Творцы и памятники

В десяти верстах от Москвы

В десяти верстах от Москвы, между дорогами Дмитровской и Ярославской расположено было в давние времена небольшое именьице. Хозяин, тишайший царь Алексей Михайлович, частенько сюда приезжал, в саду гуляя, забывал тягостные государственные дела. Потом именьице ему прискучило, и он подарил его тестю своему — Кирилле Полуевктовичу Нарышкину. Да в придачу добавил еще небольшое подмосковное село Кунцево. Имение впоследствии перешло к царю Петру, затем владельцем стал граф Кирилл Разумовский, за ним — князья Долгорукие. В 1860 году Петровское-Разумовское — по двум своим хозяевам так названное — перешло в казну. Были в нем сад, пруд, речка, пашня, луг. И рядом Москва — центр экономической жизни страны, связанный строящимися железными дорогами со всеми сельскохозяйственными губерниями.

Когда-то царь Петр среди множества прочих новаторских дел собирался устроить в имении образцовую ферму, о чем память запечатлелась в названии близлежащего села — Астрадамово. От слов «мыза Амстердамская» произошло оно. Память преобразователя в высших сферах Российской империи чтили. И по этим причинам подан был проект царю об открытии в Петровском-Разумовском высшего сельскохозяйственного учебного заведения.

Время — шестидесятые годы девятнадцатого столетия — подгоняло, торопило. Только что отменили крепостное право. Не могла далее развиваться страна, где экономика строилась на рабском, принудительном труде. Жить по-старому стало нельзя. Но чтобы перейти на новую экономическую основу, чисто капиталистическую, денежную, России требовались дельные и образованные люди.

Петровская земледельческая академия была открыта 21 августа 1861 года. Вскоре она соединилась I Лесным институтом.

Но царю в этом его начинании, как, впрочем, и во многих других, не повезло. Академия оказалась рассадником бунта и крамолы, студенты ее всегда были в первых рядах смутьянов. После того как в апреле 1890 года сто пятьдесят студентов разом угодили в Бутырскую тюрьму, царь распорядился закрыть академию, а профессоров уволить. Большинство из них тоже были далеки от благонадежности.

Однако ж оставаться без специалистов государство не могло. Через четыре года на месте бывшей академии открылся Московский сельскохозяйственный институт.

В министерстве земледелия

Огромные окна, огромный кабинет, огромный стол с львиными лапами вместо ножек и витыми — в виде змей — колонками по углам. Окна задернуты шелковыми кремовыми портьерами. В кабинете министра земледелия и государственных имуществ тихо. Ни звука не доносится из-за массивных, резных, плотно закрытых дверей.

Министр Алексей Сергеевич Ермолов — волосы ершиком, взгляд умный, проницательный, — чуть перегнувшись через стол, слушает сидящего напротив. Начальник учебного отделения департамента земледелия Иван Иванович Мещерский слегка робеет. В чем дело? Зачем его вызвали? Неужели чтобы только выслушать его впечатления от поездки по сельскохозяйственным учебным заведениям страны? А может, министру интересно знать, как обучают крестьянских сыновей? Навряд ли! Хотя… Ермолов слывет человеком дельным и умным, вельможности и сановности в нем нет. Книжку написал «Системы хозяйства и севообороты». Толковых людей замечает и ставит смело на любые должности…

— …Земледелию учим совсем не плохо, — говорил между тем Мещерский. — Бывал я на уроках земледельческой химии, садоводства, огородничества, физики в применении к сельскому хозяйству. Но с орудиями знакомят поверхностно…

— Кому знакомить-то? — быстро спросил министр. — Пока не научим крестьянина пользоваться орудиями, новым инвентарем и даже машинами, толку в стране не будет. Простое, кажется, дело — плуг, но ведь они разные бывают, и для каждой почвы свой плуг нужен. А крестьянин не знает об этом. Вот и покупает он, например, шведские плуги и в Тамбовской, и в Курской, и в Псковской губернии, а плуг-то этот вовсе и неуместен для тех почв. Поковыряет мужик землю день-два, видит — ничего не выходит, да и тащит плуг в сарай. И начинает опять по старинке хозяйничать. Только деньги потратил зря, да и веру в новинки потерял.

