Творений нетленная сила (Секреты золотого руна)

Наталия Григорьевна Беляева ТВОРЕНИЙ НЕТЛЕННАЯ СИЛА (секреты золотого руна)

Из самой вечности от неведомых народов, из невиданных атлантид и невообразимо далеких времен катится клубок жизни. Древние верили, что его нити плетут три божества судьбы и участи. Греки поручили эту миссию Мойрам, римляне — Паркам. Но богини, как, кстати, многие из тех, кто распределяет жизненные радости, повели себя фривольно. Потому у одного клубок жизни разматывается как бы сам собой, другой вынужден неустанно тянуть нить, а у третьего она так запутана-перекручена, что судьба злее мачехи. И все же не козни упомянутых особ определяют след каждого из проходящих по Земле.

Когда-то, одарив его смекалкой и умом, мать и педагог, природа указала человеку пути и средства к существованию. Такой не мифической, осязаемой нитью стало ремесло. Одним из первых в человеческом обиходе появились прядение, вязание и ткачество.

Как уверяют историки, примерно десять тысячелетий назад где-то в Передней Азии и в других теплых краях, позднее и в Европе человек открыл для себя тайну рождения хлебного злака, льняного волокна, шерстяного волоса, нити шелкопряда. Возникшие земледелие и скотоводство быстро распространились по всем концам света. «С сельским хозяйством можно управляться без тонкостей, — объяснял древнеримский писатель и агроном Колумелла, — но оно не терпит глупости». Исследователи прошлого располагают убедительными свидетельствами того, сколь успешно действовал человек на этом поприще.

Мир прочно оперся на руку земледельца, пастуха, ткача и пряхи. Нить жизни оказалась связана с бороной и иглой. Можно только предполагать, какое множество людей вложили в дело талант, усердие и труд, если придуманное ими из века в век выдерживает суровый суд потомков. Мы смотрим на конструкцию печи, в античную эпоху служившую для мытья и окраски шерсти, и не удивляемся тому, что по древнему принципу — обезжириванием — шерстяное сырье обрабатывается и сегодня. Нынешним, по макушку начиненным информацией, нам порой невдомек, что на каком-то историческом отрезке судьба испытывала мастерового человека то одной жестокостью, то другой. На ассирийских глиняных барельефах застыли трагические эпизоды угона пленников и скота, то есть, кроме потери всего содеянного, побежденные лишались своих умельцев, мастеров. А древним афинянам сущее бедствие приносили волки, губя поголовье. В Афинах по природным условиям скотоводство было более развито, чем земледелие. Страна кормилась за счет стад. Так вот, царь Солон назначил вознаграждение в пять драхм всякому, кто принесет хищника, и даже за волчонка давал одну монету. Тогда на нее можно было купить овцу или медимн хлеба, вмещавший 52,5 л.

Это выглядело тем более царской милостью, что не только в Афинах, но и повсеместно деньги в расчетах применялись крайне редко, за все чаще расплачивались натурой — домашними животными. Богатство граждан, пишет Плутарх, заключалось в стадах овец и коз, почему в древнем Риме, например, имущество долгое время обозначалось словом «пекулиум» — от названия мелкого скота. И на своих первых монетах римляне изображали овцу, свинью или козу. Даже детям, как знак благополучия, они давали имена, производные от названий животных. Капрарий (капра — коза), Таврий (тавр — бык). Порций (поркус — свинья) и т. д.

Имущество, понятно, оберегалось законом. Клинопись судебника Древнего Двуречья пышет угрозами тамкару (торговому агенту) и шинкарке, дабы те не осмеливались покупать у раба шерсть или зерно.

К годам расцвета Вавилонского царства, оказывается, восходит профессия ветеринара — понадобилась специализация докторов на лечении домашнего скота. Они создали рецепты, позволявшие растить животных со здоровой, длинной шерстью, с эластичной кожей. Составы трав и минералов, этому способствовавшие, хранили как государственную тайну.

К распространению домашнего прядения, вязания и ткачества на территории Восточной Европы приложили руку скифские племена. По описаниям Геродота, посетившего Таврию, здешние жители, когда с неба начинали падать «колючие перья», «превращались в волков» — одевались в бараньи шкуры. Скифы водили овец, коз, коров, лошадей, птицу, использовали в хозяйстве шкуры, шерсть, пух, мясо и молоко. Почти в каждой крупной семье были свои пряхи и ткачи. Еще задолго до монгольского нашествия в Овруче, на Волыни, два столетия просуществовал промысел по изготовлению из розового шифера прясл (прясленей) — кружков-маховиков с отверстием в центре, которым утяжеляли веретена для более быстрого их вращения. Без этого инструмента не обходилась ни одна пряха и дорожила им наравне с самыми своими ценными украшениями. До шиферных люди пользовались пряслами из глины, прежде глиняными были и сами веретена. Овручскими изделиями русские мастера снабжали княжества от Одера до Волги.

