Твоя далекая звезда (Отпуск в тридевятом царстве) (СИ)

Глава 32

Капитан очнулся оттого, что кто-то пытался его поднять. Было холодно, адски холодно. Люди шепотом переговаривались в темноте.

— Этот тоже живой.

— Клади с краю. Да тихо ты, заметят.

От резкой боли в ране рассудок Олквина снова померк. Потом капитан лишь смутно чувствовал, как волокуша под ним долго тряслась на ухабах, как его куда-то переносили. Чьи-то ловкие и осторожные руки извлекали наконечник стрелы и обрабатывали рану, и те же руки обтирали его лицо влажной тряпицей, когда он метался в горячке. Бенвор снова и снова звал Джелайну — и иногда ему казалось, что она отвечает, что она опять рядом.

Сознание вернулось внезапно. Некоторое время Олквин разглядывал закопченный свод незнакомой землянки, тлеющий очаг и собственные исхудавшие руки. Он коснулся груди — рана была перевязана, но не туго, значит, кровотечения уже нет. Боли не было, только дикая слабость. Юноша пытался вспомнить, как он попал сюда, но в голове творилось что-то странное. Он отчетливо, в деталях, помнил, как участвовал в бою на границе… но ведь он не был тогда ранен и откуда-то точно знал, что с тех прошло три года. Что же случилось теперь? Но то, что было совсем недавно, будто скрылось глубоко под водой, и никак не хотело показываться наружу. Беспокойное ощущение, будто он забыл что-то важное, что обязательно надо вспомнить, пришлось пока задвинуть подальше.

Бенвору было зябко даже под толстым одеялом, очень хотелось есть и пить. Он огляделся и на грубо сколоченном табурете возле постели увидел медную миску. Протянув руку, капитан попытался взять ее и посмотреть, что внутри, но его подвели ослабевшие пальцы. Миска ударилась о земляной пол, расплескав воду с тонкими скорлупками льда.

Вошел человек, закутанный так, что и лица было не разглядеть. Он приблизился к ложу, и в мутном, дрожащем свете скверной свечи Олквин с трудом признал Танбика.

— О, наконец-то! — обрадованно воскликнул знахарь. — Вы пришли в себя, милорд.

Танбик засуетился, разматывая свои одежды, поднимая упавшую миску, поправляя одеяло и раздувая почти погасший очаг.

— Такой мороз на улице, — сетовал он, подбрасывая дрова. — Пока разбил полынью, все прогорело. Хоть не отходи.

Под усталыми глазами Танбика залегли черные круги, выдававшие бессонные ночи. Решив отложить расспросы на потом, Бенвор попросил воды. Знахарь дал ему напиться и принес котелок. Из-под неплотно прижатой крышки плыл сказочный мясной аромат, от которого у капитана мигом потекли слюнки.

— Это хорошо, что вы кушать захотели, — с довольным видом произнес Танбик. — Значит, выздоравливаете.

— Я не могу ничего вспомнить, — пожаловался Бенвор. — Что со мной произошло?

Помявшись, знахарь начал рассказывать о нападении бангийцев и об осаде. Будто тонкие струйки стали просачиваться сквозь плотину, и толща мутной воды, заслонявшая в голове капитана недавние события, всколыхнулась и пошла на убыль. И то, что открывалось взгляду, было страшно.

— Сентин сожгли дотла, — безжизненно подытожил Танбик. — Все, кто остался внутри, были убиты. Когда стемнело, несколько крестьян вышли из леса и подобрали снаружи стен троих выживших. Хорошо, что вас принесли прямо ко мне. Чуть не опоздали.

На последней фразе что-то дрогнуло в смутных воспоминаниях Олквина, и нехорошо кольнуло в сердце. Кто-то уже говорил подобные слова… кажется, на другом языке… но в этой ли жизни?

— Я спрашивал… про леди, — еле слышно добавил Танбик, — а они сказали, что подбирали только живых, наощупь.

Бенвор стиснул зубы и зажмурился. Казалось, какой-то нерв до боли натянулся внутри, не давая даже вдохнуть.

