Туркестанцы

Первая встреча с М. В. Фрунзе

боях под Воронежем я командовал сводной бригадой 8-й армии Южного фронта, был ранен и попал в госпиталь. А когда выздоровел, меня направили в Самару, в штаб Туркестанского фронта. Это было в декабре 1919 года.

Принял меня инспектор кавалерии штаба фронта Юрий Наумович Пальмгрем, в прошлом полковник старой армии. Как только стала создаваться красная конница, Пальмгрем добровольно перешел на сторону Советской власти и до конца своих дней неутомимо работал по формированию и обучению кавалерийских частей.

Пальмгрем заинтересовался моей прежней службой. И когда я сказал, что свой боевой путь красного командира начал в 4-й кавалерийской дивизии, он спросил:

— А полковника Киселева вы знаете?

Киселев был старшим офицером дивизии, в которой я служил. Мне было известно, что он перешел на сторону революции, но я не знал, где он находится. Оказалось, что Киселев служит в штабе фронта в качестве помощника инспектора кавалерии. Пальмгрем тут же пригласил его, и беседа продолжалась уже втроем.

4-я кавалерийская дивизия заслуживает того, чтобы сказать о ней несколько слов. Октябрьская революция застала дивизию на станции Верро, под Псковом, куда ее отвели на отдых с якобштатского плацдарма, где она в течение 18 месяцев удерживала оборону, ведя непрерывные бои с немцами. Личный состав дивизии, за исключением большинства офицеров, которые под разными предлогами покинули свои полки, перешел на сторону революции. Начальником дивизии солдаты избрали вахмистра Г. В. Жукова. Унтер-офицером дивизионной пулеметной команды был тогда С. К. Тимошенко, ныне Маршал Советского Союза.

В ноябре 1917 года в дивизию приехал комиссар Северного фронта Б. П. Позерн. Он сообщил, что генерал Каледин поднял на Дону контрреволюционное восстание. Начдив Жуков собрал представителей революционных солдатских комитетов. Было принято единодушное решение выступить на подавление восстания, и дивизия погрузилась в эшелоны и отправилась на защиту Советской власти.

8 января 1918 года кавалерийские полки дивизии совместно с латышскими революционными частями, отрядами Сиверса и Саблина освободили Ростов. Позже дивизия была отозвана в Москву и реорганизована в 1-ю Московскую кавалерийскую дивизию. Меня назначили командиром 1-го Московского кавалерийского полка.

Пальмгрем расспрашивал меня о боях, в которых мне довелось участвовать. Я рассказал о действиях 12-й стрелковой дивизии, которой был придан мой полк, об отступлении к Воронежу, о тяжелых арьергардных боях, которые приходилось нам вести. Пальмгрем внимательно слушал, интересовался, как использовалась конница на Южном фронте и как было организовано управление кавалерийскими соединениями.

— Ну что ж, вы вполне можете командовать кавалерийской бригадой, — сказал он в заключение и посмотрел на Киселева.

— Вполне, — согласился тот.

Я понял, что наша беседа была для меня своеобразным экзаменом. Ознакомив меня с оперативными сводками, Пальмгрем сказал.

— Через час вас примет командующий фронтом Михаил Васильевич Фрунзе. Будьте готовы к беседе с ним.

Никаких дел у меня в штабе не было, и я решил побродить по городу. Улицы и дома Самары еще сохраняли следы недавних боев с белыми — поврежденные снарядами крыши, обитая пулями штукатурка. Волга уже покрылась льдом, и суда стояли в затоне. Я шел и думал о предстоящей встрече с командующим. До при-бытия в Самару я не знал Фрунзе и ничего не слышал о нем.

О командире можно судить по тому, как выглядит его штаб. В штабе Туркестанского фронта, несмотря на то что он был создан недавно, чувствовался образцовый порядок. Честно говоря, это поразило меня, не очень избалованного четкостью штабной службы. По оперативным сводкам я догадывался, что на фронте назревают важные события и что сидеть без дела не придется.

В назначенное время я был у Пальмгрема. Он повел меня к командующему.

М. В. Фрунзе сидел за столом и что-то писал. Когда мы вошли, он поднялся из-за стола и посмотрел на меня умными, проницательными глазами. После обмена приветствиями Фрунзе сел и Пальмгрем стал докладывать обо мне. А Михаил Васильевич слушал и поглядывал на меня. Все в нем было естественно и просто, располагало к откровенности, и в то же время от него исходила какая-то особенная внутренняя сила, не позволявшая ни на секунду забыть, что перед тобой командующий фронтом.

М. В. Фрунзе был полководцем ленинской школы. В нем счастливо сочетался талант военачальника с качествами крупного государственного деятеля, беско-нечно преданного интересам пролетариата, идеям марксизма-ленинизма.

Выслушав Пальмгрема, Фрунзе предложил нам сесть.

— Где вы жили до войны? — спросил он.

— В Средней Азии.

— А точнее?

— В Ашхабаде.

Под усами у Фрунзе промелькнула довольная улыбка, и я понял, что мой ответ чем-то ему понравился.

— Может быть, вы и какой-нибудь местный язык знаете?

Я ответил, что владею узбекским и туркменским языками.

— Замечательно! — воскликнул Фрунзе и тут же заговорил со мной по-киргизски. Правда, между киргизским и узбекским языками есть некоторая разница, но мы понимали друг друга.

Фрунзе превосходно знал обычаи среднеазиатских народов и условия, в которых предстояло действовать войскам фронта.

— Наша задача — разъяснять трудовым массам Средней Азии, что царизм одинаково враждебен как русскому рабочему классу, так и трудящимся массам Туркестана. Русский красноармеец должен на деле доказать, что он друг и товарищ узбекского дехканина и туркмена пастуха в их национально-освободительной борьбе, — говорил Фрунзе.

Выйдя из-за стола, Михаил Васильевич подошел к карте и коротко рассказал о положении на фронте.

Пока Фрунзе говорил, в моей памяти всплывали картины недавнего прошлого Туркестана.

…Колонизаторская политика царизма, наследником и преемником которой стало Временное буржуазное правительство, была ненавистна народам Средней Азии. Эта политика не только разоряла дехкан присоединенной к России во второй половине XIX века части Туркестана, но и способствовала сохранению феодализма и деспотической власти в Бухарском и Хивинском ханствах.

Весть о победе пролетариата в центре России быстро облетела всю Среднюю Азию.

14 ноября 1917 года трудящиеся Ташкента подняли под руководством большевиков восстание, арестовали представителей местного буржуазного правительства, возглавляемого генералом Кравченко, — и провозгласили Советскую власть…

В апреле 1918 года VI Всетуркестанский съезд Советов объявил Туркестанский край Автономной Советской Социалистической Республикой.

С первых дней своего существования единственная в Средней Азии Советская республика подверглась яростным атакам контрреволюции. Обстановка осложнялась тем, что на протяжении 1918–1919 годов Советский Туркестан был — отрезан от РСФСР армиями Колчака. Советская власть сохранилась лишь в городах, где была большая рабочая прослойка. Сформированные из рабочих и революционно настроенных семиреченских казаков, а также из преданных Советской власти и наиболее сознательных дехкан войска молодой республики, находясь в полном окружении, вели бои с английскими интервентами, белогвардейскими генералами и местными басмачами.

В июле 1919 года для освобождения Советского Туркестана был создан Туркестанский фронт. Разгромив южную армию Колчака и уральских белоказаков, войска фронта соединились с революционными частями Туркестана. Дорога на Ташкент была открыта.

На всех направлениях Туркестанского фронта шли ожесточенные бои: на закаспийском — против англичан и белогвардейцев; на хивинском и ферганском — против басмачей; на семиреченском — против банд атаманов Анненкова и Дутова, генералов Бакича и Щербакова. А в «нейтральной» Бухаре эмир Сеид-Алим-хан вынашивал бредовые планы захвата Советского Туркестана и сосредоточивал свою армию на советско-бухарской границе.

Обстановка осложнялась тем, что войска, действовавшие на внутренних направлениях и в течение длительного времени оторванные от регулярных частей Красной Армии, были плохо вооружены и организованы. М. В. Фрунзе решил перебросить штаб Туркестанского фронта в Ташкент и реорганизовать войсковую систему Советского Туркестана по принципу регулярной армии.

Я был назначен командиром 1-й бригады 1-й Туркестанской кавалерийской дивизии. Собственно, самой бригады еще не — было, формировался только штаб.

Прощаясь, Фрунзе крепко пожал мне руку и сказал:

— Начинайте сколачивать штаб. Порядок и дисциплина зависят от организованности и работоспособности штаба. Желаю вам успеха.

Крушение эмирата

В мае 1920 года штаб 1-й Туркестанской кавалерийской дивизии прибыл в Самарканд.

Военная и политическая обстановка в Средней Азии продолжала оставаться сложной, несмотря на взятие частями Красной Армии Красноводска и разгром белогвардейских банд атаманов Дутова, Анненкова и генерала Бакича.

Главарь басмачей в Ферганской долине Мадамин-бек подписал в городе Скобелеве (ныне Фергана) с начдивом 2-й стрелковой Туркестанской дивизии Н. А. Веревкиным-Рахальским соглашение о переходе всех отрядов басмачей на сторону Советской власти. Но вскоре Мадамин-бек был убит, и уже в июле 1920 года подстрекаемые интервентами басмачи Ферганы вновь развернули боевые действия. Была создана «мусульманская армия» во главе с Курширматом. В нее входили шайки таких курбашей[1], как узбеки Исламкуль, Хал-Ходжи, Нурмат-Минбаши, Юлчи, киргиз Муэтдин-бек и другие. Всего в «мусульманской армии» насчитывалось около» 30 000 вооруженных всадников. Басмачи готовились к нападению н-а крупные административные центры. Одновременно с этим войска эмира бухарского закончили подготовку удара в тыл Советскому Туркестану.

Бухара в это время формально считалась самостоятельным государством. Но по существу бухарский эмир Сеид-Алим-хан был марионеткой в руках американо-английских империалистов и русских белогвардейцев. Соотношение сил складывалось явно не в нашу пользу. Эмир располагал регулярной армией численностью в 8745 штыков и 7580 сабель при 23 легких орудиях и 12 пулеметах и иррегулярным ополчением беков — 27 000 сабель и штыков при 32 орудиях.

Командование Туркестанского фронта могло выставить против армий эмира не более 6–7 тысяч штыков и 2,5 тысячи сабель при 32 легких и 5 тяжелых орудиях, 8 бронеавтомобилей, 5 бронепоездов и 11 аэропланов.

Решить задачу защиты Советского Туркестана одними военными средствами нечего было и думать.

Для помощи трудящимся и укрепления Советской власти в Туркестане ЦК РКП (б) и ВЦИК РСФСР направили в Среднюю Азию специальную комиссию в составе М. В. Фрунзе, В. В. Куйбышева, Я. Э. Рудзутака, Ш. 3. Элиава и П. А. Кобозева.

Комиссия проделала в Туркестане большую работу. С помощью комиссии началось решительное исправление ошибок и перегибов, допускавшихся на местах. Так, например, бывший председатель Совнаркома Туркестанской республики Ф. И. Колесов нарушал национальную политику партии, не занимался политическим воспитанием масс. С помощью членов комиссии удалось установить тесную связь с партийной организацией Бухары, которая насчитывала в своих рядах около пяти тысяч коммунистов и готовила массы к свержению эмира.

По указанию Владимира Ильича Ленина комиссия рекомендовала бухарским коммунистам установить временный блок с буржуазно-националистической партией младобухарцев (джадидов). Блок этот был возможен потому, что партия младобухарцев, выступая против деспотической власти эмира, была заинтересована в ликвидации феодализма. Заключая этот временный союз, коммунисты Бухары понимали, что после свержения эмира предстоит еще жестокая борьба за социалистическую революцию. Коммунисты Бухары учитывали оппортунистическую сущность партии младобухарцев и взяли на себя основную тяжесть подготовки восстания.

Комиссия в своей деятельности руководствовалась письмом В. И. Ленина.

«Установление правильных отношений с народами Туркестана, — писал Владимир Ильич, — имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Советской Республики значение, без преувеличения можно сказать, гигантское, всемирно-историческое.

Для всей Азии и для всех колоний мира, для тысяч миллионов людей будет иметь практическое значение отношение Советской рабоче-крестьянской республики к слабым, доныне угнетавшимся народам.

Я. очень прошу вас обратить на этот вопрос сугубое внимание, приложить все усилия к тому, чтобы на примере, делом установить товарищеские отношения к народам Туркестана, — доказать им делами искренность нашего желания искоренить все следы империализма великорусского для борьбы беззаветной с империализмом всемирным…»

Строго следуя ленинским указаниям, комиссия морально поддерживала революционное движение в Бухаре, не вмешиваясь во внутренние дела Бухарского государства.

К августу 1920 года в Самарканде закончилось формирование 1-й Туркестанской кавалерийской дивизии. В нее вошли: 1-я бригада (комбриг Я. А. Мелькумов) в составе 1-го кавалерийского полка, бойцы которого являлись мобилизованными в армию рабочими железнодорожных мастерских и хлопкоочистительных заводов, и 2-го кавалерийского полка (бывшего лейб-гвардии драгунского полка, прибывшего с Восточного фронта); 2-я бригада (комбриг Сусанин), прибывшая из Семиречья, в составе 3-го и 4-го кавалерийских полков и переброшенная из Сибири 3-я бригада (комбриг Марсов[2]) в составе 5-го и 6-го кавалерийских полков.

В середине августа в Самарканд приехал Михаил Васильевич Фрунзе, в связи с чем штаб дивизии собрал совещание старшего командного состава. В Самарканде было много эмирских шпионов, поэтому совещание проводилось в строгой тайне. Когда мы вошли в кабинет начальника дивизии Евгения Николаевича Швецова, Фрунзе был уже там.

— Товарищи командиры, — обратился Фрунзе к собравшимся, — прошу слушать внимательно и ничего не записывать. В Старой Бухаре подготовлено восстание против эмира. Восстание возглавляют коммунисты. Однако, ввиду ненадежности младобухарцев, а также наличия у эмира крупных воинских сил, руководители восстания обратились к Реввоенсовету фронта с просьбой оказать вооруженную помощь восставшим. Это наш интернациональный долг. Мы должны выполнить его еще и потому, что эмир закончил подготовку к нападению на Советский Туркестан и в случае поражения восстания обрушит на нашу республику все свои силы. По. данным, которыми располагает Реввоенсовет, создается блок Персии и Бухары. Враги хотят нанести удар по всей нашей южной границе одновременно и, опираясь на басмаческое движение в Фергане, снова разжечь в Советском Туркестане пожар гражданской войны.

Фрунзе подошел к карте и продолжал:

— Основные силы эмира располагаются в трех районах: Бухара, Хатырчи — Кермине, Китаб — Шахрисябз. Приказываю: командиру 3-й бригады 1-й Туркестанской стрелковой дивизии занять город Кара-Куль, взять. под. свою охрану железную дорогу до станции Якка-Тут включительно, перехватывать перебежчиков из Старой Бухары и в случае бегства эмира не пропустить его. Начальнику Каганской группы товарищу Клементьеву по получении известия о революционном перевороте в Старом Чарджуе немедленно двинуть свои части на Бухару и уничтожить силы эмира. Начальнику Катта-Курганского отряда товарищу Кужелло занять города Хатырчи и Зиаэтдин и в дальнейшем выйти к Кермине. Самаркандскому отряду, возглавляемому товарищем Швецовым, в составе 1-й Туркестанской кавалерийской дивизии, Тюркской конной бригады и 3-го Туркестанского стрелкового полка разбить войска эмира на шахрисябз-китабском направлении и овладеть районами Гузара и Карши, расположенными вдоль реки Кашка-Дарья. Действовать надо быстро и решительно.

После совещания Фрунзе подошел ко мне, и я убедился, что он помнит нашу беседу в Самаре. Михаил Васильевич заговорил со мной так, будто мы только вчера расстались, а до этого хорошо знали друг друга..

— Как вы оцениваете обстановку? — спросил он меня. — Ведь вы почти коренной житель Туркестана. Вам лучше нас всех должна быть понятна психология народа и его национальные чаяния.

Я сказал, что считаю правильными меры по исправлению ошибок, допущенных Колесовым, который пытался только с помощью армии, без участия трудовых масс, присоединить Бухару к Советскому Туркестану, Говоря о создании национальных частей, я заявил, что считаю особенно удачным политическим шагом привлечение на сторону Советской власти племен джамшидов, хозарийцев и тайменов, населявших южную часть республики. Эти племена в любой момент готовы были восстать против Персии и ожидали лишь сигнала.

— Вы хорошо связали руки Персии. Пусть теперь попробуют оказать помощь эмиру, — сказал я.

— Вы и это знаете? — Фрунзе улыбнулся. — Значит, зря времени вы не теряли. Как говорится, с головой окунулись в дела. А ведь обстановка сложная, и, к сожалению, не все это понимают.

Я ответил, что постоянно общаюсь с местным населением, стараюсь быть в курсе его настроений, знать, как в кишлаках относятся к нашей политике.

— Правильно, — одобрил Фрунзе. — Сейчас самое главное — знать настроение масс. Долг каждого командира — изучать население, его обычаи и нравы, исторические устремления. Мы не захватчики, а освободители. Наши интересы и цели совпадают с интересами и целями самих угнетенных народностей.

Когда я вышел от Фрунзе, другие командиры уже разъехались и у штаба, в тени тутовника, скучал в одиночестве мой коновод.