Подобно чернозему в почве, накапливались человеческие знания о поведении растений и животных, свойствах тех и других служить материалом на нити, войлоки, плетеные изделия и ткани. Из чего только не пытались свивать нитку! Из жил животных, стеблей растений и их пухлявых семенных отростков, из гибких корешков и узких кожаных ремней и даже из верблюжьей бороды. В записках испанского солдата экспедиции Магеллана с восторгом рассказывается об искусных тканях, которые выделывали мексиканские женщины, вплетая в них перья птиц. На нашем континенте в дело шли лен, посконь, пенька, шерсть, пух и некоторые местные растения. Так, на Урале еще в прошлом веке пряли и вязали из пуха травы кипрей.

В Византии в десятом веке выходит сельскохозяйственная энциклопедия «Геопоники», в ней в том числе содержатся советы по выращиванию текстильного сырья, уходу за животными для получения шерсти, пуха, кожи, меха и многих продуктов питания. Там говорилось, к примеру, что козел никогда не покинет хозяина, если этому рогатому упрямцу отрежут бороду, а верблюд не шагнет из карима, если участок огорожен полуметровой глубины канавой. Впрочем, подобными наблюдениями изобиловала и практика других народов, пусть не всегда изложенная на бумаге. На Руси, допустим, составился календарь, отразивший круговорот дел, — месяцеслов. Всякому дню подобает работа своя. И вот вам правила, сроки, чтобы лучше ее исполнить — посеять, убрать, обмять и спрясть лен, состричь шерсть у овец и вычесать козий пух, очистить их и перепрясть в нити, наткать сукманины и полотна, да успеть выбелить пасмы и готовую льнянку на весеннем солнце и росах.

Наши предки часто следовали приметам наивным, скорее всего сохранившимся от языческих обрядов. Рациональным умом можно как угодно к этому отнестись, но, по всей вероятности, и сами исполнители действовали не столько из веры, сколько потому, что «не нами заведено». Так вот, если ненароком увидишь в окно, что бабы прядут, — воротись с дороги. Прясть на Гавриила, на масленицу и вообще но пятницам — занятие неблагодарное, работа не пойдет впрок. Под Новый год — еще грешнее. А в Благовещение даже один нечаянно брошенный взгляд почему-то именно на суровую пряжу грозит неприятностями. Тем, кто хочет приплода из белошерстных ягнят, в ночь под Новый год следует подпирать хлев с овцами метлой, а кому привлекательнее разношерстные двойнята — прислонить к двери вилы. В сочельник первый блин отнеси животине — убережешь от мора. Но вот клубки в этот день надобно мотать потуже — крепче капустные кочаны завьются летом. Весной ни в коем случае нельзя выгонять скотину первый раз в поле босым — волки доймут стадо. Длинные сосульки (капельники) сулят долгий лен, иначе говоря, добротное волокно. Но чтобы оно на стлище не запуталось, в вербное воскресенье связывают ноги филину или хотя бы опутывают соломой стойки изгороди. Нерадивая пряха, которая потому и в девках засиделась, неминуемо на том свете будет пасти козлов. Кто за невесту прядет, вяжет, шьет — помолодеет (хорошо бы!).

Ограничения в одних краях часто не совпадают с запретами в других. Но наряду с такими установлениями по сей день живы точные, выверенные опытом заметы вроде той, что буйный цвет рябины предрекает урожай льна, а капель на Евдокию (14 марта), — что скот наестся зеленями в первую неделю мая.

Дотошные этнографы полагают, что авторами подобных рекомендаций бывали лесники, пастухи, пчеловоды, землепашцы — жрецы в своем деле. Их профессиональные знания другие люди простодушно воспринимали как что-то сверхъестественное, колдовское, от потусторонних сил. Ведь общеизвестно было, что подопечным помогает их заступник — лесовой, во всем похожий на человека, только без бровей, который ходит распояской и — что тоже, наверное, важно, — левую ногу закидывает на правую.

Обновление жизни, таинства сотворения нити, полотна по всеобщему разумению тоже не могли свершиться без могущественного покровительства. И его находили. В Древней Греции, например, поначалу оберегал стада такой авторитетный бог, как Гермес, а всем рукоделием ведала дочь Зевса сама Афина. Но в какие-то более поздние времена на Олимпе, очевидно, произошла передача полномочий местным властным структурам. И в конце концов от слепого гнева солнечной короны животных и растения стали защищать отечественные святые. В России Власий присматривает за коровами, Аврамий и Анастасия — за овцами, Зосима и Савватей пекутся о пчелином довольстве, Параскева-пятница шефствует над льнищами, а Василий содействует росту шерсти и пуха.