Джелайна…

Плотину сорвало. Воспоминания обрушились все разом, снова сбив его, сломав, втоптав в грязный талый снег у полыхающих стен Сентина. Скорчившись на разворошенной постели, Бенвор уже ничего не видел, не слышал, и будто издалека чувствовал лишь, как Танбик приподнял его за плечи, не давая делать резких движений и неловко баюкал, словно рыдающего маленького мальчика.

Знахарь долго сидел рядом, не отпуская его и не говоря ни слова, лишь шмыгал носом, часто моргая. Семь лет тому назад только что осиротевший монастырский воспитанник из-за глупого приказа ныне покойного командира сразу попал в серьезное сражение. Хвала Господу и спасибо увечному сержанту, обучавшему мальчишек в стенах обители — Бенвор вышел из боя с одними царапинами и синяками, но от шока не мог нормально спать, пока этого не заметил ходивший за ранеными невольник-друид… А год спустя Олквин выкупил его у Шейдона, некогда пленившего знахаря в походе на дикие северные земли. С тех пор Танбик жил в Локо на правах свободного лекаря, и легко было верить, что так будет всегда…

Когда Бенвор, опустошенный и обессиленный, слегка успокоился, Танбик заставил его лечь. Вынеся котелок, знахарь вернулся с ворохом чистого тряпья, прихватил плошку с целебной мазью и размотал повязку на груди капитана.

— Вы теперь красавец хоть куда, — произнес он, снимая измятые старые бинты. — Наконечник оказался зазубренным, пришлось ковырять ножом. Мясо висело лохмотьями, я немного подштопал края.

Опустив взгляд, Бенвор пораженно уставился на начавшую заживать рану. Танбик пощупал красноватую припухшую кожу вокруг бугорчатых рубцов, удовлетворенно кивнул, но потом снова нахмурился.

— Теперь на всю жизнь останется выпуклый шрам, похожий на звезду, — безрадостно констатировал он и тихо добавил: — Даже будь у меня под рукой все нужные снадобья, свести такие следы под силу разве что настоящему колдуну.

Шрам, похожий на звезду… Олквину начало казаться, что он сходит с ума. Разве могут двойники повторять одну и ту же судьбу с такой точностью?

Уже назавтра Бенвор поднялся на ноги, и знахарь ничуть не сомневался, что бывший капитан скоро опять возьмет в руки меч. Вот только самому бывшему капитану этого уже не хотелось.

— Зачем, Танбик? — безучастно спрашивал он. — Кому это нужно?

— Рано ставить на себе крест, милорд, — убеждал его знахарь. — Жизнь еще не кончена.

— А что хорошего осталось в жизни? — мрачно поинтересовался Олквин. — Мое войско уничтожено, друзья лежат в земле, дом превратился в руины, жены больше нет, и я никогда не смогу стать прежним. Мне незачем жить, Танбик. Ты зря меня вылечил.

— Ладно, — не стал спорить знахарь. — Надо убираться отсюда подальше. Все еще неспокойно, королевские отряды иногда прочесывают лес. Землянка неплохо замаскирована, но мы все равно постоянно рискуем. До сих пор меня удерживали на месте только сильные морозы и ваша рана. Скоро будут оттепели, можно попробовать перебраться в Жомеросуин. В крестьянской одежде мы не будем бросаться в глаза, многие селяне уходят в соседнее королевство. Прибьемся к обозам беженцев и перейдем границу. Мы всегда сможем найти себе пропитание — лекарь и опытный солдат, оба грамотные…

— Это не выход, — перебил его пылкую речь Бенвор, качая головой. — Если все и правда обстоит так, как ты говоришь, в Жомеросуине тоже некуда податься.

— Тогда пойдем еще дальше! — не унимался Танбик. — Сядем на какой-нибудь корабль, уплывем в дальние земли. Морская блокада, говорят, снята — у Альберонта с Жомеросуином все честь по чести.

— Да кто возьмет нас на корабль? Откуда достать столько денег?

— Будем работать! На кораблях всегда много работы.

Олквин с трудом подавил смех.

— Танбик, дружище, напомни мне, когда это ты занимался тяжелым трудом? Колка дров не считается, это безделица по сравнению с веслом галеры.

Тот сконфуженно опустил голову. Ему нечего было возразить — стихией знахаря всегда оставались лишь книги, травы и аптекарские принадлежности.

