Творец

Глава 1

Сява возвращался домой под газом и в крайне плохом настроении. Зависли на целый день вместо шараги на хате у Геры. Пивское, дурь, всë на спокойствии. Вот только с тёлками не повезло. Все, как одна — галимые, даже присунуть западло. Но под вечер Саныч привëл клёвую биксу. Сява сразу на неë запал. И так все хорошо у него с ней продвигалось, но эта гнида — Пит — взял да и назвал его по имени. Никто не смел его называть по имени. Тем более, среди чужих и при бабах. Для всех и всегда он был — Сява. А тут Питона понесло. Видимо, хотел сам ту цыпочку натянуть. Ну, конечно, высадил его Сява, но и сам по сопатке получил. Дева сразу начала морозиться, пивское кончилось, и вообще ловить больше было нечего, поэтому он направил лыжи в сторону дома.

Трясясь на заднем сидении допотопного трамвая — из тех, что с деревянными сидениями — Сява злобно таращился в затылки немногочисленных в этот поздний час пассажиров. Сплошь какие-то бухие деды, а так хотелось кому-нибудь втащить! Никто не смел называть его Васей! Ну, кроме матушки. Даже маминому ёбырю он этого не позволял! Вася — это хуже, чем лошара. И за что ему родители дали такое имя?! Матушка говорила, что его назвали в честь деда — батиного отца. А какая к хуям честь, когда он этого деда и в глаза-то ни разу не видал. Впрочем, сдается ему, и сам батя — тоже.

Некстати вспомнились пышные груди и короткая, кожаная юбчонка той биксы, едва прикрывающая огромную, сочную жопу. Ляхи — и втроем не обхватить! Любил он, чтоб попышнее, чтоб было что помять…

Он сурово засопел расквашенным носом и, бережно ощупывая его двумя пальцами, глянул на свое отражение в оконном стекле. Увиденное тоже не добавило настроения. Уж, конечно, такая сытная тёла не стала бы с ним — с таким…

Сява отвернулся и неожиданно выхватил взглядом в первом ряду пассажира, которого раньше не замечал, потому что тот был скрыт за корявой спиной очередного престарелого хроника. Хроник теперь покачивался в проходе, старательно отсчитывая на ладошке плату за проезд, а пассажир рассеянно собирал свои чудные, длинные волосики в аккуратный пидорский хвост.

По Сявиным распухшим губам поползла счастли

вая ухмылочка.

«Ох, ты ж петушара, золотой, блядь, гребешара! Тебя-то мне и надо!»

Юноша по-волчьи подался вперед, готовый немедля выскочить в задние двери, как только голубок оторвет жопу от сидения. Из головы моментально вылетели и полученное оскорбление, и расквашенный нос, и тёлочка. Он был уверен в победе, не смотря на явно крепкие пидорские плечи. Небось, качается в модной качалке со своими дружками, а потом они идут в душ и, попивая смузи, показывают друг другу свои бритые писюны. Сяву передернуло. Нож у него хоть и тупой, но прежде чем от души навалять унылому жопосую, он его обреет. Точно! Привезет Ритке подарок — пусть малая плетет косы…

Как только пидор зашевелился, Сява телепортировался к дверям и выскользнул наружу одновременно со своей жертвой.

Частный сектор — лучше и не придумаешь! Здесь, среди деревянных развалюх и погасших фонарей, голубь сизокрылый может орать во все горло, никто даже к окну не подойдет! Сява натянул кепку пониже на брови и двинулся следом за мужчиной.

Осень вступила в свои права, но о предместье коммунальные службы, как обычно, и не вспомнили. Палая листва густо устилала все вокруг и отчаянно хрустела под ногами, хоть Сява и старался ступать бесшумно. Удивительно, но петух ни разу не оглянулся. Может, глухой или в наушниках?

Юноша припустил шустрее, радуясь кромешной темени вокруг, пьяной ругани, доносящейся из-за почерневшего дерева стен, тому, что петух с какой-то нездоровой беззаботностью уходит все дальше в дремучие переулки, где даже редкие вкрапления асфальта воспринимаются местными как проделки космических пришельцев.

В блёклом, словно свечном, свете зашторенных окошек он с растущим недоумением разглядывал свою жертву. Несмотря на промозглую осень, на том не было ни куртки, ни шапки, только тонкий, атласисто отливающий костюмчик вроде тех, что надевают оперные певуны. Из рукавов при ходьбе виднеются манжеты белоснежной рубашки. На ногах — остроносые, лаковые туфельки. Только бантика на шее и не хватает…

Без особого интереса, Сявка размышлял, как такого персонажа могло занести в полуночный трамвай? Выгнал любовник и не дал денег на такси? Путь так, но что ему понадобилось в предместье?

