Убийства в Бэджерс-Дрифт

Глава 1

Пока они выезжали из города по тихим бесцветным улочкам, а потом пересекали сельскую местность, Барнеби продолжал раздумывать о деле, которое, несмотря на прочие смерти, привык называть делом Симпсон. Он пришел к выводам, которые вроде бы должны были быть верными, и головоломка сложилась вся, за исключением одного маленького кусочка. Он припомнил ту сцену, что не давала ему покоя. Она вставала у него перед глазами очень живо, практически слово в слово. Проблема заключалась в том, что этот маленький кусочек превращал его выводы в полную чушь. Но он никак не мог игнорировать эту сцену или сделать вид, что ее не было вовсе. Значит, каким-то образом ее все-таки требовалось подогнать к общей картине.

К тому моменту, как они въехали в Танбридж-Уэллс, Трой несколько расслабился. «Он и вправду хорошо водит», — подумал Барнеби. Несмотря на периодические замечания, которые он делал сержанту за его стиль вождения, он признавал его водительское мастерство и способность чувствовать дорогу. И сейчас он, в общем-то с удовольствием, наблюдал, как тот то и дело бросает взгляд то в зеркало заднего вида, то смотрит на дорогу через лобовое стекло, то…

— Так вот же оно!

— Сэр? — Взгляд Троя на долю секунды скользнул вбок, на шефа. Барнеби не ответил. Трой, которого ни китайская дыхательная гимнастика, ни собственные умозаключения так ни к чему и не привели, не стал настаивать. Он твердо решил не доставлять удовольствия старому черту и не реагировать на его восклицания широко раскрытыми глазами и возбужденными вопросами. Несомненно, тот и сам все расскажет, когда сочтет, что время пришло. А до тех пор, думал Трой, пусть тушит свои гениальные дедуктивные способности в собственном соку.

— Мы едем прямо в Каустон?

— Нет, — ответил Барнеби. — Я с половины шестого на ногах и умираю с голоду. Давай остановимся в Рединге и поедим. Торопиться теперь некуда.

Потом он очень долго вспоминал эти слова. Но откуда ему тогда было знать, что в городке, из которого они лишь недавно уехали, пожилая дама подняла телефонную трубку и набрала номер в Бэджерс-Дрифт.

Шатер был размером с военный аэростат. Он надувался и хлопал на ветру, пока полдюжины рабочих сражались с колышками и молотками, пытаясь прикрепить его к месту. Две дюжины ящиков с шампанским и двенадцать столов громоздились рядом, вместе с горой садовых стульев. Под навесами аристократически-зеленый газон, утоптанный тяжелыми башмаками, испускал уютный запах освежающего чая, сладкого свежего сена и теплого хлеба.

В последний раз спускаясь по садовой лесенке, Барнеби увидел Генри Трейса, раскатывающего в своей коляске между оформителями и доставщиками продуктов, кивая, улыбаясь, указывая и путаясь под ногами. Даже с расстояния его счастье казалось осязаемым. Барнеби огляделся в поисках Кэтрин Лэйси.

— О, господин инспектор, — Генри подъезжал к нему, аккуратно лавируя между людьми и садовой мебелью. — Рад вас видеть. Вы пришли пожелать нам счастья? — Но когда он увидел выражение лица инспектора, его улыбка исчезла. Он остановился на небольшом расстоянии, как будто оно могло ослабить воздействие того, с чем пришел Барнеби.

— Прошу меня извинить, мистер Трейс, но боюсь, у меня не очень радостные новости.

— Вы о Филлис? Я уже знаю… мне позвонили. Увы, должно быть, это выглядит несколько бесчувственным, но все уже настолько подготовлено… — он махнул рукой в сторону лужайки, — … и я подумал… — Его голос дрогнул. Возникла длинная пауза; он смотрел на двоих полицейских и в глазах у него постепенно появлялся ужас.

Барнеби заговорил осторожно, негромко, зная, что никак не сможет заставить страшные слова прозвучать хоть немного легче. Трой, который всегда ждал того дня, когда сможет увидеть унижение представителя высшего сословия, теперь обнаружил, что отводит глаза от фигуры, безнадежно съежившейся в кресле-каталке.

— Вы не подскажете мне, где может быть мисс Лэйси? — Барнеби подождал, повторил вопрос и подождал снова. Он уже собирался задать Трейсу вопрос в третий раз, но тот наконец ответил:

— Она пошла к коттеджу… — Голос его невозможно было узнать. — Кто-то позвонил…

— Что?! Она не сказала кто?

— Нет. Это я поднял трубку… звонила какая-то женщина… мне показалось, она чем-то очень расстроена. У нее голос был, как у древней старухи.

— Господи Иисусе! — Уже произнося это, Барнеби сорвался с места. Трой бросился за ним. — Черт с ней, с машиной… через рощу быстрее.

Они промчались через сад «Транкиллады», мимо опешившего констебля и сквозь ограду выскочили к роще. Барнеби ломился через орешник, торопясь изо всех сил и яростно отбрасывая все, попадающееся ему на пути. Трой слышал, как он бормотал себе под нос на бегу:

— Чертов идиот… чертов старый идиот. — И, не понимая, кого или что Барнеби имеет в виду, чувствовал, что его тоже полностью захватила необходимость, заставлявшая другого мужчину сломя голову куда-то лететь.