Почти в каждой стране своих национальных наперстников божественного происхождения обрели чесальщики шерсти, пряхи, войлочники, холщевники, шаповалы, сукноделы, ткачи, чулочники и другой рукодельный люд. На покровителей надеялись, да и сами не плошали. Обучались делу сызмала и достигали его вершин. Как об обыденном явлении в этнографическом отчете конца прошлого века говорилось о 107-летней женщине из вологодского села, которая пряла, будучи совсем слепой. У самих мастеров появилась власть сродни божественной. Это — живая сила творений, в которых, как нити, переплелись энергия души и художественный вкус, тонкие навыки и упорство, гордость своим умением и мечта превзойти то, что уже завершено. Талант парит над временем, удерживая от забвения плоды мастерства. Тут отступили и всемогущие Мойры, или как их там, произвольно распоряжавшиеся и людским уделом, и судьбами небожителей.

Изготовление даже давно освоенного, насущного, без вычуров, сопровождается неустанной работой души, совершенствованием ремесла. И такая деятельность влияет на все мироощущение человека. Сформировался обширный пласт литературных произведений из песен, загадок, басен, сказок, колядок, игр, пословиц, считалок, танцевальных и обрядовых припевок. Деловая и житейская лексика пополнились точным и образным словом, расширяющим значение простых, привычных понятий. Кроме льна обычного, обнаружился еще горный — асбест, дикий — травы медуницы, сорочий или сорочья пряжа — повилика. А кто слышал про лягушачий шелк? Да все, это же тина. Типичный пример многозначности — слово «баран». Им стали называть и древнее стенобитное орудие — окованное с конца бревно, которым бьют, раскачивая на весу, и нос судна, и пень, и мельничий рычаг для подвески жерновов, и задвижку печной вьюшки и пр. и пр. «Барашек» объединяет свою цепь образов, одновременно означает огниво, курчавую волну, почки не ветле, вербе или раките. «Подчищать барашка» — бриться, «барашек в бумажке» — взятка, «баранья голова» — глупец. Список этот может быть продолжен еще и еще.

Меткое словцо подчас скажет о народе больше, чем какие-то иные сведения. В нашу речь вошли устойчивые словосочетания, которые отражают определенные явления жизни: ловец старых овец (человек бывалый), хвост веретеном (щеголь во фраке), небо с овчинку (и так понятно), коза в сарафане (выскочка), репей в шерсти (назола), козла драть (петь фальшиво), шерстить (быть ко двору). А Сидорова коза? Досталось же ей, коли поминают то и дело.

При живом уме шутку сморозить — что воды напиться. Нет-нет да и услышишь: тот козла подковал, у тех курочка объягнилась, этот в ниткоплуты (то бишь в ткачи) подался. Юную модницу пугают тем, что она чулки отморозит. Причем застывшими языковые формы только кажутся. Как-то в «Пионерскую правду» одна школьница сообщила, что ее мать десять лет была дояркой, а потом стала… овчаркой. Корреспондентка не имела в виду чего-то обидного или предосудительного, просто так принято изъясняться в их местности.

И что там смеяться или негодовать над безымянной неумехой. В род и в потомство калужане прихватили притчу, как они в соложенном (подсахаренном) тесте козла утопили. С романовцами другой получился казус — пряча, барана в зыбке закачали. А тихвинцы козу додумались на колокольню тащить. Не то что ржевцы. Те ее пряником потчевали. Должно быть, брянскую — проныру из проныр.

Размышления о животном и растительном мире рождают сентенции, наставления приводят к глубоким философским обобщениям. И впрямь — у семи пастухов не стадо. Не прикидывайся овцой — волк съест. За безручье по голове не погладят. Две бараньи головы в одном котле не поладят. Дай волю, так крестьянская овца натореет не хуже боярской козы. С такими суждениями рядом наша всегдашняя вера в лучшее: отольются волку овечьи слезы.

