У арабов Азии

Зеленый кедр на белом фоне у гостеприимно поднятого шлагбаума мы впервые увидели еще по дороге из Хомса в Крак де Шевалье. Небольшой участок этой дороги проходит по ливанской территории. Ни Сирия, ни Ливан никаких неудобств от этого не ощущают, и движение по дороге в обе стороны осуществляется беспрепятственно. Стоявший у будки плотный черноусый пограничник-ливанец даже не шелохнулся, когда наш автобус пересекал линию границы, и лишь приветствовал нас радушной улыбкой. Быстро промчавшись по кусочку ливанской земли, мы не успели заметить особой разницы по сравнению с Сирией: природа, селения, внешний облик жителей точно такие же, как по ту сторону границы. Исторически Сирия и Ливан долгое время составляли единое целое; потому-то в происхождении, обычаях и образе жизни населения этих стран много общего. Но это впечатление постепенно стало трансформироваться и даже стираться, когда мы через несколько дней, выехав из Сирии по великолепному шоссе Дамаск — Бейрут, часа через два вновь увидели изображения кедра на полосатых будках со шлагбаумами в пограничном селении Маснаа.

Что мы знали до этого о Ливане? Что эта страна — наследница древней Финикии, сохраняющая до сих пор за собой роль крупнейшего посредника в торговле между странами Запада и Ближнего Востока. Что именно в Ливане в свое время произошли первые в арабском мире восстания под лозунгом политической свободы, сыгравшие немалую роль в утверждении здесь относительно прочных традиций буржуазного демократизма. Что это страна — один из очагов движения Арабского возрождения, родина известнейших арабских писателей и просветителей и одновременно наименее «восточная» из всех арабских стран, более других впитавшая культурно-религиозное влияние Запада. Мы знали также, что Ливан — страна заснеженных горных вершин, модных курортов и развитого туризма — словом, как любят выражаться сами арабы, «арабская Швейцария». Наконец, мы знали, что столица Ливана Бейрут — один из центров Интерпола, международной уголовной полиции, ибо именно здесь, на перекрестке мировых путей, любят устраивать перевалочный пункт всевозможные международные авантюристы и преступники.

Но одно дело — знать все это теоретически и совсем другое — самому ознакомиться хотя бы с частью того, что было где-то прочитано или услышано. Поэтому мы с интересом ждали, каким именно покажется нам Ливан в первые часы знакомства, какова она, эта почти сказочная земля древних кедров.

Пограничные формальности, несмотря на обилие у шлагбаумов молодцеватых военных в щегольской форме и бросавшиеся в глаза аккуратные таблички с грозными надписями «шуртат аль-джейш» (военная полиция) и «сюртэ женераль» (государственная безопасность), заняли сравнительно мало времени. После этого мы начали наше увлекательное пятидневное путешествие по стране, во время которого увидали собственными глазами почти все, во всяком случае очень многое из того, что знали заранее, но еще больше из того, чего не знали и о чем в некоторых случаях даже не подозревали. Мы запоминали все: очень благополучный вид чистеньких деревень с темно-красными крышами, где, как нам рассказывал гид, тайком выращивается в укромных уголках, подальше от полицейского глаза, один из видов индийской конопли, из которого делают наркотик гашиш; плотный знойный воздух цветущих горных долин, а над ним, как бы вторым слоем, пронизывающий холодок горных шоссе и перевалов, даже в сравнительно жаркий апрель не свободных от снега; крутые взлеты и развороты дорог над медленно плывущими в горных расщелинах клочьями облаков и тонко продуманную (Целесообразность в использовании каждого клочка столь дорогой здесь земли. Мы восхищались изумительной панорамой Бейрута, открывшейся нам с высоты Ливанского хребта, и без устали осматривали этот удивительный «Париж Востока», своего рода фрагмент Европы, неизвестно как очутившийся в Азии.

Мы знакомились со всеми дежурными туристическими достопримечательностями и наблюдали современную жизнь страны, побывали в музеях и кинотеатрах, на художественных выставках. Однако вряд ли есть смысл излагать все эти впечатления в хронологическом порядке. Мне представляется более целесообразным начать рассказ о путешествии в страну кедров с одного очень интересного спора, разгоревшегося во время нашего пребывания в Бейруте.

УНИВЕРСИТЕТСКАЯ ДИСКУССИЯ

Мы — в кабинете ректора Ливанского университета Фуада аль-Бустани, крупного писателя и литературоведа. Кроме самого ректора здесь находятся декан факультета права г-н Наим, декан литературного факультета г-н Мекки и директор открытого при университете Института социальных наук г-н Наср. Ректор принадлежит к известному семейству, которое в прошлом веке дало Ливану и всему арабскому миру знаменитого просветителя Бутроса аль-Бустани. Может быть, поэтому Фуад аль-Бустани считает своим долгом продолжать некоторые традиции, заложенные его прославленным родственником, в частности редактировать новое, современное издание основанной Бутросом аль-Бустани столетие назад первой арабской энциклопедии «Даират аль-Маариф» («(Круг знаний»). Нам показывают выпущенный в свет в 1966 г. 6-й том энциклопедии. В нем 130 страниц посвящены Советскому Союзу. В статье — карты всех наших союзных республик, 140 иллюстраций, включая портреты правителей России (начиная с Рюрика), наиболее известных деятелей науки, литературы и искусства. «Этот раздел статьи я сам написал, — говорит Фуад аль-Бустани, указывая на главу о советском востоковедении, открывающуюся портретом хорошо известного ливанцам академика И. Ю. Крачковского. — Во многом мне помогли материалы, предоставленные посольством СССР и советским культурным центром в Бейруте».

Нас трогает столь значительный интерес к нашей стране. В свою очередь наши собеседники всячески подчеркивают, что им приятен визит советских востоковедов, и подробно отвечают на все наши вопросы. В Ливанском государственном университете — 9 тыс. студентов. Среди студентов и преподавателей 30 % составляют женщины. Большинство преподавателей — выпускники Сорбонны или университетов Сирии, Ливана и других арабских стран; некоторые учились в США, где издавна существует крупная ливанская колония. Среди преподавателей преобладают ливанцы, но есть и французы, англичане, американцы. Библиотека университета насчитывает около 20 тыс. томов, главным образом на арабском, французском и английском языках.

В Ливане — четыре университета: Ливанский, американский, Арабский и католический святого Иосифа, управляемый французскими иезуитами. Обучение бесплатное только в Ливанском университете, во всех же остальных надо платить, и немало. Например, в американском университете плата за обучение — 100 долларов (т. е. 300 ливанских лир) в месяц. Если учесть, что средний месячный заработок бейрутского рабочего не превышает 210 лир, а квартплата иногда достигает 450 лир (и только в очень неважных домах держится на уровне 150 лир), то становится ясно, что учиться в американском университете могут либо выходцы из весьма зажиточных слоев общества, либо стипендиаты различных американских фондов. США всячески стремятся превратить свой университет в Бейруте в оплот американского влияния во всем афро-азиатском мире: кроме ливанцев здесь обучаются выходцы из 53 стран, главным образом арабских и африканских, но есть и студенты из США и Западной Европы.

В силу сравнительной доступности и демократичности Ливанского университета в нем обучается намного больше студентов, чем в других университетах. Наши собеседники гордятся этим обстоятельством, а также полной, как им кажется, независимостью от политических бурь. Они не разделяют, как они говорят, прозападной ориентации университета святого Иосифа или проегипетской — Арабского университета. «Ливан нейтрален, и Ливанский университет тоже, — подчеркивает Фуад аль-Бустани. — Мы занимаем позицию наблюдателя. Ливанский университет — это Ливан в миниатюре».

Как это применяется на практике? Господин Мекки рассказывает: «На литературном факультете тысяча шестьсот студентов занимаются на восьми отделениях: арабском, английском, французском, латинском, испанском, итальянском, португальском, истории и философии. История изучается в тесной связи с литературой. По русскому языку и литературе специализируются пятнадцать студентов. При обучении мы делаем особый упор на роль Ливана в движении Арабского возрождения. История национального движения изучается вплоть до конца прошлого века. Мы считаем неделикатным анализировать современные или близкие к современности проблемы национального движения, так как это уже сфера политики, а не науки». Кроме того, как подчеркивают все наши собеседники, им очень важно обеспечить строгий академизм обучения, чтобы предотвратить взрывы политических страстей: среди студентов университета много выходцев из других арабских стран; они, естественно, имеют свое мнение о положении у себя на родине и могут «нежелательным образом» реагировать на любые иные оценки.