Оставшийся в саду Генри Трейс осел в своем кресле. Вокруг него продолжалась суета. Кто-то носил мимо него ящики с вином и груды салфеток. Симпатичная девушка в розовом привязывала к гирлянде над входом в дом белые гвоздики. Она что-то напевала. Генри закрыл глаза и обхватил себя за плечи в новом приступе боли. Она приближалась незаметно, но мгновенно завладевала всем его существом, разрывая его на части.

— Простите, сэр?.. — Пауза. — Сэр?

— Что?

— Я хотела заняться гипсофилой. Мне кажется, ее лучше прикрепить к перилам, а немного набросать на ступени?..

Он взглянул на нее, потом на шатер, уже установленный и убранный лентами. Люди вокруг торопились, перекликаясь друг с другом. Гору стульев разобрали и перенесли под навес. Он должен был сделать что-то, дабы остановить это все. Несмотря на то что он продолжал молиться о том, чтобы это оказалось ошибкой, на самом деле он знал, что никакой ошибки нет. Все, что сказал ему Барнеби, выглядело правдой. Наверняка так оно и было. Но что ему сейчас сказать этой девочке? Он взглянул в ее доброе улыбающееся личико.

— Конечно, — проговорил он, разворачивая кресло, чтобы заехать в дом. — Конечно, рассыпьте по ступенькам. Будет очень красиво.

Глава 2

— Ты на кухню, — прокричал Барнеби. — А я — наверх.

Все три спальни были пусты и выглядели точно так же, как раньше: одинокая кровать по-прежнему нетронута и аккуратно заправлена, широкая двуспальная — в полном беспорядке. Барнеби проверил шкаф и только успел выволочь в коридор большой чемодан и начать открывать его, как услышал крик Троя. Он скатился по лестнице и обнаружил своего сержанта стоящим перед мольбертом в студии. Вид у него был совершенно одуревший.

— Но… — повернулся он к Барнеби, хватая ртом воздух. — Кто это?

Барнеби посмотрел на холсты. За край мольберта был заткнут конверт, подписанный: «Тем, кого это касается». Он схватил конверт и быстро вышел из комнаты. Трой, покрасневший как рак, вышел следом.

В прихожей Барнеби отчаянно разорвал конверт и быстро проглядел листки. Потом бросился на кухню. По всему столу было разбросано нечто, очень похожее на петрушку, а в воздухе висел резкий мускусный запах. Похожий на мышиный.

Трой остановился, в нерешительности глядя на шефа. Тот выглядел совершенно убитым. Он сел и покачал головой, как будто хотел прогнать мучительные мысли или докучливое насекомое. Потом он поднялся и огляделся, словно только что проснулся. Сунув письмо в карман, он поспешил прочь из дома. Своему спутнику он так и не сказал ни слова. Трою казалось, что Барнеби вообще забыл о его существовании. Тем не менее он последовал за ним вокруг дома и в лес. Барнеби сразу же углубился в самую чащу; Трой, все еще ощущавший на себе воздействие картины, старался не отставать, то и дело запинаясь о сучки и корни.

Барнеби вертелся и крутился, поворачивал, возвращался по своим следам и поворачивал опять. Наматывая круги по лесу, он мог думать только об одном: слишком поздно, слишком поздно, а неумолимые секунды утекали сквозь пальцы как серебристый песок. Перед глазами у него мелькали образы: телеэкран с цифрами в уголке, ведущими отчет долей секунды быстрее, чем способен уловить глаз; ряд вычислительных машин и гнусавый механический голос, проговаривающий: пять, четыре, три, два, один, ноль; песочные часы с последними песчинками, еще остающимися в верхней половине. И поверх всего этого они с Троем, расслабляющиеся в «Медном чайнике». Закуска, основное блюдо. Сыр, печенье, пудинг… Кофе. Налить еще, сэр? Конечно, почему нет. Мы никуда не спешим. В нашем распоряжении теперь все земное время.

Где же это чертово место? Он попытался воскресить в памяти какие-нибудь особые приметы. Ориентиры на местности. Но не мог вспомнить ничего, кроме проклятой орхидеи-призрака, с которой все и началось, и палки с красной ленточкой, которую наверняка много дней назад выдернули. Ничего, что могло бы ему сейчас помочь.

Вот дьявол, эти мясистые грибные зонтики на толстом древесном стволе он точно уже видел. Так выходит, он носится по лесу кругами. Барнеби остановился, едва заметив краем глаза Троя, шумно затормозившего рядом. Только теперь он осознал, что сердце терзает мучительная боль. Что куртка почернела от пота и вся изодрана, точно так же, как и кожа на лице, колючими плетями ежевики. Что он хватает ртом воздух, словно утопающий. Он немного постоял не шевелясь, пытаясь заставить себя успокоиться и поразмыслить трезво.

И тогда он увидел чемерицу и понял, почему грибные зонтики выглядят знакомыми. В нескольких футах от него был тот самый экран из переплетающихся веток. Он прошел вдоль него, почти неслышно ступая по толстой лесной подстилке, и вышел на край поляны.

