Ты – мое наказание

Глава 21

Глава 21

Когда все идет по одному месту, не стоит тут же ожидать белой полосы. Она все еще черная. И ведь не могу ничего предъявить Руслану. Его хакер постарался на ура. Кто ж знал, что видео, снятое самой Викторией под дурью или наркотой, где ее трахают два молодца, окажется фатальным не только для нее, но и в каком-то роде для меня. И вроде все как надо, репутации конец, девка сейчас точно переосмыслила всю свою никчемную жизнь, может даже хочет с ней покончить, хоть и весь процесс траха не был скинут в сеть. Но лучше бы был весь процесс, чем тот факт, что в начале видео она говорит «пофиг на Артема, он мне сам изменяет».

В принципе я сам виноват. Надо было проконтролировать, что там за интимное видео, которое положит конец ее праздной жизни. Но я благополучно профукал сей момент ввиду полной загруженности. Вот и пожинаю плоды. То, что папаша Артема не захочет женить единственного сына на шалаве, ясно как Божий день. И теперь у этого сученыша, вполне допускаю, реально влюблённого в Настю, появляется шанс промыть ей мозги. Остаётся понадеяться на жадность и амбиции старшего Горского и на то, что он заставит сына жениться на младшей сестре, полной противоположности любительнице оргий. Помолимся.

И ладно бы на этом закончились проблемы. Глобальная проблема номер один – это сама Настя. Все эти заверения врачей, что организм молодой и справится с инфекцией не прибавляют ни грамм оптимизма, учитывая, что в реанимации она находится уже девять дней. То ли это моя очередная оплошность, что не повез ее с самого начал в Питер, то ли все просто изначально все хреново с этой девчонкой. И надо как-то решать этот вопрос кардинально, ибо тянуть уже некуда.

– А ты так переживаешь за нее, потому что уже втюхался или так хочется объединить бизнес с Керхером?

– Во-первых, эта фамилия не склоняется, даже если бы была Керхер. Но пора бы запомнить, что он Гергердт. Во-вторых, не суй свой хобот в мои дела. Я понятно изъясняюсь, Руслан?

– Бла-бла-бла. Не читай всякие страшилки, – захлопывает крышку моего ноутбука и ставит на стол корзину с яйцами. – И не дрейфь. Здесь главное, что у нее нет ухудшений. А вообще у нее медленная, но положительная динамика. Бывает и такое. Вангую, со дня на день ее переведут в общую палату. А ты заранее возьми и подготовься.

– Ты про отдельную палату? Ну ясное дело будет.

– Ты вроде умный, но сейчас тупишь. Да срать ей на отдельную палату. Она две недели ничо не жрет. Если ей и запихнут какой-нибудь кисель или ложку супа, то от этого она сил не прибавит. Там аппетит на нуле. Готовься, что встретишь худощавого задохлика, который и ложку не сможет сам держать, когда появится аппетит. А появится он зверский. На больничных харчах она белка не наберет. Оформи ей нормальную жрачку. Расческу купи, шампунь.

– Шампунь?

– А ты думаешь, ей голову мыли? Я тя умоляю. Этого не сделают ни у нас, ни тут. Там работы до хрена. У нее волосы длинные, прикинь какое там сейчас гнездо? Это нам кажется чем-то незначимым, потому что мы не задумываемся, имея эту возможность каждый день. А она сейчас лежит и мечтает о душе. Ночнуху ей нормальную купи. Да короче до хрена всего.

– Я понял. Можешь не продолжать.

Как бы я ни подтрунивал над этим лентяем, мозги у него работают как надо. Сейчас я даже лентяем не могу его назвать. Скорее, наоборот. Кому скажи, что этот лоботряс, после объявленного в университете карантина, не отпразднует его гулянками в каком-нибудь клубе, а предпочтет и дальше общество коз и кур, не поверят. И эта его масштабная деятельность злит, учитывая, что мне не на кого выплеснуть накопившееся раздражение и неудачи. Мне бы в пору его похвалить, но хрен ему. Еще зазнается.

– Ща я нам курочку жареную сварганю.