В ходе беседы выясняется также, что паши точки зрения на характер социальных отношений в Ливане коренным образом расходятся. Беседа превращается в спор. Наши оппоненты стремятся убедить нас в том, что политические разногласия между ливанцами — просто следствие различия мнений, чуть ли не вкусов и никак или почти никак не связаны с социальными проблемами. «У нас нет острой проблемы общественных классов», — говорит Фуад аль-Бустани. Он, как и его коллеги, глубоко убежден, что Ливан — это страна средних собственников, не эксплуатирующих чужого труда и не подвергающихся никакой эксплуатации. Даже миллионеры здесь, дескать, все в молодости были бедняками, ходили за плугом и нажили богатство лишь благодаря упорному труду и бережливости. Большинство живущих в Ливане богачей, по мнению наших оппонентов, не могут быть приведены в пример, так как они — неливанцы по происхождению. «Вы упускаете из виду, — говорит г-н Наср, — что у нас большую роль играет фактор социальной мобильности. Тот, кто вчера был почти беден, а таких среди ливанцев немного, сегодня или завтра может стать зажиточным. К примеру^ бесплатное образование в Ливанском университете во многом облегчает интеллектуальный прогресс в нашей стране и способствует продвижению малосостоятельных людей вверх по социальной лестнице».

По аргументации наших собеседников чувствовалось, что они хорошо знакомы с распространенными на Западе теориями «социальной мобильности», «социальной диффузии», особой роли средних слоев и т. п. При этом было видно, что они давно уже думают о практическом применении этих теорий на ливанской почве.

После окончания беседы хозяева расстались с нами очень сердечно и пригласили посетить факультеты, расположенные в разных районах Бейрута. Мне довелось поехать вместе с г-ном Наимом на факультет права, где 3 тыс. студентов занимаются на отделениях права, экономики и политических наук. Любопытно, что примерно треть всех студентов факультета — сирийцы. Почти все они учатся на отделении политических наук. Мы обошли удобные аудитории на 100–300 человек, с микрофонами, отдельным столиком и стулом для каждого слушателя. Профессура — почти все ливанцы, но в библиотеке западным кабинетом заведует молодой француз, работающий по контракту в рамках франко-ливанского культурного сотрудничества. Как сообщил мне сам мосье Жан, три года работы в Ливане будут ему зачтены французским правительством как служба в армии. Подобных «кооперантов», направляемых из Франции в различные концы Африки и Азии, можно встретить сейчас почти во всех арабских странах.

После посещения факультета г-н Наим показал мне свою домашнюю библиотеку, которая занимает шесть комнат и, по-моему, в несколько раз превосходит библиотеку факультета. Здесь — комплекты юридических, политических и исторических журналов, выходивших или продолжающих выходить во Франции. Некоторые из них датируются 1801 г. Мне удалось обнаружить полные комплекты целого ряда алжирских изданий прошлого века, которые нельзя найти даже в Национальной библиотеке Алжира. Но особенно щедро представлены периодика и публикации ООН и других международных организаций (начиная с Лиги наций), а также документы многих международных конференций, литература об СССР и социалистических странах Восточной Европы, всевозможные издания по международному праву. Целая комната отведена старинным книгам на арабском, английском и французском языках. Хозяин, довольный впечатлением, произведенным на меня его книжным богатством, с улыбкой говорит: «Я очень ценю свои сокровища и регулярно их приумножаю. В этом отношении я — немножко капиталист».

Эдмон Наим стал деканом в 1963 г. До этого он окончил католический университет святого Иосифа, был адвокатом и политическим деятелем, входил в руководящий комитет Ливанской социалистической партии, которая, по его же словам, «к сожалению, маловлиятельна». Сейчас он отошел от политики: «Ныне я состою на государственной службе, занимаю официальное положение. Кроме того, моя кандидатура дважды не прошла на выборах в парламент». Но и теперь он продолжает оставаться видным политическим теоретиком; его статьи о положении в арабском мире сравнительно недавно печатались, в частности, в органе Французской социалистической партии журнале «Ля Ревю сосьялист».

Судя по всему Эдмон Наим придерживается довольно трезвых взглядов относительно губительной роли империализма на Востоке и несправедливости самой сути капитализма. Но, по его убеждению, подлинных капиталистов в Ливане нет, а существуют только «капиталистические взгляды» и «капиталистический образ жизни». Возможно, в какой-то мере подобные концепции выработались у него вследствие разочарования в позиции левых сил или тех, кто называет себя левыми. По словам Наима, из левых «только один процент понимает, что означает их программа, а остальные вступают в левые организации по соображениям престижа, политической карьеры, личных связей или из стремления нажиться». В дальнейшем, однако, выяснилось, что термин «левый» употребляется моим собеседником довольно неопределенно, так как, по его мнению, «в Ливане вообще нет правых».

Весьма характерны были и высказывания Эдмона Наима о социально-экономических отношениях в Ливане в связи с моим вопросом о возможностях продвижения его родины к социализму. «Ливан, — сказал он, — не сможет существовать без свободной экономики. Здесь нет крупных средств производства, как в Египте или Сирии, нет крупных феодалов. Конечно, существуют социальная несправедливость и эксплуатация человека человеком, но все это в совершенно иных формах, чем в Европе. В Ливане нельзя определить классовую принадлежность человека по его богатству. Есть более богатые и менее богатые, но почти все живут в достатке. Жизненный уровень ливанцев — самый высокий в арабском мире. Крупные коммерсанты эксплуатируют не своих служащих, а потребителя. Речь может идти не о национализации торговли, а о контроле над ней, о смягчении возможной несправедливости. Сейчас у нас пока национализированы железная дорога, электро- и водоснабжение. Есть и государственный банк, но он лишь выполняет функции контроля и эмиссии. Ливан просто перестанет существовать в тот день, когда будут национализированы все банки и торговля. В связи с этим я считаю, что самый искренний социалист должен считаться с реальным положением в Ливане. Социализм здесь будет возможен лет через пятьдесят, но и тогда в специфически ливанских формах, с учетом нашей самобытности, обычаев и особого положения в арабском мире и мировой торговле».

Взгляды г-на Наима, как и его коллег по университету, в какой-то мере напоминали разговоры о «дустуровском социализме» в Тунисе в 1962 г.: то же стремление использовать специфическое положение небольшой страны, та же попытка привести к соглашению имущих и неимущих, те же умеренность и осторожность в социальных реформах. Только мои ливанские собеседники в 1967 г. в отличие от тунисских в 1962 г. решительно утверждали, что сини уже достигли всеобщего благосостояния и задача состоит лишь в том, чтобы сохранить его.

Университетские дискуссии вспоминались мне в течение всего пребывания в Ливане, во время поездок по этой удивительной стране, когда нам приходилось встречаться и беседовать с самими ливанцами, а также знакомиться с природой, историческими памятниками, кипучей деловой и духовной жизнью Ливана. Лишь после таких интересных, разноплановых, а иногда неожиданных встреч с ливанской действительностью становится понятным, почему в кругах мыслящей интеллигенции страны кедров утвердилось представление о процветающем и почти бесконфликтном в социальном отношении обществе.

НА ПУТИ ЧЕРЕЗ ГОРЫ

Если въехать в страну через Маснаа, попадешь в широкую и плодородную долину Бекаа, которая тянется на 130 километров между горными хребтами — Ливаном и Антиливаном. Повсюду, куда ни кинешь взор, посевы зерновых, чечевицы, фруктовые сады, виноградники, огороды (здесь иногда собирают до трех урожаев в год), птицефермы, опытные агрономические станции. Все участки тщательно обработаны и огорожены. Хозяйство всюду ведется рационально, с применением новейших методов агрономической науки. Впечатление рациональности и аккуратности хозяйствования еще более усиливается, когда из долины Бекаа поднимаешься в горы. Склоны их изрезаны сетью террас, существующих со времен древней Финикии. Террасы, созданные для интенсивного земледелия в горных условиях, служат одновременно и для защиты против эрозии. Они есть даже там, где длительное время лежит снег. В частности, проезжая перевал Дахр эль-Бейдар (свыше 1500 метров над уровнем моря), мы видели яблоневые плантации и квадратные бассейны для их орошения на заваленных снегом террасах. Именно здесь и выращиваются знаменитые на весь мир сорта ливанских яблок.