Она расстилалась перед ним — довольно большой кусок земли был вытоптан, колокольчики и папоротники смяты и поломаны. Кэтрин Лэйси лежала в объятиях своего любовника. Они прижимались друг к другу, словно дети, потерявшиеся в дикой чаще. Рядом с его безжизненной рукой валялся одинокий стакан. На ней было свадебное платье — водопад тугих атласных складок, и фата, прикрепленная к венку из диких цветов. Тонкая ткань фаты, богато расшитая жемчугом и стразами, струилась, словно пытаясь раствориться в лесном сумраке. Поразительная красота Кэтрин не померкла даже после ее смерти. Пока Барнеби, лишившись дара речи, стоял над ними, с ветки слетел большой лист и опустился ей на лицо, ярко выделяясь на восковой коже и закрывая от света ее потухшие глаза.

Глава 3

— Как любезно с вашей стороны было зайти ко мне, господин инспектор.

Барнеби удобно устроился в гобеленовом кресле рядом с большим куском сливового пирога и бокалом коктейля.

— Ну что вы, мисс Беллрингер. Если бы не вы, как вы справедливо заметили еще в самом начале, вообще не было бы никакого дела.

— Знаете, я всегда подозревала эту девицу Лэйси.

— Да, — кивнул Барнеби. — Нередко возникает желание отбросить наиболее очевидный вариант. Но он часто оказывается верным.

— А когда вы поняли, что она работала не в одиночку…

— Совершенно верно. Тогда мне стало понятно, как были осуществлены все три убийства.

— Мне так жаль Филлис Каделл. Ужасная вышла история. Но я все-таки не совсем поняла, как это все получилось. Почему она призналась в том, чего не совершала?

— Это сложная история. — Барнеби отхлебнул из бокала. — И чтобы все вам объяснить, придется вернуться на несколько лет в прошлое. Точнее сказать, в детство Лэйси. Помните миссис Шарп?

— Няню? Помню конечно. Бедняжка. Они уж заставили ее поплясать.

— То же самое говорила мне и миссис Рейнберд. Очевидно, в детстве они были не разлей вода, все время что-то подстраивали, замышляли, защищали и покрывали друг друга, но потом, когда повзрослели, все изменилось. Начали постоянно ссориться, и это дошло до такой стадии, что, когда они выросли достаточно, чтобы самостоятельно заботиться о себе, старушка Шарп переехала в тихое местечко у моря. Я принял эту историю за чистую монету просто потому, что у меня не было причин в ней сомневаться. Тем более что поведение обоих Лэйси вполне ее подтверждало. Я сам стал случайным свидетелем отвратительной ссоры между ними. Но беседа с мисс Шарп представила мне все в совершенно ином свете.

Он откусил кусок восхитительного пирога, плотного и черного от фруктов, и хлебнул еще коктейля. И мысленно вернулся на жесткий диванчик, где сидел под взглядами целого созвездия улыбающихся с фотокарточек Лэйси. Миссис Лэйси в детстве и в девичестве, свадебные фото, крестины детей. Подрастающие дети, такие похожие, все время вместе.

— Из них двоих она была сильнее, — говорила миссис Шарп. — В отца пошла.

— Как я понял, это был непростой человек.

— Он был мерзавцем! — Тонкое личико миссис Шарп вспыхнуло. — Я не поддаюсь на все эти современные разговоры о том, что делает людей плохими. Я знаю, что есть люди, которые от рождения порочны, и он являлся как раз таким. Он разбил сердце моей бедной девочке, а потом довел ее до могилы. Она была такая милая… такая нежная. А другие женщины… Ходили слухи, что он познакомился с той ушлой дамочкой, с которой потом сбежал за границу, уже после смерти Мэделайн. Ну а я в это никогда не верила и не поверю. Он уже давно завел с ней интрижку, вот что я вам скажу.

— Значит, мальчик пошел в мать?

— Он боготворил ее. Мне так его жаль. Он хотел быть отважным… пытался защищать ее, но куда уж ему было тягаться с отцом. Джеральд был очень жестокий… как-то раз он швырнул в Мэделайн утюг, а Майкл бросился между ними, и утюг попал прямо ему в лицо. Так он и получил эту отметину.

Барнеби покачал головой.

— Я не знал об этом.

— Но Кэтрин была точь-в-точь как папочка. А он все равно — смылся, ни на секунду не задумавшись о ней. На более слабого человека это бы подействовало угнетающе, уничтожило бы, может быть, но она… она… в данном случае яблочко действительно не укатилось далеко от яблоньки. Хотя со стороны не казалось, что она так уж сильно на него похожа. Он любил выставлять все напоказ… а она больше хранила все в себе. Однако в душе они были похожи как две капли воды. Бешеный характер и железная воля. А когда он уехал, она перенесла все свое внимание на Майкла. А он, бедный парнишка, после смерти матери отчаянно цеплялся за сестру. Ни за что бы вы не подумали, что из них двоих он старший. Она стала для него всем — матерью, отцом, сестрой… Иногда я просто не понимала, что я там вообще делаю, но просто нужно было, чтобы кто-то находился с ними, пока они не вырастут.