Начались последние приготовления к операции. Велись они в строгой тайне. Передача распоряжений по телефону была запрещена. Железнодорожные служащие не знали о маршрутах эшелонов. Время отправки поездов менялось. В Самарканде полки дивизии с утра в полном боевом снаряжении уходили на учения по разным дорогам, а к вечеру возвращались в лагеря и казармы. Приказания командирам частей и подразделений передавались только лично или через связных. Кроме командиров групп, никто не знал точно времени начала операции.

Было около пяти часов утра 28 августа, когда меня разбудил связной и передал приказание начальника дивизии явиться в штаб, который располагался в старых царских казармах.

— Восстание в Бухаре началось, — сказал Швецов, когда я вошел к нему в кабинет. — Получен приказ командующего фронтом. — Швецов протянул мне отпечатанный на машинке приказ.

«В ряде местностей Бухары вспыхнуло революционное движение, — читал я. — Настал час решительной схватки подавленных и порабощенных трудящихся масс.

Бухары с кровожадным правительством эмира и беков. Полки нарождающейся Бухарской Красной Армии двинулись на помощь родному народу. Красные полки ра-боче-крестьянской России обязаны стать подле них. Приказываю всей нашей вооруженной мощью прийти на помощь бухарскому народу в этот час решения.

Командиры и комиссары! На вас смотрит сейчас вся Советская Россия и ожидает от каждого исполнения его революционного долга!

Вперед за интересы трудящихся Бухары и России! Да здравствует возрождающийся бухарский народ! Да здравствует нарождающаяся Бухарская Совет-ская Республика!»

— Через час выступаем в направлении перевала Тахта-Карача. Ваша бригада идет в авангарде. Боевую задачу и все изменения в обстановке уточню на марше. Действуйте, — сказал Швецов, когда я возвратил ему приказ.

Так началась моя боевая жизнь на Туркестанском фронте.

Часов в семь из лагеря выступил головной полк бригады.

Эскадроны шли переменным аллюром, выдерживая положенную дистанцию. Появление конницы на тенистых улицах города было столь обычным, что не могло вызвать у кого-нибудь удивления или тревоги, даже если среди прохожих и были агенты эмира. Только мальчишки выбегали из всех дворов и, как обычно, бежали вдоль арыков, провожая конников.

Позади остался утопающий в садах пригород Самарканда. Копыта коней с мощеных мостовых ступили на мягкий грунт большака. Вправо и влево от дороги лежали сады, поля, кишлаки. Впереди синели вершины гор Зеравшанского хребта. Где-то там, в горах, прятался охраняемый противником перевал Тахта-Карача.

Километрах в семидесяти правее нас, по дороге на Сараган, шла вторая колонна дивизии под командованием комбрига Марсова. Бригаде была поставлена задача перейти на рассвете бухарскую границу и овладеть кишлаком Чиракчи, прикрывая правый фланг дивизии.

Дорога все круче поднималась вверх, к перевалу.

Головной полк подошел к кишлаку Багрин, в котором был назначен большой привал. Мелководный ручей пересекал дорогу, извиваясь между хорошо возделан-ными полями. На холме за кишлаком белели европейские постройки почтовой станции. Такие станции строились царской администрацией по всем трактам в русской части Туркестана. Каждая такая станция выглядела как небольшая крепость. Две ее кирпичные башни были расположены по диагонали четырехугольного двора, обнесенного стеною.

В Багрин приехал командир дивизии Швецов. Он сообщил, что войска чарджуйской группы овладели городами Чарджуй и Кара-Куль, захватив на Аму-Дарье переправы Наразым и Бурда лык. Швецов приказал идти к перевалу форсированным маршем, сбить охранение противника и вступить в бой с пограничными войсками эмира, которыми командовал китабский бек.

До Аман-Кутана, расположенного в четырнадцати километрах от Багрина, — шли походной колонной, без охранения, так как в Аман-Кутане стояла наша — погра-ничная застава.

Позади нас лежала пустынная цепь предгорий. А впереди поднимались крутые склоны лесистого хребта. У подножья хребта виднелись кибитки небольшого киш-лака, а над ним в горах, между зарослями карагачей и тутовника, белели домики санитарной станции. Станцию эту построили по распоряжению наместника Туркестана для больных малярией, которых было много в русских войсках.

За Аман-Кутаном наших частей уже не было. Головной полк выслал к перевалу разведку. Бригада выступила из кишлака, готовая вступить в бой.

Впереди послышалась ружейно-пулеметная стрельба. От головной заставы прискакал красноармеец и доложил, что с перевала заставу обстреливают засевшие среди скал и камней эмирские сарбазы[3].

Следовавший с авангардом начальник дивизии Швецов приказал конно-артиллерийскому дивизиону Ионова открыть огонь по перевалу. 2-й полк бригады под командованием Семена Петровича Дмитриева спешился и под прикрытием артиллерийского огня начал продвигаться к перевалу. В течение получаса противник был сбит со своих позиций.

Ночь застала бригаду на перевале. Пришлось заночевать. От холода не попадал зуб на зуб. Не верилось, что мы совсем недавно оставили внизу теплые, цвету-щие долины и что днем на марше люди изнывали от жары.

Всю ночь красноармейцы не выпускали из рук поводья. Разведка донесла, что противник спустился в долину. Наконец наступил долгожданный рассвет. Вскоре лучи солнца согрели землю. Кавалеристы повеселели.

Я с головной походной заставой начал спускаться в долину. Впереди, метрах в двухстах, ехали дозорные. Всадники скрылись за поворотом, но не прошло и двух минут, как один из них уже мчался нам навстречу. Осадив коня, он показал условным знаком, что впереди противник. Обогнув выступ скалы, я увидел внизу ровную долину и километрах в трех от нас окопы противника, вытянутые в линию орудия, а на флангах, в садах кишлака, конницу.

Подъехавший ко мне командир головного эскадрона Германович сказал:

— Что же это они — на парад выстроились?..

Мой коновод пошутил:

— Это их английские спецы научили.

Действительно, линейная тактика в XX веке выглядела смешно. Но позиция противника имела и свои сильные стороны: она запирала выход на равнину, сковывая в горах действия конницы. А шестнадцать орудий могли причинить большие неприятности.

Решение нужно было принимать быстро, пока нас не обнаружили. Я попросил начальника дивизии Швецова огнем конно-артиллерийского дивизиона рассеять конницу противника на флангах. А тем временем полки бригады скрытно рассредоточились по лощинам. Сигналом к атаке условились считать огонь наших орудий.

Когда первые снаряды разорвались в садах кишлака, оба моих полка пошли в конную атаку. Появление нашей конницы перед окопами было для противника настолько неожиданным, что артиллерийский залп не причинил нам вреда, так как снаряды разорвались далеко позади атакующей линии.

Когда начальник дивизии Шведов спустился с главными силами на равнину, все было уже кончено. Кавалеристы, спешившись, осматривали в окопах орудия, ко-торые бросили насильно взятые в эмирское ополчение дехкане окрестных кишлаков. На горизонте стояла пыль, поднятая удиравшей конницей бека и преследовавшим ее 1-м кавалерийским полком. К орудиям, брошенным на позициях, наши красноармейцы подводили упряжки.

Главные силы дивизии разделились так: 1-я бригада была брошена в направлении Яр-Тепе, 2-я бригада — на Яккабаг, Лянгар, 3-я бригада к этому времени заняла Чиракчи и выслала для связи со мной разъезды.

К исходу дня 29 августа части дивизии овладели Китабом и Шахрисябзом, разгромив группировку противника. Дивизия захватила много обмундирования, са-‘ пог английского образца и продовольствия. Отнятое у врага имущество раздавали на китабских и шахрисябзских базарах нищим и беднякам. Распределением риса, халатов, сапог занимались политработники, которые привлекли к этому делу представителей местного населения из числа сочувствующих Советской власти. Тут же проводились митинги, на которых всем объявлялось, что отныне земля и вода принадлежат тем, кто трудится.

Базары в Средней Азии — это своеобразные клубы. Сюда приходили весело провести время и узнать новости. Особенно многолюдно бывало на базарах Китаба и Шахрисябза — административных центров богатейших бекств Средней Бухары. Разгром в этих районах войск эмира не помешал в пятницу, в базарный день, десяткам тысяч шахрисябзцев и китабцев собраться на базарных площадях этих крупных по тому времени городов.

На базар в Китаб съехалось множество людей. Возле лавок купцов, в мясных и фруктовых рядах толпились дехкане. В толпе мелькали островерхие шапки дервишей. Лавки мгновенно пустели, продавцы и покупатели окружали «провидцев», внимательно прислушиваясь к их иступленным крикам. Люди, плохо знающие Среднюю Азию, склонны сравнивать дервишей с нашими юродивыми. Это глубокое заблуждение. Дервишизм — это хорошо организованное, с железной дисциплиной религиозное течение. Главари дервишских сект — мюриды — обладали большой политической силой и подчинялись только верховному правителю своей организации, чем-то напоминавшей орден иезуитов. Влияние дервишей на темные, неграмотные массы дехкан было огромным. Еще до революции появление в каком-либо районе большого числа дервишей говорило о том, что здесь готовится выступление против русской администрации.

В первые дни революции дервиши выступили против Советской власти, и нетрудно было догадаться, с какой целью они появились на базаре Китаба на следующий же день после вступления в город наших войск.

Но не дремали и наши политорганы. На базар были направлены коммунисты и наиболее развитые политически бойцы, владевшие узбекским языком. Они должны были разъяснить дехканам задачи революции, рассказать о правах, которые дает беднякам Советская власть.

Мой ординарец узбек Усманов оказался неплохим политбойцом.

Вот он подошел к толпе, окружившей дервиша. Глубокий старик с изможденным лицом, одетый в лохмотья, горячо говорит о том, как тяжело жилось узбекам под властью царских чиновников и генералов. Усманов пробрался в первые ряды слушателей и, дождавшись, когда дервиш на секунду замолчал, чтобы перевести дух, громко крикнул:

— Правильно говорит старик!

Красноармейская форма и то, что Усманов говорил по-узбекски, привлекли к нему внимание толпы. Дервиш принялся выкрикивать стихи корана, призывающие к борьбе с кафирами — «неверными». А Усманов в тон ему стал перечислять преступления царской администрации в Средней Азии. А когда Усманов произнес имя царского генерала Абрамова, подавившего восстание в Китабе, дервиш, умолк, недоверчиво и враждебно поглядывая на бойца. Усманов же, воспользовавшись наступившей тишиной, сказал:

— Все правильно говорил старик. Поэтому великий пророк Ленин сказал: долой белого царя, пусть сами дехкане управляют своей страной. Но у белого царя есть друг — эмир Бухары. Он не хочет, чтобы дехкане управляли страной, не хочет, чтобы они забрали у баев землю и воду. Кизыл-аскеры пришли в Китаб помочь бухарцам прогнать эмира, как прогнали русские дехкане своего царя.

Возбужденная толпа застыла в напряженном молчании. Кто-то схватил Усманова за плечо и крикнул:

— Не слушайте его, правоверные, он кафир! Но никто не обратил на этот выкрик внимания.

Усманов почувствовал, что его прием удался, и, спокойно кинув в рот щепотку наса[4], стал рассказывать о революции в России, о том, что дехканам надо немедленно поделить бекскую землю, создать в кишлаках Советы и начать новую жизнь.

Примерно так же действовали и другие политбойцы. Но утверждать, что в этот день нам удалось привлечь на свою сторону всех, кто был на базаре, — значит говорить неправду. Так или иначе, работа наших политбойцов не прошла бесследно. Дехкане поняли, что ненавистной народу колониальной политике царизма уже нет возврата, что части Красной Армии пришли в Китаб с единственной целью помочь дехканам освободиться от гнета ишанов и беков.

Мы и впредь часто использовали базары для массовой работы среди населения. Все, что дехкане слышали на базаре, становилось известно в кишлаках тысячам людей.

В день вступления наших частей в Китаб мне довелось быть свидетелем того, как разбуженное самосознание народа проявлялось в действии.

Китабский и шахрисябзский беки бежали столь поспешно, что не успели захватить с собой свои гаремы. И произошел такой любопытный случай. Проезжая по окраине Китаба, мы увидели у арыка, в тени карагачей, группу женщин. При нашем приближении женщины поспешно закрыли лица чадрой. По парандже, шелковым шальварам и дорогой обуви я понял, что эти женщины принадлежат к богатому сословию. Спрашиваю по-узбекски:

— Кто такие?

Молчат. Повторяю вопрос. Наконец одна из женщин заговорила. Оказалось, что это жены бека. Они решили вернуться к родителям. Красноармейцы оживились, стали задавать женщинам вопросы. Я выступал в роли переводчика. Женщина, заговорившая первой, спросила:

— Правда, что русские будут снимать с нас паранджу?

Я сказал, что насильно никто паранджу снимать не будет. Но хорошего мало носить на лице сетку, под которой можно задохнуться.

— Ведь вы не прокаженные, — сказал я. — Зачем же вам прятать лицо?

Женщины засмеялись.

Та, с которой я разговаривал, слегка приподняла край чадры. Один из красноармейцев вслух заметил:

— Красивая, дьявол!

Я перевел его слова, и женщина не осталась равнодушной к комплименту.

Меня стали спрашивать, кто я такой, откуда знаю узбекский и правда ли, что русские женщины сами выбирают мужей.

Эти вопросы заинтересовали всех женщин. Но вдруг заговорила женщина, одетая наряднее других. Она начала стыдить остальных. Я понял, что это старшая жена. Между женами вспыхнула перебранка.

— Если жены беков стали заниматься политикой — эмиру труба, — сказал мой коновод.

Оказалось, что бекских жен просвещал поливальщик бекского сада. Он заинтересовал меня, и я решил разыскать его. У входа в сад мы увидели толпу дехкан, среди которых выделялся молодой красивый узбек.

— Не дам воды, пока сад не полью! — кричал он.

— Бекский пес, открывай воду! — неслось со всех сторон.

— Я не пес, — отвечал парень. — Бека нет — сад остался. Зачем саду пропадать?

Мы приблизились к толпе, и дехкане окружили нас. Размахивая кетменями[5], они стали дружно жаловаться на поливальщика, который не давал им воды. Сквозь толпу ко мне пробился молодой узбек.

— Нехорошо они говорят, — сказал он, глядя на меня снизу вверх и придерживая рукой повод моего коня. — Мой, твой… Все сейчас мой, твой. Такого сада в Китабе больше нет. Зачем же ему пропадать?

— Правильно, — сказал я. — Пропадать саду нельзя. Но надо дать сначала воду беднякам, а потом поливать сад.

Дехкане тут же стали разбирать запруду, и поливальщик с огорчением махнул рукой. Я разговорился с ним. В голове у него царила страшная путаница. Наряду со здравыми мыслями в ней уживались самые нелепые предрассудки.

— Зачем ты сказал бекским женам, что с них будут срывать чадру? — спросил я его.

Он засмеялся и сказал:

— Мало-мало пугал их… Они не хотели уходить из гарема.

Умаров (так звали поливальщика) сообщил нам, что главари эмирского ополчения бежали в Лянгар, Кошуль и Ташкурган, откуда легко было уйти в Восточную Бу-. хару через Сангардакский перевал.

Поливальщик очень сочувственно относился к Красной Армии и охотно согласился остаться при штабе бригады проводником.

Конфликт из-за воды, который произошел на наших глазах, был очень характерен для Бухары того времени. Поливальщик слышал, что Советская власть объявила все богатства общим достоянием, но не учитывал психологии дехкан, которые прежде всего беспокоились о собственном хозяйстве и стремились использовать свои новые права в личных интересах.

Али Умаров стал одним из активнейших организаторов Советской власти в Китабе. Неграмотный, но наделенный ясным умом, он сумел возглавить борьбу дехкан с эмирскими чиновниками, ишанами и муллами. Вокруг Умарова образовался крепкий актив бедняков. После гибели Умарова, убитого басмачами во время антинародного восстания в Восточной Бухаре, созданная им коммунистическая ячейка продолжала успешно бороться с врагами Советской власти, с врагами узбекского народа.

30 августа 1920 года части 1-й Туркестанской кавалерийской дивизии пошли на Гузар — один из самых крупных городов Бухары. Тому, кто первый раз приехал в Гузар, казалось, что он попал не в город, а на огромный базар, раскинувшийся на несколько верст. Сотни лавок под общей крышей, десятки караван-сараев, заваленных всевозможными товарами, оживление на доро-гах и в узких городских улицах, крики зазывал поражали путника уже у городских ворот.

Река Гузар-Дарья делит город на две части. На заречной стороне находилась крепость — резиденция гузарского бека. Стены крепости, являясь как бы продол-жением отвесного берега, возвышались на тридцать метров. Крепость была взята нами штурмом после нескольких артиллерийских залпов, разрушивших ворота и часть стены.

Из Карши на помощь Гузару шла конница каршинского бека с приказом отбросить «неверных» за перевал Тахта-Карача.

Город Карши занимал в Бухаре особое положение. Это была родина эмиров из династии мангитов. С тех пор как первый эмир этой династии Музафер-хан всту-пил на бухарский престол, беком Карши назначался наследник эмира. В ожидании царского престола наследники (ката-тюря) учились на каршинском бекстве искусству управлять государством. Большинство населения Карши принадлежало к роду мангитов и поэтому считало себя в родстве с царствующей династией. Этим объяснялась преданность населения эмиру.