'После перевала горный ландшафт приобретает более прихотливый, как бы специально приспособленный для туризма характер. Западные, т. е. обращенные к морю, склоны гор поросли пинией. Тут и снег ослепительно белый, а не желтоватый, как на восточных склонах (где он окрашен песком, занесенным весной из Сирийской пустыни сухим ветром — хамсином). Мягкий климат, великолепные пейзажи и целебный высокогорный воздух способствовали тому, что сюда еще в прошлом веке стали съезжаться европейские богачи и знаменитости. В расщелине гор мелькают корпуса туберкулезных санаториев. Здесь в 1831 г. лечился известный французский поэт Ламартин. Чем ближе к Бейруту, тем больше встречается роскошных частных вилл. Большинство принадлежит кувейтским принцам, о богатстве и многоженстве которых в Ливане ходят легенды, причем ливанцы рассказывают их с наслаждением, приукрашивая каждый раз новыми подробностями. Обычно около принадлежащих кувейтцам вилл — новенькие мечети, издали привлекающие внимание характерными голубыми или зелеными луковками на минаретах. Некоторые виллы принадлежат международным авантюристам. Среди этих вилл оказалось и владение бывшего князя Георгия Нахичеванского, обежавшего из России после Октябрьской революции и переменившего много профессий (в частности, он служил у Форда агентом по продаже автомобилей).

В горных предместьях Бейрута — немало маронитских церквей, аккуратных, добротно выложенных из светлого камня, с высокими колокольнями и острыми штилями.

Марониты — приверженцы особой христианской церкви. Первые марониты переселились в Ливан из Сирии более тысячи лет назад. В настоящее время марониты играют значительную роль в жизни страны. Например, президентом Ливана согласно конституции может быть только маронит. Марониты совершают богослужение на древнем сирийском (арамейском) языке и признают главенство Ватикана. Они издавна занимают горные районы Ливана (раньше — на севере, а с XIX в, — в центре страны), всегда служившие им убежищем. Поэтому маронитские церкви — почти неотъемлемый элемент ландшафта центральных областей страны.

Горы дали Ливану очень много: от названия страны до обогащающего ее потока туристов, привлекаемых горными пейзажами и возможностью летом заниматься зимними видами спорта.

Название Ливана происходит от «лабан» (т. е. «белый» или «молочный»). Приплывавшие в страну моряки издалека видели снежные вершины гор. Завоеватели проникали сюда главным образом морем или редкими ущельями. Чаще всего они использовали для этого ущелье Нахр аль-Кяльб («Собачья река»), выходящее к морю примерно в 15 километрах севернее Бейрута. Здесь оставили следы почти все завоеватели, побывавшие в Ливане: от римлян сохранился акведук, от мамлюкского султана XV в. Баркука — арочный мост, от древних ассирийцев и древних египтян — полустершиеся барельефы, от англичан — мемориальные надписи 1918 г. и 1941 г., от французов — такие же надписи 1920 г. и 1946 г. (последняя надпись выбита на камне самими ливанцами — в честь ухода французских войск). Высоко над ущельем — маронитский монастырь и теософская школа при нем. Их можно разглядеть еще издали благодаря огромной скульптуре Христа, простирающего руки над гигантским обрывом ущелья, что придает всей фигуре форму креста.

Жители ливанских гор производят впечатление людей спокойных, не подвластных чуждым влияниям и быстрым сменам настроения, что характерно для обитателей побережья, в первую очередь Бейрута и других больших городов. И внешне горцы в основной массе сильно отличаются от прибрежного населения: у многих — светло-каштановые волосы и серые или зеленые глаза, какие не встретишь у почти сплошь темноволосых и темноглазых жителей приморских городов. Конечно, и в горных селениях сейчас редко увидишь ливанский национальный костюм, особенно тантур, т. е. высокий женский головной убор, являющийся, как говорят, плодом культурного влияния Европы XVIII в. Но именно в горах лучше всего чувствуешь все то патриархальное и традиционное, что еще сохранилось в Ливане: от архитектуры и костюма до быта и нравов.

Чтобы взглянуть на знаменитые кедры, надо проделать трудный путь в глубь страны, сначала по холмистой равнине, сплошь покрытой цветущим миндалем и оливковыми рощами (оливы сюда, по словам гида, завезли из Палестины крестоносцы в XI в.), а потом — по круто ползущему вверх серпантину, среди пропастей, террас с виноградниками, многолетними дубами и фруктовыми садами. На почти отвесных скалах, подобно птичьим гнездам, лепятся редкие селения. Справа, в седловине между двумя такими скалами, мелькает Бкаа Каффа — самая высокогорная в Ливане деревня; она расположена на высоте свыше 1800 метров. Но особенно прекрасно Бшерри (по-местному Бшарре), раскинувшееся на скалах у водопада и украшенное высоким шпилем маронитской церкви. Здесь родился известный писатель Джубран Халил Джубран, здесь его музей и могила (прах Джуб-рана, умершего в 1931 г. в Бостоне, был перевезен сюда только в 1948 г.). Память о Джубране чтит весь арабский мир. Но в родном селении, как нам сказали, музей Джубрана находится в запущенном состоянии, ибо до сих пор на его содержание не выделены надлежащие средства.

После Бшарре продолжать путь еще сложнее. Кругом снег, и становится все холоднее и холоднее. Наконец на высоте более 2 тыс. метров появляются кедры. Их всего около 400: еще египетские фараоны, неоднократно владевшие побережьем Финикии, использовали прочный ливанский кедр для постройки кораблей и тем самым положили начало хищническому истреблению этого ценного дерева. Последователи фараонов вели себя не лучше, что и привело к тому, что в природе кедр, этот символ Ливана, изображенный на его государственном гербе, национальном флаге, банкнотах и высшем ордене республики, стал редкостью, тщательно охраняемой и оберегаемой.

Заповедник кедров, несмотря на свою относительную труднодоступность, — одно из основных мест паломничества почти всех посещающих Ливан туристов. Величественное впечатление производят эти густо засыпанные снегом тысячелетние великаны с широко раскинутыми могучими ветвями и кряжистыми стволами. Нередко из одного корня растет по нескольку стволов. Есть кедры, которым больше 6 тыс. лет, т. е. они намного древнее египетских пирамид. Это сравнение не случайно, ибо кедрами ливанцы гордятся не меньше, чем египтяне — пирамидами.

ЛЕГЕНДЫ И ПАМЯТНИКИ

Древние финикийцы, искусные мореплаватели и ловкие торговцы, основали большинство приморских городов Ливана свыше 3 тыс. лет назад. Многие завоеватели с тех пор пытались овладеть этими городами, но удавалось это сделать только античным греко-македонцам, римлянам, арабам и крестоносцам. Все они привносили в облик прибрежных городов Восточного Средиземноморья что-то новое, неповторимо свое. Об этом вспоминаешь, когда, приехав в современный Джубейль (Ж'бейль по-местному), осматриваешь руины финикийского Библоса — самого древнего города мира, существовавшего уже 7 тыс. лет назад. Греко-латинское название «Библос» происходит от папируса, на котором писали финикийцы к моменту прихода в Финикию армии Александра Македонского. Сами финикийцы называли город «Гебал» — от общесемитического корня, означающего «гора». К этому же корню восходит и нынешнее название (на арабском классическом языке «джубейль» — небольшая гора). Городок действительно расположен на спускающемся к морю пологом склоне невысокой горы. Здесь обнаружены следы построек 3-го и 2-го тысячелетий до нашей эры, обелиски и могилы времен аморитских, гиксосских и древнеегипетских правителей. С башен и через бойницы полуразрушенного каменного замка, выстроенного крестоносцами в XI в., видны сохранившиеся у самого побережья и заросшие травой фундаменты финикийских храмов, сооруженных за полтора-два тысячелетия до прихода крестоносцев, а еще дальше — колонны из асуанского гранита и амфитеатр, возникшие в начале III в. н. э. при римском императоре Каракалле.

