Тяжелый хлеб

I.

Наступил сквернейший осенний вечер, когда наши злополучные странники подъехали к уездному городишку, от которого ждали поживы.

Все время с неба сыпался мелкий частый дождь, перемешанный со снегом, и дул холодный ветер. Когда он налетал внезапным шквалом, то словно из ведра выплескивал на бедных путников массу ледяной воды и обдавал их таким холодом, что от него дрожала даже несчастная кляча, с трудом волочившая телегу по грязи.

Ольга совершенно закоченела и ее холодные руки уже не грели тела замерзшей кошки, равно как и оно не могло согреть холодных рук Ольга. Михаил Сусликов, сидевший рядом с нею на доске, положенной в виде скамьи на края телеги, тоже не мог согреть ее объятиями своих насквозь промокших рукавов и лязгал от холода зубами не хуже голодного волка.

Что же касается Антона, приютившегося на дне телеги у их ног, то он совершенно превратился в намокшую губку, несмотря на то, что прикрылся двумя флагами и даже, в отчаянии, обручами, обмотанными красным сукном.

-- Вот он и город! -- заявил мужичонка, балансируя на тонкой жерди передка телеги и опираясь, словно кавалерист в стремена, растопыренными ногами в жидкие оглобли.

-- Куда ехать-то?

-- К постоялому! -- ответил Сусликов: -- где он?

-- Подхлестни лошадь-то! -- взмолился Антон.

-- Дойдет! -- успокоил его мужичонка и зачмокал губами. Лошадь снова зашлепала по грязи, с трудом волоча телегу. Справа и слева среди непроглядной тьмы мелькнули бледные огоньки, раздался охрипший собачий лай и телега въехала в город.

Прошлепав добрых десять минут по грязи, лошаденка, наконец, дотащилась до постоялого двора, приветливо выставившего, наподобие маяка, фонарь, который в непроглядной темноте ненастной ночи казался висящей в воздухе звездою, и только жалобный визг его ржавой петли о ржавый шест разрушал эту иллюзию.

Михаил Сусликов быстро соскочил с телеги и забарабанил в ворота. Через минуту из калитки вышел сгорбленный старик.

-- Помещение нам, да самоварчик! -- торопливо заявил Сусликов.

-- А кто такие будете? -- кутаясь в зипун, спросил старик.

-- Артисты, представления давать! -- нетерпеливо ответил Сусликов. Его ответ произвел на старика магическое действие. Он моментально бросился назад в калитку, захлопнул ее и стал криком ругаться:

-- Шаромыжники! Впусти их? Вон -- от ворот, не то собак спущу! Дьяволы! Тальянцы куцые!..

Сусликов побледнел и грустно взглянул на телегу.

-- Поедем дальше! -- молящим голосом произнесла Ольга.

Сусликов молча уселся на прежнее место, а тем временем старик надрывался за калиткою от крика.

-- Я вас, оглашенные! -- Узнаете собачьи зубы! Арапка, Вертун! -- звал он откуда-то собак.

-- Не любит! -- заметил мужичонка, перебирая веревки, заменявшие вожжи; -- потому, что артист, что жулик -- все единственно!

-- Вези, братец, к следующему! -- ласково сказал Сусликов.

-- Этто можно! Только все один толк: по шее! Н-нну! -- крикнул он на лошадь.

-- И невдомек мне этто, -- рассуждал он по дороге: -- теперя что я с вами сделаю, а? Теперя и меня из-за вас не пустят. Черти, право, черти...

А холодный осенний ветер все свирепее обдавал их брызгами ледяного дождя и с яростным воем метался вокруг них.

Телега снова остановилась у фонаря.

Высокий с глупой рожею парень распахнул ворота, и Сусликов облегченно вздохнул.

-- Самоварчик! -- сказал он, входя в просторную горницу: -- да отведи, тетка, комнату!