Конница каршинского бека была разгромлена во встречном бою частями 1-й Туркестанской кавалерийской дивизии, а сам бек 31 августа бежал из Карши. В тот же день Карши был занят нашими войсками.

Половину задания дивизия выполнила. Осталось не допустить отхода противника из Старой Бухары на юг и восток. Но сделать это оказалось не так-то просто. Связь с остальными группировками наших частей мы поддерживали кружным путем, через Самарканд, и к 31 августа не знали, как развиваются операции под Старой Бухарой. Это и заставило нас беспокоиться, так как по приказу командующего фронтом М. В. Фрунзе Старая Бухара уже должна была быть в наших руках.

На совещании у начальника дивизии я предложил выслать в направлении Старой Бухары усиленный эскадрон. Но Швецов не согласился, так как это ослабило бы дивизию, и без того растянувшуюся тонкой цепочкой. Начались томительные дни ожидания. Личного состава едва хватало для несения караульной службы и ухода за лошадьми. Красноармейцам, утомленным переходом по страшной жаре, удавалось спать не больше трех — четырех часов в сутки. Крайнее переутомление людей и лошадей позволяло вести разведку только в близлежащих кишлаках. О глубокой разведке нечего было и думать.

Без связи, не зная, что делается вокруг в радиусе десяти — пятнадцати километров, дивизия 1 и 2 сентября ожидала сведений о том, что происходит под Старой Бухарой.

А события там развивались не так быстро, как это планировало командование. Эмиру Сеид-Алим-хану удалось стянуть к городу войска, которые по численности во много раз превосходили наступавшие на Старую Бухару красноармейские части. Войска эмира укрепились на заранее подготовленных рубежах. Глинобитные стены Старой Бухары достигали толщины пяти метров и высоты десяти метров, имели около 130 крепостных башен и 11 ворот, восемь из которых были весьма прочными. Войска Сеид-Алим-хана, поддерживаемые артиллерией, сохраняли возможность широкого и скрытного маневра. Снаряды нашей артиллерии увязали в толще стен не разрываясь, поэтому артиллерийский огонь мы направляли главным образом на ворота.

Каганская группировка наших войск рассчитывала отбросить противника фронтальным наступлением и, разбив его в уличных боях, занять Старую Бухару. Главным недостатком этого плана было то, что противник сохранял возможность отхода на север. Однако из-за крайней малочисленности наших войск командующий группой не мог применять обходы и охваты. Главные силы группировки должны были ворваться в город с запада через разрушенные артиллерийским огнем КараКульские ворота. Вспомогательные удары наносились через Каршинские и Самаркандские ворота.

Части каганской группировки начали наступление на рассвете 29 августа от станции Каган. Атака была проведена быстро и решительно.

Сарбазы эмира, снабженные английским оружием, дрались с редким упорством. Пушки Гочкиса и афганская скорострельная батарея задерживали наши броневики. Артиллерии у нас было мало, и к тому же она имела другие задачи. Одна из них сводилась к тому, чтобы рассеять кавалерию эмира, готовившуюся нанести фланговый удар по нашим атакующим войскам. С этим наша артиллерия справилась успешно. И лишь бронепоезд со станции Каган поддерживал огнем наши броневики и пехоту. Значительную помощь наступающим частям оказала авиация. Несколько аэропланов, взлетая с площадок, расположенных в непосредственной близости от поля боя, на бреющем полете расстреливали противника из пулеметов. Правда, потери противника от их огня были незначительны, но частое появление аэропланов над полем боя оказывало на сарбазов огромное моральное воздействие.

К вечеру 29 августа атакующие части находились в четырех — пяти километрах от городских стен и овладели полосой арыков. Противник отошел в район кладбищ и пригородных кишлаков. 1-й Восточный мусульманский стрелковый полк ворвался в пригородные сады, но контратакой противника был оттуда выбит.

30 августа наступление возобновилось. В бой были введены резервы.

М. В. Фрунзе, лично следивший за ходом операций, заблаговременно направил под Бухару части 1-й армии. Но еще до подхода этих частей он приказал Чарджуйской группе начать 30 августа наступление на Бухару с запада, чтобы заставить противника выделить заслон и этим ослабить свою оборону на направлении главного удара.

31 августа бой начался под стенами Бухары. К вечеру сюда подошли части 1-й армии. Артиллерия заняла позиции, чтобы прямой наводкой бить по Самаркандским и Каршинским воротам.

Все части, принимавшие участие в атаке города, М. В. Фрунзе подчинил командующему 1-й армией Г. В. Зиновьеву. В приказе, продиктованном по прямому проводу, говорилось:

«Товарищи красноармейцы! Ваши геройские усилия уже дали свои результаты: почти вся Северная Бухара занята нами и красными бухарскими отрядами. Только в стенах Бухары держится эмир с самыми яростными врагами трудового народа.

Выражая именем республики признательность за вашу героическую борьбу под стенами Бухары, я уверен, что не сегодня-завтра этот последний оплот бухарского черносотенства будет разрушен».

В ночь на 1 сентября была произведена перегруппировка войск. По новому плану главный удар наносился не с запада, а с востока через Каршинские и Самаркандские ворота силами трех пехотных и трех кавалерийских полков, а также трех легких и двух тяжелых батарей и 53-го бронеотряда при поддержке 28-го бронепоезда. Вспомогательный удар наносила колонна в составе стрелкового и кавалерийского полков, сводной роты курсантов и двух орудий через Кара-Кульские ворота.

Утром 1 сентября войска начали решительный штурм и ворвались в город через разрушенный взрывом участок стены и разбитые артиллерией Каршинские и Са-маркандские ворота. В узких кривых улицах города закипел упорный бой. Противник использовал для обороны мечети и медресе[6] и поджег склады хлопка. Едкий дым застилал улицы города. Бороться с огнем было крайне трудно, так как эмирские мирабы[7] отвели из городских арыков воду. На помощь нашим частям пришли жители Бухары. Они проникли в район распределительных каналов, и арыки города снова наполнились водой.

2 сентября пала внутренняя крепость Старой Бухары — Арка, а вместе с ней и столица эмирата, оплот феодально-монархической деспотии, — город Старая Бу-хара. Захваченные в крепости пленные сообщили, что эмир Сеид-Алим-хан еще 31 августа бежал из осажденного города через Северные ворота.

Эти известия дошли до штаба дивизии к вечеру 2 сентября через Самарканд. А еще на рассвете один из жителей соседнего кишлака сообщил мне, что ночью южнее Карши на восток проследовала большая конная группа бухарцев и с ними караваны верблюдов.

Сведения эти передавались от кишлака к кишлаку по цепочке, и мы получили их уже через два часа, хотя находились от того места, где проследовал караван, на расстоянии более чем семьдесят километров. Вот насколько близко принимало к сердцу местное население происходившие события.

Сразу мы не догадались, что замеченная южнее Карши группа всадников и караваны верблюдов и есть конвой и обоз эмира. Нас ввело в заблуждение то, что эмир ушел из Бухары на север. Оказывается, дойдя до Гиждувана, эмир повернул на юго-восток, обошел стороной наши части, действовавшие под Бухарой, пересек дорогу между Карши и Каганом и направился на восток. Но все это стало нам известно значительно позже. А в ту ночь мы решили, что на восток уходили остатки какой-то воинской части эмира.

В погоню был выслан сводный эскадрон. Южнее Карши разъезд этого эскадрона встретил кавалеристов, которые преследовали эмира от Старой Бухары. Опередив на два дня погоню, эмир шел, сжигая за собой мосты и разрушая дороги. 3-й отдельный кавалерийский полк, выделенный для преследования из фронтового ре-зерва, эмира не догнал. 3 августа эмир скрылся в направлении Гиссара, и это удалось ему только потому, что у нас было слишком мало сил, чтобы контролиро-вать огромные пространства, к тому же участвовавшие в операции войска не имели между собой ни радио-, ни телефонной связи.

Взятие Старой Бухары и разгром войск эмира на китаб-шахрисябзском направлении решающим образом изменили положение во всей Западной Бухаре. Точно определив направление для нанесения ударов и искусно маневрируя в ходе операции ограниченным количеством войск, М. В. Фрунзе сумел оказать неоценимую помощь восстанию бухарских трудящихся. Разгром армии эмира и победа бухарской революции ликвидировали опасность нападения на Советский Туркестан.

14 сентября 1920 года 1-й Всебухарский курултай[8] провозгласил образование независимой Бухарской Народной Советской Республики. Съезд избрал руководящие органы республики — Центральный Исполнительный Комитет и Совет народных назиров[9]. Эта, тогда еще новая, переходная форма государственной власти отражала особенности бухарской революции, в которой наряду с трудовым дехканством принимала участие и национальная буржуазия. В состав первого бухарского правительства вместе с коммунистами вошли и представители партии младобухарцев.

Правительство Бухарской Народной Советской Республики обратилось к правительству РСФСР с предложением заключить договор, по которому советские войска должны были оставаться на территории Бухары в течение года и помочь молодой национальной армии БНСР очистить пределы республики от войск эмира.

Бои с Курширматом в Фергане

Взятие Старой Бухары и установление в ней Советской власти позволило усилить борьбу с басмачеством в Фергане.

Командование Туркестанского фронта по-прежнему имело в своем распоряжении ограниченное количество войск. Приходилось все время маневрировать резервами. Чтобы предельно сократить воинские перевозки, к местам нового сосредоточения перебрасывались обычно только штабы, которым придавали войска, расположенные в этих районах. Таким образом, состав соединений часто менялся, менялась и нумерация полков, но зато достигалась оперативность и большая экономия в средствах. Кроме того, изменение нумерации частей вводило в заблуждение разведку противника.

В сентябре я получил приказ Реввоенсовета фронта следовать со штабом бригады в Андижан в распоряжение командира 3-й Туркестанской кавалерийской дивизии Тимофеева. Прежние полки бригады остались гарнизонами в Китаб-Шахрисябзском районе.

Штаб бригады погрузился в эшелон на станции Карши. Ехали быстро, останавливаясь только для того, чтобы взять для паровоза воду и саксаул. На станции Горчаково в штабной вагон зашел военный комендант и сообщил, что получено распоряжение задержать эшелон. О причине задержки он не знал, а может быть, не хотел говорить.

В полдень на станцию прибыл поезд, состоявший из трех вагонов, и вскоре ко мне зашел адъютант Фрунзе.

— Вас ждет командующий, — сказал он.

Проводив меня в салон-вагон, адъютант попросил подождать в салоне и пошел доложить о моем прибытии. Этот салон-вагон раньше принадлежал эмиру. В нем правитель Бухары ездил в Петербург и в Крым, где у него в Ливадии был дворец — подарок Николая II. Я смотрел в окно на перрон, когда за спиной у меня раздалось приветливое:

— Селям алейкум[10], товарищ Мелькумов.

Я не слышал, как вошел Фрунзе.

— Товарищ командующий, прибыл по вашему приказанию, — доложил я.

Адъютант принес и поставил на стол поднос с чайником, лепешками и изюмом. М. В. Фрунзе предложил сесть и, разливая чай в пиалы, сказал:

— Привык я к кок-чаю[11]. Не знаю, как буду обходиться без него.

Тогда я не понял значения этих слов, так как не знал, что Фрунзе получил новое назначение.

Фрунзе сообщил мне, что в Андижане в бригаду войдут 15-й и 16-й кавалерийские полки. Оба полка имеют славное революционное прошлое. Возникли они в первые дни гражданской войны. Костяком для их формирования послужили партизанские отряды, состоявшие из уральских рабочих и казаков, которыми командовали Василий Константинович Блюхер, братья Николай Дмитриевич и Иван Дмитриевич Каширины и Николай Дмитриевич Томин. Партизанские отряды были развернуты в 4-й и 1-й полки оренбургского трудового казачества. К моменту создания Туркестанской армии оба полка, получившие номера пятнадцатый и шестнадцатый, вошли во 2-ю бригаду 3-й Туркестанской кавалерийской дивизии. Бригада эта под командованием И. Д. Каширина принимала участие в организованном М. В. Фрунзе контрударе против левого фланга наступавших к Волге корпусов адмирала Колчака. Во время ликвидации оренбургской пробки конники первыми прорвались в Туркестан, а затем успешно действовали на ферганском и красноводском направлениях.

— Эти полки — лучшие среди частей фронта, — сказал М. В. Фрунзе. — Вы понимаете, почему я даю их именно вам? В Фергане на стороне басмачей огромный численный перевес. Крупнейшие курбаши — Курширмат, Туйчи, Хал-Ходжи, Парпи — имеют в своем распоряжении до 30 тысяч джигитов. Ликвидировать басмачество необходимо в кратчайший срок, пока эмир не укрепился в Восточной Бухаре и не начал оказывать басмачам помощь. Сделать это можно. Нужно только изолировать басмачей от мирного населения, которое истощено поборами курбашей. Однако сделать это, разумеется, нелегко. Авантюристы и проходимцы, используя ошибки таких людей, как Колесов, подбирались к власти, рассчитывая половить рыбку в мутной воде. Вместо того чтобы защищать мусульманское население от баев, над ним чинили неслыханные надругательства. К сожалению, силу басмачества составляют сотни и тысячи тех, которых так или иначе задела или обидела прежняя царская власть. Они ушли к басмачам и тем придали движению массовый политический характер. Как видите, операция предстоит сложная. И вы — самая подходящая кандидатура для ее осуществления. Поэтому вам и выделены лучшие полки.

Далее Фрунзе сказал, что мне предоставляются большие полномочия и самостоятельность действий, что командование дивизии не будет стеснять меня мелочной опекой.

— Но и ответственность на вас возлагается большая, — добавил Фрунзе.

Я сказал, что постараюсь оправдать доверие.

— Всегда помните, в какое бы положение вы ни попали, ваша задача — привлечь на нашу сторону дехканина, доказать ему, что между колониальной политикой царизма и задачами Советской власти нет ничего общего, что Красная Армия — друг трудящихся и преследует единственную цель: обеспечить дехканам свободу и независимость, помочь вырваться из-под гнета беков, ишанов и мулл, — сказал Фрунзе в заключение.

В вагон вошел комендант станции и спросил, можно ли отправить поезд. Фрунзе разрешил. Это была моя последняя встреча с Михаилом Васильевичем в Турке-стане: он был назначен командующим Южным фронтом и совершал свою последнюю инспекторскую поездку.

10 сентября 1920 года М. В. Фрунзе подписал прощальный приказ войскам Туркестанского фронта. Желая своим боевым товарищам успешно завершить борьбу, Фрунзе писал:

«До сих пор попытки удушения нашей Революции кончались крахом. Иначе и быть не могло, ибо безмерны запасы энергии, таящиеся в недрах народа, борющегося за свою свободу и лучшую жизнь».

Я приехал в Фергану, твердо помня напутственные слова М. В. Фрунзе. Мне, как жителю Туркестана, хорошо было известно, что такое басмачество.

Слово «басмач» (басмачество) получило широкое распространение и известность со времени завоевания царизмом Средней Азии. Это слово происходит от глагола «басмак», что значит насиловать, убивать, грабить.

До революции гнездами басмачества являлись Китабское и Шахрисябзское бекства. Беки Шахрисябза и Китаба, не желая признавать эмира бухарского, претендовали на полную независимость от остальной части Бухары. Во второй половине XIX века правители Китаба и Шахрисябза не раз восставали против владычества Бухары, но каждый раз эти восстания подавлялись эмиром с помощью царских войск.

На первый взгляд может показаться, что многочисленные восстания против эмира и его сильного союзника — царизма — имели характер национально-освобо-дительной борьбы. Но это далеко не так. Главной целью всех подобных восстаний была присущая феодальным государствам борьба за власть между феодалами. И эту борьбу всячески разжигала и поддерживала Англия, боявшаяся проникновения России на Восток. О том, что эти восстания не были национально-освободительными, говорит и название, данное им народом, — басмачество.

В предреволюционные годы басмаческие выступления прекратились. Ишаны и беки отлично поладили с царской администрацией. Но как только в Бухаре началось революционное брожение, клерикальная верхушка Бухары, опасаясь за свою власть, вновь стала разжигать басмаческое движение.

В основе тактики басмачей лежали внезапные налеты на слабо защищенные пункты и уклонение от боя с регулярными частями. Обычно конная банда врывалась в кишлак, убивала представителей Советской власти и активистов, после чего рассеивалась, чтобы вновь собраться уже в другом месте. Такая тактика требовала тесной связи с населением, поддержки и сочувствия с его стороны. К концу 1920 года благодаря правильной национальной политике Советской власти не только трудовое дехканство, но и средние слои стали отходить от басмачества.

Тактике басмачей мы противопоставили свою тактику. Она заключалась в привлечении на сторону Советской власти большинства населения. Политотделы частей распространяли в кишлаках и на базарах листовки, в которых разъяснялись задачи бухарской революции. Листовки призывали бедняков отнимать у баев землю и воду, создавать в кишлаках Советы. Вокруг наших ча-. стей создавался преданный Советской власти актив. У нас всюду были друзья, которые извещали штабы о всех передвижениях басмачей. В тактически важных пунктах мы разместили гарнизоны, в кишлаках создали отряды самообороны. Басмачи уже не могли свободно и безнаказанно останавливаться в любом населенном пункте, каждый кишлак мог оказаться для них ловушкой. Чтобы занять кишлак, басмачам теперь приходилось вступать в бой с его защитниками, а тем временем подходил маневренный отряд и окружал шайку.

В течение октября — ноября бригада разгромила банды курбашей Туйчи, Хал-Ходжи, Парпи и стала готовить операцию против руководителя ферганского бас-мачества — Курширмата.