— Но мы же не можем, — воскликнул Мещерский, — всех крестьян обучить основам культурного земледелия!

— Не можем, — согласился Ермолов, — тем более в столь обширной стране, как Россия. Но за это дело браться надо, и очень глубоко. Всего один сельскохозяйственный институт подведомствен департаменту земледелия, и весьма необходимо найти толкового и знающего человека, который будет там читать лекции о сельскохозяйственных машинах и орудиях. Да не худо, чтоб он исследовательскими наклонностями обладал бы. Совсем хорошо, если землю любить будет.

— Трудненько такого найти…

— Знаю, но искать надо. Подготовьте письмо в Московское высшее техническое училище. Попробуем туда обратиться…

Земля ждет

Два человека стояли в коридоре Московского императорского технического училища. Сергей Чаплыгин, невысокий, с хохолком, вертел головой по сторонам, успевая замечать, что делается и в том конце коридора, и в этом. Василий Горячкин глядел прямо перед собой; взгляд его был сосредоточен; он о чем-то напряженно думал.

— И ты согласился? — спрашивал Чаплыгин.

— Согласился.

— Но ведь твой дипломный проект посвящен паровозу. Все полагали, что ты и работать станешь по железнодорожной части.

— Мне и самому бы хотелось продолжить дело отца. Последнее время он служил главным механиком мастерских Николаевской дороги, до этого же был простым крестьянином, и мне ли, его сыну, отказываться вернуться к земле, когда исконные городские жители идут в народ, в деревню…

Спеша, по сторонам не оглядываясь, о чем-то важном думая на ходу, длинными траекториями огибая кучки студентов, шел по коридору профессор Николай Егорович Жуковский. Завидел выпускников — и отступили важные дела, приветливо засветились глаза.

— Ну как дела, господин Горячкин? Ваш разговор с директором состоялся? Я имею в виду работу в Московском сельскохозяйственном институте.

— Да, и я дал согласие. Директор сказал, что это вы меня порекомендовали, и передал ваши похвальные слова обо мне. Весьма вам за это признателен.

— Ну что вы, — возразил Жуковский, — вам себя надо благодарить. За усердие. Да и, сказать откровенно, ваши предыдущие успехи — ничто по сравнению с серьезностью предстоящего дела.

— Знаю.

— Пред вами открывается обширнейшее поле деятельности. Даже не представляю, с чем его по обширности сравнить. И, разумеется, ограничиться только преподаванием нельзя. Чтобы учить других, надо самому иметь четкие и ясные представления, а в области теории сельскохозяйственных машин, насколько я знаю, серьезных разработок не было и нет. Буду рад, если вы сможете что-либо сделать.

— Спасибо на добром слове. — Обычно суровое выражение лица Горячкина смягчилось. — А теперь — извините. Надо входить в курс новых обязанностей. Хочу проверить, какое в сельскохозяйственном институте имеется оборудование.

— Николай Егорович, — сказал Чаплыгин, когда Горячкин скрылся в конце коридора, — как совместить это?

— Что именно?

— В своих лекциях вы говорили нам, что уже совсем близка эпоха, когда десятки, сотни, тысячи аппаратов поднимутся в небо и человечеству придется спешно разрабатывать новую отрасль знаний — науку о силах, действующих на летящее в воздухе тело. Аэродинамику. Она, как вы утверждали, потребует самых способных, самых талантливых людей для своего развития. Горячкин ведь очень способный человек?

— Исключительно.

— Почему же вы рекомендовали его для работы совсем в другой области?

Жуковский помолчал немного, подумал.

— Потому что земле точно так же нужны умные, способные, талантливые люди, как и небу. И даже больше. Небо еще может подождать, а земля уже ждать не может.

Почему он смущен!

Осень 1896 года. Двадцативосьмилетний адъюнкт-профессор[12] Василий Прохорович Горячкин каждый день входит в аудитории Московского сельскохозяйственного института. Курс его лекций «Учение о сельскохозяйственных машинах и орудиях» включен в программу обоих факультетов института — сельскохозяйственного и сельскохозяйственно-инженерного.

