Ты — любовь

Глава IX

В жизни каждого человека бывает момент, когда нужна стальная решимость и огромная сила воли, и в большинстве случаев этот момент наступает совершенно неожиданно — точно гром при совершенно ясном небе.

Голос Твайна отдавался в душе Хайса, по крайней мере, целую минуту после того, как Твайн замолчал, и все-таки Хайс не знал, что ответить.

Потом он сказал очень спокойно, в упор глядя на инспектора:

— Я совершенно не понимаю вас!

За этими обыкновенными словами скрывалось сильное волнение, и у него было такое чувство, словно ему нанесли тяжелый удар. Он сказал эту фразу только для того, чтобы выгадать время и успеть обдумать вопрос Твайна. В его уме беспрестанно вертелась одна и та же мысль: «Ясно, что он подозревает в убийстве одного из нас — Робина или меня».

Он достал из кармана портсигар, совершенно уверенной рукой вынул папиросу, спокойно закурил и решительно взглянул на Твайна:

— Итак? — спросил он.

— Значит, вы отрицаете, что жемчужина у вас, милорд? — возразил Твайн совсем шутливым тоном. — Отлично. Оставим этот вопрос временно открытым. До свидания!

Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Хайс слышал, как он тяжелым ровным шагом спустился с лестницы, как открылась и захлопнулась за ним входная дверь, как мерные шаги инспектора прозвучали по каменному тротуару и затихли в отдалении.

«Заметил ли он, что я спрятал жемчужину и потому заподозрил меня? — думал Хайс. — Но что толку ломать себе голову! Я ведь ничего не могу сделать. Мне бы только очень хотелось, чтобы все это не коснулось Робина!»

Он нервно ходил из угла в угол, куря папиросу за папиросой.

За окном сияло солнце, день склонялся к вечеру. У Хайса, по меньшей мере, три приглашения на сегодня: обед и танцы в двух местах. Лакей, постучавшись, напомнил ему об этом.

— Хорошо, — рассеянно сказал Хайс, — приготовьте мне ванну. Я сейчас приду.

Погрузившись в мрачные, беспокойные размышления, он забыл обо всем, даже о Селии; но теперь, поднявшись по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, он на мгновение задержался у дверей ее комнаты, и его мысли вернулись к ней.

Однако мрачное выражение его лица не изменилось: Твайн слишком резко разрушил очарование проведенных с ней вместе часов; она ведь тоже была замешана в этой ужасной истории.

«К черту все! — раздраженно подумал Хайс. — И к тому же еще эта Кердью!»

Постепенно его охватили усталость и подавленность. У него было такое ощущение, как будто на него набросили сеть, туго стянули ее и завязали над головой; он задыхался от сознания, что все идет не так, как нужно, и от того, что все как будто готово обрушиться на него.

Немного позже, совсем готовый к выходу, он снова помедлил у дверей Селии. Но сладость и блаженство тех минут потускнели от последующих событий; горько усмехнувшись, Хайс подумал о том, как трудно вернуть потерянное счастье. Он спустился с лестницы и вышел в сквер.

Огни автомобилей, стоявших около сквера, образовали вокруг него светящуюся изгородь; вечерняя толпа, состоявшая, главным образом, из людей его круга, шла своей дорогой — обедать или в театр. Хайс смешался с толпой, он обедал сегодня с одним приятелем в клубе.

Ужасная мысль мелькнула у него в мозгу, когда он перешагнул порог клуба; а что, если все эти люди знают, что его подозревают в убийстве и могут арестовать!

Он постарался отогнать от себя эту мысль, но она то и дело возвращалась к нему. Харвей, его друг, с которым он обедал, спросил его весело:

— Что случилось? Кредиторы заедают или что-нибудь в этом роде?

— О нет, совсем другое, — ответил Хайс, пытаясь улыбнуться.

Он давно знал Харвея как хорошего порядочного человека, которому можно было вполне довериться.

Наклонившись через стол к Харвею, Хайс сказал:

— Меня очень беспокоит Роберт.

Харвей очень любил обоих братьев; он знал всю эту историю с игорным домом и помог Роберту при его внезапном отъезде. Взглянув на Хайса с выражением искреннего сочувствия на несколько грубоватом, но приятном лице, он спросил:

— Что с ним случилось?

