У смерти два лица

11. ТОГДА. Июнь

Пейсли хочет поехать на «Встречу с пингвинами» в Лонг-Айлендский океанариум, поэтому утром в понедельник Эмилия заказывает по телефону два билета с группой в половине второго, потом вручает мне ключи от своей машины. Я уже ездила на ней пару раз по мелким поручениям в Херрон-Миллс, но до Риверхеда ехать минут сорок пять, и от предстоящей поездки я вся на нервах. У меня уже год как есть права, но опыта езды по шоссе почти нет. Плюс в этот раз со мной будет Пейсли. Я прячу страх под широкой улыбкой, напоминая себе, что училась ездить в Бруклине. С Лонг-Айлендом как-нибудь справлюсь.

Ехать предстоит по красивым местам. Пока Пейсли развлекается на заднем сиденье с айпадом Эмилии, я могу успокаивать нервы пейзажами по пути с южного зубца «Вилки» на северный: берега озер, виноградники, фермы и самое большое поле для гольфа, которое мне только доводилось видеть. Но расслабиться я не могу. Ладони на руле скользят от пота, а звоночки из игры, в которую играет Пейсли, всякий раз заставляют меня вздрагивать.

Примерно на половине пути пушистые облака над нами темнеют, и по ветровому стеклу начинают расплываться капли дождя. Это всего лишь легкая морось, и сквозь тучи по-прежнему пробивается солнце, но все мое тело напрягается. Капли колотят по крыше, асфальт на дороге темнеет от воды, и я живо представляю себе, как теряю управление, как шины начинают скользить по дороге и как наша крошечная машинка вылетает на встречную полосу. В глазах — дым, кровь, битое стекло. Я поворачиваюсь, ремень безопасности врезается в шею, и с губ срывается всхлип: я вижу искалеченное тельце Пейсли, распластавшееся на заднем сиденье. Сквозь разбитое стекло врывается темная вода, заполняя машину, проникая в нос, в легкие…

— С тобой все в порядке, Анна? — спрашивает Пейсли.

Я выдыхаю. Вода отступает.

— Все хорошо, — удается ответить мне.

Я поворачиваюсь обратно и сосредотачиваюсь на дороге. Я разминаю пальцы на руле, стараясь унять судорогу. Что это было? С Пейсли все хорошо. С нами обеими все хорошо. Сердце все еще бешено скачет, я еду на пять миль в час медленнее разрешенной скорости, пока небо не проясняется и дождь не остается позади.

По картам «Гугла» я нахожу стоянку, и остаток утра мы проводим в выставочных помещениях, где есть все, от аллигаторов до обезьянок, пока ожидаем назначенного времени встречи с пингвинами. И со мной по-прежнему все в порядке. Никаких мрачных видений. Никакой паники, сдавливающей грудь.

К тому времени, когда мы встречаемся с нашим экспертом по пингвином и экскурсоводом у вывески «Водные приключения», начинает казаться, что утренняя поездка произошла с кем-то другим. Макс Адлер — высокий и мускулистый, с густой копной каштановых волос. Выглядит он как человек, много времени проводящий на солнце. Он молод — может быть, чуть за двадцать — и обожает рассказывать об африканских пингвинах, с которыми нам предстоит познакомиться очень близко. Пейсли, без умолку трещавшая о маленьких черно-белых птицах с тех пор, как мы сюда приехали, вдруг умолкает и тянет меня за руку. Я приседаю рядом с ней.

— Что случилось? — шепотом спрашиваю я.

— А ему обязательно быть нашим гидом? — спрашивает она меня шепотом прямо в ухо.

Я в замешательстве.

— Думаю, да. Ты его знаешь?

Мы пропускаем речь о правилах поведения, и я полуулыбкой даю Максу понять, что внимательно слушаю. Когда мы встречаемся взглядами, он замолкает достаточно надолго, чтобы остальная группа начала коситься в мою сторону. Потом он, кажется, собирается с мыслями и продолжает.

— Я его раньше видела, шепчет Пейсли.

Я не понимаю, что это значит, но вполне уверена, что непосредственной опасности наш спец по пингвинам не представляет, поэтому ободряюще пожимаю ей руку и выпрямляюсь. Макс завершает краткую лекцию и ведет нас к павильону пингвинов. Стоит нам войти внутрь, как Пейсли заметно расслабляется. Приземистые птички очаровательны — плавают, греются на солнце и дремлют в небольших загончиках вдоль задней стены. Мы узнаем, что африканские пингвины живут в среднем от пятнадцати до тридцати лет и что птиц, которые содержатся в Лонг-Айлендском океанариуме, ввезли в США нелегально из Южной Африки, где разводили в неволе. В этом павильоне они живут с 2004 года, когда их конфисковала Служба охраны рыбных ресурсов и диких животных США.

Другой работник океанариума, Молли, принимает эстафету и рассказывает об уходе за пингвинами, и каждому в группе дают возможность поглядеть на пушистого, умильного пингвиненка, и это зрелище стоит тех денег, которые заплатила Эмилия. Пока мы ждем своей очереди для знакомства, Макс подходит к нам, и я чувствую, как стоящая рядом Пейсли снова напрягается.

Он протягивает руку, и я отвечаю рукопожатием.

— Вам нравится встреча с пингвинами? — спрашивает он.

Я не особо верю в флюиды или ауры человека, но от Макса веет дружелюбием и теплом. На его щеках появляются ямочки, и мне начинает казаться, что он еще моложе, чем я подумала сначала.

После эпичной неудачи с Кейденом в эти выходные мне нужно отвлечься. Я бросаю обеспокоенный взгляд на Пейсли, которая отступает назад, наполовину спрятавшись за меня.

— Нравится, — говорю я.

Молли зовет следующую группу желающих познакомиться с пингвиненком, и я провожаю Пейсли к ней.

— Отличная работа, — говорю я, когда она присоединяется к Молли у ворот пингвиньего детского сада. — Как вас занесло к пингвинам?

— Только что закончил Браун. Экология и эволюционная биология. Пока думаю, на какую программу пойти дальше…

Макс пускается в пространные разъяснения, что его работа — это не только экскурсии и уход за животными, что в океанариуме он руководит научным проектом и собирает данные для какого ученого с заковыристым именем. Но я слышу только «Браун». И «биология». Вдруг его реакция на встречу наших взглядов получает знакомое объяснение, как и решение сейчас подойти и поговорить со мной.

— Значит, вы знали Зоуи Спанос? — спрашиваю я в лоб.

Макс останавливается на полуслове, онемев от неожиданности.

— Знаю, я похожа на нее, — продолжаю я. — Вы дружили с Зоуи? Поэтому Пейсли вас узнала?

— Э… — произносит Макс, снова обретя дар речи. — Мы были немного знакомы с Зоуи. Виделись время от времени в лаборатории. Она была на два курса младше, поэтому вместе не учились, — он на секунду умолкает. — А кто такая Пейсли?

— Моя подруга, — я машу рукой в сторону пингвиньего детскою сада. — Она вас, кажется, знает.

— Хм… — Макс, похоже, искренне озадачен — Не думаю. Зоуи ведь из Херрон-Миллс, верно. А я живу в Монтоке. Вроде бы близко, но мы с Зоуи за пределами колледжа не встречались.

Не знаю, правда это или нет, поэтому просто пожимаю плечами. То, что он был знаком с Зоуи по учебе в Брауне, было немного странным совпадением, но, учитывая все, с чем мне пришлось столкнуться за последнюю неделю, это уже и не кажется таким сверхъестественным. Наверное, Пейсли обозналась.

— Не знаю, — Макс пожимает плечами. — По мне так не очень вы и похожи. Зоуи была такая серьезная, вечно куда-то спешила…

Интересно, замечает ли он, что говорит о ней в прошедшем времени? Это потому, что он считает ее мертвой, или потому, что ее не было в колледже в прошлом семестре и она стала частью прошлого?

— Общение с посетителями — часть нашей работы, — продолжает он, и я выбрасываю Зоуи из головы. — Клянусь, дело только в этом.

— Тогда, наверное, вам стоит с ними пообщаться, — говорю я. — Мне еще нужно повидаться с пингвиненком.

В конце «встречи» мы с Пейсли позируем для фотографий с птицами, и Макс протягивает мне визитку с адресом и номером телефона, накарябанными на обороте.

— В эту субботу, если вы свободны, мы с друзьями собираемся встретиться на пляже по поводу четвертого числа. Пиво, фейерверки — ничего особенного. Я буду рад, если вы придете…

— Анна, — подсказываю я.

— Я буду рад, если вы придете, Анна.

— Вы всех посетительниц пингвиньего павильона приглашаете? — спрашиваю я, и Макс краснеет.

— Нет, это личное приглашение.

В груди разливается тепло, и впервые за несколько дней мне становится по-настоящему хорошо. Какая-то часть меня была бы не против провести день на пляже с холодным пивом, на время сбросить всякую ответственность.

— Я бы с удовольствием, но не могу. Этим летом я решила отдохнуть от вечеринок. К тому же, — я киваю в сторону Пейсли, которая прощается со своими новыми друзьями-пингвинами, — я работаю.

— Ладно, — пожимает плечами Макс. — Но если вдруг расписание изменится…

Он вкладывает в мою руку карточку, и, хотя я знаю, что не воспользуюсь ею, я убираю ее в задний карман. Приходится признать, что после целой недели странных реакций со стороны каждого встречного немного дружелюбия и флирта оказалось кстати.

Вечер понедельника я провожу с телефоном в руках, давая маме отчет о жизни в Херрон-Миллс, за исключением любых упоминаний о Зоуи Спанос. Похоже, она наконец-то смирилась с моим отсутствием, и не стоит называть ей настоящую причину, по которой я получила эту работу. Когда мама кладет трубку, я решаю сунуть голову в пасть льва — пытаюсь помириться с вконец разъяренной Кейли, а потом вознаграждаю себя за умеренно успешную попытку онлайн-шоппингом, который обещала себе раньше. К концу второй недели моего пребывания здесь я обзаведусь новой одеждой, чтобы выходить к ужину, и пополню гардероб несколькими шляпами от солнца.

Во вторник я заезжаю к Полсон-Госсам за Рэйчел и отвожу девочек на весь день на пляж. Я чувствую, что жизнь в Херрон-Миллс хоть и остается немного тревожной, но постепенно входит в колею. После ужина я снова занимаюсь набросками: Макс, Пейсли с пингвинами, потом снова Кейден — его лицо оживает на листе бумаги, как я ни стараюсь заставить себя забыть его. К тому времени, когда солнце скрывается за деревьями и зажигается освещение у бассейна, я только о нем и могу думать.

В прошлую пятницу он вполне ясно дал понять, что не хочет больше видеть меня в Уиндермере. Да и миссис Толбот прямым текстом велела мне не появляться. Но я никак не могу отделаться от ощущения, что нас что-то связывает, оно возникло при нашей первой встрече. До того, как он как следует разглядел мое лицо.

Мне нужно как-то объяснить самой себе, что переполняет меня. Если бы я просто могла объяснить Кейдену, сколь многого я не знала, что я не хотела показаться бесчувственной! Мне нужен еще один шанс.

Прекрасно понимая, что могу сделать только хуже, я надеваю кроссовки и то же худи, в котором была, когда в первый раз приходила к Уиндермеру, и беру со стола в кухне фонарик. Думаю, не воспользоваться ли примером миссис Толбот и не пройти ли к Уиндермеру прямо через деревья, но представить себе не могу, чем это мне поможет. Вместо этого я обхожу Кловелли-коттедж, обратив внимание, что в общей комнате горит свет. Вижу на диване темные силуэты сидящих рядом Эмилии и Пейсли, перед ними светится экран телевизора.

Я уже почти подхожу к концу дорожки, когда замечаю, что у ворот кто-то есть. Я поднимаю луч фонарика и вижу худощавую фигуру человека, прикрывающего глаза от яркого света. Похоже, он искал кнопку звонка.

— Кейден? — спрашиваю я.

— Анна? Прости, что просто зашел — у меня не было твоего номера.

Я опускаю фонарик:

— Ничего… ничего страшного.

У ворот я набираю нужную комбинацию и отступаю, давая воротам открыться. Вскоре мы с Кейденом стоим лицом к лицу, вновь погруженные в темноту.

— Все не сидится на месте? — спрашивает он, и я чувствую, как он в темноте пытается разглядеть мое лицо.

— Собиралась немного прогуляться, — уклончиво отвечаю я, понимая, что не готова сказать, куда я собиралась идти.

Кажется невозможным, что я что-то неправильно поняла тогда в Уиндермере, но… Я решаю предоставить событиям идти своим чередом.

— Мне неловко, что в пятницу все так вышло. Я был в странном состоянии.

— Все нормально. Я понимаю.

— Попробуем снова? — спрашивает он, и я киваю в ответ — наверное, даже слишком усердно.

— Мне нельзя далеко уходить. Но если тебя устраивает моя компания, можем посидеть в конюшне, — он входит в открытые ворота.

— В конюшне? — я уже вполне уверена в том, что изучила Кловелли-коттедж как свои пять пальцев, и лошадей здесь точно нет.

— В Уиндермере. Но быстрее будет пройти через деревья. Да и меньше шансов, что мать нас увидит.

Кейден ведет меня обратно по дорожке и через лужайку. Свет в общей комнате дома Беллами погас. Мы идем через густые заросли, в которых в воскресенье скрылась миссис Толбот, и луч фонарика пляшет у нас под ногами. Хоть и стоит непроглядная тьма, но еще всего девять часов вечера, и тут я вспоминаю о «комендантском часе» Кейдена, который, пожалуй, кажется более разумным теперь, когда мне известно о Зоуи. Если подруга твоего сына исчезает без следа, ты сделаешь все, чтобы он всегда был поблизости. Хотя бы даже и только ради собственного спокойствия. Под ногами хрустят ветки и сосновые иголки. И тут меня охватывает дрожь — кто бы ни пришел за Зоуи в ее последнюю новогоднюю ночь, ему не было дела ни до комендантского часа, ни до благонамеренности родителей.

Перед глазами вдруг мелькает размытый образ девушки, очень похожей на меня, одетой в длинное белое вечернее платье с бледно-желтым поясом. Она падает, и ее тело все перекручено. Она молода, ее лицо застыло от ужаса. Оно очень похоже на мое собственное… или на лицо Зоуи. Я роняю фонарик, и он гаснет.

— Анна? — останавливается Кейден.

Я приседаю и лихорадочно пытаюсь нащупать в темноте фонарик и отогнать возникший перед глазами образ. Пальцы находят только сосновые иголки и камни, а из головы никак не выходит это видение или воспоминание. Зоуи падает с большой высоты. Зоуи погибла.

Кейден склоняется надо мной, и бледный свет от экрана его телефона освещает лесную подстилку. Мы замечаем фонарик одновременно и тянемся к нему.

— Извини, — говорит он, когда я резко отдергиваю руку.

— Нет, это ты извини, — я поднимаю фонарик и выпрямляюсь. — Лучше ты его возьми, — я протягиваю фонарик Кейдену. — У меня руки не из того места растут.

Какой-то части меня не терпится рассказать Кейдену, что я только что увидела. Но если это просто игра воображения, то рассказ о моем «видении» может только навредить.