Наиболее значительны следы пребывания древнего Рима в Гелиополисе (т. е. «городе солнца», как назвал его Александр Македонский, или Баальбеке, т. е. «господине Бекаа», как именовали его финикийцы в древности и как называют ливанцы сейчас). Сегодня Баальбек — это городок в долине Бекаа с 9 тыс. жителей, мавзолеем омейядского эмира Али ибн Талиба (VIII в. и. э.) и остатками античных сооружений, основательно разрушенных землетрясением 1750 г.: обширной площадью, на которой 3 тыс. лет назад финикийцы приносили жертвы своему богу солнца и плодородия Баалу (впоследствии византийцы воздвигли здесь церковь святой Варвары, от которой сейчас остался лишь круглый след фундамента), древнеримскими храмами Вакха, Венеры и Юпитера. Колоннада храмов сравнительно хорошо сохранилась. Особенно восхищают своей отделкой знаменитые шесть двадцатипятиметровых колонн храма Юпитера, служащие эмблемой Баальбека на многочисленных туристических картах и проспектах. Капители колонн, лепные орнаменты и настенные барельефы храмов изобилуют древними символами жизни, смерти и рабства (яйца, стрелы и цепи). Храм Вакха, бога вина и веселья, украшен также рельефными изображениями виноградных лоз и пляшущих танцовщиц. Преемники римлян пытались приспособить храмы Вакха и Венеры под свои культовые здания: храм Вакха был переделан под византийскую базилику, а стена храма Венеры использована для пристройки к ней арабской мечети, сложенной из искусно притертых больших камней, без применения цемента.

Всемирно известная достопримечательность Баальбека — три гладко обтесанные четырехгранные плиты длиной 20 метров, шириной 4,5 метра и толщиной 3,6 метра. Когда-то эти плиты связывали с библейскими легендами, а ныне — с модными концепциями о якобы побывавших здесь пришельцах из космоса, которые будто бы пользовались этими глыбами как стартовыми площадками для своих кораблей. Пока тайна этих монолитов остается невыясненной, что еще более распаляет любопытство туристов и тем самым способствует увеличению их притока в Баальбек. Надо полагать, что когда историкам удастся доказать вполне земное происхождение трех каменных гигантов и возможность их обработки и перемещения с помощью труда рабов древности, многие бизнесмены от туризма будут искренне опечалены.

Не везде в Ливане сохранились следы древних цивилизаций. Например, если отправиться в современную Сайду в поисках стоявшего на ее месте древнего Сидона, то невольно вспомнятся слова брюсовского Ассаргадона: «Сидон я ниспроверг и камни бросил в море». От финикийского города не осталось и следа: последовательно накатывавшиеся на него волны завоевателей на протяжении многих веков буквально стерли его с лица земли А ведь в свое время Сидон затмевал славой многие финикийские города, такие, как Библос и Угарит! Именно отсюда отправлялись многочисленные экспедиции, колонизовавшие средиземноморское побережье. Сегодня главная историческая достопримечательность Сайды — неплохо сохранившийся Морской замок — крепость крестоносцев XII в., заложенная Фридрихом Барбароссой. Он далеко уходит в море и резко выделяется своими старыми выцветшими камнями на фоне порта, выстроенного почти заново в прошлом веке после землетрясения 1837 г. От XII в. здесь остался также замок святого Людовика, возведенный на месте акрополя древнего Сидона, а от XVII в. — крытый рынок Хан аль-Франдж, выстроенный эмиром Фахр ад-Дином II.

Еще более мусульманский облик имеет центр северного Ливана — Триполи (по-арабски «Тараблюс» в отличие от «Тараблюс аль-Гарб», т. е. «западного Триполи», расположенного в Ливии). Господствующая над городом цитадель (или «замок Сен-Жиль» в честь предводителя крестоносцев Раймонда де Сен-Жиля), перестроенная мамлюкским султаном Калавуном после изгнания крестоносцев в XIII в., высоко вздымается над густым лесом куполов и минаретов мечетей примыкающей к морю старой части Триполи. Это — главный оплот ливанских ортодоксальных мусульман-суннитов, которые являются потомками выходцев из Сирии, переселившихся сюда в VII в. после арабского завоевания Ливана и бегства всех жителей-византийцев. Окрестности Триполи утопают в апельсиновых садах и пальмовых рощах. Здесь в отличие от самого города немало памятников финикийской и даже еще более ранних эпох (храмы Бзиза, Наус и др.). Но собственно Триполи по своей архитектуре принадлежит в основном мусульманскому средневековью, главным образом эпохе мамлюков. Мечети, медресе, торговые ряды и кварталы с бесконечными аркадами, искусной мозаикой и узорчатыми нишами несут неизгладимую печать XIV–XV вв., хотя, разумеется, с тех пор многое разрушалось, перестраивалось и реставрировалось. Даже названия многих районов города напоминают о средневековом цеховом ремесле: Хан ас-сабун («квартал мыловаров»), Хан аль-хайятин («квартал портных»). Новые кварталы Триполи, начинающиеся к востоку от «замка Сен-Жиль», похожи на столицу Алжира круто взбирающимися вверх от реки Абу Али многоэтажными домами с характерной для французского зодчества свободной игрой красок и форм зданий.

Свое сравнительно недавнее прошлое ливанцы чтят, пожалуй, не менее, если не более времен древности или крестовых походов. В этом можно убедиться при посещении затерянных в горах труднодоступных селений Дейр аль-Камар («Лунный монастырь») и Бейт ад-Дин («Дом веры»). Первое служило в начале XVII в. резиденцией знаменитого эмира Фахр ад-Дина из рода Маанов, а второе — еще более известного эмира Бешира Великого из династии Шехабов, правившего в прошлом веке. Оба монарха ревностно защищали самостоятельность Ливана в неустанной, иногда вооруженной, иногда изощренно-дипломатической борьбе против тирании и лихоимства турецких султанов и пашей, оба много сделали для укрепления ливанского государства, самобытность и автономия которого в пределах Османской империи наиболее четко вырисовывались именно при этих двух эмирах. Они по справедливости считаются наиболее заметными фигурами в истории Ливана XVII–XIX столетий. Замок Маанов в Дейр аль-Камаре частично превращен в музей. Дворец Бешира в Бейт ад-Дине служит одновременно и местом паломничества туристов и летней резиденцией президента Ливана.

Эмир Фахр ад-Дин, пробывший много лет в Италии, очень любил итальянское зодчество. Лучшие постройки за время его правления созданы флорентийскими архитекторами. Их влияние чувствуется в ливанской архитектуре до настоящего времени; это прежде всего окно «мандолина». Даже мечеть для своих солдат-мусульман Фахр ад-Дин выстроил с наклонным минаретом по типу Пизанской башни. Дворец Бешира в Бейт ад-Дине, наоборот, отмечен печатью восточной роскоши. Его мозаики и арабески выполнены лучшими дамасскими мастерами, а расписные мраморные порталы напоминают об ансамбле Шах-и-Зинда в Самарканде. Этот дворец восторженно описал Ламартин в своем «Путешествии на Восток». Понятно, почему в наши дни президент Ливана именно здесь, среди подлинно царского великолепия, принимает самых почетных гостей.

Дейр аль-Камар и Бейт ад-Дин до сих пор поставляют Ливану политическую элиту. В Бейт ад-Дине родился первый президент независимого Ливана Бешара аль-Хури, в Дейр аль-Камаре — второй президент, Камиль Шамун. Любопытно, что третьим президентом республики был Фуад Шехаб, двоюродный брат Бешара аль-Хури и дальний потомок Бешира Великого. Поэтому не удивительно, что оба селения являются предметом особой заботы ливанского правительства. Их музейные реликвии, дворцы, мечети, внутренние дворики содержатся в большой сохранности и чистоте, постоянно подновляются. На горных террасах между Дейр аль-Камаром и Бейт ад-Дином при значительной финансовой поддержке государства возобновлены посадки тутовых деревьев, заброшенные более ста лет назад.