— Я выкопал эту землянку! — заявил он, просияв. — Зимой, между прочим, в мерзлой земле!

Бенвор все-таки не выдержал и рассмеялся.

— Уговорил, — прохрипел он, держась за грудь. — Оклемаюсь немного, и подадимся на запад.

Утром Бенвор с помощью Танбика смог выйти на свежий воздух. Оказалось, что знахарь жил в лесу у реки, недалеко от разрушенного Сентина. Стояли сильные холода, и Танбику приходилось каждое утро заново пробивать полынью. Ожидая его, Олквин сидел на пороге землянки, с жадностью вдыхая морозный воздух. После того, как он очнулся, рана стала заживать очень быстро. Молодость и богатырское здоровье брали свое.

Внимание капитана привлек скрип снега со стороны леса. Кто-то шагал прямо к землянке. Бенвор занервничал. Конечно, сам он мог спрятаться, но как быть другу, который сейчас, не подозревая ни о чем, бойко звенел топором по льду реки?

Олквин отступил в землянку, нащупал у входа дубинку и высунулся наружу. Какой-то человек с заплечным мешком на спине стоял на берегу, высматривая Танбика.

— Эй, ты! — позвал Бенвор. Пришлый обернулся, и оказался Микасом.

— Милорд! — радостно воскликнул он, всплескивая руками и бросаясь навстречу Олквину. — Как же я рад снова видеть вас в добром здравии!

Бенвор порывисто обнял старого писаря. Тот прослезился и все время повторял: «ну, вот и хорошо, вот и слава богу». Вернувшийся Танбик принял у старика мешок, пахнущий свежим монастырским хлебом.

— Он сюда уже наведывался, все ждал, когда вы придете в себя. Как видите, капитан, не все лежат в земле. Микас, старый проныра, уцелел, и прячется в обители.

Писарь скорбно вздохнул.

— Из ваших крестьян половина убежала в Жомеросуин. Что сталось с остальными — никто не знает.

— Мы тоже уходим, Микас, — сказал знахарь. — Поплывем за море, в дальние земли. Ты с нами?

— Да вы что?! — писарь схватился за голову. — Куда? Где нас ждут?

Бенвор грустно улыбнулся.

— Нас теперь нигде не ждут. Но Джелайна часто рассказывала мне о дальних странах. Там у земли нет края, горы достают до неба, и живет столько разных народов…

— А она-то откуда знает об этом? — удивленно перебил Танбик и, смешавшись, поправился: — То есть, знала…

— Она знала о многом, — тихо ответил Олквин. После долгой паузы он вздохнул и попросил: — Мне бы хотелось сходить к городу. Посмотреть, что там осталось.

— Зачем, милорд? Тела убитых бангийцы давно похоронили сами. Сентин теперь — гиблое место. Вороны и крысы, пожирающие остатки припасов в разрушенных складах — вот все его население.

Олквин был непреклонен.

Над заснеженными развалинами крепости стояла тишина, нарушаемая лишь ветром, потрескиванием промерзших сосен и редким карканьем ворон, обсевших уцелевшие куски стен. Сейчас, укрытое сугробами, поле боя выглядело чистым и безмятежным. Ничто не напоминало о том, что творилось здесь всего три недели назад.

Бенвор обошел развалины вдоль обугленных пеньков частокола, осторожно перешагивая через черные обломки. Засеки сгорели, и ров замело, но капитан мгновенно узнал то самое место. Вглядываясь в присыпанную снегом свалку, Олквин сделал несколько шагов и наступил на треснувший щит с выщербленным краем. Отпустив плечо Микаса, Бенвор опустился на колени, разгреб руками снег и откопал смерзшуюся кольчугу, нанизанную на шершавое древко.

— Что это, милорд? — присев рядом, спросил писарь.

— Джелайну забрали, — объяснил ему Олквин. — Проекция стерлась, а это осталось.

Микас понимающе кивнул, но потом разглядел все как следует и охнул.

— Живую хоть забрали, или нет?

— Даже не знаю, — прошептал Бенвор. — Кажется, еще да.