А если то, что я увидела, было на самом деле, то я не знаю, как это объяснить. Варианты объяснения варьируются от тревожных до попросту ужасных, поэтому я стараюсь затолкать их в самую глубокую и темную часть сознания, где им самое место.

Произошедшее вчера в машине, а теперь это… В моем мозгу творится какая-то жуть, и внутренний голос подсказывает, что ради собственного блага лучше держать эти мысли при себе.

Мы снова пускаемся в путь, и через минуту выходим из-за деревьев на неухоженную, заросшую высокой травой лужайку. В немногочисленных окнах с этой стороны дома темно. Кейден поворачивает направо и ведет меня вдоль края Уиндермера на участок за домом.

Вскоре я вижу сооружение, напоминающее сарай. Должно быть, это и есть конюшня. С дальней стороны я вижу небольшой загон для верховой езды. В темноте трудно сказать наверняка, но когда мы подходим ближе, что-то подсказывает, что за этой частью Уиндермера ухаживают более тщательно, чем за самим домом.

Кейден берется за ручку и широко распахивает тяжелую деревянную дверь. Словно читая мои мысли, он говорит:

— Она никого не пускает в поместье, кроме Чарли. Он помогает с лошадьми. Она любит верховую езду, но животные требуют тщательного ухода.

Мы входим в конюшню, и, посмотрев под ноги, я вижу, как Джек радостно жмется к ногам Кейдена, свесив набок язык. Кейден наклоняется, чтобы почесать ему макушку. Мне в ноздри сразу же бьет сладковатый запах сена, густой землистый аромат кожи и запах самих лошадей — они пахнут, как и положено животным. Пахнет деревней.

— Это Джеки О, — Кейден указывает на высокую бурую кобылу в первом стойле. — А это Пайк.

Пайк лишь немногим меньше, и его шкура — серая в белых яблоках. Кейден протягивает руку, чтобы погладить морду Пайку, а я отступаю.

Кейден удивленно смотрит на меня:

— Я думал, всем девушкам нравятся лошади.

— А в вашем модном колледже не учат не делать подобных обобщений? — спрашиваю я.

Кейден смеется:

— Извини. Но Пайк очень дружелюбный конь, правда.

Я оглядываю остальную конюшню. Всего в ней шесть стойл, но остальные четыре, похоже, пустуют. В дальнем конце — запертая дверь. Наверное, там держат седла, корм и все прочее, что обычно держат в конюшне. Верхняя и нижняя створки двери последнего стойла справа закрыты на защелку. Кейден направляется туда, Джек вьется у его ног. Через минуту нижняя створка открыта, и Кейден уже возится внутри.

— Выпьешь? — спрашивает он, появляясь с бутылкой виски и парой банок колы.

Я задумываюсь.

— Только колу, — отвечаю я наконец. — Я пока стараюсь не пить.

Он протягивает мне банку, и я с удивлением обнаруживаю, что она ледяная.

— У тебя тут холодильник?

Кейден ухмыляется:

— В Уиндермере иногда бывает жарковато. Мать занимается ездой только по утрам, поэтому конюшня обычно пустует. Иногда мне нужно где-то расслабиться.

Меня распирает от желания рассказать о встрече с миссис Толбот на дне рождения Тома. Но сейчас мы с Кейденом общаемся без проблем. Легко, непринужденно. Как в первый вечер. Мне не хочется раскачивать лодку.

Он закрывает дверь стойла и садится на пол, прислонившись к ней спиной. Я следую его примеру — усаживаюсь через проход от него, открываю банку колы, а Джек плюхается на пол конюшни между нами. Я еще могу как-то оправдать молчание по поводу миссис Толбот, но мне необходимо поговорить с Кейденом о Зоуи. О том, что она была его девушкой. Или до сих пор остается его девушкой? Что я понимаю, почему мое внезапное появление по соседству застало его врасплох.

Я наблюдаю, как он делает большой глоток газировки, потом тонкой струйкой вливает в банку виски. Это «Гленливет» — приличное пойло. Кейли разбирается в виски лучше меня. Я предпочитаю текилу, джин, ром. Кейден делает несколько круговых движений банкой, чтобы перемешать виски с колой. Я чувствую, как рот начинает наполняться слюной, и отвожу взгляд.

— Я знаю насчет Зоуи, — выпаливаю я, пока еще могу держать себя в руках, и Кейден смотрит мне в глаза. — Первая неделя здесь выдалась немного странной. Я явно привлекла внимание.

— Это точно, — бледно улыбается Кейден и делает глоток своего «коктейля».

— Но потом я встретила Лу Дженкинса в кафе, и он ввел меня в курс дела.

Я вижу, как опускаются уголки губ Кейдена. Он тянется вперед и запускает пальцы в шерсть Джека.

— Не любишь его? — спрашиваю я.

— Против Лу я ничего не имею. И против его мороженого. Но вот его дочь — это другое дело.

— Я с ней познакомилась, — говорю я. — Мартина — так ведь?

— Значит, о подкасте ты знаешь?

— Прослушала большую часть, — признаюсь я. — Остался один эпизод. Похоже, у нее закончились зацепки.

— И у Мартины, и у всех остальных, — Кейден делает новый глоток. — Она все носилась с идеей взять у меня интервью. В этом я ее понимаю. Но неужели она думала, что я скажу ей что-то такое, чего до сих пор не сказал полиции? Она вбила себе в голову, что я утаиваю какую-то важную информацию. Поверь, если бы я знал хоть что-то, что помогло бы найти Зоуи, я пошел бы прямиком к копам.

Я подношу банку к губам и делаю долгий глоток шипучего напитка. Я верю его словам.

— И дело не в том… — он замолкает, взгляд упирается в банку в его руках.

Похоже, он хочет сказать что-то еще.

— Не в чем? — спрашиваю я.

— Неважно. Тебе не понять.

Я усаживаюсь на полу поудобнее и выпрямляюсь:

— Может, попробуешь объяснить?

Кейден сжимает губы и задумчиво изучает меня.

— Любой парень, если его девушка пропала, попадает под подозрение у полицейских. Хорошо, они исключили меня из числа подозреваемых. Но, когда ты черный, общество все равно подозревает тебя, что бы ни говорили копы. Подкаст Мартины… Неважно, что она старалась быть осторожной и прямо заявила, что не считает меня способным причинить вред Зоуи. Она заронила сомнения, подозрения, что я что-то скрываю. И так-то достаточно легко предположить, что это сделал ее парень. А если парень еще и черный? — он подносит банку к губам.

— А люди не… — я запинаюсь.

Кейден прав. Мне не понять, каково ему было все эти месяцы. Могу посочувствовать, конечно. Но цвет кожи всегда будет защищать меня от того подозрительного внимания, которого ему не избежать.

— Проявляли открытый расизм? — заканчивает он за меня, и я киваю. — Нет. Дело, скорее, в том, чего люди не делали. Херрон-Миллс хвалится своим либерализмом. Сознательностью. Никто не подойдет и не обвинит меня в лицо. Но я дома уже несколько недель. Что-то я не замечаю толпы желающих справиться о маме и обо мне, о том, как мы живем. Никто даже не пошевелился, чтобы поддержать нас, как семью Зоуи. Я не говорю, что в этом виновата Мартина. Так было бы и без нее. Но ее подкаст определенно поспособствовал.

— Прости. Как же дерьмово, что… — я чувствую, что меня переполняет стыд из-за того, что Кейдену пришлось договаривать за меня.

— Анна, тебе не надо извиняться за них или за то, что ты слушала подкаст. Все в порядке, — он делает еще один долгий глоток.

— Ладно. Просто мне кажется, что мое присутствие здесь только портит все еще сильнее. Я думала, что наше сходство — причудливое совпадение, а оказалось, что на самом деле это не так. Эмилия позволила Пейсли поучаствовать в процессе найма. Я уверена, что получила эту работу только из-за нее.

Кейден смеется, и атмосфера в конюшне разряжается, словно сам воздух становится легче. В его смехе звучит та же легкость и то же тепло, что и в первый вечер.

— Логично, — говорит он. — Пейсли очень любила Зоуи. Зоуи все время приводила ее с собой, когда работала няней. Пока мы учились в школе, Пейсли могла творить в Уиндермере что угодно. Она любила Джека, и лошадей, и пруд перед домом. Тогда дом был в лучшем состоянии. И моя мама была в лучшем состоянии.

Я даже не знаю, что удивляет меня больше: описание Уиндермера во всей его былой красе или то, что Пейсли раньше проводила здесь время, много времени. Но я не успеваю задуматься ни над тем, ни над другим. Кейден снова удивляет меня.

— Мы были помолвлены, — говорит он. — Об этом мало кто знает.

Он смотрит куда-то в банку. Джек совсем по-человечески вздыхает и ложится поудобнее на полу.

— Я устал хранить эту тайну. А ты не здешняя, так что…

— Я никому не скажу. — отвечаю я.

— Ты мне нравишься, Анна Прости за прошлую пятницу. Я не ожидал, что ты так на нее похожа. А это печенье…

— Что не так с печеньем? — пальцы вцепляются в банку, и я рада, что мне есть за что ухватиться.

— Это был фирменный рецепт Зоуи — арахисовое масло со всякими желе и джемами. Она все время их пекла.

— Это Пейсли предложила, — выдыхаю я, вспоминая о розовой карточке среди пожелтевших остальных в каменной шкатулке у Беллами; это был рецепт Зоуи.

— Конечно, не удивительно. Я слишком резко отреагировал, — он протягивает банку и слегка стукает ее о край моей — запоздалый тост. — Без обид.

— Значит, вы были помолвлены? — спрашиваю я, стараясь увести разговор в сторону от моей глупой бестактности и вернуться к тайне Кейдена — тайне, которую, похоже, не раскопала даже Мартина Грин.

— Да, с того лета после выпуска из школы, — отвечает он. — Знали только моя мать и младшая сестра Зоуи, Астер.

— Мы знакомы, — говорю я. — Она на прошлой неделе была в городе вместе с Мартиной.

Кейден кивает, потом откидывает голову на дверь стойла. Взгляд затуманивается и устремляется куда-то вдаль.

— Не то чтобы мы никому не хотели говорить. После того, как я сделал предложение… После того, как она сказала «да», мне хотелось рассказать об этом буквально всем и каждому. Думал, меня разорвет в клочья, если я буду держать это в себе. Но мы знали, что подумают люди. Мы ведь были так молоды, у нас впереди еще было четыре года колледжа. Мы не планировали пожениться раньше, чем закончим учебу. Но мы все равно понимали, что люди либо осудят нас, либо станут возлагать на наши отношения определенные ожидания. Поэтому не стали об этом распространяться.

— Разумно, — говорю я. — Сейчас тяжело? — я морщусь и сжимаю банку так, что металл начинает прогибаться. — Прости. Это был глупый вопрос. Конечно, тяжело. Я имела в виду — тебе хотелось бы, чтобы люди об этом знали?

— Думаю, так лучше, — говорит он, и взгляд проясняется; он опрокидывает банку в рот и допивает остаток содержимого одним большим глотком. — Я уже назначен на роль скорбящего парня или главного подозреваемого — это смотря кого спросить. Если бы люди знали, что мы были помолвлены, это только повысило бы ставки, привлекло ко мне еще больше внимания. Как будто все уверены, что она мертва.

— А ты не уверен? — мне с трудом удается сохранить спокойствие в голосе.

— Просто предчувствие, — отвечает Кейден. — Я знаю не больше остальных, что бы там ни думала Мартина. Но мы долго были вместе. Я понятия не имею, куда или зачем уехала Зоуи. Но если бы она умерла, я бы почувствовал. Я это знаю.

Джек навостряет уши, прислушиваясь к Кейдену, но морда по-прежнему лежит на лапах. В голосе Кейдена сквозь боль прорывается нотка упорной уверенности. Я смотрю в пол. Мне хочется верить ему. Что Зоуи жива. Что для Кейдена Толбота ее исчезновение — такая же тайна, как и для других. Я снова поднимаю взгляд, ищу его глаза, но он больше на меня не смотрит. Его глаза закрыты, челюсти стиснуты. На левой щеке еле заметно дергается мышца.

[ФОНОВАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ МУЗЫКА]

МОЛОДОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Копы? Не, они мне даже не звонили.

БОЛЕЕ ВЗРОСЛЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: ПОЛИЦИЯ с самого начала проявила безразличие. Они должны были сразу же начать поиски.

МОЛОДОЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Возможно, у нее теперь совсем новая жизнь в каком-нибудь удивительном месте.

[КОНЕЦ ФОНОВОЙ МУЗЫКИ]

МАРТИНА ГРИН: Сегодня мы возвращаемся с четвертым эпизодом подкаста «Пропавшая Зоуи». Простите, что пропала на несколько недель. Сказать, что ради организации интервью для этого эпизода пришлось потрудиться, значит не сказать ничего. Я очень уважаю семью Спанос и полностью понимаю нежелание выступать публично в связи с исчезновением Зоуи и полицейским расследованием. Но я очень рада, что они решили поучаствовать в этом разговоре, и мне не терпится поделиться с вами тем, что я узнала.

Сегодня вторник, двадцать четвертое марта, и прошло уже двенадцать недель с тех пор, как пропала Зоуи. Зоуи Спанос так и не найдена, и нам ее очень не хватает.

[ИНСТРУМЕНТАЛЬНАЯ ТЕМА «ПРОПАВШАЯ ЗОУИ»]

ДЖОРДЖ СПАНОС: Восемьдесят два дня. Вот сколько ее уже нет. Раньше мы не получали вестей от Зоуи самое долгое — дней десять, и это было во время первых экзаменов в колледже. Мы созванивались каждые выходные. Иногда она могла позвонить в середине недели, если ей не терпелось что-нибудь рассказать или нужно было задать вопрос по поводу стирки или температуры в духовке.

АСТЕР СПАНОС: Взросление.

ДЖОРДЖ СПАНОС: Что?

АСТЕР СПАНОС: Все эти мелочи жизни, о которых она постоянно спрашивала у вас с мамой. Зоуи иногда не очень разбиралась в таких вещах.

МАРТИНА ГРИН: В пятницу я побеседовала с Джорджем Спаносом, отцом Зоуи, и Астер Спанос, ее младшей сестрой, в Мейпл-Гроув — их доме в Херрон-Миллс. В конце долгой недели они оба выглядели немного уставшими. Когда я пришла, Астер только что вернулась с тренировки по плаванию, а мистер Спанос еще отвечал на рабочую почту. Мать Зоуи, Джоан Спанос, отказалась участвовать в интервью.

ДЖОРДЖ спанос: Полиция с самого начала проявила безразличие. Мы оказали им полное содействие. Разумеется, сами обзвонили больницы, друзей. Но они должны были сразу же начать поиски. Это могло все изменить.

МАРТИНА ГРИН: После выхода второго эпизода я получила несколько вопросов от слушателей по поводу вашего общения с Кейденом и Мередит Толбот утром первого января. Я рассказала, что вы позвонили Кейдену в то утро, и он сообщил, что все еще в Нью-Йорке вместе с матерью. Все верно?

ДЖОРДЖ СПАНОС: Да, верно. Когда мы разговаривали, Кейден сказал, что в последний раз списывался с Зоуи где-то днем тридцать первого декабря. Они собирались встретиться на вечеринке у Трейнеров, но Мередит нездоровилось. Он сообщил Зоуи, что они вернутся только первого числа.