Нам стало известно, что Курширмат избрал своей базой кишлак Язаван. К этому кишлаку мы начали стягивать небольшие отряды с тем, чтобы они перехватили пути отхода. Когда эта часть операции была завершена, к Язавану пошел 15-й полк бригады под командованием Красильникова. Полк должен был нанести главный удар, и Красильников, чтобы не раскрыть преждевременно наши планы, вел полк в обход кишлаков. Но это затрудняло снабжение полка продовольствием и фуражом. Необходим был небольшой подвижный обоз, которого бригада не имела. А прибегнуть к обычной мобилизации обывательского транспорта не хотелось, так как об этом через лазутчиков мог узнать Курширмат.

И пока мы думали, как же быть, помощь пришла совершенно неожиданно.

У штаба бригады остановилась арба. Молодой арбакеш[12] в рваном халате потребовал у часового, чтобы его пропустили к Якуб-тюря (так прозвали меня в Фергане: Якуб — Яков, тюря — начальник).

Арбакеша привели ко мне. Был он высокого роста, с открытым лицом и смелым взглядом умных глаз. Он сообщил важные сведения: Курширмат стягивает в Язаван всю свою банду. Трудно было выбрать более подходящий момент, чтобы покончить со всей шайкой.

Я не решился сразу довериться незнакомому арбакешу и спросил, не может ли он раздобыть десяток арб с надежными людьми, чтобы отправить в Коканд неко-торые грузы (Коканд был в противоположной от Язавана стороне). Арбакеш с готовностью согласился.

Арбакеша звали Юлдаш Ахунбабаев…

В 1930 году я отдыхал в Кисловодске. В это время здесь отдыхал и председатель ЦИК Узбекистана Ахунбабаев. Как он узнал, что я в Кисловодске, не помню. Помню только, что я был приглашен на плов. Когда все уже сидели за столом, Ахунбабаев улыбаясь обратился ко мне:

— Скажи, Якуб-тюря, Курширмата помнишь?

И рассказал своим гостям о нашей первой встрече. О своей роли в борьбе с Курширматом он умолчал.

Операция против Курширмата прошла успешно, и этому во многом способствовали Ахунбабаев и его товарищи. К вечеру груженные продовольствием и боеприпасами арбы подкатили к штабу бригады, откуда под охраной взвода кавалеристов направились к Коканду, а в это время полк поэскадронно выступил на юг. Этим маневром нам удалось обмануть лазутчиков Курширмата. И до тех пор, пока обоз, отъехав километров двадцать, не свернул на другую дорогу, никто, в том числе и Ахунбабаев, не догадывался о наших истинных намерениях.

За два ночных перехода полк подошел к Язавану. На арбы навалили клевер, и Ахунбабаев поехал в кишлак. Заставе басмачей он сказал, что привез курбашам селяу[13]. Его беспрепятственно пропустили: с фуражом у басмачей было плохо.

В кишлаке Ахунбабаев пробыл часа три, и я уже начал было волноваться. Но вскоре он вернулся и сообщил важные сведения о расположении банды.

Решено было атаковать кишлак с двух сторон. Пока эскадроны занимали исходное положение, Ахунбабаев приказал арбакешам, которые слушались его беспрекословно, распрягать лошадей. Мне он заявил, что пойдет в атаку вместе с полком. И действительно, во время боя его рваный халат то и дело мелькал среди гимнастерок атакующих красноармейцев. Банда Курширмата была разбита. Полк захватил до 500 лошадей. Однако самойу Курширмату с большой группой басмачей удалось уйти, и 15-й кавалерийский полк Красильникова начал пресле-дование.

14 ноября ко мне пришли несколько дехкан узбеков и сообщили, что в кишлаке Горбуа идет сильный бой. По рассказам дехкан, шайка Курширмата численностью 2000 всадников окружила какую-то нашу часть, которой командовал «хромой командир».

Я сразу догадался, что речь шла о командире 1-й бригады 3-й Туркестанской кавалерийской дивизии Константине Петровиче Ушакове, который хромал после ранения, полученного 2 сентября 1919 года во время боя за Актюбинск. В том бою Ушаков, командуя бригадой, с головным эскадроном 13-го кавалерийского полка атаковал тюрьму, которая находилась в руках у белых егерей. Егеря встретили атакующих сильным огнем, и атака захлебнулась. Ушаков был ранен и упал с коня. Он отстреливался из нагана, пока на помощь головному эскадрону не подоспели главные силы полка. Батальон егерей был разгромлен, мы заняли тюрьму. За этот бой Ушаков был награжден орденом Красного Знамени.

Дехкане показали нам кратчайшую дорогу к кишлаку Горбуа. Шли мы переменным аллюром. Проводники рассказывали подробности боя.

Дело обстояло так: к кишлаку Горбуа шло около трехсот кавалеристов во главе с Ушаковым (это был 13-й кавалерийский полк 1-й бригады). Кругом лежали убранные поля хлопка и джугары. Видимость была хорошая, и разведку полк не выслал. Вдоль дороги тянулись дувалы[14], которыми в Средней Азии обычно огора-живают поля и сады. На окраине кишлака из-за дувалов неожиданно открыли по красноармейцам сильный огонь. Однако Ушакову удалось прорваться в центр кишлака и занять там круговую оборону.

«Только бы не опоздать», — думал я и торопил Красильникова.

Вскоре мы услышали ружейно-пулеметную перестрелку. Находившиеся впереди разъезды встретили два эскадрона 14-го кавалерийского полка. Командиры эскадронов Зорников и Андерсон также спешили на помощь своему комбригу. Я принял общее командование.

Эскадроны Зорникова и Андерсона галопом по полям пошли в обход кишлака. 15-й кавалерийский полк развернулся и с пулеметным эскадроном в центре устре-мился в конную атаку, полукольцом охватывая кишлак.

Как только басмачи услышали красноармейское «ура», они в панике побежали из кишлака. Перед самым кишлаком эскадроны Плотникова и Тартышева налетели на большую группу басмачей, пытавшихся прорваться на запад. На головы басмачей обрушились клинки. Потерявшие всадников лошади метались по дороге. В это время из кишлака на басмачей бросилась группа конников: это был эскадрон Шарабурки, впереди я увидел Ушакова. Он, как всегда, шел в атаку во главе своих бойцов.

Я подскакал к Ушакову, и мы, не слезая с коней, расцеловались.

— Ну, спасибо, Яша, — сказал Ушаков, — выручил… Эскадроны преследовали басмачей до тех пор, пока кони не начали спотыкаться от усталости. Курширмат, потеряв много всадников, ушел в горы.

В декабре 1920 года штаб 1-й отдельной Туркестанской кавалерийской бригады вместе с 15-й кавалерийским полком прибыл на станцию Андижан, погрузился в эшелон и направился в Самарканд. Эта переброска вызывалась тем, что штаб Туркестанского фронта готовил операцию по освобождению Восточной Бухары и приводил в порядок предназначенные для этой цели войска.

В Фергане для окончательной ликвидации банд Курширмата были оставлены 3-я кавалерийская и 2-я стрелковая Туркестанские дивизии.

Гиссарская экспедиция

Восточная Бухара — огромная область, которую от Бухарского эмирата отделяла высокая цепь гор. Население Восточной Бухары составляли главным образом таджики, но в XIV веке она была завоевана Тамерланом, и с тех пор здесь установилось узбекское господство..

Бездорожье, множество горных рек и перевалов затрудняли доступ в Восточную Бухару. Царские войска во время Туркестанского похода не заходили в Восточную Бухару, и здесь в неприкосновенности сохранялся феодальный уклад жизни.

Бежав в Восточную Бухару, эмир избрал своей резиденцией Дюшамбе (нынешнюю столицу Таджикистана— Сталинабад). Сюда стекались нукеры, которым эмир начал щедро раздавать должности. К эмиру потянулись беки, напуганные размахом бухарской революции. Гиссарский бек Овлия-Кули привез в жены эмиру свою двенадцатилетнюю дочь, которая должна была стать звездой гарема. Эмир милостиво принял этот дар своего вассала, изъявлявшего этим свою покорность и преданность побитому владыке.

К эмиру в Дюшамбе явился и бежавший из Ферганы с остатками своей банды Курширмат. Привели свои шайки также курбаши Восточной Бухары Ходжа-Алим-бай и Ибрагим-бек. Последний стал вскоре одной из главных фигур басмачества в Восточной Бухаре, и рассказать о нем следует подробнее.

Существует много версий о происхождении Ибрагима и дальнейшем его возвышении. Приведу одну из них, на мой взгляд наиболее достоверную.

Отец Ибрагима, эмирский чиновник из кишлака Кок-Таш, был прозван «галмо», что значит вор. Это прозвище он получил за конокрадство, которым безнаказанно занимался, пользуясь неприкосновенностью как представитель власти. За крупную взятку Ибрагим был произведен в сотники эмирской армии. Честолюбивый и смелый, он сумел войти в доверие к эмиру и был назначен начальником дворцовой стражи. Одна из жен эмира приглянулась Ибрагиму, и он, нарушив обычай Востока, проник в гарем своего повелителя. По доносу евнуха Ибрагим был схвачен и приговорен к смерти, но ему удалось бежать.

Ибрагим скрылся в Локае — труднодоступном горном районе Восточной Бухары. Узбекское племя локай, давшее имя всему району, занимало господствующее по-ложение в Восточной Бухаре. Локайцы, считая себя прямыми потомками Чингис-хана, долгое время не признавали власти эмиров бухарских. Позднее, подчинив-шись формально Бухаре, локайцы по-прежнему сохраняли независимое положение: вначале правитель Локая (бий[15]) избирался из числа старейшин племени, а в дальнейшем эта должность стала наследственной. Все другие беки Бухары назначались эмиром. Эмир не мог не считаться с локайцами, так как они оказывали ему огромную услугу, держа в повиновении многочисленные племена таджиков. Подробнее о Локае будет рассказано в третьей части моих воспоминаний.

Бежав в Локай, в свой родной кишлак Кок-Таш, Ибрагим собрал шайку головорезов, с которой совершал налеты на купцов и таджикские кишлаки. Шайка Ибрагима совершала также грабительские набеги и в приграничные районы Афганистана.

Дерзость Ибрагима, посягнувшего на честь самого эмира, создала молодому курбаши славу удальца. Но безнаказанность, с которой Ибрагим совершал грабежи, объяснялась также тем, что правитель Локая Абду-Рашид-бий получал от него половину добычи.

Когда Ибрагиму стало известно, что эмир объявил «газо» — священную войну — и собирает под зеленое знамя ислама всех правоверных, он явился к эмиру с повинной. Эмир простил Ибрагиму грехи молодости и присвоил ему почетное звание бека, поставив во главе армии ислама. Так сын локайского конокрада, курбаши бандитской шайки стал крупной политической фигурой.

Одновременно с формированием армии ислама эмир совершил кабальную сделку с англичанами и реакционными правителями Персии: за оружие и боеприпасы, по-лучаемые от англичан, эмир отдавал Англии нефтеносные районы Туркестана.

В конце 1920 года в Восточной Бухаре были сосредоточены значительные силы контрреволюции. Главным опорным пунктом армии ислама стала крепость Гиссар. Здесь формировались и направлялись на территорию Советского Туркестана с диверсионными заданиями шайки басмачей. Через Сангардакский перевал басмачи врывались в мирные районы Шахрисябза, проникали до ‘ Гузара, грабя население и сжигая все на своем пути. Жители Тенги-Харама и Акробата — кишлаков, расположенных по Термезскому тракту, — вынуждены были бежать в глубь республики.

Чтобы защитить Бухарскую республику от контрреволюционных шаек и создать условия для социалистических преобразований в республике, бухарское прави-тельство обратилось к командованию Туркестанского фронта с просьбой принять участие в подавлении контрреволюционного очага в Восточной Бухаре.

Однако проникнуть в Восточную Бухару было не так-то просто. Крупные отряды эмира защищали Сангардакский перевал на самаркандском направлении и Железные ворота, прикрывающие подступы к Дербенту.

В начале декабря 1920 года по Термезскому тракту выступила из Китаба 3-я бригада 1-й Туркестанской кавалерийской дивизии. Бригада должна была пройти Железные ворота и овладеть Дербентом. Вслед за 3-й бригадой шел 2-й кавалерийский полк (бывший 16-й полк) 1-й бригады. Полку была поставлена задача овладеть Байсуном. Конечной целью экспедиции был Г иссар.

Термезский тракт — старая военная дорога. По этой дороге через Восточную Бухару вторгся в Среднюю Азию Александр Македонский. Этой же дорогой проходил Чингис-хан. Воспользовался этой дорогой и Тамерлан. Улучшенная и расширенная русскими войсками, эта дорога соединила Самарканд с русской пограничной крепостью Термез. По имени крепости дорога и получила название Термезского тракта.

Широким действиям наших частей в Восточной Бухаре предшествовала подготовительная операция по овладению Дербентом и Байсуном — кишлаками, расположенными на границе Восточной Бухары, за высоким горным перевалом Кара-Биткак. Дорога с перевала входила в узкое ущелье Бузгана — Железные ворота. В том месте, где протекающий по ущелью Бузгана ручей Хана-Булак впадает в Ширабад-Дарью, когда-то Тамерланом действительно были сооружены огромные ворота, помогавшие отражать попытки неприятеля проникнуть в шахрисябзскую долину. Ворота эти в наше время были разрушены, однако проникнуть в Восточную Бухару представляло большую трудность, так как ущелье Бузгана защищали около трех тысяч эмирских нукеров.

Наша батарея в течение десяти минут вела огонь по ущелью, после чего головной полк 3-й бригады в конном строю пошел в атаку и выбил противника из ущелья. В этой короткой, но кровопролитной атаке был убит командир бригады Марсов.

Пройдя ущелье, конники устремились на Дербент и овладели им.

Когда-то Дербент был богатым городом, которым управлял наследственный эмир (правитель). Но после смерти последнего правителя, Сафир-бека, Дербент был присоединен к владениям Бухары. Грозную дербентскую крепость по приказу эмира разрушили, а город включили. в состав Байсунского бекства.

2-й кавалерийский полк 1-й Туркестанской кавалерийской бригады, пройдя ущелье, повернул на Байсун и после короткого боя овладел им. Таким образом, подступы к Восточной Бухаре оказались в наших руках.

В Байсуне сосредоточивался экспедиционный корпус в составе 8-го Туркестанского стрелкового полка под командованием Мартыновского и 1-й Туркестанской кавалерийской дивизии, командир которой Владимир Михайлович Ионов был назначен командиром экспедиционного корпуса.

До первой мировой войны Ионов служил в Туркестане, где он командовал отдельной конно-горной батареей. Когда началась война, батарея Ионова была направлена на Карпаты, где Ионов прославился как хороший артиллерист. За храбрость, честность и справедливость Ионова любили и уважали солдаты.

После революции Ионов привел свою батарею в Туркестан и был назначен начальником артиллерии Закаспийского фронта. Ионова знал и высоко ценил Михаил Васильевич Фрунзе.

Выполняя приказ командования фронта, штаб 1-й бригады с 1-м кавалерийским полком Дмитрия Евстигнеевича Красильникова выступил из Самарканда. Шли походным порядком через Шахрисябзс, Китаб и далее по Термсзскому тракту на Байсун. У Железных ворот увидели свежую могилу командира бригады Марсова. У могилы провели короткий митинг. Обнажив головы, бойцы слушали речь комиссара полка Ивана Ивановича Жукова.

— Товарищи бойцы, — говорил он, — перед нами Восточная Бухара — последний оплот эмира. Лучшие сыны нашего народа отдали свою жизнь за освобождение трудящихся Бухарской республики. Поклянемся же, что не дрогнем в бою, что будем достойны славной памяти погибших товарищей…

— Клянемся! — дружно подхватили бойцы.

Еще не замерло эхо в горах, как командир полка скомандовал:

— Рысью, ма-а-а-рш!

И по каменистой дороге зацокали сотни кованых копыт.

Пока бригада шла из Самарканда в Байсун, который удерживал 2-й полк, там произошло событие, чуть было не погубившее всю экспедицию.

В конце декабря 1920 года в Байсун прибыла Диктаторская комиссия Бухарской республики[16]. Председателем комиссии был Усман Ходжаев — матерый националист и предатель. Вместе с комиссией в Байсун пришел хорошо вооруженный бухарский отряд численностью в 700 сабель. Командовал отрядом лезгин Данияр. До революции он занимался в Старой Бухаре мелкой торговлей и, плохо разбираясь в политике, попал под влияние Усмана Ходжаева. Диктаторская комиссия должна была заняться созданием в городах и кишлаках Восточной Бухары органов Советской власти.

Сразу же по прибытии в Байсун Усман Ходжаев вызвал к себе командира 2-го кавалерийского полка Михаила Ефимовича Роганова и комиссара полка Леонида Львовича Раппопорта и приказал в случае столкновения с войсками ислама первыми оружия не применять. Усман Ходжаев мотивировал свой приказ тем, что большинство солдат эмира — люди темные и идут против Советской власти не по своей воле.

Роганов и Раппопорт не увидели в этом приказе ничего подозрительного. А тем временем байсунский бек уже подходил к кишлаку во главе пятнадцатитысячного отборного отряда.