Он снова принялся ворошить снег и, наконец, наткнулся на то, что искал. Кольцо с зеленым камнем казалось холоднее льда. Юноша зажал его в ладонях, словно пытаясь согреть.

— Ну, тогда, может, еще вернется? — нерешительно предположил Микас.

— Если бы могла, она бы сделала это сразу же, — покачал головой Бенвор. — Не оставляя меня в неведении. И дожидаться, пока меня тут добьют, тоже не стала бы, что-нибудь придумала.

Микас промолчал, но в воздухе так и повисло невысказанное опасение, что рейдеры пришли слишком поздно.

— Ей следовало послушаться, когда я велел уходить, — выдавил Олквин, не замечая, как по лицу катятся слезы. — А мне надо было послушать ее еще накануне.

— Никто не может знать наперед все, что с ним случится, милорд, — пробормотал писарь. — Смиритесь с этим и живите дальше.

Путь в соседнее королевство занял две недели. Приходилось тайком пробираться по лесу, стараясь не выходить на дороги, и пережидать любых проезжих. На обозы с беженцами нападали королевские солдаты и возвращали крестьян новым хозяевам земель, и чем ближе была граница, тем активнее шла охота за желающими покинуть растерзанный войной Хорверолл. В самом Жомеросуине тоже процветала ловля перебежчиков. Повсюду шныряли небольшие отряды солдат и глашатаи, которые неустанно грозили местному населению штрафами за укрывательство беженцев и наем их на работу, а также сулили награду за их выдачу хорверским властям.

Суонесс был крупным портовым городом, у которого после снятия блокады словно открылось второе дыхание. Уплыть куда-нибудь с неожиданно ставшего тесным острова проще всего было именно отсюда. Друзьям удалось найти галеру, идущую в Лувеньон. Осталось только не попасться солдатам до отплытия.

Глашатаи повсюду зачитывали «черный список» людей, разыскиваемых Альберонтом, и как-то раз до слуха Олквина донеслось его собственное имя. Микас пошел за солдатами до площади, а вернувшись, подтвердил — да, капитана тоже ищут среди живых. Бенвор немедля остриг себе волосы — иначе при досмотре в нем опознали бы человека знатного происхождения, ведь искали именно среди знати. Но вот замаскировать яркую внешность юноши было почти невозможно, а глашатаи охотно называли приметы разыскиваемых. Только измазав лицо грязью, Бенвор рискнул отправиться на пристань.

Возле причала стояла маленькая очередь из желающих наняться на галеру. Постоянно оглядываясь по сторонам, друзья присоединились к ним. Простуженный шкипер спрашивал имена, сверялся с «черным списком» и записывал всех на дощечку. Танбик встал первым и, когда подошла очередь, спокойно назвался — уж его-то никто не искал. Олквин машинально коснулся груди. Знахарь давно перестал делать повязки, оставляя заживающую рану подсыхать самостоятельно. Но чесалась она невыносимо.

— Следующий! — позвал помощник шкипера. — Как тебя зовут? Чего застыл? Как зовут, говорю?

Бенвор поднял глаза и четко выговорил:

— Чарльз Уокер.

Стоявший за его спиной Микас громко икнул от неожиданности. Шкипер вытер рукавом нос и принялся записывать.

— Что умеешь?

— Обучен воевать, — начал Олквин. — Могу и грести, и еду готовить…

— Сойдет, — перебил шкипер.

— Проходи, не стой, — рявкнул на Бенвора помощник. — Следующий!

Микаса на галеру не взяли, да он и не стремился, отправившись в Жомеросуин лишь затем, чтобы знать, что с друзьями все будет в порядке. Догнав отошедшего от причала Бенвора, он испуганно зашептал:

— Теперь я точно начну сомневаться в вашем рассудке.

— Чем тебе не нравится мое новое имя? — с вызовом спросил Олквин. Писарь смешался.

— Дело не в самом имени, а в том, что его уже кое-кто носит. И этот кое-кто, похоже, до самой смерти не будет давать вам покоя.

Бенвор молча отвернулся. Микас вздохнул.

— Милорд, леди Джелайна вернулась домой. Для нашего мира она все равно что мертва. Я знаю, что вам тяжело, но не тревожьте ее память.

