У смерти два лица

26. СЕЙЧАС. Сентябрь

— Это называется досудебное ходатайство о снятии обвинений. Они подали его вчера на основании неправомерных действий полиции. Меня нельзя было допрашивать несколько часов без записи и до приезда матери. И, разумеется, мои показания расходятся с результатами вскрытия, что тоже играет в мою пользу.

Сегодня голос Анны звучит бодро; в нем не осталось ни капли тупого безразличия, к которому уже успела привыкнуть Мартина.

— И что дальше?

Уже почти пять часов субботнего дня. Мартина снова сидит в чулане в своей комнате и разговаривает с Анной, хотя должна заниматься совсем другими делами. На следующей неделе ей сдавать экзамены, но мама и папа еще не знают, что она уже перенесла дату на ноябрь. То, что происходит сейчас, куда важнее, чем какой-то тест, который она все равно завалит.

— Мы надеемся, что судья согласится сиять обвинения. Но всякое может случиться.

— Например?

— Ну, обвинение может подать протест на наше ходатайство. Мои адвокаты гарантируют, что так и будет, поэтому я готова. Потом судья назначит дату, когда обе стороны должны явиться в суд и представить свою позицию.

— А потом будет решено, удовлетворить ходатайство или нет?

— Верно. Если его отклонят, то мы вернемся к началу. Или я признаю себя виновной без суда, или начнется процесс. Но если удовлетворят, то все обвинения с меня будут сняты и я вернусь домой.

Мартина не уверена, но ей кажется, что напряжение в голосе Анны — это еле сдерживаемые слезы.

— Сколько тебе еще ждать? — тихо спрашивает она.

— Не знаю. Думаю, обвинение ответит довольно быстро, но это зависит от графика судьи и от даты слушаний.

Мартина медленно выдыхает сквозь зубы. Семья Зоуи будет вне себя. Она уже представляет себе, какие дыры взгляд Астер просверлит в ее затылке в школе в понедельник. Но если Анна невиновна, то это хорошие новости. Лучшие, на которые она только могла надеяться. Мартина решает сосредоточиться на этом.

И у нее тоже есть новости для Анны — новости, которые наверняка еще не дошли до ее адвокатов. Она с самого начала разговора думала, стоит или нет рассказать об этом, но сейчас ей кажется, что рассказать необходимо.

— Хочешь узнать кое-что интересное?

— Всегда готова, — отвечает Анна.

— Сегодня утром я работала в кафе, и под конец моей смены Эмилия привела Пейсли.

— Так… — медленно произносит Анна, и Мартина вдруг осознает, что Анне может быть нелегко слышать о бывших работодателях. Хотя это и не самое худшее из произошедшего, кроме всего прочего, Анна потеряла еще и летнюю работу.

— Послушай, — говорит она. — Пока они ели мороженое, Эмилии позвонили. Судя по разговору, это был ее муж.

— Том?

— Верно, Том. И вот она говорит ему, что они у Дженкинсов и что она повела Пейсли сюда — слушай внимательно — в награду за то, что та утром поговорила с детективами.

— О чем? — оживляется Анна. — Она не сказала?

— Нет, не сказала, — отвечает Мартина. — Но о чем еще могла говорить с детективами Пейсли Беллами, если не о твоем деле? Возможно, они собирают на тебя характеристику.

— Возможно, — задумывается Анна. — Я спрошу. Может быть, мои адвокаты хотят пригласить Эмилию и Пейсли свидетельствовать в мою пользу, если дело дойдет до суда. Не знаю, как по асе работает.

— Я тоже, — при знается Мартина — Но зто хорошая новость. Анна. Наверняка Наконец-то все зашевелилось.

— Я просто хочу домой. — тихим голосом отвечает Анна. — Мне теперь все равно, удастся ли выяснить, что случилось на самом деле. Я так устала…

— Я знаю, — говорит Мартина, хотя она вовсе даже и не знает.

Она понятия не имеет, как должна себя чувствовать Анна, проводящая за решеткой одну неделю за другой. И пусть Анна слишком устала, чтобы беспокоиться об истине, Мартина не готова сдаться. Изнутри ее сжигает горячее, как солнце, желание докопаться до правды. Она так близка к разгадке, что чувствует жар расплавленной лавы на языке.

27. ТОГДА. Август

За последние три дня я перечитала сообщения Зоуи столько раз, что сбилась со счета.

• 10 декабря: Привет. Я пыталась добавить тебя в друзья, но у нас, похоже, нет общих друзей. Знаю, это странно, но мне нужно с тобой кое о чем поговорить. Я сейчас учусь в Провиденсе, но на зимние каникулы приеду домой. Ты ведь в Бруклине, верно? Я могу к тебе приехать, или ты можешь приехать ко мне в Херрон-Миллс. Пожалуйста, ответь.

• 28 декабря Привет, Аниа Не знаю, видела ли ты мое прошлое сообщение. В общем, я сейчас дома. Если доедешь на поезде до Бриджхемптона, я тебя встречу. Могу оплатить твой билет. Думаю, ты должна кое о чем узнать. Я не напускаю тумана, просто нам лучше встретиться лично. Если захочешь позвонить, мой номер 631-959-4095.

Когда я читаю ее сообщения, мне кажется, что она пишет знакомой девушке. Когда перечитываю, она обращается к незнакомке. Я столько раз их перечитывала, что разбуди меня среди ночи — я вспомню тексты Зоуи дословно.

Вечером субботы я сижу одна в домике у бассейна. На экране открыты сообщения Зоуи. Я стараюсь на них не смотреть, но слова пляшут прямо на стене спальни. Она дала мне свой номер. Я не отвечала ей в мессенджере, но могла позвонить. Я не помню, делала ли это, но я не помню и того, читала ли раньше эти сообщения. А мессенджер показывает, что читала. Я залезаю в журнал звонков, но сразу понимаю, что ничего не найду. Этот телефон у меня только с июня.

Голос в голове настойчиво подсказывает, что в декабре я позвонила Зоуи. Что через три дня я приехала в Херрон-Миллс, как она и просила.

А потом она исчезла.

Я снова смотрю на ее сообщения, потом пишу ответ:

• 1 августа: Зоуи? Ты здесь?

За две недели, что прошли с последнего нелепого киносеанса у Кейдена, мы изредка переписывались, но видела я его всего пару раз. Когда гуляла с Пейсли. И никто из нас не предлагал встретиться снова. На прошлой неделе в Уиндермер пару раз заезжал Чарли, но он только посадил во дворе свежую траву. Развалины конюшни остались нетронутыми. Не то чтобы я шпионила. Ну, самую малость.

В воскресенье, спустя четыре дня после того, как я обнаружила в телефоне сообщения от Зоуи, я сижу в домике у бассейна, наверное, уже сотый день подряд. Обед закончился, и вечер уже подходит к концу. Я думаю написать Мартине, но я и так напросилась в прошлые выходные. Наверное, теперь стоит подождать приглашения от нее или Астер.

В конце концов я открываю переписку с Кейденом и отправляю сообщение. Очевидно, что отношения между нами изменились, и только мне известна причина. Если Кейден считает, что меня отпугнула его мать, или что я потеряла интерес к дружбе с ним, или даже что я имею какое-то отношение к пожару, до сих пор он держал эти мысли при себе.

Последние четыре дня в моей голове была какая-то каша. Сообщения Зоуи пробудили новые обрывки воспоминаний, которые никак не желали связываться между собой. В доме Зоуи есть крытый бассейн, но дело не только в этом. Я стала вспочи-нать подробности о самой Зоуи. Я стою на пороге какого-то открытия, и мне не хватает лишь капельки информации, чтобы связать все воедино. И мне кажется, что Кейден может помочь.

• Привет. Давно тебя не слышно.

Я смотрю на ответ Кейдена и начинаю печатать.

• Да, знаю. Просто дел много. Не хочешь зайти ко мне, посидеть?

• Как обычно, не могу уйти. Но ты можешь прийти к нам. Заходи через главный вход — увидишь, как я поработал над прудом.

Через несколько минут я уже жду, пока Кейден откроет ворота. Я вдруг понимаю, что он, возможно, в последний раз приглашает меня в Уиндермер. После всего того, о чем я хочу его расспросить, он, скорее всего, станет обходить меня стороной. Но я ничего не могу поделать. Мне нужны ответы. И у Кейдена они есть.

Еще только самое начало восьмого, и по-прежнему ярко светит солнце. Кейден показывает мне обновленный пруд, в который, по его словам, уже можно снова запускать рыбок. Заросли расчищены, открылся красивый каменный бордюр по краю пруда. Кейден объясняет, что пришлось полностью осушить пруд, заменить облицовку и водоочистной насос и так далее. Честно говоря, в сравнении с состоянием поместья изнутри, такое внимание к пруду для рыбок напоминает попытки накрасить помадой свинью, но, учитывая состояние здоровья миссис Толбот (и ее птичник), я понимаю его желание сосредоточиться на какой-нибудь достижимой цели.

Я плюхаюсь на траву и поджимаю колени к груди. Сегодня я пришла с распущенными волосами, а солнечные очки подняты на лоб. Эффект Зоуи во всей красе, и почему-то это кажется уместным.

— Не знаю, как это объяснить, — говорю я. — Поэтому буду говорить прямо. Мне нужно задать тебе пару вопросов о Зоуи.

Кейден хмурится и садится рядом.

— Ты ведь не записываешь это для Мартины? — щурится он, словно у меня под одеждой может быть спрятан микрофон.

— Что? Нет! Просто… за последние несколько дней я вспомнила кое-какие вещи. Во всяком случае, мне кажется, что это воспоминания. Поэтому мне нужна твоя помощь.

— Что-то о Зоуи? — его голос полон скептицизма. — Вроде бассейна?

— Знаю, это звучит безумно, — начинаю я и останавливаюсь: наверное, это не лучшее слово, которое можно употребить в разговоре с парнем, у которого мать страдает психическим заболеванием. — Я хотела сказать, знаю, что это кажется невозможным и очень странным, но Зоуи и я… Мне кажется, мы были знакомы.

Я делаю глубокий вдох и продолжаю:

— В первую неделю после моего приезда мы с Пейсли пошли в кафе Дженкинсов, и там я увидела их фирменное мороженое — с шоколадом, карамелью и попкорном. Мне вообще обычно не нравится карамель, но я была обязана взять его. И вот теперь, через столько недель, до меня дошло — это был любимый вкус Зоуи. Вот почему я его вспомнила.

Кейден сидит со слегка отвисшей челюстью.

— Я ведь права, верно? — настаиваю я.

Сердце в груди бьется диким зверем. Вот оно! Кейден поможет мне во всем разобраться.

Он кивает, неловко проглотив ком в горле:

— Она всегда его заказывала. Ничего другого и знать не хотела.

— Ее любимый цвет — золотистый, — продолжаю я. — Ради компромисса она была согласна на желтый, но больше всего любила золотистый.

— Золотистый цвет отлично шел к оттенку ее кожи, — говорит Кейден. — Она всегда говорила, что чувствует себя…

—… принцессой, — договариваю я за него.

Потому что откуда-то я это знаю. Помню. Мне она тоже об этом говорила. Мы действительно встречались в декабре. Возможно даже, что мы были знакомы и раньше. Это все не выдумки.

— Ни хрена себе… — говорит Кейден.

Его лицо выражает не удивление — что-то среднее между потрясением и ужасом.

— Она любила всевозможных животных, — говорю я, обретая уверенность. — Она заботилась о них. Но до ужаса боялась гроз. То есть буквально тут же взмокала от пота и впадала в панику. В ее доме на первом этаже есть чулан — прямо между ванной и гостиной. Она убегала туда в грозу. Там был свет и много одежды, которая глушила звук.

— Астрапофобия, — тихо произносит Кейден. — Она беспокоилась из-за морских штормов, не хотела, чтобы фобия мешала ей участвовать в морских экспедициях. Мы часто разговаривали об этом.

Я киваю. Мой мозг никак не мог такое выдумать. Это слишком характерно. Это должно быть воспоминание. А значит, и это, последнее, тоже.

— А ее любимое стихотворение — наше любимое стихотворение было «Волшебница Шалот» Теннисона. Я полюбила его с детства, когда посмотрела «Энн из Зеленых Крыш». Там Энн пытается воспроизвести стихотворение и едва не тонет в озере.

У Кейдена глаза лезут на лоб.

— Знаю, звучит пугающе, — продолжаю я. — Но ее спасает злейший враг, Гилберт Блайт. Кажется, мы с Зоуи когда-то вместе рассказывали это стихотворение, любимые строчки из него, как это делала Энн. Это стихотворение — трагическое и прекрасное. И оно было нашим.

На мгновение мы оба умолкаем. Все обрывки, наполнявшие тенями мой рассудок, приобрели четкие очертания. Эти воспоминания реальны. Кейден их подтвердил. Зоуи каким-то образом, который я сама не могу понять, была частью моей жизни.

Потом Кейден задает вопрос, который я ожидала услышать:

— Откуда ты все это знаешь, Анна?

Я молчу, потому что не знаю, что и ответить.

Факт: Зоуи написала мне в декабре, перед исчезновением. Факт: я знаю о ее жизни такие вещи, которые могут быть известны только подруге.

После этого все теряется в тумане.

— Это какой-то дурацкий розыгрыш? — спрашивает Кейден. — Это Пейсли тебя надоумила?

— Нет, — уверенно отвечаю я. — Честное слово, это не так.

— Потому что ты и сама знаешь, что очень на нее похожа, — говорит он. — Ты уверена, что ты просто не… не зациклилась на ней? Никто не стал бы винить тебя за любопытство. Но вот это все — случай с бассейном и все эти предполагаемые воспоминания о Зоуи — уже какая-то клиника. Прекращай это.

У меня перехватывает дыхание, потому что внутри меня что-то подсказывает, что он прав. Все это очень, очень безумно. Даже опасно. Но…

— Богом клянусь, я не выдумываю, — говорю я.

На секунду мне кажется, что Кейден вот-вот заорет на меня. Но когда он начинает говорить снова, его голос спокоен:

— Ты мне говорила, что много бывала на вечеринках. Допивалась до отключки. Часто такое бывало?

— Чаще, чем следовало.

— На Новый год тоже так было?

Я ничего не отвечаю. Я вижу, что в голове Кейдена что-то происходит. Идет какой-то расчет, пляшут какие-то переменные, обретает форму какая-то идея. Я поднимаюсь с травы.

— Мне пора идти.

Кейден тоже встает:

— Думаю, пора.

В его голосе звучит жесткая, даже жестокая нотка.

— Послушай, я не вру тебе, — говорю я, неожиданно переходя к обороне.

В конце концов, это он тут лгал всем о своих якобы идеальных отношениях с Зоуи, а сам пытался набраться мужества уйти от нее к Тиане.

— Эти воспоминания настоящие!

— Если тебе хоть что-то известно о том, где ее искать, — говорит Кейден, стиснув зубы. — Ты должна рассказать об этом, Анна. Ты должна пойти в полицию.

— Я ничего не знаю, — я отступаю на шаг, сердце снова бешено стучит. — Клянусь!

Кейден сурово смотрит на меня. Я пытаюсь выдержать его взгляд, но он словно пронзает меня насквозь.

— Думаю, тебе пока лучше держаться подальше от Уиндермера, — говорит он.

Мои глаза машинально обращаются к дому, к воронам, снова собравшимся на перилах балкона на третьем этаже. Открывается окно, и на мгновение небо перед Уиндермером закрывает облако черных перьев. Потом, когда птицы рассаживаются на стоящем неподалеку дереве, я вижу в окне худое лицо миссис Толбот. Мою голову снова наполняют ее слова, сказанные на дне рождения Тома, который был, кажется, уже миллион лет назад: «…Я надеюсь более никогда не видеть вас в Уиндермере. Нам не нужно лишнего… беспокойства».

Я разворачиваюсь и убегаю.

28. ТОГДА. Август

Мои сны наполнены треском и шипением, от которых я не могу избавиться. Даже проснувшись, я слышу в голове гудение пчелиного роя, никак не желающего улетать. К счастью, у Пейсли на утро понедельника назначены игры с Рэйчел, поэтому на несколько часов я предоставлена самой себе. Я бесцельно плаваю в бассейне Беллами, пытаясь разгрузить голову, расслабиться. Мне нужно прийти в себя. Нужно отключиться от всего этого, что бы это ни было. Я подныриваю, подставляя все тело прохладным объятиям воды, и представляю себе, как пчелиный рой вырывается у меня из ушей, носа, рта и тонет, опускаясь на гладкую темно-синюю плитку дна.