МАРТИНА ГРИН. — И эти сообщения были подтверждены?

ДЖОРДЖ СПАНОС: Мы с Джоан их не видели, но нам сообщили, что Кейден согласился сотрудничать с полицией и что тексты были приобщены к доказательствам. Кажется, у детективов также есть данные об использовании Толботами платных дорог за первое января. Я уверен в том, что Кейден сказал правду.

АСТЕР СПАНОС: Мы просто любим Кейдена.

МАРТИНА ГРИН: Это был сарказм, Астер?

АСТЕР СПАНОС: Что? Нет. Даже и не думай.

МАРТИНА ГРИН: Мне бы очень хотелось услышать, что ты можешь сказать.

АСТЕР СПАНОС: Ладно, просто… Думаю, ты права. Тогда в эпизоде про версию с другом. Даже если рассказ Кейдена подтвердился, думаю, его слишком легко сбросили со счетов. Кстати, только мне кажется странным, что он не позвонил и не написал Зоуи около полуночи? Новый год все-таки! Он в самом деле просидел в квартире маминой подруги всю ночь? [пауза.] Не знаю. Возможно, Кейден не имеет отношения к этому делу. Но дело вот в чем: вокруг Зоуи был целый мир, не только Херрон-Миллс. Полиция разговаривала с кем-нибудь из Брауна или из Йеля? Они хотя бы попытались увидеть картину целиком?

МАРТИНА ГРИН: Астер обращает внимание на важный вопрос — некачественную работу полицейского управления Херрон-Миллс в ходе расследования. Полиция сосредоточилась исключительно на материальной части событий той ночи — данные геолокации телефона, пропавшая лодка, покупка автобусного билета. Чтобы убедиться в этом, я еще раз поговорила с Тимом Ромером, другом Кейдена, и Келли Энн Бейт, бывшей соседкой Зоуи.

ТИМ РОМЕР: Копы? Не, они мне даже не звонили Насколько я знаю, в Йель они не приезжали Кейден — один из моих ближайших друзей. У нас тут, в Нью-Хейвене, по части разнообразия и инклюзивности небольшой напряг. Копы, задающие вопросы по поводу черных ребят в универе? Я бы об этом узнал.

КЕЛЛИ ЭНН БЕЙТ: Детективы сюда не приезжали. Во всяком случае, я об этом не знаю. Она пропала вовсе не в Брауне, поэтому я даже не задумывалась. Студенческий городок был закрыт на каникулы. Но, наверное, ты права. Ее друзья могли знать о ее жизни что-то такое, что могло бы заинтересовать полицию. Какие-нибудь события осеннего семестра, которые могли бы пролить свет на то, куда уехала Зоуи, если она сбежала из дома. Если подумать, то даже странно, что никто этим не поинтересовался.

МАРТИНА ГРИН: Печально, да, но ничуть не странно. К сожалению, как регулярно показывает освещение подобных дел в средствах массовой информации, не так уж и редко случается, что работа полиции скатывается или намеренно направляется в определенную колею, когда полиция уверена в своей версии или в подозреваемом. Я не могу говорить о внутренней кухне полицейского управления Херрон-Миллс, но, судя по тем делам, которые стали достоянием общественности и которые мне удалось изучить, подобная прямолинейность проявляется с ужасающей частотой. В комментариях к подкасту я дам ссылки на некоторые примеры.

ДЖОРДЖ СПАНОС: Они с самого начала были убеждены, что Зоуи убежала.

МАТРИНА ГРИН: Мы снова беседуем с Джорджем Спаносом.

ДЖОРДЖ СПАНОС: Билет на автобус, конечно, указывает на то, что она планировала куда-то уехать. И это я объяснить не могу. Но у Зоуи была хорошая жизнь, она была счастлива. Ей нравилось учиться в Брауне, у нее было много друзей. Возможно, дома на каникулах ей было немного скучно. Зимой жизнь в Херрон-Миллс не богата событиями, а ее парень всю неделю провел в Нью-Йорке. Возможно, она планировала съездить к кому-нибудь в Филадельфию на несколько дней, просто не успела еще сказать об этом нам. Это возможно. Но угнать лодку? Сбежать в тайне? Это [БИИИП] чушь!

АСТЕР СПАНОС: Папа!

ДЖОРДЖ СПАНОС: Простите. Я… Мы с Джоан изо всех сил стараемся держаться вот уже двенадцать недель. Мы доверили полиции делать ее работу — что еще мы могли сделать? Но что могло заставить Зоуи оборвать все связи с нами, с Кейденом, с друзьями? Что могло заставить ее не снимать деньги из банка и не пользоваться кредиткой? Мы не закрываем ее счета на всякий случай… на случай, если они ей понадобятся. [приглушенный всхлип.]

МАРТИНА ГРИН: И в самом деле — прошло двенадцать недель, но ни одним из счетов Зоуи никто так и не воспользовался, что говорит о том, что похищение Зоуи (если произошло именно оно) не связано с финансовыми мотивами.

ДЖОРДЖ СПАНОС: [ПРОКАШЛИВАЕТСЯ.] Я всей душой надеюсь, что моя дочь еще жива. Зоуи, если ты слушаешь нас, если ты покинула нас по своей воле, все в порядке. Мы не злимся на тебя. Мы просто хотим знать, что у тебя все хорошо.

Но я думаю, что теперь нам приходится рассматривать и другой вариант. Потому что если Зоуи не убежала, это значит, что ее в лучшем случае похитили. И человек, который это сделал, до сих пор на свободе. [ГОЛОС становится громче] Если Холлоуэй и Мейси и прочая их компашка возьмутся за свое [БИИИП! БИИИП!] дело как следует, мы сможем спокойнее спать по ночам. Потому что речь идет не только о моей дочери. Речь идет о безопасности всех жителей! [БИИИП!] Простите. Кажется, лучше это прекратить.

МАРТИНА ГРИН: Я все еще в Мейпл-Гроув. Мы с Астер перешли в ее комнату на втором этаже. Она сидит на краю кровати и наносит маску на волосы.

АСТЕР СПАНОС: Есть вещи, о которых я не могу говорить при папе. Папа, если ты слушаешь этот эпизод, в чем я искренне сомневаюсь, прости.

МАРТИНА ГРИН: Какие вещи?

АСТЕР СПАНОС: Помнишь, что сказал папа? По поводу абсурдности побега Зоуи. Я думаю, это не совсем так.

МАРТИНА ГРИН: Хочешь сказать, полиция права? Зоуи сбежала?

АСТЕР СПАНОС: Не знаю. Но этой осенью она казалась несчастной. Не такой, как летом, когда она вернулась из Калифорнии. Не такой, как в прошлом году. Думаю, родители не заметили. Это не их вина — просто по телефону Зоуи всегда казалась веселой. Она делала вид, что все хорошо, но… Когда она приезжала на День благодарения, что-то было не так. Она была немного… не в себе. Много сидела в своей комнате и не говорила мне, что происходит. Это на нее совсем не похоже.

МАРТИНА ГРИН: Кейден приезжал домой на День благодарения? Зоуи с ним виделась?

АСТЕР СПАНОС: Да. Зоуи в те выходные пару раз ходила в Уиндермер. Она клялась, что все хорошо, но я же ее сестра, я вижу.

МАРТИНА ГРИН: Думаешь, у них в отношениях что-то разладилось? Они поссорились? Возникли проблемы?

АСТЕР СПАНОС: Никогда не видела, чтобы они ссорились. Возможно, дело совсем в другом. Она не хотела мне об этом говорить. Когда она приехала домой на зимние каникулы, она была очень тихой. Она очень любила Рождество, всегда пекла кучу печенья, придумывала интересные подарки. Этот год не был исключением, и я понимаю, почему моим родителям казалось, что все идет как обычно. Но как только Рождество прошло, она снова ушла в свою комнату. Она говорила, что ей нужно много читать, чтобы подготовиться к курсу, к которому она собиралась приступить весной. Возможно, так и было.

МАРТИНА ГРИН: Хотя помощник детектива Мейси отказался говорить со мной о содержимом компьютера Зоуи, которое было изучено после ее исчезновения, полицейское управление Херрон-Миллс вернуло ноутбук семье Спанос, и это показывает, что ни в истории поиска, ни в файлах не было найдено ничего относящегося к делу. Если Зоуи и в самом деле продумывала план исчезновения, сидя в своей комнате после Рождества, в ее компьютере не осталось никаких следов.

АСТЕР СПАНОС: Честно говоря, я надеюсь, что полиция права. Надеюсь, что Зоуи и в самом деле сбежала.

МАРТИНА ГРИН: Почему?

АСТЕР СПАНОС: Возможно, у нее теперь совсем новая жизнь в каком-нибудь удивительном месте. Где-нибудь в Буэнос-Айресе или в Монте-Карло. Пойми меня правильно: я крепко наору на нее за то, что нам пришлось пережить, если она когда-нибудь вернется. Но если учесть альтернативы… Если она не убегала…

МАРТИНА ГРИН: На этом мы с Астер прекратили разговор. Она поднимает интересный вопрос. Всю эту серию подкастов я боролась против версии о побеге, которую выдвинула полиция. И, думаю, это вполне оправдано — мои мысли по этому поводу не изменились. Но, как и Астер, я надеюсь, что ошибаюсь. Я надеюсь, что полиция права и Зоуи, как бы невероятно это ни казалось, и в самом деле просто сбежала. Что сейчас у нее прекрасная новая жизнь и, где бы они ни была, сейчас она все это слушает и посмеивается над нами.

Но я так не думаю.

Если у вас есть какая-либо информация о Зоуи Спанос, какой бы незначительной она вам ни казалась, пожалуйста, позвоните по телефону горячей линии, открытой семьей Спанос: 631-958-2757.

Что касается меня, то я бы хотела побеседовать со многими людьми, взглянуть на эту историю под другими углами. Я не знаю, когда выйдет следующий эпизод, но могу заверить вас: я не перестану расследовать это дело. До новых встреч. С вами была Мартина Грин и подкаст «Пропавшая Зоуи».

12. ТОГДА. Июль

Июнь перетекает в июль без предупреждения. Неделя тянется, и каждый день в ней — словно жемчужина на невидимой нити: солнечный и яркий, но не слишком жаркий. Идеальный. В среду мы располагаемся на обычном месте на пляже. Пока Пейсли собирает ракушки, мои мысли возвращаются к предыдущему вечеру с Кейденом в конюшне Уиндермера. Когда пришло время возвращаться в Кловелли-коттедж, мы обменялись номерами. Эти десять цифр словно пылают в моем телефоне. Я растягиваюсь под зонтом и думаю написать ему, но не могу придумать подходящих слов.

К четвергу Пейсли не терпится побывать где-нибудь в новом месте, поэтому мы едем в огромный аквапарк неподалеку от океанариума. Эмилия разрешает нам пропустить семейный ужин, поэтому мы весь день проводим в парке и уплетаем курицу в панировке из попкорна и картошку фри с сыром прямо на улице, а когда в шесть часов парк закрывается, из последних сил тащимся к своей машине.

Я сижу в пижаме и собираюсь открыть книгу, которую читала на пляже. Половина ее действия происходит в Нью-Йорке, а другая — в темном и безжалостном сказочном мире. В этот момент пиликает телефон:

• Как насчет кино?

Я записала его в телефон как КТ. Не «Кейден» или какая-нибудь милота вроде «Соседский парень». Просто КТ. Словно в глубине души понимаю, что ему здесь не место. Ведь его сердце принадлежит Зоуи, а Зоуи еще не нашли.

• Предлагаешь прогуляться в город? Что сегодня идет?

Я видела маленький кинотеатр в Херрон-Миллс, но внутри пока не была. Наверняка скоро наступит невыносимая жара, и тогда мы с Пейсли пойдем туда, чтобы посмотреть, чем порадуют нас этим летом «Дисней» и «Пиксар».

• Я предлагаю никуда не ходить.

Мои пальцы зависли над экраном телефона. Уверена, Кейден считает, что у меня есть ноутбук, но это не так. Компьютер для учебы в колледже — первый в списке вешей, на которые я коплю этим летом. Я пытаюсь решить, что ответить, когда приходит новое сообщение.

• В Уиндермере внизу есть домашний кинотеатр. Приходи тем же путем, что и в прошлый раз. Я встречу тебя за домом.

Десять минут спустя я уже одета и снова топаю через деревья. Сегодня никаких таинственных видений девушек в белом и никаких цепких пальцев паники. Еще даже не стемнело; под деревьями уже сгустились сумерки, но сквозь них еще пробиваются последние лучи солнца. Мои мысли заняты куда более прозаичными вещами. Уж не свидание ли это? И не хочется ли мне, чтобы это было именно оно?

Кейден встречает меня у самой кромки деревьев с робкой улыбкой.

— Прости, что не предложил ничего более интересного, — говорит он. — Понимаю — это совсем не то, что в городе, но у меня большой выбор ужастиков и классических мюзиклов на «блю-рей».

— Ужастики и старые мюзиклы? — спрашиваю я, следуя за ним через высокую траву, окружающую Уиндермер, к большой каменной террасе.

Лужайка недавно была прополота, а мебель на террасе выглядит недавно почищенной и довольно новой, в отличие от скопища кресел-качалок и приставных столиков, собирающих паутину на переднем крыльце. Для меня до сих пор оставалось практически полной загадкой, чем Кейден занят здесь целыми днями, но теперь заметила, что он занимается работами в поместье — наверное, теми, которые может выполнять, не привлекая внимания миссис Толбот.

— Мне нравятся фильмы, отражающие экстремальные проявления человеческой натуры. Есть что-то в равной степени завораживающее и в прекрасных песенных и танцевальных номерах, и в морях кровищи.

— Звучит очень странно, — говорю я.

— Добро пожаловать в мой мозг.

Кейден открывает заднюю дверь и широко ее распахивает. Я задерживаю дыхание, готовясь снова столкнуться с птицами и продуктами их жизнедеятельности, но комната оказывается на удивление воздушной и чистой. Не то приемная, не то какая-то гостиная, обставленная довольно скудно: диван, кофейный столик и книжные полки — не совсем новые, но и не тот антиквариат, которым уставлен парадный холл. Слева через проем в стене я вижу что-то похожее на кухню.

— Комнаты прислуги, — говорит Кейден, словно читая мои мысли. — Вернее, когда-то были. Этим крылом дома почти не пользовались последние пару поколений.

На кофейном столике я замечаю стопку библиотечных книг и пустую банку из-под колы. «От рабства к свободе», «Народная история Соединенных Штатов», «Женщины, расы и классы», «Серый альбом». Похоже, этим летом Кейден решил устроить в заброшенном крыле библиотеку.

— А где Джек?

Кейден пожимает плечами:

— Спит наверху, наверное. Нам сюда.

Он показывает на дверцу высотой по пояс, отделяющую узкую спиральную лестницу в задней части комнаты прислуги, превращенной в читальню, потом наклоняется и открывает защелку. Кейден придерживает дверцу, и я смотрю вниз. На лестнице есть перила, но ступеньки кажутся довольно опасными. Я выпрямляюсь и упираюсь ладонью в стену, пол вокруг лестницы ходит волнами у меня под ногами.