У Горячкина гладкие русые волосы, короткие усы и бородка, сосредоточенный взгляд. Одет он в длиннополый, несколько мешковатый сюртук, отчего выглядит немного старомодным по сравнению со своими слушателями. И не удивительно. Среди студентов много выходцев из помещичьих семей. Помещики поумнели нынче: не в кавалерийские полки отправляют своих сыновей самые дальновидные из них, а в сельскохозяйственный институт. Научиться как следует хозяйничать на земле — единственный способ остаться владельцем старинных поместий, дворянских гнезд, вишневых садов. Иначе все уплывает в руки ловких, оборотистых дельцов. Нет крепостного права, нет дарового труда. Надеяться не на что. Хочешь сохранить лес и землю — добейся, чтобы они приносили выгоду. Но записаны в учебной ведомости, кроме сыновей дворян, и другие, более низких сословий вплоть до купцов, мещан и даже крестьян.

Молодой адъюнкт-профессор читает лекции превосходно, об этом все говорят, но сам он удовлетворения не получает, ибо знает: то, чему он учит студентов, не основывается на ясной, четкой и точной науке. До сих пор не существует науки о сельскохозяйственных машинах.

Никто не знает, как надо их проектировать.

Никто не создал теорию работы плугов, молотилок, сноповязалок и других машин.

Никто не пытается научно обосновать закономерности их работы.

Ни в России.

Ни в Германии.

Ни во Франции…

И оттого-то не удовлетворен молодой адъюнкт-профессор, что может рассказать студентам всего лишь, как устроены те или иные машины и как они работают. Пожалуй, выпускники института смогут отрегулировать машину, подкрутить гайки, даже починить, если поломка несложная.

Но в том ли цель высшего образования? Адъюнкт-профессор Горячкин должен подготовить людей к творчеству, научить их самих создавать машины и орудия. Вот в чем высшая его задача, а выполнить ее он пока не может.

Плуги в ящике

Грандиозен замысел молодого ученого — попытаться привести в систему все сведения о конструкциях сельскохозяйственных машин, установить, какие силы действуют на них в процессе работы. Задача едва ли под силу одному человеку; во всяком случае, не меньше, чем целой жизни, потребует она. Ну что ж! Василий Прохорович Горячкин готов.

Но с чего начинать? Свободной земли для опытов институт не имеет, помощников нет, так как казна денег на это не выделяет, и механических мастерских, где можно изготовлять орудия разной формы и размеров, тоже нет.

И тем не менее…

Десять верст отделяют от Москвы село Петровское-Разумовское. Идет по нему улица; называется Нижняя Дорога. Здесь, поближе к институту, поселился новый его преподаватель. Забор, за ним — палисадник, и в глубине маленький одноэтажный деревянный дом с мезонином. Невысокое крылечко. На двери металлическая дощечка с гравировкой: «Василий Прохорович Горячкин, инженер-механик». Дальняя комната в домике — кабинет. Письменный стол, полки с книгами. Но почему вдруг ящики с землей? Для цветов? Никто не пашет землю в цветочных горшках.

А в ящиках она распахана. Это хозяин испытывает здесь модели плугов, которые сам же сконструировал и изготовил. Модель, конечно, не настоящий плуг, но для того, чтобы все расчеты привести к настоящему, существует математическая теория подобия.

И все же… Математика в руках того, кто ею владеет, конечно, могучее средство, но нужны реальные испытания. Нужны, нужны…

На поле Бутырского хутора

Июнь 1897 года. Раннее утро. Небо чистое, безоблачное; день обещает быть жарким. На окраине обширного поля несколько человек. Это члены экспертной комиссии. Здесь, на поле Бутырского хутора, что недалеко от сельскохозяйственного института, началась третья очередная Выставка сельскохозяйственных машин и орудий. Ее проводит Московское общество сельского хозяйства. Бутырский хутор принадлежит земледельческой школы этого Общества.

