Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер

Заключение. Кому он понадобился, этот Гитлер?

Был ли Адольф Гитлер вполне самостоятельной политической фигурой?

Вопрос об этом поднимался давно — еще до 1933 года: «Гитлер представал в качестве вполне заменимой, «заурядной жестяной фигуры», как писал один из авторов левого направления[754], занимавшийся анализом фашизма, еще в 1929 году[755] /…/.

/…/ многие политики-консерваторы и историки-марксисты столь странным образом сходились во взгляде на Гитлера как на инструмент для достижения чьих-то целей. Будучи далеким от какого бы то ни было величия и не являясь крупной политической, а уж тем более исторической фигурой, он казался идеальным олицетворением типа «агент».»[756]

Подобные подозрения высказывались еще раньше — и вовсе не буржуазными консерваторами и тем более не историками-марксистами. Совсем незадолго до 29 июля 1921 года, когда Гитлер был провозглашен «фюрером» — вождем НСДАП, против него выступили противники в его собственной партии.

Один из первых членов НСДАП, упомянутый Эрнст Эреншпергер, составил политическую декларацию и опубликовал ее в газете «Мюнхенер Пост». Там говорилось о Гитлере: «Он полагает, что пришло время, чтобы по заданию стоящих за ним темных сил внести разброд и раскол в наши ряды и тем самым сыграть на руку махинациям евреев и их пособников… И как он ведет эту борьбу? Чисто по-еврейски».[757]

Не нужно воспринимать данный текст как обвинение Гитлера в еврейском происхождении. Это просто такой типичный словесный оборот; автору этих строк (не еврею ни по происхождению, ни по имени, ни по внешности) неоднократно случалось выслушивать подобные выпады на русском языке по собственному адресу — всегда, разумеется, в отсутствии евреев. Нередко случалось слышать и ничем не обоснованные подозрения по адресу каких-либо чем-то несимпатичных типов: а не еврей ли он?

Характерно и откровение на эту тему самого Гитлера, высказанное, что существенно, в октябре 1920 года (если верить воспоминаниям Отто Штрассера, именно тогда и познакомившегося с Гитлером): «как только я узнал, кто они такие, лишь только понял их сущность, я стал вглядываться в каждого прохожего на улице, чтобы определить — еврей он или нет»[758] — здесь, заметим, ни слова не говорится о том, когда именно Гитлер увлекался столь полезным занятием!

Так или иначе, но демарш Эреншпергера привел к тому, что до конца 1921 года о Гитлере ходили слухи в НСДАП, что он еврей.[759]

А вот ощущение стоящих за Гитлером темных сил возникло, конечно, совсем не случайно.

Бедой сторонников такого толкования было и остается то, что им никак не удавалось соорудить разумную и непротиворечивую концепцию для объяснения того, чьим же именно агентом являлся Гитлер.

Одна из моднейших и экстравагантнейших версий состоит ныне в предположении о союзе Гитлера с мировым сионизмом![760]

Однако и в этом нет ничего нового: еще накануне назначения Гитлера рейхсканцлером отставной генерал Эрих фон Людендорф, отлично его знавший, предупреждал своего старого соратника Гинденбурга об опрометчивости такого шага «прежде всего потому, что считал фюрера марионеткой евреев».[761]

Неизменно, однако, получается, что практически все возможные кандидаты на роль руководителей или тайных партнеров Гитлера (лица, партии, социальные группы, правительства или народы) претерпевали в то или иное время такой значительный ущерб от деятельности его самого, его приспешников или Третьего Рейха в целом, что и речи не может идти о том, чтобы Гитлер неизменно оставался их агентом.

Правда, Гитлер, неоднократно корректировавший свой политический курс, мог быть в принципе слугой разных господ — не только одновременно, но и последовательно. Но и таких гипотез (не в виде отвлеченной идеи, а в качестве конкретной логической конструкции, подкрепляемой всем полигоном известных фактов) также никому создать пока не удавалось.