— Ты первый, — говорю я.

— Не любишь высоту?

— Не очень.

— Извини. Было бы неплохо, если бы здесь был лифт или что-нибудь в этом роде, но нет, — Кейден начинает спускаться по лестнице, даже не держась за перила.

— Все будет в порядке, — цежу я сквозь стиснутые зубы.

Я спускаюсь, одной рукой опираясь на стену, а другой крепко держась за перила и глядя прямо перед собой.

Когда я добираюсь до низа, дыхание просто застревает в горле. Насчет домашнего кинотеатра Кейден не шутил. Вместо ожидаемого обычного телевизора я вижу настоящий экран, как в кинотеатре. Кейден нажимает на кнопку на стене, и из потолка медленно выдвигается цифровой проектор. К полу привинчены шесть рядов старинного вида театральных кресел, обтянутых красным бархатом, а вдоль стены расположилась самая большая коллекция дисков «блю-рей», которую я только видела. В дальнем углу — наполовину использованный рулон бумажных полотенец и ведерко со средствами для чистки. В воздухе слабо пахнет антисептиком. Кейден устроил уборку к моему приходу.

— Ого! Это просто фантастика!

— Это мой папа устроил, — говорит Кейден. — Там целая кладовка забита кинолентами, только проектор накрылся. Он был настоящим киноманом. Родители устраивали здесь киносеансы, приглашали всех друзей.

Я закрываю глаза и пытаюсь представить себе другой Уиндермер. Роскошный, шумный, полный людей.

— Наверное, здорово было…

Кейден пожимает плечами:

— В Уиндермере раньше было полно разных развлечений. И не только киносеансы. Мои родители устраивали просто легендарные вечеринки. Собирался весь город, плюс друзья из Нью-Йорка. Но я это уже едва помню.

— Почему? — спрашиваю я, подходя поближе, чтобы рассмотреть коллекцию дисков, занимающую целую стену.

Кроме обещанного изобилия мюзиклов и фильмов ужасов здесь есть все от свежих комедий и фильмов «Марвел» до широкого выбора биографических картин и коробки с ограниченным коллекционным изданием «Властелина колец».

— Папа умер, когда мне было пять. Наверное, маме после этого было не до развлечений.

— Верно, — я не помню, говорил ли мне Кейден, что его отец умер от рака желудка или я слышала это в одном из подкастов Мартины, поэтому прикусываю губы, стараясь припомнить источник информации до того, как скажу что-нибудь, чего не имею права знать. — Да, это логично.

Я вспоминаю стопку библиотечных книг на кофейном столике наверху.

— Странно, наверное, было? — говорю я, не успев сдержаться. — Ну, расти здесь с белыми родителями?

— А… — Кейден плюхается в кресло в заднем ряду и закидывает ноги на спинку кресла перед собой. — С чего это ты вдруг решила спросить?

— Просто тут с расовым разнообразием не очень, — я обвожу рукой кинотеатр, но имею в виду весь Херрон-Миллс. — Ты сам тогда говорил.

Дома, в Бруклине, мы с друзьями часто говорили о расовых и классовых проблемах. В нашей школе больше половины учеников были цветными, а богатых среди нас и близко не было. Но говорить об этом здесь и сейчас — совсем не то, что разговаривать с друзьями. То ли потому, что мы с Кейденом едва знакомы, то ли из-за того, что он рассказал мне тогда в конюшне. То ли дело в том, что он — парень, а я, вместо того чтобы флиртовать, разводить его на выпивку и убеждать себя, что мне все равно, что он касается моей кожи ладонями так, будто они затянуты в неудобные перчатки, на самом деле стараюсь узнать его поближе.

— Ну… — протянул он. — Если подумать, то да.

Я не могу забывать о том, что здесь преобладает белое и привилегированное население. Даже до исчезновения Зоуи атмосфера тут могла быть просто удушающей. Но маленьким я почти не понимал, что значит быть ребенком смешанной расы…

Я отрываюсь от стены с фильмами и устраиваюсь в кресло через два ряда спиной к экрану, чтобы видеть лицо Кейдена.

— Моя биологическая мать — белая. Ей было всего семнадцать, когда я родился. Биологический отец — черный, но они не жили вместе. И он в моей жизни так и не появился. А мама не могла научить меня черной культуре. Пойми меня правильно, она отличная мать. Здоровье у нее не всегда было такое, как сейчас. Но, да, это было странно. Пока я рос, я многого не понимал о расовых проблемах что с личной, что с культурной точки зрения. Многие вещи мне по-прежнему трудно уложить в голове.

— В Йеле все по-другому?

— Да, по-другому. Но Йель — это странное место. В Нью-Хейвене всего тридцать процентов белого населения и больше шестидесяти процентов афро-американцев и латиноамериканцев. Но в Йеле всего шесть процентов черных студентов. Когда ты черный, чувствуется это напряжение.

Я медленно киваю, вспоминая, как его приятель Тим Ромер рассказывал в подкасте о полиции, пристально следящей за черными парнями в университете. Потому думаю, насколько странно знать о жизни Кейдена то, что он мне не рассказывал, насколько это грубое вторжение в его личную жизнь, и держу язык за зубами.

— А как твои родители приняли то, что ты на все лето поехала сюда няней? — спрашивает Кейден, меняя тему разговора.

— Мама сначала вела себя странно. Понадобилось время, но, похоже, она привыкает к тому, что деточка теперь живет отдельно, — улыбаюсь я. — Отца я не видела с тех пор, как мне исполнилось четыре, так что сомневаюсь, что его это хоть немного заботит.

— Хм… Значит, тоже безотцовщина, — натянуто улыбается Кейден.

— Да, выходит, так.

— Не будь слишком строга к матери, — говорит он. — Ты у нее одна?

— Да.

Он пожимает плечами, и я вижу, что он думает о своей матери, о собственном решении провести лето здесь, хотя, не сомневаюсь, он мог бы устроиться на какую-нибудь интересную практику, или отправиться учиться за границу, или что там еще делают студенты Йеля на летних каникулах…

— Кстати о мамах, — говорю я, протягивая руки за спину и скручивая волосы в толстый жгут. — В прошлые выходные я с твоей познакомилась.

Брови Кейдена ползут вверх. Это ужасно неловко, но если мы собираемся дружить, то я не хочу, чтобы миссис Толбот маячила между нами, словно какая-то неприятная тайна. Хотя это и может быть больно.

— На дне рождения Тома. Она заглянула и велела мне держаться подальше от тебя.

Кейден сцепляет руки за головой и протяжно вздыхает.

— Значит, она тебя тогда видела, — говорит он. — Когда ты приходила с печеньем. Значит, мне не показалось и она действительно выглядывала в окно, когда мы шли по дорожке.

Мои губы кривятся в хмурой усмешке.

— Все в порядке, — говорит он. — Я хочу, чтобы ты поняла о моей матери кое-что: она любила Зоуи. Они были очень, очень близки. А у мамы шизофрения. Ей было чуть за двадцать, когда поставили диагноз. Никто точно не знает, как шизофрения развивается, но, поскольку вероятны генетические факторы, мои родители решились на усыновление. В любом случае доктора у нее хорошие, и она находится под их наблюдением, сколько я себя помню. Но после исчезновения Зоуи симптомы резко усилились.

Я молчу с минуту, пытаясь переварить услышанное. Я мало знаю о шизофрении — только то, что это очень серьезная болезнь и ее трудно лечить.

— Звучит довольно страшно.

— Так и есть, — говорит Кейден. — Я люблю маму. Она действительно чудесная женщина. А еще с ней очень тяжело жить. А Уиндермер… — его голос затихает, он обводит взглядом кинозал. — Когда я учился в школе, дому требовался мелкий ремонт, покраска. Она все откладывала это дело.

Koгда я переехал в Нью-Хейвен, перестала пускать людей в дом. А потом завела птиц. Я был так погружен в новую жизнь в колледже, что на первом курсе, пожалуй, старался совсем не обращать на это внимания. Мне хотелось притворяться, что дома все хорошо, что с ней все хорошо. Но к Рождеству не обращать внимания стало уже невозможно. А когда исчезла Зоуи, все пошло кувырком.

— Поэтому ты сейчас дома?

— Поэтому я сейчас дома, — Кейден расцепляет пальцы, и ладони падают на колени. — Поэтому, Анна Чиккони, раз мою жизнь мы уже разобрали по косточкам, расскажи теперь что-нибудь о своей.

Он прав, я весь вечер только и делала, что задавала личные вопросы. Уже почти девять, а мы еще даже не выбрали фильм. Прежде чем вернуться к стене с дисками, я должна дать ему что-то в ответ. Частичку своего прошлого. Крошечный кусочек правды о том, какой я была.

— Пока я не приехала сюда, я не совсем контролировала свою жизнь. Помнишь, тогда в конюшне я сказала, что решила пока не пить? — он кивает. — Мы с подругой, Кейли, большую часть прошлого сентября провели на вечеринках. Я постоянно влипала в разные истории и потихоньку начала себя ненавидеть. Ненавидеть того человека, которым становилась, когда выпью.

— А какой это человек? — спрашивает Кейден.

Я глубоко вдыхаю, задумываясь, как много можно ему рассказать. Я могу уничтожить любую возможность быть вместе с ним, если это вообще когда-то было возможно. Но поняла, что больше, чем парень, мне сейчас нужен друг. Ровесник, с которым я могу поговорить. Кто-то, кто сможет понять, каково это — жить с прошлым, oi которою трудно избавиться.

— Прежняя я? Кадрила парней, которых на следующее утро даже не могла вспомнить. Допивалась до отключки. Просыпалась на чужих диванах. Не раз приезжала домой в полицейской машине, — я останавливаюсь, давая ему возможность сказать что-нибудь, осудить меня. — Моя подруга Старр жила самостоятельно с шестнадцати. Я думала, что мне хочется того, что было у нее. Полной свободы, — я пожимаю плечами. — Но свобода надоедает. Моя мама работает на двух работах. У нее нет времени нянчиться со мной. Думаю, в глубине души я просто хотела привлечь ее внимание.

— И как, сработало?

— Не совсем, — смеюсь я. — Но зато от самой себя стало тошнить.

— И поэтому ты здесь? — спрашивает он, возвращая мне собственный вопрос.

— Когда отвечаешь за ребенка, ты не имеешь права облажаться. Пока я с этим справляюсь.

Еле удерживаюсь, чтобы не добавить «кое-как».

Я не говорю и еще одну вещь, которая ему уже известна. Что в каком-то роде я оказалась здесь из-за Зоуи. Но останавливаться на этом нет никакого смысла. Неважно, почему я получила эту работу. Главное — в основном я с ней справляюсь. В колледже я тоже буду справляться. Надеюсь. Я провела здесь меньше двух недель. Еще достаточно времени, чтобы стать новым человеком.

— Я в тебя верю, Анна Чиккони. — говорит он, снова называя меня полным именем, и я улыбаюсь. — Теперь ты больше расположена к домам с привидениями, одержимым детям, ведьмам или резне?

— Э… Может быть, страшные фильмы лучше оставить на другой вечер? Я больше в настроении для чего-нибудь легкого.

— Хорошая идея, — говорит он. — Мы как-то слишком углубились в серьезные материи.

Он вскакивает с кресла и ловко вытаскивает несколько дисков с фильмами. Я рассматриваю предложенные варианты — все мюзиклы и комедии — и останавливаюсь на «Поющих под дождем».

— Хороший выбор, — хвалит он и отправляется в заднюю часть зала налаживать аппаратуру. Вскоре весь экран заполняет морда льва из заставки «Метро-Голдвин-Майер», и Кейден усаживается в кресло рядом со мной. Я сбрасываю обувь и подтягиваю колени к груди, ни на секунду не забывая о его руке, лежащей на подлокотнике между нами. Он не убирает ее весь фильм, ни разу не пошевелившись, чтобы коснуться моей руки или дотронуться до моих пальцев. В другой ситуации я, возможно, огорчилась бы. Он симпатичный, умный и, в хорошем смысле, странноватый.

Но еще он не свободен. Вернее, не совсем свободен. Я напоминаю себе, что его невеста пропала без вести. Он приехал домой заботиться о матери, у которой серьезное психическое заболевание. Кейдену нужен друг, а не подружка на лето. И новой Анне этого тоже не нужно. Я бы соврала, если бы сказала, что не хотела положить ладонь поверх его ладони на подлокотнике, уткнуться головой в его плечо. Но мне кажется, что это начало серьезной связи, а не какой-нибудь интрижки. Я так и сижу, обхватив руками колени, и твердо решаю держать дистанцию между нами.

Той ночью мне снится, что я снова в Уиндермере. В лунном свете поместье кажется великолепным, неземным. Стены очищены от плюща, и крепкие колонны, поднимающиеся от земли к балкону третьего этажа, тянутся к небу белесыми пальцами. Никакой осыпающейся краски. Никакой пыли или паутины на креслах-качалках на переднем крыльце. Трава аккуратно пострижена и лоснится от предвечернего дождя, а перед домом, укрытый от дороги величественной свежеподстриженной изгородью, блестит пруд с золотыми рыбками. Их гибкие оранжево-белые тельца переливаются под самой поверхностью, потом вдруг проворно и бесшумно скрываются в черной глубине.

Я смотрю на поместье сверху, и вот я уже на балконе, сижу на самом краю, болтаю ногами, просунутыми через деревянные перила, и гляжу вниз, в ночь. Во сне высота меня совсем не пугает. Мои пальцы пляшут на перилах, словно перебирая клавиши пианино.

Я не одна. На балконе рядом со мной сидит девушка на год или два старше с оливковой кожей и такой же буйной гривой густых черных волос, стелющихся по спине. Она одета в платье настолько желтое, что оно почти кажется золотым, а на самых кончиках пальцев ее ноги покачивается золотая сандалия.

— Смотри, не потеряй! — слышу я собственный голос.

Она смеется, и ее смех переливается в летней ночи. Она запрокидывает голову, и я вижу, как блестят ее зубы — два ряда жемчужин, залитые лунным светом. Мои глаза опускаются ниже, к яркому золотому отблеску — инициалам ЗС возле родинки на ключице. Она взмахивает ногой и плавным движением подбрасывает сандалию к небу. Та поднимается по крутой дуге, а затем бесшумно устремляется к ковру из густой травы, раскинувшемуся внизу.

Когда я снова перевожу взгляд на балкон, я одна. Я смотрю на свое тело и вижу, что золотисто-желтое платье теперь облегает мою кожу вместо шортов и поношенной футболки. Одна нога босая. Земля вдруг оказывается далеко внизу. Я вытаскиваю ноги из просветов между балясинами перил и подтягиваю колени к груди.

Я резко просыпаюсь и нащупываю телефон.

Почти три. Несколько минут я лежу, глядя в потолок. Глаза привыкают к темноте. Я понимаю, что уже не усну. Свесив ноги с кровати, хватаю худи и выхожу из домика к бассейну.

По краю воды пляшут ночные огоньки. На улице прохладно, но вполне приятно. Свернувшись калачиком на одном из шезлонгов, я открываю мессенджер и нахожу переписку со Старр. Она по-прежнему не отвечает. Я начинаю набирать.

• Сегодня много о тебе думала. На что похожи звезды в Волшебном королевстве?..