Когда я всплываю, гудение становится только громче.

Я не мoгу сосредоточиться. Там, где еще несколько недель начал сошли солнечные ожоги, чешется кожа. От одной мысли о еде живот начинает недовольно урчать. Когда Элизабет вскоре после полудня привозит Пейсли, я веду девочку к Дженкинсам и жую кубики льда, пока она ест. Мы идем в кино на фильм, который видели уже дважды, и мое воображение уплывает в комнаты, полные мутной воды и кувыркающихся в темноте девушек в золотистых платьях. Когда фильм заканчивается, я сижу неподвижно в кресле, пока Пейсли не трясет меня за руку:

— Анна, пора идти!

Я забыла, где мы. Я вообще забыла о Пейсли. Мне нельзя доверять заботу о ней. Я едва способна удержать в голове хотя бы две мысли сразу.

Мы с Зоуи дружили. В новогоднюю ночь я была в отключке.

Сны в понедельник более статичны. Проснувшись во вторник, я даже не уверена, что ложилась спать. В зеркале в ванной я вижу темные круги, наливающиеся под глазами, словно грозовые тучи. Я пытаюсь их замаскировать, но консилер лишь превращает меня в привидение, подравшееся в баре и проигравшее. Под пчелиное гудение я ползу на кухню, где у Эмилии включены местные новости. Я наполняю миску фруктами, которые не собираюсь есть, под объявление диктора о том, что плавание и рыбалка на озере Пэрриш запрещены до особого уведомления.

— Там нашли ядовитые водоросли, — заявляет Пейсли с набитым хлопьями ртом. — Я хочу посмотреть.

Я киваю. Озеро Пэрриш. С этим я справлюсь.

— Хорошо. Не знаю, много ли мы там увидим, но можно сходить туда после завтрака и проверить.

Пчелы в голове загудели еще сильнее.

Похоже, большей части населения Херрон-Миллс пришла в голову та же идея. Все, кому не надо быть на работе, собрались на берегу и смотрят, как группа работников парка на небольших лодках плавает по озеру. На улице жарко, но меня не перестает бить озноб. Одни работники в лодках сыплют в озеро из больших мешков что-то похожее на наполнитель для кошачьих туалетов, а другие собирают буро-зеленые водоросли с поверхности озера с помощью сетей или длинными крепкими баграми поднимают их со дна. Пейсли замечает чуть дальше в толпе Мартину и тащит меня к ней.

— Это химический гербицид, безопасный для рыб, — говорит она, еле оторвавшись от телефона, чтобы поздороваться с нами. — Я уже спрашивала.

Я смотрю на ее экран — на нем открыто приложение для заметок. Слова пляшут перед глазами, будто крошечные насекомые на солнце. Я почему-то вспоминаю муравьев, которых поджаривают под увеличительным стеклом, и снова содрогаюсь. Мартина продолжает печатать, потом, наконец, убирает телефон.

— Интересно? — сквозь неумолкающее гудение пчелиного роя собственный голос кажется мне слишком высоким и напряженным.

Она пожимает плечами:

— Через несколько недель начинается учеба. Мне нужно к началу семестра придумать какие-нибудь идеи для газеты.

Я энергично киваю, и ее лицо скачет вверх-вниз перед глазами. Мартина впервые смотрит прямо на меня.

— С тобой все в порядке? Ты что-то… бледновата.

— Все хорошо, — быстро отвечаю я. — Просто не выспалась.

Мартина хочет сказать что-то еще, но Пейсли тянет ее за карман платья.

— Расскажи, что случилось, — она высоко вытягивает шею, чтобы разглядеть хоть что-то сквозь толпу взрослых. — По телевизору сказали, что рыба погибла.

— Ага, — говорит Мартина, переключив внимание на Пейсли. — За выходные погибло много рыбы, и были взяты пробы воды. Похоже, в озере завелась какая-то новая растительность, и она ядовита для рыб. Может быть ядовита и для людей и домашних животных. В районе пляжа ничего не нашли, но на всякий случай решили на этой неделе провести полную очистку от водорослей, прежде чем снова открыть озеро.

— Ого! — удивленно восклицает Пейсли.

Я обхватываю одной рукой живот. Трудно сказать, проголодалась я или меня тошнит. Прошлым вечером я за ужином из вежливости перехватила несколько кусочков, но уже не помню, когда в последний раз ела по-настоящему. Наверное, это был ужин в воскресенье перед тем, как Кейден сказал мне держаться подальше от Уиндермера. Живот урчит, потом замолкает, стянувшись в один тугой болезненный узел.

Мартина присаживается на корточки рядом с Пейсли и показывает на работницу парка, которая стоит на берегу в нескольких метрах перед нами и командует лодками на озере.

— Пола Эймс, директор парка Херрон-Миллс. Очень хороший специалист.

Я обвожу взглядом озеро. Посреди воды, ближе к тому берегу, что выходит на мельницу Арлинг, чем к отгороженному мелководью, женщина с длинным багром что-то говорит в рацию. Она слишком далеко от меня, чтобы расслышать ее слова, но в других лодках люди поднимают рации к уху, а потом лодки начинают двигаться в ее сторону. Один из сидящих в первой подошедшей лодке поднимает что-то похожее на огромный фонарь и светит в воду.

На берегу прямо перед нами с треском оживает рация Полы Эймс, и пчелы вдруг замолкают.

— Эй, Пола, кажется, мы что-то нашли. Похоже на небольшую лодку на дне. Глубина тут метров девять, плюс-минус, так что нам понадобится водолаз.

Гудение пчел сменяется шепотками в толпе. Я слышу бормотание: «пропавшая лодка Кэтрин Хант…», «думаешь, она решила покататься по озеру?..» и «Зоуи…», «Зоуи…», «Зоуи…»

Мои глаза прикованы к сверкающей поверхности озера. Уши перестают воспринимать звуки. Темной, бездушной волной накатывает воспоминание. Я стою на коленях на берегу, передо мной расстилаются черные жадные воды. Холодный ветер хлещет по щекам, тошнотворное ощущение от избытка виски и бог знает чего еще в желудке. Истошный визг Кейли в ушах, ее руки, цепляющиеся за меня и пытающиеся оттащить назад.

Тело Зоуи в воде. Уходит все глубже и глубже.

— Анна? — Пейсли смотрит на меня снизу вверх.

Я заставляю себя улыбнуться и сказать, что все хорошо. У нас все хорошо.

Когда приезжает полиция, нам всем сказано уходить, разойтись по домам, выметаться. Мы идем к выходу из парка вместе с остальной толпой. Мартина болтает без умолку, а Пейсли держит нас обеих за руки.

— Мы не знаем, что они там найдут, — уверяю я Пейсли, хотя голос у меня — лишь бледное подобие обычного. — В такой солнечный день от фонаря толку мало. На дне озера может оказаться что угодно. Просто большой камень.

Но это не камень. В холодной глубине души я это знаю. Там, в той лодке, лежит Зоуи. Ноги подкашиваются, и Мартина еле успевает схватить меня за руку, не давая упасть.

— Я отведу тебя домой, — говорит она. — Ты плохо выглядишь.

— Со мной все в порядке, — бормочу я, хотя это не так.

Я больше не могу держать эти факты в разных коробочках. Зоуи написала мне в декабре. Она дала мне свой номер. Рассказала мне о своей жизни.

В новогоднюю ночь она исчезла. В новогоднюю ночь я была в отключке…

— Я отведу Пейсли к миссис Беллами и объясню, что ты плохо себя чувствуешь. Тебе надо поспать.

Я слабо киваю. Пейсли берет меня за руку и желает поскорее поправиться. Так мы и идем до самого Кловелли-коттеджа, где Мартина отправляет меня в обход к домику у бассейна, а сама ведет Пейсли к главному крыльцу.

Я каким-то образом захожу внутрь. Оставшись одна, дрожащими руками вытаскиваю телефон.

— Ты должна рассказать мне правду о новогодней ночи, — говорю я, когда Кейли берет трубку.

На том конце повисает молчание.

— Я начинаю вспоминать, — настаиваю я. — Что-то ужасное…

Я всем весом наваливаюсь на дверь домика. Ноги меня не держат.

— Анна, — наконец говорит она. — Нам надо поговорить о тех событиях. Но не по телефону.

— Ты должна мне сказать, — снова говорю я. — Мы вместе приехали в Херрон-Миллс. Что произошло с Зоуи?

— Послушай, — она говорит со мной, словно мать, пытающаяся урезонить непослушного малыша. — Я поискала эту Зоуи Спанос. Мы с ней не знакомы.

Кейли говорит уверенно. Но она лжет.

— Я все выдержу, Кей. Мы были вместе. Ты и я.

Она умерла в ту ночь.

На другом конце провода Кейли глубоко и резко вздыхает. Она пытается защитить меня, но я-то знаю. В этом звуке скрыто все то, что она не желает мне рассказывать.

— Возвращайся домой, Анна. Тогда мы сможем нормально поговорить.

Я бросаю трубку, не попрощавшись. Мрачные образы, преследовавшие меня все лето, пляшут по стенам домика сцена за сценой.

Пейсли, плавающая в океане лицом вниз, и ее светлые волосы трепещут вокруг головки, словно нимб.

Стая воронов на ограждении балкона Уиндермера. Все качается. Падает.

Искалеченное тельце Пейсли, распростертое на заднем сиденье машины. Врывающаяся в окна темная вода.

Извивающаяся в падении девушка в длинном белом вечернем платье с бледно-желтым поясом. Ее лицо застыло в ужасе. Мое лицо. Лицо Зоуи.

Снова падение. Ограждение балкона рассыпается подо мной. Под нами.

Неясные тени в темной воде. Ночь надвигается на полосу прибоя. Тела, кажущиеся безликими в почти полной темноте.

Пронзительный визг Кейли над самым ухом. Ее руки цепляются за меня, она пытается меня оттащить.

Тело Зоуи в воде. Уходит все глубже и глубже.

И тут я понимаю. Это не разум шутит надо мной шутки. Это чувство вины раскалывает череп, просится наружу. Мой мозг пытается показать мне правду о Зоуи. О том, что я совершила.

В Бруклине мне удавалось это сдержать. Заглушить выпивкой, травкой и колесами. Но не здесь. Только не теперь.

Я падаю на кровать, прямо на покрывало, и вжимаюсь лицом в холодную белую подушку, умоляя о сне.

ЭПИЗОД СЕДЬМОЙ:

МАКС — ЕЩЕ ОДИН ФАКТОР

[ИНСТРУМЕНТАЛЬНАЯ ТЕМА «ПРОПАВШАЯ ЗОУИ»]

МАРТИНА ГРИН: Во второй части мы побеседуем с еще одним знакомым Макса Адлера. Мистер Адлер был вызван для допроса в полицейское управление Херрон-Миллс в это воскресенье, двадцать седьмого сентября. Это произошло после того, как, по моим собственным наблюдениям, в субботу, двадцать шестого числа, с детективами полиции Херрон-Миллс встретились члены семьи Беллами, бывшие работодатели Анны Чиккони, однако получить подтверждение или комментарий от семьи Беллами пока не удалось.

Возвращаясь к тому, что нам точно известно: на данный момент мистер Адлер не арестован, однако полиция считает его новым подозреваемым по делу Зоуи Спанос. Хотя обвинения с Анны Чиккони еще не сняты, судья Кастера рассматривает досудебное ходатайство о снятии обвинений как в причинении смерти по неосторожности, так и в сокрытии тела, выдвинутых против мисс Чиккони. Если это произойдет, следствие по делу возобновится как расследование умышленного убийства.

Чтобы побольше узнать о Максе Адлере, вчера я поговорила с Мишель Хит, третьекурсницей, участвующей в программе по морской биологии Университета Брауна.

МИШЕЛЬ ХИТ: Конечно, я знаю Макса. Он выпустился в прошлом году, но пока учился, на факультете биологии его было трудно не заметить.

МАРТИНА ГРИН: Скажите, что вы имеете в виду, говоря «трудно не заметить»?

МИШЕЛЬ ХИТ: Макс всегда привлекал внимание. Он не был лучшим студентом на курсе экологии и эволюционной биологии, но, пожалуй, мог бы им стать, если бы немного поумерил увлечение вечеринками. Он обаятелен, симпатичен. Я бы сказала, каждая студентка традиционной ориентации, занимающаяся биологией, прекрасно знала, кто такой Макс.

МАРТИНА ГРИН: Возвращаясь к прошлой осени — его выпускному курсу. У Макса была девушка?

МИШЕЛЬ ХИТ: Нет, насколько мне известно. Он встречался с девушкой по имени Максин, когда я была на первом курсе, но я об этом помню только потому, что их звали Макс и Максин. Но они давным-давно расстались. Той осенью ходили слухи, что он пытался встречаться с парой девушек, но я не знаю, насколько они правдивы. Мне кажется, он пытался добиться Зоуи.

МАРТИНА ГРИН: Пожалуйста, уточните для слушателей: речь идет о Зоуи Спанос?

МИШЕЛЬ ХИТ: Да, о ней. Макс был без ума от Зоуи, и это было заметно. Я не была с ней особо близка, но той осенью мы вместе делали лабораторную работу. Это было ближе к концу семестра. Пока шла работа, она постоянно получала сообщения. Мы работали в паре, а она постоянно отвлекалась на телефон. Меня это взбесило. Она извинилась и сказала, что Макс постоянно донимает ее сообщениями.

МАРТИНА ГРИН: И вы уверены, что сообщения были от Макса Адлера?

МИШЕЛЬ ХИТ: Полностью. Она показала мне экран: там была целая куча сообщений с просьбами встретиться с ним вечером.

МАРТИНА ГРИН: Вы не помните точно, когда это было?

МИШЕЛЬ ХИТ: Кажется, в начале декабря. Это было перед самыми зимними каникулами.

МАРТИНА ГРИН: Вы не знаете, встретилась ли Зоуи с Максом? Она вам больше ничего не говорила о характере их отношений?

МИШЕЛЬ ХИТ: Нет. Как я уже говорила, мы только вместе занимались. Я знала, что у нее есть парень дома. Наверное, Макс пытался заставить Зоуи порвать с ним. Но это только догадки.

МАРТИНА ГРИН: Дорогие слушатели, хотя точный характер отношений между Максом Адлером и Зоуи Спанос по-прежнему не известен, нам достоверно известно следующее: они были знакомы по совместной учебе в Брауне и достаточно близки, чтобы обменяться телефонными номерами. Нам также известно, что на этой неделе полицейское управление Херрон-Миллс нашло достаточные основания для того, чтобы вызвать мистера Адлера для дачи показаний. Надеюсь, что на следующей неделе мне удастся сообщить вам новые подробности о ходе дела.

Я планировала завершить этот выпуск еще одним интервью с Анной Чиккони, но ее адвокаты не разрешают давать новые интервью, пока не будет рассмотрено ходатайство. В субботу я поговорила с Анной без записи, и она была очень рада узнать, что со времени нашего прошлого разговора в начале месяца подкаст «Пропавшая Зоуи» приобрел столько новых слушателей. Шестой эпизод достиг рекордного показателя — шестьдесят тысяч загрузок, и все это благодаря вам.

Пожалуйста, продолжайте нас слушать. С вами была Мартина Грин, и на следующей неделе я вернусь с новым эпизодом «Пропавшей Зоуи».

29. ТОГДА. Август

Когда я просыпаюсь, на улице уже темно. В окно светит полная луна. Не знаю, сколько я проспала. На столике у кровати — два остывших тоста и стакан апельсинового сока. Похоже, половину сока я уже выпила, но не помню этого. Не помню я и того, как Эмилия заходила меня проведать. Но она точно заходила — рядом с тарелкой лежит записка:

Спи сколько нужно. Пожалуйста, позвони, если тебе что-то понадобится. Эмилия.

Я заставляю себя сесть и съесть пару кусочков совершенно деревянного тоста. Я хочу есть, но живот сводит, и я отставляю тарелку в сторону, опасаясь, что не смогу удержать съеденное в себе. Я ищу телефон по карманам, потом в рюкзаке. Ноги словно ватные, во рту привкус мела. Наконец я нахожу телефон — он заряжается на кухне Должно быть. Эмилия позаботилась и об этом.

Облокотившись о кухонный стол, я просматриваю новости, с ужасом понимая, что я там найду. Но мне все равно нужно это увидеть.

