Тысяча первый попаданец. Часть вторая

Глава девятая. Ужель та самая Татьяна?

В воскресенье Наденька потребовала, чтобы Сергей "сопроводил" ее по местам массовых гуляний. Для начала они втроем (то есть еще и с Татьяной) отправились в Летний сад и Марсово поле Народу везде была прорва, и часа через три та же Наденька попросила ее "пощадить". Тем более что ничего особенно экстравагантного они не увидели. Карцеву же вообще места массового увеселения Петербурга показались устроены непрофессионально и просто убого. Но он смиренно терпел и даже не раз "вылетал" на разведку в поисках чего-нибудь мало-мало интересного, а потом "вел" туда Сергея и девушек.

В порядке "пощады" они зашли в элитный ресторан на Итальянской улице и не спеша насладились обедом, включившим суп из трюфелей, форель, запеченную с артишоками, и минипорции различных пикантных салатов, а также распили в процессе обеда бутылку белого рейнского. После чего захмелевшая Наденька захотела ехать "домой", имея, впрочем, ввиду квартирку на Гороховой…

В итоге на встречу с Паниной и неведомым пока режиссером отправилась одна Татьяна. "Я тебе вполне доверяю!" – категорически сказал ей Городецкий-Карцев, покидая с невестой извозчичью коляску возле своего дома. – "Езжай, удиви их своей компетентностью". Затем Карцев втихомолку проник в облюбованное местечко в голове отданной на заклание сестрички.

– Где же наш герой, Городецкий-Смитсон? – ожидаемо удивилась госпожа Панина, бывшая в своем кабинете в компании с худощавым, артистического вида мужчиной лет под сорок, встретившись взглядами с которым, Таня ощутила явственный укол в сердце. Артистичность его сквозила во всем: в нарочитой небрежности одежды, в гриве темных, слегка вьющихся волос, в мгновенно ускользающем и возвращающемся взгляде, в мозаике беспрестанных движений: вот он берется за подбородок, тотчас трогает ухо, вздымает вопросительно бровь, чуть кривит насмешливо губы… Все это было манерно, игра на публику, но Татьяну именно такое поведение мужчины почему-то завораживало. Впрочем, вопрос прозвучал и требовал ответа.

– У него неожиданно образовалась важная встреча, и он делегировал меня. Я, в общем-то, в курсе всех нюансов нашего спектакля.

– Вот до чего нас доводит демократия! – с деланным возмущением обратилась Панина к компаньону. – Его ждет в условленное время целая графиня, а он пренебрегает ею ради нежданной встречи.

– О, ужас, ужас, – в тон ей ответил артист. И тотчас обратился к Тане: – Так вы та самая Татьяна? То бишь Сара Вудраф?

– Я – да. А Вас как звать-величать?

– Перед Вами Андрей Изметьев, бывший актер и бывший режиссер Малого драматического театра на Фонтанке.

– Ваше представление прозвучало с большим трагизмом. Но солнце все еще весело бежит по небосводу, в глазах Ваших полно жизни и огня, девушки при встрече с Вами наверняка трепещут ресницами – значит, многое еще впереди, не так ли?

– Как она тебя отбрила, а, Андрюша? А ты сомневался, может ли провинциальная актриса стать подлинной Сарой Вудраф. Они там с Сергеем фурор произвели и вовсе не среди полуграмотных аборигенов, а вполне интеллигентных людей. Думаю, вопрос об исполнителях главных героев поднимать больше не следует.

– В отношении Татьяны склонен с Вами согласиться. Жаль все-таки, что здесь нет Сергея Городецкого.

– Нет сегодня, будет завтра, – легкомысленно отмахнулась Софья Владимировна. – Скажи лучше, где твои клевреты?

– Я их оставил ожидать в фойе. Не хотел создавать толпу на встрече штаба нашего предприятия.

– Ты все-таки умничка, Андрей Изметьев. За то я тебя и люблю.

– Кабы вправду любили, Софья Владимировна…

– Не лукавь, Изметьев. Тебе ведь мало любви одной женщины, ты как истый артист жаждешь любви всех… И оделяешь, судя по слухам.

– Как можно верить слухам, Софья Владимировна? Из одного-двух увлечений они создают десятки. И вот честный, в сущности, человек вынужден на каждом углу оправдываться, доказывать, что он не верблюд.

– Хорошо, Андрюша, прощаю. Увы, театральная среда, создающая яркие иллюзии чувств, порождает и подлинные сердечные увлечения, вот только живут они обычно недолго. Роман на один сезон. Ну, зови все-таки сюда артистов, но вводи по одному – а мы с Татьяной будем их с пристрастием пытать.

Уже под вечер, когда состав актеров на спектакль был, в основном, определен и они отбыли по домам, Софья Владимировна отвела Татьяну в сторону от вызвавшегося ее провожать Изметьева и приглушенно спросила:

– Я смотрю, на Вас нет корсета, но Ваша немалая грудь все же чем-то поддерживается?

– Да. Это новый род белья, изобретенный мамой Сергея Городецкого. Называется бюстгальтер. Очень удобное приспособление. Показать?

– Очень бы хотелось посмотреть. Андрей, выйдите на время в коридор, мы Вас потом позовем…

В коляске, наедине с Татьяной, Изметьев заметно преобразился: взор его, направленный исключительно на девушку, обрел гипнотизирующую силу, а голос – властную убедительность.