Выпивка помогла бы мне уснуть. Я вытягиваю шею и оглядываюсь на темные окна кухни в доме Беллами. Почти так же отчаянно, как и выпить, мне хочется побольше узнать о Зоуи. Но эпизоды подкаста закончились, и я не знаю, что еще поискать в «Гугле». Я открываю «Инстаграм» и вбиваю в поиск ее имя. Ее страничка еще не удалена, но последние фотографии датированы декабрем. Я отматываю назад: в основном пейзажи зимнего пляжа, потом осенний Провиденс — яркие пятна опадающей листвы и неровное отражение Зоуи в луже. Еще дальше — Калифорния, мандариновые закаты и чайки, парящие над причалом. Приходится отмотать еще дальше, к прошлой весне, и я вижу множество фотографий Кейдена. Вот они вдвоем в Йеле, потом в Брауне — радостные лица на многочисленных сел фи. Я закрываю приложение.

Борясь со сном, я открываю «Гугл» и ищу в нем Уиндермер. Находится больше, чем я ожидала.

Должно быть, историческое общество Херрон-Миллс внесло его в список достопримечательностей, поэтому находится несколько статей о поместье, блог какого-то любителя истории Хем-птонса, в котором находится немного информации о Уиндермере, включая несколько интересных вещиц вроде фотографии приглашения на бал, состоявшийся в поместье в 1906 году, и фотографий здания в 1927 году, а потом в 1968 году.

Поиск по картинкам даст еще парочку более свежих фотографий, начала 2000-х. Должно быть, так дом выглядел, когда Кейден был ребенком. Он выглядит свежим, полным жизни, как в моем сне.

Глаза закрываются, и вскоре я снова засыпаю. Я снова на балконе Уиндермера, снова в том же сне. На этот раз со мной Кейден. Он сидит позади меня на балконе, обняв меня за талию. Его длинные ноги подогнуты по обе стороны от меня. Пальцами, которые кажутся почти невесомыми, он сдвигает копну моих волос в сторону и кладет подбородок мне на плечо.

Его губы касаются моей шеи. Сначала легко-легко, потом все настойчивее. Я откидываюсь ему на грудь, поворачиваю голову, пока наши губы не встречаются. Его губы мягкие и теплые, словно ночной воздух. Мы идеально подходим друг другу, одновременно знакомые и незнакомые. Он касается пальцами моих волос, потом плеча, легонько проводит по шее и дальше к ключице. Потом останавливается. Он отодвигается, пристально глядя на участок кожи над самым вырезом моей кофточки. Мои пальцы инстинктивно тянутся к коже, касаясь ее, словно мягкая кисть.

— Твоя цепочка, — говорит он. — Она пропала.

Тут же пропадает и сам Кейден, и я снова одна на балконе. Позади меня по доскам начинают карабкаться плети плюща. На одном из окон появляется трещина. Я хватаюсь за перила перед собой, но дерево оказывается мягким и трухлявым. Оно рассыпается от прикосновения, и я, хватая ртом воздух, начинаю падать вперед. Мне кажется, что я вот-вот свалюсь, но тут сверху опускается стая воронов. Их крылья бьют с такой силой, что отталкивают меня от края. Я переворачиваюсь и сжимаюсь в калачик. Первый удар клюва впивается в мое тело.

13. СЕЙЧАС. Сентябрь

• Ты должна это прекратить.

Мартина сидит в классе. Ее телефон должен лежать в шкафчике, а никак не в рюкзаке. И уж тем более рюкзак не должен стоять открытым под столом, еле скрывая светящийся экран. Но она не может отключиться прямо сейчас. Это физически невозможно. Все ее тело гудит; мир в сети становится вдруг более реальным и живым, чем все происходящее в стенах школы имени Джефферсона. Она едва не прогуляла сегодня школу, но мама бы убила ее — в переносном смысле, конечно же, — и какой бы от нее после этого был прок? На самом деле мама бы посадила ее под домашний арест, отобрав телефон. Такая перспектива страшила куца больше, чем лекция мистера Коу о Крымской войне, поставленная на девять утра.

Глаза не могут оторваться от текста. Всею четыре слова — не то предупреждение, не то угроза. Вчера днем вышел пятый эпизод «Пропавшей Зоуи» — первый за почти шесть месяцев, первый с тех пор, как Зоуи перестала считаться пропавшей. Но ее смерть все равно остается загадочной — даже более загадочной, чем в августе, когда нашли тело. Потому что теперь роль Анны уже не так хорошо вписывается в общую картину, как Мартина и подозревала с тех самых пор, как Анна призналась. А теперь всем известно, как мало Анна на самом деле помнит о событиях той ночи… Если верить самой Анне.

Эпизод получился очень насыщенным. Он охватил все произошедшее от обнаружения тела Зоуи в озере Пэрриш до сенсационных результатов вскрытия, обнародованных на прошлой неделе. Мартина, как всегда, включила в подкаст интервью с разными людьми, но всеобщее внимание привлекло интервью Анны. «Пропавшая Зоуи» внезапно взлетела со скромных 300 прослушиваний каждого эпизода в среднем до 7700 прослушиваний одного только эпизода номер пять.

Прошло меньше суток. Мартина не могла оторваться от статистики. Люди продолжали загружать подкаст, обсуждать, делать перепосты. Ее аудитория уже не ограничивалась одноклассниками из Джефферсона, соседями по Херрон-Миллс и теми, кто потихоньку привык слушать ее попытки вести подкаст за семь месяцев, прошедших с тех пор, как полиция прекратила поиски и она принялась за собственное расследование. Неожиданно ее стали слушать совсем незнакомые люди по всей стране. 11 они стали переслушивать с самого начала старые выпуски.

Упоминания Мартины в чужих записях, комментариях и версиях напоминали лавину. Анна Чик-кони провела в заключении шесть недель, и интервью Мартине — первое, которое она дала. Понадобилось несколько дней, чтобы осознать это, но теперь и ей самой это казалось невероятным: Мартина взяла эксклюзивное интервью у человека, признавшегося в убийстве Зоуи. И это интервью изменило мнение людей об Анне, об этом деле. В лучшем случае она невиновна, в худшем — расчетливая лгунья. Пожалуй, последнее даже хуже, чем признание в случайном убийстве.

Интервью привлекло в равной мере и похвалу, и критику, которые люди почему-то сочли нужным довести до Мартины напрямую. В «Твиттере» было мало комментариев, так люди стали писать в почту, в личные сообщения, на телефон. В основном она не обращала на это внимания. То есть читала, но не отвечала. Впрочем, ответить она бы не смогла, даже если бы и захотела. До четверти четвертого она заперта в стенах школы. Но это последнее сообщение проигнорировать сложнее. Потому что его прислала Кейли, подруга Анны. Прежде чем она успевает придумать подходящий ответ, приходит новое сообщение.

• Ты вообще о чем думала? Ее адвокаты из кожи вон лезут. Мама тоже.

• Анна до сих пор так и не сказала правду о той новогодней ночи. МЫ НИКОГДА НЕ БЫЛИ В ХЕРРОН-МИЛЛС. МЫ НИКОГДА НЕ ВИДЕЛИСЬ С ЗОУИ.

• Попробуй уяснить: это интервью никому не поможет.

Мартина делает глубокий вдох и застегивает рюкзак, пока ее не поймали. О чем она думала? Она думала о том, что Анна была лишена возможности высказаться с тех пор, как полиция получила от нее путаное признание, полное «наверное», «возможно» и «я не помню». Она думала о том, что, если Анну осудят за менее тяжкое преступление (или за преступление, которого она вовсе не совершала), семья Зоуи не найдет настоящей справедливости. Либо она слишком легко отделается, либо семья Спанос увидит, что кого-то посадили, но это будет не тот человек. А это никакая не справедливость!

Но еще она думала и о себе самой, о своем решении докопаться до правды, об отвратительных результатах экзаменов и о недописанном заявлении в Нью-Йоркский университет, сохраненном на ноутбуке. Впервые после разговора с Анной она позволяет себе допустить крошечную, совсем маловероятную возможность, что интервью может повредить делу Анны. Возможно, ей стоило посоветовать Анне прислушаться к адвокатам, не высовываться. Возможно, дело просто в ее эгоизме. Обвинение может извратить слова Анны, использовать их против нее. Выпуск этого интервью казался ей правильным поступком, но, возможно, немного безответственным. Возможно, Мартина думала больше о себе, чем об Анне.

День тянется невообразимо медленно, до последнего звонка еще несколько часов. К обеду число загрузок пятого эпизода превысило пятнадцать тысяч, почти удвоившись за три часа, которые прошли с тех пор, как она заняла место в классе на уроке истории. Одноклассники говорят о ней, но в этом нет ничего нового. О ней говорит вся страна. Стремительно растущий счетчик загрузок немного приглушает сомнения Мартины: интервью привлекает необходимое внимание к делу. Она правильно сделала, что выпустила его.

Полет ее вдохновения заканчивается сокрушительным падением, когда Астер швыряет поднос на столик прямо перед ней. Мышцы пловца под кожей напряжены, будто туго натянутые провода.

— Поверить не могу, что ты это сделала!

Кусок сэндвича с индейкой, который жевала Мартина, попадает не в то горло, и к глазам подступают слезы.

— Что? — спрашивает она полушепотом, пытаясь откашляться.

— Она еще спрашивает! Сама знаешь, — лучшая подруга говорит совсем как мамочка.

— Я думала… — лицо Мартины искажает гримаса боли и замешательства. — Дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Мы наконец-то смогли продвинуться, впервые за все это время.

— К черту! — говорит Астер. — И теперь вдруг все стали сочувствовать Анне? Она во всем созналась, а теперь берет свои слова обратно. И все из-за тебя!

На них смотрят все вокруг. Мартина чувствует их взгляды затылком. Она понижает голос.

— Я не подсказывала ей, что говорить. Ты сама видела результаты вскрытия. То, что Анна рассказала полиции, невозможно, Астер. Это не могло произойти так, как она описала.

Астер, сидящая на скамейке, напрягается. Ее щеки густо краснеют. Потрясенная Мартина замечает, что золотые серьги-кольца — ее подарок, который Астер снимала только перед плаванием и перед сном, — отсутствуют, и уши ее лучшей подруги кажутся голыми в свете люминесцентных ламп столовой. Сигнал понятен: иди к черту!

— Это не значит, что она не виновата, — говорит Астер. — Она могла сделать это по-другому.

— И я так думаю! — едва не кричит Мартина.

В интервью она старалась сохранять непредвзятость. Она знает, что это получилось. Если после прослушивания эпизода люди начинают думать, что Анна невиновна, то это их собственный вывод. Она никак не подталкивала их к этому.

— Что-то не похоже, — шипит Астер.

Мартина не знает, что и сказать. Она думала, что уж Астер-то все поймет правильно. Публикация результатов вскрытия, признание Анны, что она не помнит ничего о событиях той ночи, — это все шаги в правильном направлении. В направлении, ведущем к раскрытию истины, какой бы она ни была.

— Прости, — наконец говорит она. — Я просто хочу справедливости для твоей семьи.

— И как теперь это должно произойти? — хлестко бросает Астер. — Анне все сойдет с рук.

— А если она этого не делала, Астер? — голос Мартины лишь чуть громче шепота и чуть тише шипения. — Ты не хочешь узнать, кто это сделал?

Астер сердито смотрит на Мартину.

— Конечно, ведь у полиции так много других зацепок. В Херрон-Миллс затаилось столько убийц… — Она вцепляется в край разделяющего их стола. — Если Анна выйдет сухой из воды, все кончено. Как ты не понимаешь? Она использует результаты вскрытия, чтобы посеять сомнение. Наверняка она с самого начала специально врала о том, как погибла Зоуи. Потому что знала, что результаты вскрытия опровергнут ее слова. Она с тобой играет, Мартина. Она манипулирует всеми нами.

Мартина потрясенно молчит. Она не может поверить словам лучшей подруги о том, что Анна затеяла игру вдолгую. Что все это — часть продуманного плана. Но Астер, очевидно, в это верит. Вся ее семья в это верит. Потому что в одном Астер права: других подозреваемых, других зацепок нет. Пока, во всяком случае. Если Анну освободят, это не значит, что справедливость восторжествует. Но теперь, возможно, полиция расширит круг подозреваемых. Возможно, они повнимательнее присмотрятся к Анне… да и к другим тоже. Перспектива осуждения невиновного человека кажется худшим из возможных исходов, и теперь этот исход стал менее вероятным.

Впервые ей приходит в голову, что подруга может смотреть на это иначе. Анна стала единственной надеждой семейства Спанос на ответы, на истину, на справедливость. Это бессмыслица, не укладывающаяся в рамки логики. Но именно это и происходит. Она совсем не так понимала поведение Астер всю эту неделю после получения результатов вскрытия. Замкнутость в школе, неотвеченные сообщения, рассказы о занятости, не позволяющей встретиться. Астер смотрит на отчет экспертизы совсем не так, как Мартина. Она в бешенстве. Потому что уверена, что Анна лжет. А теперь она считает, что Мартина привлекла общее сочувствие к Анне и лишила их шанса на справедливость. Мартина долго молчит. Аппетит пропал. Она рассеянно прикусывает кончик длинного «конского хвоста» — нервная привычка детства, с которой, как она считала, было покончено много лет назад. Так и не придумав, что сказать, она смотрит через столик и понимает, что Астер ушла.

14. ТОГДА. Июль

Рано утром в пятницу меня будит солнечный свет. Я все еще у бассейна, где, похоже, и уснула. Бедро покраснело и воспалилось в том месте, где в него ночью впилась длинная заноза от шезлонга. Я едва успеваю принять душ и одеться, как в дверь домика стучит Эмилия с напоминанием, что Пейсли через час уезжает и нужно закончить приготовления к поездке.

Я ничего не могу понять. Пейсли куда-то уезжает?

Я подыгрываю и направляюсь в дом. Когда Эмилия скрывается в своем кабинете, я невзначай спрашиваю у Пейсли, куда она едет. Оказывается, на День независимости они с Полсон-Госсами едут в Кэтскилле, и на праздники у меня будет несколько выходных дней. Я стараюсь вести себя так, будто не удивлена, но Пейсли меня явно раскусила.

— Мы говорили об этом, когда ходили в музей, — шепчет она. — А на прошлой неделе мама напоминала расписание на лето, помнишь?

— Конечно, — улыбаюсь я, пытаясь замаскировать смущение. — Просто забыла, что это уже в эти выходные, вот и все.

Спустя сорок минут я стою перед домом вместе с Эмилией, усаживая Пейсли в машину к Рэйчел, Кайлу и их мамам, и думаю, что мне делать целых четыре дня. Пейсли вернется только вечером в понедельник. Даже не знаю, чем занять такую прорву времени. Когда Эмилия в третий раз проверяет, не забыла ли Пейсли взять с собой солнцезащитный крем и витамины, Элизабет, откашлявшись, заверяет ее, что с Пейсли все будет в порядке и они позвонят, когда доедут. Эмилия уступает и сама нажимает на кнопку, запирающую дверцу машины. Мы обе машем им вслед, пока Хилари огибает фонтан и едет прочь по дорожке Кловелли-коттеджа.