Помимо исторических памятников к услугам туристов в Ливане исторические легенды: «Здесь ночевал Помпей», «Там останавливался Александр Македонский», «По этой дороге двигался Навуходоносор». Немало и легенд, ничего общего с историей не имеющих. Почти каждое географическое название связано с какой-либо притчей, каким-либо народным или религиозным преданием. А поскольку в Ливане сосуществуют ислам и христианство, да еще в различных своих проявлениях (сунниты, шииты, друзы, марониты, несториане и др.), то легенд и преданий — хоть отбавляй. По пути из долины Бекаа в Бейрут, в селении Карак Нух (т. е. «Гробница Ноя»), вам расскажут, что именно здесь стоял когда-то Ной, опираясь одной ногой на горы Ливана, а другой — на горы Антиливана. Где-то на побережье, как нам говорили, есть место, где якобы находился рай, из которого были изгнаны Адам и Ева (в Ираке мы узнали, что «на самом деле» рай находился у слияния Тигра и Евфрата). Казино в приморском городке Табарджа называется «Пляж святого Павла» (отсюда, мол, святой Павел морем отправился на остров Крит). На побережье между Бейрутом и Сайдой вам обязательно укажут на небольшую мечеть в селении Наби Юнис: она будто бы стоит на том самом месте, где библейский Иона вышел из чрева кита. В связи с этим в Наби Юнис ежегодно в начале мая устраивается всеобщее праздничное купание в море.

В ДЕЛОВОМ БЕЙРУТЕ

Горный, исторический и туристический Ливан — еще не вся страна. Ее мозгом и сердцем, экономическим и культурным центром является Бейрут — красивый современный город небоскребов, ультрамодернистских отелей, бесчисленных кабаре и ночных реклам. Он подчеркнуто урбанистичен и как бы не желает иметь ничего общего с окружающими его идиллическими пейзажами, горными селениями, зарослями кактусов и стадами овец. Раскинувшись на 15 километров вдоль скалистого берега и на 12 километров в глубь побережья, Бейрут живет в напряженном, нервном ритме. Когда я выразил Эдмону Наиму свое удивление по поводу внешнего безразличия бейрутинцев к славе древней Финикии, он усмехнулся: «Это естественно, ведь мы хотим жить». Это означало, что для бейрутинцев, людей деловых и современных, то, что было, уже не имеет значения. Им просто некогда думать о прошлом, ибо они поглощены настоящим.

Но доходы от туризма весьма интересуют бейрутских торговцев, гидов, владельцев отелей и увеселительных заведений. А туристам хочется воочию убедиться в древности ливанской земли. Поэтому бейрутинцы снисходительно демонстрируют чудакам-иностранцам финикийские, хеттские и арамейские реликвии в Национальном музее, напоминают, что бейрутский лес пиний посажен в 1582 г. при эмире Фахр ад-Дине, и даже дают название «Финикия» отелям и бензоколонкам. Но какого-либо «финикийства» у них не заметишь. Скорее они гордятся тем, что их родина всегда была местом, где сталкивались влияния почти всех мировых цивилизаций. Это проявляется во всем: от огромной схемы в Национальном музее, тщательно учитывающей всех побывавших в Ливане пришельцев и завоевателей древности, до господствующего в общественной жизни наших дней трехъязычия (т. е. почти равноправного употребления арабского, французского и английского языка в обиходе, в кино и печати), от стремления давать гостиницам, кабаре и прочим заведениям такого плана названия «понеобычнее» и «позаграничнее» (типа «Вандом», «Сен-Жорж», «Паризиана») до распространенного обычая создавать смешанные частные компании (например, ливано-греческие, ливано-египетские и др.).

История Бейрута, тесно связанная с ранним развитием местного капитализма и давними многообразными отношениями с Европой и Африкой, наложила печать на облик и характер его жителей. С космополитизмом бейрутинцев, их умением изъясняться на многих языках, степенью их европеизации и даже американизации могут сравниться только их практичность, предприимчивость и деловитость. В этом отношении они значительно обогнали жителей, пожалуй, всех других арабских столиц. Любопытно, что академик А. Е. Крымский еще в конце прошлого века обращал внимание на присущие многим бейрутинцам черты капиталистического предпринимательства и торгашества.

Напряженный ритм жизни города сохраняется даже по воскресеньям, когда большинство магазинов закрыто, публики на улицах меньше и движется она медленнее, чем обычно, позволяя себе полюбоваться отлично видными с набережной снежными вершинами гор или прислушаться к умиротворяющему мирские страсти звону церковных колоколов. Если с набережной пройти в центр Бейрута, то глаза буквально разбегаются от нарядных витрин и замысловатых вывесок, от броских названий и сверкающих реклам. Иногда в тесном соседстве находятся рекламы, не имеющие ничего общего: например, советской автомашины «Волга» и шотландского виски, последней модели «Москвича» и «Кока-колы». Жителя Бейрута этим не удивишь: он давно привык к пестрому многообразию и чисто «бродвейской» броскости и яркости.

Для удобства ориентации город поделен на секторы, каждый из которых занумерован: например, сектор Наджме — № 11, Мадждия — № 12, Минат аль-Хосн — № 20, Кантари — № 22, Джунблат — № 32, Санаих — № 41. Номерами снабжены и улицы. К примеру, улица Абд аль-Кадира значится под № 25 по сектору Аз-Зариф и под № 60 — по сектору Серайль.

Архитектура Бейрута необычайно разнообразна. Но в отличие от Каира, с легкостью приемлющего зодчество различных эпох и даже цивилизаций, Бейрут допускает свободу архитектурных помыслов преимущественно в рамках наиновейших западных течений. Трудно еще где-либо на Арабском Востоке найти такую пестроту форм и раскраски зданий, такое обилие чисто декоративных «излишеств», выполненных к тому же в сугубо модернистской манере. Достаточно обратить внимание хотя бы на форму окон, словно задавшихся целью продемонстрировать все богатство мыслимых в геометрии фигур, на ромбовидные балконы или затейливые барельефы в виде цветных каменных решеток по фасаду. Конечно, есть в Бейруте и старые, вернее, «старомодные» здания, ничем особым не примечательные. Но не они определяют облик города. Более того, их просто не замечаешь среди многочисленных и многоликих современных гигантов, уверенно теснящих все, что есть в городе неприметного, бедного или неоригинального. В частности, резко контрастируют с «типичным» Бейрутом жалкие лачуги палестинских беженцев (нам сказали, что кое-где в подобных «жилищах» обитают и приехавшие из Ирака курды) или полуразвалившиеся хибары армянского квартала в северной части города. Но таких мест немного.

На центральных улицах Бейрута можно увидеть вывески на арабском, английском, французском, армянском, греческом и итальянском языках. Все эти языки, а также турецкую речь можно услышать тут же. Город буквально кишит туристами, заезжими коммерсантами и прочим иноземным людом, легко сливающимся с бейрутинцами, достаточно европеизированными по внешнему виду (впоследствии стало известно, что до июня 1967 г. в Бейруте постоянно проживало более четырех тысяч американских и более шести тысяч английских семей). Лишь иногда на улице или в модном ресторане бросится в глаза белоснежный тюрбан и традиционная одежда какого-нибудь саудовского или кувейтского богача, сверкающего перстнями и золотым шитьем.

Присмотревшись, замечаешь, что пешеходов в Бейруте меньше, чем автомобилей; каждый третий бейрутинец, как нам говорили, имеет машину, а в Бейруте живет половина населения Ливана (свыше 900 тыс. человек). Пересечь любую из главных магистралей столицы почти невозможно: машины идут сплошным потоком, и пешеходы из-за отсутствия официально фиксированных переходов всецело отданы на милость водителей. Полицейских-регулировщиков в Бейруте явно не хватает, а обладатели роскошных «кадиллаков» относятся ко всем, кто передвигается пешком, со спокойным полупрезрением.

