно-то жарко. Присаживайтесь-ка поближе к огоньку, о делах потолкуем.

Этьен рукой вежливо повёл — к своему костру приглашал. И вот тут-то он почувствовал, словно… Может, зверь обиделся на то, что он на холод пожаловался, а может, в тот день не в духе был. Но только Этьен почувствовал вдруг, что горло ему сжимает какая-то железная лапа, а другая вцепилась ему в живот, а ещё третья схватила з а сердце. Это Зверь бросился-таки на него — страшный, невидимый Зверь! И сейчас проглотит его! А он даже не успел о своём деле рассказать, объяснить, зачем пришёл. От такой жестокой несправедливости разозлился Этьен, да так, что и про страх свой позабыл.

— Ты что ж это делаешь, гад ты такой-сякой? Я за советом пришёл с полным к тебе доверием, а ты меня слопать хочешь?! Да ты, прямо сказать, вроде нашего Гильо — только тогда и хорош, когда по шёрстке гладят.

Зверь не иначе как слыхал про Гильо. Рассердился он, что его с таким никудышным человеком сравнили. Тень чуть сдвинулась, и словно неведомо откуда голос ему почудился:

— Чего ты кричишь? Я тебя и не трогаю вовсе. Это не я тебя ем, это твой страх тебя гложет.

А голос у Чудо-Зверя такой: если взять уханье совы, да добавить к нему немного завывания зимнего ветра, да ещё чуточку раскатов далёкого грома, то как раз в самую точку будет. В общем, не очень-то приятный голос. Но Этьену он показался слаще пения жаворонка. И сразу же почувствовал он — словно отпустили его железные лапы.

— Прошу прощения, — говорит. — Это мне, знать, просто почудилось.

— Ничего, ничего, — отвечает Зверь. — Я к такому привык. А кстати, зачем ты в моих владениях оказался?

— Да вот пришёл об одном одолжении тебя просить.

Усмехнулся Зверь:

— Нечего сказать, удивил! Вот люди — все одинаковые. Только жадность и заставляет их против своего страха идти. Значит, и ты тоже хочешь золота?

Теперь пришёл черёд Этьена рассердиться:

— Коли не знаешь, чего ж зря говорить! Прежде всего я вовсе не золота пришёл к тебе просить, а огня. И вовсе не жадность меня привела, а нужда. И не моя одна, а всего посёлка.

Зверь подобрел немного:

— Так ты от всех пришёл? Тогда другое дело. В таком случае можно и поговорить.

Тут ему Этьен и выложил всю историю — и о том, как огонь у них погас из-за того, что дров больше нет, и как беда к ним теперь придёт из-за того, что огня нет. И про то, как управляющий велел им жечь камни.

Зверь одобрил:

— Правильно говорит ваш Гильо. Камни — это хорошее топливо: и горит долго и жар сильный даёт. Примером тому мой огонь — он уже многие тысячи лет сам по себе горит и не гаснет.

Этьен показал свою грелку:

— Вот за ним-то я и пришёл к тебе.

— Вижу. Только мой живой огонь не каждому в руки даётся, сам себе хозяина выбирает. Чтобы взять его, надо не бояться ничего на свете — ни огня, ни воды, ни земли, ни воздуха. А ну, гляди!

Тут загрохотало, затряслось — словно сама земля вся дрожала. И прямо под ногами у Этьена открылась глубокая-преглубокая трещина. Отскочил он, чтобы в неё не свалиться, а Чудо-Зверь посмеивается:

— Ну, как? Всё ещё хочешь моего огонька?

Заглянул Этьен в трещину — а там черным-черно. И далеко-далеко, в самой глубине, виднеется какой-то Красноватый отсвет. Вот там и есть он — земной огонь, костёр, зажжённый из камней. Как его взять, как к нему подступиться? А Зверь уж тут как тут, знай себе издевается:

— Видишь, открыта для тебя дверь. Не раздумал? Всё на своём стоишь?

Этьен зубы сжал и отвечает:

— А ты как думал? Затем я и пришёл, — да как прыгнет в пропасть!

Тут и пошло… Первой земля начала. Стала она давить на Этьена — тяжело так давит, а парень сопротивляется. Кругом чернота и ни звука. Второй вода в дело вступила. Течёт отовсюду, смельчака потопить старается, и тот уж вязнуть начинает в липкой тине, но ползёт дальше: трудно ему, но всё ползёт. Во что бы то ни стало хочет он до красного света добраться, до самого огня Чудо-Зверя.

Уж огонь этот яснее виден стал, и тут бросилось на Этьена огромное пламя, лижет его своим страшным красным языком. Сделал парень отчаянное усилие, вырвался из вязкой тины, перепрыгнул через огненный язык. Красный свет уж совсем близко.

И вот тут-то накинулся на Этьена воздух. Можно было подумать, что воздух этот стал твёрдым, заколотил паренька по всему телу, вихрем понёс вперёд. И вдруг гора словно взорвалась вся. А потом шум сразу утих.

Поднял Этьен голову, смотрит, а перед ним в углублении чёрной скалы горят камни. Огонь от них тихий, спокойный, а какой жаркий! Не раздумывая больше ни о чём, схватил Этьен голыми руками горящий камень и… всё вдруг исчезло.

Очнулся, поглядел: лежит он на сухой траве на вершине холма посередине круга, что из камней сложен, возле своего дымного костра. И как хорошо вокруг! Небо ясное, свежий ветерок дует, воздух тёплый. А рядом огромная неподвижная тень, чёрная тень Чудо-Зверя, хранителя огня.