Юноша плотнее завернулся в теплый плащ. Подошедший Танбик нахмурился и коснулся его лба.

— Жара нет, да и не должно быть, а вы постоянно мерзнете, — озабоченно заметил он.

— Не обращай внимания, — отмахнулся Бенвор. — Мне теперь все время холодно. Всегда.

И все же уплыть на материк Олквину не удалось. Когда команду созвали на галеру, у сходней появился отряд хорверских солдат, тщательно проверяющий всех нанятых. Успевший подняться на борт Танбик расстроено смотрел оттуда на друзей, опасливо прячущихся среди наводнившей пристань толпы. Галера отчалила, увозя его в дальние страны, а Микасу и Бенвору пришлось срочно уходить из Суонесса — внезапное оживление глашатаев в порту стало очень подозрительным. Почти месяц капитан и писарь мыкались вдоль побережья, заходя в каждый город в поисках любой работы и места на галере, и всякий раз натыкались на ищеек. Вдобавок ко всему Олквина, похоже, все-таки кто-то опознал, и пришлось спешно уходить вглубь страны. Вскоре стало ясно, что деваться в переполненном беженцами Жомеросуине действительно некуда, и с наступлением весны двое скитальцев двинулись назад, в родной Хорверолл.

Настоятель Бовейн чинно сложил пухлые пальцы на объемистом животе.

— Ты очень рискуешь, сын мой, разгуливая рядом со своими бывшими землями.

— Наоборот, святой отец, — возразил Бенвор. — Вряд ли меня станут искать в этих краях.

— Ищут повсюду, — проворчал настоятель. — Ты знаешь, что за головы беглых мятежников дают награду?

Олквин кивнул. Потому-то он и пришел с Микасом в обитель Кампа — несмотря на всячески подчеркиваемое уединение от мирских дел, здешние обитатели удивительным образом всегда бывали в курсе всех событий в королевстве. А Бенвору сейчас очень нужны были последние новости.

— Ты и твоя жена до сих пор считаетесь выжившими в битве при Сентине, — сообщил отец Бовейн.

— Даже так? — процедил Бенвор, судорожно гадая, откуда ищейки могли пронюхать о Джелайне. Настоятель развел руками.

— Ведь ваши тела так и не были найдены. Поговаривали, что крестьяне сразу же тайно похоронили вас обоих, чтобы уберечь от поругания. Но этому мало кто поверил.

Настоятель наклонился к нему и понизил голос.

— За леди Олквин король назначил награду втрое большую, чем за тебя, — сообщил он и веско уточнил: — За поимку ее живой.

— Это еще почему? — насторожился Бенвор. Отец Бовейн чуть помедлил.

— Говорят, выживший королевский офицер в начале боя узнал руку сабельника, перебившего осенью половину стражи Сэмплена, — многозначительно уставившись на капитана, произнес он и нетерпеливо поерзал, очевидно, ожидая захватывающих пояснений. У Олквина отлегло от сердца. Он-то предполагал кое-что другое, похуже. Сделав вид, что не замечает, как настоятель пытается поймать его взгляд, Бенвор спросил:

— Святой отец, вы не слышали, что сталось с моим братом?

— Про него, к сожалению, ничего не знаю, — разочаровал его отец Бовейн и доверительно прибавил: — А жену спрячь получше. Может, тебя самого до сих пор не схватили только затем, чтобы ты их к ней привел.

Как всякий раз при упоминании Джелайны, на Бенвора снова нахлынула тоска. Ссутулившись, он прошептал:

— Пусть ищут сколько угодно. Она… Ее больше нет.

Настоятель повздыхал, покачал головой и пробормотал под нос длинную неразборчивую молитву.

— Не убивайся так, сын мой, — попытался он утешить юношу. — Она теперь в другом мире, куда лучшем, чем этот.

Бенвор отвернулся, надеясь, что его унылый смешок сойдет за сдерживаемые рыдания.

— Вы правы, святой отец, — еле слышно выдавил он. — Даже не представляете, как вы правы.

Выдержав приличествующую траурную паузу, отец Бовейн снова принял важный вид.

— Ты ведь пришел сюда не только за новостями, верно?