— Не знаю сам; вся эта история не удалась, — ответил Хайс сердито. — Ты помнишь, Роберт проиграл две тысячи фунтов в притоне Лоринга? Я тебе рассказывал об этом. Так вот, как только мы вошли туда, полиция устроила облаву…

— Еще бы, как же я могу не помнить, когда я сам там был, — возразил Харвей.

— Ах да, ты ведь был с нами! Ну а остальное ты, должно быть, знаешь из газет. Но настоящую правду нельзя узнать таким путем.

— Правду о тебе или о Робине? — очень спокойно спросил Харвей.

Хайс выдержал его взгляд.

— Правду о нас обоих, — коротко сказал он и рассказал Харвею о посещении Твайна.

Харвей молча уставился в тарелку. У него было огромное искушение задать Хайсу множество вопросов. Во-первых — очень ли он влюблен в сестру Лоринга? И во-вторых — отчего, черт побери, он держит эту девушку у себя? Разве ему не известно, что об этом уже все болтают?

Но вместо этого он спросил:

— Какое отношение имеет сестра Лоринга к этому делу?

Ответом на этот вопрос послужило мгновенно изменившееся и просветлевшее при упоминании о Селии лицо Хайса.

«О да, он без ума от нее! — подумал Харвей со странным чувством легкой зависти, потому что огонек, вспыхнувший в глазах Хайса, яснее слов говорил о любви. — Он ее любит, ну а как же с Пенси?»

— Селия тут совершенно ни при чем, — ответил Хайс, — она уже достаточно пережила за это время, бедняжка!

— Совершенно… ни при чем… совершенно… — внезапно оробев, забормотал Харвей.

…Так, значит, это правда! Старина Дик совсем потерял голову из-за этой девушки.

«Какой она должна быть, — думал Харвей, — чтобы вывести из равновесия такого, как Ричард? Чтобы при воспоминании о ней он так загорался!»

Ему пришло на ум, что будущее Хайса весьма запутано. Когда они шли по Джон-стрит, направляясь в дансинг, Харвей спросил:

— Когда твоя свадьба, Дик?

Они завернули за угол и подошли к дому с полосатым тентом и красным ковром на лестнице. Хайс не успел ответить, так как в этот момент к дому подъехал автомобиль и из него вышла Пенси, а с лестницы ей навстречу быстро сбежал самый высокий молодой человек, которого Хайс и Харвей когда-либо видели. Он бросился к ней и протянул ей руку.

У него был вполне светский и очень привлекательный вид, и он казался очень влюбленным в Пенси. Это было заметно в повороте его склоненной головы, в его протянутой руке, в его горячем взгляде; даже спина юноши выражала такое же благоговение, какое было написано на его лице, когда он спешил ей навстречу. Пенси радостно улыбалась ему, высоко подняв голову и глядя ему прямо в глаза. Харвей украдкой взглянул на Хайса. В этот момент Пенси заметила их и позвала.

Хайс был высокого роста, но рядом с Дивиным казался маленьким. Оба очень внимательно принялись рассматривать друг друга, стараясь сделать это незаметно.

— Кто ваш спутник? — спросил Хайс Пенси, когда они стояли в наполненном цветами вестибюле.

— Какой-то родственник Анны: кузен, кажется. Борис Дивин.

Они поднялись по широкой лестнице в танцевальный зал. Во время танцев оба молчали. Как только Пенси освободилась, Борис пригласил ее.

Они долго танцевали вместе и танцевали отлично.

— Вы прекрасно танцуете, — сказала Пенси.

Вместо ответа он крепче обнял ее; сквозь легкую золотистую ткань платья она чувствовала, как бьется его сердце.

Вдруг он сказал:

— В этом доме на крыше есть сад. Я достаточно хорошо знаю Лондон и хозяйку дома и уверяю вас, что не будет ничего неприличного в том, если мы с вами подымемся сейчас туда любоваться звездами. Пойдем!

Он взял ее под руку и повел наверх, даже не дождавшись ответа, точно все это, действительно, было в порядке вещей. Пенси все время улыбалась ему; она была настолько избалована, что ей даже доставляло некоторое удовольствие не повелевать, как всегда, а исполнять беспрекословно чье-то желание; в этом была известная прелесть новизны.

В саду, на крыше, было очень свежо; железный барьер был искусно скрыт изгородью из розовых кустов; повсюду были расставлены низкие бамбуковые кресла, а на столе стояли напитки со льдом; льдинки тихо позвякивали о хрусталь.