Майкл начал рисовать, когда ему было лет четырнадцать. Я имею в виду всерьез. Он всегда успевал в школе по творческим предметам, и учителя настаивали, чтобы он продолжил учебу в колледже. Он поступил туда, но быстро бросил. Сказал, что там одни глупцы. А Кэтрин поддерживала его, говорила, будто для него будет лучше, если он поедет учиться в Европу, посещая галереи, музеи и тому подобное. Так всегда делают настоящие художники, заявляла она. Ну вот, так это все и продолжалось, пока Кэтрин не исполнилось семнадцать. Майклу за два месяца до этого как раз стукнуло восемнадцать, тут-то они и начали ругаться. Мне казалось, что это обычные подростковые ссоры. Они все время сваливали все друг на друга, каждый божий день соревновались в оскорблениях. Она орала на него, он убегал из дому. Но знаете, инспектор, — она подалась вперед и голос ее стал совсем тихим, — мне все время, когда это происходило, казалось, что что-то здесь не так. Я видела, что они продолжают испытывать такие же сильные чувства друг к другу, как и раньше. Эти их ссоры казались какими-то… нарочитыми… ненастоящими.

А потом как-то ночью я не могла заснуть. Я все ворочалась с боку на бок и часа в три решила все-таки встать и пойти выпить чаю. Я проходила мимо двери Кэтрин и услышала звуки… такие тихие вскрикивания. Я подумала, что ей приснился кошмар, поэтому открыла дверь и… заглянула в комнату. — Ее лицо зарделось от воспоминания, и она закрыла его руками. — После этого я не могла там больше оставаться. Я оправдалась перед Трейсами, сказав, что дети — понимаете, для меня они все равно были детьми, — меня совсем замучили и я хочу удалиться на покой. За несколько месяцев до этого умерла моя сестра и оставила мне это бунгало. Мои последние две недели в коттедже были совершенно другими. Теперь им не имело смысла разыгрывать передо мной ссоры, чтобы сбить меня с толку. Они больше и не пытались скрывать свои чувства. Кажется, им и в голову не приходило, что в этом есть что-то неправильное. Знаете, им это казалось таким естественным… просто продолжение их родственной связи. Они не понимали, зачем мне надо уходить. Почему я просто не радуюсь за них. Я раз или два попробовала задуматься над возможностью остаться… Ведь в какой-то степени они были мне как родные, я обещала их матери, что буду о них заботиться, но потом как-то Кэтрин начала рассуждать о поездке в Европу. О, они поедут туда… а потом вот туда… кажется, они собирались побывать буквально повсюду. И тогда я спросила: «А кто будет за это платить?» А она ответила: «Генри, конечно». А Майкл сказал: «Кэйт может его заставить сделать все, что угодно».

Они в тот момент стояли оба за кухонным столом, обнявшись. И я вдруг поняла, как они сильны… Они подпитывали друг друга. Было почти что видно… как между ними перетекает энергия… и удваивается… удваивается их сила. И я испугалась. Я подумала, что их ничто уже не остановит. И все, чего им только ни захочется, они получат.

Кто-то прислал мне газету с материалом про гибель миссис Трейс. Это действительно выглядело как несчастный случай. Но потом состоялась помолвка, а когда я услышала о смерти мисс Симпсон, я невольно начала думать… Может быть, если бы я вовремя связалась с полицией, третьей смерти удалось бы избежать. Но понимаете, я ведь не знала… это было не более чем ощущение. Да и как бы я смогла предать их? Поймите, я так их любила… детки Мэделайн…

Барнеби перестал рассказывать. Возникла долгая пауза. Мисс Беллрингер печально кивала.

— Я начинаю понимать. — Она налила себе еще виски и продолжила: — Но все равно мне пока непонятно, как кто-то из них мог убить Беллу.

— Я тоже вначале не понял. Я читал газетный репортаж, пока не выучил его наизусть. И он совершенно сходился с признанием Филлис Каделл, так что казалось, нет смысла копать дальше. Но все равно там имелось что-то, что не вполне согласовывалось с этим, но я не мог долгое время понять, что же именно, и мучился, пока наконец не понял. Я вообще-то не охотник, но мне представлялось, что загонщики должны находиться впереди от стрелков. Тогда почему Майкл Лэйси и миссис Трейс оказались вместе? И если уж на то пошло, что он вообще там делал? Он рассказал мне какую-то байку про то, что ему нужно было подзаработать, но трудно было придумать что-то более далекое от истины. Он находился там именно для того, чтобы отделить миссис Трейс от прочей компании. Сделать так, чтобы она стала удобной мишенью. Кэтрин пряталась в кустарнике — не забудьте, ведь о том, что она в это время хлопотала на кухне Тай-хауза, мы знаем только со слов ее брата, — и в заранее условленное время убийство было совершено.

— Как же?

— Оба Лэйси являлись хорошими стрелками. Так мне сказала миссис Рейнберд. Ну и конечно, потом, когда там кругом носились брешущие собаки и голосящие люди, она просто тихонько ускользнула под прикрытием деревьев. А Майкл, якобы стремящийся помочь, побежал звонить в «скорую». И вот это была вторая вещь, которая показалась мне странной. Ведь при несчастном случае любой нормальный человек побежал бы к ближайшему дому и начал стучать во все двери подряд, но Лэйси направился в Тай-хауз. Едва ли не в самый дальний от места происшествия дом. Почему он не бросился в первый же дом по Черч-лейн? Или в коттедж «Холли», который находился даже ближе? Причина могла быть только одна: он хотел как можно больше оттянуть приезд «скорой». Меньше всего им нужно было, чтобы на месте сразу же оказалась команда профессионалов, которые могли бы спасти Беллу.