Исключение может представлять собой разве что такое разъяснение, вроде бы устраняющее все известные противоречия (данное сообщение возникло в 2005 году и, разумеется, не имеет ни малейших ссылок на первоисточники):

«В Берлине найден договор, который Адольф Гитлер заключил с самим сатаной. Контракт датирован 30 апреля 1932 года и подписан кровью обеими сторонами.

Согласно ему, дьявол предоставляет Гитлеру практически неограниченную власть с условием, что тот будет использовать ее во зло. В обмен фюрер обещал отдать свою душу ровно через 13 лет.

Четыре независимых эксперта изучили документ и сошлись во мнении, что подпись Гитлера действительно подлинная, характерная для документов, подписанных им в 30-40-е годы.

Дьявольская подпись тоже совпадает с той, что стоит на других подобных договорах с владыкой ада»[762] — но и здесь возникают вопросы относительно того, как же обстояли дела до 30 апреля 1932 года и после 30 апреля 1945!..

Между тем, из содержания всего нашего предшествующего текста достаточно ясно вытекает, что за Гитлером, мягко выражаясь, числились весьма немаловажные грешки, которые достаточно успешно можно было бы использовать для его шантажа и подчинения.

До сих пор возникало крайне мало данных о том, что подобный шантаж кто-либо пытался проводить, тем более о том, что таковой увенчался успехом. Происходило так потому, что до настоящего времени никто и не пытался всерьез связать биографию Гитлера с «Делом Редля». А именно при расследовании последнего и всплывают вполне определенные сведения о попытках шантажа Гитлера.

Помните приведенный нами рассказ о бывшем капитане австрийского Генштаба Рудольфе Метерлинге — разоблаченном в Варшаве руководителе «Клуба гомосексуалистов»?

Там еще сообщалось, что Метерлинг был партнером Редля и что у Метерлинга найдена масса фотографий, а изображенные на них мужчины подлежат идентификации.

Помните такое?

А теперь, дорогие читатели, вопрос на засыпку: кто из вас обратил внимание на дату, когда «Новый венский журнал» опубликовал эту информацию?

Не обратили внимания? Вот и никто не обратил, хотя книга, в которой это рассказано, опубликована еще в 1984 году, неоднократно переиздавалась на немецком и широко использовалась авторами на других языках.

А датой публикации в «Новом венском журнале» было 20 апреля 1929 года — в тот день Адольфу Гитлеру исполнилось ровно сорок лет!

Он-то и был тем единственным читателем, для которого и предназначалась эта статья: его, таким образом, вежливо приглашали на переговоры!

Однако переговоры заладились не сразу — Гитлер явно ожидал продолжения, сохраняя вид, что данная публикация его ничуть не задела.

В то же время именно теперь, как упоминалось, Гитлером и должны были овладеть наибольшие сомнения в целесообразности продолжения политической карьеры и заметное стремление отдаться исключительно домашним заботам.

Но его не оставили в покое: на следующий год в Цюрихе и вышла многократно цитированная нами книга Максимилиана Ронге, в некоторых местах которой довольно бессвязно и нелепо перечисляются разные имена, как-то: Беран, Хашек и другие.

А ведь это — имена живых свидетелей, которые готовы были рассказать, при каких обстоятельствах снимались фотографии, упомянутые в журнальной публикации 1929 года — не обязательно правду, но как раз то, что и нужно было для объяснений того, почему фюрер НСДАП Адольф Гитлер фотографировался голым в обнимку с двумя якобы заведомыми русскими шпионами — полковниками Редлем и Занкевичем.

Гитлер, как мы полагаем, устоял и против такого приглашения к переговорам: ведь показания всяких сомнительных свидетелей немногого стоили даже и в 1913 году, когда для компрометации Редля пришлось прибегнуть к внезапному обыску на его квартире, давшему документальные основания для последующей имитации его самоубийства. А что именно из плодов этого обыска физически сохранилось к 1929–1930 году — это было неизвестно тогда Гитлеру, а теперь — и нам с вами.