— Не садитесь, пожалуйста! — попросил Борис. — Я хочу смотреть в ваши глаза; когда вы сидите, вы — такая маленькая!

Наверху над ними расстилалось сапфировое небо, и на нем, как бледные цветы, тускло мерцали звезды.

— Вы сказали, что хотите любоваться звездами, — прошептала Пенси.

— Конечно! Я так и делаю: откройте пошире ваши глаза! Вот так. — Борис рассмеялся. Потом он наклонился к ней и, глядя ей прямо в глаза, серьезно сказал: — Вот где мои звезды!

Наступило молчание, полное невысказанной нежности. Потом Борис тихо, но решительно сказал:

— Вы помолвлены, я знаю это. Но я имею такое же право на любовь, как и лорд Хайс! И я имею право спросить вас, потому что я люблю вас — нет-нет, не уходите, дайте мне сказать, ведь правда не принесет вам вреда! Счастливы ли вы? Повторяю, я это спрашиваю только потому, что люблю вас!

— Конечно, конечно… — задыхаясь, ответила Пенси; совершенно бессознательно она прижала руку к сердцу. Борис не сводил с нее испытующего взгляда.

— Если так, — медленно сказал он, — пойдемте вниз к вашему жениху. Видите ли, мне необходимо было узнать это!

Они спустились вниз. Борис, улыбаясь, любезно болтал о пустяках. Пенси показалось, что это совсем другой человек — не тот, который несколько минут назад так пылко шептал ей: «Ваши глаза — вот где мои звезды!»

— Вы совершенно необыкновенный человек, — сказала она. Борис быстро взглянул на нее и рассмеялся.

— Не думаю! — ответил он. — К счастью, нет. — Он попрощался с ней и с Хайсом и ушел. Пенси рассердилась: она испытывала неясное ощущение обиды и разочарования, в котором не могла разобраться.

— Ваш русский друг очень красивый юноша, — сказал Хайс, — я его где-то встречал раньше. Что он делает в Лондоне?

— Право, не знаю, — ответила Пенси и неожиданно спросила: — Где вы были сегодня, днем, Дикки? Я специально, чтобы встретиться с вами, поехала в Ренли, но вас там не было. И вы даже не потрудились оставить в клубе записку для меня! Что с вами случилось?

— Мне очень жаль, — сокрушенно начал Хайс; ему, действительно, стало стыдно. — Дело в том, что у меня были очень важные дела, я задержался и…

— Но вы могли меня предупредить об этом по телефону или передать через кого-нибудь, — перебила Пенси.

— Я знаю. Конечно, вы правы. Это было отвратительно с моей стороны. Простите, дорогая.

— У вас такой озабоченный вид! Вы знаете, я начинаю верить, что, кроме меня, у вас есть кто-нибудь еще, и вы были с ней!

Пенси говорила смеясь, но глаза ее испытывающе смотрели на Хайса. Ни один мускул не дрогнул в его лице; он был совершенно спокоен и улыбался. Пенси вдруг почувствовала себя разбитой и усталой; тоном маленького ребенка она спросила:

— Вы все-таки любите меня, дорогой? Потому что я не могла бы жить без вашей любви!

Совсем машинально, как бы отвечая на ее вопрос, Хайс крепко сжал ее руку, а в душе подумал:

«Какой я мерзавец! Какой я исключительный негодяй!..»

— Мне необходимы деньги, — очень тихим голосом сказала Стефания. — Я должна достать их!

Уроки верховой езды Дона, няня Дона, расходы по хозяйству — все это сразу нагромоздилось в огромную кучу долгов.

Раньше, когда был жив Лоринг, Стефания жила на небольшой процент от выигрышей, все остальные деньги она вкладывала в ценные бумаги.

Бенни, ковыляя и волоча ноги, втащился в комнату; его лицо перекосилось от боли, но он постарался улыбнуться жене.

— Что с тобой, милая? У тебя несколько усталый вид. Что-нибудь случилось? — тревожно спросил он.

— Самая обычная вещь, — резко ответила Стефания. — Долги!

Бенни неуклюже опустился в кресло; улыбка сбежала с его лица.

— Я знаю, — сказал он, — это ужасно!

Он достал папиросу, хотел закурить, но она выпала из его неуверенных пальцев и откатилась в сторону; он неловко попытался достать ее, потерял равновесие и упал. С подавленным восклицанием плохо скрытого возмущения, Стефания помогла ему встать. Он поднялся с мертвенно-бледным лицом.