В 15:47 в понедельник в городской морг Херрон-Миллс (штат Нью-Йорк) вошел Джордж Спанос. Представители местной администрации подтвердили, что он был вызван для опознания тела молодой женщины, обнаруженного в озере Пэрриш. Ранее этим утром директор городских парков Пола Эймс уведомила полицию о том, что в центре озера во время очистки от водорослей была обнаружена небольшая лодка. Когда лодка была поднята на поверхность, на ее дне было обнаружено тело молодой женщины, накрытой брезентом.

Несмотря на то что официально личность погибшей не подтверждена, местные жители в первую очередь говорят о девятнадцатилетней Зоуи Спанос, пропавшей 31 декабря. Сообщение о пропаже лодки, принадлежащей Кэтрин Хант, также проживающей в Херрон-Миллс, поступило в ту же ночь, и полиция сразу заподозрила возможную связь между этими событиями…

Я с трудом дохожу до туалета, и оба кусочка тоста отправляются в унитаз.

Когда я доползаю до кровати, то боюсь закрыть глаза. Пчелы вернулись. Они кружат в моей голове, и я не слышу ничего, кроме их монотонного гудящего стона. Через три дня после того, как Зоуи отправила мне сообщение, она исчезла. А теперь — лодка, тело.

Мысленно я снова оказываюсь на балконе Уиндермера. Зима. Повсюду кружат пушистые белые хлопья, и на перилах балкона начинает собираться узкая белая лента. Ночь идеально ясная; свет в доме не горит, но прямо над нами сквозь верхушки деревьев просвечивает круглая луна, а небо усыпано точечками звезд. Со мной Зоуи. На ней золотистое платье с пышной юбкой из тафты. Ее волосы стянуты в высокий пучок, и она напоминает балерину.

Кейли тоже здесь, кутается в толстую зимнюю куртку и сжимает в руке стакан. Она поднимает стакан, предлагая тост, и его содержимое сверкает золотом в лунном свете. Потом она осушает стакан залпом и выскальзывает в дверь, ведущую внутрь Уиндермера.

Я смотрю на себя. На мне — страшные коричневые зимние ботинки и темно-синее короткое пальто, которое я ношу с десятого класса. Под пальто — вечернее платье.

— Тебе не холодно? — спрашиваю я у Зоуи.

Мы с Кейли как следует утеплились, а на ней — только платье. Зоуи смеется, словно в ночи рассыпали звездную пыль.

— Потанцуй со мной, Анна, — она делает оборот, другой, описывая туфлями ровные круги на снегу.

Потом она тянется ко мне, и наши руки скрещиваются. Она смеется, я тоже смеюсь. Мы обе кружимся, словно балерины, в морозной зимней ночи. Мы все кружим и кружим, и вдруг я чувствую, как ноги начинают скользить по снегу.

— Анна! — кричит она, и ее руки выскальзывают из моих.

Пара птиц срывается в полет. И Зоуи тоже летит, ее ноги ударяются о перила балкона, золотистое платье вспархивает навстречу лунному свету, а я падаю назад, на балкон, ударившись сначала спиной, потом головой, и все вокруг меркнет.

Я плотно смыкаю веки и тру их кулаками до звездочек в глазах. Было бы легко списать все, что я увидела, на игру буйного воображения. Но я не могу.

Жаркое солнце ярко светит в окна домика у бассейна. Уже давно не утро. На кухне гудит телефон — уведомление о полученном сообщении. Что-то подсказывает мне, что гудит он уже не в первый раз. Я выползаю из кровати и ползу в ванную, где сую голову под кран и жадно глотаю холодную воду. И никак не могу напиться. Я пью и пью до боли в животе. Телефон снова гудит, требуя, чтобы я шла на кухню. Сообщения от Кейдена.

• Ты, наверное, уже знаешь, что отец Зоуи опознал ее тело.

• Я выхожу из полицейского участка.

• Это сообщение — просто любезность, Анна. Сегодня днем полиция придет в Кловелли-коттедж.

• Я этого не понимаю, но знаю, что тебе что-то известно. Тебе надо поговорить с полицией.

Я закрываю сообщения и смотрю на часы. Двадцать минут второго. Я проспала больше суток. Не могу поверить, что Эмилия позволила мне спать так долго. Грудь снова сдавливает чувство вины.

В спальне я хватаю со стола тетрадь для набросков и акварельные карандаши. Открыв чистую страницу, я начинаю рисовать, давая волю воспоминаниям.

Рука скользит над бумагой уверенными, смелыми движениями. Это набросок со знаменитой картины «Волшебница Шалот» Уотерхауса, которую я уже десятки раз копировала прежде. Мне даже нет нужды смотреть на оригинал, я могу рисовать по памяти. Но вместо рыжеволосой волшебницы Уотерхауса в лодке сидит Зоуи. Карандаши выписывают ее черные волосы, оливковую кожу, лодку, которая послужит ей могилой.

Я перевожу дыхание.

Впервые за эти дни все становится идеально понятным, словно я шла в густом сером тумане и вдруг выглянуло солнце. Теперь я понимаю, что пытался сказать мне собственный мозг.

Кейден уже сообщил полиции. Нет смысла ждать, пока они придут сюда, в дом Беллами. Меня все еще мутит и немного покачивает, но я больше не слышу пчел. Я кладу карандаш на стол и убираю тетрадь. С мрачной и твердой решимостью я принимаю душ и достаю из шкафа красную футболку и чистые шорты. Я подготовлюсь. А потом сама пойду в участок.

ЭПИЗОД ВОСЬМОЙ: В ОКУЛЯРЕ ТЕЛЕСКОПА

[ФОНОВАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ МУЗЫКА]

МОЛОДОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС:… через пару дней после Рождества она начинает мне писать. Хочет узнать, не хочу ли я с ней встретиться на каникулах… Потом где-то в середине дня накануне Нового года спрашивает, не приеду ли я в Херрон-Миллс на вечеринку в доме того парня, Джейкоба Трейнера.

[КОНЕЦ ФОНОВОЙ МУЗЫКИ]

МАРТИНА ГРИН: Спасибо, что слушаете восьмой эпизод «Пропавшей Зоуи». Сегодня вторник, шестое октября, и прошло уже два месяца и два дня с тех пор, как в озере Пэрриш было обнаружено тело Зоуи. Ее смерть по-прежнему остается загадкой. И нам по-прежнему не хватает Зоуи.

[ИНСТРУМЕНТАЛЬНАЯ ТЕМА «ПРОПАВШАЯ ЗОУИ»]

МАРТИНА ГРИН: Сегодня я сразу перейду к самому главному. Как вам уже известно, если вы слушали выпуск на прошлой неделе, Макс Адлер из Монтока, штат Нью-Йорк, был вызван в полицейское управление Херрон-Миллс на допрос по делу Зоуи Спанос, назван новым подозреваемым, а затем отпущен без предъявления обвинений. В выходные мне удалось связаться с мистером Адлером у него дома в Монтоке, и сегодня я готова представить вам его интервью.

МАКС АДЛЕР: В мире полно ложной информации, а за эту неделю я узнал много нового и о себе самом. По правде сказать, я вообще не доверяю средствам массовой информации. Но люди слушают твой подкаст, а я хочу прояснить некоторые вещи.

МАРТИНА ГРИН: Спасибо, что согласились поговорить со мной, Макс. Почему бы вам не рассказать о том, что произошло в полиции в прошлые выходные?

МАКС АДЛЕР: Конечно. Мне позвонили из участка и попросили приехать в воскресенье утром. Я согласился на это добровольно, меня не арестовывали. Детективы Холлоуэй и Мейси сказали, что у них возникли некоторые вопросы по поводу той ночи, когда пропала Зоуи Спанос, после разговора с девочкой, у которой Анна этим летом работала няней.

МАРТИНА ГРИН: Они раскрыли вам содержание этого разговора?

МАКС АДЛЕР: Да. Похоже, она видела меня из окна своей спальни в новогоднюю ночь. Кажется, у девочки в комнате стоит телескоп. Беллами живут по соседству с Толботами — все ведь знают, что Зоуи встречалась с Кейденом Толботом. Видно, фейерверки разбудили девочку. Она подошла к окну и увидела, как мы с Зоуи вошли в конюшню, а потом я вышел один.

МАРТИНА ГРИН: А это так и было? Ты был с Зоуи в поместье Толботов в новогоднюю ночь?

МАКС АДЛЕР: Да, мы тогда провели там около часа.

МАРТИНА ГРИН: — Ты можешь рассказать нам то, что рассказал полиции?

МАКС АДЛЕР: В общем, было так. Мы с Зоуи знакомы… э… были знакомы по учебе в Брауне. Я учился на два года старше, и у меня была подружка, когда она была на первом курсе. Но в прошлом году я остался один, а мы с Зоуи постоянно сталкивались на факультете. В конце концов я убедил ее попить со мной кофе, и она рассказала, что у нее дома какие-то проблемы. Что-то с отцом, но она не говорила, что именно за проблемы. С парнем тоже было не все гладко. Он отдалился с лета, и ей показалось, что дело идет к расставанию.

Естественно, я решил, что она не просто так решила мне открыться. Думал, я ей интересен. Я несколько раз приглашал ее куда-нибудь, но она все время отказывалась, говоря, что сейчас не время.

Но это вовсе не было твердое «нет». Я не сильно настаивал, но подумал, что она решила подождать, как будут развиваться дела с ее парнем. Я отнесся с пониманием. Потом, после Дня благодарения, она вернулась в университет и позвонила мне. Она была очень расстроена. Она предложила встретиться в библиотеке, и я пришел. Зоуи сказала, что во время праздников была дома и нашла в компьютере Кейдена фотографии и письма. Он полюбил другую.

МАРТИНА ГРИН: Зоуи знала о Тиане Перси?

МАКС АДЛЕР: Верно, ее звали Тиана. Она недавно еще была в новостях — подтвердила алиби Кейдена на новогоднюю ночь. В общем, Зоуи из-за этого позвонила мне. Я решил, что она как минимум хочет отомстить или, что еще лучше, готова попытать счастья с другим.

МАРТИНА ГРИН: Что было дальше?

МАКС АДЛЕР: Ничего. Дальше она говорит мне, что зря все рассказала и что ей нужно уйти. Потом почти не разговаривает со мной чуть ли не до самых зимних каникул. Потом, когда начинаются последние выходные перед каникулами, я узнаю, что она гостит у Кейдена в Йеле. Тогда я подумал, что они как-то решили свои проблемы.

МАРТИНА ГРИН: Вы виделись с ней до окончания семестра?

МАКС АДЛЕР: Только однажды, в лаборатории. А потом, через пару дней после Рождества, она начинает мне писать. Спрашивает, не хочу ли я с ней встретиться на каникулах. Я говорю: «Конечно!», но она не торопится строить планы. Потом где-то в середине дня накануне Нового года спрашивает, не приеду ли я в Херрон-Миллс на вечеринку в доме того парня, Джейкоба Трейнера. Оказывается, что у нас с Джейкобом есть пара общих приятелей по бейсболу еще со школы, и я соглашаюсь. У меня были планы в Монтоке, но я на все забил ради нее.

МАРТИНА ГРИН: Вы с Зоуи договорились встретиться уже на вечеринке?

МАКС АДЛЕР: Нет, она хотела начать отмечать раньше, еще до вечеринки. Попросила встретить ее в Уиндермере и дала адрес. Я думал, это ее дом. Не знал, что там живет Кейден. Мы встретились у главных ворот, и она отвела меня в конюшню. Наверное, малышка Беллами видела, как мы входили.

МАРТИНА ГРИН: А когда это было?

МАКС АДЛЕР: Рано. Где-то в половине десятого, наверное.

МАРТИНА ГРИН: Так. А что случилось в конюшне?

МАКС АДЛЕР: Как я уже сказал, Зоуи хотела начать отмечать еще до вечеринки. Я принес с собой полдюжины пива, но у нее в конюшне оказалась открытая бутылка виски, и, судя по поведению, к моему появлению Зоуи уже успела пару раз к ней приложиться.

МАРТИНА ГРИН: А как Зоуи себя вела?

МАКС Адлер: Она на меня просто накинулась. Целовала, гладила грудь. Сначала все было здорово, мы немного пообнимались. Я предложил ей пиво, но она сказала, что будет только виски. Судя по тому, в каком она была состоянии, не думаю, что она часто выпивала.

МАРТИНА ГРИН: Ты знаешь, сколько она выпила в тот вечер?

МАКС АДЛЕР: К моему приезду бутылка была почти пустая. Но я не знаю, сколько она уже выпила. Я пробыл там достаточно, чтобы выпить банку пива и половину второй, а потом ее по-настоящему понесло. Она постоянно касалась пальцами шеи. На ней в тот вечер не было той цепочки, кажется, с ее инициалами, которую она всегда носила. И мне показалось, что она все пыталась до этой цепочки дотронуться, но не могла найти. Совсем странное началось, когда она стала плакать и кататься по полу конюшни, выкрикивая что-то про Кейдена и Тиану. От такого все настроение быстро сошло на нет.

МАРТИНА ГРИН: Ты ничего не запомнил из того, что она говорила?

МАКС АДЛЕР: Она вообще несла много всякой чуши, но точно говорила что-то о том, что мы сидим в конюшне Кейдена, она пьет его виски. Тогда я и сообразил. В руке у нее была флэшка, которой она долго размахивала, а потом швырнула ее о дверь стойла. Короче, Зоуи была в хлам.

МАРТИНА ГРИН: И что ты сделал?

МАКС АДЛЕР: Я пытался успокоить ее. Сказал, что отвезу ее домой. Но она сказала мне убираться. Я не хотел бросать ее в таком состоянии, но она орала «убирайся» и «оставь меня в покое». В конце концов я просто оставил ее там.

МАРТИН ГРИН: Ты оставил Зоуи в конюшне?

МАКС АДЛЕР: Знаю, со стороны это выглядит так, что я поступил как козел, но, поверь, она хотела, чтобы я ушел. Думаю, ей просто хотелось замутить с кем-нибудь на территории Кейдена — такой своеобразный способ послать его к черту. А потом она передумала. И я ушел.

МАРТИНА ГРИН: Тогда тебя и видели снова? Из дома Беллами.

МАКС АДЛЕР: Скорее всего. Было, наверное, около половины одиннадцатого. И, да, неподалеку был фейерверк и на пляже тусовались какие-то люди. Было шумно, но для новогодней ночи это норма. Я вышел из конюшни, обошел дом сбоку и вышел к главным воротам, где оставил машину. Зоуи, должно быть, пришла пешком. Других припаркованных перед домом машин я не видел. Потом я поехал к дому Трейнера. Решил, раз уж приехал в Херрон-Миллс, можно и на вечеринку заглянуть. И слава богу, что я это сделал, потому что меня там видела куча народу. Полиция уже просмотрела кучу фоток. На некоторых был и я, да и многие подтвердили мое алиби.

МАРТИНА ГРИН: Зоуи с тобой не связывалась после того, как ты ушел из Уиндермера?

МАКС АДЛЕР: Не-а. Честно говоря, я не сильно беспокоился. Подумал, что она просто пошла домой проспаться. Только через пару дней я узнал из новостей, что она пропала.

МАРТИНА ГРИН: А почему ты тогда сразу не пошел в полицию? Ты мог бы помочь многое выяснить еще несколько месяцев назад.

МАКС АДЛЕР: Ладно, я и сам знаю, что повел себя не лучшим образом. Но, честно, я знал, что ее исчезновение никак не связано со мной. Конечно, она была пьяна и расстроена, когда я оставил ее в конюшне, но с ней все было в порядке. Мне нужно было заканчивать Браун и совсем не хотелось быть втянутым в расследование исчезновения. О том, что случилось дальше, я знаю не больше остальных.

МАРТИНА ГРИН: И ты совсем не пытался с ней связаться?

МАКС АДЛЕР: Послушай, я понимаю, что это выставляет меня не в лучшем свете, но нет. Не пытался. В пьяном виде она была отвратительна. Это меня оттолкнуло. Конечно, возможно, и стоило проведать ее, но я никакого отношения не имею к тому, каким образом Зоуи оказалась в лодке на дне озера Пэрриш. Уйти, когда девушка просит тебя оставить ее одну, это не преступление. Полиция с этим согласилась.

МАРТИНА ГРИН: На следующий день после того, как было найдено тело Зоуи, Кейден Толбот рассказал полиции, что первого января нашел в конюшне пустую бутылку из-под виски и две пустых пивных бутылки. Надо полагать, их оставили ты и Зоуи?

МАКС АДЛЕР: Формально виски принадлежал Кейдену, если верить словам Зоуи. Но, да, две пивные — это, должно быть, мои.