Выйдя от Ходжаева на улицу, Роганов услышал на окраине Байсуна перестрелку и в сопровождении коновода поскакал на выстрелы. В узких и кривых улицах он встретил отходивших бойцов охранения. Положение создавалось серьезное. Противник плотным кольцом окружил Байсун и уже ворвался на его северо-восточ-ную окраину. Потеря Байсуна была бы равносильна провалу всего дела, так как противник снова оказывался хозяином Железных ворот и отрезал 3-ю кавале-рийскую бригаду, занявшую Дербент.

Положение осложнялось тем, что приказ Усмана Ходжаева «Противника не рубить и не стрелять, а брать в плен» сковывал боевую инициативу полка. И Роганов принял единственно правильное решение: вместе с комиссаром полка Раппопортом он собрал коммунистов, которые единогласно решили, что в создавшихся условиях приказ Ходжаева равносилен самоубийству и поэтому не может быть выполнен.

Раппопорт заявил Диктаторской комиссии, что полк будет драться до победы над противником. Усман Ходжаев понял, что зашел слишком далеко и, отменив свой приказ, передал отряд Данияра в распоряжение Роганова.

Роганов решил контратаковать противника на северо-восточной окраине кишлака и, ворвавшись ему в тыл, заставить отойти. Не посвящая никого в свой план, он приказал взводу Нестерова в пешем строю сдерживать противника с фронта, а эскадрон Панкеева под прикрытием садов сосредоточил на левом фланге. На правый фланг был переброшен эскадрон Ломакина. Круговую оборону Байсуна держали жиденькие цепочки спешенных бойцов. Отряд Данияра оставался в резерве.

Перегруппировка не ускользнула от внимания противника, и, когда эскадроны вышли на исходный рубеж, противник бросил в атаку против жиденьких заслонов спешенных бойцов до 500 джигитов. Положение спас оренбургский казак пулеметчик Литвинов. Фланговым огнем он остановил, а затем обратил в бегство атакующих.

Получив приказ начать контратаку, эскадроны Панкеева и Ломакина ворвались в расположение противника и, не давая возможности басмачам добежать до лошадей, погнали их под огонь наших пулеметов. В стане врага началась паника. Байсунский бек снял осаду. После двенадцати дней упорных боев, не имея хлеба и воды, полк Роганова одержал победу над превосходящим по численности противником. Жители окрестных кишлаков стали обращаться в Диктаторскую ко-миссию с просьбой взять их под защиту Бухарской республики.

К началу января 1921 года вся 1-я бригада в составе двух кавалерийских полков (1-го и 2-го) и 1-я конногорная батарея Владимира Григорьевича Дьяконова сосредоточились в Байсуне. Вскоре сюда подошли также 8-й стрелковый полк и 2-я бригада. Таким образом, сосредоточение в районе Дербент — Байсун частей экспедиционного корпуса было успешно завершено, и командир корпуса Ионов отдал приказ готовиться к выступлению.

Снабжение корпуса боеприпасами и снаряжением осуществлялось из Карши. Такой отрыв от своей тыловой базы создавал дополнительные трудности. С проник-новением в глубь Восточной Бухары эти трудности должны были возрасти. Поэтому было принято решение выдать каждому бойцу по 200 патронов и иметь на каждый пулемет по пять лент. Бойцы получили новое обмундирование и сапоги.

В феврале подготовка к экспедиции была закончена. Командир корпуса Ионов проводил смотр.

Полки 1-й кавалерийской бригады стояли в конном строю. Нельзя было не залюбоваться выправкой бойцов, прославившихся во многих боях. Личный состав бригады — оренбургские и уральские казаки семь лет назад покинули родные хутора и станицы и с тех пор, почти не слезая с лошадей, прошли по полям империалистической и гражданской войн.

Большинство эскадронов имели в списке своих побед особо славные дела, в честь которых каждый год проводились эскадронные праздники.

Так, например, 2-й эскадрон 1-го кавалерийского полка 2 августа 1919 года отбил батарею у генерала Дутова, 3-й эскадрон 15 августа того же года лихой атакой овладел станцией Донгузская, а 4-й эскадрон 25 августа взял у белых хутор Вознесенский в Оренбургской губернии.

1-й эскадрон 2-го кавалерийского полка праздновал 2 сентября 1919 года. В этот день эскадрон отличился в бою под Актюбинском; 2-й эскадрон отмечал 9 июня 1919 года, когда была осуществлена переправа через реку Белую под сильным огнем противника; праздник 3-го эскадрона проводился 10 ноября. В этот день в 1919 году эскадрон захватил на станции Вознесенская батарею белых.

Глядя на полки бригады, я невольно вспомнил боевую характеристику, которую дал им Михаил Васильевич Фрунзе во время нашей последней беседы. И мною овладело чувство гордости за то, что мне выпала честь командовать бригадой, бойцы которой прошли такой славный боевой путь.

После смотра состоялось партийное собрание бригады. В своем коротком докладе комиссар бригады Логинов говорил о том, что каждый коммунист в предстоящем походе должен быть не только отличным бойцом, но и агитатором, нести в среду трудового дехканства Бухары горячее слово большевистской правды.

— Помните, товарищи, против врагов Советской власти — клинок и пуля. Для одураченных муллами и беками бедняков — партийное слово и братская ласка, — закончил Логинов свое выступление.

На общебригадном митинге Логинов рассказал бойцам о решении, которое приняла партийная организация. Выступавшие на митинге коммунисты призывали всех красноармейцев выполнить свой революционный долг.

Выступил на митинге и я. Напомнив бойцам бригады их боевые дела, я закончил свое выступление такими словами:

— У каждого из вас, товарищи красноармейцы, за плечами немало славных походов. Красные знамена ваших полков овеяны пламенем побед. Впереди вас ждут новые бои. Пройдут годы, и ваши внуки и дети с гордостью будут вспоминать поход на Гиссар! Вперед за нашу победу!

Громкое «ура» долго перекатывалось над рядами и было слышно далеко за Байсуном.

Утром 15 февраля 1921 года части корпуса выступили в поход. Четыре тысячи бойцов уходили в труднодоступную горную страну, где в каждом ущелье, на каждом перевале их подкарауливали отряды сорокатысячной армии эмира. И хотя об этом знали все, в эскадронах пели революционные и казачьи песни. Красноар-мейцы смело шли навстречу боям, уверенные в правоте своего дела.

Несмотря на десятикратное численное превосходство, армия эмира по своим морально-боевым качествам и по вооружению намного уступала нам. Лозунг священной войны «газо», на который эмир возлагал все свои надежды, провалился. Большинство населения Восточной Бухары не выступало открыто против эмира и его беков только потому, что было терроризировано и одурманено агитацией мулл. Насильно взятые в армию ислама дехкане бросали оружие и разбегались при первой возможности. И мы не сомневались, что экспедиционный корпус в короткий срок и без труда дойдет до Гиссара. Но это нас не удовлетворяло. Отряды эмира, не вступая в решающие бои, рассеивались, а затем снова собирались за спиной ушедших вперед частей. Таким образом, после прохода наших войск беки по-прежнему могли контролировать «освобожденную» территорию, грозя отрезать нашим малочисленным частям пути отхода. Это была типичная тактика басмачей. Чтобы очистить от басмачей Восточную Бухару, необходимо было организовать планомерное наступление, закрепляя за собой освобожденные районы и создавая в них органы Советской власти.

Командир корпуса Ионов решил прежде всего отрезать басмачам путь к отступлению в Среднюю Бухару. С этой целью на Сангардакский перевал была направлена 2-я кавалерийская бригада, которой командовал товарищ Сусанин. Для закрепления в освобожденных районах предназначались подразделения 8-го стрелкового полка. 3-й батальон полка выступил из Байсуна одновременно с конницей, получив задачу овладеть кишлаком Халкоджар и прикрыть горный проход у кишлака Карлюк. 1-й и 2-й стрелковые батальоны во главе с командиром полка Мартыновским двинулись кратчайшей дорогой на кишлак Ак-Кабад, чтобы выйти на соединение с конной группой у кишлака Ак-Капчигай.

Обеспечив себя с флангов и тыла, главные силы корпуса пошли вперед в направлении Байсун-Кафрун и далее на Банды-хан.

К вечеру 15 февраля 1-я кавалерийская бригада, идя в авангарде, достигла Бандыханского ущелья и остановилась на ночлег. Всю ночь шел мокрый снег, и до рассвета никто не уснул. Казаки сидели у костров и, коротая время, вспоминали далекие бои, родные хутора, станицы. Выступили в 6 часов утра. Шли переменным аллюром, чтобы лошадей согреть, да и самим погреться.

Головной отряд 1-го кавалерийского полка под командованием помощника командира полка Кравцова прошел ущелье и в кишлаке Миршаде наткнулся на противника. Эмирские вояки отсиживались в кибитках, прячась от ненастной погоды, и не подозревали о приближении красной конницы. Едва головной отряд появился в кишлаке, как противник в панике бежал. Казакам досталось пять котлов горячего плова, много фуража и продовольствия.

Высланные в долину разъезды сообщили, что конные группы противника стягиваются в направлении Дейнау, где, по сведениям нашей агентурной разведки, находился резерв и главный продовольственный пункт басмачей. От кишлака Миршаде до Дейнау 28 километров. Покинув Миршаде, части корпуса сосредоточились у кишлака Джанды-Булак. Головной отряд был встречен сильным ружейным огнем у кишлака Дегрес. Все окрестные высоты оказались в руках противника.

Командир корпуса приказал Мартыновскому под прикрытием артиллерийского огня начать наступление. Готовые к атаке кавалерийские полки стояли в резерве.

В бою за Дейнау 8-й стрелковый полк, наступая с фронта, начал теснить противника с высот. Я получил приказ Ионова начать атаку и вывел бригаду с отрядом Данияра и батареей Дьяконова на равнину. 2-й кавалерийский полк Роганова должен был нанести удар противнику в районе кишлака Сайрак, овладеть кишлаком Кизил-Джар и оседлать дорогу Дейнау — Юрчи. 1-му кавалерийскому полку Красильникова была поставлена задача атакой через Дегрес и Хазарбаг овладеть Дейнау. Батарея, оказав помощь 1-му полку, должна была держать под огнем проход к Амбар-Саю, глубокому оврагу с крутыми берегами высотой 8—12 метроб, промытому весенними водами. Отряд Данияра оставался в резерве в готовности атаковать отходящего противника. Я находился в головном эскадроне 1-го полка.

Противник вел сильный, но беспорядочный ружейно-пулеметный огонь. 1-й кавалерийский полк развернулся и, набирая скорость, пошел в конную атаку. 1-й эскадрон Тартышева сбил заслон противника и устремился к реке Сурхан-Дарья, отрезая противнику путь к отходу вдоль берега. 2-й кавалерийский полк прорвался на дорогу Дейнау — Юрчи, не пуская противника на северо-восток. Наступавшие с фронта батальоны 8-го стрелкового полка гнали противника под удары казаков. Войска эмира общей численностью до двенадцати тысяч человек оказались зажатыми в тиски. Введенный в бой бухарский отряд Данияра усилил панику в стане врага. Нукеры эмира бросались в реку с высоты двенадцати метров и тонули в мутных волнах; остальные, бросая оружие, сотнями сдавались в плен. Большинство пленных оказались жителями ближайших кишлаков, насильно мобилизованными эмиром.

К вечеру 16 февраля 1921 года части бригады овладели Дейнау. Войска ислама лишились продовольственной базы и значительной части территории. 1-я кавале-рийская бригада за два с половиной часа прошла с боями около двадцати километров.

В Дейнау части корпуса остановились, чтобы отдохпуть и создать в освобожденных районах органы Советской власти. Не доверяя Усману Ходжаеву и его людям, большую часть этой работы проводил политсостав корпуса.

Усман Ходжаев требовал расстрела значительной части пленных. Однако комиссар бригады Логинов не согласился с этим и решил произвести проверку. Проверка показала, что почти все пленные являются дехканами-бедняками. Политработники разъяснили пленным, что отныне земля и вода принадлежат им, что баи и беки лишены власти и что все свои дела теперь должны решать сами дехкане. И пленных отпустили по своим кишлакам. Буквально на следующий день по всей освобожденной территории стали возникать ревкомы. Расчет Усмана Ходжаева на то, что расстрел дехкан вызовет ненависть к частям Красной Армии, провалился. Но это была не последняя попытка матерого предателя-националиста подорвать доверие трудящихся масс к бескорыстной помощи, которую оказывала бухарскому народу Красная Армия.

Отдых, полученный частями корпуса в Дейнау, был относительным. По всей долине действовали разъезды, которые должны были установить пункты сосредоточения противника и направление отхода остатков дейнаузской группировки басмачей.

В истории Гиссарской экспедиции долина Дейнау получила название «долины смерти». Так прозвали ее бойцы за ужасные климатические условия. Заброшенные рисовые поля, залитые водой, превратились в болота. Заросли камыша по берегам Сурхан-Дарьи и стоячие заводи в пойме явились рассадником малярийных комаров. Потревоженные разъездами комары тучами поднимались в воздух. Комаров было так много, что от них не спасал ни дым костров, ни кибитки. К этому надо добавить еще сырую зиму с резкой сменой температур. Особенно страдали от этого непривычные к местному климату бойцы 8-го стрелкового полка. Уже в Дейнау в частях корпуса появилось много больных малярией. Случалось, что заболевшие малярией умирали.

Большую работу в освобожденном районе проделал бухарский отряд Данияра. Он проникал в самые глухие кишлаки, вылавливая укрывшихся баев и помогая бедноте организовывать ревкомы и местные отряды самообороны. Приходится только сожалеть, что Данияр не сумел вовремя разгадать двуличную политику Усмана Ходжаева.

Пока части корпуса находились в Дейнау, эмир не терял времени. На всей подвластной ему территории Восточной Бухары была объявлена поголовная мобили-зация в войска ислама. По агентурным данным, в Гиссаре и Каратаге формировались и вооружались новые части. Наши разъезды то и дело сталкивались с отрядами противника на правом берегу Сурхан-Дарьи.

19 февраля 1921 года части корпуса выступили из Дейнау. Противник, почти не оказывая сопротивления, отходил в направлении Гиссар — Каратаг. К исходу дня головные полки корпуса достигли Регара.

На следующий день 1-й и 2-й эскадроны 1-го кавалерийского полка, которыми командовал начальник штаба Корюков, между Шахринау и Гиссаром были останов-лены огнем противника. Эскадроны спешились и повели наступление. Противник упорно сопротивлялся, не отходя ни на шаг. Только подход главных сил бригады вынудил его оставить свои позиции. Преследуя противника, эскадроны Корюкова захватили большую группу пленных. Среди них оказался курбаши Довлят, который пытался покончить жизнь самоубийством, но ему помешали красноармейцы. Во время допроса Довлят вел себя вызывающе. Когда я заговорил с ним по-тад-жикски, он долго и внимательно смотрел на меня, а потом сказал:

— Вот ты какой, Якуб-тюря… Мало тебе жить осталось. — И он жестом показал, что меня повесят.

В представлении мусульман самое страшное — быть повешенным, так как при этом, согласно толкованию корана, «душа» умершего уходит через пятки и попадает в ад, тогда как «душа» расстрелянного вылетает изо рта прямо в рай. Я знал об этом предрассудке и не обратил внимания на слова Довлята, но меня удивило, откуда Довлят знает мое прозвище, полученное мною в Фергане. Однако отвечать на вопросы Довлят отказался.

Другие пленные разговаривали охотно и дали очень ценные показания. От них мы узнали, что эмир, не доверяя насильно мобилизованным бухарцам, все операции на важнейших направлениях поручал отрядам ферганских басмачей Курширмата, усиленным двумя тысячами афганских добровольцев и полутора тысячами локайцев Ибрагим-бека. После разгрома в Фергане Курширмат еще несколько месяцев скрывался там в кишлаках, чиня зверские расправы над населением. Преследуемый частями 3-й Туркестанской кавалерийской дивизии в Фергане, Курширмат незадолго до орга-низации экспедиционного корпуса бежал в Восточную Бухару к эмиру. В бою под Дейнау участвовал ферганский отряд курбаши Довлята. Басмачи узнали 1-й полк, который был со мною в Фергане. Казаки этого полка носили разные головные уборы — кто шлем, кто кубанку, кто папаху, — и поэтому 1-й кавалерийский полк басмачи прозвали «разные шапки». Теперь мне стало ясно, откуда Довляту известно и мое прозвище.

Пленные подробно рассказали о расположении войск эмира между Каратагом и Гиссаром. Отряды Курширмата с афганскими добровольцами прикрывали дорогу на Дюшамбе, где была резиденция эмира. Подступы к крепости Гиссар обороняли локайские басмачи Ибрагим-бека и кунградцы Хурам-бека. Пленные сообщили также, что между эмиром и главным образом ферганскими курбаши возникли противоречия. Эмир распустил слух, что собирается в Куляб на богомолье, а курбаши не без основания заподозрили, что он просто решил сбежать в Афганистан, и в связи с этим выразили ему свое неудовольствие. Обстановка для действий наших войск складывалась благоприятно, и командир корпуса решил немедленно атаковать позиции эмира.

Части корпуса наносили одновременно удар по двум пунктам — Каратагу и Гиссару. 1-я кавалерийская бригада встретила под Каратагом ожесточенное сопротивление ферганских басмачей Курширмата. Особенно тяжело пришлось 3-му эскадрону 2-го кавалерийского полка и 3-му эскадрону 1-го кавалерийского полка, вырвавшимся вперед. Командиры эскадронов Панкеев и Плотников вынуждены были спешить своих бойцов и отразить несколько контратак противника. Конные басмачи выскакивали из укрытий и беспорядочной массой устремлялись на казаков.