Когда на стол демонстративно опускается таз с курой, до меня доходит. Она не магазинная.

– Ты зарубил куру?

– Да. Я даже кайфанул. Правда, до тех пор, пока не пришлось удалять ее перья. Я заеба… колебался это делать. Надо присмотреть какую-нибудь приблуду для их общипывания.

– А ты собрался всех кур здесь перерезать?

– Здесь нет. Но у нас дома когда-нибудь да. Я, кстати, все решил. Козочек и курочек мы забираем. И Насте сделаешь приятно и нам полезно. Мы такой жратвы в городе не получим. А у тебя возраст, надо задумываться о питании. Если что я нашел доильный аппарат, чтобы упростить жизнь. Но мне пока нравится самому доить. Как надоест, можно перейти на него. Сделаем пристройку для них. Это, кстати, сейчас модно – иметь всякую живность, так что давай морду не криви, – и ведь ни Руслан, ни я не пили. Но почему у меня такое чувство, что я нахожусь в каком-то бреду. – Забыл. Гусей забиваем. Я не проникся к ним нежными чувствами. Их я всех тут перебью как раз к Настиному возвращению. Самого пиздопротивного я сегодня уже грохнул.

– Кого ты грохнул? – вдруг до меня доходит сказанное.

– Гуся. Самый крупный, агрессивный такой. Щипается падлюка.

Да, сейчас у меня определенно пронеслась вся жизнь перед глазами.

– Ты… ты понимаешь, что ты сделал?! Это был не просто гусь. Это был…да твою мать!

– Кто это был?

– Степан, блин. Настин гусь, с которым она провела хрен знает сколько лет. Он для нее что-то вроде собаки, кошки и ребенка.

– И сутенера, да?

– Что?

– Ну ты же меня к этому сутенеру собирался везти? А щипания как элемент БДСМ, да? – однозначно я недооцениваю его извилины.

– Он жив?

– Да. И я уже наладил с ним контакт, – еще никогда мне так не хотелось вмазать Руслану за его мерзкую ухмылку. – И, благодаря Настиному фотоальбому, я понял ху из ху. Но всех гусей мы не заберем. Только его.

– Иди уже готовить есть, козлодоев.

– Кондиционер для волос в списочек напиши, а то волосы хрен распутает.

Да что б я без тебя делал?!

***

Удивительно, но этот же вопрос я задаю себе на следующий день, когда наконец получаю новость о Настином переводе. Идиот. Я почему-то был уверен, что ей будет приятно видеть в палате медведя. И никогда бы сам не догадался купить расческу. Медведь – это последнее, что ей нужно. Как там сказал Руслан? Задохлик? В гроб краше кладут. Она и раньше-то была мелкая. А сейчас почти скелет, обтянутый кожей с выступающими скулами и уже почти незаметной желтоватой гематомой.

Хотя нет, не скелет она, а цыпленок с взъерошенной запутанной шевелюрой. Совершенно не знаю, как себя с ней правильно вести и что говорить. Вот чего у нее сейчас глаза на мокром месте? Ставлю пакеты на пол и сажусь на кровать.

– Ты как?

– А материться можно? – упершись руками о кровать, тихо произносит Настя.

– Как там говорят, во время болезни можно делать послабления, но не в случае матов. Так что нельзя.

– Тогда все очень хуеплохо.

– А что именно хуеплохо?

– Все. У меня нет сил, чтобы распутать волосы. У меня не получается держать на весу руки больше десяти секунд. Доковылять до душа у меня еще получилось, но стоять там нет. А мне очень надо в душ. Мне кажется, у меня в волосах уже кто-то завелся.

– Если там завелись вши, мы их выведем. Вот об этом не волнуйся, – какая охрененная поддержка. – Я имел в виду, что нет там у тебя ничего. Тебе так кажется. Давай так. Мы сейчас расчешем твои волосы, а потом я что-нибудь придумаю с душем. Только ты уверена, что тебе его точно можно принимать? – указываю взглядом на катетер в руке. Вместо ответа Настя кивает.