— Я слышал, — глухо сказал он, — я не мог не слышать!

Стефания снова обернулась к нему, стараясь скрыть бессильный гнев и раздражение, которые внезапно охватили ее и которые так трудно было подавить.

— Бенни, — твердо сказала она, — прости, я не могла удержаться. У меня вырвалось это невольно. Я так измучилась за последнее время! Но, дорогой, ты ведь знаешь, что я не такая плохая, как кажется. Прости меня!

— Простить тебя, — мучительно краснея пробормотал Бенни, — но мне нечего тебе прощать! Ведь я — огромная обуза, губящая всякий проблеск радости в твоей жизни, тяжелый груз, погубивший всю твою молодость! О, если бы я мог получить хоть какую-нибудь службу. Должность секретаря, например, или что-нибудь в этом роде. Я знаю языки и сумел бы справиться с такой работой. О, если бы я мог оплатить хотя бы свое содержание! Этим я хоть немного помог бы тебе. Тебе нужно было бы на время уехать, дорогая; выезжать, веселиться… Ах, Боже мой! Зачем такие калеки, как я, живут?!

Стефания была растрогана до глубины души. В этот момент Бенни стал ей ближе чем когда бы то ни было. Она подошла к нему и обняла, прижавшись щекой к его щеке. Они долго сидели так, погруженные в молчание. Потом Дон позвал Стефанию, и она ушла с ним.

Бенни костылем достал газету и стал ее рассеянно просматривать; вдруг какое-то имя привлекло его внимание.

Он перечел несколько раз сообщение, затем с трудом поднялся и заковылял к столику, где стоял телефон. Он позвонил по указанному в справочном бюро номеру, и мужской голос ответил ему, что Борис Дивин дома.

— Передайте ему, пожалуйста, что Кердью из пятнадцатого полка хочет говорить с ним, — попросил Бенни. Минуту спустя раздался голос Бориса:

— Алло, Бенни. Как я рад…

Бенни что-то бессвязно бормотал, он едва мог говорить от охватившего его радостного возбуждения.

— Я сейчас приеду к тебе, — сказал Борис. — Можно?

Он приехал час спустя и почти задушил Бенни в своих объятиях.

— Ты здорово пострадал, — мягко заметил Борис.

Бенни кивнул.

— Да. Здорово. Ужасно для меня, но еще ужаснее для моей жены. Борис, она изумительная, она самая лучшая! Вот это ее карточка. Не правда ли, она прелестна! На этой фотографии она как живая, — и мальчишка тоже. Не правда ли, он чудесный? Семья была бы хоть куда, если бы глава ее не подгулял! Послушай, Борис, я хочу попросить тебя найти для меня какую-нибудь работу. Ты это, вероятно, сумеешь сделать. Дело в том, что у нас очень стесненные материальные обстоятельства, кроме моей пенсии почти ничего нет. Это очень мало, и Стефании приходится очень трудно. Она никогда не жалуется, она принимает все как должное, но я ведь отлично знаю, что это не так, что ей, в действительности, очень тяжело. Такие люди, как я, не имеют права требовать, чтобы молодая женщина связала свою жизнь с ними. Я очень хочу, я всегда хотел, чтобы она бросила меня. Я несколько раз предлагал ей свободу, но ничего не вышло. Борис, ты помнишь, как мы, бывало…

— Я помню очень хорошо, что ты получил орден за боевые заслуги, спасая моего лучшего друга, — мягко сказал Борис и добавил: — Я, конечно, постараюсь помочь тебе, Бенни. Кстати, мне нужен секретарь. Не согласишься ли ты взять эту должность?

— Даже если это из жалости — что я подозреваю — даже если так, я с радостью соглашаюсь. Я очень благодарен тебе, Борис! Мне необходима работа, — сказал Бенни, — это будет совсем другая жизнь. Ты себе не можешь представить, как ужасно тяжело, когда сидишь запертым в четырех стенах, ковыляешь из комнаты в комнату на своих костылях и постоянно нуждаешься в посторонней помощи! А работа встряхнет меня, сделает человеком… и я хоть немного сумею помочь Стефании. — Слегка покраснев, он широко открытыми глазами взглянул на Бориса. — Ты знаешь, я до сих пор без ума от нее. Она совсем необыкновенная! Я не думаю, чтобы была еще подобная женщина — такая необычайно правдивая. Ты знаешь, она почти нигде не бывает, она живет только для меня и для сына.