МАРТИНА ГРИН: И в конюшне не было никого, кроме тебя и Зоуи? Анны Чиккони с вами не было?

МАКС АДЛЕР: И быть не могло. С Анной я впервые познакомился этим летом, когда она пришла в океанариум, где я работаю. Она точно не пила с нами в ту ночь.

МАРТИНА ГРИН: А как насчет Кейли Харрисон?

МАКС АДЛЕР: Кейли?

МАРТИНА ГРИН: Это подруга Анны из Бруклина, которая, по ее признанию от пятого августа, была с ней в Уиндермере в ночь исчезновения Зоуи.

МАКС АДЛЕР: А… Да. Я знаком с Кейли. Анна приводила ее летом на вечеринку. Но в ту ночь ее с нами не было. Я видел Кейли только один раз, в июле. Если только Зоуи больше никого не пригласила после моего ухода, то в конюшне точно пили только я и Зоуи. Кейден нашел наши бутылки.

МАРТИНА ГРИН: Спасибо, Макс.

[ИГРАЕТ ТИХАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ ФОНОВАЯ МУЗЫКА]

Итак, дорогие слушатели, пора прощаться. Последний эпизод «Пропавшей Зоуи» прослушали восемьдесят тысяч человек. Это отличный результат. Это значит, что многие из вас продолжают следить за развитием событий. Многие хотят, чтобы справедливость в деле Зоуи восторжествовала, и знаю, что справедливость невозможна без знания всей правды. И теперь у меня, в свою очередь, есть просьба к вам. Если кто-нибудь владеет информацией о вечере тридцать первого декабря или утре первого января, которая способна помочь полиции выяснить, что же произошло с Зоуи Спанос после того, как Макс Адлер оставил ее в конюшне Уиндермера, пожалуйста, сообщите об этом. Даже если подробности кажутся вам несущественными.

Судя по имеющейся информации, вероятность того, что Анна Чиккони вообще была в Херрон-Миллс в ночь исчезновения Зоуи, очень и очень мала. Досудебное ходатайство о снятии обвинений с Анны все еще ожидает рассмотрения в суде. Если кто-то располагает информацией, способной избавить невиновную девушку от несправедливого обвинения и заключения, пришло время выступить. Вы нужны Анне. Вы обязаны помочь. Вы можете позвонить на анонимную горячую линию, организованную семьей Спанос, по телефону 631-958-2757 или обратиться напрямую в полицейское управление Херрон-Миллс.

[КОНЕЦ ФОНОВОЙ МУЗЫКИ]

Далее мы поговорим с адвокатом по уголовным делам Катариной Уолл. Мисс Уолл не представляет интересы Анны Чиккони, но может в общих чертах рассказать нам о юридической процедуре рассмотрения досудебных ходатайств в штате Нью-Йорк…

30. Октябрь

Уже поздно. Ночной воздух наполнен дуновениями осеннего ветерка. Мартина и Астер пробираются через бреши в неухоженной живой изгороди, которая уже давно перестала надежно отделять Уиндермер от Линден-лейн. Случайная ветка вцепляется в «конский хвост» Мартины, и та останавливается на секунду, чтобы высвободить волосы из крепкой хватки и поправить прическу.

Мыслями Мартина возвращается к оливковой ветви мира, которую она протянула Астер, позвав ее сегодня с собой. С тех пор, как три недели назад Мартина выпустила в эфир интервью с Анной, в отношениях между девушками воцарился лютый, почти арктический холод. Скоротечная оттепель наступила только тогда, когда показалось, что настоящим виновником может оказаться Макс Адлер — новый подозреваемый, который давал семье Спанос надежду на правосудие, когда версия Анны стала рассыпаться в прах. Но Макса не арестовали, его роль в глазах общественности (сволочь, конечно, но не убийца) была кристально ясной, и Астер стала встречать Мартину прежним холодом.

Астер идет шагов на десять впереди Мартины быстрой и уверенной походкой. Мартина еще только продралась через изгородь, а Астер уже на середине дорожки к дому. Она берет чуть правее, чтобы обойти крыльцо, и ее скрывает тень от дома.

Мартина ускоряет шаг. Ее подруга хорошо знает Уиндермер, ведь она часто бывала здесь с Зоуи и Кейденом, помогая приглядывать за Пейсли. Но для Мартины это место, облик которого кажется еще более готическим, более призрачным в холодном свете октябрьской луны, остается неизведанной территорией. Она останавливается на миг, запрокинув голову, чтобы взглянуть на балкон третьего этажа, мысли о котором не оставляли ее с августа. Он вырисовывается на фоне неба каменной челюстью, в которой не хватает нескольких зубов на месте балясин. Хрупкая девушка никак не могла пережить падение с такой высоты. «Нет, напоминает себе Мартина, снова пускаясь в путь по дорожке вслед за Астер, — с балкона Уиндермера никто не падал».

Отделить рассказ от реальности, факты от вымысла. Вот зачем Мартина сегодня сюда пришла. Во всяком случае, она на это надеется. В основном она здесь ради Анны. Неделями она мучилась, разрываясь между уверенностью в возможной вине Анны и ее невиновности, но теперь Мартина уверена. Анна не убивала Зоуи. Ни случайно, ни намеренно. Но кто-то это сделал. Она молча торопится обогнуть дом и выходит на задний двор, где сорные гравы луг же оплетают ее ноги, словно костлявые пальцы. Она дрожит от страха.

Астер уже там. Она стоит в золе у бывшего входа в конюшню. Сюда они и шли. К руинам места, хранившею тайны Зоуи. Потому что именно здесь после того, как Макс оставил Зоуи той ночью одну, с ней что-то случилось. Ее история продолжилась, а потом подошла к концу где-то между конюшней Уиндермера и озером Пэрриш. Рациональная часть рассудка Мартины говорит, что уже слишком поздно искать здесь какие-то следы, что полиция упустила возможность найти ответы, когда Кейден выбросил найденные пустые бутылки, когда Макс не рассказал обо всем полиции, пока от этого еще мог быть толк, пока три месяца назад конюшня не сгорела дотла.

Но в глубине души что-то подсказывало ей, что нужно посмотреть самой. Ради Анны. И что участие Астер в этой почти безнадежной попытке найти что-то, что угодно, не замеченное полицией в руинах конюшни Уиндермера, может быть ее единственной возможностью заслужить прощение подруги. Потому что если они сегодня найдут что-нибудь, хотя бы обрывок информации, крошечный кусочек мозаики, возможно, лишь возможно, Астер начнет растапливать плотную ледяную стену, которую она воздвигла между ними.

Мартина украдкой бросает взгляд на Уиндермер. В окнах второго этажа темно. Кейден на другом берегу пролива Лонг-Айленд, в Нью-Хейвене, но миссис Толбот дома и, остается надеяться, спит крепким сном. Мартине не по себе от того, что при-ходнтся копаться здесь без разрешения, ей слишком хорошо известна страсть матери Кейдена к уединению, чтобы понимать, что просьбы бесполезны. Так что…

— Видишь что-нибудь? — спрашивает она театральным шепотом у Астер, переступая через обугленную балку прямо в золу.

Астер стоит на месте, засунув большие пальцы в карманы джинсов. Она пожимает плечами.

— А на что тут смотреть? — спрашивает она, даже не пытаясь шептать.

Мартина морщится, но они достаточно далеко от дома, и миссис Толбот не услышит их через закрытые окна. Если повезет.

— Просто груда горелого дерева и обугленного металла, — продолжает Астер. — Если тут и было что искать, то оно сгорело вместе с конюшней.

Мартина прикусывает губу. Может быть, Астер и права. Но она надеялась, что, когда они попадут на место, в Астер проснется азарт исследователя. Однако та отвечает Мартине с неизменным холодом.

— Я поищу, — Мартина натягивает пару резиновых перчаток и протягивает еще одну пару Астер, которая принимает их, не проронив ни звука.

Потом Мартина достает телефон из кармана жакета и включает фонарик, держа луч как можно ближе к земле и надеясь, что он не привлечет нежелательного внимания. Дерево крошится под подошвами ее ботинок, пока она идет туда, где находился дальний конец конюшни, в направлении стойла с тайником Кейдена.

Астер садится на бревно, которое, наверное, когда-то служило частью стропил, и бесцельно роет землю ногой.

С телефоном в руке Мартина начинает изучать развалины. Она и сама не знает, что ищет, если говорить по правде, чего ей бы очень не хотелось. Ей нужно найти что-нибудь. Что-нибудь, что позволит найти виновника гибели Зоуи, что вернет ей лучшую подругу, что убедит судью снять все обвинения с Анны до суда. Чертовски много надежд.

Вкрадчивый голос в голове говорит, что полицейское управление Херрон-Миллс не скажет спасибо за то, что она копается на возможном месте преступления, но полиция после беседы с Максом Адлером даже толком не поинтересовалась Уиндермером. Ей известно, что детективы были здесь один раз, примерно неделю назад, но их визит, похоже, был чистой формальностью. Место не обнесено лентами, улики не обозначены, никаких признаков того, что полицейские собираются вернуться. Судя по всему, они думают примерно то же, что и Астер: все улики, которые можно было здесь найти, или были бездумно выброшены Кейденом в январе, или сгорели в июле. Мартина понимает, что в ту ночь Зоуи вполне могла уйти из конюшни вскоре после Макса и трагедия произошла далеко от Уиндермера. Но девушка пока еще не готова сдаться.

Она провела на четвереньках меньше минуты, а колготки и перчатки уже почернели от золы.

И тут в свете луча фонарика на пепелище слабо блеснул какой-то предмет. Волоски на ее затылке встают дыбом. Она выключает телефон и кладет его в карман. Затаив дыхание, она оглядывается через плечо. За спиной Астер по-прежнему со скучающим видом ковыряет грязь носком туфли.

Пульс Мартины учащается. Она ничего не станет говорить, пока не убедится сама. Она спешит подобраться поближе. Ее пальцы натыкаются в золе на блестящий предмет — такой холодный, тонкий и знакомый…

— Эй вы! — разносится голос над лужайкой.

Короткий окрик. Обе девочки оборачиваются на звук. Метрах в десяти они видят миссис Толбот в кроваво-красной ночной сорочке и черных сапогах для верховой езды, быстро приближающуюся к ним широкими шагами. Лица девочек тут же заливает белый свет от фонаря, который женщина держит в правой руке. В левой руке она держит какой-то предмет, длиной напоминающий охотничье ружье. У Мартины перехватывает дыхание.

— Бежим отсюда… — бормочет Астер, поднимаясь на ноги, но Мартина уже рядом и хватает ее за запястье измазанной в золе перчаткой.

— Подожди, — останавливает она подругу, представляя себе, как миссис Толбот поднимает ружье и стреляет им вслед, пока они бегут по лужайке в сторону Кловелли-коттеджа. — Это что, ружье?

Но это всего лишь зонтик от солнца с длинной, богато украшенной деревянной ручкой. Милый, хотя и немного неуместный при свете луны. Через каждые несколько шагов миссис Толбот утыкает его острый конец в траву, словно трость.

— Ты! — снова произносит она, и Астер вырывается из рук Мартины. — Я тебя здесь раньше видела.

Она поднимает импровизированную трость, направляя ее прямо на Мартину. Красивая или нет, но эта вещица может наделать дел, если ею как следует ударить.

— Я не… — начинает говорить Мартина, но не успевает закончить: трость смещается в сторону.

В сторону Астер.

— На моей территории, — продолжает миссис Толбот. — Без спроса, как и сегодня.

Она останавливается на пороге конюшни, словно их все еще разделяет дверь. Острый кончик зонта трепещет в воздухе в паре десятков сантиметров от груди Астер.

Мартина втягивает ртом воздух. В кармане пальцы сжимают телефон.

— Я приводила сюда Пейсли, — дрожащим голосом отвечает Астер. — Помните?

— Я знаю, кто ты, — отвечает миссис Толбот, разрезая голосом ночной воздух. — Маленькая Астер Спанос. Вечно таскалась хвостиком за Зоуи. Твоя сестра — единственная причина, почему я не вызывала полицию, когда видела, как ты тут постоянно шатаешься. Твоей семье и так хватает неприятностей.

Потом ее голос смягчается, и кончик зонта медленно опускается на землю.

— Пожалуйста, простите нас, — говорит Мартина. — Мы как раз собирались уходить.

Свободной рукой она медленно тянется к локтю Астер, собираясь увести подругу от конюшни.

Астер отшатывается.

— Это была не я! — вскрикивает она тонким голосом. — Вы обознались!

— А ну-ка, хватит, — ворчит женщина. — Не надо учить меня, что я видела.

Кончик зонтика разрубает воздух.

На этот раз Мартина вздрагивает. Наверняка окружающие всю жизнь говорили миссис Толбот, что она видела и чего не видела, что реально, а что выдумал ее мозг. Возможно, Астер и не имела в виду ничего такого, но нужно как-то исправлять ситуацию.

Зонт снова дергается в сторону Мартины. Она ахает и поднимает руки перед собой, словно защищаясь.

— А ты… — прищурив глаза, говорит миссис Толбот. — Ты — девчонка Дженкинсов.

— Мартина, — выдавливает она из себя.

— Без тебя знаю, — неодобрительно поджимает губы миссис Толбот. — Ты много крови попортила моему сыну своим подкастом. Снова хочешь доставить ему проблемы?

Мартина пытается проглотить ком в горле, но во рту все пересохло.

— Мы просим прощения. Еще раз. Просто после того, что Макс Адлер рассказал полиции… а они не очень-то усердно искали, мы решили попробовать сами…

— И что вы нашли?

Яркий луч светодиодного фонаря миссис Толбот освещает поднятые руки Мартины. Ее пальцы все еще сжимают телефон, а вместе с ним и кое-что еще, отсвечивающее золотом в луче фонаря.

Мартина пытается сунуть вещицу обратно в карман жакета, но слова миссис Толбот ее останавливают.

— Я заметила, как ты что-то подобрала на пепелище. Это вещь Зоуи?

Мартина бросает взгляд на подругу:

— Нет, Астер.

Цепочка логических выводов начала выстраиваться в голове в тот самый миг, когда пальцы сомкнулись на золотой серьге-обруче с изящным спиральным завитком у основания. В последний раз она видела их на Астер в день перед выходом интервью Мартины с Анной и решила, что подруга сняла серьги, чтобы позлить ее, но теперь блеск в глазах Астер показывает Мартине, что она ошибалась. Безнадежно ошибалась.

— С чего ты взяла?! — высоким и резким голосом кричит Астер. — Таких сережек много!

Но Мартина уверена. Лицо Астер просто пляшет от ужаса.

— Миссис Толбот видела тебя в Уиндермере, — говорит она довольно резко. — И не один раз. Что ты здесь делала?

Взгляд Астер мечется между Мартиной и миссис Толбот. Она отступает на шаг. На мгновение кажется, что она хочет убежать, и Мартина протягивает руку к подруге. Астер уворачивается от нее.

— Я не… — начинает она и замолкает.

— Думаю, полиция разберется, — нервно говорит миссис Толбот. — Если ты не сделала ничего дурного, Астер, то тебе не о чем беспокоиться.

Астер замирает. Две пары глаз, направленные на нее, словно прожигают кожу. Она напоминает Мартине кролика, внезапно оказавшегося в ярком свете фар. На ее лице написана полнейшая паника.

Секунда, кажется, тянется целую вечность. Никто не произносит ни слова. Никто не шевелится.

Вдруг Астер с молниеносной быстротой склоняется над пепелищем. Выпрямляется она, уже сжимая закопченный металлический прут толщиной с ее палец.

Мартина отшатывается:

— Что ты делаешь?!

— Твой долбаный подкаст! — шипит Астер, шагая к ней.

Мартина бросает взгляд в сторону миссис Толбот, тихо надеясь, что старшая женщина что-нибудь сделает, но миссис Толбот отступает, шаг за шагом, пятясь к дому, подальше от происходящего.

— Прости… — бормочет Мартина, хотя она вовсе не испытывает жалости, только замешательство.

Ее мозг продолжает лихорадочно работать. Астер приходила сюда, к развалинам конюшни в Уиндермере, в день, когда вышло интервью с Анной. Она потеряла сережку. И это не единственный раз, когда миссис Толбот видела ее здесь. Теперь Астер угрожает ей. Ей не хватает точек, или линий, чтобы соединить эти точки… Она не может думать, видя, как Астер делает еще один шаг к ней, потрясая прутом.

— Ты все испортила, Мартина! Как ты не понимаешь?!