– Вы произвели на меня необыкновенное впечатление, – говорил он. – Такой яркой, ироничной и притом чувственной девушки я никогда еще не встречал. Мне будет страшно интересно с Вами работать, наблюдать, как Вы будете выстраивать образ своей непростой героини.

– Я чувствую, Вы меня гипнотизируете, – с предательской дрожью в голосе отвечала Татьяна. – Зачем?

– Это происходит у меня непроизвольно, если женщина, с которой я разговариваю, мне нравится. А Вы нравитесь мне чрезвычайно. С первой минуты нашего знакомства.

– Скажите, в чем причина Вашей размолвки с Сувориным? Может быть, там тоже была замешана женщина?

– К размолвкам в нашей среде всегда можно приплести какую-нибудь особу. Вы что-то о моей скандальной истории слышали?

– Пока нет, но я могу навести справки.

– Прошу Вас, не надо. Нам ведь предстоит вместе работать, а значит доверять друг другу.

– Хорошо, погожу. Но и Вы умерьте свой натиск на чувствительную сторону моей натуры. Тем более что я, подозревая в Вас ловеласа, все жеиспытываю к Вам симпатию. Но нашей совместной работе игры чувств могут помешать.

– Разве реальные чувства могут помешать изображению воображаемых чувств?

– Мне кажется, да. Ведь они могут изменить тональность и даже знак, плюс на минус, и что тогда, вся подготовка спектакля насмарку?

– Нет, я все более Вами восхищаюсь! Вряд ли еще какая из знакомых мне женщин и, тем более, актрис смогла в двух фразах доказать заведомо недоказуемое: что чувства мнимые должны избегать подпитки чувствами подлинными.

– Вы опять за свое? Выходит, мои увещевания подобны попыткам тушить костер вместо воды бензином?

– Опять, снова и снова опять! Но форсировать свои чувства я не буду. Взятие девушки кажется мне подобным взятию городов: штурм нередко оказывается успешным, но сводится к трехдневному ограблению с последующим пепелищем, тогда как правильная осада вносит в сердца осажденных разлад и приводит обычно к сдаче на достойных условиях.

– Или полному истощению этих бедолаг и гибели…

– Это ведь крайний случай и мы до этого доходить не будем?

– Мы с вами уже "мы"? Скажите, а каким было Ваше актерское амплуа? Не иначе герой-любовник?

– Был, каюсь. Увы, со временем перешел на роли наперсников и даже злодеев. В конце вот в режиссеры попал.

– А почему трагизм в голосе? Ведь режиссер – царь и бог в каждой постановке, он формирует ее сверхзадачу и лепит под нее игру актеров…

– Только не в русском театре. На нашей сцене правят так называемые "великие" актеры с помощью их покровителя, директора, и непременных прихлебателей. Все кто не с ними – тот против них. Я вот оказался в группе "противных".

– Бедный, бедный Андрей… как Вас по батюшке?

– Зачем этот официоз? Ну, Львович.

– Нужен официоз, Андрей Львович, нужен. Как противоосадное средство. У меня, кстати, отца зовут Михаил, а фамилия моя Плец. Так и обращайтесь.

– Татьяна Михайловна Плец… Для меня все равно звучит обворожительно.

– Бедный Андрей Львович. Непросто мне с Вами будет. Но вот и мой дом. Запомните на всякий случай адрес. Цветы мне нравятся любые, но подобранные в тон.

Во все время этой интимной беседы Карцев радовался за Татьяну: так верно, на его взгляд, она ее вела. Изметьев, впрочем, ему тоже понравился, несмотря на его замашки ловеласа. Что поделаешь, привык он так в театральной тусовке. Но некие моральные устои, вроде бы, сохранил. Интересно будет наблюдать развитие их отношений. А в случае чего и подправить…

Дома Татьяну ждал сюрприз: их семейство было приглашено во вторник на званый вечер, да не к какому-нибудь сенатскому чиновнику, а в дом Витте! Приглашение им передала сама Матильда Витте, явившаяся после обеда с нежданным визитом и имевшая получасовую беседу с Марией Ивановной в присутствии Надин.

– Ах, она такая элегантная дама! – тараторила Тане переполненная чувствами Наденька. – И совсем еще не старая. Можно сказать молодая…Я, дура, не догадалась спросить ее о возможном присутствии моего жениха, а мама потом запретила мне об этом и думать: там другие кандидаты в женихи могут быть. Как будто мне, кроме Сережи, другой кто-то может понравиться. Вернее, понравиться-то может, но не в качестве жениха, шиш!

– Но почему она приехала именно к нам?

– Мама говорит, что на самом деле Витте нужен зачем-то папа, а мы будем вроде бесплатного приложения. Ну и ладно, зато попадем, наконец, в светское общество, себя покажем, может, и связи какие завяжем…

– Какие тебе еще связи? Одной, с Сергеем мало?

– Дура! Я не такие связи имею ввиду…

– Ладно, не кипишуй, я пошутила…

– Ты тоже сленговых словечек от Городецкого нахваталась? Когда это успела?

– Дурное дело не хитрое. Услышала раз – и готово.

– Ладно. Давай думать, что завтра надеть – ведь фактически нечего!

– У тебя двадцать платьев – и надеть нечего?