— Да, — неохотно ответил капитан. После всего услышанного он уже и сам понял, что ему наверняка откажут, но все же попросил: — Я надеялся найти здесь пристанище. Хотя бы на первое время, пока уляжется суета.

Как он и ожидал, настоятель тотчас покачал головой.

— Увы, сын мой, тебе нельзя у нас остаться. Это не постоялый двор, здесь не живут просто так.

— Но Микас-то живет! Я тоже могу переписывать книги, и работать наравне с братией.

— Нет, нет. Микас — старик, а ты… Ну, разве что примешь монашеский постриг, — протянул отец Бовейн. Бенвор растерянно замолк. Такого поворота он не ожидал. Настоятель усмехнулся и выразительно поскреб ногтями аккуратную тонзуру на макушке.

— Если это единственный выход… — нерешительно начал Олквин. — В конце концов, служить Господу — не самый худший удел.

Отец Бовейн хлопнул ладонями по коленям.

— Ты — и служить Господу?! С твоей-то гордыней? Или с тех пор, как ты покинул эти стены, в тебе добавилось смирения? Что-то не похоже.

Бенвор опустил голову. Настоятель вздохнул.

— Я понимаю, каково тебе сейчас. Овдоветь в молодости — это тяжко, но все люди когда-нибудь умирают. Господь посылает тебе испытания…

— Хватит, святой отец, — оборвал его Олквин. — Он все время мне что-нибудь посылает. Я уже начинаю привыкать терять всех близких мне людей.

— Никакого смирения, — задумчиво констатировал настоятель. — Да и будь оно… Что ты можешь принести в дар дому божьему? У тебя ничего нет, никакого имущества.

На это Бенвору было нечего возразить. Монастырь не принимал к себе даром — что воспитанников на обучение, что новых послушников.

— К тому же, — продолжил отец Бовейн, — ты значишься в «черном списке» короля. Если о тебе узнают, нам всем несдобровать. Даже если никто не придет сюда искать — не забывай, твоя голова оценена золотом. Сам я, конечно, буду молчать, но не могу поручиться, что вся братия окажется столь же бескорыстной. Не надо вводить их в искушение.

— Понимаю, — пробормотал капитан. — Простите, святой отец, за причиненное беспокойство.

— Никто не выгоняет тебя в лес на ночь глядя, — тут же спохватился настоятель. — Завтра будет новый день, и Господь обязательно пошлет тебе надежду. Сегодня можешь переночевать здесь. У Микаса хватит места.

Бенвор кивнул. Светиться перед остальными обитателями Кампа ему и правда не стоило.

— Благодарю, святой отец. Не сомневайтесь — на рассвете я покину эти стены.

В крошечной келье горела одинокая свеча, тускло освещая деревянное распятие на стене, узкое ложе в углу и низкий стол, весь заваленный исписанными пергаментами.

— И куда вы теперь пойдете, милорд? — расстроенно спросил писарь.

— Не знаю, Микас, — печально ответил Бенвор. — Попробую добраться до Олквинау…

— Только этого не хватало! — испугался старик. — Уж там-то вас точно будут поджидать.

— Я должен узнать, что с Ланайоном.

— А что с ним может быть? Либо присягнул и прощен, либо давно похоронен. В любом случае вам в родовой замок лучше не соваться.

— Тогда больше некуда, — тихо произнес капитан.

— Ложитесь-ка спать, милорд, — засуетился Микас. — Кто знает, когда вам еще доведется ночевать под крышей? За меня не беспокойтесь — я постоянно работаю ночами, привык уже. Все равно бессонница, а свечи здесь и днем приходится жечь.

Устроив Бенвора на своей жесткой постели, старик сел за стол, открыл чернильницу и принялся старательно переписывать один из пергаментов. Вскоре дыхание юноши выровнялось. Оглянувшись и прислушавшись, Микас поднялся и на цыпочках прокрался в дальний угол кельи. Встав на колени, он осторожно, стараясь не шуметь, вытащил из стены камень, пошарил рукой в отверстии и извлек наружу тугой сверток. Вернувшись к столу, писарь развязал тряпицу и развернул на столе пачку сшитых листов. Открыв последний, Микас сел и стал что-то добавлять внизу убористо исписанной страницы. Вскоре к пачке добавился новый лист, и старик продолжил увлеченно писать, еле успевая макать перо в чернила.