Ездит по городам и селам множество торговых агентов, наперебой предлагают они свой товар. И в рассрочку, и как образец — чуть ли не на любые условия идут фирмы, производящие сельскохозяйственное оборудование. Но разве узнаешь, как будет работать купленная машина? Если и есть в ней недостатки, разве агент скажет об этом? А на выставке по каждому виду машин экспертная комиссия образована.

Никто из членов комиссии ни у одной фирмы на жалованье не состоит. Что есть, о том в отзыве и напишут. Да еще помогут нужную машину выбрать. Сельское хозяйство — дело тонкое, даже хорошая машина не для всех условий подойдет. Можно экспертам доверять вполне. И потому такой интерес к выставке. Русские и иностранные заводы свои изделия навезли, помещики, управляющие имениями, да и мужики со всех концов России понаехали.

А у Василия Прохоровича Горячкина к выставке интерес особый. Он член комиссии по экспертизе главных сельскохозяйственных орудий — для обработки почвы. Здесь сейчас самые новые конструкции должны испытываться. Все будет измерено.

Сила тяги.

Скорость движения.

Ширина и глубина пахоты.

А что нельзя измерить — рыхление, ровность пашни, чистоту работы — это определят по опыту.

И еще очень важно установить прочность орудий и легкость ремонта, потому что в любой деревне есть из умельцев только плотник да кузнец, и то частенько мастера вовсе не первой руки.

Поле ровное, слегка наклонено на восток, лишь кое-где видны в нем небольшие ямы. Недавняя весна была сухой, и пашня суха. У края поля, на траве, стоят плуги, бороны, культиваторы, полевые катки. Возле каждого орудия — представитель завода. Горячкин идет вдоль орудий; в руках его сумка с инструментами. Гаечный ключ, металлическая линейка, треугольник, молоток. Он скинул свой сюртук, развязал галстук, засучил рукава. Он не хочет, чтоб ему показывали, он должен во всем убедиться сам. Это же огромная радость самому все проверять и испытывать, иметь дело с настоящими орудиями, на настоящем поле! Это тебе не модельки в ящике…

— Господин Шатилов! — кричит Горячкин. — Подойдите сюда!

Председатель экспертной комиссии, опытнейший человек, подходит.

— Глядите. — Горячкин показывает на плуг немецкого завода Комнин и Бартран, — Из дрянного материала сделан.

— Зато весьма дешев, — вступает в разговор представитель завода.

— Тем хуже, — коротко бросает Шатилов. — Снимем с испытаний…

Между тем первый плуг готовится к выходу на поле. Горячкин устанавливает динамометр.

— Пошел!

Лошади медленно трогаются. Горячкин идет рядом с плугом, держа в руках секундомер. Волосы его падают на лоб, по лицу текут капли пота. Он этого не замечает…

Общество содействия…

Вот и новое столетие началось. Какими поразительными успехами встречает наука наступивший век! Давно вышла она из тесных лабораторий. Всюду — от светских салонов до мужицких изб — рассуждают о неслыханных дотоле вещах.

Таинственных всепроникающих лучах, открытых Рентгеном…

Необычном новом веществе — радии…

Беспроволочном телефоне — средстве, с помощью которого можно передавать сообщения мгновенно и в любую точку земного шара.

Аэропланах…

Автомобилях…

И о многом другом. Никогда еще научные открытия так не будоражили умы, не волновали людей, никакого отношения к науке не имеющих.

Василий Прохорович Горячкин спокойно работает. Никакой сенсационности, никакого шума. Он просто обобщает опыт, накопленный веками, потому что без этого нельзя двинуться вперед. Каждый год выходят его труды.

1904. Общий курс земледельческих машин и орудий.

1905. Очерки сельскохозяйственных машин и орудий. Молотилки.

1906. Плуги.

1907. Зерносушилки.

1908. Веялки и сортировки.

Шума вокруг его работ нет; интереса широкой публики они не привлекают. Но люди, занимающиеся даже самыми новыми областями науки, знают о Горячкине, прекрасно понимают ценность его трудов.