Мартина не видит ничего, кроме гнутого куска металла в руке Астер. В горле стоит ком.

— Я все испортила, — повторяет она, силясь унять стук сердца.

От Астер ей не убежать — звезда спорта против начинающей журналистки. Оставалось действовать убеждением, но красноречие ей отказывает:

— Мне не нужно было делать подкаст. Вообще втягиваться в это.

— Ты подобралась слишком близко, — продолжает Астер. — Тогда, в июле. Кто-то забрал флэшку и дурацкую открытку Кейдена с извинениями. Это была ты!

«Это была Анна», — думает Мартина, но сейчас явно не время вдаваться в подробности.

— Это ты устроила пожар… — удивленно говорит она.

— Ты этого не докажешь! — прерывает ее Астер, в панике срываясь на визг. — Прекрати это все! Забудь обо всем, что выяснила!

— Прости, — снова говорит Мартина.

Слово, слетевшее с языка, оставляет кислый привкус. Астер может быть еще не готова признать это, но все становится очевидно: Астер присматривала за флэшкой и открыткой Кейдена. После их исчезновения она сожгла конюшню. Оставалась только одна неясность: зачем?

— Когда она созналась, я снова смогла дышать свободно! — кричит Астер. — Вот только тебе все неймется. Полиция ей поверила. Все ей поверили, кроме тебя, Мартина!

Слова Астер переполнены ядом и страхом. Кровь приливает к голове Мартины, в ушах гудит.

За спиной Мартина слышит голос миссис Толбот, но никак не может разобрать слов. Она уже, наверное, у самого дома. Бросила Мартину. Спасает себя. Могла бы хоть зонтик оставить. Впрочем, Мартина не уверена, что смогла бы воспользоваться им даже для самозащиты.

Астер делает еще шаг вперед, и Мартина отступает. Ее нога опускается на переломленную балку и подворачивается. Сначала подвела миссис Толбот, а теперь и собственное тело подводит. Она падает на спину, больно ударившись копчиком. В руки впиваются занозы. Сережка и телефон отлетают в золу. С ее губ срывается всхлип. Астер делает еще шаг, другой, пока не оказывается прямо над Мартиной, широко расставив ноги.

— Прекрати, Мартина, — в ее голосе слышится не то угроза, не то мольба. — Обещаешь?

Глаза Мартины полны слез. Ее лучшая подруга, малышка Астер, слишком невысокая для плавания и потому вдесятеро более яростная, стоит над ней, потрясая сжатым в руке металлическим прутом.

— Хорошо, — говорит Мартина. — Хорошо.

Астер смотрит на прут, словно впервые его видит.

— Черт… — бормочет она и отбрасывает прут в сторону, будто тот может ее укусить.

Потом она падает на колени рядом с Мартиной и закрывает лицо ладонями.

— Прости. Не знаю, что на меня нашло. Я бы никогда…

Мартина садится и робко кладет ладонь на плечо лучшей подруги.

— Астер, — шепчет она. — Все будет хорошо. Мы во всем разберемся.

— Астер Спанос! — разносится над лужайкой женский голос, и обе девушки вскидывают головы и видят женщину, уверенно шагающую в их сторону. — Гвендолин Парк, офицер полиции Херрон-Миллс.

— Нарушение границ частной собственности, — слышится голос миссис Толбот откуда-то с безопасного расстояния. — А теперь еще и это.

Мартине кажется, что рядом с ней виднеются очертания еще одного человека в форме. В ее голове всплывают слова, сказанные женщиной раньше: «Твоя сестра — единственная причина, почему я не вызывала полицию, когда видела, как ты тут постоянно шатаешься». В этот раз она все же позвонила. Наверное, даже еще до того, как вышла на улицу. «Сиасмбо, миссис Толбот! Спасибо!»

Астер медленно поднимается. Она протягивает руку Мартине, и та принимает помощь, чтобы подняться. Она ищет взглядом глаза подруги, отчаянно желая узнать правду, но Астер не смотрит на нее.

— Девочки, нам нужно задать вам несколько вопросов, — говорит офицер Парк.

Она приближается, освещая землю лучом фонарика, пока в круге света не оказывается сережка Астер. Через минуту ее напарник уже стоит рядом. Осторожно, не спуская глаз с Астер, он надевает перчатки, потом наклоняется, чтобы поднять серьгу, и кладет ее в пластиковый пакет. После этого он оборачивается к Мартине:

— С вами все в порядке?

Мартина искоса смотрит в ту сторону, куда улетел металлический прут, потом оборачивается к полицейскому:

— Да, все хорошо.

Краем глаза Мартина замечает, что Астер облегченно выдыхает.

Полицейский кивает:

— Вы обе должны проехать с нами в участок. По пути к воротам Уиндермера, где стоит полицейская машина, Мартина слышит слова «беседа», «ваши родители» и «ваше сотрудничество», а потом перестает слушать. Она снова пытается посмотреть в глаза Астер, но та отводит взгляд.

31. Октябрь

Наконец-то проснулась.

Вернее, не совсем так. Я бодрствую часов по шестнадцать в сутки — обычно больше — с тех пор, как больше двух месяцев назад оказалась в «Тропах». Не меньше 1040 часов бодрствования. Но теперь, в последние несколько дней, мне кажется, что я пробуждаюсь от очень долгого, путаного сна. Такое бывает по утрам после того, как принимаешь что-нибудь, чтобы уснуть. Снотворное еще в твоей крови, от него расплываются контуры предметов и колышется воздушная завеса между тобой и ярким утренним светом. Но ты уже не спишь. Ты пытаешься выбраться на поверхность.

В определенных вещах я теперь точно уверена. В новогоднюю ночь что-то произошло. Что-то очень страшное. Но я не была в Херрон-Миллс. И я не убивала Зоуи Спанос.

Прошло почти две недели с тех пор, как мои адвокаты подали ходатайство о снятии обвинений, и пять дней с тех пор, как обвинение направило свой ответ, и пока мы ждем, чтобы судья назначила дату слушаний, мне сообщают, что «Тропы» наконец-то дали согласие расширить список возможных посетителей, о чем я просила еще в августе. Адвокаты советуют мне отказаться от этой встречи, указывают, о чем мне ни в коем случае нельзя говорить. Обри, суетливая соцработница, прикрепленная ко мне, говорит, что я должна делать все, что «пойдет на пользу моему психическому и эмоциональному здоровью и благополучию». Спасибо, Обри. У меня уже пару месяцев есть некоторые проблемы и с тем, и с другим.

Но этот разговор мне необходим. Я пыталась связаться с отцом Зоуи несколько недель — по его рабочему адресу, чтобы ни Астер, ни миссис Спанос не увидели моих писем. Днем в пятницу тюремщица, от которой всегда пахнет сандаловым деревом, сообщила, что Джордж Спанос ждет меня. Теперь, когда я уже ни капельки не сомневаюсь в собственной невиновности, желание увидеть его стало еще сильнее. Мы поднимаемся наверх.

Мы оказываемся в холле — холодном помещении, которое старается казаться теплее за счет обшарпанных оранжевых и желтых диванчиков и нескольких окон, которые не мешало бы помыть. Несколько заключенных со своими посетителями сидят на подушках диванчиков, опираясь локтями на столы. Пара надзирательниц у стены возле двери напоминает ястребов, готовых спикировать на добычу. За небольшим белым столом, уставившись в подернутый маслянистой пленкой кофе, сидит отец Зоуи. Я несколько недель пыталась с ним увидеться, но теперь, когда он здесь, у меня в животе урчит от волнения. Я ковыряю отслаивающуюся краску на столешнице.

— Я пытался прийти раньше, — наконец говорит он. — Получил твои письма, но меня не было в твоем списке посетителей.

— Я знаю.

Я на секунду встречаюсь с ним взглядом, потом отвожу глаза. Из головы никак не идет выражение ненасытной, дикой скорби, которое я видела в его глазах в тот единственный раз, когда мы встретились в тот вечер в его доме. Он хочет знать, почему я созналась. Я хочу знать, почему он не сказал мне правду.

Прежде чем я успеваю произнести «показания под давлением», или «ложные воспоминания», или «нарушение мыслительных процессов», или «неправомерные действия полиции», он говорит:

Я знал, что ты и сама со временем обо всем догадаешься. И ты заслуживаешь того, чтобы знать правду.

Я оставляю в покое краску.

— Сначала я решил, что все дело в зависти. Жизнь Зоуи — у нее было все. Когда Астер в июле привела тебя в наш дом, у меня дрогнуло сердце. Эта девушка так похожа на мою дочь. Работает няней в семье по соседству от дома ее жениха. Подружилась с Кейденом. Подружилась с моей младшей дочерью. Влезает в жизнь Зоуи.

— Я не… — начинаю говорить я, но он поднимает руку.

Неужели все так и выглядело? Возможно, именно так оно и было.

— Когда через десять дней ты призналась в убийстве, я подумал… Конечно же вы встретились. Конечно же ты ее возненавидела.

Сердце колотится. Я заставляю себя посмотреть ему в глаза. Его зрачки расширены.

— Не думаю… — говорю я наконец, потом начинаю снова: — Мы с Зоуи не встречались. Не так, как мне это казалось. Но она пыталась связаться со мной. В декабре, перед самой смертью. Она нашла меня в сети. Сказала, что нам нужно встретиться лично. Предлагала приехать к ней в Херрон-Миллс. Поэтому я и решила… Но я не приезжала. Я не ответила на ее сообщения. Прошлой зимой я не была в Хемптонсе.

По ту сторону стола мистер Спанос кивает. Всего один раз, осторожно. Его кофе стынет.

— Вы знаете, почему она хотела поговорить со мной. Почему хотела встретиться.

Он вздыхает. Поток воздуха протяжно вырывается из его тела, словно из проколотой шины.

— Думаю, мы оба знаем правду, Анна. Я понял в ту же минуту, когда увидел тебя этим летом. Зоуи была сообразительной девочкой. Я знал, что она подозревает, но отказывался говорить с ней об этом. Я не был готов признать правду.

— Мы так похожи, потому что мы сестры, — медленно произношу я, не спуская глаз с его лица, проверяя его реакцию на слова, которые, как мне кажется, он хочет от меня услышать. — Я — ваша дочь.

Мистер Спанос кивает. Морщины вокруг его глаз разглаживаются.

— Мы с твоей матерью познакомились давным-давно, когда мы с женой не жили вместе. Она приезжала в Херрон-Миллс в отпуск вместе с мужем. Думаю, Джон так ничего и не узнал. Или узнал. Может быть, потому он и бросил твою мать. Дело в том, Анна, что и я не знал наверняка, пока не увидел тебя в июле. Твоя мать никогда мне не говорила. Когда ты была маленькой, у меня возникли подозрения, но Глория поклялась, что ты не от меня. Я не видел тебя с тех пор, как тебе исполнилось три, и тогда сходство еще только начинало проявляться. Но когда ты появилась в моем доме, когда назвала свое имя…

— Почему только сейчас? — спрашиваю я сидящего передо мной мужчину… своего отца. — Почему нельзя было рассказать об этом раньше? Вы могли… вы могли спасти меня. Исправить все!

Он хмурится.

Я не мог на это пойти. Как и все остальные, я думал, что ты виновна. И рассказать все жене, Астер… Это разрушило бы мою семью. Мы ведь думали, что тебя будут судить за убийство Зоуи.

Хочется поправить его — причинение смерти по неосторожности, но я этого не делаю. Вместо этого спрашиваю:

А теперь?

— Теперь все… изменилось.

— Потому что вы мне поверили? Что я не имею отношения к смерти Зоуи.

— Я знаю, что ты в этом не виновна, — говорит он, и в его глазах проступают слезы. — Вне всякого сомнения.

— Почему? — едва не кричу я, и надзирательницы по краям помещения настораживаются. — Мне скоро идти в суд, где будут рассматривать ходатайство. Если вам известно что-то, что может мне помочь, вы должны это сказать. Прошу вас, мистер Спанос!

Но он уже встает. Ножки стула скрипят по холодному бетону.

Следующее слово уже давно вертится на языке и наконец срывается:

— Папа!

Он вздрагивает.

— Прости, Анна. Я уже сказал слишком много.

Он мне ничего не скажет. Он бросит меня здесь.

НЬЮ-ЙОРК: КРИМИНАЛ И СУДЫ

С девочки-подростка из Бруклина сняты обвинения в причинении смерти по неосторожности после того, как несовершеннолетняя жительница Лонг-Айленда призналась в сокрытии тела своей сестры после ее случайной гибели в новогоднюю ночь.

Опубликовано 11 октября в 12:56

Девочка-подросток из Бруклина, помещенная в исправительное учреждение до суда после того, как в августе призналась в причастности к гибели жительницы Лонг-Айленда. 19-летней Зоуи Спанос, в субботу была освобождена из-под стражи. Семнадцатилетней Анне Чиккони в августе было предъявлено обвинение в причинении смерти по неосторожности и сокрытии тела. Освобождение Чиккони произошло в результате ареста и признания Астер Спанос, также семнадцати лет, младшей сестры Зоуи, чье тело было обнаружено в августе в затонувшей лодке на дне озера Пэрриш в Херрон-Миллс.

В субботу судья Эмануэлла Кастера объявила, что после ареста Астер Спанос Анна Чиккони будет освобождена из центра для трудных подростков «Тропы» и передана на попечение матери, Глории Чиккони из Бей-Ридж, Бруклин. Судья Кастера ранее намеревалась рассмотреть ходатайство адвокатов Чиккони о снятии с нее обвинений на основании неправомерных действий полиции. Рассмотрение ходатайства было ускорено, и в субботу было принято решение о его удовлетворении.

Хотя подробности признания Астер Спанос пока не опубликованы, адвокат Спанос сегодня утром заявил следующее: «Мисс Спанос добровольно дала исчерпывающие показания и предоставила известную ей информацию о несчастном случае, который привел к гибели ее сестры Зоуи в прошлую новогоднюю ночь. Мисс Спанос не являлась причиной ее гибели, и данное обвинение ей предъявлено не было. Она пошла на полное сотрудничество с полицией. Семья Спанос просит общественность с уважением отнестить к неприкосновенности их частной жизни в этот трудный период».

По сведениям полиции, Астер Спанос была доставлена в участок поздно вечером в четверг после жалобы соседки на то, Спанос вместе с другой девочкой нарушила границы ее частной собственности. В пятницу, во время следующей беседы, она раскрыла полиции информацию, касающуюся смерти ее сестры, произошедшей первого января, и призналась в том, что обнаружила и скрыла ее тело. Причины поступка Спанос выясняются.

Астер Спанос предъявлено обвинение в сокрытии тела на основании так называемого «Закона Аманды Линн», что в штате Нью-Йорк является преступлением класса Е, за которое предусмотрено наказание тюремным сроком до четырех лет и штрафом в пять тысяч долларов. Поскольку мисс Спанос несовершеннолетняя и ранее к ответственности не привлекалась, она едва ли получит максимальное наказание, если будет признана виновной.

32. Октябрь

Рабочий день детектива Миры Холлоуэй закончился час назад, но она все еще просматривает запись в комнате для допросов. С ареста Астер Спанос прошло больше суток. Она пересматривает допрос в третий раз от начала до конца, делая пометки ручкой. С девчонкой Чиккони они переусердствовали, и версия, казавшаяся им достоверной, рассыпалась в прах. Но теперь появилась другая возможность, и для них это манна небесная. Ей надо бы пойти домой, поспать немного. Но она хочет еще раз убедиться, что на этот раз все сделано правильно до последней мелочи. От этого зависит раскрытие дела. От этого зависит, сохранит ли работу сама детектив Холлоуэй. Она снова включает воспроизведение.

Объектив камеры направлен на девушку с мускулатурой пловчихи и чуть растрепанной стрижкой пикси. Она сидит на шатком металлическом стуле, опираясь на спинку, одетая в джинсы и серую хлопковую рубашку. Девушка постоянно одергивает ее, теребя пальцами длинные рукава.

Справа от девушки сидят ее родители и напыщенный адвокат. У жены вокруг глаз темные круги. Муж перед походом в полицию побрился, но пропустил пару мест.

Напротив семьи Спанос и их адвоката, сложив руки на тонком металлическом столике (новый предмет мебели в комнате), сидят детектив Холлоуэй и помощник детектива Мейси. Мейси ерзает в кресле на колесиках, постоянно перекатываясь на пару дюймов то вперед, то назад.

— Ты можешь начать сначала, Астер, — ласково говорит детектив Холлоуэй, и лишь легкое подергивание мускула на подбородке выдает, с каким трудом ей удается сдерживать характерную резкость в голосе.