Бенвору снова снился один и тот же кошмар. Горели стены, кричали люди, со всех сторон летели стрелы и копья… Он проснулся раньше, чем случилось самое страшное, но сердце все равно тревожно колотилось, отдаваясь тупой болью. Поежившись от уже привычного ломящего озноба, Олквин сел и завернулся в колючее одеяло. Услышав шорох, сгорбившийся за столом Микас обернулся.

— Что это вы не спите, милорд? — заискивающе поинтересовался он. Бенвор встряхнул головой и встал.

— Кошмары. У тебя окошко открывается?

Вскочив, писарь распахнул маленькую раму, и в душную келью ворвался свежий весенний ветер. Юноша почти высунулся наружу. Было новолуние, густо усыпанное звездами небо предвещало назавтра солнечный день.

Услышав за спиной шум, Бенвор оглянулся. Микас торопливо заталкивал что-то в дыру в стене.

— Что это там у тебя? — полюбопытствовал Олквин.

— Ничего, милорд, — неестественно-тонким голосом поспешно отозвался писарь. Бенвор подошел и потянул за тряпку. Микас вцепился и не отпускал.

— Покажи, — велел юноша. — Что ты от меня прячешь?

— Это не от вас! — взмолился старик. — Прошу, не надо!

После короткой борьбы сверток достался капитану. Микас жалобно кряхтел и цеплялся за рукава Бенвора, мешая ему развернуть рукопись. Даже попытался опрокинуть на нее свечу. Олквин поймал пламя рукой, зашипел, обжегшись, и отвесил Микасу легкую затрещину.

— Строчишь доносы ищейкам, старый пень? — разозлился он. — Я же вижу, там повсюду мелькает мое имя!

— Нет, милорд! — вскричал тот, падая на колени. — Я никогда бы не предал вас! Это не доносы!

Бенвор оттолкнул его, зажег новую свечу и принялся разлеплять склеенные воском листы. Микас тихо скулил, съежившись на земляном полу.

— Умоляю вас, милорд, — снова завел он. — Не читайте этого. Мне так стыдно…

— Почему?.. — начал Олквин и, вглядевшись в аккуратный текст, воскликнул: — Тут про Джелайну!

Микас обхватил его сапог и завыл в голос.

— Милорд! Пощадите старика! Вы запретили мне говорить, и я подчинился. Молчал об этом даже на исповеди! Но это же невозможно — держать в себе такое! Я записывал — и облегчал душу. Простите меня!

Бенвор бережно переворачивал исписанные до хруста страницы, поражаясь подробности изложения. У Микаса оказалась удивительно цепкая память и на редкость понятливый ум. Не разбираясь в некоторых вещах, он попросту записывал, как есть. Слова из далекого будущего, выведенные чернилами на желтом пергаменте, в транскрипции с чужого языка смотрелись чудаковато среди цветистого, полного традиционных высокопарных эпитетов повествования об удивительной гостье из «ордена странников средь миров и времен». Вчитываясь, Олквин изумлялся тому, как точно писарю удалось передать то незабываемое ощущение судьбоносности с виду обычного августовского вечера, и при том не упустить ничего важного.

Чувствуя, как его всего трясет, Бенвор бережно пролистал до конца. Здесь было отражено почти все, что произошло за минувшие полтора года. Чернила на последних страницах были совсем свежими. Рукопись обрывалась на сегодняшнем визите Бенвора к настоятелю. Юношу снова охватило недавнее состояние безысходности.

— Микас, — хрипло позвал он. — Друг мой, у тебя настоящий талант. Прости за то, что ударил. Я и предположить не мог, что ты все так хорошо понимаешь.

Старик стоял рядом, виновато опустив голову.

— Милорд, я знаю, что мне не следовало писать об этом. Клянусь, ваш секрет умрет со мной. Никто никогда этого не узнает. Никто не найдет мой тайник. А хотите, я сожгу рукопись, когда закончу? Сегодня же закончу и сожгу!

Бенвор встал, освобождая Микасу место за столом.

