Школа, выпускной класс
Полина
Его толстовка, как и волосы, вымокла под снегопадом, а шея была горячей. И я с ума сходила, когда Ян вот так обнимал меня. Хотелось вжаться еще сильнее, чтобы унять его дрожь, успокоить бешено бьющееся сердце, хотя и мое колотилось в такт.
Я мечтала остаться в это моменте, как можно дольше, вдыхая его запах. Его родной запах, смешанный с ароматом кондиционера для белья.
Но Ян мог заболеть, и нужно было заманить его домой.
— Все хорошо, слышишь? — шептала в разгоряченную кожу, унимая собственные мурашки, расползающиеся по рукам и спине из-за такой сладкой близости, из-за него самого. — Пойдем домой, а то простудишься.
Я нехотя отстранилась, взяла его за руку и повела за собой. Ян шел молча.
В холле он стянул толстовку, и я заметила, что футболка под ней была тоже взмокшей на груди и треугольником на спине.
— Ян, тебе бы переодеться не мешало — заметила я перед входом на кухню.
На что тот замотал головой.
— Нет, сначала чай — он обогнал меня и водрузился на барный стул, складывая руки перед собой на столешнице.
— Хорошо — я налила в чашку ранее приготовленный чай и поставила перед ним.
У меня не получалось не смотреть на него. Это было сильнее, чем моя обида, чем мое разочарование в нем. Я была так бессильна.
Эти порозовевшие от мороза щеки и яркие, искусанные губы примагнитили меня. Он был таким… Как будто все маски вмиг слетели. Ни надменности, ни нагой ухмылки и язвительных фраз.
Растерянный и очень печальный. Глубоко одинокий мальчик.
— Ты злишься, потому что любишь ее, да? — вопрос сам слетел с губ.
— Что? — Ян поднял голову и взглянул так, словно я вырвала его из раздумий. — Еву? Нет. Я вообще… Не знаю — потер переносицу, устало наморщившись. — Я, наверное, никогда ее по-настоящему не любил, и Ева тоже. Мы просто дружили, а потом как-то само собой все началось. Но я зол не из-за нашего разрыва.
— А почему? Зачем ты снова полез к Стасу?
Ян склонился над кружкой, пряча взгляд, и отпил горячий напиток.
— Считай, это мужским самолюбием. Не люблю проигрывать. Да, и вообще, у меня в последнее время идет все как-то по пи*де.
— Любовь — это не игра, Ян. Они не виноваты из-за того, что влюбились.
Ян зло оскалился.
— Ты сейчас серьезно ее защищаешь? Еву, которая столько дерьма тебе сделала. Ты же не Мать Тереза, в конце концов.
Я сжала кулаки. Мне совсем не нравилось возвращение такого Яна.
— Не ее. Его.
— Конечно, он же такой благородный рыцарь. Не то, что я, дерьма кусок.
Мне было больно видеть его таким надломленным.
— Ты просто запутался. Все же можно исправить.
Ян поднял голову.
— А как мне исправить твое отношение ко мне? Можно ли это тоже исправить?
Его взгляд метался по моему лицу. А мне? Что было делать мне?
— Зачем тебе это? — язык присох к горлу, слова еле дались.
— Ты мне нравишься.
Вот так просто и коротко. И совершенно непонятно, правду ли он говорил, или снова играл со мной. А если играл, так за что же опять? В потемневших зрачках ничего не разобрать. Но эти слова выбили из меня дух.
— Не надо, хватит — захотелось зажать уши, ничего не слышать.
И уйти.
Я отступила, собираясь покинуть кухню, но Ян опередил меня. Соскочил со стула и ухватился за локоть. Его частое дыхание со вкусом мелиссы проникало в меня, околдовывая.
— Это правда — он приложил ладонь к моей скуле. — И с Евой… На вечеринке у Сомова мы с ней не целовались, а, наоборот, расстались. Я просто чмокнул ее на прощание, когда провожал до такси, а Клименко нас засняла и выставила все совсем в другом свете. Я уже давно не думаю о Еве… Я думаю о тебе. Все время думаю.