Казалось бы, ну какое дело физику-теоретику до земледельческих машин? Но если он ученый крупного масштаба, то ему известно, что в природе все взаимосвязано, и, замкнувшись только в одной области знания, ничего ценного не сделаешь. Только в общении с представителями самых разных специальностей ученый приобретает широкий кругозор, расширяет мир своих идей и представлений. Московские ученые решают создать общество, где каждый может узнать, что делает его коллега, и помочь, если у того возникают трудности. Общество содействия успехам опытных наук и их практических применений открывается в 1909 году. Устав его начинается так:

«Общество имеет целью: а) содействие научным открытиям и исследованиям в области естествознания; б) содействие изобретениям и усовершенствованиям в сфере техники; в) испытание на практике и проведение в жизнь научных и технических изобретений и усовершенствований».

Все это — не благие пожелания. У общества есть деньги. Сто тысяч рублей завещал на его нужды московский богач Леденцов. Общество помогает отдельным изобретателям и исследователям. К нему обращаются за поддержкой целые научные учреждения. Власти выделяют мало денег на развитие науки. Общество помогает Жуковскому открыть аэродинамическую лабораторию; Павлову — физиологическую; знаменитому физику Лебедеву оборудовать свою. Эти люди, представляющие самые разные направления в науке, входят в общество. Состоят в нем также Мечников, Тимирязев, такие ученые, как физик Умов, химик Каблуков, двигателист Гриневецкий, Всем им, без исключения, известна ценность трудов Горячкина. По предложению Каблукова, Гриневецкого и Лебедева на заседании 5 декабря 1910 года Василий Прохорович Горячкин избирается действительным членом общества.

Станция

Все бы хорошо было в жизни Горячкина, да то плохо, что негде испытывать машины. Теоретических трудов у него много, кое-какие закономерности установлены. Надо теперь строить машины и испытывать их. Пора в металле воплощать результаты своих исследований.

А где это делать? В сельскохозяйственном институте люди учатся, для экспериментов он никак не приспособлен.

Выставки на Бутырском хуторе по-прежнему проводятся каждый год, и начиная с 1903-го Горячкина уже приглашают как председателя экспертной комиссии. Но выставка длится не больше месяца, на ней приходится иметь дело с уже готовыми машинами и орудиями, а проверить пришедшее в голову соображение, интересную мысль здесь невозможно.

Нужна специальная станция при институте. И студентам будет от нее польза огромная: будущего создателя машин надо научить критически мыслить. А что, как не станция, где испытываются, отрабатываются новые идеи, более пригодна для этого. Обо всех своих соображениях Горячкин пишет в конце 1906 года докладную записку в департамент земледелия. Но действительные статские, тайные, коллежские, надворные советники, чиновники особых поручений, коллежские асессоры и секретари особенно не торопятся с рассмотрением доклада Горячкина. Нет, они не против машиноиспытательной станции при сельскохозяйственном институте. Она в самом деле нужна. Это они понимают. Но нельзя же так сразу. Написал докладную записку — и вот вам, пожалуйста, деньги! У департамента земледелия столько дел. Горячкин ездит в Петербург, просит, доказывает, уговаривает… Семь лет длятся хлопоты. Наконец в 1913 году станция открывается. В этом же году Горячкин из адъюнкт-профессора становится профессором.

«Крестьянин»

У крыльца двухэтажного белого дома с пристроечками по бокам стоял широкоплечий, приземистый человек в модном, с пелериною, пальто, оглядывался беспокойно.

— Не волнуйтесь, герр Гютте, — сказал вышедший из дома инженер Глинчиков, помощник Горячкина, — профессор сейчас будет. Он приходит на станцию ровно в два. Мы по нему часы проверяем.

Пунктуальность, о! Герр Гютте, представитель немецкой фирмы «Эккерт», производящей сельскохозяйственные машины, удовлетворенно кивнул. Эту черту очень ценят в Германии. С нее начинаются все остальные деловые качества. Наверное, не зря фирма послала на отзыв к Горячкину партию предназначенных для массового выпуска плугов.

Немец вынул из жилетного кармана большие серебряные часы, поглядел на них. Ровно два.