Зато явная возня, которую публично развернул Максимилиан Ронге, заставила обратить на нее внимание и прочих наблюдателей, пристально отслеживавших и развитие хитросплетений политической борьбы в Германии, и незаурядную деятельность Адольфа Гитлера.

Все фотоматериалы «Дела Редля», которые не увез с собой Гитлер в Мюнхен, вроде бы достались, напоминаем, Максимилиану Ронге. Именно он и стоял во главе всей разведывательной деятельности Австро-Венгрии вплоть до последних дней Первой Мировой войны, а завершил ее тщательной разборкой разведывательных архивов Генштаба в Вене и уничтожением излишнего.[763]

Эта работа не пропала даром, а результаты ее понадобились тогда, когда кто-то из персонажей 1912–1913 годов все-таки узнал прославившегося Гитлера.

Заметим притом, что Ронге наверняка принимал участие и в попытках венских контрразведчиков организовать охоту на Гитлера, предпринятую с августа 1913 по февраль 1914 года. А поэтому самому Ронге было вовсе не обязательно узнавание внешнего облика восходящей в двадцатые годы политической звезды — Адольфа Гитлера: Максимилиану Ронге (и не ему одному!) этот персонаж должен был помниться с довоенных времен по имени. С учетом этого обстоятельства попытки Гитлера скрывать свое изображение представляются нам несколько наивными.

Упорный запрет фотосъемок и тем более их публикаций строго соблюдался Гитлером, напоминаем, вплоть до сентября 1923 года. Понятно, что рациональный смысл в таком запрете состоял в том, чтобы Гитлера не узнали в лицо соучастники его похождений 1913-го и прежних лет — поди знай, под каким именем или кличкой они были знакомы с этим Иксом!

Но ведь венские контрразведчики, упорно добивавшиеся выдачи Гитлера из Мюнхена, разыскивали вовсе не молодого человека определенной внешности, а вполне четкую личность — Адольфа Гитлера! Притом, несомненно, это происходило тогда именно в связи с «Делом Редля» — и началось сразу после заседаний военного суда в Праге, который постановил, что все достояние Редля не принадлежит государству, а предназначено каким-то никем и никогда не названным наследникам Редля — которые, очевидно, и вступили в права законного наследования!

А Гитлер, добившийся в феврале 1914 формально освобождения от призыва, а фактически — от всех притязаний австрийской контрразведки, обеспечил эти льготы не кому-либо, а вполне определенному и физическому, и юридическому лицу, хорошо известному по имени — Адольф Гитлер!

Здесь нам видится наличие у Гитлера вполне определенных провалов в логике анализа и принятия решений — подобных тому, как он после 1908 года скрывался от знакомых и родственников, но не скрывался от полиции, в которую без труда могли обратиться эти же знакомые и родственники — что, напоминаем, как раз и произошло в 1911 году в связи с конфликтом относительно наследства умершей тетушки!

Такого рода логические провалы, гораздо более очевидные, нежели политические ошибки, допускавшиеся или якобы допускавшиеся Гитлером и вызывающие доныне сомнения и нескончаемые споры и дискуссии, свидетельствуют об органических дефектах его мыслительного аппарата.

Понятно же, что если скрываться от старых знакомых, то необходимо прятать от публичного распространения не только изображения своей внешности, но и имя! И это никак не могло сочетаться с бурной политической карьерой!..

Поэтому хотя и можно, и нужно соглашаться с мнением Ялмара Шахта[764] о Гитлере: «Во всем у него был самый холодный расчет»,[765] но качество этого расчета нередко оставляло желать лучшего — и субъективно с учетом личных интересов Гитлера, и объективно с посторонних позиций!

