Тяжелый хлеб

XI.

Сусликов вышел на улицу. Вечерняя мгла окружила его со всех сторон, порывистый ветер с воем пронесся мимо, обрызгав его каплями холодного дождя, и этот дождь, ветер и мгла напомнили Сусликову его въезд в этот проклятый город.

Обиды, унижения, страх не заработать ни гроша, болезнь Ольги -- все мысли об этом сразу легли на душу Сусликова и заставили его согнуться под их тяжестью.

На сердце у него была та же непроглядная тьма и грустные мысли напоминали собою жалобный стон ветра, но Сусликов, несмотря на это, бодро шел на тускло мерцающий свет шести окон в противоположном конце улицы.

Эти освещенные шесть окон принадлежали единственному кабаку-трактиру под красной вывеской с приветливым воззванием: "зайди, дружок!"

Это воззвание очевидно не было обращено к Сусликову и вообще к людям, находящимся в его положении, но Сусликов все же решительно взялся за ручку покосившейся двери, с красной занавескою за стеклом, и быстро распахнул ее.

Дверь с пронзительным скрипом повернулась на петлях и раскрыла внутреннее помещение гостеприимного кабака.

Сусликова охватила теплая, пропитанная запахом сивухи и тютюна, атмосфера. Он увидел обычную стойку, за которой стоял юркий кабатчик с круглым лицом и хитрыми, бегающими глазами, увидел шкаф с полками уставленными разной величины и цветов бутылками и, наконец, два длинных стола вдоль продольных стен и несколько полупьяных гостей, сидящих за этими столами на скамьях и табуретках.

-- А, господин фокусник! Наше вам! Здравствуйте! -- воскликнула при виде Сусликова сибирка.

Сусликов низко поклонился.

-- Чего надобно? -- спросил юркий кабатчик.

Сусликов смущенно потер своя руки.

-- Дозволь, почтенный, публику развлечь, показать, что умею! -- произнес он.

-- Что ж, братец, валяй! Удиви народ! Мы тебе поднесем! Поднесем, ведь, ребята? -- проговорил вместо кабатчика один из полупьяных гостей, франтовато одетый в синюю поддевку.

-- По мне хоть на голове ходи! -- ответил кабатчик.

Гости зашевелились и с жадным любопытством уставились на Сусликова.

Сусликов поспешно снял пальто, одернул свою куртку, засучил рукава и, выйдя на середину комнаты, привычным жестом приветствовал публику. Затем он начал свое представление. Он жонглировал ножами и стаканами, ел горящую бумагу, заставлял исчезать монету и появляться потом в носу, за ухом, в бороде кого-нибудь из гостей, ухитрялся пропускать толстую иглу через щеку и увлеченные гости приветствовали каждый его номер громким поощрительным смехом. Сибирка при каждой новой штуке бил себя руками о бедра и восклицал с неподдельным восторгом:

-- Ах, чтоб тебе!

Франтоватая поддевка кричала:

-- Ловко, фокусник! Валяй еще штуку!

Третий гость с рыжею бороденкою клином обнажал своя гнилые зубы и визгливо приговаривал:

-- Ишь ты... ишь ты! -- и лишь один из всей компания, с красным отекшим лицом и взглядом мертвого судака, пренебрежительно мотал головою и бормотал:

-- Это что! А вот, когда я был на ярмарке...

Даже равнодушный кабатчик лег грудью на прилавок и поощрительно улыбался Сусликову.

Ободренный общим вниманием, он на время забыл свои невзгоды и весь отдался работе. Самые сложные фокусы у него выходили так чисто и отчетливо, что он удивлялся сам себе и продолжал работу с увлечением.

Наконец, он спросил куриное яйцо, на глазах у всех проглотил его и через несколько мгновений снова вынул его изо рта. После этого спустил засученные рукава и принял позу обыкновенного смертного.

-- Ах, чтоб тебя! -- воскликнул сибирка, всплеснув руками.

-- Ловко фокусник! Валяй еще штуку!

-- Устал! Передохнуть надо, -- ответил Сусликов.

-- Ишь ты, ишь ты! -- взвизгивал обладатель бородки клином.

-- Садись! -- пригласил поддевка: -- угощать будем! Антипка, давай сороковку!

-- Рябиновой его! -- предложил сибирка.

-- Рябиновой! Давай рябиновой!

Но Сусликов не садился. Тоска по дому охватила его и ему хотелось скорее быть в своей тесной каморке подле больной Ольги,

-- Чего ж ты ломаешься? -- недовольно спросил его поддевка: -- али брезгуешь.

Сусликов низко поклонился.

-- Прости, Христа ради! Время нету. Дома жена больная. Одна. Вот если от милости вашей будет, хоть, что-нибудь! -- попросил он и поклонился снова.

-- Это насчет чего же? -- спросил сибирка.

-- Да хоть сколько-нибудь! Хоть по гривенничку! -- опять кланяясь, пояснил Сусликов.

Лица всех вдруг приняли озлобленное выражение.

-- Ах ты, шантрапа! -- крикнул кто-то из угла комнаты.

-- Шаромыга этакая! -- подхватил другой.

-- Ишь ты, по гривеннику!

-- А по шее хочешь?

-- Так ты, фокусник, так-то! -- заговорил синяя поддевка: -- мы тебя этто от души -- рябиновой, а ты гривенник!?

-- Господа честные! -- воскликнул Сусликов: -- жена больная, дома ни гроша!

-- А ты не брезгуй! -- наставительно внушил сибирка: -- выпей, а там попроси.

-- Честь честью! -- прибавил кто-то.

-- А то гривенник! -- все более приходя в ярость кричал поддевка. -- Антнипка, гони его.

-- В шею!

-- Голь! Тальянец!

-- Шаромыга этакая!

-- Свиньи вы неумытые! -- заревел в ярости Сусликов и схватив пальто, выбежал на улицу.

За ним раздались озлобленные крики. Кто-то выскочил на крыльцо. Сусликов пробежал несколько шагов и остановился. Кровь прилила к его голове и он не чувствовал пронзительного ветра. Переведя дух, махнул рукою и, полный отчаянья, медленно пошел к дому.