Он склонился совсем близко, даже темно-синий ободок радужки различить можно. И губы тоже так невыносимо близко. Могла ли я раньше мечтать об этих словах? И можно ли им было верить?
— Поль, не отталкивай меня. Только не ты — он шептал, а у меня ноги подкашивались, плавились, подгибались.
Его рука уже зарылась в мои волосы, а другая переместилась на подбородок.
Глаза прикрылись сами собой, опьяненные моментом и его тихим, хрипловатым голосом.
Мне всегда будет его мало. Я никогда не смогу с этим наваждением справиться. И хотелось стонать от бессилия, но я лишь приподняла голову ему навстречу, ощутив на своих губах чужие губы. Мягкие, сладкие. Руки сами примостились на его плечи, чтобы удержаться на плаву.
Но тут шарахнула входная дверь и я отскочила от него, как ужаленная, прижимая к распаленным губам ладонь.
— Ян! — кричала, бегущая к нам Лили. — Пойдем в пр-р-р-риставку доигр-р-рывать — девчушка бросилась к нему с размаху, и он сразу подхватил ее, усаживая к себе на талию.
— Лили, какая приставка? У тебя урок английского через полчаса — в проеме показалась хозяйка, Елизавета Александровна, недовольно сдирающая с шеи шелковый платок.
— Мам, ну, дай ты ей побыть ребенком — вступился за сестру Ян, кружа девчонку, пока та в восторге повизгивала, повиснув на старшем брате.
— Ага, тебе вот уже дали побыть ребенком — с укором заметила она. — Ничего хорошего не вышло.
Меня укололи ее слова. Задели. Такое ощущение, что на Яна в этой семье просто забили и дали плыть по течению.
— Поль — переметнула на меня внимание Лили. — А с тобой нам еще один танец р-р-р-разучить надо. Мне Даша из гр-р-р-рупы скинула.
— Обязательно разучим — улыбнулась я девочке, и пока та слезла с рук Яна и смиренно потопала за матерью, я тоже поспешно ретировалась из кухни к себе, чтобы не привлекать лишнего внимания.
А вечером Ян не вышел к ужину, и я, разогрев куриный бульон с клецками, сама пошла его проведать. Неужели все-таки заболел? И никому дела нет.
Ян распахнул дверь сонный, взлохмаченный и в одних белых боксерах. Я чуть не задохнулась от увиденной картины. Мои глаза невольно пробежались по ключицам, груди, рельефу на животе и взметнулись к лицу, чтобы не раскраснеться, как спелый помидор. Хотя, наверное, я все же раскраснелась, потому что чувствовала, как горят кончики ушей.
— Я просто подумала, вдруг ты заболел, и принесла бульон — поднос у меня в руках ходуном ходил.
— Спасибо — он принял поднос из моих рук. — Не заболел. Это все твой чай — и соблазнительно улыбнулся. — Я проспал — выглянул в коридор. — Зайдешь?
— Нет — замотала головой, вытирая вспотевшие ладони о домашние штаны — Мне еще маме помочь нужно.
Я попятилась назад, пока не ринулась к лестнице.
А в прачечной меня поджидала мама. Она перекладывала белье из стиральной машину в сушильную.
— Ты к нему ходила? — бросила из-за плеча, оглядывая меня с ног до головы.
— Ян не вышел на ужин, я просто принесла ему поесть.
Мама хлопнула крышкой от сушилки.
— И зачем? Какое тебе дело?
Я замешкалась.
— Никакого, просто…
— Просто — перебила меня мама. — Перестань за ним таскаться, ясно? У вас что-то было?
— Нет — замотала я головой.
— Дочка, он не для тебя. Они — чужаки нам. Ян поматросит тебя и бросит. Так, ради развлечения. И потом себе ровню найдет. А тебе об учебе надо думать, о будущем.
— Я понимаю.
— Раз понимаешь, перестань бегать к нему. Я запрещаю тебе! — мама повысила голос. — Не веди себя, как шлюха малолетняя.