— Садись, — велел он. — Дописывай. Но жечь не надо. Меня самого, возможно, завтра уже не станет, так пусть сохранится хотя бы описание последних месяцев моей жизни. Но пока живы все, о ком тут написано, никто не должен этого прочесть. Спрячь как следует, так, чтобы ни огонь, ни тлен — ничто не добралось до твоих трудов. Летописцы еще оставят потомкам множество преданий о великих правителях, о войнах и потрясениях. Ты же написал о вещах непонятных, но не забыл и о простых людях, о наших маленьких бедах и радостях, о любви и ненависти. Возможно, когда-нибудь, когда время или рука человека разрушат эти крепкие стены, для кого-нибудь эта находка окажется ценнее любых исторических хроник.

Микас обмакнул перо и принялся дописывать последние строки. Олквин через его голову смотрел, как старик каллиграфическим почерком аккуратно выводит: «Кончаю свое сочинение ныне, в марте месяце года низложения принца Майрона и восшествия на престол короля Альберонта, в ночь накануне весеннего равноденствия…»

Бенвор вцепился в его плечо.

— Завтра равноденствие?! — потрясенно выдавил он. Микас поспешно закивал. Запинаясь, капитан рассказал писарю о событиях годичной давности. Ошарашенный старик схватил перо и начал новую страницу.

— Они приходили из-за твоей рукописи, Микас, — пробормотал Бенвор. — Именно ты вызвал сюда Патруль Времени.

— Что вы, милорд?! — ужаснулся тот. — Зачем?

Олквин коснулся шрама на груди.

— Для меня, — пояснил он. — Я и есть Чарльз Уокер.

Микас замер с разинутым ртом, переводя ошалелый взгляд с капитана на пергаменты и обратно, будто пытаясь уложить в голове то, что до сих пор казалось лишь чередой совпадений.

— Пиши дальше от моего имени, — загорелся Бенвор. — Я обращаюсь к Патрулю… да-да, так и пиши. Теперь я не сомневаюсь, что рукопись попадет в нужные руки. Обращаюсь с просьбой засвидетельствовать, что все изложенное доказывает несомненное существование межмировой петли. Прошу сделать исключение из главного запрета и позволить мне замкнуть ее, как положено. Жду завтра в полдень на поляне камней близ обители Кампа.

Поставив точку, Микас взволнованно спросил:

— Да возьмут ли они вас?

— Возьмут, — уверенно заявил Олквин. — Ради этого они и начали прыжки на каменной поляне. Подтвержденный событиями цикл — это серьезно.

— А потом? Вы найдете ее мир и… перейдете в него? Насколько я помню, это очень опасно.

— Один шанс из четырех, — пожал плечами Бенвор. — Не так уж и мало, если подумать. Раз в том мире существует Чарльз Уокер, значит, у меня должно получиться.

Опасливо покачав головой, писарь нахмурился.

— Я правильно вас понял: они придут завтра потому, что сегодня я положу это в тайник? А если я не положу или вытащу?

— Тогда никто не сможет предсказать, где я окажусь в следующую минуту, — хмыкнул Бенвор. — И буду ли вообще жив. И не изменится ли от этого ход нашей истории. А в другом мире предстоит еще в точности проделать все, о чем рассказывала Джелайна, и не дай Бог хоть раз ошибиться. Иначе я там просто исчезну.

Микас растерянно глядел на него снизу вверх.

— И вы собственными руками отправите ее сюда, возможно, на смерть?

— А разве у меня теперь есть выбор? — вздохнул юноша. — Я даже предупредить ее не имею права.

— Жутко-то как, милорд. Слишком многое зависит от случая. Вам не страшно?

Отвернувшись к окну, Олквин вытащил из-за пазухи подвешенное на шнурке кольцо. Теплый камень мерцал крошечными зелеными искорками.

— Нет, — тихо произнес капитан. — Мне не страшно, хотя впереди — полная неизвестность. Я смотрю в грядущее с огромной надеждой.

Зажав кольцо в руке, он поднял голову. До рассвета оставалось совсем немного. Млечный Путь пересекал небо сверкающей полосой, словно бесконечная дорога в неведомое. Бенвор мечтательно улыбнулся.

— Я иду к тебе, моя далекая звезда, — прошептал он. — Моя единственная роза.