Центр Бейрута — сплошь магазины, банки, конторы крупнейших авиакомпаний мира. Из семи улиц, расходящихся лучами от площади Этуаль перед парламентом, четыре — торговые и три-банковские. Банки в Бейруте самые различные: ливанские, американские, французские, английские, итальянские, голландские, немецкие и т. п. Названия некоторых из них любопытны: «Бельгийско-ливанский», «Арабо-африканский», «Банк Кувейта и арабского мира», «Банк ливанского процветания», «Банк арабской экономики», «Банк кедров». Всего в Бейруте 93 банка (кстати, в Ливане банк так и называется «банк» в отличие от Сирии, где употребляют арабское слово «масраф»), Бейрут — крупнейший финансовый центр арабского мира. Нигде в арабских странах торговый и финансовый капитал не чувствует себя так прочно и уверенно, как в Ливане, нигде он так тесно не сплетен с западным капитализмом. В значительной степени это объясняется и наличием крупных и довольно зажиточных ливанских колоний за рубежом, главным образом в Северной и Южной Америке, а также в Западной Африке. Эти эмигранты имеют в Бейруте свой «Банк заморского Ливана» и ежегодно собираются здесь на конференцию. Через них в известной степени осуществляется связь ливанской буржуазии с капиталистами США и Западной Европы.

Недалеко от парламента и большинства бейрутских банков, сконцентрированных в этом районе, расположена и основная база более мелкого местного капитализма — городской рынок. Его разноголосый шум слышен издалека. Подойдя поближе, начинаешь различать крики: «Лира, лира, лира-а!». Это мелкие торговцы рекламируют самый дешевый товар ценой в одну или несколько лир. Цены на бейрутском рынке несколько выше, чем на дамасском, но товаров больше, и они разнообразнее. Как везде в Бейруте, в глаза бросаются контрасты: между хорошим качеством товаров и малочисленностью покупателей, между «самыми парижскими» модами одежды покупателей и хлюпающей у них под ногами грязью. Конечно, бейрутский рынок не является и не может являться главным центром активности местных дельцов. Он — своего рода дополнение, подпочва для крупных банков и фирм.

Любопытны бейрутские рекламы. Рекламируется буквально все: от ресторанов, отелей и новейших автомашин до зубной пасты, сигарет и всякого рода патентованных лекарств. Особенно красивы бейрутские рекламы ночью, когда они буквально заливают город морем мерцающих неоновых огней, с одинаковой степенью навязчивости предлагая посмотреть непритязательный голливудский боевик и отличный франко-итальянский фильм, посетить роскошный отель в центре города или приткнувшееся к рынку ночное кабаре с дурной репутацией. Характерно, что все западное берется за образец. Дело доходит до того, что арабское название обычно является не переводом, а транскрипцией европейского; например, на одном из небоскребов на набережной можно увидеть огромные латинские литеры, складывающиеся в надпись «Ле кав дю руа» («Пещеры короля»), а под ними — те же французские слова, с грехом пополам начертанные арабской вязью. Это — мелочь, но мелочь символическая. Как рассказывал мне впоследствии один побывавший в Бейруте сириец, многих арабов, приезжающих в Ливан из других стран, возмущает манера бейрутских виртуозов рекламы ориентироваться прежде всего на заезжую публику из Европы и Америки, а уж только потом — на своих соотечественников.

В Бейруте бесчисленное количество кабаре, ночных клубов и ресторанов, предоставляющих туристам различного рода изысканные или даже запретные удовольствия «западного образа жизни». Наибольшей известностью среди заведений подобного рода пользуется «Казино дю Либан» — своеобразный восточный симбиоз театрального ревю со стриптизом, ночного ресторана и славящейся на все Средиземноморье рулетки, соперничающей с игорными домами Монте-Карло. Сюда приезжают развлекаться богачи со всего света, но прежде всего арабские и южноевропейские.

Доходы от туризма и связанных с ним увеселительных заведений международного размаха, от коммерческого транзита, от посреднических операций, от сосредоточения в местных банках наиболее значительных капиталов арабского мира, от торговой деятельности ливанских эмигрантов в развивающихся странах — вот что составляет основу поразившего нас своими внешними проявлениями экономического бума в Ливане[3]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что здесь раскупаются баснословно дорогие (иногда ценой в 11 тыс. лир) автомобили новейших американских и западногерманских марок, что в Бейруте много новостроек, хотя земля тут дорожает буквально с каждым часом, что мгновенно заселяются фешенебельные квартиры в еще не достроенных домах, хотя обычно дом в среднем возводится всего за три месяца. Человеку, живущему годами в подобной обстановке, трудно не поддаться обманчивому обаянию этого бьющего в глаза «просперити», своим блеском засвечивающего теневые стороны ливанской жизни. Очевидно, это ослепление, а также стремление многих патриотов Ливана всячески подчеркнуть специфику и достижения своей страны и породили весьма распространенный в кругах местной интеллигенции миф о «зажиточном среднем ливанце». Конечно, такой тип существует, и, более того, в условиях своеобразного ливанского бума этот благополучный «зажиточный середняк» будет процветать, предоставляя черную работу и нищенский удел десяткам тысяч палестинских беженцев, курдов, армян и ассирийцев, не говоря уже о сотнях тысяч эмигрантов из соседних арабских стран. Но, безусловно, по мере укрепления экономической независимости других арабских стран они все меньше будут нуждаться в услугах ливанских банков и посредников. По мере осуществления в этих странах революционных преобразований на текущие счета в Бейруте будет переводиться все меньше и меньше средств частных предпринимателей и богачей-эксплуататоров, перед которыми все более явственно вырисовывается перспектива социальной ликвидации. Не это ли время имел в виду Эдмон Наим, говоря о возможности построения в Ливане через несколько десятков лет пусть специфического, но все же социализма? Думаю, что это время наступит гораздо раньше.

На подобные размышления наталкивает прежде всего наблюдение за сегодняшней ливанской действительностью. Для большинства ливанцев, особенно живущих вне Бейрута, космополитизм и «капиталистические взгляды» богатой верхушки чужды и неприемлемы. Их довольно высокий (особенно то сравнению с большинством арабских стран) жизненный уровень определяется трудолюбием и высокой культурой производства. Достаточно взглянуть на тщательно возделанные банановые рощи, сады, огороды и табачные плантации ливанского побережья, на тянущиеся вдоль моря бесчисленные солярии, на четкую работу портовиков, на слаженность действий рабочих бейрутских новостроек. Обретенное Ливаном положение одного из центров мирового туризма, древнее умение его мореходов, искусство садоводов и строителей также являются залогом того, что страна великолепно сможет прожить, без особого ущерба отказавшись от роли международного маклера и компрадора. Только тогда можно будет добиться социальной справедливости и прежде всего справедливо решить якобы не существующую в Ливане, по мнению моих университетских собеседников, острую проблему общественных классов.

ЛИВАНСКИЕ ПАРАДОКСЫ

Ультрасовременность и предпринимательская лихорадка делового Бейрута не определяют и не могут определять целиком и полностью лицо страны. Правильнее было бы, наверное, сказать, что они — лишь один из компонентов противоречивого облика современного Ливана. Не менее важным компонентом является культурная и интеллектуальная жизнь страны, оказывающая к тому же значительное влияние на духовное развитие соседних арабских стран.

В Бейруте мы познакомились с молодым художником Вахибом. Он окончил Высшее художественное училище им. Сурикова в Москве и сейчас преподает рисование в местном Институте рисования и музыки. Положение художника в Ливане отнюдь не блестящее, если только он не работает в каком-нибудь рекламном агентстве. На рекламу здесь денег не жалеют. Но тому, кто не желает делать бизнес на рекламе, приходится туго. Вахиб, например, до сих пор не может снять квартиру в Бейруте, так как ему не по карману платить за жилье 3–4 тыс. лир в год. Вот и приходится ему каждый день тратить несколько часов на поездки из Бейт ад-Дина, где он живет, в столицу и обратно. Дорога эта чудесная, как мы убедились на собственном опыте, и доставляет подлинно эстетическое наслаждение, но… очевидно, не в том случае, когда человек без конца вынужден ездить по ней в обоих направлениях. Тем не менее Вахиб жизнерадостности не теряет, сохраняет на все свежий и острый взгляд, благодаря чему смог нам показать много интересного в Бейруте. Мне особенно запомнился осмотр выставки молодых художников в помещении Ассоциации ливанских художников, объединяющей около 150 мастеров изобразительного искусства.