Старшина эскадрона Панкеева Федор Дезов с отделенным командиром Андреем Щербиной и красноармейцем Иваном Литвиновым пробрались на окраину кишлака и во время очередной контратаки басмачей открыли огонь из пулемета во фланг и тыл атакующим. Басмачи под перекрестным огнем повернули влево и с ходу врезались в другую группу басмачей, контратаковавшую эскадрон Плотникова. Создался исключительно благоприятный для атаки момент. Командир взвода Радченко с красноармейцами Виниченко и Шереметьевым втроем бросились на басмачей, увлекая за собой весь эскадрон. Вслед за эскадроном Плотникова в атаку пошел эскадрон Панкеева. Зажатые с двух сторон, басмачи гибли под клинками казаков. Многие, слезая с коней и садясь на землю, поднимали руки.

2-й кавалерийский полк Роганова овладевал главным опорным пунктом позиции — Гиссаром. Крепость Гиссар расположена в отрогах хребта Бабатага. Река Кафирниган и отвесные горные кручи надежно прикрывали крепость с тыла и флангов. Создавая в крепости базу снабжения всей своей армии, эмир надеялся, что природные условия помогут удержать крепость.

2-й кавалерийский полк, прорвав полевые позиции противника, круто повернул вправо. Приданная полку батарея Дьяконова, заняв нависавшие над крепостью высоты, открыла по внутренним крепостным сооружениям сильный огонь. Под прикрытием артиллерийского огня, подавившего сопротивление защитников крепости, полк подошел вплотную к глинобитным стенам, взорвал динамитом крепостные ворота и ворвался в крепость. Несколько часов внутри крепости продолжался ожесточенный рукопашный бой, который с наступлением темноты закончился полной капитуляцией защитников крепости.

Тем временем главные силы корпуса прорвались на дорогу к Дюшамбе.

К исходу 20 февраля 1921 года стратегическая цель Гиссарской экспедиции была достигнута. За два дня (не считая двухдневной остановки в Дейнау) части корпуса в неимоверно трудных климатических условиях с непрерывными боями прошли около 150 километров и очистили от басмачей всю западную часть Восточной Бухары. На рассвете 21 февраля части корпуса без боя овладели Дюшамбе — резиденцией эмира. Таким образом, сорокатысячная армия эмира была разбита и ее опорные пункты оказались в наших руках. Чтобы помочь трудящимся Восточной Бухары установить на своей территории Советскую власть, необходимо было очистить всю Восточную Бухару от басмаческих шаек, на которые распалась армия эмира в результате поражения под Гиссаром.

В глубь Восточной Бухары

Эмира в Дюшамбе не оказалось. Прибывший в штаб корпуса Усман Ходжаев заявил, что, по сведениям агентурной разведки, эмир, собрав в долине Кафирнигана верблюдов, 19 февраля отправился в Куляб. Командир корпуса Ионов поверил Усману Ходжаеву и приказал мне перехватить эмира в Кулябе. Времени для проверки сообщения Усмана Ходжаева у меня не было.

21 февраля 2-й кавалерийский полк выступил из Дюшамбе. Достигнув Янги-Базара (ныне город Орджоникидзеабад), командир полка Роганов увидел, что мост через Кафирниган сожжен. Местные жители сообщили, что эмир пошел по направлению к реке Вахш. Таким образом, данные, полученные от Усмана Ходжаева, подтверждались, и это усыпило бдительность Роганова.

К исходу дня полк достиг Нурека. Но и Пули-Сангинский мост через Вахш оказался разрушенным. Эмир повторял тактику, которую применил при бегстве из Старой Бухары: сжигал и разрушал за собой мосты, чтобы затруднить преследование. Высоты на противоположном берегу реки занимали басмачи Ибрагим-бека, и как только наши разъезды подошли к реке, басмачи открыли по ним ружейный огонь. Всю ночь полк наводил переправу, собирая материалы по окрестным кишлакам. Работу саперов прикрывали выдвинутые к реке пушки и пулеметы.

На рассвете полк прошел по новому мосту и достиг Тут-Каула. Против кишлака сосредоточивались локайские басмачи Ибрагим-бека, банды Тугай-Сары и 3000 всадников Еганберды. Однако эта сильная вражеская группировка под нажимом полка медленно отходила на Куляб через горы Гули-Зиндака. В Куляб уходил и глава бальджуанских басмачей Довлятман-бий с 1800 всадниками.

К вечеру 24 февраля после упорного боя огнем артиллерии удалось сбить противника и очистить путь на Куляб. Сопротивление, оказанное полку басмачами, еще больше укрепило Роганова во мнении, что эмир в Кулябе.

Высланные вперед разъезды донесли, что Довлятман-бий в Куляб не пошел. Не желая оставить без прикрытия Бальджуанский район, он отступил на Кангурт и далее на Бальджуан. В это же время Ибрагим-бек, подчинив себе остальных курбашей, отходил к Кулябу. Роганов принял решение ускорить наступление.

К исходу дня полк достиг кишлака Пушион и заночевал здесь.

25 февраля на подступах к Кулябу завязался бой в кишлаке Кзыл-Мазар. По показаниям пленных, в этом бою был ранен предводитель кулябских локайцев курбаши Тугай-Сары. Только 26 февраля полку удалось овладеть Кулябом. Здесь выяснилось, что эмир в Кулябе не был и, где он, неизвестно. Вернуться тут же в Дюшамбе Роганов не мог, так как оказался втянутым в бой с превосходящим по численности противником, оторваться от которого было не так-то просто. Необходимо было прежде всего окончательно разбить банды Ибрагим-бека.

После остановки в Кулябе полк приступил к ликвидации в районе этого населенного пункта басмаческих шаек. В ходе боевых действий вскрылось еще одно обстоятельство, заставившее Роганова задержаться в Кулябе.

Английский разведчик генерал Маллесон переправлял через афганскую границу мелкие банды, которые грабили местное население и вели разведку, следя за передвижениями советских частей. Наших пограничников на афганской границе в то время не было. Создалось сложное положение. 2-й кавалерийский полк ока-зался окруженным многочисленными басмаческими шайками. Связь с Дюшамбе осуществлялась по цепочке через преданных нам людей из местного населения, так как связные красноармейцы не могли проникнуть через басмаческие заслоны.

Посоветовавшись с комиссаром полка Раппопортом, Роганов решил до получения распоряжений из Дюшамбе взять на себя охрану границы с Афганистаном.

Первым столкнулся с афганским отрядом 3-й эскадрон Панкеева. В районе Сары-Чашма тридцать вооруженных афганцев открыли по эскадрону огонь. Несколько наших бойцов было ранено. Панкеев атаковал афганцев в конном строю и взял их в плен.

Начальник афганской пограничной стражи прислал к Роганову своего представителя с предложением встретиться. Роганов вместе с Раппопортом прибыли в пограничный населенный пункт Саят. От афганского берега отчалил каюк, на котором на нашу сторону переправился начальник афганской пограничной стражи в сопровождении восьми офицеров. Афганцы преподнесли Роганову в качестве селяу рис, сушеные фрукты, баранину. Роганов преподнес афганцам голубые чалмы и халаты. Начались переговоры. Начальник афганской пограничной стражи сказал:

— Люди, которых вы задержали, не наши. Их завербовали англичане. Мы не любим англичан и не хотим, чтобы они оставались в нашей стране. Но почему вы не разрешаете мирным афганцам ездить в Куляб на базар? Повелитель Бухары — эмир Сеид-Алим-хан подписал договор, по которому наши люди могут ходить в Бу-хару. Где сейчас эмир и почему русские нарушают его волю?

— Во всей Бухаре, — ответил Роганов, — есть единственно законное правительство — правительство Бухарской Народной Советской Республики. Где сейчас эмир, я не знаю. Сам ищу его целую неделю. А раз нет эмира, значит, все договоры его недействительны. Мирных людей мы рады бы пропустить, но как узнать — мирный он или не мирный? Вы же сами говорите, что англичане вербуют афганцев и посылают их на нашу сторону. Афганскому правительству необходимо вступить в переговоры с правительством Бухарской республики. А до тех пор граница объявляется закрытой и проникновение в Бухару будет рассматриваться как враждебный акт.

Затем гостей накормили пловом и с почетом проводили домой.

Через два дня в Куляб прибыла 3-я кавалерийская бригада. 2-й кавалерийский полк перешел в оперативное подчинение командования бригады. Граница с Афгани-станом была прочно закрыта. Началась ликвидация басмачества в Кулябском и Бальджуанском районах.

Где укрылся эмир?

Этот вопрос сразу встал перед командованием корпуса, когда стало известно, что в Кулябе эмир не был. Вскоре удалось установить, что эмир покинул Дюшамбе 20 февраля и с большим караваном, в котором находился гарем, направился в Янги-Базар. Но, узнав о падении Гиссара и опасаясь погони, эмир пошел на Яван, приказав Курширмату сжечь мост через Кафирниган. Решение эмира идти на Яван, столицу Локая, рассеяло у басмачей все сомнения насчет истинного намерения Сеид-Алим-хана. «Повелитель» Бухары уже не скрывал, что решил бежать в Афганистан.

Курширмат с курбашами ферганских басмачей организовали заговор против эмира. Они захватили часть каравана с ценностями и лишь после этого подожгли мост, а сами ушли на Оби-Гарм и далее в Гарм, не желая покидать территорию Бухары.

Когда командир и комиссар корпуса сказали Усману Ходжаеву о том, что им удалось узнать, где эмир, тот спокойно заявил:

— Мне тоже известно, в каком направлении бежал эмир, и я еще 21 февраля направил в погоню за ним отряд Данияра.

Данияру было сказано, в каком направлении шел эмир, и он имел все возможности догнать его, так как, обремененный большим караваном, эмир двигался очень медленно. В погоне за эмиром отряд Данияра прошел весь Локай. И все время Данияр всячески сдерживал порыв преданных Советской власти бойцов бухарского отряда. Эмира удалось настигнуть лишь у Сангтудинской переправы. Увидев погоню, эмир со свитой ускакал через мост, который тут же был подожжен. На глазах у подоспевшего к переправе отряда Данияра эмир уходил по дороге в Афганистан, бросив на этой стороне караван и свой гарем, в котором находилось сто двадцать женщин.

Ионов потребовал, чтобы Усман Ходжаев объяснил, почему он скрыл от командования корпуса направление, по которому ушел эмир.

Но Усман Ходжаев ответил, что не он прислан нам на помощь, а мы должны помогать ему и что, следовательно, он не обязан отчитываться в своих действиях перед командованием корпуса.

— Бухарскому отряду легче было преследовать эмира, чем русским красноармейцам, — заявил Ходжаев. — И если Данияр не сумел взять эмира, то Роганов и подавно не взял бы его. А золото, которое захватил бухарский отряд, в конце концов ценнее самого эмира.

В составе первого правительства Бухарской Народной Советской Республики партия националистов-младобухарцев была достаточно сильной, и Усман Ходжаев вел себя вызывающе. Через несколько дней после этого разговора он демонстративно женился на первой красавице эмирского гарема, дочери гиссарского бека, которую Овлия-Кули два месяца назад отдал в жены своему повелителю в знак признания его власти.

Бегство эмира в Афганистан лишало басмачество на всей территории Средней Азии единого руководства. И если бы не предательство младобухарцев, с басмачеством как с массовым политическим движением на территории Средней Азии было бы покончено еще в 1921 году. Но двурушническая политика младобухарцев в правительстве Бухарской республики сильно тормозила борьбу.

В 1921 году басмаческое движение в Средней Азии распалось на отдельные очаги. Наиболее сильным движение басмачей было в Хорезме, Фергане и Восточной Бухаре. В своей тайной борьбе за власть младобухарцы рассчитывали на басмачей и не были заинтересованы в быстрой ликвидации бандитских шаек. Продолжая вы-давать себя за сторонников Советской власти, младобухарцы всячески срывали ее политику.

В то время как Коммунистическая партия прилагала все силы к тому, чтобы наладить в Бухаре мирную жизнь и приступить к социалистическому строительству, младобухарцы разжигали национальную рознь между народами Средней Азии и пытались вызвать ненависть местного населения к русским.

Во главе ревкомов, создаваемых в кишлаках, Усман Ходжаев старался поставить людей из зажиточной части населения. И нередко председателями ревкомов здесь оказывались бывшие курбаши и эмирские чиновники. Политсостав корпуса разъяснял дехканам задачи Советской власти и в ряде случаев удачно разоблачал предательскую политику младобухарцев. Однако полностью очистить советский аппарат политработники корпуса не могли.

Чем глубже Красная Армия проникала в Восточную Бухару, тем труднее было обеспечить наши части продовольствием и фуражом. База снабжения, расположен-ная в Карши, осталась далеко в тылу. Полки 2-й кавалерийской бригады, охранявшие коммуникации в Карши и на Сангардакском перевале, не в состоянии были организовать надежную охрану обозов. Части корпуса получали только боеприпасы, фураж же и продовольствие должны были заготовлять на месте.

Правительство республики обязанности по обеспечению частей корпуса продовольствием и фуражом возложило на Диктаторскую комиссию. Но Усман Ходжаев поручил самим частям эту трудную работу. Командование корпуса, не имея наличных денег, продовольствие и фураж брало у дехкан под расписки. Но неграмотному дехканину эти клочки бумаги ничего не говорили. Используя это, реакционные элементы повели бешеную агитацию, обвиняя нас в грабеже. Нередко контрреволюционную работу в том или ином кишлаке возглавляли председатели ревкомов — ставленники Усмана Ходжаева.

Чтобы парализовать действие враждебной агитации, комиссар бригады Логинов принял контрмеры. В полках и эскадронах выбирались политбойцы из числа наибо-лее сознательных красноармейцев и коммунистов. Как только подразделение занимало кишлак, политбойцы расходились по кибиткам и как бы случайно заводили разговоры на политические темы. Выяснив настроение хозяина, политбоец начинал беседу. Эта форма работы очень быстро оправдала себя, тем более что в качестве политбойцов обычно назначались представители местных национальностей либо русские, владеющие местным языком (таких было довольно много, и это не удивительно, если учесть, что многие красноармейцы прожили в Средней Азии по нескольку лет). Индивидуальная агитация оказалась более действенной, чем массовые собрания местного населения. На собрании соседи, опасаясь друг друга, обычно молчали. Зато в личной беседе люди охотно высказывали свои самые сокровенные думы. Изучив таким образом настроение жителей кишлака и выявив наиболее сознательную и активную часть бедняков и середняков, старший политработник назначал общее собрание.

Ленинская национальная политика нашей партии, бескорыстная помощь Советской России народам Средней Азии, а также умелая работа коммунистов и полит-работников в значительной степени парализовывали предательские действия младобухарцев и давали возможность частям корпуса решать поставленную перед ними задачу.

Одновременно со 2-м кавалерийским полком, отправленным в погоню за эмиром, из Дюшамбе выступил штаб 1-й бригады с 1-м кавалерийским полком и полу-батареей Дьяконова, преследуя уходившего в Оби-Гарм Курширмата.

27 февраля 1921 года 1-й кавалерийский полк занял Файзабад. Отсюда дорога на Оби-Гарм проходит по узкой долине Дашти-Бидана. Басмачи Курширмата, отходя на Оби-Гарм, последовательно располагались на высотах, завязывая короткие бои. Кавалерии приходилось идти по узкому дефиле и быть всегда готовой отра-зить нападение.

Пока 1-й кавалерийский полк медленно продвигался к Оби-Гарму, основная группировка басмачей во главе с Курширматом уходила из Оби-Гарма на Гарм.

Дорога на Гарм проложена по искусственному горному карнизу. С одной стороны — почти отвесная стена, с другой — обрыв, а внизу несет свои бурные воды Вахш. Басмачи, отходя из Оби-Гарма, разрушили дорогу.

Думая только о личном благополучии, Курширмат бросил на произвол судьбы басмачей, оборонявших подступы к Оби-Гарму. В бою за этот крупный кишлак 1-й кавалерийский полк взял в плен главу оби-гармской банды Нурулу-тохсабы[17].

В кишлаке не оказалось ни одного котла, в котором красноармейцы могли бы сварить пищу. Политбойцы немедленно приступили к своей обычной работе. Через некоторое время мне уже было известно, что по приказу Нурулы у населения отобрали все котлы и утопили их в хаузе[18].

На берегу хауза собрались жители кишлака. Хауз был глубокий, и вода в нем холодная. Жители выкрикивали проклятия в адрес Нурулы. Его обвиняли в звер-ствах и насилиях, которые учиняли в кишлаке басмачи Курширмата и сам Нурула.

Посоветовавшись с комиссаром бригады Логиновым, я принял решение наказать Нурулу на глазах у жителей. Когда его и с ним еще нескольких басмачей привели на берег хауза, я приказал им раздеться и достать со дна котлы.

Около часа посиневший от холода Нурула нырял в воду. На берегу, поблескивая мокрыми боками, лежали извлеченные из воды котлы. Появление каждого котла жители встречали дружным смехом, выкрикивая имя владельца, у которого котел был изъят Нурулой.

Подготовка к выступлению на Гарм заняла несколько дней. Большую помощь оказал нам аксакал[19] Ахназар. Он собрал семьдесят дехкан с кетменями, и они под охраной 2-го эскадрона Ложкина восстанавливали и ремонтировали карниз, по которому проходила дорога.

Ахназар пользовался в кишлаке глубоким уважением за свой ясный ум и справедливость. Он принадлежал к людям, память о которых долго живет в сердцах тех, кто их знал.