Нам уже случалось писать о неизбежных поражениях психики Гитлера, оказавшегося и по своей воле, и по вынужденным обстоятельствам малолетним преступником, притом — убийцей.[766]

Понятно, что и позднейшие заботы о сокрытии гомосексуализма и сифилиса, и физическое воздействие последствий этой нелегкой болезни также не способствовали умственному и душевному здоровью Гитлера — как в свое время и Редля. И, повторяем, в такого рода иррациональных поступках, как упорное и бессмысленное сокрытие своей внешности, и проявлялись дефекты психики Гитлера гораздо более отчетливо и очевидно, чем в его политических решениях и концепциях.

Вот и убийство Гели Раубаль оказалось одним из таких поступков, что позднее, повторяем, тяжелейшим образом переживалось самим Гитлером, вынесшим самому себе беспощадное и тоже иррациональное наказание: обречение себя на вегетарианство!..

Хорошенький субъект был навязан в качестве вождя всей германской нации!

Это очень болезненная проблема для всех немцев: осознать, помимо всего прочего, тот пренеприятнейший факт, что сами они или их предки позволили себе плясать под дудочку персонажа, безнадежно клинически больного и безусловно нуждавшегося в принудительной изоляции — совершенно независимо от той общественной роли, которую он старался играть и с успехом играл.

Насколько такая ситуация заставлят буквально выворачиваться наизнанку информированных и вовсе не глупых людей — это отчетливо видно на примере той же Анны Марии Зигмунд.

В целом же это тема для гораздо более серьезного последующего анализа и обсуждения, заведомо уже выходящего за рамки данной нашей книги.

Нет ничего удивительного в том, что именно Максимилиан Ронге должен был вновь оказаться в первых рядах непосредственных противников Гитлера — этот расклад сил последний тоже унаследовал от Редля.

Можно, однако, усомниться в том, что в руках Ронге оказались целиком и полностью два досье, сыгравшие важнейшую роль в прошедших событиях, а со временем, уже после Первой Мировой войны, еще больше поднявшие свое значение.

Одним было досье, составленное о преступлениях юного Гитлера, которым Редль и завербовал будущего фюрера в первой половине 1910 года. Другим было то фотодосье, которым Редль шантажировал и завербовал Занкевича в марте или апреле 1913 года.

Их отсутствием в руках у Ронге и объясняются, на наш взгляд, слишком дилетантские (как это, впрочем, характерно для всего, предпринимавшегося Ронге) первые его попытки завербовать Гитлера в 1929–1930 годах.

Совсем не исключено, что Ронге сам уничтожил эти досье еще в 1918 году — среди массы прочего вроде бы бесполезного, но компрометирующего самих австрийцев хлама, накопившегося в разведывательных архивах: мы, повторяем, не очень высокого мнения об умственных и провидческих качествах этого персонажа.

Представляется, однако, более вероятным, что эти досье просто миновали руки Максимилиана Ронге, которому все же и помимо них досталось в 1913 году множество фотоснимков из неразобранного завала в квартире Редля, вовсе не подготовленной для обыска — в том числе, наверняка, запечатлевшие и Гитлера — иначе Ронге не имело никакого смысла угрожать этим.

Где же тогда могло оказаться основное фотодосье, запечатлевшее Гитлера с полковниками Редлем и Занкевичем, если оно все же физически сохранилось в последующие десятилетия?

Едва ли, повторяем, оно могло очутиться в руках у Ронге еще в 1913 году и сохраниться к 1929 году — тогда бы события 1929–1930 годов, в которых он явно участвовал, развивались бы по совершенно иному сценарию.

Этому досье должно было принадлежать особое место во всех планах Редля, так и не осуществившихся в основной их части.

Особую роль играло и досье, составленное о преступлениях юного Гитлера. С помощью этого досье Редль и завербовал Гитлера, и продолжал сохранять свою власть над ним.