— Да… Теперь я вижу, что все могло именно так и быть… — Рассказ Барнеби так заворожил мисс Беллрингер, что она застыла, вся внимание, с куском пирога, зависшим между тарелкой и ртом. Теперь она наконец проглотила пирог и продолжила, даже не прожевав: — Но все-таки… как же Филлис?

— А Филлис, что было неудивительно, принимая во внимание кошмарное эмоциональное состояние, в котором она находилась, отсутствие практики и водку, которую успела в себя влить, промахнулась. Не исключено, что на полмили, как минимум. Но из-за нелепой случайности, которые порой происходят и изменяют всю человеческую жизнь, Белла как раз в этот момент споткнулась о корень. Лесситер на допросе показал, что до этого она уже один раз падала. Другого объяснения я не вижу.

— Но… если Дэннис видел, что произошло, он должен был заметить, что Белла снова поднялась. Я имею в виду, после того, как Филлис убежала.

— Наверное, да. Мы это обязательно проясним, когда он придет в себя. Но я вполне допускаю, что они могли выжимать из человека последнее, даже зная, что он невиновен.

— Какая мерзость. — Мисс Беллрингер беспокойно огляделась, будто желая убедиться, что ее собственная обстановка не таит в себе ничего подозрительного. Потом наклонилась и взяла с пола Веллингтона, прижав его к плоской груди, словно оберег. Четыре возмущенных конечности отчаянно протянулись вперед. — А убийство Беллы… Это было первым пунктом в каком-то дьявольском плане?

— Совершенно верно. Они оставили письмо. Там все объясняется. — Уверенные черные буквы, полные злобы. Единственное, о чем они сожалели, это то, что в тот фатальный день, в пятницу, они не смогли отказать себе в коротком визите на любимое тайное место в лесу. Барнеби решил, что нет смысла растравлять душу милой старушки, повторяя те эпитеты, которыми они награждали ее невинно убиенную подругу. — Кажется, это именно вы, мисс Беллрингер, как-то употребили определение «дурная наследственность». Я еще помню, что подумал тогда, как это все отдает мелодрамой. Как будто порок может передаваться генетически, словно голубые глаза или рыжие волосы. Но теперь…. Я уже не был бы так категоричен. Все это действительно напоминает поведение их отца. Использовать людей с абсолютной бессердечностью, а потом двигаться дальше, не оглядываясь на чужую боль и горе, к следующей отметке…

— Отметке?

— Простите… Я имел в виду к следующей жертве. Им ведь нужны были деньги. Очень, очень, очень много денег. Им оказалось недостаточно просто жить спокойно, пока Майкл не добьется успеха со своими картинами, а я абсолютно уверен в том, что это со временем произошло бы. Он был действительно очень одаренным художником. Я сам в этом успел убедиться. Нет, им приспичило путешествовать. Гранд-Тур. Венеция, Флоренция, Амстердам, Рим. Столько, сколько потребуется Майклу для того, чтобы проникнуться соответствующей атмосферой. А потом они планировали осесть где-нибудь за границей, возможно, как муж и жена. И вряд ли бы их заподозрили.

— А Генри?

— Ах… бедняга Генри. Боюсь, что его смерти тоже пришлось бы ждать недолго. Думаю, что он уже употребил определенное количество того вещества, что убило вашу подругу. Это наверняка не было случайностью, что в тот самый вечер, когда ее убили, он весьма удачно заснул после обеда. И не только в тот раз. Генри сам сказал мне что-то вроде: «Наверное, я задремал после обеда. Со мной в последнее время такое бывает».

— Господин инспектор, я понимаю, что ей нужно было выбраться тогда из дома. Но мне все-таки непонятно насчет собаки.

— А это очень просто. Она отправилась к почтовому ящику с письмом к Ноткатту, послала его, дошла до конца улицы, встретилась на дорожке к коттеджу «Холли» с Майклом и передала собаку ему. Он забрал ее с собой домой, а Кэтрин пошла к вашей подруге, результат чего нам известен.

— Она должна была оставаться там достаточно долго, чтобы… чтобы убедиться… — Лицо ее расстроенно скривилось. — Прошу прощения… все эти подробности… это представляется так реально…

— Вы уверены, что мне стоит продолжать?

— Конечно, инспектор. Разве что мне требуется небольшое подкрепление… — Она опустила Веллингтона обратно на пол и отвинтила крышку с бутылки виски, плеснув немного себе в бокал. — А вам… еще немножко?..

— Нет, благодарю вас. Значит, вернемся в коттедж «Улей». Кэтрин не нужно было оставаться дольше того момента, когда мисс Симпсон выпила отравленное вино. После этого она спокойно вернулась в «Холли», забрала собаку, а ее сменил Майкл. Несомненно, оба они изображали, что хотят поговорить с ней. О чем они там беседовали, мы уже никогда не узнаем. Возможно, уговаривали ее молчать, отнестись к ним с пониманием. Может быть, даже притворно обещали ей, что их отношения не продлятся дольше. Оба они умели превосходно играть. — Голос его стал жестче, когда он вспомнил слезы Кэтрин над умирающим Бенджи.

— Как ей был противен этот разговор! Эмили, я имею в виду. Она была так щепетильна. Значит, это Майкл?..