-- Сейчас, кормилец! -- ласково ответила толстая баба и взялась было уже за огромный самовар, как на пороге показались: Антон с красными обручами в руках и Ольга с кошкою. Баба вдруг встрепенулась.

-- Никак -- фокусники будете? -- спросила она, ставя самовар на место.

У Сусликова дрогнуло сердце.

-- Фокусники, тетка! -- сказал он и прибавил: -- пусти, Христа ради! Мы тебе зла не сделаем! Смотри, какая погода!

Но баба не слушала его и, вся красная от досады, кричала:

-- Вон! Сей секунд вон! Степка! Паршивец! Нешто не видел ты, что за народ? Гони их в зашей!

Высокий парень вбежал в горницу. Ольга заплакала. Сусликов торопливо повернулся к сеням.

Мужик покорно влез снова на передок телеги.

-- Ишь, ведь, горемычные, словно псы какие? Везде в зашей! Вот горе-то! -- говорил он и в голосе его уже слышалось сочувствие.

Ольга плакала. Ей казалось, что внутри ее все сотрясается от мучительного холода. Михаил Сусликов с тоскою думал: прогонят или нет? А Антон в мрачном отчаянии старался спрятать мокрые флаги под пальто и предлагал выбросит кошку.

-- Последний, значит! Тпруу... -- остановил возница лошаденку у третьего фонаря.

-- Стучи! -- сказал он Михаилу Сусликову: -- Аверьян крут, а все же...

Сусликов дрожащей рукою стукнул в окошко. Окошко растворилось и в нем показалось суровое лицо, обрамленное седыми волосами.

-- Кто будете?

-- Пусти, дедушка, замерзли! Дай комнату и самовар! -- взмолился Сусликов.

-- Кто будете? Из каких? -- сурово повторил старик.

Сусликов похолодел.

-- Артисты, фокусники!

-- Тальянцы, басурмане?

-- Православные, дедушка, ей Богу!

-- С фокусами? -- спрашивал старик, грозно глядя на Сусликова.

-- Известно, артисты...

-- Глаза отводить умеешь?

-- Не умею! Ей Богу! Мы так больше...

-- Пожди! -- сказал старик и отошел от окна. Сусликов замер в тоскливом ожидании, Старик вернулся.

-- Православный, говоришь?

-- Православный!

-- А ну перекрестись.

Сусликов спал шапку и торопливо стал креститься, приговаривая:

-- Пресвятая Троица, помилуй нас! Господи, очисти грехи наши! свят, свят, свят! Отче наш, иже еси на...

-- Ладно! -- перебил его старик: -- сколько вас?

-- Трое, да мужик вот!

-- Тварь есть?

-- Кошка!

-- Пожди! -- сказал старик в отошел снова, на этот раз захлопнув окошко.

-- Пустит, пустит! -- радостно сказал Сусликов, подходя к телеге. Ворота со скрипом распахнулись. Мужичонка задергал веревками и телега закачалась. Сусликов шел рядом.

У входа в избу стоял старик, а подле него здоровенный парень. У обоих в руках были толстые палки и, кроме того, парень держал за ошейник огромного пса, который рычал и скалил зубы.

-- Забирайте вещи и прямо наверх! -- распорядился старик.

Сусликов, Ольга и Антон торопливо взяли свои вещи и пошли мимо хозяев наверх по узенькой скрипучей лестнице. Старик показал им крошечную каморку в мезонине и ушел, проговорив:

-- А самовар сейчас!

В крошечной каморке стояли: широкая лавка, два табурета и сосновый стол, на котором горела жестяная лампа с разбитым стеклом. Сусликов радостно вздохнул. Он торопливо устроил на лавке постель для Ольги, которая тотчас и легла на нее.

Минут через десять здоровенный парень внес самовар и грязную посуду. Сусликов занялся чаем. Ольга в полузабытье лежала на лавке, дрожа от лихорадочного озноба, Антон развязывал чемодан и доставал оттуда сухое белье, а кошка приткнулась на лавке к ногам Ольги и спала мертвым сном.