Эту власть еще живому Редлю никак нельзя было выпускать из собственных рук — особенно предоставляя Гитлеру относительную свободу при отправке его 24 мая 1913 года за границу с особо важной миссией. Кнутом и пряником — этим самым досье и свежим завещанием, составленным в пользу Гитлера, Редль, конечно, и постарался урегулировать на новейший основе взаимовыгодные и взаимосвязанные отношения со своим младшим партнером.

Отдавать тогда такое досье прямо в руки Гитера — это могло оказаться актом, попросту смертельным для Редля. Тем более Редлю нужно было принять меры, чтобы это досье никогда не попало в руки его противников — иначе уже к ним перешла бы безусловная власть над Гитлером, а Редль заведомо лишился бы лояльности этого незаменимого помощника и свидетеля.

Поэтому для сохранения и этого досье Редль должен был предпринять особые меры.

Логично предположить, что присутствие генерала Гизля при обыске квартиры Редля, где Гизль играл роль самого высшего по иерархии и главного по юридическим правам среди присутствующих лиц, и обеспечило именно ему возможность присвоить всю эту бесценную, как оказалось, документацию: в 1913 году невозможно было предположить, что второстепенный или третьестепенный персонаж, каковым Гитлер выглядел тогда, превратится со временем в первостепенную политическую фигуру мирового масштаба.

Неизвестно, обнаружил ли Артур Гизль оба упомянутых досье в квартире Редля 25 мая 1913 года или они находились где-то среди служебных документов Редля в его кабинете, не подвергшемуся тогда обыску, а возможно и где-нибудь еще в другом месте, но ведь что-то важнейшее постарался сообщить Редль в своем предсмертном письме к Гизлю и как-то еще продублировать эту информацию!

Ронге, очевидно не добившемуся самостоятельного успеха в шантаже и вербовке Гитлера в 1929–1930 годах, наверняка пришлось с кое-кем поделиться затем сведениями, собранными у него, а также и у уцелевших участников довоенной истории — у Хашека, Берана, Сладека и даже, возможно, у Хойслера.

Притом люди, добившиеся такой откровенности Ронге, наверняка принадлежали к гораздо более серьезной организации, нежели Министерство внутренних дел захудалой тогда Австрии, где трудился Ронге до конца 1920-х годов. Зато Ронге, поделившись с ними этой информацией, немедленно вернул свой прежний пост — и возглавил военную разведку Австрии.

В то же время отставной генерал Артур Гизль был тогда вполне дееспособным ветераном; он умер существенно позднее — 3 декабря 1935 года[767] (его брат Владимир — 20 апреля (!) 1936 года[768]). На тех или иных основаниях его (а также и его брата) можно было уговорить поделиться секретными сведениями и документами с заинтересованными лицами и организациями…

Вот потом-то Гитлера можно было снова приглашать на переговоры — и уж против такого приглашения Гитлеру было не устоять, и пришлось ему всерьез заинтересоваться, кому и зачем он теперь понадобился!..

Все это должно было окончательно утрястись заведомо до 1933 года, и вот при этом-то Гитлеру, похоже, не оставили права выбора: продолжать ли ему политическую карьеру или нет!..

На посту руководителя австрийской разведки Ронге оставался до марта 1938 года, когда произошел Аншлюсс Австрии.

В первый же день появления в Вене оккупантов они нагрянули к Ронге. Вальтер Шелленберг[769] рассказывал в мемуарах: «Я должен был /…/ завладеть бумагами и документами тогдашнего руководителя статистического отдела, «абвера» австрийского генерального штаба, полковника[770] Ронге».[771]

Однако обыск в служебных помещениях и на квартире у Ронге не принес ничего существенного,[772] хотя Шелленберг, по своему обыкновению, решил многозначительно заявить: «При промотре документов полковника Ронге мы не встретили никаких затруднений; однако для получения интересных результатов пришлось прибегнуть к помощи дешифровальщиков».[773] Как знать, долго ли Шелленберг сумел бы прожить затем, если бы действительно обнаружил нечто важное и сумел это прочесть!