В доме я, облокотившись на каменную рабочую поверхность на кухне, подкрепляюсь йогуртом, оставленным Эмилией от завтрака, и случайно подслушиваю ее телефонный разговор с Томом. Субботу и воскресенье они проведут с друзьями в Амагансетте — это я тоже должна была знать. Она просит его пораньше уехать из офиса, чтобы успеть до пробок, всегда возникающих перед праздниками. Мысленно я возвращаюсь к прошлой пятнице, к машине Тома, припаркованной перед домом Куперов за два часа до того, как он присоединился к нам эа ужином. Я успела совсем забыть об этом, но теперь мне становится икте-ресно, во сколько же он обычно приезжает домой на выходные.

Я мою чашку в раковине и выхожу к бассейну. Руки нащупывают телефон в заднем кармане, но писать Кейдену еще рано. Не прошло и двенадцати часов, как я покинула кинозал. Как мы поцеловались, выскакивает предательская мыслишка. Но мы с Кейденом не целовались. Поцелуй казался таким реальным, но это всего лишь безумная игра моего воображения. Я сжимаю пальцами виски. Мне безумно хочется снова его увидеть, но, пожалуй, мне не помешает немного отдохнуть от Уиндермера. Привести голову в порядок. Наверное, я лучше поплаваю. Почитаю книгу. Схожу в город с альбомом для набросков и посижу немного на скамейке.

Прежде чем я успеваю принять решение, происходят сразу два события: гудит мой телефон и из дома доносится зовущий меня голос Эмилии:

— Анна! Тебе посылка!

Привезли одежду. Я спешу через весь дом к передней двери, чтобы забрать у почтальона посылку.

Вернувшись в домик у бассейна, я примеряю все заказанные вещи. Три сарафана и длинную синюю юбку; все — с карманами. Две новых майки. Две шляпы от солнца с висящими полями. Я так увлечена этим персональным модным показом, что забываю о непрочитанном сообщении, пока телефон не гудит еще раз.

• Забыл сказать, что на эти выходные мы уезжаем к маминым друзьям в город.

• Смотреть кино было весело. Повторим, когда я вернусь?

Хм… Я смотрю на экран и чувствую постепенно охватывающую меня досаду.

• Конечно. Удачно повеселиться!

Кто ж на праздники едет из Хемптонса в город? Четыре дня свободы начинают казаться невыносимо долгими. Телефон оживает снова.

• Это вряд ли (((

Повесив новые платья в шкаф, я решаю, что поход в город — как раз то, что мне нужно. Сделаю пару набросков. Может быть, перехвачу суши в том кафе, которое на прошлой неделе упоминали Мартина и Астер. Постараюсь, чтобы день не прошел даром.

Я перехожу к последней главе книги и отправляю в рот третий кусочек ролла с авокадо и тунцом, когда загорается экран телефона. Я хватаю его со стола, надеясь на весточку от Кейдена. Может быть, они поедут только завтра? Не с моим везением.

• Угадай, где я?

Я проглатываю наживку.

• На Брайтон-Бич в кафе со скатертями в черно-белую клетку)))

Кейли в ответ присылает селфи. Приходится прищуриться, чтобы разглядеть фон. Кресло в поезде, зеленые вспышки за окном. Это явно не метро. Она на железной дороге.

• Приезжаю в Бриджхемптон в 14:15. Встреть меня.

Это не вопрос. Боже! Я и сама-то забыла, что у меня четвертого выходной. Но вдруг приходят воспоминания о нашем разговоре: Эмилия, должно быть, сказала мне об этом на собеседовании, как и напомнила Пейсли, потому что Кейли закатила скандал из-за того, что я согласилась на эту работу, а я упомянула об этом выходном, словно помахала перед ней оливковой ветвью. Воспоминание промелькнуло и исчезло. А теперь вернулось. В животе что-то слегка сжалось.

Последние несколько недель у меня в голове творилась полная каша, но Кейли за любое обещание цепляется бульдогом. Она могла бы написать мне, уточнить, все ли в силе. Но зачем портить сюрприз, верно? Я корчу рожу отражению в тарелке с супом мисо, не зная, надолго ли она собирается здесь задержаться.

Через два часа я сижу на станции в машине Эмилии и жду поезд Кейли. Пришлось долго извиняться перед Эмилией, что предупреждаю о гостях в последнюю минуту, но она, к счастью, была слишком поглощена собственными планами на выходные, и это обеспокоило ее не так сильно, как я опасалась. К тому же она еще не знает Кейли.

Когда в 14:24 приходит поезд, я сижу, вцепившись в руль до побелевших костяшек пальцев, хотя мотор выключен. Наверное, оно и к лучшему, что я забыла о ее приезде. Я бы волновалась всю неделю, а вместо этого все беспокойство оказалось сжато в последние два часа. Без Кейли брать на себя ответственность было нелегко, но я справлялась. Старалась, во всяком случае. Какой я стану тогда, когда она будет здесь напоминать мне о прежней жизни? Я стискиваю зубы и открываю дверцу машины.

Голос Кейли я слышу едва ли не раньше, чем вижу ее саму.

— Простите! Пропустите! У меня срочное дело! — она проталкивается через толпу у спуска с перрона. Золотистые волосы до пояса развеваются за спиной, на плече — лиловый рюкзак размером с нее саму. Он шел в комплекте с моим чемоданом. Кейли взяла его взаймы для школьной поездки в девятом или десятом классе, и с тех пор он так и остался у нее.

Ila ней крошечные белые шорты и ярко-оранжевый топ, открывающий бронзовые от загара руки и неоново-зеленый пирсинг на пупке. Это что-то новенькое. Она резко останавливается прямо посреди пандуса, и прочим пассажирам приходится огибать ее с обеих сторон ворчливым потоком. Она вскидывает руку и начинает лихорадочно махать мне, будто я могла ее не заметить.

— Анна!

— Привет, Кейли! — я заставляю себя широко улыбнуться в ответ. — Спускайся! Ты всех задерживаешь!

Она сбегает по пандусу, и не успеваю я понять, что происходит, как вокруг меня образуется целый кокон из переплетенных рук, волос и жара от нагретого летним солнцем тела. Я напрягаюсь на мгновение, а потом даю телу расслабиться в объятиях лучшей подруги. Ничего не могу с этим поделать. Несмотря ни на что, я по ней соскучилась.

Если Кейли и злится на меня до сих пор, она не подает вида. Устроившись на пассажирском сиденье, она рассказывает обо всем, что я пропустила за эти две недели. Впрочем, совсем немного и пропустила. Пупок она проколола в день моего отъезда — сделала себе подарок на выпускной. Мне немного завидно. Кейли уже восемнадцать.

Я никогда не жалела, что оказалась самой младшей в классе, но восемнадцать мне исполнится только к концу первого семестра в колледже. Не то чтобы мне хотелось именно неоновое кольцо в пупок, но я бы не отказалась набить татушку в конце лета.

Что-нибудь на память о времени в Херрон-Миллс или о начале осени — моего чистого листа.

Пока я медленно пробираюсь по дорогам, плотно забитым машинами перед праздниками, Кейли без умолку стрекочет о новой подружке Майка и о новом гавайском баре, который открылся на углу 74-й улицы и 5-й авеню. А я тем временем думаю — не слишком ли избито будет смотреться осенний лист, например, на щиколотке?

— Поверни здесь, — говорит Кейли, показывая на примыкающую сбоку дорогу.

У нее в руке телефон, на котором открыт навигатор. На солнце ярко блестят серебристые серьги-обручи.

— Куда нам? — спрашиваю я, уже поворачивая.

— Закупиться надо. Там в полумиле алкогольный магазинчик.

Я прищуриваюсь под очками, но еду дальше. До переезда выпивкой нас обеспечивала Старр, но здесь, в Хемптонсе, с нами нет ни Старр, ни ее удостоверения личности.

— Перед праздниками они точно будут проверять документы.

— Все будет в порядке, — говорит Кейли. — Не нервничай.

Кейли и сама не нервничает ни капельки, но я понимаю, что было бы не так уж и плохо, если бы нас попросили подтвердить возраст. Пусть Кейли сколько угодно бесится на продавца. Нам просто придется найти, чем занять себя без выпивки.

Вдруг Кейли тянет меня за рукав:

— Останови! Останови!

Я в замешательстве бью по тормозам и виляю в сторону. Машина сзади сердито гудит, потом огибает нас, пока я ищу, где в машине Эмилии включается аварийка. Кейди распахивает дверцу и выскакивает на тротуар.

— Бекка! Мать! — она обнимает крошечную китаянку с кольцом в носу и яркими розовыми прядями в волосах. Рядом с ней на тротуаре стоит тощий белый парень в шортах по колено и спортивной майке, видимо купленной в приступе самоиронии. У обоих в руках сумки из магазина.

— Когда ты успела! — радостно визжит Кейли, выпуская девушку из объятий, и треплет ей волосы.

Я присоединяюсь к ним на тротуаре, и девушка представляет нам своего друга Зеба.

— Я Анна, — я протягиваю руку Зебу, потом девушке.

Она хихикает, прикрыв рот ладонью:

— Я помню.

Кейли смотрит на меня с прищуром:

— Ты же помнишь Бекку, верно? Зимой у нее были синие волосы.

Я кошусь на лицо девушки. Бекки. Оно мне совершенно не знакомо.

— Конечно, — говорю я. — Просто с розовым смотрится совсем по-другому.

Бекка снова хихикает, а Зеб говорит, что нужно донести покупки до домика на пляже, пока мороженое не растаяло. Кейли обещает потом написать Бекке, и вскоре мы снова сидим в машине Эмилии по пути к магазину.

— Я ее не помню, — сознаюсь я. — Как ты…

— В самом деле?! — удивленно смотрит на меня Кейли. — То есть… Конечно, несколько месяцев прошло, но она была прошлой зимой на всех пьянках у Ванды. Помнится, как-то вы с Беккой завели чудовищно долгий разговор о каком-то дерьме вроде акриловых красок.

— Она художница?

— Приехали… Заворачивай.

Я въезжаю на стоянку рядом с магазином.

— Мы познакомились в Бруклине? — спрашиваю я, ставя машину на свободное место.

— А где же еще?

Оказавшись внутри, Кейли хватает небольшую тележку и с хозяйским видом устремляется мимо витрин с вином прямо к полкам с крепким спиртным. Когда я ее нагоняю, в тележке уже лежат бутылка «Хосе Куэрво», бутылка белого «Бакарди» и желто-зеленый пластиковый кувшин с «Маргаритой».

— Ты здесь уже бывала?

Кейли склоняет голову набок и смотрит на меня:

— Это алкогольный магазин, Анна. Они все одинаковые. Не поищешь там ананасовый сок и минералку?

Я киваю и отправляюсь выполнять заказ. Вытаскивая из холодильника упаковку с шестью баночками ананасового сока, я слышу за спиной деликатное покашливание. Я выпрямляюсь в полной готовности уступить дорогу.

— Анна?

Я оборачиваюсь:

— О! Человек-пингвин!

— Специалист по пингвинам так» иучит лучше. — с улыбкой говорит Макс, убирав с глаз прядь каштановых волос, которая тут же падает обратно.

— Конечно, — улыбаюсь я ему в ответ.

Он даже еще симпатичнее, когда одет не в униформу работника океанариума, и, в отличие <гг Кейдена, вряд ли тяготится грузом в виде пропавшей невесты. Но я ничего не могу с собой поделать — я бы предпочла, чтобы передо мной стоял Кейден и именно его глаза и улыбка светились в неоновом свете ламп алкогольного магазина.

Мой взгляд опускается на стоящую перед ним огромную магазинную тележку. Она наполнена до краев упаковками пива и несколькими бутылками водки и джина.

— Ты часто ездишь закупаться в Херрон-Миллс?

— Вообще нет, — смеется он. — Я только с работы, из океанариума, а это лучший магазин с выпивкой на пути в Монток. В большинстве других можно найти только или крепкий алкоголь, или отличный выбор пива.

— Ах да… — говорю я. — У вас же намечается вечеринка.

Как по сигналу, из-за угла выруливает Кейли с нашей куда более скромной тележкой и останавливается рядом со мной и с Максом:

— Вечеринка?

— Это Кейли, — говорю я. — Кейли, это Макс.

Она протягивает руку, и он отвечает на рукопожатие. Ее глаза блестят. «Пусть она его забирает, — говорю я себе. — Тебе он все равно не нужен».

Куда большая проблема — вечеринка Макса в Монтоке. Я выкинула ее из головы сразу же после приглашения. С понедельника до сегодняшнего дня прошла, кажется, целая жизнь. Выпивать вечером с Кейли в домике у бассейна — это одно дело. Вдвоем мы едва ли нарвемся на какие-то неприятности. Но пляжная вечеринка в честь Дня независимости… Пока Макс расписывает Кейли подробности, у меня в животе все сжимается от предчувствий.

— Я думал, ты работаешь, — говорит Макс, и я понимаю, что он обращается ко мне.

— Да, — говорю я. — То есть я думала, что работаю. Но Пейсли на выходные уехала с друзьями.

— Тогда решено, — Макс дотягивается до тележки Кейли и перекладывает наши бутылки к себе. — Я оплачу. Встретимся на стоянке?

— Я же говорила, что все будет в порядке, — говорит Кейли, когда мы выходим на улицу с минералкой и ананасовым соком в пакетах.

Я наблюдаю через большую витрину магазина, как Макс выгружает упаковку за упаковкой пива на ленту и болтает с блондином за кассой. Он бы точно потребовал подтвердить возраст.

— Как все удачно получилось, — признаю я и задумываюсь.

Действительно ли в Херрон-Миллс лучший алкогольный магазин между Риверхедом и Монтоком? С другой стороны, не похоже, чтобы Макс за нами следил. Судя по содержимому его тележки, он уже был в магазине, когда мы подъехали. В этом нет ничего подозрительного.

Спустя несколько минут Макс передает текилу и ром Кейли, а я стараюсь не удивляться, откуда ему было так точно известно, что нам еще нельзя покупать спиртное. Я напоминаю себе, что это не имеет значения. Он для меня староват, да и в любом случае не в моем вкусе. Кейли вовсе не выглядит удивленной. Мы помогаем ему загрузить покупки в багажник, садимся снова в машину Эмилии и обещаем, что увидимся с ним завтра. По крайней мере, говорю я себе, если что-то и случится, то это будет за четыре городка от Херрон-Миллс.

Я беру с Кейли слово, что она будет вести себя примерно при Беллами. Она закатывает глаза, но соглашается, чтобы выпивка полежала в домике у бассейна, пока они не лягут спать. Остаток дня мы проводим у бассейна, поедая чипсы и читая журналы, привезенные Кейли из Бруклина. Как и ожидалось, к тому времени, когда мы слышим, как Эмилия уезжает к Тому, солнце уже клонится к деревьям. Должно быть, они решили где-то поужинать, потому что их машины заезжают в гараж уже после десяти, и они сразу поднимаются на второй этаж.

Когда в их окнах гаснет свет, мы наливаем себе по «Маргарите» и плещемся в бассейне. Я делаю маленький глоток, потом побольше. В подсветке от бассейна наши напитки переливаются ярким цветом, который Кейли называет «зеленым, как кольцо в пупке». Приходится признать — мне хорошо, тепло. Я расслаблена и будто бы свечусь сама.