Он аккуратно достал нож и выдвинул лезвие, придерживая его пальцем, чтобы не щёлкнуло. Но петух, видать, все-таки услышал, потому что сначала замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.

— Эй, слы? — подал голос Сява, поняв, что его-таки засекли, — Есть чё..?

Пидор медленно развернулся, и нож сначала дрогнул в Сявиной руке, а потом и вовсе опустился.

— Жека?! — не поверил он, щуря глаза на своего визави, — Ты, че ли?

Это был матушкин хахаль. Тот самый доходяга, который вот уже два года горбатился в одинокого, чтобы прокормить и матушку, и весь ее приплод. И, кстати, его, Сяву, в том числе. Сява не понимал этого мужика, и долго был настороже, ибо не такая уж его матушка фея, чтобы ради возможности ее потягивать, стоило тащить на себе пятерых её детей. Но время шло, и, помимо вполне понятного презрения, он против воли начал испытывать к этому типу и невольное уважение. Тот ни разу не стащил у матери денег, хоть и знал, где она хранит заначку, не попытался забраться в трусы его мелким сеструхам — ни Лизке, ни Юльке, ни — спаси его Господь и сохрани — полуторагодовалой Ритке. За это время он даже ни разу толком не нажрался и не попытался матушке втащить! А это уже было за гранью добра и зла.

Постепенно он расслабился, а после того, как ёбырь сводил матушку в ЗАГС, так и вовсе проникся и даже со сдержанным почтением иногда называл его по имени — Жека.

Сява засуетился, залился краской и поспешно спрятал нож. Такие мучительные неловкость и стыд он испытал лишь однажды — давным-давно, когда лет в восемь матушка застукала его в подворотне с сигаретой.

— Ты чё тут делаешь? — спросил он, боясь, что Жека ответит встречным вопросом, и уже придумывая историю, что идет к другу (например, писать вместе курсовую).

Но Жека молчал и только время от времени делал в сторону Сявы небольшие, но регулярные, как бы невзначай, шаги. По спине побежал холодок, и он уже начал жалеть, что оказался в самом дремучем и беспросветном закоулке. Где никто даже к окошку не подойдет…

Жека ли…?

Да не… чё он, Жеку не знает. Точно он. Только как-то покрепче что ли стал и посвежее с их последней встречи. А встреча эта была не далее, как сегодня утром. Жека кормил весь их колхоз завтраком — омлет с сыром, салат из помидоров со сметаной и сладкий чай с бутербродами. Ну, это пацанам. Сеструхи хомячили свои «козьи шарики» с молоком…

А еще этот идиотский, словно театральный костюм… И да… на шее, действительно, болтался бант. Такие вроде называют бабочками. Это на Жеке-то, который большую часть времени проводил в своей рабочей робе, а в периоды редкого досуга надевал джинсы и мотоциклетную куртку.

Только в последний миг Сява понял, что позабыл про самое главное! Сунул руку обратно за ножом, но не успел им воспользоваться и рухнул навзничь, получив мощнейший апперкот. Нож отлетел в сторону и бесшумно скрылся в куче прелой листвы, а Жека, как кошка, прыгнул ему на грудь и схватил за шею. Сява попытался завопить, но только открывал и закрывал рот, глаза лезли из орбит.

Волосы! Как же он пропустил волосы! У Жеки — короткий ёжик, а у этого… Уж, точно за день он не смог бы отрастить такую гриву? Или это парик??? Парень отчаянным рывком высвободил из захвата бедрами одну руку, но ему и в голову не пришло воспользоваться ей для контратаки. Вместо этого он, синея и хрипя, потянулся, накрутил на кулак и дернул свисающий через плечо противника густой каштановый хвост. Дернул раз… другой. На третий сил уже не хватило.

Пространство вокруг словно сжалось в одну далекую серую точку и… погасло.

— Ну, в чем дело? — не выдержал Женя и задал вопрос, как только дети, необычайно тихие в этот вечер, убрали кружки и тарелки в раковину и разошлись по своим углам.

Он с недоумением смотрел на супругу, которая, в свою очередь, поглядывала на него с тревогой, сомнением и, казалось, легким стыдом за первые два чувства.