Ронге добродушно усмехался, наблюдая тщетные усилия Шелленберга и его подручных. На последовавшее предложение Шелленберга поступить на службу Ронге ответил вежливым отказом.

На следующий день Ронге был арестован — и препровожден в Дахау.[774]

Через некоторое время Ронге напомнил о себе адмиралу Вильгельму Канарису (1887–1945) — тогдашнему шефу Абвера (германской военной разведки), а ныне — еще и общепризнанному британскому агенту:[775] Ронге выслал из концлагеря поздравление Канарису с присвоением последнему очередного воинского звания.[776]

О дальнейшей судьбе Ронге, очевидно, призадумались. Теперь стало ясно, что сведения, которыми располагал Ронге, при отсутствии у него реальных документов, оказывались сугубо голословными, а потому не представляли собой особой важности и непосредственной опасности для кого-либо. Самому же Ронге (равно как и другим нежелательным свидетелям на теперь уже германской территории) не составляло никакого труда заткнуть рот, что и было ему наглядно продемонстрировано.

Вскоре затем, в августе 1938 года, Ронге был выпущен на волю: ему как раз приближалось 65 лет — законный пенсионный возраст. До 1945 года Ронге мирно проживал в Вене на пенсии, а затем, как упоминалось, снова нашел себе применение — помогать американцам в организации деятельности будущей австрийской разведки.[777]

Гораздо выразительней, чем у Ронге, сложилась судьба у Райнхольда Ханиша, умершего в 1938 году, напоминаем, в камере предварительного заключения.

А вот Кубичек приложил максимум усилий для того, чтобы уцелеть.

Гитлер, напоминаем, исчез из поля зрения Кубичека в августе 1908: в течение следующей осени Кубичек, завершив кратковременную службу в армии, безуспешно пытался отыскать друга.

Кубичек окончил затем музыкальное училище в Вене в 1912 году и получил должность второго дирижера в небольшом театре одного из австрийских городишек. Дальнейшие честолюбивые замыслы Кубичека были прерваны войной. Он получил тяжелое ранение в Галиции, а испытанные переживания и невзгоды сломали стержень его юношеских устремлений. Позднее он сделался мелким чиновником системы народного образования в австрийской провинции.[778]

В 1933 году, когда Гитлер стал германским рейхсканцлером, Кубичек счел необходимым выслать ему поздравление. Поначалу оно затерялось в море подобных же посланий, но в августе 1933 года все же достигло Гитлера, немедленно выславшего теплый ответ на поздравление прежнего друга.[779]

Когда при Аншлюссе Австрии происходил торжественный въезд Гитлера и он остановился в Линце, то Кубичек проявил чрезвычайные усилия, чтобы встретиться с ним. Гитлер находился в ратуше, и Кубичек пробился туда сквозь заслоны штурмовиков. Кубичек нес письма и рисунки Гитлера, предъявлял их стражам, те вызывали вышестоящее начальство — и такая процедура повторялась несколько раз. Наконец Кубичек оказался в зале ратуши среди почетных гостей, ожидающих появления фюрера. Гитлер вышел к публике — и сразу заметил и узнал Кубичека.

Гитлер был потрясен тем, что Кубичек сохранил его рисунки и письма. «Теперь они безраздельно принадлежат Вам» — торжественно провозгласил Гитлер. Он называл Кубичека на вы, но по уменьшительному имени — Густль.[780]

Гитлер поинтересовался, чем занимается Кубичек и какие у него проблемы, и был очень удивлен, услышав, что никаких проблем нет. «Так не бывает» — заявил Гитлер и поинтересовался, есть ли у Кубичека дети. Оказалось, что у Кубичека три сына: все трое музыкально одарены, а двое к тому же имеют склонность к изобразительному искусству.[781]

Гитлер немедленно заявил, что хочет принять участие в судьбе сыновей Кубичека. «Вы ведь помните, как мы бедствовали в Вене, а ведь срезу после того, как мы расстались, наступило самое ужасное время в моей жизни»[782] — невероятно красноречивое заявление Гитлера!