Девушка делает глубокий вдох и рассеянно чешет в том месте, где воротник рубашки соприкасается с ключицей. Мать ободряюще поглаживает ее по ноге.

— Кажется, это началось во время каникул на День благодарения, почти год назад. Зоуи вернулась из Брауна, и у них с Кейденом что-то пошло не так. Мне она ничего об этом не говорила, но я видела, как она страдает.

В ту субботу Кейден гостил у друзей в городе. Во всяком случае, так он сказал Зоуи. Днем она навещала в Уиндермере миссис Толбот. В этом не было ничего необычного — они были очень близки. Но в тот вечер Зоуи вернулась домой вся в слезах. Она заперлась в своей комнате и не захотела со мной говорить. На следующее утро она вернулась в Браун.

— Мы не знали… — начинает Джоан Спанос, но помощник детектива Мейси жестом просит ее замолчать.

— Сейчас мы записываем показания мисс Спанос, — говорит он. — Поэтому говорить должна только она.

Джордж Спанос берет жену за руку, и они оба кивают детективам, сидящим по ту сторону стола, в w Что произошло после возвращения Зоуи в Браун? — спрашивает детектив Холлоуэй.

Астер тихо вздыхает.

— Я покопалась в ее комнате. Компьютер она, конечно, увезла, но в ящике стола я нашла несколько флэшек. На одной из них было несколько фотографий Кейдена с какой-то симпатичной девчонкой, которую я не узнала, а еще — несколько писем, которые были вырезаны и вставлены в один документ. Датой создания всех фотографий была суббота, а последнее письмо было датировано двадцать восьмым ноября, Днем благодарения. Так что все было совсем свежее, и я решила, что именно из-за этого Зоуи и расплакалась.

— Ты рассказала сестре о своей находке? Она подтвердила твою догадку? — спрашивает детектив Холлоуэй.

— Нет, прямо не подтвердила. Как я уже сказала, она не захотела со мной об этом говорить, — потому я сразу и поняла, что что-то не так. Наверное, она нашла фотографии и письма в ноутбуке Кейдена, когда ходила к миссис Толбот. Если бы я не нашла флэшку в ее столе, ничего этого не было бы, — подбородок Астер начинает дрожать, голос срывается, и мать снова касается ее ноги. — Если бы я могла все вернуть, я не стала бы заходить в комнату Зоуи. Я хотела бы этого больше всего на свете.

С другой стороны стола доносится громкий взволнованный всхлип, и Джордж Спанос прикрывает рот бумажным платком. Адвокат деловито записывает что-то в блокнот.

— Что было дальше, Астер? — спрашивает детектив Холлоуэй.

— Следующие пару недель я пыталась разговорить Зоуи. Кейден причинил ей боль, а она просто сидела сложа руки. Я не говорила ей о своей находке, потому что понимала, что на этом все разговоры закончатся. Я пыталась добиться, чтобы она сама мне все рассказала, но она притворялась, что все хорошо.

— Когда Зоуи приехала на зимние каникулы, я подумала, что все изменится. Но Рождество прошло, а все было по-прежнему. Если Зоуи не хотела ничего говорить мне — ладно. Но становилось понятно, что она не хочет говорить об этом и с Кейденом. Она всегда хотела, чтобы все вокруг были счастливы. А он пользовался ее добротой. Козел! — голос Астер едва не переходит в крик, рукава рубашки выскальзывают из пальцев, которые тут же сжимаются в кулаки. — Простите… — добавляет она, бросив быстрый взгляд на родителей.

Она переводит дыхание, потом снова оборачивается к детективам.

— В общем, я всегда приглядывала за Зоуи Она была самым лучшим человеком на свете, но совершенно не умела позаботиться о собственных интересах.

— Продолжай, — ласково просит детектив Холлоуэй, чтобы поддержать разговор.

— Когда Кейден под Новый год написал ей из Нью-Йорка и отменил все планы на тот вечер, она сказала мне, что ей нужно немного побыть одной, что она сходит погулять на пляж. Она плакала, — в глазах Астер стоят слезы, и она утирает их рукавом. — Я не могла допустить, чтобы она и дальше так с собой поступала. Это было нечестно. Поэтому я решила дать знак Кейдену. Проучить его.

Адвокат Астер откашливается, но не запрещает своей подзащитной говорить. Джоан нервно перебирает пальцами вдоль ключицы.

— Хорошо. Что ты сделала? — спрашивает детектив Холлоуэй.

— Я пошла в Уиндермер.

— Ты могла проходить на его территорию?

— В смысле было ли у меня разрешение там быть? Нет, но попасть на участок Толботов нетрудно, — отвечает Астер. — Нужно только протиснуться через запущенную изгородь. Они еще были в городе, и там никого не было.

— И куда ты направилась, когда прошла через изгородь?

— В конюшню. Кейден использовал дальнее стойло вместо тайника, прятал там выпивку.

— Ты раньше бывала в конюшне Толботов?

— Пару раз, пока мы все учились в Джефферсоне. Я знала об этом тайнике. Я бы оставила флэшку в его комнате, если бы могла, но в дом мне было не попасть. Поэтому я положила ее рядом с его виски, зная, что там Кейден ее точно найдет. Это должно было стать анонимным предупреждением, что кому-то еще известно о его тайне и что ему это с рук не сойдет.

— А что было дальше?

— Я пошла домой. Зоуи вернулась вскоре после меня и заперлась в своей комнате. Около девяти вечера она ушла на вечеринку у Джейкоба Трейнера, это всем известно. Я немного потусовалась с подругой, Мартиной, но ей к одиннадцати надо было домой. У нее очень строгие родители. После ухода Мартины я не могла уснуть. Я сидела в своей комнате и смотрела какую-то чушь по «Нетфликсу». Около часа ночи у меня возникло чувство, что что-то не так. Я почувствовала, что не надо было оставлять флэшку в конюшне. Мне все еще хотелось наказать Кейдена, но это были отношения Зоуи. Я понимала, что она очень разозлится, когда узнает, что я наделала.

Я все равно не могла уснуть, поэтому выбралась из дома. Я взяла машину родителей и поехала к Уиндермеру. Я могла бы пойти пешком, но, как я уже сказала, у меня было тревожное предчувствие. Я хотела побыстрее оказаться там…

Астер нервно вздыхает и смотрит на мать. Женщина кивает дочери, молчаливо разрешая ей говорить дальше.

— Когда я приехала в Уиндермер, — продолжает Астер, — я поняла, что что-то не так. Дверь конюшни была открыта, внутри горел свет. Я бросилась туда, но было уже поздно… — голос Астер срывается, и она закрывает лицо ладонями. — Зоуи лежала на полу, холодная. Она не дышала. Рядом с ней валялась бутылка из-под виски, а флэшки на месте не было, — она поднимает голову и смотрит прямо в камеру. — Зоуи никогда не пьет. Даже не так. Она. Никогда. Не. Пьет. Мне и в голову не могло прийти, что той ночью она пойдет в конюшню!

— Но она пошла, — говорит помощник детектива Мейси. — Что случилось после того, как Зоуи пришла, Астер?

— Не отвечайте на этот вопрос, — встревает адвокат Астер. — Детективы, моя подзащитная никак не может знать, что произошло до того, как она приехала.

— Я задам вопрос иначе, — говорит Мейси и оборачивается к Астер. — Пожалуйста, поставьте себя на место вашей сестры. Как вы думаете, что могло произойти, когда Зоуи пришла в конюшню?

Адвокат поднимает руку, но Астер все равно начинает говорить.

— Все в порядке. Она пошла туда с тем парнем, Максом, как он и рассказал. Это логично. Ей было больно, нужно было как-то отвлечься. Но потом, должно быть, она увидела флэшку. Она была черная в такой крупный желтый горошек — трудно не узнать. Скорее всего, она сразу поняла, что это ее флэшка. Возможно, она решила, что Кейден нашел это в ее комнате и отнес в свой тайник на хранение.

— Когда ты нашла Зоуи, от нее пахло алкоголем? — спрашивает детектив Холлоуэй.

Астер кивает.

— Пожалуйста, Астер, отвечай словами для записи.

— А… Конечно. Да, пахло. Рядом с ней валялась пустая бутылка из-под виски, — она снова смотрит на родителей; Джордж уставился на носки собственных ботинок, а Джоан спешно утирает слезы, потом берет Астер за руку. — Наверное, я не знаю, у нее было алкогольное отравление или передозировка лекарств, которые она принимала от повышенной тревожности…

Подбородок Астер снова начинает дрожать, по щекам катятся слезы. Детектив Холлоуэй пододвигает к ней коробку с бумажными платками, и она берет сразу несколько. Спустя минуту Астер продолжает:

— Когда я туда приехала, она уже была мертва. Лежала на полу конюшни…

Детектив откашливается и садится поудобнее в кресле:

— Это ты спрятала тело Зоуи, Астер?

Астер кивает, потом говорит «да», прежде чем ее успевают поправить.

— Я была в панике. Моя сестра умерла из-за меня. Я испугалась, что об этом узнают все: родители, друзья, полиция. Я могла думать только о том» что Зоуи умерла и это случилось по моей вине. Люди не должны были узнать, что я натворила.

— Ты же не заставляла свою сестру пить, Астер, — возражает детектив Холлоуэй. — Это было ее решение. Сокрытие тела в штате Нью-Йорк считается преступлением. Ты уверена, что больше ни о чем не хочешь нам сказать? Если ты кого-то защищаешь, мы можем тебе помочь.

Адвокат Астер ерзает на своем месте. Его подзащитная мотает головой.

— Я никого не защищаю, — утверждает она. Холлоуэй и Мейси переглядываются.

— Хорошо, — говорит Холлоуэй. — Расскажи, как ты спрятала ее тело.

— Я открыла ворота изнутри и подъехала на машине к крыльцу дома. Потом я перенесла Зоуи вокруг дома и положила на заднее сиденье. Было тяжело, но у меня получилось. Я даже не подумала вернуться и прибраться в конюшне, но, как я понимаю, Кейден сделал это за меня. Я только чувствовала, что должна увезти Зоуи подальше от Уиндермера, чтобы никто ее не нашел. Я долго думала: мне нельзя было попадаться.

— Что произошло после того, как ты положила Зоуи на заднее сиденье машины?

Астер снова нервно вздыхает и тянется за свежим платком.

— Не думаю, что у меня был какой-то план, пока я не доехала до причала. Я остановилась на обочине и достала телефон Зоуи. Потом я купила билет на автобус. Я выбрала Эзбери-Парк, потому что решила, что это собьет остальных со следа. Я думала, что будет лучше постараться сделать так, чтобы все решили, что она просто сбежала. Кажется, на какое-то время я даже убедила себя, что так все и было. Что Зоуи добралась до Филадельфии, что она живет новой прекрасной жизнью и смеется над нами…

— Но ты понимала, что это не так, Астер, — говорит детектив.

Астер утирает глаза.

— Это была выдумка, но мне очень хотелось в нее верить. Я постоянно твердила себе об этом, чтобы окончательно не поехать кукушкой.

Мейси трет ладонью затылок и снова начинает раскачивать кресло. Детектив Холлоуэй наклоняется вперед.

— Что было после того, как ты купила билет, Астер?

— После этого я выключила телефон и некоторое время ездила на машине. Я не понимала, что делаю, но нужно было как-то избавиться от ее тела на заднем сиденье. Я оказалась у парка Пэрриш. Ворота были открыты. После наступления темноты там никого не должно быть, но это же был Новый год. Но когда я приехала, в парке уже никого не было. Было, наверное, около трех утра. На берегу, на дальней стороне озера, возле мельницы Арлинг, стояла лодка. Наверное, кто-то из гулявших в парке до этого притащил лодку, а потом бросил ее там. Везде были разбросаны бутылки и банки. В общем, все вверх дном.

Детектив Холлоуэй и помощник детектива Мейси переглядываются. Они понимают, что Астер во многом повезло. Повсюду было множество следов людей и машин, да и к тому же никто и не подумал искать Зоуи в парке Пэрриш. Все кажется совершенно очевидным. Задним умом.

— Расскажи о лодке, — просит детектив.

— Она даже не была привязана, просто наполовину вытащена из воды на берег. Когда я ее увидела, то поняла, что нужно делать. Ну, мне так показалось. Как будто это было единственное решение, единственный способ со всем покончить. Я подъехала на машине прямо к берегу и перенесла тело на дно лодки. Я так боялась, что меня кто-нибудь увидит. Меня просто трясло. Но у меня это как-то получилось. Наверное, из-за адреналина.

— А как ты затопила лодку, Астер?

— Я начала таскать самые большие камни, которые только смогла найти на берегу, и складывать в лодку вокруг нее. Они походили на могильные плиты, — голос Астер становится пустым, как и ее взгляд.

— Ты уверена, что камни были с берега озера Пэрриш? — перебивает ее помощник детектива Мейси.

— Да, с берега, — подтверждает Астер.

Детективы снова переглядываются. Камни, найденные в лодке, действительно были взяты с берега озера. Не из Уиндермера, как утверждала в свое время Анна. От упоминания об этом у детектива Холлоуэй бегут мурашки по коже. Рассказ Анны казался таким убедительным, что никто и не подумал перепроверить. Пока вся версия не развалилась.

— Что было дальше? — спрашивает она.

— Я не знала, насколько тяжелой должна быть лодка, чтобы ее можно было затопить, но у меня закончились большие камни, и тогда я поняла, что надо делать. У нас в багажнике лежала монтировка, и я несколько раз ударила ею о борт лодки, пока в нем не получилась трещина, через которую могла бы затечь вода.

Рядом Джордж закрывает лицо руками. Джоан крепко держит дочь за руку, но смотрит в одну точку где-то на потолке участка.

— На берегу рядом с лодкой валялся брезент, — продолжает Астер. — Должно быть, им была укрыта лодка, и тот, кто притащил ее на озеро, просто снял его и бросил на берегу. В общем, я постаралась понадежнее укрыть дно лодки брезентом. Потом я запустила двигатель, поставила его на первую передачу и оттолкнула лодку от берега.

Сначала мне показалось, что лодка не утонет. Она была уже довольно далеко от берега. У меня сердце так колотилось, что я подумала, что оно вот-вот лопнет. Но потом, наверное, в трещину пошла вода, потом еще, и лодка резко ушла на дно.

На мгновение в комнате повисла тишина. Даже помощник детектива Мейси перестал кататься в кресле по линолеуму.

— Ты хочешь сказать нам еще что-нибудь, Астер? — спрашивает детектив Холлоуэй.

— Я знаю, что не следовало брать флэшку из комнаты Зоуи и оставлять ее в конюшне, но я никак не могла подумать, что Зоуи ее найдет или что она в ту ночь будет пить. Я не желала смерти Зоуи. Я хотела, чтобы Кейден сознался, извинился перед ней. Я все делала ради Зоуи. Все остальное — это просто паника. Я никогда себе этого не прощу.

33. Октябрь

— Ты должна мне рассказать.

Я меньше двух суток как вернулась домой. Мама взяла отпуск на пару дней, чтобы побыть со мной. Большую часть расходов на адвокатов покрыл сбор средств, который был организован ею в сети, но она не может позволить себе оставаться дома надолго, чтобы нянчиться со мной. Впрочем, пока все хорошо. Я еще не готова выходить из дома под любопытные взгляды соседей.

Но сейчас поздно, и мама сидит дома, смотрит какой-то сериал, а Кейли — здесь, рядом со мной, возле пожарного выхода. На улице холодно, но не слишком. Мама приготовила нам горячий шоколад — удивительно материнский поступок, — и даже странно потягивать из термоса сладкий молочный напиток вместо привычной водки с соком. Странно, но приятно.

Кейли вздыхает и откидывается головой на кирпичную стену.

— Я хотела, — говорит она после минутного молчания. — Я пыталась убедить тебя приехать домой, чтобы поговорить. Но ты вместо этого поперлась к копам.

— Знаю.

— Ты должна понять — ты ничего не помнила. Несколько месяцев ты не помнила совсем ничего. Мы — Иен, Майк и я — думали, что это и к лучшему. Чтобы ты просто забыла.

— Но потом началось. Я начала вспоминать.

— И у тебя в голове все перепуталось.

— Так просвети меня, Кей. Расскажи, что произошло в новогоднюю ночь.

Кейли делает долгий неторопливый глоток из термоса. Потом закрывает глаза и начинает говорить. Я тоже закрываю глаза, и передо мной проплывает та ночь, словно один из фильмов Кейдена на экране в Уиндермере.