На дороге, опираясь на палку, появился человек, по виду очень похожий на крестьянина. Но где же профессор? Здесь и точность, наверное, понимают по-своему!

— Господин Гютте! — спросил подошедший Глинчиков. — Вы хотели видеть профессора Горячкина? Пожалуйста!

— Василий Прохорович, позвольте представить вам господина Гютте. Он привез плуги фирмы «Эккерт», что мы испытывали. Теперь он хочет познакомиться с результатами этих испытаний.

— Эккерт, Эккерт, — произнес Горячкин. — Знакомая фамилия. Я посещал предприятия вашей фирмы восемнадцать лет назад, когда только готовился начать свою деятельность в области сельскохозяйственных машин. Но ближе к делу. Мы испытали на станции плуги вашей фирмы. Должен вас огорчить: лемеха их никуда не годятся.

— Как это так! — воскликнул герр Гютте. — Наша фирма старая и солидная, вы сами только что упомянули, что приезжали к нам набираться опыта.

Горячкин пристально поглядел на посетителя.

— Для того чтобы объяснить вам свои методы, боюсь, придется потратить слишком много времени. Вкратце же можно сказать одно: и ваша фирма, и многие другие, к сожалению, не очень серьезно относятся к проектированию сельскохозяйственных машин. Большинство тех, кто этим делом занят, считает, что создать новинку — значит воспользоваться каталогом главнейших фирм. Конечно, если есть выдумка, фантазия, машина может получиться яркой, пестрой, красивой, порой с оригинальными патентуемыми узлами. Но нет главного — глубокого понимания теоретических основ работы.

Герр Гютте молчал. Ему нравился подход профессора, его рассуждения. Конечно, без теории вряд ли можно придумать что-нибудь стоящее. Но, с другой стороны, сомнительно. В Германии много заводов сельскохозяйственного машиностроения; они выпускают разнообразную продукцию. Где и разрабатывать теорию, как не там. А чем располагает господин Горячкин? Сараем, в котором стоят образцы присланных на испытание машин, да небольшой слесарно-механической мастерской.

— Вижу, вы сомневаетесь, — угадав мысли Гютте, сказал Горячкин. — Я мог бы здесь, на дорожке, палочкой нарисовать схематический чертеж вашего плуга, показать направление действующих сил — и вы бы, пожалуй, мне поверили. Но слепой вере нет места в науке. Только опыт, только эксперимент!

Профессор быстро зашагал к зданию. Герр Гютте — старый солдат, плечи развернуты, шаг широкий, прямой — еле поспевал за ним. Вошли в дом. Пахло свежей краской. Новые доски пола пружинили под тяжелой поступью приезжего. Не доделали пол, не довели до конца простую работу! Герра Гютте снова охватили сомнения.

— Осторожно, не зацепитесь, — предупредил профессор. — Здание еще только достраивается. Прошу сюда.

Он распахнул дверь — и гость застыл на пороге. Вдоль стен шли стеллажи, а на них приборы, приборы, приборы…

— Люблю конструировать, — сказал Горячкин. — Пожалуй, лучшие мои часы — это те, которые я провожу за чертежной доской. Но я не разрешаю себе заниматься проектированием сельскохозяйственных машин — их и так слишком много. Я проектирую приборы, потому что они позволяют проводить всесторонние измерения, а без этого нет науки. Мы создали здесь более тридцати приборов. Вон динамометр, с помощью которого я измерял качество вашего плуга. Его погрешность — всего лишь три процента… Я объясню вам устройство приборов, которыми пользовался при работе над вашим плугом, и методы испытаний. А вы уж тогда сами решите, стоит выпускать плуги, образцы которых вы привезли, или нет

Через несколько часов герр Гютте поднял голову от листов бумаги, исчерченных рукой профессора.

— Достаточно, господин Горячкин. Я убедился в вашей правоте. Немедленно сообщаю в Германию о результатах испытаний. Мы подготовили к выпуску еще один тип плугов — не будет ли господин профессор настолько любезен испытать и их образцы?

— Почту за честь, — сказал Горячкин.