Преклонный возраст Ахназара не мешал ему лично следить за ремонтом дороги и одновременно помогать командиру батареи Дьяконову сооружать носилки, на которых предстояло нести части орудий, так как пройти по карнизу на колесах пушки не могли. В конце 1921 года банда Ишан-Султана, на короткое время захватившая Оби-Гарм, зверски убила Ахназара.

Движение конницы по узкому карнизу, к тому же в дождь и слякоть, до предела изнуряло бойцов. Ночью и во время коротких остановок командиры и политра-ботники пробирались по колонне, следя за тем, чтобы бойцы не дремали, — в сонном состоянии легко было сорваться в пропасть. Особенно тяжело было артиллеристам, которым приходилось нести части орудий на носилках. Лишь 2 марта с большим трудом мы достигли кишлака Мужи-Харва. Люди настолько измучились, что пришлось сделать дневку.

3 марта бригада заняла Гарм.

В Гарме были сосредоточены значительные силы басмачей. Кроме банд Курширмата и его курбашей Нурмат-Минбаши и Аскер-Палвана, здесь находился каратегинский бек Максум-Фузайль. Но басмачи, увлеченные разбоем в окрестностях Гарма, не ожидали, что нашим частям удастся пройти по разрушенной дороге. Этим и объяснялось, что победа под Гармом была одержана сравнительно легко.

Потерпев поражение, ферганские басмачи бежали в Алайскую долину, а Максум-Фузайль увел свою банду в Дарваз.

1-й кавалерийский полк разбил в Каратегине местных басмачей и захватил в плен 18 курбашей — инициаторов и организаторов басмаческого движения. Пленных я отправил в Дюшамбе к председателю Диктаторской комиссии Усману Ходжаеву. Но скоро мы узнали, что он без ведома командования корпуса освободил курбашей, объясняя свой поступок тем, что курбаши поклялись аллахом не выступать против Советской власти. Некоторых курбашей Усман Ходжаев сделал своими уполномоченными. Последствия этого нового предательства сказались очень скоро. С помощью освобожденных Усманом Ходжаевым курбашей дарвазский бек вместе с прибывшим к нему Максум-Фузайлем организовал крупную басмаческую шайку, захватил несколько кишлаков и овладел Дарвазским ущельем. Чтобы еще больше затруднить передвижение частей Красной Армии, Максум-Фузайль сжег в окрестностях все мосты.

Каратегин — один из красивейших районов Таджикистана. Города Гарм, Оби-Гарм, Калаи-Хаит и Калаи-Ляби-Об утопали в садах. Карагачи закрывали сверху своими могучими ветвями узкие улицы. Столетние чинары окружали глубокие родники с прозрачной и холодной водой. В долинах рек раскинулись ореховые рощи. А над всем этим в синем небе возвышались белоснежные вершины гор.

Гарм — старинная крепость на берегу глубокой и быстрой реки Сурх-Об. Дороги к Гарму проходили по кручам гор и труднодоступным перевалам. Расположенный в центре Каратегина, Гарм был удобным опорным пунктом боерайона. В крепости разместились штаб 1-й кавалерийской бригады, тылы и бригадный лазарет. Из Гарма части бригады уходили для проведения операций.

В 1921 году весна пришла в Каратегин удивительно рано. В полукилометре от стен Гарма, у подножья высокого холма, с которого видна была вся крепость, раскинулся огромный сад. Оттуда по вечерам ветер доносил в крепость запахи цветущего миндаля и урюка. Пригодных для сельского хозяйства земель в Каратегине было мало, и все они находились в руках у беков. Дехкане же вынуждены были арендовать у амлякдаров[20] за высокую цену жалкие наделы. Но даже и таких наделов не хватало, и многие каратегинцы уходили на хлоп-коочистительные и маслобойные заводы Ферганы.

В эту весну впервые в истории Каратегина дехкане работали на собственной земле. В свободное от службы время красноармейцы помогали дехканам привести в порядок гармский сад. Однажды, когда я с красноармейцами был в саду, ко мне подошел комиссар бригады Логинов и сказал, что со мной хочет поговорить какой-то слепой каратегинец.

— Пусть идет сюда, — сказал я.

Ко мне привели огромного роста мужчину с широченными плечами и красивым, несмотря на слепоту, лицом. Такие могучие люди встречаются очень редко, и забыть их трудно. Я сразу вспомнил, где я видел этого человека. Его подобрали наши санитары после боя под Гиссаром. Он был ранен в голову и вскоре ослеп. Я разговорился с ним в лазарете, где его лечили, и он рассказал мне тогда о себе.

Было их пять братьев, и всех до одного Максум-Фузайль мобилизовал в армию эмира. Младшие братья хотели бежать в горы, но он, как старший, их не пустил, опасаясь, что Максум-Фузайль расправится со всей семьей, которую взял в качестве заложников.

Я поздоровался с каратегиндем по-таджикски. Довлят-Ша узнал меня по голосу и стал благодарить за то, что ему спасли жизнь и отпустили домой, хотя знали, что он убил в бою двух красноармейцев.

— Как это случилось, я и сам не знаю, — говорил он. — Я много лет работал в Фергане вместе с русскими. Ничего, кроме хорошего, от них не видел. Когда од-нажды меня обсчитал хозяин, все русские рабочие потребовали уплатить мне что положено. От русских рабочих я узнал, за что борются большевики.

Довлят-Ша просил меня сказать, что он должен сделать, чтобы искупить свою вину. Узнав об избрании его в кишлаке аксакалом, я сказал ему, что искупить свою вину он может только при условии, если будет продолжать дело, за которое отдали жизнь два красноармейца, погибшие в борьбе за освобождение бухарского народа. Я объяснил ему, что мы не мстим беднякам, обманутым и одураченным беками, если они по-настоящему поняли свои ошибки.

Призывая в свидетели работавших в саду местных жителей, Довлят-Ша сжал огромный кулак и, потрясая им в воздухе, сказал:

— Я потерял глаза, но теперь стал видеть лучше, чем когда был зрячим…

Население Каратегина всеми условиями материальной жизни было прочно связано с промышленным пролетариатом Ферганы. Политическая работа, которая проводилась в Каратегине комиссаром бригады Логиновым, давала прекрасные результаты. Большинство каратегинцев поддерживало Советскую власть и давало отпор проискам младобухарцев и их союзников — басмачей. Этим и объяснялось, что главари басмачей бросили большие силы для того, чтобы терроризировать мирное население Каратегина.

В конце марта 1921 года 1-й кавалерийский полк, разгромив местные шайки басмачей, выступил из Гарма и, преследуя разбитых под Гармом басмачей Курширмата, догнал их в горах.

Горные тропы, ведущие в Фергану, были завалены глубоким снегом. Курширмат собрал пастухов киргизов и заставил их с яками[21] идти впереди и прокладывать ему дорогу. Таким образом была проложена тропа от урочища Катта-Карамык до Дараут-Кургана.

Кавалеристы 1-го полка, пройдя за два дня 130 километров, догнали басмачей в урочище Катта-Карамык. От полного разгрома их спасли только глубокие снега, мешавшие обходным маневрам. Басмачи оставили в урочище около пяти тысяч баранов, все отнятое у населения имущество и 40 кожаных сундуков, похищенных из каравана эмира. Остатки банд налегке уходили к ферганской границе.

Командир полка Д. Е. Красильников послал в Шахимардан двух местных жителей (в Шахимардане стоял 13-й полк 3-й Туркестанской кавалерийской дивизии), чтобы предупредить гарнизон о том, что шайки Куршир-мата направляются из Каратегина в Фергану.

1-й кавалерийский полк преследовал басмачей почти до самого перевала, где их перехватили бойцы 13-го полка. После этого полк остановился в становище алайской царицы, которая являлась потомком древних ханов. Не играя особой роли в политической жизни Киргизии, царица не представляла никакой опасности и даже сама просила Красильникова защитить ее от набегов басмачей. Полк Красильникова пошел в Калаи-Хаит, где и стал ждать дальнейших приказаний.

Восстание, поднятое дарвазским беком Ишан-Султаном, тем временем разрасталось. Союзником его выступал уже битый нами Максум-Фузайль, у которого было около 800 всадников. Шайки мелких курбашей-уголовников росли как грибы.

Кавалеристы Красильникова быстро рассеяли мелкие басмаческие банды в Калаи-Хаите. 3-й эскадрон под командованием Плотникова, находившийся в головном отряде, подошел к реке Сурх-Об. С противоположного берега басмачи открыли по эскадрону ружейный огонь. Головной отряд спешился и завязал перестрелку.

Тем временем помкомвзвода Кротов с красноармейцами Царицыным, Матвеенко и Кохановым отыскали брод против Калаи-Ляби-Об. Прискакавший к реке начальник штаба полка Корюков вывел скрытно пулеметный эскадрон Самойленко. Пулеметчики переправились через реку и фланговым огнем отрезали путь басмачам.

Подъехавший Красильников быстро организовал переправу полка. В этом бою была разгромлена банда в двести человек.

Овладев Калаи-Ляби-Об, Красильников начал преследование главной группировки басмачей и, сильно потрепав, вынудил ее уйти в Дарваз через Люли-Харвинский перевал. Дарвазский бек из остатков этих банд сформировал новые шайки. Оружие они получили от англичан через афганскую границу.

В начале июня 1921 года входивший в состав корпуса 8-й стрелковый полк располагался в кишлаках и крупных населенных пунктах, 3-я кавалерийская бри-гада продолжала оперировать в Кулябском районе и на афганской границе, 2-я кавалерийская бригада охраняла коммуникации.

Боерайон 1-й кавалерийской бригады охватывал Каратегин и Дарваз. Здесь деятельность басмачей особенно активизировалась, и 1-й кавалерийский полк один не мог контролировать огромную горную территорию с небольшим количеством дорог. По приказу командира корпуса в бригаду возвращался из Куляба 2-й кавалерийский полк Роганова. Кроме того, в мое оперативное подчинение поступил 3-й Семиреченский кавалерийский полк 2-й бригады, прибывший из Карши.

По пути из Куляба 2-й кавалерийский полк разгромил в Файзабаде басмаческие банды, остатки которых бежали в район Джаргеталя, где действовал Максум-Фузайль. По агентурным сведениям, шайка Максума выросла до 1000 всадников.

Группировка дарвазского бека и Ишан-Султана (700 всадников) сосредоточилась на перевале Камчирак, на обратных скатах которого были вырыты окопы полного профиля.

Судя по этим приготовлениям (басмачи очень редко сооружали окопы), главари банд намеревались оказать бригаде серьезное сопротивление. И я решил, не дожидаясь, пока подойдет 2-й кавалериИский полк, нанести удар одновременно по двум группировкам.

1-й кавалерийский полк Красильникова получил задачу уничтожить банду Максум-Фузайля в Джаргетале. 3-й кавалерийский полк должен был в это же время разгромить дарвазского бека Ишан-Султана и занять Чиль-Дора и Товиль-Дора.

В Гарме оставался штаб бригады, полубатарея Дьяконова и 50 больных малярией красноармейцев. 18 июня полки выступили для выполнения задачи, а 20 июня местные жители сообщили мне, что матчинский бек Абду-Хафиз с 2500 джигитами идет вниз по течению реки Дидежи к Гарму.

Не прошло и часа после получения мною тревожных сообщений, как часовые со стен крепости заметили, что конные банды окружают Гарм. Басмачи переправились через реку Сурх-Об, обложив крепость кольцом. Чтобы проверить плотность окружения, я выслал из крепости троих красноармейцев, но они всюду натыкались на заставы басмачей. На холме, у подножия которого был сад, находился наш наблюдательный пункт. Он был захвачен противником, и вершина холма оказалась в руках басмачей.

Положение создалось очень тяжелое. С появлением басмачей под стенами Гарма крепость оказалась отрезанной от внешнего мира. Снабжение продовольствием прекратилось, воду доставали с большим трудом. На холме, с которого просматривалась внутренняя часть крепости, расположились басмаческие стрелки, которые не давали возможности выйти из укрытий. Лишь по ночам с огромными предосторожностями красноармейцы спускались к реке за водой. Большинство защитников крепости днем страдало от приступов малярии. Их мы лечили полынным настоем. Благо, полынь росла в изобилии у крепостных стен. Это народное средство немного помогало, и с наступлением вечерней прохлады малярики возвращались в строй.

Обороне крепости способствовало ее расположение на крутом, обрывистом берегу реки Сурх-Об. Стоявший здесь пулемет прикрывал подступы с южной стороны.

Обслуживали его работнику штаба. Северную часть крепости обороняли артиллерйсты и больные малярией бойцы с тремя пулеметами. Никакой связи с полками и со штабом корпуса у нас не было.

В этих условиях малочисленный гарнизон Гарма отбил несколько атак басмачей, нанеся им большие потери. Матчинский бек Абду-Хафиз прислал нам ультиматум, требуя, чтобы мы немедленно сдались. Принес ультиматум старик из соседнего кишлака, которого я знал. Он сообщил, что Абду-Хафиз взял в качестве за-ложников семьи преданных нам людей. Из кишлаков никого не выпускают: боятся, что кто-нибудь сообщит ушедшим полкам о положении в крепости.

Это навело меня на мысль попробовать связаться с полками. В крепости находились председатель каратегинского ревкома Умаров, председатель продовольственной комиссии Нусратулла-Максум и с ним работники ревкома и упродкома. Кроме них, в крепости укрывалось от басмачей несколько семей местных жителей. Попытка проникнуть сквозь басмаческие заслоны была очень рискованной, но другого выхода не было. Уже несколько дней мы питались одной кониной без соли. От такой пищи даже здоровые начали слабеть, а. о больных и говорить нечего — каждый день кто-нибудь умирал.

При штабе бригады в качестве проводника находился молодой таджик Исраэль, которого я хорошо изучил за время его службы в бригаде. На нем остановился мой выбор. Второго связного — Мамеда — порекомендовал председатель ревкома Умаров. Было решено, что Исраэль пойдет в 1-й кавалерийский полк, а Мамед — в 3-й. Связные получили подробную информацию о расположении басмачей, о чем должны были рассказать командирам полков.

С наступлением темноты было сооружено два плота, каждый на четырех бурдюках. Плоты бесшумно спустили на воду. Я стоял на берегу. Внизу билась о камни бурная и стремительная Сурх-Об. В плавнях на все голоса стонали лягушки. На противоположном берегу басмачи жгли костры. Исраэль и Мамед попрощались и скользнули вниз, в темноту. Через несколько минут вернулись красноармейцы, провожавшие их.

— Уплыли, — сказали они.

Еще с полчаса стояли мы над рекой, прислушиваясь, не раздастся ли с того берега выстрел. Это означало бы, что все наши надежды оказались тщетными. Время тянулось очень медленно. Наконец кто-то сказал:

— Линию охранения миновали.

Мы вернулись в крепость и стали ждать…

Позже Исраэль рассказал, как им удалось выбраться из басмаческого кольца и найти полки.

Плоты были пущены с интервалом метров в тридцать. Темь была такая, что не видно было вытянутой перед собой руки. Плоты стремительно неслись вперед, раскачиваясь на волнах. Управлять плотом, не видя берега, было невозможно, и плот Исраэля снесло к левому берегу. Он понял это, когда у самой воды увидел костер и вокруг него нескольких басмачей. Один из них играл на дутаре[22]. Остальные слушали, время от времени поглядывая на реку. Но вот один басмач встал и с винтовкой в руках подошел к самой воде. Однако после яркого огня костра он ничего не увидел и вернулся к товарищам…

Километрах в пятнадцати от Гарма, миновав линию охранения, плоты пристали к берегу у кишлака Намданек. Исраэль и Мамед пришли к аксакалу. Аксакал ска-зал, что всех лошадей забрали басмачи, и послал куда-то своих людей. Вскоре к кибитке подвели оседланного коня. Исраэлю путь предстоял более долгий, и он взял лошадь себе. Мамед пошел через горы пешком.

Уже на следующий день Исраэль разыскал Красильникова и передал ему мое приказание. За сутки этот мужественный человек без отдыха и пищи преодолел расстояние в 140 километров!

На рассвете 25 июня я, как обычно, перешел на дневной наблюдательный пункт на крепостной башне. Считая, что 1-й кавалерийский полк может прибыть не ра-нее завтрашнего дня, я был поражен, когда на дороге к кишлаку Науды увидел колонну кавалеристов. Один из эскадронов (позже выяснилось, что это был 3-й эскадрон Плотникова) отделился от общей колонны и поскакал в кишлак Шуле. Остальная колонна двигалась к кишлаку Видаки-Поен, где находился сам матчинский бек. До слуха донесся сигнал атаки, эскадроны на ходу перестраивались. Послышалось «ура», и конники ворвались в кишлак.

Я приказал Дьяконову выкатить орудия. Заработали крепостные пулеметы. Басмачи в панике кинулись к кишлаку Шуле, чтобы уйти через горный проход в Матчу. Но в Шуле их встретили пулеметный огонь и клинки красноармейцев 3-го эскадрона Плотникова. Немногим басмачам удалось уйти в Матчу. В этом бою был взят в плен сам матчинский бек Абду-Хафиз.

В бою с матчинскими басмачами особо отличились командир 3-го эскадрона Плотников, командир пулеметного эскадрона Самойленко, командир батареи Дья-конов, помкомвзвода Кретов, отделенный командир Киселев, красноармейцы Сафиев Хамид, Файзулин Хабибула, наводчик Ковалев.