Среди картин были самые различные и по уровню мастерства и по художественным направлениям. Мы познакомились как с экспонированными на выставке произведениями, так и с теми, которые находились в резерве и не выставлялись. Преобладающая тематика и тех и других — чудесные пейзажи Ливана, жанровые сценки из городской жизни, колоритные образы простых ливанцев.

По творческой манере и характеру решения темы ливанские живописцы демонстрируют, пожалуй, все разнообразие бытующих сейчас на Западе течений, включая абстракционизм. Но доминируют, как мне показалось, последователи французских импрессионистов. Это естественно: каждый ливанский художник стремится поехать учиться в Париж. Но большинство ливанских мастеров стремятся учитывать местные традиции, по мере возможности показывать краски родной земли и выражать суть национального характера.

Нам удалось побеседовать с находившимся на выставке вице-президентом Ассоциации художников Адилем ас-Сагири. Ратуя за абсолютную свободу субъективных устремлений художников всех творческих направлений, считая, что только так может развиваться изобразительное искусство, наш собеседник обнаружил вначале известную предубежденность против метода социалистического реализма и вообще против всякой «завербованности» в художественном творчестве. Однако постепенно он несколько «оттаял» и высказал, на мой взгляд, весьма ценные мысли: «Я бы с удовольствием приехал в СССР, чтобы своими глазами увидеть то, о чем приходится главным образом читать и слышать. Контакты между деятелями культуры самых разных стран всегда способствуют лучшему взаимопониманию и взаимному обогащению. Всякий художник в своем творчестве национален во всем, что касается духа и специфических форм искусства. Но он в то же время должен быть интернационален по уровню технического мастерства и методам решения поставленных перед собой задач. Мы часто бьемся в разных странах над одними и теми же проблемами».

Еще больший интерес представила другая встреча, на этот раз с одним из старейших литераторов Ливана и большим другом нашей страны.

При выезде из долины Бекаа, в том месте, где стоят новенькие дома для офицеров военной базы Райяк, хорошо видна гора Санин (2800 метров), вершина которой окутана облаками и покрыта вечным снегом. На ее склоне расположена небольшая деревня Бискинта, в которой постоянно живет большую часть года широко известный в арабском мире и за его пределами писатель Михаил Нуайме. Во время нашего пребывания в Ливане он находился в Бейруте. Нам удалось встретиться с писателем и провести с ним несколько часов в увлекательной беседе.

Высокий, худощавый, легко двигающийся, несмотря на свои 78 лет, Михаил Нуайме отлично говорит по-русски: еще до первой мировой войны он учился в полтавской семинарии. В свое время он даже писал стихи на русском языке. Писатель горячо любит русскую литературу и русскую культуру вообще. Он очень много сделал для ознакомления арабской интеллигенции с творчеством великих русских писателей и поэтов. Стихи многих русских поэтов он до сих пор помнит наизусть. Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский, Белинский, Гончаров, Фет, Никитин — для него не просто хорошо знакомые имена. О каждом из них он говорит с любовью, но по-разному, находя какие-то особые, свои слова, иногда, правда, звучащие несколько архаично. Даже сама русская речь Михаила Нуайме, абсолютно правильная в фонетическом отношении, по своему складу и характеру напоминает язык интеллигентных персонажей пьес Чехова и Горького.

Нуайме считается представителем так называемой сиро-американской школы новоарабской литературы, т. е. принадлежит к той группе писателей, которые долгое время жили в Америке и много сделали для усвоения арабскими литераторами форм и жанров американо-европейской литературы. Но во всем его облике отсутствует даже малейший намек на какую-либо «американизацию». Писатель решительно осуждает такие явления ливанской действительности, как «материальность» и предпринимательская изворотливость, называя их «паскудными» (кажется, то был единственный вульгаризм, употребленный им за все время нашего разговора). Это, конечно, вовсе не означает, что Михаил Нуайме пытается отгородиться от современной жизни своей страны. Достаточно было услышать, какую высокую оценку он дал многим современным арабским писателям, в том числе известному ливанскому поэту Адонису, с каким жаром говорил о роли ливанских просветителей в период Арабского возрождения, с какой теплотой отзывался о ливанских писателях более позднего периода, в частности о Джубране. Думается, что огорчения писателя по поводу присущего многим «средним» ливанцам избытка меркантильности, лишающего их всякой потребности в высоких идеалах, так же как и по поводу «отсутствия гениев» среди современных арабских литераторов, вызваны горячим патриотизмом и желанием возродить древнюю славу и блеск арабской культуры. В связи с этим Нуайме резко критикует «клерикальный догматизм», который, по его мнению, является одним из главных препятствий для развития литературы в таких арабских странах, как, например, Саудовская Аравия.

Михаил Нуайме является противником многого из того, что распространяется в Ливане не в последнюю очередь в результате американского влияния: материалистичности, безыдеальности, духа голого чистогана — словом, всего того, что Эдмон Наим назвал бы «капиталистическими взглядами» и «капиталистическими вкусами». И вполне естественно при этом, что Нуайме, как и другие лучшие представители ливанской интеллигенции, хорошо видит пользу укрепления культурных и прочих связей Ливана с СССР. Писатель живо интересуется современной советской литературой, лично знаком со многими советскими писателями. Как поклонника и знатока русской культуры, его радует возросший в нашей стране за последнее время интерес к старинной архитектуре, древним фрескам и всему богатому духовному наследию русского народа. «Я всегда считал, — говорит Михаил Нуайме, — что после того как революция окончательно утвердится, подавив контрреволюцию и уничтожив всякую возможность для ее возрождения, русский народ обязательно обратится к старой культуре и воспримет из нее все ценное. Ведь для того чтобы дальше заглянуть в будущее, нам надо почаще и получше учиться у собственного прошлого».

В заключение писатель рассказывает нам о своей переписке с некоторыми советскими арабистами. Он знаком со всеми переводами его произведений, изданными в Советском Союзе. Несмотря на возраст, Нуайме продолжает работу: он показал нам свою недавно вышедшую из печати новую пьесу «Иов». Характерно, что в отличие от большинства арабских драматургов, пишущих на разговорном диалекте, Михаил Нуайме в своих пьесах пользуется только литературным языком. Он объясняет это тем, что в основе каждой из его пьес «лежат философские раздумья автора, и в них обычно почти нет ничего бытового или комического».

Встреча с Михаилом Нуайме оставила чувство большого удовлетворения, которое всегда получаешь от общения с талантливым, широко образованным, много знающим и много повидавшим человеком. Кроме того, она помогла нам более скептически оценить дух. «американизма», столь назойливо стремящийся утвердить себя в Ливане. Как мне кажется, он здесь не утвердился. Действительно, если сопоставить усилия, предпринимаемые США для распространения своего влияния в Ливане, и действительные размеры этого влияния, то оснований для подобного скептицизма будет более чем достаточно. В значительной мере это объясняется тем, что ливанцы сохранили самые неприятные воспоминания о пребывании в стране американских войск летом 1958 г. во время гражданской войны, развернувшейся вследствие неудачной попытки тогдашнего президента Шамуна, ориентировавшегося на США, продлить срок своего правления вопреки конституции.