Уже несколько дней что-то происходило в семье, но мужчина долго не решался завести разговор, который мог пошатнуть устоявшуюся крепкую идиллию. Все же этим вечером он понял, что закрывать глаза, отмахиваться, списывать на причуды не только больше нельзя, но и крайне опасно.

Обычно, стоило ему вставить ключ в замочную скважину, за дверью раздавались возня, радостные голоса старших, бодрый топоток младшенькой, торопящейся первой встретить папу. А потом он окунался в объятия семьи. Жал руки мальчишкам, обнимал жену Нину, чувствовал обхватившие колено ручонки Маргаритки. С кухни доносились аппетитные запахи и звон посуды — старшие девочки накрывали на стол.

Семья!

Будучи круглым сиротой, первую половину жизни Женя провел на попечении бабушки. Других родственников у него не было, а если и были, то он о них ничего не знал. И с детства мечтал он о большой, шумной семье — чтобы куча детей, гвалт, крики, смех, даже порой небольшая ругань. А под Новый Год чтобы под елкой не один жалкий сверток, обернутый, как когда-то, тщательно разглаженной прошлогодней бумажкой, а целая гора новеньких пёстрых коробочек с бантами. Совместные пикники, вылазки за грибами, рыбалка с палатками, быть может, со временем и дом с огородом. Чтоб на зависть соседям — дружно, громко, весело, счастливо!

И вот мечта сбылась! Пусть не совсем так, как он планировал, но все-таки свершилось! Целый год он прожил, словно в Раю. Даже украдкой сходил в Храм поблагодарить Господа. Как вдруг…

— Говори же! — всё больше нервничая, он невольно повысил голос, и Нина вздрогнула, косясь на него уже с явным подозрением.

— Ты… Что ты делал сегодня у музыкалки? — выпалила она, жадно следя за его глазами, готовая уловить малейшее лукавство.

— Что? — Женя оторопел. Он был готов к чему угодно, но только не к такой нелепости.

— Я говорю…, - женщина увидела его искреннее замешательство и начала терять уверенность, — Вернее, Лиза говорит, днем ты караулил её за забором. У музыкальной школы.

— Караулил…, - Женя на мгновенье потерял дар речи, а потом позвал, оборачиваясь на дверь, — Лизавета!

Нина подпрыгнула и чуть не своротила со стола вазу с виноградом, который Женя принес на десерт.

В кухне, испуганная и смущенная, появилась тринадцатилетняя дочь Лиза.

— Ну-ка, расскажи, — потребовал Женя, стараясь говорить спокойно, хотя по спине неожиданно потекли капли пота.

Девочка затрясла головой, кинула укоряющий взгляд на мать и порскнула прочь. Женя успел отметить, что девочка, прежде довольно беззаботно разгуливающая по дому в шортиках и топе, сегодня предстала в джинсах и толстовке. Что за…

— Я сама расскажу, — Нина коснулась мигающим взглядом Жениного лица и тут же уставилась в окно, где догорал тревожный закат, — Это около четырех было. Лиза только с сольфеджио вышла, и кто-то из ребят сказал: «Вон, твой отчим пришел». Она глянула в окно и увидела тебя, за забором. Помахала, а ты спрятался за дерево. Вроде как… затаился. Она решила, что ты решил ее разыграть, вышла и крикнула, что тебя видит. А ты… Словом, она испугалась и поспешила на остановку. Благо, автобус сразу пришел, потому что она видела, что ты следуешь за ней, прячась за деревьями, стоит ей оглянуться…

Нина умолкла.

— Ты…., - Он уже хотел спросить, сообщила ли жена в полицию, но прикусил язык, с удивлением и отвращением к себе вдруг осознав, что не хочет подавать супруге такую идею. Что она может им сказать? Что ее тринадцатилетняя дочь видела, как новоиспеченный отчим подглядывал за ней из кустов? Понятно, что это полная ерунда, и ему потребуется менее минуты на то, чтобы предоставить алиби, но…

— Ты действительно допускаешь, что я мог бы посреди рабочего дня оказаться возле музыкальной школы, чтобы подкарауливать… нашу дочь? — Начав говорить, он вскоре задохнулся от навалившегося возмущения и с облегчением понял, что растерянность и страх сменяются обидой, — Господи! Да ты можешь сию секунду позвонить Равенко́ву или кому угодно из бригады, и они подтвердят, что я сегодня отпахал от звонка до звонка! Тянул кабели, лазил на столбы, каждую секунду боясь сверзиться! И жрал в поле, и срал в поле. И все это, чтобы у детей на столе был чёртов виноград!