Но главным героем боя был каратегинский бедняк дехканин Исраэль. Своим спасением гарнизон Гарма был обязан ему.

Расчеты младобухарцев на победу басмачей в Каратегинском районе провалились. Усман Ходжаев снова стал продвигать на ответственные посты курбашей и бывших чиновников эмира. Но и мы многому научились и во время выборов в местные советы отводили, разоблачали на собраниях дехкан — ставленников Усмана Ходжаева.

Один из таких ставленников Усмана Ходжаева Нурмат-тохсаба приехал с пышной свитой ко мне в Гарм. Бывший полковник армии эмира долго в цветистых выражениях, типичных для дипломатов Востока, восхвалял меня и подвиги бригады, а потом спросил:

— Якуб-тюря, почему ты не хочешь, чтобы я был советским аксакалом?

Я ответил, что советских аксакалов выбирает народ.

— Как ты можешь быть советским аксакалом, если твой сын Абдулла — курбаши и воюет против Советской власти? — спросил я.

Нурмат ответил, что непослушный сын — не сын и что он сам готов поймать и выдать Абдуллу.

Главарь небольшой шайки Абдулла причинял много вреда, грабя и убивая советских работников. Я не верил Нурмату, но возможность взять Абдуллу казалась очень заманчивой. Ничего определенного не обещая Нурмату, я сказал, что приеду к нему.

Каменный дом Нурмана со множеством пристроек, окруженный садами и травянистыми полянами, напоминал богатое поместье. Меня и моих спутников встретили многочисленные слуги. Нурмат-тохсаба приказал постелить ковры от дороги до порога дома.

За традиционным пловом в присутствии многочисленных гостей Нурмат вновь завел разговор о том, что хочет служить Советской власти, и ругал своего сына, обещая заставить его прийти в Гарм.

Один из слуг, подносивший чай и сладости, шепнул мне:

— Абдулла здесь, в доме. Не верь Нурмату…

Когда после плова Нурмат пошел показывать мне свой сад, я приказал уполномоченному особого отдела Морозову окружить дом и никого не выпускать. Но уполномоченный был молод и неопытен. Заметив, как красноармейцы окружают дом, Нурмат что-то тихо сказал одному из наших спутников, и тот ушел.

К вечеру мимо уполномоченного особого отдела с женской половины дома прошли две закутанные в паранджу женщины. На поляне перед домом паслась привязанная на длинной веревке лошадь. Женщины подошли к ней и отвязали ее. Затем одна из женщин проворно вскочила в седло и ускакала. Как потом оказалось, это был переодетый Абдулла.

Морозов оправдывался тем, что ему было строго приказано с женщинами в разговоры не вступать. А Нурмат клялся, призывая в свидетели аллаха, что не знал о пребывании в доме сына.

Так не удалась наша попытка захватить Абдуллу. Но и Нурмату не удалось втереться в доверие к командованию бригады. Комиссар Логинов использовал этот случай, чтобы повысить бдительность личного состава бригады.

В течение всего лета 1921 года то в одном, то в другом районе Восточной Бухары вспыхивало басмаческое движение, искусно разжигаемое младобухарцами. И ошибка командования экспедиционным корпусом заключалась в том, что правобережный Локай в самом начале экспедиции не контролировался нашими ча-стями. Туда уходили разбитые банды и, получив оружие и лошадей, вновь выходили в экономически развитые районы Восточной Бухары.

3-я кавалерийская бригада действовала в Кулябском боерайоне и охраняла афганскую границу. Жара и малярия выводили из строя многих красноармейцев, непривычных к климату Средней Азии. Более 30 процентов личного состава бригады болело. Командир корпуса Ионов отозвал 3-й кавалерийский полк Лопатина и передал его в оперативное подчинение командира 3-й бригады в Кулябе.

К этому времени в Гарме сосредоточилась вся 1-я кавалерийская бригада. Но недолго пришлось нам быть вместе. Тяжелое положение в Кулябском районе вынудило Ионова направить на Файзабад — Куляб 1-й кавалерийский полк Красильникова, передав его в оперативное подчинение 3-й бригаде.

Дарвазский бек с Ишан-Султаном, воспользовавшись тяжелым положением наших частей в Кулябе, появились с 1000 всадников на левом берегу Сурх-Об и заняли кишлаки Лянгар, Махале и Хост.

Я решил раз и навсегда покончить с этой бандой. В моем распоряжении был 2-й кавалерийский полк и прибывший в Гарм батальон 8-го стрелкового полка под командованием Абрамова.

3 августа назначенные в операцию части бригады сосредоточились в саду гармского бека. Отсюда стрелковый батальон 3 августа вышел к мосту в восьми километрах западнее Гарма. Перейдя на левый берег Сурх-Об в полночь и миновав кишлак Чагдыбиен, батальон стал подниматься в гору на линию кишлаков Лянгар — Хост. В трех километрах от Лянгара в небольшой гранатовой роще бойцы увидели костер, вокруг которого сидя дремали басмачи сторожевой заставы. Сняв заставу, бойцы остановились в ожидании сигнала к общей атаке.

2-й кавалерийский полк под командованием Панкеева (сменившего раненого Роганова), перейдя мост, вошел в реку и двигался по воде вверх по течению Сурх-Об. У кишлака Тугак полк вышел на берег и скрытно охватил полукольцом позиции противника. Все это происходило ночью, незаметно для противника. К трем часам части были готовы к атаке. Дорогу на Дарваз перехватил 1-й эскадрон, закрыв басмачам единственный удобный для отхода путь.

По моему сигналу — трем разноцветным ракетам — части пошли в атаку. Зеленоватый воздух раннего рассвета еще не успел окраситься в голубые тона и темные вершины гор едва отделились от светлого неба, как, будоража предутреннюю тишину, по долинам прокатилось громовое «ура». Захлопали выстрелы, зацокали по камням подковы коней. Сонные басмачи, бросая оружие и лошадей, пытались выскользнуть из окружения. Когда долину осветили первые лучи солнца, все уже было кончено. Лишь немногим басмачам удалось укрыться в окрестных садах и кишлаках. Все утро бойцы стрелкового батальона, прочесывая местность, вылавливали беглецов. Главаря банды — Ишан-Султана не оказалось ни среди пленных, ни среди убитых.

Мы подозревали, что курбаши удалось добраться до кишлака и спрятаться в какой-нибудь кибитке на женской половине (позже мы узнали, что это было именно так), но приказ строго-настрого запрещал нам переступать порог ичкари[23]. С Ишан-Султаном нам пришлось встретиться еще раз. Произошло это в районе Куляба.

В бою под Хостом особо отличились временно командовавший 2-м полком Панкеев, помкомвзвода Шестаков и красноармейцы Литвинов, Мешков и Даюба.

В Каратегине наступила пора относительного спокойствия. Население, особенно беднейшее, хорошо относилось к мероприятиям Советской власти. Политсостав бригады не только проводил широкую агитационно-массовую работу, но и участвовал практически в социалистических преобразованиях. Коммунисты и политработники следили, чтобы при разделе земель эмира и беков не была обижена беднота. Когда по всем крупным кишлакам снова открылись базары, политработники устраивали в базарные дни на площадях кишлаков митинги, на которых стали выступать местные жители, активно помогавшие нашим частям в борьбе с басмачами. Это была уже большая победа, ибо в те дни каждый дех-канин, рискнувший открыто, во всеуслышание заявить о своем сочувствии Советской власти, рисковал быть убитым при первом же налете басмаческой шайки. С каждым днем все больше и больше людей становилось на нашу сторону, и это говорило о том, что труды политработников бригады во главе с комиссаром Логиновым не пропали даром.

К сожалению, сам Логинов этого уже не видел, так как после боя у Хоста уехал в Дюшамбе на лечение.

Мне хочется рассказать о таджике Довляте, любимце всей бригады. Ловкий и сильный воин, он не раз спасал нас от опасности, вовремя предупреждая о появ-лении банд. Довляту приходилось дважды переплывать реку Сурх-Об, течение которой настолько стремительное, что сбивает с ног коня.

Я обязан Довляту тем, что в бою под Хостом остался жив. Во время конной атаки басмач прицелился из винтовки мне в спину, но выстрелить не успел: подоспевший Довлят на скаку сразил его клинком.

Славный сын таджикского народа дехканин-бедняк Довлят был зверски замучен басмачами после нашего ухода из Гарма.

Положение в Кулябской долине на участке 3-й кавалерийской бригады продолжало оставаться напряженным. Басмачи Куляба распустили слух, что им на помощь идет турецкий генерал Сами-паша с офицерами и афганскими добровольцами. Слухи эти подтвердились. С Памира действительно спустился отряд в 1200 всадников и сосредоточился в Товиль-Дора.

Сами-паша разрушил карнизы у Чилдара, занял перевал Камчирак и оставил здесь 750 всадников под командованием Ишан-Султана. Таким образом он хотел сохранить для себя пути отхода.

Отряд Ишан-Султана оборудовал позиции на обратных скатах перевала. К позициям противника вел километровый спуск, на котором негде было укрыться от пуль обороняющихся басмачей.

Остальные силы Сами-паши сосредоточились в кишлаке Педау-Ду, где басмачи, ожидая наступления наших войск с юго-запада, также возводили укрепления.

Получив эти сведения, я приказал Панкееву с одним эскадроном и четырьмя пулеметами овладеть перевалом Камчирак. В течение четырех дней эскадрон вел упорный, но безуспешный бой.

В Гарм прибыл командир корпуса Ионов. Он сообщил нам, что в Кулябской долине сложилось крайне тяжелое положение. Необходимо как можно быстрее покончить с противником на перевале Камчирак и направить 2-й кавалерийский полк с батареей Дьяконова на помощь 3-й кавалерийской бригаде.

Направив на перевал остальные эскадроны 2-го кавалерийского полка и полубатарею, штаб бригады также направился туда. Пошел на перевал и Ионов со своим комендантским эскадроном. На перевале нас встретил Панкеев и доложил обстановку. Было принято решение немедленно начать атаку.

Под прикрытием огня батарей эскадроны спешились и пошли в атаку. Ионов и Панкеев шли в первых рядах, в самом начале боя были ранены и скатились вниз под откос, почти к самой линии окопов противника. Чтобы спасти их, эскадроны бросились вперед. Басмачи, не приняв рукопашного боя, оставили окопы, бросив своих раненых и убитых. Эскадроны преследовали басмачей в пешем строю, не ожидая, пока коноводы подадут лошадей. Ишан-Султан успел перейти через Оби-Хингоу у кишлака Товиль-Дора и поджечь мост.

Ночь застала бригаду в кишлаке Чиль-Дора. Эскадроны заготовляли лес для наведения нового моста.

Ишан-Суллган тем временем сообщил Сами-паше о потере передала. Над всей группировкой басмачей, ожидавших наши части с юго-востока, нависла угроза с северо-запада. Сами-паша оставил в Педау-Ду ненужные ему больше укрепления, продовольствие и фураж и бежал в Калаи-Хумб.

На рассвете бригада переправилась по новому мосту и быстро прошла вдоль реки Як-су в Бальджуанский район. В кишлаке Педау-Ду усталые бойцы нашли много фуража и продовольствия, собранного басмачами.

Не задерживаясь в Педау-Ду, бригада форсированным маршем пошла в Бальджуан и ночью достигла кишлака Ховалинг. На рассвете ко мне привели двух стариков таджиков. Один из них подал мне записку от Красильникова. Командир полка писал: «Местные жители сообщили мне, что в Ховалинг пришла какая-то часть Красной Армии. Не могу понять, откуда она могла прийти. Прошу командира сообщить, что это за часть». Таким образом, наш стремительный переход оказался неожиданным не только для Сами-паши, но и для Красильникова.

Я передал приказание Красильникову к 10 часам прибыть в кишлак Джехли на соединение с главными силами бригады.

Появление в Кулябском районе еще одной бригады резко изменило обстановку. В течение нескольких дней полки 3-й и 1-й кавалерийских бригад разгромили басмаческие банды.

В конце августа я получил приказ командующего Туркестанским фронтом М. М. Лазаревича, в котором мне предписывалось вступить в командование экспеди-ционным корпусом (Ионов находился в госпитале).

Выезжая в Дюшамбе, где стоял штаб корпуса, я думал о том, что пора позаботиться о запасах продовольствия и фуража на зиму, причем сделать это нужно было заблаговременно, до наступления дождей.

Организационные мероприятия заняли весь сентябрь. В Восточной Бухаре было спокойно, но я знал, что спокойствие это относительное: эмир за границей продолжал сколачивать басмаческие банды и тайно засылал на нашу территорию оружие своим сторонникам.

В конце сентября командующий фронтом приказал мне вывести 1-ю Туркестанскую кавалерийскую дивизию из Восточной Бухары, так как-де на смену ей из Дюшамбе подошла 3-я стрелковая бригада. Приказ этот был ошибочным. В условиях маневренной партизанской войны стрелковые части не могли заменить кавалерию. И, пожалуй, в результате именно этой ошибки командующего фронтом, а также предательства младобухарцев еще на несколько лет затянулась кровопролитная борьба, разгоревшаяся в Восточной Бухаре после ухода кавалерийских бригад.

Выполняя приказ, дивизия походным порядком выступила на Байсун и далее по Термезскому тракту на Самарканд. Здесь на основании приказа штаба Турке-станского фронта от 4 августа 1921 года за № 972/525 1-я Туркестанская кавалерийская дивизия была расформирована и из части ее сил сформирована 1-я отдельная Туркестанская кавалерийская бригада.

5-й и 6-й кавалерийские полки дивизии целиком вошли в состав бригады под номерами 1-й и 2-й. Из конно-артиллерийского дивизиона была создана 1-я отдельная конно-горная батарея под командованием Дьяконова.

3-й и 4-й кавалерийские полки (2-я бригада дивизии) были направлены в Хорезм и сведены в один кавалерийский полк 2-й Туркестанской стрелковой дивизии.

Приказом Народного комиссара по военным и морским делам РСФСР я был назначен командиром 1-й отдельной Туркестанской кавалерийской бригады.

В сентябре в бригаду прибыл военком Николай Дмитриевич Ратников — человек огромной воли и энергии.

Так закончились Гиссарская экспедиция и освободительный рейд в Восточную Бухару.

1-й и 2-й кавалерийские полки 1-й Туркестанской кавалерийской бригады за 1920–1921 годы прошли с боями через Фергану и Восточную Бухару. Преодолевая горные перевалы, переправляясь через стремительные реки, стойко и самоотверженно перенося лишения и тяготы походной жизни, бригада с честью выполняла все задачи, которые перед ней ставились. Полки бригады вступили в Восточную Бухару как освободители трудящихся масс от гнета эмира и его беков и прошли по ней как проводники великих идей Коммунистической партии и ленинской национальной политики.

За особо успешные действия в борьбе за освобождение Алайской долины 1-му кавалерийскому полку было присвоено наименование Алайский. Полк был награжден почетным Революционным Красным Знаменем.

За проявленную стойкость и мужество при обороне Байсуна и взятие крепости Гиссар 2-й кавалерийский полк был также награжден почетным Революционным Красным Знаменем. Полку было присвоено наименование Гиссарский.

1-я конно-горная батарея 1-й отдельной Туркестанской кавалерийской бригады за успешные действия в операциях Гиссарской экспедиции, в частности в боях 16 февраля 1921 года близ кишлака Миршаде и 24, 26 и 28 мая того же года у Пули-Сангинского моста, Гули-Зиндака и Гарма, была награждена почетным Револю-ционным Красным Знаменем.

8-й Туркестанский стрелковый полк за боевые отличия в успешно проведенной Гиссарской экспедиции, в частности в боях 19 декабря 1920 года у Як-Кабада и 21 февраля 1921 года у Дюшамбе, был награжден почетным Революционным Красным Знаменем.

За мужество и стойкость, за умелые действия в операциях Гиссарской экспедиции Советское правительство наградило высшей боевой наградой — орденом Красного Знамени: командира 1-го кавалерийского полка Красильникова, комиссара полка Жукова, командиров эскадронов Тартышева, Сгибнева, Плотникова, Кравцова, начальника штаба полка Коркжова, командиров взводов Ермолаева, Киселева, помкомвзвода Кротова, красноармейцев Батурина, Коханова, Цырана, Файзулина, Софиева, Виниченко, Шеметова.

Во 2-м кавалерийском полку орденом Красного Знамени были награждены: командир полка Панкеев, комиссар полка Раппопорт, командиры эскадронов Лома-кин и Нестеров, командир отделения Щербинин, красноармейцы Литвинов, Мешков, Дзюба, Дедов, помкомвзвода Шестаков.

Орденом Красного Знамени были награждены: Дьяконов, чья батарея сопровождала полки во всех боях и на всех переходах, командир орудия Криницын и наводчик Ковалев.

Правительство РСФСР и правительство БНСР сочли возможным отметить и мои заслуги, наградив меня орденом Красного Знамени и орденом Бухарской респуб-лики I степени.

Всего в бригаде было награждено 43 человека.

Революционный Военный совет Туркестанского фронта присвоил частям 1-й отдельной Туркестанской кавалерийской бригады за боевые подвиги по разгрому эмира и его банд в Гиссарской экспедиции новую форму — малиновые чикчиры с желтым кантом и малинового цвета головные уборы: для командного состава — фуражки, для красноармейцев — бескозырки.

В канун нового, 1922 года 1-я отдельная Туркестанская кавалерийская бригада сосредоточилась в Самарканде, готовая выступить для выполнения новых боевых заданий.