Тяжелый хлеб

VII.

Словно в смутном сне, тоскливо и вяло закончился хмурый день. Ольга приняла лекарства и забылась сном. Антон в углу, подле табуретки, сполз на пол и храпел на всю комнату. Истомленный бессонницей ночью и волнениями дня, Сусликов загасил огонь, разостлал на полу свое пальто и едва приткнулся головою к узлу с костюмами, заменявшему ему подушку, как тотчас заснул.

Он не мог разобрать, долго ли он спал, только он вдруг проснулся и в каком-то паническом страхе сел на полу, позабыв про сон и усталость. Ольга опять металась и бредила.

В комнате было темно, с левой стороны раздавался густой храп пьяного Антона, а с правой -- тревожный, хриплый бред больной Ольги, перемешанный со стоном.

-- Миша, золотой мой, не бросай меня! Возьми! -- умоляла она, хрипя и стоная; потом вдруг голос ее становился веселым и она говорила: -- смотри, вот и я выучилась. И совсем не больно! Кровь? Это пустяки, немного!

Среди непроглядной тьмы и ночного безмолвия зловеще раздавался ее голос, и Сусликов замирал от непонятного страха. Наконец, он не выдержал и вскочил на ноги.

-- Ольга, Оля! -- зашептал он тревожно, стараясь ощупью найти ее руки.

Он нашел их и, когда сжал, ему показалось, что он взял в руки раскаленные камни.

-- Оля, милая, проснись! -- шептал он, дрожа всеми членами. Она стала бороться; потом вдруг очнулась.

-- А, что? Это ты, Миша? -- прошептала она.

-- Я, моя милая, я! Ты бредила, я испугался. Тебе худо? -- он ощупью нашел ее лицо, лоб. Они пылали огнем.

-- Пить, -- прошептала Ольга.

-- Сейчас, Оля! В минуту! Он отошел от нее, стал шарить спички, зажег лампу и нацедил для Ольги веды из остывшего самовара.

-- На, выпей, -- подошел он к ней со стаканом. -- Я тебе и лекарства дам, а потом натру. Хорошо?..

Она слабо кивнула головою. Для него опять началась бессонная, полная тревоги ночь. Он нашел бутылку с остатками водки, разогрел ее и, как в прошлую ночь, натер ею Ольгу; потом закутал ее и прикрыл своим пиджаком, а сверху пальто.

Ольга то металась и бредила, то приходила в себя, то впадала в забытье, которое Сусликов принимал за сон.

-- Бей, бей -- кричала Ольга: все равно я не пойду гулять, чтобы достать тебе водки...

-- Миша, ты тут? -- очнувшись звала она Сусликова: -- посиди со мною, я видела страшный сон.

Сусликов брал ее руку, гладил ее по воспаленной голове и дрожащим от волнения голосом успокаивал ее.

Лампа слабо горела и освещала унылую комнату. Запрокинув голову, разбросав руки и согнув в коленях ноги, Антон спал мертвым, свинцовым сном.

Сусликов сидел у Ольги в головах на табуретке, согнувшись, точно на его плечи легла огромная тяжесть, вздрагивая и ежась от холода и страха.

Горькая бесталанная жизнь! Жизнь, отданная на потеху людям!.. Голод, холод, всевозможные лишения... травля, издевательства и глумления... за что?..

Люди беспощадны к тем, кто льстит их сытому тщеславию... но Сусликов и не думал об этом. Все его мысли были заняты болезнью Ольги. Он любил ее так, как только способна любить истасканная душа бродяги-фокусника.

Она была для него и любимой женой, и помощницей, и добрым товарищем. Без нее он давно бы сгинул в каком-нибудь кабаке в пьяной драке. Разве мало встретил он на своем пути женщин? Пьянство, разврат, ссоры и драки: и так со всеми. А с этой... едва он встретился с ней, как что-то сильное осветило его душу, он почувствовал в себе уверенность, и содержатель балагана тотчас прибавил ему 10 рублей жалованья.

А во время скитальческой жизни разве он слышал от нее когда-нибудь упрек или раскаянье, как бы худы ни были их дела? У него вон какое пальто, на вате; а у нее кофточка. Он и кутит и шатается, а она -- или дома, или на работе.

Жгучее раскаянье охватило душу Сусликова. Ему вспомнилось, как она, без всякого с его стороны побуждения, выучилась глотать шпаги. Из ее горла текла кровь, а она улыбалась. Она говорила ему, что выучилась только его ради.

Ради его, а что он для нее сделал?

В полутемном балагане он вырвал ее из рук взбешенного Семенова, работавшего "силачом", который хотел бить ее за то, что она не принесла ему водки. С этого момента началась их любовь. Сначала воровская: под страхом быть убитой Семеновым, она приходила на свидания и тут, увлекаясь ею все сильнее и сильнее, он узнал, -- что она переносила от этого пьяного буяна. На их счастье Семенов допился до горячки и умер. Они стали жить вместе и вместе работать, и вот пятый год, как между ними не произошло еще ни одной крупной размолвки.

И вдруг эта болезнь... эта страшная болезнь...

Ольга очнулась от забытья и тихо его окликнула.

Он вздрогнул и наклонился к ее лицу.

-- Что милая? Чего тебе?

-- Не оставляй меня: мне страшно...

-- Я здесь, мне уйти некуда, не бойся. Я не засну даже...

Ольга освободила свою руку и положила ее на его колено.

-- Расскажи мне, как дела? Ты устроился? -- прошептала она.

Сусликов не захотел огорчать ее и сказал, стараясь казаться веселым:

-- Прекрасно! Мне дают залу в клубе. Все доктор этот. Я сделаю одно, два представления -- и мы уедем! Только, как я тебя оставлю...

Ольга слабо пожала его руку.

-- Вечером мне не так страшно, но ночью... Мне кажется... что я... умру...

Сусликов похолодел.

-- Миша, мне страшно! Я не хочу умереть! -- прошептала Ольга с тоскою. Сусликов вздрогнул, опустился на пол и приник головою к ее горячей руке.

-- Глупая, что ты! Зачем умирать! -- заговорил он дрожащим голосом: -- мы еще поживем! У нас свой балаган будет...

Ольга слабо улыбнулась, и по ее лицу покатились слезы.

-- Я умру, Миша, -- повторила она.

-- Не говори этого! -- почти закричал Сусликов...

Сероватая мгла уже сменила ночную темноту, и бледное лицо Ольги казалось теперь лицом мертвеца с заострившимся носом и ввалившимися глазами.