Новогодняя ночь. Мы в квартире Старр, и у меня слипаются глаза. Я слишком сильно и слишком рано напилась. На мне нарядное платье, я лежу, свернувшись калачиком, на потертом синем диване. Кейли сидит передо мной на корточках и пытается запихнуть мои ноги в неуклюжие зимние ботинки. Я сама настояла на том, чтобы пойти в них, чтобы не угробить туфли в снегу, который сегодня замерзнет тонкой корочкой на тротуарах, прежде чем утром кто-нибудь пройдется по ним лопатами и солью.

— Давай, Анна! — говорит она с раздражением в голосе. — Пора гулять.

Я в ответ только мычу.

— Все собираются на пляж. Давай, подруга. У тебя откроется второе дыхание.

Она оставляет попытки натянуть на меня ботинки и садится рядом на диван, потом убирает с моего лица как обычно спутанные волосы и откидывает их за плечо.

— Вы идете?

Это голос Майка. Я моргаю раз, другой, пытаюсь посмотреть на него. Взгляд не фокусируется. Я вижу только размытые контуры рук и подбородка. Кейли начинает смеяться.

— Да, мы идем, — говорит она. — Давай, Анна, надо вставать!

Через пятнадцать минут мы уже на пляже на Кони-Айленде, толпимся на узкой полоске песка между мутной серой водой и скрипучими досками набережной. За нашими спинами, за дорожкой — луна-парк. Аттракционы закрыты и неподвижны. Стоит мороз. На часах где-то около десяти. Для танцев еще слишком рано, а сидеть дома и чего-то ждать уже поздно. Иен прикладывается к бутылке с дешевым виски, потом передает ее Кейли.

Холод не дает мне уснуть, но я еле держусь. Заставляю себя оглядеться. Мы сегодня здесь не одни. В нескольких метрах дальше по пляжу, достаточно далеко, чтобы в свете фонарей вдоль набережной они казались детьми, кучка парней использует старую детскую площадку на песке вместо спортзала, подтягиваясь на турниках и отжимаясь от металлического рельса, врытого в землю. Некоторые лавочки на набережной еще открыты, и люди, несмотря на мороз, лакомятся мороженым. Для купания сейчас не сезон, но пляж не закрыт, если не считать того участка, где мы разбили лагерь. Наша часть пляжа огорожена редкими красными флажками, которые бьются и хлопают на ветру, силясь отпугнуть людей от деревянного причала, костлявым пальцем выдававшегося в океан. Мы не должны быть здесь… Но кому какое дело? Глубокая тень укрывает нас в ночи от пристальных взглядов полицейских и пьянчуг.

— А я пойду искупаюсь! — заявляет Старр; в лунном свете белеют только ее руки и лицо.

Майк фыркает:

— Ты спятила!

— Гляди! — говорит Старр и направляется к причалу.

Но мы на нее не смотрим. У Майка звонит телефон, и он поднимает палец, прося секунду тишины, а потом направляется в сторону детской площадки. Кейли расправляет взятое с собой одеяло, накидывает его на плечи, и они с Иеном плюхаются на песок, обнимаясь и целуясь. Я оставляю их миловаться. На набережной, опершись на перила, стоит паренек из местных. Я его знаю — мы с ним раньше встречались. Его волосы то падают на глаза, то снова открывают лицо, напоминая мне, что он очень даже симпатичный. Кажется, как-то раз прошлой осенью я у него ночевала. Помню, он был очень даже мил. Я бреду по песку в сторону набережной.

— Я тебя знаю!

Он смотрит на меня сверху вниз. Вряд ли он помнит, как меня зовут. Но его имя тоже не осталось у меня в голове, так что мы на равных. Он приседает на корточки, и наши лица оказываются на одном уровне по разные стороны ограждения. Он протягивает мне половину косяка, и я принимаю. С минуту мы молча курим, передавая косяк друг другу. Я называю ему клуб, куда мы потом собираемся, и он вбивает его в свой телефон.

— Может, увидимся там, — говорит он, и я улыбаюсь в ответ, но чувствую напряжение.

— Где Старр? — долетает до меня голос Кейли сквозь разреженный ночной воздух.

Она одновременно и близко, и далеко. Со мной что-то не так. Мне кажется, будто я парю над океаном и в то же время закопана глубоко в песок. Я с трудом шевелю пальцами и не могу понять, до чего я дотрагиваюсь. На ощупь мягкое, но зернистое и немного влажное.

— Анна, проснись. Пора идти. Нужно еще найти Старр, — Кейли трясет меня за плечо, и ее голос бьет по ушам, словно она кричит в мегафон.

— Не так громко… — бормочу я.

Я с трудом продираю глаза и жду, пока они сфокусируются. Я лежу на одеяле Кейли, растянувшись на животе. На секунду оно кажется мне ковром-самолетом, на котором мы парим высоко в облаках.

Я пытаюсь сосредоточиться. В том косяке, похоже, было еще что-то кроме травки.

Я приподнимаюсь на локтях. Кейли рядом нет. Оглядываюсь и вижу, как она бежит по причалу.

— Старр! — кричит она. — Черт! Ребята!!!

Я с трудом сажусь, потом встаю на колени. Кто-то помогает мне подняться на ноги. Иен. Его глаза, кажется, вот-вот просверлят во мне дыру.

— Анна, ты как? Похоже, ты в кетаминовой дыре.

— Да?.. — бормочу я.

Кетамин. Наверное, вот что было добавлено в косяк у этого симпатяги.

С причала над песком разносится голос Кейли:

— Вот ее куртка! Ее платье! О боже!

Через минуту Майк уже рядом с ней.

— Успокойся на хрен, Кей!

Я заставляю себя идти. Океан мерцает тусклыми отблесками, напоминающими не то штормовые облака, не то двери машин. Я ковыляю по причалу, Иен идет следом.

Когда мы доходим до конца, зрение окончательно фокусируется. Куртка Старр, ее платье и туфли валяются на досках. Ее огромной сумки нигде не видно. Кейли одной рукой держит возле уха телефон, другой нервно похлопывает себя по бедру.

— Не берет трубку. Черт побери, Старр!

— С ней все в порядке, — убеждает ее Майк. — Она просто нас разыграла.

— С чего ты взял? — спрашивает Иен.

Майк пожимает плечами:

— Ее сумка пропала, верно? Или она пошла плавать с сумкой, или взяла с собой смену одежды. Старр и раньше выкидывала всякие шутки.

Мы все ненадолго замолкаем. Насчет сумки Майк не ошибается. Если только ее кто-нибудь не спер. Но кто-нибудь из нас видел, как она входила в воду? Колени подгибаются, и вот я уже стою на четвереньках на краю причала и смотрю вниз. Вода мутна и непроницаема. Легко поверить Майку. Поверить, что со Старр все хорошо, что она стоит за нашими спинами на набережной и посмеивается. Потому что если он ошибается, то мы все виноваты. Мы все слышали, как она сказала, что собирается в воду, и никто из нас даже не поинтересовался, что с ней. Я пялюсь в воду, пока мне не начинает казаться, что я вижу девичью руку, тянущуюся к поверхности. Я вздрагиваю.

— Старр! — кричу я, и тут же руки Кейли крепко обхватывают мои запястья, и она пытается оттащить меня от края.

Потому что там ничего нет. Только жадная мутная вода, исходящая пеной, словно дикий зверь, терзающий зубами опоры причала…

— В такси ты отключилась, — говорит Кейли.

Ее подбородок дрожит, но голос остается ровным.

— Это было по пути в клуб. Майк настоял, что мы все равно должны поехать, хоть Старр и пропала. Что мы должны вести себя как обычно. Думаю, он нас почти убедил, что это был розыгрыш. А если и нет, то звонок на девять-один-один принесет нам только проблемы. Если она действительно осталась там, спасать ее было уже поздно.

Она делает еще один долгий глоток из термоса.

— Я все равно позвонила из туалета клуба.

Сказала диспетчеру, что видела женщину, отплывавшую от причала. Повесила трубку, не назвав имени, — она поворачивает голову и смотрит мне в глаза. — Даже тогда я уже все понимала. Слишком мало и слишком поздно.

— А где была я? Где, черт побери, была я?!

— Солнышко, да ты и до клуба не доехала. Ты совсем отрубилась в такси, и мне пришлось отправить тебя домой на другом такси.

Я снова закрываю глаза.

В такси пахло индийскими пряностями и старой кожей.

Кажется, я это помню, но я не уверена.

Я откидываю голову на кирпичную стену за нашими спинами. Слова Кейли окружают меня, проникают внутрь, оставляя глубокие раны. Старр. И я позволяю себе вспомнить. Я вспоминаю воду, ветер, хлещущий по щекам. Вспоминаю темноту. Сырой туман, висящий в воздухе. Вспоминаю, как гляжу на воду, в глубине души понимая, что это был не розыгрыш. Что моя подруга где-то там. Тело девушки, укрытое волнами. Вспоминаю чувство вины. Потому что мы даже и не попытались помочь. Мы хотели верить, что Майк сказал правду. Потому что альтернатива была слишком ужасна.

Поэтому я даже ее не рассматривала. Я заглушила правду дешевым виски, и травкой, и бог знает чем еще. Я похоронила ее в глубине сознания на многие месяцы, не признавая ее существования, не пытаясь ее осмыслить, пока не приехала в Херрон-Миллс. Пока не узнала о Зоуи. Пока две истории о девушках, которых поглотили темные воды, не перемешались в моей голове.

Я позволила Майку убедить себя, что Старр на следующей неделе переехала в Орландо. Он сказал, что она нашла там работу в одном из парков развлечений и что приступить нужно было немедленно. И я ему поверила. Зачем ему было бы врать об этом?

И никто ее не искал. Не у всех девушек есть семьи, как у Зоуи. Старр жила отдельно от своих с шестнадцати лет. Из-за нас, из-за наших действий никто даже и не узнал о ее исчезновении.

Старр часто говорила о переезде на юг, где тепло. Я скучала по ней. Я ненавидела ее за то, что она не отвечает.

Хотя при этом была рада, что у нее все так хорошо сложилось.

Кейли протягивает руки и обнимает меня за плечи. Я кладу голову ей на грудь. И начинаю плакать.

34. Октябрь

Кейден опаздывает. Во вторник после школы Мартина ждет в более новой из двух кофеен на Мейн-стрит за столиком возле входа. Она пощелкивает ногтями по кружке — огромной керамической посудине в черно-розовую косую клетку. Симпатичное местечко, но кофе мог бы быть и покрепче.

Она смотрит в телефон, проверяя время. Не так сильно и опаздывает, всего на несколько минут. Она пришла заранее, очень нервничая перед личной встречей с Кейденом. Теперь, раз уж она пришла, ей хочется поскорее со всем покончить.

Прошло пять дней с тех пор, как Мартина и Астер отправились к развалинам конюшни в Уиндермере. Пять дней с тех пор, как их отвезли на допрос в полицейский участок, и Мартину почти сразу же выпустили, когда миссис Толбот отказалась выдвинуть обвинение во вторжении на ее территорию. Впрочем, это мало помогло. Мама с папой все равно, конечно же, были в ярости. Она под домашним арестом до особого распоряжения, и сегодня она здесь только потому, что соврала насчет школьного проекта после занятий. Она снова проверяет телефон. Если Кейден в ближайшее время не появится, ей придется уйти. У нее всего несколько минут.

Вчера были слушания по делу Астер. Она тоже под арестом, но хотя бы дома, а не в исправительном центре. Мартина не смогла связаться с подругой. Она знает, что Астер обвиняют в сокрытии тела сестры, но больше ей почти ничего не известно. Она видела, как полицейский подобрал сережку с пола конюшни. Она знает, что той ночью Астер допрашивали и она вернулась домой только утром с родителями. Что в какой-то момент после того, как они покинули Уиндермер, Астер передумала и решила сознаться.

— Привет! — Мартина поднимает голову и видит Кейдена; он отодвигает стул, разматывает шарф на шее и садится напротив. — Прости, я задержался. Понадобилось больше времени, чем я рассчитывал.

— Ничего страшного, — Мартина робко улыбается Кейдену.

Он приехал только на один вечер. Она понимает, как ей повезло, что он согласился встретиться с ней после того, как закончит давать последние свидетельские показания для Холлоуэй и Мейси.

— Я хотела…

— Я не…

Они начинают говорить одновременно, и Кейден смеется:

— Давай сначала ты, Дженкинс.

Мартина откашливается и делает небольшой глоток кофе.

— Я хочу извиниться. Прошлой зимой я была очень расстроена тем, как шло расследование. Я не извиняюсь за то, что донимала тебя просьбами об интервью, но то, что я наговорила в том эпизоде подкаста, где рассматривала версию о друге, было безответственно. Я думала о тебе как о подозреваемом, не как о человеке.

— Спасибо, — говорит Кейден. — Я это очень ценю.

Мартина выдыхает и откидывается на спинку стула.

— Как все… как все прошло в участке?

— Ты ведь не записываешь, верно? — Кейден с улыбкой чуть наклоняется вперед.

— Честное скаутское! — говорит Мартина. — Подкаст пока отложен. Мне нужно сделать какой-нибудь финальный эпизод, но… Честно говоря, я пока к этому не готова. Все это время я пыталась выяснить правду, добиться справедливости для семьи Зоуи. А потом…

— А потом оказалось, что виновна Астер?

— Да, что-то в этом роде, — она допивает кофе. — Могу я тебя кое о чем спросить?

Кейден кивает.

— Флэшка. Зачем ты оставил ее там, где кто-нибудь мог ее найти?

— Откуда ты?.. — пытается спросить Кейден.

— Ах да… В общем, Анна нашла ее этим летом вместе с открыткой для Зоуи. Перед самым пожаром.

— Ага… — Кейден проводит ладонью по глазам, потом опускает ее на стол. — Ладно. В общем, я нашел флэшку Зоуи в конюшне через несколько дней после того, как та исчезла. Я решил, что Зоуи разозлилась на меня и уехала из города, чтобы наказать. Скрыться на время. Я действительно думал, что к началу семестра она объявится, — он замолкает, глядя на собственные руки. — Когда я в первый раз приехал домой весной, я положил флэшку в стойло и написал открытку. На всякий случай. Я не подумал, что кто-то кроме Зоуи может ее найти. Но, пожалуй, это было не столько извинение для нее, сколько напоминание для меня. Потому что я понимал: если она не вернется домой…

Несколько секунд они оба молчат.

— А Тиана? — спрашивает наконец Мартина.

— Ну, в итоге у нас так и не сложилось. Когда Зоуи исчезла, все стало сложно. И печально. Мы оба чувствовали свою вину.

— Мне очень жаль, — говорит Мартина после минутного молчания.

Кейден пожимает плечами:

— Извинения приняты. Думаю, нам обоим есть о чем жалеть. Просто мне очень жаль, что так и не смог извиниться перед Зоуи.

Мартина смотрит в пустую кружку, по краям которой подсыхает полоска молочной пенки.

— Еще кое-что, — говорит она, наконец подняв глаза. — Когда я буду делать последний эпизод, я хочу включить в него воспоминания о Зоуи от тех людей, кто ближе всего ее знал. Тебе будет интересно в этом поучаствовать?

— Конечно, — улыбается Кейден — Вот такое интервью о Зоуи я дам с радостью.

— Спасибо, — улыбается в ответ Мартина, потом смотрит на телефон. — Мне пора. Я вроде как под арестом за то, что вломилась в твой дом на прошлой неделе.

Кейден смеется:

— А я, пожалуй, задержусь. Выпью кофе. Пока. Дженкинс!

Мартина встает из-за стола, вешает на плечо сумку с учебниками. Потом протягивает руку. Ей кажется, так будет правильно. И Кейден отвечает рукопожатием.

— Увидимся.

35. Октябрь

Вранье началось с самого моего рождения. Теперь, вернувшись домой, я целыми днями выуживаю правду из массива лжи, рассортировывая воспоминания по временам и местам, к которым они относятся. У нас с мамой состоялся разговор, очень долгий разговор, о моем раннем детстве. Теперь, когда я услышала ее рассказ, увидела фотографии, которые она прятала, мне стало проще. Вот это — мое лицо в таком-то году. Вот это происходило там-то. Теперь, когда все вскрылось, я начинаю понимать. Все, что прежде было перепутано, теперь начинает распутываться. Я могу извлечь из памяти воспоминание и изучить его, и другие воспоминания не будут мне мешать, превращая все в безумное варево, сжигавшее мой мозг все лето.