Он кончиками пальцев подтолкнул тарелку, где в манящем беловатом налете покоились крупные, черные ягоды, и замолчал, с некоторым удовлетворением отметив, что губы у Нины затряслись. Он видел, что она хочет верить ему, но так же видел, что многое ей в этом мешало.

Нина была из тех женщин, которые падки на всяких мерзавцев и в упор не замечают нормальных мужиков. Вероятно, в юности она вбила себе в голову, что является этакой царевной, способной укротить притягательного злодея и вылепить из него заботливого кормильца, мужа и отца, и прожила в этой уверенности большую часть своей жизни.

В результате — пятеро детей от пяти разных мужчин, из которых четверо сидят в тюрьме, и один — фатальная жертва пьяной поножовщины. Всё, что есть за душой — сорок лет и старенькая двушка, доставшаяся по наследству. И дети. Не жалкий «прицеп», а целый железнодорожный состав, который не просто редкий, а лишь уникальный мужик осмелится взвалить на себя. И когда такой мужик вдруг нашелся…

— Послушай, — Он мягко взял её напряженную руку в свои две и с трудом поймал бегающий взгляд, — Из твоего рассказа следует, что Лизка толком и не видела того мужика. Её уверенность, что это был я, продиктована тем, что кто-то ей сказал, что это я, так? Просто какой-то фрик. Быть может, даже похожий на меня. Ну?

— Это еще не все…, - через силу выдавила она, — Пару дней назад и другие тебя видели. Помнишь, Миша не пошел в садик из-за насморка?

Нина начала рассказывать. Сбивчиво, напряженно. Женя не прерывал её, видя, что нарыв вскрылся и, когда все, что накипело, вытечет наружу, Нина, наконец, сможет трезво смотреть на вещи.

Днем они были дома втроем — она, малышка Маргаритка и Мишка. Маргаритка, сидя на подоконнике, разрисовывала карандашом оконное стекло, когда вдруг начала радостно кричать: «Апа! Апа!».

Нина, занятая уборкой, сначала не обратила внимания, зная, что муж до вечера не появится, потом отправила к ней Мишку, узнать, в чём дело. Мишка через секунду вернулся и сообщил, что папа стоит внизу под окнами и смотрит.

«Ключи что ли забыл?», — рассеянно подумала она, бросая тряпку и подходя к окну. Внизу никого не было. Она оглядела тихий полуденный двор, и ей на миг показалось, что в дальнем углу за тополиными стволами мелькнула фигура, но разглядеть её не успела. Мишка стоял на своем, утверждая, что папа был внизу под окнами и смотрел на них. Больше ничего. Просто стоял. И смотрел. Мишка тот еще фантазёр, но Маргарита слишком мала, чтобы сочинять. И Нина решила, что дети просто обознались.

А через некоторое время из школы вернулась необычно тихая и какая-то напуганная первоклассница Юлия. Нина не стала её пытать, решив, что девочка снова схватила двойку и боится наказания. Но вечером она с мучительной стеснительностью рассказала, что по дороге из школы видела дядю Женю. Он… прятался за мусорными баками в соседнем дворе. Она его плохо рассмотрела, потому что очень напугалась его странным видом и поведением и побежала домой. Он погнался за ней, но его спугнули какие-то взрослые парни, вошедшие в подворотню…

— И что же странного было в моем виде?

— Ну, она сказала, что ты был одет, как вышедший на сцену музыкант…

Женя расхохотался, откинулся на спинку стула и несколько секунд молча смотрел на жену, переваривая услышанный бред. Потом переплёл руки на груди и мягко спросил:

— А где это наш старшенький?

Так он называл семнадцатилетнего Ваську, потому что свое родное имя тот яростно отрицал, а называть его, как тот требовал — Сявой — у Жени не поворачивался язык.

Нина моргнула и недоумённо пожала плечами.

— При чем тут Вася?

Женя прищурился. Стало ясно, что имел место детский заговор, и младшие ну никак не могли придумать его сами. Да и зачем бы им? Со всеми он уже давно нашел общий язык, по́том и кровью заслужил если не любовь, то хотя бы доверие. Рита с Мишкой и вовсе звали его папой, Юлька с Лизой ласково — дядей Женей. Только Васька еще ерепенился, не подпускал к себе. Но и тот уже порой давал слабину и в редкие для него моменты благости обращался к Жене — Жека. Женя это воспринимал как добрый знак и искренне надеялся постепенно нейтрализовать в ребенке те опасные гены, которые привели его биологического отца через тернии прямиком в «Черный дельфин» на пожизненное.