Мы сейчас расчешем твои волосы. Мы? Серьезно, Даровский? Ясное дело, что делать это буду я. «Мы» вообще странное для нас слово. Это типичное «мы родили», «мы купили», «мы выбрали», точно далеко от меня. Хотя, можно подумать, что распутывать чьи-то волосы, равно как и их расчёсывать, мне близко.

Никогда бы ни подумал, что на это уйдет столько времени. Мне самому это сложно, что уж говорить про Настю. Чувствую себя героем, который только что лишился расчесочной девственности.

– Спасибо. Мне кажется, я в тебя щас влюбилась.

– Боже упаси.

– Это была шутка. Ты не в моем вкусе.

– Ну, да. Сбрею бороду и в твоем?

– Борода тут ни при чем. Не мой типаж.

– Ну, да. Бывает. Ложись отдыхай, пока я тебе душ организую.

Во всей больнице не находится ни одного подходящего стула. Приходится ехать в ближайший магазин за складной табуреткой.

– Я там поставил тебе шампунь и всякое такое. Сядешь на табуретку и будешь себя поливать из душа. Поняла? Одной рукой. Вторую мочить нельзя. Впрочем, тебе и мыться еще нельзя, врушка.

– Можно. Точнее нужно.

– Давай опирайся о меня.

– Я сама.

Ну, в принципе ковыляет правда сама. Но хватает ненадолго. Аккурат до двери, а дальше по стеночке. Тоже мне, самостоятельная нашлась.

– Полотенце вот здесь висит. А белье ты давай в палате наденешь, чтобы здесь не навернуться.

– Спасибо.

Не даром засек время. Столько мыться уже даже немощному долго.

– Насть, ты там точно в порядке.

– Точно.

– Может, тебе нужно помочь?

– Если ты мне поможешь, то я сейчас же помру. Я не для того лежала в реанимации обнаженной, прикрытая одной простыней, чтобы помереть от стыда теперь и тут. Я справлюсь.

Да и по хрен, чего я там не видел. Открываю дверь в душевую. Настя сидит на стуле спиной ко мне. Волосы вымытые и смыты от шампуня. И вода уже не идет.

– Уйди. Ну я же просила. А сейчас наберусь сил и встану.

– От стыда помрешь потом, когда я тебя голую увижу. А спина не в счет, – накидываю на нее большое махровое полотенце.

Когда Настя в него закутывается, я приподнимаю ее со стула. Неуклюже опирается на меня, и мы без происшествий доходим до кровати.

– Одевайся, мешать не буду.

Отсутствую я палате минут пять, но этого хватает, чтобы узреть на Настином лице очередную непонятную мне эмоцию. То ли заплакать хочет, то ли черт пойми что. Ну сейчас-то что? В пакете, содержимое которого она полностью вывернула, есть все необходимое. Уж я-то сто раз пробежался по списку.

– Что случилось за время моего отсутствия?

– Ничего. Я, кажется, хочу кушать.

– Отлично. Пока ты мылась, я поставил пакет с едой в холодильник. Сейчас разогрею тебе белковый обед.

Белковый обед – это прекрасно. Только, что снова не так с этой девчонкой?

– Насть, у тебя болит что-то?

– Нет. Мне очень даже хорошо. Вообще, дышать не задумываясь как получается…дышать – это очень хорошо. Я прям счастлива.

– Но?

– Но мне кое-что нужно.

– Что? – долбаное молчание неимоверно злит. – Ну? Так и будем тянуть кота за яйца?

Нет, меня без сомнения радует, что на бледном лице Насти появляется румянец. Вот только ее молчание ни хрена не радует.

– Мне нужны прокладки.

Ну, да. Забыл с кем имею дело. То языкастая не по делу, то язык в одно место.

– Сейчас достану. Внизу есть аптека. Выдыхай, рановато со стыда умирать, я же тебя еще голой не видел.

Иду по коридору и улыбаюсь, как придурок. Но ровно до тех пор, пока до меня не доходит. Почему я не попросил какую-нибудь санитарку за деньги расчесать Насте волосы и помочь ей помыться? Какого черта я делал это сам?

Не туда меня ведет. Вот вообще не туда!