Домашние животные так долго сопровождают человека в его истории, что следы этого встречаются на каждом шагу. Об именах собственных упоминалось. О многом говорят географические названия. Между Норвегией и Исландией лежат Фарерские (то есть овечьи) острова. На Апеннинах памяти Ромула, основателя Рима, ходят поклоняться на Каприйские болота. Так или иначе, на общение с живым миром природы, давний человеческий промысел указывают наиболее крупные произведения мировой литературы. Герой «Одиссеи» со товарищи, помнится, выбрался из пещеры Циклопа, ухватившись за брюхо баранов. Драматические события, случившиеся в испанской провинции, Лопе де Вега вынес к «Фуэнте овехуна» (овечьему источнику). А Рабле в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» пересказывает легенду о Панурге. Плывя на корабле, тот поссорился с купцом, который вез овечье стадо. Панург купил у обидчика одну овцу и швырнул за борт. Получилось — отнял всех: остальные попрыгали следом и утонули.

Как в самом себе, человек и в животных видит то, что ему хочется, приписав каждому особый характер. Можно сказать, слово «козел» почти равноценно ругательству. Овца же — символ жертвенности и смирения. Между тем как раз она не единожды оказывалась в центре событий, поворотных в судьбе человечества. Пресытившись туалетами из льняного полотна, средневековая Европа открыла прелести тканей из овечьей шерсти. Лорды и владельцы феодов, придворные дамы и государственные мужи выворачивали кошельки на покупку привозного сукна. Выпуск льна пошел на убыль, повсюду застучали сукновальные машины. Тогда говорили, что овца победила лен.

Эта же волна докатилась до нашего отечества. Выделке сукна еще только учились. Наезжавшие на Русь иностранцы в своих записках восторгаются тем, что у великих князей были целые улицы кладовых с суконной одеждой. Модными нарядами правители жаловали храбрых и любимых ратников. Остальным иногда выдавали вещи напрокат. Если дворянин, щеголяя, причинял этому княжескому имуществу какой-либо вред, например пачкал, то потом его вынуждали раскошеливаться. За вторично допущенную небрежность штрафом уж было не отделаться, виновник получал кнутом. Несколько столетий, до самого Петрова времени богатые и знатные женщины на Руси наряжались сразу в три платья. Если которая оделась в одно, говорит историк, это приписывали ее неблагопристойности и бесчестию.

Спустя четыре-пять веков овца вновь сделалась виновницей драмы. Началось в Англии и перекинулось в Европу огораживание. У сотен тысяч крестьян отняли землю под овечьи пастбища. На сей раз овцы «съели» людей.

И в древности и в нашу эпоху эти животные невольно влияли на исход войн или на их характер. Известно, что А. Македонский взял в поход в Индию 120 тысяч пехотинцев и 15 тысяч всадников. Три четверти войска полководец потерял не только в сражениях. Воины гибли от скверной пищи и голода, не могли есть зловонное мясо тамошних овец, которым на корм давали рыбу. В последние десятилетия время от времени наш континент сотрясают то «бараньи» войны — экономические стычки производителей доморощенного мяса и более дешевого привозного, то «шерстяные». Как видно, интересы пастуха и барана не совпадают, не получается, чтобы целы были и овцы и волки.

Старинная заповедь гласит, что надо отделять овец от козлищ, как полезное от вредного. Овцу противопоставляют козе извечно. И предубеждение не сломлено до сих пор. Козла числят бесовой родней, будто бы его рога, хвост и ноги — атрибуты дьявола. В сознании некоторых людей укоренилась мысль о том, что всякая ветвь, козой откусанная, должна засохнуть, а козье молоко отрицательно действует на нервную систему. К тому же с молоком-де и строптивый козий характер передается человеку.

В действительности и коза и овца с одинаковым успехом способны, как косилки, выбрить луг, вчистую выщипать траву на пастбище, что в горных районах довершает облысение и усиливает эрозию склонов. Козу дискредитировало ее пристрастие к древесным растениям. Вред плодовым деревьям и потравы в лесах вооружили против нее лесников и земледельцев. Рассказывают, что Наполеон III спросил управителя одного из округов, чем помочь. «О, ваше величество, — воскликнул тот, — избавьте нас от коз!» Но все решается куда проще. Козе нужно стойло или загон, где она, между прочим, чувствует себя превосходно и дает максимум дохода. При таком способе содержания молодые побеги садов находятся в полной безопасности и до них не добираются злополучные козьи зубы. По бургонскому преданию, кстати, как раз этим зубам люди обязаны открытием кофейного дерева и свойства виноградной лозы обильно плодоносить после ее обрезки. Уж не за обиду ли своих до ужаса пугает прохожих добродушный козлиный бог Пан?..

Утрата народного опыта во всем, из чего складывается искусство «нити вити и ткати», стала бы потерей большей, чем истощение природных кладовых, любая территориальная или духовная экспансия. Коснувшись бесконечно широкой темы, автор делает скромную попытку рассказать в первой части о том, что значит качественная шерсть и как ее получают, а в дальнейшем — о домашнем прядении и ткачестве.