— Да. Он оставался с ней, пока она не лишилась чувств, потом закрыл дверь в гостиную, чтобы Бенджи не увидел, что с хозяйкой, и не поднял тревогу. Бокал, из которого пила Кэтрин, он вымыл, а другой, мисс Симпсон, оставил на столике. Конечно, они оба рассчитывали на то, что ее смерть сойдет за естественную, но, чтобы подстраховаться на случай маловероятного расследования, все-таки оставили бокал с ее отпечатками пальцев и остатками яда.

Мисс Беллрингер порозовела.

— А Шекспир был еще одной дополнительной поддельной уликой. На тот же случай, да?

— Да. Книга лежала там. Он, вероятно, оглядывался по сторонам во время ожидания. И вероятно, слова попались ему на глаза, и он счел их подходящими к случаю. И подчеркнул карандашом 6В. Кто из них залезал в окно погреба, не уточнили. Зато из письма мне стало понятно, что мисс Лесситер крупно повезло, что осталась жива.

— Джуди? А она-то при чем?

— Она приходила к коттеджу, пока Кэтрин была у вашей подруги. Она видела Майкла через окно. Она не знала только, что там у него еще и собака. Если бы она постучала и собака залаяла бы…

— Бедная девочка. Боюсь, несчастье написано ей на роду. Есть такие люди…

— Да, — кивнул Барнеби. — Лэйси воспользовались ею, как любым другим, кто попадался им на дороге. Например, оказалось очень полезным, чтобы Майкл провел с ней тот день, когда убили миссис Рейнберд. Я помню, как мой сержант заметил тогда: «Ему повезло, что у него есть алиби». Но все было как раз наоборот, везением здесь и не пахло. Его алиби являлось важнейшим пунктом в их плане. И нож они спрятали в коттедже «Холли» не для того, как я вначале подумал, чтобы в убийстве обвинили Лэйси, а для того, чтобы отвести подозрения от настоящего убийцы, но подставить того, кто точно был не виновен и о чьей невиновности убийца точно знал. И чью невиновность можно было доказать.

Даже если бы Джуди не позвонила Майклу Лэйси, он позвонил бы ей сам, что и предполагали его первые слова, сказанные ей: «Я как раз хотел тебе позвонить».

И естественно, работать он должен был у Лесситеров, чтобы убийца мог спокойно подложить в коттедж нож. Потом, согласно тому, что написано в письме, аноним должен был посоветовать полиции проверить коттедж. Но тут их опередила миссис Куин.

— Какой же это все-таки риск! Расхаживать в одежде брата среди бела дня!

— Ну, конечно, она прошла из коттеджа прямо через лес и заросли кустарника. Если бы кто-то попался ей на дороге, план пришлось бы срочно менять, но на расстоянии, с убранными под кепку волосами, она вполне могла сойти за Майкла.

— У которого было прочное алиби?

— Совершенно верно. Да, рисковали они достаточно, но миссис Рейнберд дала им времени только до свадьбы.

— А потом пригрозила раструбить о них во всеуслышание.

Барнеби улыбнулся. Кажется, ему будет не хватать Люси Беллрингер.

— Вроде того.

— Но ведь Дэннис тоже не стал бы молчать? Особенно после того, что случилось с матерью? Что они собирались делать с ним?

— От Дэнниса должен был избавиться Майкл. На самом деле, его спасло только то, что он появился дома на полчаса раньше обычного. Мы встретили Лэйси в кустах за домом. Он сделал вид, что просто идет в паб, но теперь мы знаем, что на самом-то деле он обязан был обеспечить, чтобы юный Рейнберд ненадолго пережил свою мать.

— Они, наверное, совсем голову потеряли.

— Точно. В противном случае они бы осознали, что, если Кэтрин увидят, пусть даже издалека, это может испортить всю игру. Потому что кто еще из нашего узкого круга подозреваемых по телосложению и росту похож на Майкла Лэйси?

— Но она-то тоже должна была позаботиться об алиби?

— В некотором роде. Она сказала, что ходила за грибами. Я действительно видел у них на кухне корзину с грибами. И они были свежие. Я их даже понюхал. Но у нее точно не было времени на то, чтобы собрать их, совершить убийство, вымыться, переодеться и так далее. А вот Майкл мог их собрать раньше в тот же день и оставить для нее в коттедже «Холли»…

— А-а-а… — протянула мисс Беллрингер. — Так вполне могло бы быть.

— После того, как она смыла с себя кровь, — Барнеби вдруг явственно представил девушку, умопомрачительно прекрасную и чистую в своем белом платье, — она выскользнула из бунгало, естественно, первым делом проверив, свободен ли путь, через главный вход, и после этого постучала в дверь, громко, чтобы привлечь к себе внимание. Миссис Суини услышала стук и видела, как Кэтрин оставила грибы на ступеньках и ушла, так что само собой предполагалось, что перед этим она пришла к дверям.

— А как же одежда… кепка и все прочее? И вы еще что-то говорили про плед. Вы выяснили, что с этим всем стало?

— О да… плед лежал свернутым под задним садовым забором. Майкл забрал его после того, как ушел от Лесситеров, и вернул обратно в пруд. А одежду она просто унесла с собой в корзинке под грибами, корзина весьма вместительная. А когда я увидел ее на кухне, грибов в ней было точно не больше половины, так что место на одежду оставалось. Она пошла в коттедж «Холли», спрятала там орудие убийства, более чем удачно, как оказалось, окровавленную одежду временно припрятала в лесу и вернулась в Тай-хауз.