— Достал, достал живой огонь! — закричал Этьен.

Протянул он руку. Вот беда какая! В руке-то у него лежит не горящий камень, а самый обыкновенный булыжник, каких полным-полно на этом холме валялось — холодный чёрный камень.

С отчаяния заплакал бедный Этьен:

— Ушёл от меня огонь! Это он оттого ушёл, что я испугался. Не смог я со своим страхом совладать. Моя это всё вина.

Тень Зверя приблизилась и говорит:

— Понятно, ты испугался. Но ничего в этом плохого, ничего позорного нет. Вот уступить страху — это плохо и стыдно. А ты с ним боролся, сделал всё, что мог, тут к тебе придраться нельзя… Глянь-ка, ты за моим живым огнём ходил, а он сам к тебе явился.

Посмотрел Этьен — на месте его маленького костра из сухих трав лежали красные раскалённые камни. И все камни очага тихо горели. По ним бегали голубые язычки пламени, и шёл такой жар! От радости и удивления у Этьена дух перехватило.

А Зверь смеётся:

— Ты мой огонь заслужил. Сохрани тот камень, что ты из недр земли вынес, покажи его людям в посёлке. В этом-то булыжнике и есть моя тайна, тайна камней, которые могут гореть. Когда понадобится, приходите, берите здесь камни. Только ограды моей не трогайте.

Этьен не мог скрыть своей радости:

— Ну как мне благодарить тебя, господин Зверь? Не тревожься: завтра все узнают, какой ты добрый.

Тень Зверя этаким козлёнком вдруг подпрыгнула и закричала:

— Что ты говоришь, несчастный! Ни в коем случае не рассказывай, что это я сделал тебе такой подарок. Нас, бедных сказочных Чудо-Зверей, безжалостно преследуют. И тех, кто в дружбе с нами.

— Так как же быть? Не принесу огня — заявятся драгуны. А если расскажу про ваш огонь из камней — так вы говорите, что всё равно заявятся. Как ни верти, а беды ждать.

Совсем Этьен приуныл. А Зверь его утешает:

— Да нет же. Это только про меня тебе не нужно рассказывать. Кто вам мысль подал камни жечь? Гильо, ведь правда? Так вы просто исполнили его приказ, вот и всё. А теперь прощай, а то у меня дела есть по ту сторону Марманьи…

И большая чёрная тень взлетела, словно её ветром сдуло. Долго Этьен следил за ней глазами, пока она скользила по склонам, перепрыгивала через гребни гор… А потом и вовсе исчезла. Вздохнул Этьен: обидно ему было, что не сумел он Чудо-Зверя поблагодарить как следует. А может, Зверь и так всё понял?

На следующее утро является Гильо в литейную — зубы наточил, того и гляди, кусаться начнёт. Но пришлось ему только собственный язык прикусить: печи зажжены, работа идёт как ни в чём не бывало. Увидел Гильо, что всё в порядке, от сердца у него небось отлегло. Но всё-таки покричать-то надо, чтоб уважение к себе поддержать:

— Ну что, лодыри, бездельники, лентяи? Хорошенько поискали, так и нашли топливо?

Тут ему Этьен отвечает:

— Как вы приказали, так и сделано, господин управляющий. Вы сказали: жечь камни. Нам тогда это вроде странным показалось — да ведь мы неучи. А всё ж попытались. И вышло. Никогда доселе такого огня не бывало — жаркий и ровный на диво. Всё благодаря вашему совету. Вот что значит учёным-то быть.

Гильо даже поперхнулся от удивления. Как ни старался он сделать вид, будто всё знает и понимает, глаза у него на лоб полезли. Вертит он в руках камни, которые гореть могут, — вертит, переворачивает, а сам бормочет:

— И впрямь камень, а ведь горит. Похоже, что я сделал открытие и притом весьма немаловажное. Пойду напишу донесение министру. За такое изобретение меня просто озолотят!

Он наверное пошёл и написал, потому что немного времени спустя появились в посёлке приезжие из столицы — учёные, инженеры. И всё для того, чтоб изучать камни, которые гореть могут.

Дело это всерьёз пошло, но Гильо не досталось той прибыли, на какую он рассчитывал. Уж слишком он маленьким человечком был, — как говорят, весу у него не хватало. Да про него и забыли вовсе. Может, и получил он какое вознаграждение, а может, и нет. Вернее всего, что нет.

А если говорить про Этьена и про старуху Алексалину, то их вся радость была лишь в том, что они посёлок от беды спасли. Но им ведь того и надо было, правда же?

Ну, что вам ещё сказать?.. Зверь, хранитель огня, говорят, продолжает в лунные ночи бродить по горам. В наших краях люди его боятся. А, право, зря. Чудо-Зверь, если хорошенько пораскинуть мозгами, — это ничто, тень от ничего, страх один. Этьен отлично всё понял. А Алексалина и вовсе всё время об этом знала. Много она чего знала, хитрая старуха.

Вот и вся история, как её люди рассказывают. Правда это или нет — я ничего о том не знаю. Но одно доподлинно известно: это именно у нас, в Крезо, некогда простом посёлке близ Бройя, впервые для литейной работы стали применять каменный уголь вместо угля древесного. И случилось это в 1740 году. Надо ещё к тому добавить, что неподалёку в округе, особенно в Монсенй — а это, к слову сказать, те места, откуда родом была старая Алексалина, — жители с незапамятных времён знали о камнях, которые могут гореть. Они уже две-три сотни лет на таком огне суп варили.

И уж это самая что ни на есть сущая правда.