Чем же он перед Васькой так проштрафился? Не дал выспаться после очередного загула? Заставил мыть унитаз, когда тот собрался на улицу козлить? А девчонки поддержали… Он припомнил и нагоняй, который учинил на прошлой неделе Лизе, когда успел перехватить ее на выходе со слишком уж вызывающим макияжем и заставил перед прогулкой тщательно умыться. Вспомнилась и Юлькина истерика, когда вместо вечернего сериала ей пришлось делать математику за два дня…

— Ну, интересно стало, его-то я хотя бы не караулил за мусорными баками? — спросил Женя и изогнул одну бровь.

Нина фыркнула и против воли усмехнулась. Быть может, и сама поняла, насколько всё это глупо. Ведь перед ней её муж, Женя. Который сделал в квартире ремонт, полностью одел ребят и ей обновил её потасканный гардероб. Делал с младшими уроки, бегал по ночам в аптеку, когда кто-то заболевал, вывозил их всем табором на пикники и даже несколько раз разорился на семейные ужины в ресторане. Нина знала, что для этого ему приходилось работать сверхурочно много смен, но так же видела, как для него важно сплотить семью и самому быть в семье. Их семье! Она с нежным удивлением наблюдала, как терпеливо он подбирал подход к Васе, несмотря на то, что тот любые попытки сближения воспринимал в штыки. Сын был настоящий ёжик, огрызающийся на любое родительское внимание или ласку. Но Женя не плюнул, не опустил руки. И вот уже порой они с сыном подолгу засиживались вечерами на кухне, вели какие-то разговоры, и Нина при этом всё реже слышала от Васи его коронное и возмущенно гнусавое: «Чё ты меня, бля, лечишь, старый!»

— Он уже третий день гуляет, — ответила она, вздохнув и разминая пальцами виски, — Думаешь… его проделки?

— Думаю, стоит с ним поговорить. Дети сами до такого бы не додумались. Если, конечно, исключить вероятность, что какой-то похожий на меня мужик в театральном костюме караулит наших детей в подворотнях.

Женя помолчал, а потом с мягкой проникновенностью добавил:

— Или вероятность, что я средь бела дня покидаю расположенный в сорока километрах от города объект и, нацепив на себя припрятанный за мусорными баками костюм Дракулы…, - он по-вампирски ощерился и поводил перед собой скрюченными пальцами.

Нина прыснула. Действительно, всё рассказанное ей теперь звучало глупо и нелепо. Быть может, Васька, привыкший быть единственным мужчиной в семье, так и не смирился с появлением Жени и придумал способ очернить его, в расчёте, что мать поверит и выгонит его. Выставил отчима этаким маньяком-извращенцем, а младшие по глупости или из страха перед старшим братом его поддержали. В пользу этой теории косвенно свидетельствовало и то, что сам Вася уже несколько дней где-то пропадал. Впрочем, это был не первый и, скорее всего, не последний его загул. Нина уже смирилась с сыновними гулянками. Жрать захочет — придёт.

— Не знаю, что и думать, — пробормотала она и, отщипнув от веточки виноградину, принялась катать её на ладони. Женя посчитал это за добрый знак и проникновенно ответил:

— Тебе надо думать о ребёнке, — он кивнул на ее живот, — И не вестись на провокации. Я не знаю, чем так насолил детям, что они решили избавиться от меня. Но если ты допускаешь, что…

Он поднялся, и Нина тут же испуганно ухватилась за его рукав, потянула обратно.

— Я просто боюсь за детей, — выдавила она с жалкой, молящей улыбкой, — Они все, как один… Даже Рита, а ей еще и двух нет…

— Меня тебе нечего бояться, — ответил Женя и погладил ее по голове, — Кажется, я доказал это упорными трудом и заботой.

— Да, но…

— Сейчас уже поздно. Послезавтра — суббота. Тогда мы соберёмся за нашим традиционным семейным завтраком и спокойно всё обсудим. И старшенький к тому времени проголодается. Если я в чем-то не прав перед детьми, то готов искупить вину внеочередной поездкой в лес на шашлыки.

Нина посмотрела на мужа и с благодарным облегчением улыбнулась.

Но в субботу у них не случилось обычного неспешного завтрака в кругу семьи. Женя был в СИЗО, дети на самообслуживании в ожидании, пока не приедут родственники, а Нина в больнице с угрозой преждевременных родов.

Мишка пропал. Пожилая воспитательница, едва пережив гипертонический криз, дала показания: ребенка из садика забрал отчим.