— Это вы о чем? Насчет орудия?

— А у нас имелся ордер на обыск коттеджа. И если бы она убрала нож в какой-нибудь ящик на кухне или в его спальне, мы бы, вероятно, не стали бы вообще тогда заходить в студию, комнату, которая была критически важной.

— Но ведь они должны были думать, что вы обыщете весь дом. Разве нет, господин инспектор? Так же положено? Или я ошибаюсь?

— Как правило, да, но Лэйси специально пустился в бегство, чтобы увести нас от дома, — потом я это понял. И я успел вскользь взглянуть на студию. Там все выглядело в полном порядке. Но когда мы выезжали из деревни, нашу машину заметила Кэтрин. Брат изобразил скованными руками рамку вокруг своего лица и крикнул: «Меня подставили!» Я подумал, что это просто бравада, ничего более. Но на самом деле это было сообщение для нее. Он изобразил рамку, а что может быть в рамке? Правильно, картина. И почему он оставил коттедж, в котором находилось фактически все, что он написал за свою жизнь, все, что было ему дорого, незапертым, да еще и притворился, что вообще никогда его не запирает? Потому что требовалось что-то убрать из студии, а если бы что-то исчезло из дома, пока он был пуст и заперт, стало бы очевидно, что это сделала Кэтрин, поскольку ключ имелся только у нее. А так выходило, что это мог быть кто угодно.

— Да… Понимаю. Но что же им нужно было оттуда вынести? Картину? Что на ней могло быть такого важного?

Барнеби допил свой виски и откинулся на спинку кресла, не зная, как лучше сформулировать ответ на этот вопрос. Он представил картину, вспомнил возглас Троя: «Но кто это?!» Вспомнил тот почти физически ощутимый удар в солнечное сплетение, который почувствовал, взглянув на мольберт. Он вполне понимал недоумение Троя. Потому что Кэтрин Лэйси на этом холсте была практически неузнаваемой. Это была самая эротичная картина из всех, что ему приходилось видеть. Девушка изображалась распростертой на двуспальной кровати, и каким-то образом чувствовалось, что художник запечатлел момент после секса. И при этом в манере не чувствовалось отстраненности или расслабленности. Холст дышал энергией. Кожа модели лоснилась от пота; руки и ноги были напряжены, словно она готовилась соскочить с картины. В ней виделось что-то хищное. И что-то слегка злобное. Барнеби пришло на ум сравнение с самкой богомола, манящей и смертельно опасной. Женщина на картине казалась во всех смыслах больше, чем та Кэтрин, которую он знал. Крепкая, сильная шея, налитые груди, прекрасный изгиб живота…

Но возглас Троя вызвало лицо на портрете. Это было лицо менады. Влажные яркие губы растянулись в жестокой улыбке — жадной, влекущей и яростной. Глаза сверкали похотливым удовольствием. Узнаваемы были только волосы, да и те словно жили собственной жизнью, сплетаясь и извиваясь, словно змеи в логове. Барнеби казалось, что в любой момент она может спрыгнуть из холста и сожрать его.

Мисс Беллрингер повторила свой вопрос. Барнеби, сознавая, что воспоминания заставили его покраснеть, наконец ответил:

— Это был портрет его сестры, при взгляде на который оставалось мало сомнений в истинной природе их отношений.

«Ничего удивительного, — подумал он, — что узкая кровать всегда выглядела нетронутой и аккуратной. Вероятно, она вообще не ложилась на нее с тех пор, как уехала миссис Шарп». И теперь он понимал, почему Кэтрин не перебралась в другую спальню, которая была просторней, чем ее собственная.

— Какими изобретательными они были. И к какому страшному концу пришли.

— Да. Как это ни странно, мой сержант еще в начале расследования сказал кое-что, что могло бы послужить подсказкой, если бы только у меня хватило сообразительности обратить на это внимание. Он заметил, что миссис Лесситер никогда не упускает случая сказать что-нибудь нелицеприятное о Лэйси, и произнес: «Это будет не впервые, когда замужняя женщина на людях делает вид, что терпеть не может своего любовника, чтобы запудрить всем мозги».

— Они выглядели весьма убедительно.

— Угу. Но был один эпизод, с которым я застрял. Мы с Троем…

— Этот молодой человек мне все равно не слишком симпатичен.

Барнеби неопределенно улыбнулся и продолжал:

— Мы шли по дорожке к коттеджу «Холли» и стали невольными свидетелями страшной ссоры между Лэйси. И потом, когда я решил, что они виновны, я никак не мог увязать этот кусок с общей картиной. Зачем продолжать разыгрывать без свидетелей ту же пьесу, которая предназначалась исключительно для публики? Это выглядело совершенно бессмысленным. Я даже боюсь, что эта сцена замедлила мое приближение к верным выводам. Но когда мы возвращались из Сент-Леонардса, я заметил, как мой сержант глядит в зеркало заднего вида, и понял, что та сцена была разыграна специально для меня. Потому что, несмотря на то что мы находились за высокой изгородью и не могли их видеть, они заметили нас благодаря зеркалу, которое установлено рядом с парковкой.

После длительной паузы мисс Беллрингер проговорила:

— Так значит… это он и был? Последний кусочек головоломки?