— Мы когда-нибудь здесь бывали? — спрашиваю я после второго напитка, когда кожа начинает слегка зудеть от выпитой текилы и теплого ночного воздуха.

Не знаю, зачем Кейли стала бы мне лгать, но та девушка, Бекка, и то, как неплохо она, похоже, ориентировалась сегодня в городе…

— Типа в прошлой жизни? — хихикает Кейли. — Да, наверное.

— Нет, серьезно, — не знаю, как задать вопрос, чтобы не показаться полной дурой; Кейли пьет наравне со мной, если не больше, но никогда не отключается и считает, что я легко пьянею. — Херрон-Миллс, Хемптонс. Мы здесь когда-нибудь бывали?

— Нет, конечно, — Кейли, внезапно посерьезнев, ставит коктейль на край бассейна. — А с чего ты решила спросить?

— Забудь, — говорю я.

Я подныриваю и плыву к Кейли, обвиваю руками ее ноги под водой. Она взвизгивает, когда я утаскиваю ее под воду, а потом мы обе всплываем, хватая ртом воздух.

15. ТОГДА. Июль

В субботу днем мы собираем минералку с соком и непочатую бутылку рома, и я заказываю такси до станции в Бриджхемптоне. Эмилия с Томом уехали около половины десятого; я слышала, как они грузились в «Лексус», пока мы с Кейли еще нежились в постели. Макс сказал приезжать в любое время после полудня — они собирались праздновать весь день. Кейли была готова уехать еще час назад, но я уломала ее перед отъездом плотно позавтракать, а потом как следует прибраться в кухне у Беллами. Кто знает, будет ли там какая-то другая еда, кроме картофельных чипсов. К двум часам Кейли уже не терпится пуститься в путь, а я исчерпала последние отговорки.

Когда железнодорожные пути поравнялись с шоссе, я смотрю на вереницу машин снаружи, разинув рот. Плотность движения на 27-м шоссе просто невероятная. Наш поезд набит битком, а на дороге так и вовсе одна гигантская пробка. Такое чувство, что весь мир собрался съездить в Монток. Поезд высаживает нас на станции, и я снова заказываю такси до пляжа, стараясь не думать о том, какую дыру эти выходные пробьют в моих накоплениях на колледж. Из машины Кейли пишет Максу, и тот дает нам довольно смутные указания, как найти тот участок песка, где устроилась его компания.

Едва мы выходим из машины и горячий белый песок начинает обжигать ноги, я снова удивляюсь, как непохож этот пляж на пляж в Херрон-Миллс. Мы проехали всего миль двадцать дальше к востоку, но здесь, в самом конце Ист-Энда, начинает казаться, будто ты на краю света. Пляж более каменистый, дикий. Мы топаем по песку к месту, указанному Максом. Слева тянется обрывистый берег, поросший спутанной травой, справа — кишащие серферами белые гребни волн. Я наблюдаю, как осваивается на новом месте Кейли. Пляжники — сплошь молодые, красивые и успешные. Место стоит того, чтобы сюда приехать. Она откидывает волосы на спину и расправляет плечи. Розовые лямки бикини просвечивают сквозь полупрозрачное парео с блестящими серебристыми кисточками. Наверное, она думает, что я так живу все лето.

Найти Макса и его приятелей не так трудно — по счастью, неподалеку от них стоит фургончик, торгующий едой. Кейли замечает Макса, кидающего фрисби с парочкой других парней под жарким дневным солнцем. Мы расстилаем пляжные полотенца, и я намазываю себя уже вторым слоем солнцезащитного крема, а Кейли сразу же убегает, чтобы поучаствовать в игре. Я надеялась, что у компании Макса окажется зонт или навес, под которым я могла бы устроиться, но повсюду только подстилки и полотенца да чистейший солнечный свет. Новые шляпы прибыли как раз кстати; на мне сегодня бледно-голубая с невероятно широкими полями, полностью закрывающими тенью мои плечи.

Но я все равно изжарюсь, если не найду какое-нибудь нормальное укрытие. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, не окажется ли песок у самого обрыва в тени к концу дня, и тут что-то мокрое и очень холодное тычется мне в колено. Я вскрикиваю и резко поворачиваю голову.

— Кейли!

Но это Макс с озорной улыбкой на покрытых морской солью губах прижимает к моей коже банку с пивом.

— Будешь? — спрашивает он. — Еще у нас есть сидр, и кто-то, кажется, привез крюшон.

— В самый раз, — я беру у него пиво и открываю банку, убеждая себя, что я официально развязала только до отъезда Кейли; отговориться работой не получится, да и мысль оказаться единственным трезвым человеком на вечеринке выглядела не особо привлекательной. — Мы привезли ром и минералку с соком. Или, строго говоря, это ты привез.

— Спасибо, мы уберем их в холодильник, — он подзывает бородатого приятеля с небольшим пузиком, который представляется Сэмом и утаскивает нашу сумку.

Провожая взглядом Сэма, я замечаю Кейли. Она стоит рядом с тощим как жердина парнем в круглых темных очках под Джона Леннона и с очень выступающим кадыком. О чем бы он там ни говорил, говорит он явно что-то не то. Кейли вежливо улыбается, от скуки теребя в руках фрисби.

— Анна?

— А? — я прослушала, что сказал Макс.

— Просто хотел узнать, хорошо ли тебе здесь.

— Да, конечно, — я натянуто улыбаюсь ему.

На самом деле я сегодня не в настроении для Макса Адлера, если вообще когда-нибудь была. Сказав себе, что Кейли может его забирать, я вдруг осознала, что он минимум на четыре года старше меня, а главное — он не Кейден.

— Пойду, посмотрю, как там Кейли.

часа спустя стоит такая же жара, но солнце милостиво начинает двигаться к закату. Несмотря на постоянное смазывание солнцезащитным кремом, мои плечи покраснели. Большую часть дня я провела, разговаривая с сестрой Макса и ее подругой, которые приехали домой после первого курса в Вассаре и Северо-Западном университете соответственно. Они довольно милые, и, похоже, обсуждать последний роман Кассандры Клэр им интереснее, чем пить, поэтому мы неплохо поладили. Они поднимаются с песка и направляются к холодильникам за закусками, обещая принести мне что-нибудь солененькое.

Кейли стоит в паре метров от меня, в состоянии где-то между «выпивши» и «в хлам», и я рада возможности позависать в одиночестве, пока она висит на плечах у Макса, навлекая на себя гневные взоры пары брюнеток, расположившихся поблизости. В какой-то момент приехали Бекка и Зеб с сумкой-холодильником с логотипом «Нью-Йорк Айлендерс» и огромным надувным мячом, медленно катившимся по пляжу. Должно быть. Кейли им написала. Наверное, следует подойти и поздороваться, но я все никак не могу припомнить ни единой встречи с Беккой до вчерашнего дня. К тому же они, похоже, неплохо влились в компанию друзей Макса. Здесь все находят себе место, кроме меня.

Голова вспотела, поэтому я сдвигаю шляпу за спину и распускаю волосы. На меня накатывает волна усталости. Я решаю, что это все из-за ультрафиолета, ложусь на полотенце и накрываю лицо шляпой. Большое белое облако закрывает солнце, и я наконец-то оказываюсь в тени.

Когда я просыпаюсь, мне одновременно жарко и холодно. Не знаю, как долго я проспала, но белого облака больше нет. На смену ему пришли прохладный воздух и последние лучи великолепного заката над водой. Я мутным взглядом смотрю на это сквозь бледно-голубую сетку шляпы. Правой стороне моего тела тепло — тепло от чьего-то тела. Я пытаюсь пошевелить пальцами и понимаю, что они переплетены с чьими-то еще.

— Зоуи? — раздается мужской голос.

Я стягиваю шляпу с лица и поворачиваюсь. Рядом со мной на полотенце Кейли растянулся Макс, но самой Кейли не видать. Мы держимся за руки, и его бок прижимается к моей руке.

— Ты проснулась… — говорит он.

Его голос тусклый и неровный. Напоминает ртуть в старом градуснике. Он очень, очень пьян. Я вырываю руку из его руки.

— Ты назвал меня Зоуи!

— Что? — он сидит, уставившись на собственную ладонь и словно недоумевая, куда делась моя, потом хлопается на бок и смотрит на меня.

— Проехали.

Я встаю на колени и принимаюсь рыться в сумке в поисках футболки. Все тело покрылось гусиной кожей и стало насыщенно-розовым. Когда приедем домой, я буду одного цвета с азалиями Эмилии. Чудесно!

— Где Кейли? — спрашиваю я, натягивая футболку через голову и пытаясь отыскать в сумке шорты.

— Кто?

— Ты серьезно? Кейли, моя подруга. Ты с ней весь день любезничал.

Лицо Макса расплывается в широкой пьяной улыбке.

— Шучу, — говорит он, но я ему не верю и смотрю с подозрением.

— Эй, расслабься. Я не знаю, где она. Сэм и Шири пошли окунуться; кажется, я видел, что она пошла с ними.

Я осматриваю берег, но солнце уже почти зашло, и трудно различить, кто есть кто в этом полчище людей, плещущихся в прибое.

Я начинаю поворачиваться обратно к Максу, но не успеваю закончить движение, как его губы впиваются в мои, и мы целуемся. Точнее, он целует меня грубыми, потрескавшимися на солнце губами, явно злоупотребляя языком.

— Прекрати! — я отталкиваю его и вытираю губы ладонью — она вся в слюне.

— Что-то не так?

Его голос звучит невинно с легкой ноткой мужского самодовольства. Как будто если что-то не так, то он здесь, чтобы защитить меня, а не наоборот.

— Я не хочу, — я поднимаю ладонь между нами. — Извини, — добавляю я, хотя мне совсем не жаль.

Я натягиваю шорты, и вдруг мне хочется одеться более основательно. Если бы у меня был плащ, надела бы и его.

— Какого хрена? — лицо Макса превратилось в жуткую гримасу.

— Мы здесь только из-за Кейли, — говорю, хватая полотенце и накидывая его на плечи.

Макс поднимает руку, защищая лицо от летящего песка.

— Господи, Анна!

— Мне показалось, что вы друг другу понравились.

— Послушай, — Макс поднимается и стоит, слегка покачиваясь. — На эту вечеринку я приглашал тебя.

— Ага. Но это не значит, что между нами что-то будет. Извини, — я разворачиваюсь и иду к океану, к толпе людей, каждый из которых мог оказаться Кейли.

Скоро стемнеет — самое время для фейерверка. Мне просто хочется найти ее и убраться отсюда.

Кейли находит меня первой.

— Эй! — оказавшись рядом, она вцепляется в мою руку словно клешней.

— Я тебя искала.

— Что это было? — шипит она. — С Максом…

— Макс — пьяная скотина. — Значит, она за нами подсматривала — чудненько…

— Ты с ним целовалась! — обвиняет она.

— Это он целовал меня, — уточняю я. — И я сказала ему отвалить.

— Ты же знала, что он мне нравится! — дуется она, как будто это я виновата и как будто я не сказала об этом же Максу пару минут назад.

И вдруг все встает на свои места. Вот почему этим летом мне надо было отдохнуть от Кейли. Не только из-за вечеринок.

Когда я с ней, я становлюсь «той самой» девчонкой. Девчонкой, которая дает затащить себя на вечеринку, на которую ей совсем не хотелось, которая обгорает на солнце, которую можно втянуть в ссору из-за парня, который вовсе того не стоит. Я чувствую себя жалкой, у меня чешется кожа, и я злюсь на Кейли, злюсь на себя за то, что снова стала такой.

Я делаю глубокий вдох.

— Я знаю, — говорю я спокойным тоном. — Мне очень жаль. Понятия не имею, почему он так поступил.

Я окидываю взглядом океан. Наверное, купаться после захода солнца запрещено, но никто за этим не смотрит. В воде полно людей, плещущихся и покачивающихся на волнах.

— Искупаемся? — предлагаю я в знак примирения.

От вида этих фигур в темной воде у меня бегут мурашки по коже, но мне хочется завершить этот день с Кейли на хорошей ноте. И мы всегда ходили окунуться перед тем, как покинуть пляж. — это традиция.

Кейли смотрит на океан, потом отступает на шаг, подальше от темноты, нависшей над полосой прибоя. Подальше от людей, которые кажутся безликими в почти полной темноте.

— Мне что-то не хочется, — сдавленным голосом произносит она.

— Ладно, — вздыхаю я с неожиданным облегчением.

Мне вдруг хочется отказаться как можно дальше от воды.

— Я проголодалась, — хныкает она и тянет меня за руку.

Она меня еще не простила, но пока готова забыть обиду.

— Я тоже. Бекка с Зебом уехали?

— Уже давно, — кивает она.

— Тогда и мы поедем. Я видела пиццерию рядом со станцией.

Мы собираем вещи и направляемся к выходу с пляжа. Макс не обращает на нас никакого внимания. Как мило с его стороны. Я замечаю, как Кейли оглядывается через плечо раз, другой, и сердце сжимается от жалости к ней.

В поезде Кейли молчит. Мы едим пиццу, утирая жир бумажными салфетками. Когда мы подъезжаем к станции перед Бриджхемптоном, Кейли сворачивает пляжное полотенце, прикладывает его в окну и устраивает голову как на подушку.

— Мы уже почти приехали, — говорю я.

— Я не выхожу.

— В каком смысле?

— Я купила обратный билет сразу до Бруклина, — отвечает она. — Я не выйду в Бриджхемптоне.

Я откидываю голову на подголовник кресла и смотрю в потолок вагона. Грязь на нем никаким мылом не отмыть. Мне хочется, чтобы Кейли уехала, но не таким образом.

— Он мне не нравится, — говорю я. — Ни капельки.

— Неважно, мне уже все равно. — Явная ложь. — Мне в любом случае завтра с утра уже надо быть дома. Меня ждет мама.

Возможно, так оно и есть. Кейли так и не сказала, сколько она собирается пробыть у меня. Поезд подъезжает к Бриджхемптону, и я собираю вещи.

— Ты уверена? — спрашиваю я, заранее зная ответ.

— Точно, — отвечает она сквозь зубы, не переставая смотреть в окно.

— Я тебе позвоню, — обещаю я.

— Ага.

Чувствую себя дерьмово. Накидываю сумку на плечо так, что ремень врезается в обгоревшую на солнце кожу, и направляюсь к выходу.

16. ТОГДА. Июль

Я валяюсь в постели столько, сколько могу выдержать. Кожа горит, чешется и снова горит. От меня разит вчерашним потом, солнцезащитным кремом и жиром от пиццы. В половине первого — наверное, столько я не спала с прошлого лета — я наконец заставляю себя дойти до ванной и включить душ. Нужно было принять его накануне, до того, как я вся в песке и жире завалилась в кровать, но почему бы не завершить день неудачных решений еще одной ошибкой? К тому же у меня нет планов на сегодня, а Беллами вернутся только завтра. Пожалуй, днем займусь стиркой.

Помывшись и натерев кожу кремом с алоэ, найденным в ящичке в ванной, я снимаю простыни и заталкиваю их в мешок со всеми остальными вещами, которые надо постирать. Из угла комнаты на меня обвиняюще смотрит оставленный Кейли рюкзак, и я решаю его разобрать. Для такого большого рюкзака она взяла с собой совсем мало. Только журналы, безглютеновый батончик и немного одежды, которую я могу вернуть в конце лета. Я заталкиваю рюкзак под кровать.