Кубичек отметил, что Гитлер выполнил свое обещание: всем троим сыновьям Кубичека была оплачена учеба в Консерваториуме в Линце за счет канцелярии рейхсканцлера. Двоим из них, занимавшимся изобразительным искусством, Гитлер организовал экспертизу какого-то (названного Кубичеком) профессора; Кубичек не упоминает о ее результатах.

Гитлер выразил желание посетить дом Кубичека (неподалеку от Линца) и вместе побродить по берегам Дуная и повспоминать прошедшее: «Здесь это невозможно — меня просто не выпустят на улицу». Но это намерение Гитлера не осуществилось — и в следующий и в последний раз они встретились по инициативе Гитлера на следующий год: на фестивале в Байрорте в августе 1939 года, прямо накануне начала Второй мировой войны.[783]

Там между ними происходили беседы без свидетелей — и Гитлер мог убедиться в том, что Кубичек помнил все, что было нужно, и забыл то, что и требовалось забыть.

В этот раз Гитлер прямо предложил Кубичеку занять любой пост в музыкальных ведомствах Третьего Рейха в Берлине, однако Кубичек вежливо, но твердо это отверг.[784] И в дальнейшем он сторонился от всякой политики и власти, но в последние месяцы Третьего Рейха решил проявить демонстративную лояльность по отношению к Гитлеру — и вступил в НСДАП.[785] Похоже, что он предвидел возможность последующей чистки свидетелей, пришедшейся на апрель 1945.

После войны прошлое все же продолжало давить на Кубичека — и в 1951 году он, вроде бы по собственной инициативе, выступил с мемуарами, максимально благожелательными по отношению к Гитлеру.

Их венцом и стала сконструированная Кубичеком легенда о любви Гитлера к Штефани из Линца, максимально очеловечивающая образ фюрера.

Здесь Кубичек, очевидно, преследовал и собственные цели: Штефани тоже еще была жива и растрогалась теперь незамеченной ею любовью к ней великого Гитлера, а Кубичек обрел оправданный повод встретиться с ней — предметом своей прежней юношеской влюбленности.

В свою очередь Гитлер, старательно уничтожавший в 1938–1939 годах могилы своих предков, а тем самым — и материальные следы собственных детских преступлений, навсегда отвел тогда от себя основную угрозу, содержащуюся в досье, которым его завербовал Редль.

Но оставалось где-то еще и другое досье.

Оно сохраняло возможность шантажировать Гитлера якобы неопровержимыми фотодокументами, вроде бы безусловно свидетельствующими о его теснейшей и преступнейшей связи с очевидными российскими агентами (что было достаточно справедливо в отношении Занкевича и совершенно несправедливо в отношении Редля), а потому давало невероятную власть над фактическим хозяином Третьего Рейха.

Эта власть не умалялась со временем, требуя лишь очень аккуратного с нею обращения: ведь даже ближайшие соратники Гитлера, начиная с Германа Геринга, никогда бы ему не простили, если бы узнали и поверили, что обожаемый фюрер еще в 1912–1913 годах был не только проституткой-гомосексуалистом, но и российским агентом!

В этой ситуации внезапный несчастный случай и последующие торжественные похороны как дамоклов меч зависали над Гитлером!

Теперь, по крайней мере, нам удалось продемонстрировать, на каких именно основах могло осуществляться прямое внешнее руководство Гитлером.

Дело остается за тем, чтобы показать, как это происходило на самом деле — этим мы и постараемся заняться в наших последующих публикациях.