Барнеби осушил свой бокал и спрессовал последние остававшиеся на тарелке крошки пирога в аккуратный комок. Ему казалось, что прошло гораздо больше двух недель с того момента, как его собеседница впервые появилась у него в кабинете, роясь в своей необъятной сумке и глядя на него блестящими глазами. Что это она только что сказала? Последний кусочек? Наверное, так оно и есть. А смутное ощущение, что где-то все-таки остался какой-то свободный конец, проистекает только из его врожденной неспособности поверить в аккуратность природы.

Говорить больше было не о чем. Он встал. Люси поднялась следом за ним и протянула ему руку.

— До свидания, господин старший инспектор. Мне было очень интересно с вами работать. Просто не представляю, как теперь смогу вернуться к обычному скучному времяпрепровождению.

Барнеби пожал ей руку и абсолютно искренне ответил:

— Не могу поверить, что рядом с вами что-то способно долго оставаться скучным.

На пути к стоянке, где он оставил «орион», показалось приходское кладбище, он замедлил шаг и в конце концов развернулся и зашел туда. Обогнув церковь, инспектор проследовал через проем в зеленой изгороди к тому месту, где на фоне травы выделялась желтая глина свежих могил.

Одна была завалена цветами, все еще свежими и яркими; на другой венки уже убрали, оставив лишь вазу с темно-красными розами, источавшими легкий сладковатый аромат. Простой каменный памятник уже установили. На нем значилось:

«ЭМИЛИ СИМПСОН

Дорогая подруга

1906–1987»

Барнеби постоял в тени тисов и послушал грачиный галдеж, потом повернулся и быстро зашагал прочь.

Обед подходил к концу. Калли привезла с собой просто неприличное разнообразие всяческой еды. Чешуа из курицы. Брокколи. Свежие помидоры. Кресс-салат. Здоровенный ломоть глочестерского сыра и лимонный пирог. И коробочку итальянских конфет, чтобы посмаковать с кофе. Желудок Барнеби, разрывающийся между недоверием и восторгом, тихонько урчал.

Калли вылила себе в бокал последние капли «Кот де Гасконь» и провозгласила:

— Ну, за нас с вами!

— А я бы выпил за Беатриче, — отозвался Барнеби. Калли как раз заканчивала репетировать эту роль в спектакле «Много шума из ничего» и даже на длинные каникулы отказалась уезжать из Кембриджа, чтобы иметь возможность сыграть ее.

В ее манере одеваться вроде бы несколько снизился градус экстравагантности, хотя она по-прежнему выглядела нарочито театрально. На этот раз дочь явилась домой в мужском костюме с жилетом, сшитым на заказ в стиле начала пятидесятых из ткани в серо-белую полоску. Ее волосы, цвета тернового джина, были подстрижены «под мальчика». К лацкану пиджака был прицеплен монокль. Она выглядела агрессивно, сексуально и, из-за своего юного возраста, очень трогательно. Барнеби подумал, что она, кажется, немного смягчается. Он не обсуждал с Джойс завершение дела Симпсон, специально дожидаясь приезда Калли, чтобы за семейным обедом рассказать все сразу обеим. Дочь выслушала его очень благосклонно, внимательно и задумчиво. А сейчас Джойс напомнила об этом.

— Мне всегда казалось, что… м-м-м… такого рода вещи… ну, понимаешь… происходят только в… ну как сказать… в бедных семьях.

— Мам, ну что ты мямлишь. Если ты имеешь в виду рабочий класс, так прямо и скажи. Но это в любом случае не так. Масса примеров из жизни и из литературы таких отношений между братьями и сестрами из самых что ни на есть аристократических семей. — Калли откусила кусочек конфеты. — Как бедняжка Аннабелла.

— Что? — переспросил Барнеби, очень аккуратно опуская чашку на блюдечко. — Вернее, кто?

— Аннабелла. Ну, ты же помнишь… в «Как жаль…»

— Нет. Напомни, пожалуйста!

— Ну папа… Я для этой роли из кожи вон лезла… это же была моя первая большая роль!.. Мы в ADC[51] ставили «Как жаль, что она блудница»[52] Форда. Ты, между прочим, присутствовал на премьере, а теперь оказывается, что уже ничего не помнишь!

Да. Теперь он вспомнил. Темную сцену, озаряемую внезапными вспышками факелов. Роскошные костюмы и размалеванные лица, вырывающиеся из теней. Жуткие образы смерти. Его дочь в белом платье, залитом кровью; кинжалы, снова и снова вонзающиеся в живую плоть; трепещущее сердце на острие ножа. Ужас за ужасом, сцены, словно предсказывающие гибель и разрушение, которые он так недавно видел в «Транкилладе». И над всем этим, на переднем плане, трагическая, горькая, запретная страсть Аннабеллы и ее брата Джованни. Барнеби представил маленький телефонный столик в коттедже «Улей» со стопкой книг на нем. «Достижения садоводства», Шекспир, «Золотая сокровищница». И сборник якобитских пьес.

Калли заговорила точно в полусне, хрипло, надрывно, голосом, трепещущим от невысказанного горя:

— Едина душа, едина плоть, едина любовь, едино сердце, едино все…

Барнеби смотрел на нее с отеческой гордостью и обожанием. Потом снова взял чашку.

— Да, — произнес он. — Теперь точно все понятно.