В доме я загружаю в машину первую стирку и отправляюсь к бассейну с тостами и стаканом апельсинового сока. Откуда-то доносится тонкое гудение. Кто-то стрижет лужайку. Звук идет со стороны Уиндермера, но этого не может быть.

Я открываю в телефоне сообщения и просматриваю последнюю переписку с Кейденом. Он сказал, что они на все выходные уехали в Нью-Йорк. Еще нет и двух часов, так что едва ли они уже вернулись. Но кто знает? Пальцы уже зависают над экраном, но я передумываю и выключаю телефон. Если он и в самом деле стрижет лужайку, он все равно не услышит звонок. Я просто схожу, посмотрю, стоит ли их машина на дорожке.

Я иду дальней дорогой — мимо фасада дома и дальше по Линден-лейн к Уиндермеру. Приглядевшись сквозь завитки на воротах, я вижу, что большой черной машины миссис Толбот по-прежнему нет, но спортивная машина, которая, как я узнала, принадлежит Кейдену, стоит на месте, а рядом с ней — серый пикап с заляпанными грязью шинами. На борту пикапа бордовыми буквами написано: «Андерсон и Ко».

Я уверена, что они уезжали в город на одной машине, и на какой-то момент это меня озадачивает. Если Толботов нет дома, то как эта машина проехала через ворота? Через минуту до меня доходит: наверное, это Чарли, тот парень, что ухаживает за лошадьми. Ну разумеется! Кто-то же должен их кормить, выезжать и все такое, пока Толботов нет дома.

Я отступаю от ворот, решив, что не хочу второй раз за две недели попасться на подглядывании за Уиндермером. Сегодня прохладнее, и, раз уж я все равно на улице, то решаю, что стоит немного прогуляться. Я не собираюсь дожидаться, пока Чарли закончит работу и уедет. Прогуливаясь небрежной походкой по Линден-лейн мимо «Магнолии» и ужасного нагромождения металла и стекла, именуемого Сикрестом, а потом обратно той же дорогой, я не планирую проскользнуть между деревьями к Уиндермеру, как только машина Чарли уедет. Но когда я к трем часам заканчиваю третий круг и пикап неуклюже выезжает за ворота, именно так я и поступаю.

И вот я по свежескошенной траве приближаюсь к Уиндермеру сбоку. Должно быть, Кейден с радостью ухватился за идею этой поездки, чтобы дать возможность Чарли сделать эту работу. Теперь здесь намного красивее, и становится заметно, какую работу проделал Кейден на задней террасе. Да и конюшня теперь не торчит как бы случайно посреди зарослей травы, а выглядит уместно и красиво. Я направляюсь к ней, думая совершить набег за виски и колой. До завтра я еще в отпуске. Никто не осудит, кроме меня самой.

Я задумываюсь, не заперта ли конюшня, пытаясь вспомнить, как той ночью Кейден открывал дверь. Но двери закрыты на простой деревянный засов, который легко поднимается.

— Привет, Джеки О! Привет, Пайк! — киваю я обеим лошадям, которые с деловитым видом жуют корм в стойлах. Джеки О поднимает голову и тихо фыркает, но, кажется, их не сильно беспокоит мое присутствие. Я отправляюсь в дальнюю часть конюшни, к пустующему стойлу, где Кейден прячет виски. Я открываю нижнюю створку двери стойла, как это делал Кейден, и, пригнувшись, залезаю внутрь. Глазам требуется минута, чтобы привыкнуть к более тусклому освещению, потом они фокусируются на маленьком холодильнике в углу. Внутри я нахожу несколько банок колы и коробочку мятного печенья. Печенье выглядит соблазнительно, но я оставляю его в покое и беру только колу.

Я быстро оглядываю стойло. На полу у боковой стенки стоят три бутылки «Гленливета» — две непочатых и одна полупустая. Но мое внимание привлекает небольшой столик у задней стены. Он старый, колченогий и напоминает ночной столик из детской спальни. На нем одиноко лежит конверт. Сгорая от любопытства, я ставлю колу на холодильник и распахиваю верхнюю створку двери, чтобы впустить побольше света. Потом подхожу к столику, чтобы получше разглядеть.

Это квадратный конверт для открыток, на котором аккуратными заглавными буквами подписано имя адресата: «ЗОУИ». У меня перехватывает дыхание. Я переворачиваю его, но, разумеется, он запечатан.

Я кладу конверт на место и открываю единственный ящик столика. Внутри лежит черная флэшка в ярко-желтый горошек. Больше в ящике ничего нет. Я оглядываюсь через плечо, словно мои поиски могли призвать сюда Кейдена прямо с Манхэттена. Или Зоуи, где бы она ни находилась. Возможно, даже с того света.

Мои пальцы смыкаются на флэшке. По венам разливается тепло — словно выброс адреналина. Желание выпить исчезло; новая порция информации о Зоуи — куда более сильный наркотик. Я закрываю глаза, наслаждаясь этим ощущением, и в голове начинают роиться теории. Если у Кейдена в конюшне лежит письмо для нее, значит, он все еще верит, что она где-то рядом. Что она придет за ним. Или это просто своего рода алтарь. Открытка на день рождения, которую он так и не смог ей подарить, и флэшка с его любимыми фотографиями, на которых они вместе. Что бы там ни было, это явно личное. Это явно не имеет никакого отношения ко мне.

Я хватаю и то и другое, закрываю за собой двери стойла и возвращаюсь через деревья в Кловелли-коттедж. Пайк провожает меня негромким ржанием.

В доме я кладу добычу на стол в кухне, и сердцебиение почти приходит в норму. Сейчас я выгружу порцию стирки, загружу вторую, а потом решу, что делать дальше. На это уходит минуты три. Вернувшись в кухню, я пялюсь на конверт, как будто в нем хранятся какие-то инструкции. Он запечатан, но только внизу, где кончик треугольника касается обратной стороны конверта. Я провожу пальцем по нижней стороне треугольника. Вскрыть конверт будет нетрудно.

Я наполняю чайник водой и ставлю на плиту. Вскрыть конверт можно с помощью пара. Так это делается, верно?

Чтобы не сидеть без дела, пока закипает вода, я беру флэшку и отправляюсь в кабинет Эмилии. Ноутбук она, конечно же, взяла с собой в Амагансетт, но меня манит гигантский настольный компьютер, который она использует для разработки дизайна. Флэшка жжет руки. Я знаю, что ее содержимое — не мое собачье дело, но… теперь это дело кажется моим. Я подхожу к столу Эмилии. Сказала «А», придется говорить и «Б». Наверняка компьютер защищен паролем.

Не защищен. Наверное, когда работаешь из домашнего офиса без единого работника, о компьютерной безопасности заботишься в последнюю очередь. Скорее всего, всю личную информацию она держит на ноутбуке. Пока я жду появления на экране иконки флэшки, пробегаю глазами по папкам с документами Эмилии. В основном это файлы заказчиков, отсортированные по проектам. Обычное дело. Я открываю папку с журналом «Странствия и прогулки», которым руководит мама Зоуи. Внутри — несколько папок с проектами, которые, похоже, датированы годами еще до моего рождения.

На экране появляется иконка «Диск USB», и я закрываю документы Эмилии. Я дважды щелкаю на нее, не зная, что я надеюсь нам найти… или не найти. На диске две папки, названные «КТ доки» и «КТ фотки». КТ, видимо, означает «Кейден Толбог». Все вполне очевидно, хоть и не оригинально. Сначала я открываю палку с фотографиями.

Внутри — список из полутора десятков фотографий с типовыми названиями вроде IMG_2252. JPG. Я открываю верхнюю фотографию в списке.

Это простая фотография красивой темнокожей девушки. Она смеется, и ее глаза зажмурены, а рот широко открыт. Она примерно одного возраста с Кейденом. Может, чуть постарше. И это определенно не Зоуи. Ее длинные волосы перевязаны красно-оранжевым шарфом.

Я открываю вторую фотографию. На ней Кейден и та же девушка вместе, склонившись друг к другу через стол в какой-то плохо освещенной кофейне. Снимок сделан Кейденом — видна вытянутая рука, в которой он держит телефон. Фото сделано недавно — Кейден похож на себя и, кроме того, в подкасте Мартина говорила, что они с Зоуи встречались с лета после девятого класса. Если эта фотография сделана в последние пять лет, то в это время он встречался с Зоуи.

Я просматриваю информацию о файлах оставшихся фотографий. Она вся одинакова. «Созбан; Суббота, 30 ноября, 15:46. Последнее открытие: Суббота, 4 января, 23:48». Они сделаны в прошлом году — ровно за месяц до исчезновения Зоуи. В последний раз открывались через четыре дня после ее исчезновения. Я быстро просматриваю остальные фотографии. На всех одна и та же девушка, одна или с Кейденом. В них нет нарочитого романтизма — никаких поцелуев, никаких объятий, — но есть в этих фотографиях что-то безусловно интимное. Я пытаюсь представить себе, зачем Кейдену было оставлять это в конюшне для Зоуи прямо в ящике стола с открыткой, адресованной ей, но ничего не приходит в голову.

Я перехожу в другую папку — «КТдоки». Не успеваю я изучить ее содержимое, как из передней части дома доносится пронзительный свист. Я напрягаюсь, потом складываюсь от хохота. Чайник!

На кухне я держу конверт над паром. В фильмах это срабатывает. Сначала ничего не происходит, и я подношу конверт поближе к носику чайника. Секунд через десять-двадцать бумага начинает морщиться, и конверт расклеивается.

Мне интересно, это сработало потому, что конверт был заклеен только у самого кончика, или потому, что он был заклеен так давно? Прошло месяцев шесть, если он как-то связан с исчезновением Зоуи. Я вынимаю открытку и осторожно кладу конверт на стол.

Открытка сделана из толстой рельефной белой бумаги. Снаружи розово-золотистыми буквами вытиснено: «Прости». Внутри я нахожу такую записку:

Если ты это читаешь, значит, ты вернулась домой или собираешься это сделать. Прости меня, Зоуи. Обещаю, я все тебе объясню.

К.

Дрожащими руками я достаю телефон и фотографирую открытку снаружи и внутри, потом лицевую сторону конверта. После этого я кладу открытку на место и снова запечатываю конверт. Тем вечером, когда мы сидели в конюшие, Кейден, по его словам, думал, что Зоуи может быть еще жива. В этом случае записка, оставленная для нее, имела смысл. Ей, конечно же, было известно об этом тайнике в пустующем стойле. Возможно, он все эти месяцы надеялся, что она вернется и найдет послание.

Если только он не оставил открытку, чтобы ее нашел кто-нибудь другой. Кто-нибудь, разделяющий версию Мартины о партнере и считающий, что Кейдену что-то известно об исчезновении Зоуи. Возможно даже, что он к этому причастен. Оставить записку для Зоуи было бы очень умно, если есть что скрывать.

Вернувшись в кабинет, я снова заглядываю в папку «КТдоки». Внутри всего один файл — документ «Ворд». Я открываю его.

Текст в нем, похоже, вырезан и вставлен из переписки по электронной почте между двумя адресатами: ThurGoldMarshall@gmail.com и IdaBeWise@ gmail.com с датами от 20 августа до 28 ноября прошлого года. Имена явно вымышленные — переделаны из имен исторических деятелей. Кто-то не хотел использовать свои школьные или личные почтовые ящики. Содержание писем разнообразное: короткие записки, планы, жаркие научные споры, к октябрю и ноябрю — страстная переписка между двумя людьми, которые хотят быть вместе. Это настоящий водоворот чувств. «Кажется, я влюбился в тебя. Не знаю, что делать. Я не могу с тобой видеться. Мне нужно с тобой видеться. Ненавижу себя. Надо разобраться во всем».

Письма не подписаны, а имен они не используют. Это явно сделано, чтобы сохранить анонимность. Но я могу предполагать, что IdaBeWise — вызывающая ассоциации с Идой Б. Уэллс — это девушка с фотографий, a ThurGoldMarshall — видимо, Тэр-гуд Маршалл — это Кейден.

Я пытаюсь отыскать в столе Эмилии флэшку. У задней стенки верхнего ящика нахожу открытую упаковку на три флэшки, а рядом с ней — стопку старых фотографий, перетянутую потрепанной резинкой. На первом фото Эмилия на вид едва ли старше меня. Волосы коротко острижены в прическу пикси, которая ей удивительно идет. Ее рука лежит на плечах подруги с темными волосами до пояса, которая выглядит лет на десять старше и кажется смутно знакомой, хотя я и не могу понять, откуда я ее знаю. Обе они просто светятся от счастья.

Я кладу фотографии Эмилии на место и переключаю все внимание на пару флэшек, оставшихся в упаковке. Молясь про себя, чтобы меня за это не уволили, я вытаскиваю одну из них. Из всех бездумных и неправильных поступков, совершенных за день, этот кажется самым безобидным, но все же я обворовываю работодателя. Я останавливаюсь, пытаясь быстро прикинуть в уме, сколько займет путь пешком до магазина в городе, покупка собственной флэшки и возвращение в Кловелли-коттедж. Не так уж и долго. Минут сорок пять туда-обратно, если поторопиться. Но я понятия не имею, когда Толботы должны вернуться домой. Уже вторая половина дня, и они могут приехать в любой момент. Я вставляю флэшку Эмилии в свободный порт и копирую на нее содержимое обеих палок.

И все равно я опаздываю. На полпути через деревья, сжимая в руках конверт и флэшку и вспоминая об оставленной на холодильнике банке с колой, я слышу голоса и хлопок двери машины. Кейден и миссис Толбот вернулись. Вот черт! Я разворачиваюсь на месте и бросаюсь обратно мимо бассейна под защиту своего домика. Сердце колотится в груди дикой птицей. Это провал! Полный провал!

Если только Кейден не решит сегодня не ходить в конюшню. Если он не отправится в комнату для прислуги, чтобы почитать, или не захочет посмотреть «Хижину в лесу» или «Звонок», или поработать во дворе, или заняться чем-нибудь еще, чем он занимается в Уиндермере, когда нет желания торчать в конюшне с Пайком и Джеки О. Если он сегодня не заглянет в стойло, я могу завтра встать очень рано. Толботы еще будут спать, а Эмилия с Томом еще не вернутся. Тогда я смогу вернуть флэшку и конверт туда, откуда взяла.

Я ставлю будильник на четыре утра. Кейдену не обязательно обо всем знать.

17. ТОГДА. Июль

Просыпаюсь я не от будильника.

От воя сирен.

В два сорок пять я сую ноги в кроссовки и выбегаю на дорогу вместе с остальными обитателями Линден-лейн. Я чую запах дыма. Он меня душит. Источник где-то близко, за деревьями. Дым несет со стороны Уиндермера.

На улице стоят три пожарных машины, скорая помощь и две машины полиции. Повсюду толпятся соседи. Я ищу Кейдена, но не могу отыскать.

— Что случилось? — спрашиваю я у женщины, которую точно когда-то видела.

Без густого черного макияжа на глазах требуется несколько секунд, чтобы признать в ней миссис Купер, мать Клодии.

— Конюшня в Уиндермере, — говорит она мне. — Кто-то сжег ее дотла.