Борис молча кивнул. Затем он стал говорить о своей жизни и работе, о своих планах на будущее.

Они долго разговаривали, вспоминали, потом, к полному удовольствию Бенни, явился Дон. Он тотчас же подружился с Борисом и, взобравшись к нему на колени, принялся играть его жемчужной булавкой. Борис дал ему полкроны и рассказал о том, как его папочка храбро сражался.

Несмотря на то, что Борис сидел у Бенни до семи часов, Стефания не вышла к ним. Уходя, он назначил Бенни срок для начала работы с будущего месяца и пообещал скоро опять навестить его. Выйдя из дома, погруженный в грустное раздумье, Борис медленно пошел вдоль маленькой улицы. Перед его глазами вставал прежний Бенни: красивый, жизнерадостный, энергичный. Его подчиненные обожали его, он был такой добрый и самоотверженный. Тогда ему было двадцать четыре года, а теперь всего тридцать — но ему можно было дать пятьдесят!

«Как безжалостна жизнь!» — подумал Борис.

Когда он переходил улицу на Сент-Джемс-сквере, из подъезда какого-то дома вышла молодая и очень изящная женщина. Она вышла из дома не то, чтобы таясь, но без той свободной беззаботности, которая обычно бывает у тех, которым нечего скрывать. В ее походке была заметна некоторая натянутость, которая почему-то привлекла внимание Бориса.

Он с любопытством разглядывал идущую впереди него женщину. Ее лицо показалось ему знакомым. Где он мог видеть ее? В это время она подозвала такси, и Борис услышал адрес, который она назвала. Тогда он понял, что это Стефания Кердью — жена Бенни.

И она только что вышла из дома лорда Хайса!

Борис, не останавливаясь, через плечо взглянул на дом и чуть не сбил с ног шедшего ему навстречу Бара.

— Вы слишком внимательно глазеете на нечто одного размера с вами, — улыбаясь сказал Бар, — чего это вы уставились на родовое гнездо Хайсов?

— Он живет здесь один? — вместо ответа осведомился Борис.

— Да, совершенно один. Это казарма, а не дом!

— Да, он очень велик, — согласился Борис.

Он сказал Бару, что торопится по важному делу, и, позвав такси, отправился к Бенни.

На этот раз в гостиной была Стефания; она очень любезно встретила его. Борис извинился и объяснил свое неожиданное возвращение тем, что забыл здесь важные бумаги. Стефания очень усердно помогала ему искать несуществующие документы.

Он сказал ей, что был огорчен, не застав ее дома.

— Ах, я тоже была ужасно огорчена, — сказала Стефания с подкупающей искренностью. — Я провела все время после полудня у глупой портнихи. Я ведь теперь заказываю платья в очень скромном месте — у Мейды Вель.

— Неужели? — улыбнулся Борис. — А они выглядят точно Мейфера!

На обратном пути, в автомобиле, он откинулся на спинку сиденья. Глаза его сузились.

Бедный, милый Бенни! Он так верит ей! Она так свободно и просто солгала про Мейду Вель! Это, вероятно, была ложь, к которой она прибегала неоднократно. «Так необычайно правдива», — сказал Бенни.

Внезапно Борис выпрямился, сжав в руках палку. Хайс! Ведь Стефания вышла из дома Хайса! Из дома человека, который был женихом Пенси!

Когда он встретился с Баром, то как-то не сообразил этого, потом вспомнил, но почему-то не связал в одно всех деталей.

Поднявшись к себе, он позвонил Пенси. Ему включили ее специальный телефон. Узнав Бориса, она радостно приветствовала его:

— Здравствуйте! Я очень рада…

— Хотите сегодня обедать со мной, вдвоем! А потом танцевать в Беркли? — спросил Борис.

— К сожалению, не могу, я занята. Я обедаю сегодня с Дикки. Большое спасибо.

— Обедаете с Дикки, — повторил Борис, вешая трубку. — Хотел бы я знать где: на Сент-Джемс-сквере или в каком-нибудь ресторане?

Он случайно узнал это, обедая один у Карлтона.

Пенси не заметила его, Хайс также глядел в другую сторону. Они о чем-то очень серьезно разговаривали.

Борис вдруг сорвался с места и подошел к их столику.

— Вы разрешите мне присоединиться к вам и выпить вместе с вами кофе? — спросил он.

— Пожалуйста, — очень вежливо ответил Хайс.