Главным источником идеологического влияния США в Ливане является американский университет в Бейруте, Он основан в 1866 г. на базе глазной клиники и приюта, созданных американским миссионером Блиссом. В настоящее время это своего рода сеттльмент, хорошо охраняемый и изолированный от остального города, занимающий огромную территорию, на которой свободно располагаются свыше 50 зданий факультетов, библиотек, специальных залов, научных центров, жилых помещений. Здесь работают многие ливанские и иностранные ученые. В стенах университета за последние годы осуществлено немало серьезных исследований в области как естественных, так и гуманитарных наук. Однако американский университет примечателен не только и даже не столько этим. Здесь — основной центр подготовки проамерикански настроенных научных и педагогических кадров для всего арабского мира. Кроме того, в самом Ливане американский университет призван рекламировать заботу США об арабах. Он усиленно демонстрируется туристам как достопримечательность Бейрута. В красиво оформленных проспектах скрупулезно перечислено, сколько тысяч долларов затратили на возведение того или иного университетского здания фонд Рокфеллера, нефтяной магнат Гульбенкян или одна из обосновавшихся в Ливане протестантских миссий. Поэтому, когда, ознакомившись с этими проспектами, проходишь в потоке экскурсантов за ворота университета, смотришь с каким-то двойственным чувством на аккуратные спортплощадки, теннисные корты и прочие сооружения. Трудно сказать, где здесь кончается первоклассный научно-учебный центр, а где начинается витрина «американского образа жизни» на Арабском Востоке.

Территория университета связана туннелем, проложенным под бейрутской набережной, с собственным участком приморского пляжа. В любой солнечный день (а таких в Бейруте много) на университетском пляже можно видеть студентов и студенток, главным образом из США и ФРГ, разгуливающих в купальных костюмах. Если это происходит не в купальный сезон, до мая или после сентября (нам довелось подобное зрелище наблюдать в апреле), то обычно вдоль парапета набережной собирается толпа ливанцев, молча за всем наблюдающая. Среди них можно увидеть и хорошо одетую «солидную» публику, которая в иных обстоятельствах, очевидно, не прочь продемонстрировать свое «западничество». Но сейчас эти люди вместе со всеми стоящими у парапета смотрят на резвящихся у моря юнцов сугубо осуждающе.

Ливанцы в общем-то отличаются широтой и терпш jwocTbjo, но совсем не склонны отказываться от собственного лица и забывать, что они — арабы. В частности, ливанцы не скрывали своего сочувствия Сирии, подвергшейся в апреле 1967 г. налету израильской авиации: все напряженно слушали передачи дамасского радио, ливанская армия была приведена в боевую готовность и производила патрулирование всех дорог, правительство Ливана обратилось к правительству Сирии с предложением помощи. Не следует забывать, что именно в Ливане — казалось бы, наиболее «неарабской» из всех арабских стран — издается больше всего литературы по общим для всех арабов проблемам. На юге страны, в частности в Сайде, можно увидеть лозунги в защиту арабского единства и портреты президента ОАР Насера рядом с портретами президента Ливана Хелу. Это особенно примечательно, если учесть, что на юге Ливана преобладают друзы, т. е. мусульманские сектанты, в обычаях, обрядах и быте которых так много своеобразного, что в Ливане многие даже не считают их мусульманами. Во всяком случае, если при любом ливанце назвать друзов мусульманами, то он вас обязательно поправит: «Они не мусульмане, они — друзы!»

Эта секта очень многое заимствовала из иных религий, в связи с чем другие мусульмане относятся к друзам с недоверием. На все вопросы о том, в чем же заключаются основные догматы веры друзов, обычно отвечают, что друзы тщательно скрывают все, что относится к их верованиям и обычаям. Друзские храмы, имеющие в плане подковообразную форму, не похожи ни на мечети, ни на церкви. Это обстоятельство, конечно, еще более усиливает впечатление таинственности, производимое друзами на всех прочих ливанцев. Внешне друзов обычно отличают по одежде. Особенно легко выделить из толпы друзских женщин: они все ходят в черном, а голову и нижнюю половину лица повязывают белой шалью в отличие от ортодоксальных мусульманок, обычно закрывающих лицо хиджабом.

О друзах в Ливане (как, впрочем, и в Сирии, где ими заселена целая область, та>к и называющаяся Джебель-Друз, т. е. «торы друзов»), рассказывают много странного и необычного. Некоторые, приписывая друзам чуть ли не симпатии к иудаизму и государству Израиль, пытаются обвинить их в пособничестве израильтянам. Убедительнейшим опровержением подобных разговоров служит неизменная позиция вождя друзов председателя Прогрессивной социалистической партии Ливана Кемаля Джумблата, неоднократно занимавшего министерские посты. Кемаль Джумблат всегда выступал за социальные преобразования в стране и за тесные связи с теми арабскими государствами, которые эти преобразования осуществляют, прежде всего с ОАР. Следовательно, самого видного представителя ливанских друзов уж никак нельзя обвинить в отсутствии арабского патриотизма. Любопытно, что Эдмон Наим, довольно скептически оценивавший все левые силы в Ливане, охарактеризовал Джумблата как «искреннего социалиста, хотя и выросшего в феодальной среде».

В качестве ярого противника партии Джумблата и вообще левых сил страны выступает реакционная организация «Аль-Катаиб аль-любнанийя» (буквально «ливанские колонны» или «ливанские отряды»), пользующаяся известным влиянием среди буржуазных и мелкобуржуазных слоев христианского населения Ливана. В 1968 г. ее вооруженные дружины были основной ударной силой сторонников президента Шамуна и активно участвовали в гражданской войне. Лидер «Аль-Катаиб» Пьер Жмайель в дни нашего пребывания в Ливане вел агитацию против ОАР, обвиняя правительство Насера ни больше ни меньше как… в намерении установить протекторат над Ливаном, а впоследствии, во время «шестидневной войны», призывал к нейтрализации Ливана по образцу Австрии или Швейцарии. Особенно активно «Аль-Катаиб» действует в центральном Ливане, где больше всего христианской буржуазии. В частности, лозунги организации или просто ее название, выложенное черной арабской вязью по светлому камню, можно видеть на всем протяжении 56-километровой дороги Бейрут — Батрун. Самыми крупными буквами слово «Аль-Катаиб» выложено в том месте, где шоссе сворачивает к знаменитому «Казино дю Либан». Это вполне естественно: именно среди сорящих деньгами посетителей казино «Аль-Катаиб» может рассчитывать на максимальное сочувствие.

Было бы, однако, неверно предполагать, что какая-нибудь одна партия или организация в Ливане обладает политической монополией в каком-либо районе или внутри той или иной религиозной общины. Вряд ли все друзы поддерживают Джумблата, и, конечно, далеко не все христиане питают симпатии к «Аль-Катаиб». В стране действуют другие политические партии, в том числе функционирующие не на региональной или национально-религиозной основе. Не следует забывать и о том, что здесь существуют сравнительно благоприятные условия для развития рабочего и профсоюзного движения. Для общественной жизни Ливана характерны умеренность и терпимость, питаемые не в последнюю очередь отсутствием монополии определенных лидеров или организованных сил на политическую власть или хотя бы на преобладающее политическое влияние в стране. Поэтому, как мне показалось, в чьих бы руках ни находилась власть в Ливане, правящая в каждый данный момент группа старается, как говорится, «соблюсти приличия» по отношению к оппозиции и вообще к тем, кто находится не у дел, но может вновь всплыть на поверхность.

Вот лишь некоторые, может быть даже не очень значительные и показательные, но запомнившиеся иллюстрации политической терпимости сегодняшнего Ливана: 1) в одних и тех же газетных киосках можно приобрести прессу всех направлений: от прогрессивной «Аль-Ахбар» до легкомысленных полуцензурных изданий и даже газеты «Аль-Амаль» (органа «Аль-Катаиб); 2) в Бейруте есть улицы, названные именами всех президентов Ливана: от Бешары аль-Хури до ныне стоящего у власти Шарля Хелу, несмотря на то что они отнюдь не отличаются сходством политических позиций; 3) отстраненный от власти в ходе гражданской войны 1958 г. бывший президент Камиль Шамун, несмотря на антипатию, питаемую к нему значительной частью населения, по-прежнему пользуется известным авторитетом и влиянием (туристам показывают загородную виллу Шамуна южнее Бейрута, его имя носит крупнейший в столице стадион).

Пестрота религиозно-этнического состава населения и широкая терпимость, многообразие политических течений и относительная умеренность политических нравов, кипучесть и развитость общественной жизни, с одной стороны, и, пожалуй, максимальная стабильность политического режима, с другой — вот что бросается в глаза даже при поверхностном ознакомлении с основами функционирования социально-политического механизма Ливана. Это, пожалуй, последний по счету, но первый по впечатляемости из ливанских парадоксов.