Но я не могу избавиться от снов. По ночам мне снится, что я лежу в «Тропах», свернувшись калачиком на своей койке. Мне снится, что я в Уиндермере в окружении птиц. Мне снится, что я в конюшне, которая горит, и я сгораю вместе с ней.

Уже почти Хэллоуин. В Бей-Ридж некоторые соседи уже по обыкновению вовсю украшают дома и лужайки. Настоящие инсталляции с ведьмами и зомби, убийствами и увечьями. Я не приглядываюсь. Когда мама посылает меня в магазин, в прачечную, в аптеку, я не отрываю глаз от тротуара, по которому ветер разносит хрустящую бурую осеннюю листву. Я дважды оборачиваю шарф вокруг шеи и застегиваю джинсовую куртку, наслаждаясь ледяным воздухом.

Осень. Я на улице.

Учитывая обстоятельства, колледж в Нью-Палце разрешил мне приступить к учебе с весеннего семестра. Чистый лист в моей жизни подождет еще пару месяцев. Но ничего страшного. Я дома, в Бруклине. Я свободна.

Сегодня у меня нет никаких особых планов.

Я просто гуляю, вслушиваясь в хруст листьев под ногами и позволяя знакомым домам, мимо которых я прохожу, навевать воспоминания.

Первым приходит в голову даже не воспоминание — мамин рассказ. Ей следовало рассказать мне это давным-давно. Она сказала, что это была ее тайна, но, думаю, она начинает понимать, что это и моя тайна.

Теперь, когда мы можем наконец об этом говорить, мама рассказала мне, что, едва я появилась на свет, она сразу поняла — я не дочь ее мужа, Джона. Я была плодом маминой периодической летней интрижки с ландшафтным архитектором, обычно спокойным, но иногда подверженным вспышкам страсти, с которым она познакомилась во время одного из летних отпусков в Херрон-Миллс. Потому что мы бывали в Херрон-Миллс — Джон не был таким уж скупым. Просто был не очень хорошим мужем. Большую часть отпуска он проводил не обращая на нее внимания, углубившись в свою работу, и в конце концов она встретила Джорджа Спаноса.

Не было никакого Стоун-Харбора. Только Херрон-Миллс.

Это многое объясняет в поведении моей матери, когда я рассказала о работе няни, и почему она не хотела, чтобы я уезжала. Она очень боялась, что я встречу Джорджа. Или Зоуи, об исчезновении которой она даже и не знала. Что они увидят, что я — одна из них. Потому что мама никогда и никому не рассказывала о моем происхождении — ни Джону, даже когда они развелись, ни Джорджу, ни тем более мне. Послушать ее, так нам и вдвоем было прекрасно. Нам не нужен был ни Джон, ни Джордж, который ко времени развода моих родителей успел воссоединиться со своей женой, Джоан. Я это понимаю. Но все же она могла мне обо всем рассказать. Если бы она это сделала, все могло бы обернуться совсем иначе…

Когда я созналась, когда поклялась маме, что знаю Зоуи и что мы прошлой зимой были вместе в Херрон-Миллс, она мне поверила. Конечно же мы снова нашли друг друга. Теперь я понимаю, почему мама решила, что я говорю правду. По той же причине, по которой это казалось логичным и мне самой. Да, я часто перепивала и отключалась. Да, случалось, что меня привозила домой полиция. В моей истории было ровно столько правды, сколько было нужно, чтобы она казалась правдоподобной.

Выслушав рассказы мамы, теперь я знаю, как все было на самом деле.

Мне — три, Зоуи — пять. Зоуи — моя летняя подружка, на два года старше и бесконечно умнее. Ее папа и моя мама ведут нас есть мороженое в кафе Дженкинсов на Мейн-стрит, пока мой папа работает. Папа всегда работает — на столе в маленьком домике, который мы снимаем, открыт ноутбук, разложены газеты, телефон постоянно возле уха. Папа — деловой человек, а значит, всегда в делах. Я рада, что у мамы есть друг. Рада, что у меня есть Зоуи.

Я заказываю шоколадное мороженое с блестящей крошкой в вафельном рожке, который, по утверждению мистера Дженкинса, не протечет, потому что внизу находится кусочек твердого шоколада. Зоуи заказывает то же, что и всегда: фирменное мороженое, обведенное голубой рамкой на доске, которая служит меню. Шоколад-карамель-попкорн.

— В стаканчике! — настаивает она, хотя в рожке вкуснее.

Зоуи не любит, когда лицо перемазано мороженым, и предпочитает аккуратно есть его пластмассовой ложечкой.

Ее отец смеется, когда мы выходим из кафе на Мейн-стрит. Мое лицо уже измазано в шоколаде, а Зоуи аккуратно вытирает чистые щечки платком.

— Моя маленькая принцесса, — говорит он ей.

В застекленном бассейне за домом Зоуи мы расположились на шезлонгах с мягкими подушками. Уже далеко за полдень, четыре или пять часов — самая жаркая часть дня. На мне ярко-голубой купальник с россыпью белых звездочек. На Зоуи — ее любимый желтый раздельный купальник. Ее отец включил кондиционер на полную мощность, и прохладные струи прорезают сырой и теплый воздух. Он сидит на качелях за нашими спинами вместе с мамой. Они пьют коктейли и смеются.

У нас с Зоуи свои коктейли — розовый лимонад с шипучей водой и льдом. Ее папа называет их «Лимонный шприц». На краю стакана Зоуи лежит маленький желтый зонтик, а у моего стакана есть крышка, поэтому мой зонтик лежит рядом на шезлонге.

В ногах у Зоуи на шезлонге лежит щенок бишон фризе, Красавица. Я была бы не против, если бы Красавица подошла и ко мне, но ее тянет к Зоуи словно магнитом, и она не отходит ни на шаг. У Зоуи всегда получается находить общий язык с животными. Даже белки не разбегаются, когда она выходит во двор, чтобы насыпать им семечек вдоль садовой ограды.

— А где твоя мама? — спрашиваю я, и Зоуи делает большой глоток.

— Она работает в городе, — наконец отвечает она. — Папа говорит, что у нее очень важная работа, поэтому пока ей приходится жить там вместе с моей младшей сестрой. В конце дета я поеду к ним в гости, а папа останется здесь. Они решили пока «взять паузу», — она рисует кавычки пальцами в воздухе.

— У моего папы тоже важная работа, — говорю я. — Он очень занят. Поэтому никогда не гуляет с нами.

Зоуи торжественно кивает, а я задумываюсь: вдруг мои родители тоже решат «взять паузу»? Но они оба живут в городе. Куда тогда поедет папа?

Вдруг небо темнеет, и над стеклянным потолком пролетает длинный огненный хлыст молнии. Глаза еще не успевают отойти от вспышки, как грохочет близкий раскат грома, и Зоуи начинает кричать. Я смотрю вверх, завороженно наблюдая, как по стеклу начинают стучать капли.

— Все хорошо, — говорю я Зоуи, но она уже свернулась в шар, а ее лимонад растекается лужицей под нашими шезлонгами. Мистер Спанос подхватывает ее и уносит в дом, обещая, что гроза не причинит ей вреда, что они вместе переждут ее в чулане в холле.

Мама садится рядом со мной на опустевший шезлонг Зоуи и берет меня за руку.

— С тобой все хорошо, радость моя? — спрашивает она, и я киваю в ответ.

— Почему Зоуи боится грозы? Она ведь не может навредить нам здесь.

Мама пожимает плечами:

— Многие дети боятся грома и молнии. Я рада, что ты не боишься. Надеюсь, у Зоуи это скоро пройдет.

Я стою на балконе Уиндермера. Кончается день, кончается лето — последнее лето, которое мои родители проведут в отпуске в Херрон-Миллс. День солнечный и ясный и, к счастью, не слишком жаркий. Толботы устраивают один из своих классических приемов по поводу последних летних дней. Мама пьет розовое вино и болтает с женами друзей Джорджа. Папа внизу, за домом, расхаживает из стороны в сторону подальше от шума вдоль конюшни и загона, чтобы без помех совершить очередной деловой звонок. Если мама и Джордж и ведут себя слишком откровенно, флиртуя и болтая между собой, то мой отец не может этого заметить, потому что его нет рядом.

Я играю с Зоуи и Кейденом в юго-восточном углу балкона. Кейден — наша публика, хотя и не очень благодарная. Ему пять, как и Зоуи, и он легко отвлекается. Они вместе ходят в школу, но сегодня будет первый — и последний — раз, когда мы увидимся с Кейденом. Я имею в виду, на ближайшие четырнадцать лет. Мы с Зоуи стоим спиной к перилам балкона и рассказываем часть стихотворения, которому она меня научила, пока Кейден играет с галстуком-бабочкой.

Я запинаюсь на незнакомых словах, но Зоуи помнит их наизусть. Она узнала эти стихи из какого-то фильма под названием «Энн из Зеленых Крыш», который мама обещает взять напрокат, когда мы вернемся домой. Она говорит, что я еще слишком мала для него, но мне все равно. Если он нравится Зоуи, то и мне понравится.

Стоит нам закончить ту часть стиха, которую я выучила, Кейден срывается с места и исчезает в доме, оставляя нас с Зоуи снова вдвоем.

Она берет меня за руки, и мы кружимся на балконе с переплетенными руками, весело смеясь. Смех Зоуи напоминает переливающийся в летнем воздухе лучик солнца. На мне белое платье с желтым поясом, потому что Зоуи говорит, что желтый — самый красивый цвет после золотистого. Зоуи одета как балерина — блестящая золотом верхняя часть платья пришита к кремовой тюлевой юбке. В наших черных волосах — одинаковые розовые заколки. Мы кружим и кружим, и солнечный свет пляшет на нашей коже словно снежинки, пробиваясь сквозь высокие кроны кленов и дубов.

Пара сильных рук подхватывает меня за талию, и вот уже Зоуи сидит на балконе, а я взлетаю все выше и выше в небо. Руки свешивают меня за перила балкона, и я начинаю хныкать, глядя, как внизу качается земля.

— Скажи мне, кто ее отец, Глория!

— Что ты делаешь?! — мамин голос — громкий шепот, смесь паники и жгучего желания не привлекать внимания гостей.

Земля снова раскачивается, расплывается перед глазами.

— Мы просто играем, — шепот над ухом, от отца Зоуи пахнет виски. — Не бойся, Анна.

— Джордж, поставь ее. Сейчас же! — слезы, собравшиеся в маминых глазах, катятся по щекам.

Внизу трава то приближается ко мне, то снова отступает. Я начинаю хныкать еще сильнее.

— Просто скажи мне правду, Глория. Ведь это я — ее отец, верно?

Его руки скользкие от летнего пьяного пота. Мое платье начинает в них скользить. Я плотно закрываю глаза и тихо молюсь, чтобы он поставил меня на ноги. Чтобы все поскорее закончилось. Потом его руки снова соскальзывают, и на секунду я начинаю падать. В глазах все расплывается, и я начинаю падать вперед желто-белым огоньком.

Потом его руки сжимаются на моих, и я вишу. Я снова закрываю глаза, и он поднимает меня обратно на балкон, в безопасность, под всхлипы мамы.

После того лета мы больше не возвращаемся в Уиндермер. Не возвращаемся в Херрон-Миллс.

Мама решает попробовать наладить отношения с отцом, но через два года он уезжает искать лучшей жизни. Искать кого-нибудь получше нас. В Лос-Анджелес, как теперь говорит мама. Мы переезжаем в маленькую квартирку в Бей-Ридж. Мама находит работу, потом вторую. Я забываю Зоуи. Почти забываю. Я почти забываю Херрон-Миллс. Пока спустя четырнадцать лет мне не подворачивается чудная работенка в семье Беллами, и обрывочные воспоминания раннего детства начинают мелькать перед глазами, будто смутные тени в конце долгого летнего дня.

Теперь я живу сегодняшним днем. Мамины рассказы и фотографии позволяют мне четче видеть собственные воспоминания. Я сворачиваю за угол на Восемьдесят вторую, прохожу мимо рынка с фруктами, дома с фиолетовым навесом. Кейли нашла квартиру в Куинсе и живет там с Иеном. Пока у них все в порядке и она занята учебой в колледже, что просто отлично.

О Старр никто ничего не слышал. Мы снова погрузились в виноватое молчание. Возможно, она инсценировала свою смерть; возможно, она живет прекрасной новой жизнью. Я поискала в интернете. Люди поступают так чаще, чем можно было бы подумать. Мне нужно поверить, что это возможно, хотя в глубине души я знаю правду.

С Мартиной мы переписываемся каждый день. Она собирается приехать к нам в Бей-Ридж на выходные, как только родители ей разрешат. Надеюсь, к январю, когда я перееду в Нью-Палц, появится новый популярный подкаст, новое громкое дело, которое оттеснит имя Анны Чиккони далеко-далеко на задний план.

По ночам, когда я лежу в постели и стараюсь не уснуть, чтобы оттянуть приход неизбежных снов, я думаю о Зоуи и Астер. О моих сестрах. О том коротком времени, которое я провела с ними обеими. Теперь, когда я знаю, кем она была для меня, я еще больше хочу вернуть Зоуи. Она была больше чем просто летней подругой, хотя я этого и не понимала. Тайны наших родителей, словно река, разделили нас, оставили нас на противоположных берегах, отдалили нас друг от друга.

Астер была совсем маленькой, когда у наших родителей случился роман. Если я и встречалась с ней в детстве, то не помню этого. Иногда я вспоминаю о ней, и перед глазами все белеет от злости. За то, что из-за нее я провела два месяца в «Тропах». За то, что она наверняка надеялась, что моего признания будет достаточно и настоящие события останутся навсегда похороненными в ее сердце. Но потом я напоминаю себе, что в конце концов она поступила правильно.

Ей повезло. До суда она будет жить дома. Я рада, что ее не отправили за решетку, как меня, но я знаю, что все может быть не так и просто. Мне хочется повидать ее, но я пока не готова. Когда-нибудь буду.

В конце концов, она осталась моей единственной сестрой.

36. Октябрь

У меня есть тайна. Это не какая-то грязная, мелочная или жеманная фразочка. Она разъедает, отравляет, жжет меня изнутри.

Я убила Зоуи.

И это была ужасная, ужасная ошибка.

Все началось в прошлом году, когда маме сделали операцию на плече. После операции врачи прописали ей обезболивающее — «Демерол», которое она приняла всего однажды, чтобы выдержать званый ужин, который она устраивала для своего журнала. Мама в своем обычном духе отказалась отменять его, хотя только что вышла из больницы и папа просил ее отдохнуть.

Тем вечером мама пила. Сначала шампанское, потом очень много красного вина. Я видела, как она нетвердой походкой прошла в туалет, и даже звук воды из открытого крана не мог заглушить, как ее тошнило над унитазом. После этого мама задвинула «Демерол» в дальний угол аптечки и перешла на «Адвил».

Я не хотела никого убить, и в этом могу поклясться перед Богом. Как я и сказала детективам, я хотела наказать Кейдена за то, что он разбил сердце моей сестры.

Но кое о чем я умолчала. Когда в тот день я Прингла в конюшню, там стояла открытая бутылка виски, наполненная чуть меньше чем на четверть. Сначала я добавила «Демерола» совсем чуть-чуть. Это была мутноватая, пахнущая бананами жидкость. Я начала с нескольких капель, но потом вылила весь флакон. Мне подумалось, что Кейден вернется из города, найдет флэшку и решит, что ему нужно выпить. Это был идеальный план. Он нальет себе стакан виски, и его стошнит. Идеальная месть.

Но все вышло совсем не так.

Когда я рассказала полиции о дурных предчувствиях в тот вечер, это была правда. Но я чувствовала себя виноватой не только из-за флэшки. Я знала, что зашла слишком далеко. Я налила слишком много «Демерола».

Конечно, я опоздала. Когда я приехала, она уже осушила всю бутылку до дна. «Демерол», виски и лекарства, которые она принимала от астрапофо-бии и тревожности… Убойное сочетание.

Прости меня, Зоуи! Пожалуйста, прости!

Когда ее тело обнаружили, следов «Демерола» было уже не найти. Но я-то знаю: я убила свою сестру. Это была ошибка, худшая из всех возможных, но они никогда не признали бы ее смерть случайной, если бы я рассказала всю правду.

Но правда все же всплыла на поверхность. Во всяком случае, одна из ее версий. Еще одна трагедия, щекочущая любопытство и заставляющая задуматься. Но некоторые тайны — мои тайны — Уиндермер будет хранить вечно, погребенные под пеплом, словно пролитая кровь.