Председатель совета профессоров

Лето 1919 года. Все сместилось, все пришло в движение. Грохот сталкивающихся нового и старого миров слышен на всех континентах. Казалось бы, что может быть дальше от политических перемен, чем тот мир, в котором живет профессор Горячкин? Пахать, сеять, убирать урожай люди должны при любой власти. Вопрос лишь в том, как это раньше делалось з России и как будет теперь. Вождь нового государства говорит: «…Наша обязанность и долг… самое отсталое производство, земледельческое, сельскохозяйственное, поставить на новые рельсы, чтобы его преобразовать и превратить земледелие из промысла, ведущегося бессознательно, по старинке, в промысел, который основан на науке и завоеваниях техники…»

Профессор Горячкин всегда был далек от политики. Но то, о чем говорит Ленин, ему хорошо известно, и ему ли, сыну, внуку и правнуку крестьянина, самому так близко стоящему к земле, не понимать крестьянских нужд? И поэтому все его симпатии на стороне революции.

Очень скоро после Февральской революции Московский сельскохозяйственный институт стал вновь называться Петровской сельскохозяйственной академией, как то было до 1890 года, когда по распоряжению царя академия — рассадник бунта и крамолы — была закрыта. В обратном переименовании выразилась ненависть студентов к свергнутому царскому режиму. Василий Прохорович Горячкин возглавил академию. Он стал председателем совета профессоров, а вскоре и ректором.

Летний день близится к концу. Запах трав врывается в открытое окно; солнце садится. Косые его лучи освещают домашний кабинет профессора. Вспыхивает золото на корешках книг, выстроившихся вдоль стен. Хорошо издавали книги! Толстые переплеты, четкие, рельефные тиснения. Куда до этой роскоши той скромной книжке, что профессор держит в руках! Серая бумажная обложка, хрупкие листы со слабо пропечатанными буквами. Но профессору она дороже самых великолепных изданий. Это плод бесчисленных опытов, размышлений и наблюдений, итог многолетнего труда, завершение обширного этапа жизни. «Земледельческая механика». Крепкие пальцы профессора держат книгу, в которой изложен курс новой, ранее не существовавшей науки — теории сельскохозяйственных машин. Конечно, это еще не черта, подводящая все итоги, это только один итог. Наконец-то появилась теория. Теперь можно приступать к самым широким и обширным практическим действиям, на которые раньше и рассчитывать было нельзя.

Всесоюзный научно-исследовательский…

Двадцатые годы!.. Василий Прохорович по-прежнему преподает в институте, по-прежнему выходят в свет его новые труды. Но если раньше работа его этим почти исчерпывалась, то теперь — это всего лишь часть: профессор Горячкин занят делом огромной государственной важности. Близка коллективизация, а в стране миллионы самых разнообразных сельскохозяйственных орудий. В коллективном хозяйстве такой пестроты быть не может. Предстоит огромная работа по замене всего этого невообразимого количества. Несколькими наиболее подходящими типами. Нужна стандартизация. Конечно, одному человеку такая работа не под силу. Но за долгие годы профессор воспитал множество учеников, и вместе они двинут это дело самым широким фронтом. Но только как быть с производственной базой? Старая машиноиспытательная станция теперь явно мала для той работы, которую предстоит проделать. А какой она казалась большой пятнадцать лет назад, когда только-только удалось добиться ее открытия? С какой радостью перетаскивали тогда сюда из тесных институтских кабинетов книги, приборы, оборудование! И на всех хватило места. А теперь! Создано много типов новых сельскохозяйственных машин и орудий, и каждый из этих типов нужно исследовать, довести, улучшить.

Думалось, станции этой быть да быть. Но вот и окончен срок ее существования, как центра экспериментальных работ. Надо открывать новое исследовательское заведение, неизмеримо более обширное по своим масштабам.

Задача эта оказалась не из самых трудных, и уже 18 декабря 1928 года было подписано правительственное постановление о создании Всесоюзного научно-исследовательского института сельскохозяйственной механики. А профессор Василий Прохорович Горячкин назначен первым ее директором.