Удача близнецов

Паладинские байки, книга четвертая

Удача близнецов

Действие происходит в то же время, что и действие повестей «Паладины в отпуске» и «Родственные узы». Бласко – младший паладин второго года.

Собираясь в отпуск, младший паладин Бласко Гарсиа решал сложную задачу: собственно, куда ему ехать в отпуск. Домой хотелось. И не хотелось – всё зависело от того, что именно понимать под «домой». Если в родную Сальму – то да, хотелось безумно. А вот если в родной дом в Ковильяне – то нет. Бласко происходил из семьи потомственных магов, своего рода мажеской аристократии. В роду Гарсиа все были одаренными, из них вышло много прославленных боевых магов, целителей, предметников и даже великих мастеров. Но на Бласко и его сестре-близнеце Жиенне славная наследственность дала сбой, и они оказались далеко не так талантливы, как их родня. Дед Бласко винил в этом их матушку, салабрийскую магичку, у которой в роду магов прежде не было, но сказать ей это в лицо не рисковал – та была боевой магичкой высшей категории, при том имела очень вспыльчивый характер. Зато шпынять Бласко и Жиенну можно было безнаказанно – слишком они были гордые, чтоб жаловаться матери, и потому терпели обиды молча. Так что и дед, и бабка, и дядья с тетками не забывали им лишний раз напомнить, что они – печальные недоразумения в славном роду Гарсиа. Конечно, по общим меркам и Бласко, и Жиенна имели способности вполне пристойного среднего уровня, и из них могли бы выйти целители, предметники или театральные иллюзионисты (что для рода Гарсиа было бы вполне приемлемо), если бы по типу дара оба не оказались боевыми магами. А боевой маг должен иметь большой резерв маны, тут амулетами-накопителями, как целители или предметники, не обойдешься. У Бласко и Жиенны резерв был маленьким, и настоящих боевых магов из них сделать было нельзя, а к другой магии способностей не было, кроме предметной и магии иллюзий, да и в них их успехи были довольно скромными. Так что им пришлось бы сделаться муниципальными магами – тушить пожары, изводить крыс, мышей и тараканов, чистить сточные и печные трубы, зачаровывать светошарики для уличных фонарей и прочее в том же духе. Дед, когда им исполнилось по семнадцать лет, сказал, что отучатся в академии – и пусть проваливают из Ковильяна и вообще из Сальмы, чтобы не позорить славный род. Пусть работают трубочистами где-нибудь в какой-нибудь Ингарии или Дельпонте, а еще лучше – вообще пусть в Мартинику убираются. И даже подумывал, как бы запретить им носить родовое имя. Да еще проверку по крови устроил – надеялся, что они окажутся не Гарсиа. Узнав об этом, Бласко и Жиенна страшно обиделись и решили показать родне, что даже такие слабые маги, как они, могут многого добиться. Бласко сделался паладином, а Жиенна – инквизиторкой-беллатрисой. Посвящение и обучение дали им возможность научиться брать намного больше маны и дополнять магические способности мистическими. Семья с этим смирилась, но… маги не очень-то любят паладинов и инквизиторок. В общем, лишний раз показываться деду на глаза Бласко не хотел. С отцом, матерью, сестрой и братьями свидеться – конечно, но это можно и без поездки в Ковильян. А вот остальную родню век бы не видал. А как назло, в этом году в Ковильян как раз в сентябре съезжались все тетушки и дядюшки Гарсиа – праздновать дедово семидесятилетие. В прошлый отпуск никого из них не было в родовом гнезде, а в этот раз соберется вся толпа. И кто-нибудь обязательно захочет поклевать Бласко и Жиенну. Особенно кузены.

Об этом он и заговорил с Жиенной как-то вечером, когда они оба ужинали в «Драконьем Клыке». А та достала из кармашка сложенное письмо:

– В Сальму мы не поедем… Но поедем в Салабрию – бабушка Гонзалез приглашает. Надо бы съездить, как думаешь?

– Хм… А что. Мы там ведь восемь лет не были. Можно и поехать. По крайней мере нас там никто шпынять не станет и подкалывать тоже. И можно будет отдохнуть в свое удовольствие.

Тут появился подавальщик и поставил перед Жиенной блюдце с творожным пирогом, а перед Бласко – чашку шоколада со сливками. Они на какое-то время отвлеклись на десерт, потом Жиенна сказала:

– Как думаешь, там по-прежнему дикая глушь, или все-таки какие-то цивилизованные развлечения найдутся?

– Понятия не имею. Да какая нам разница? – пожал плечами Бласко. – Уж мы найдем, чем развлечься. На охоту съездим, рыбы половим в озере… мало ли. Лишь бы никто за спиной не зудел, что мы выродки и семейный позор.

– Это точно, – согласилась сестра. – Тогда такой вопрос… Как добираться-то будем? Телепорт ведь только до Овиеды.

– Ну там наверняка из Овиеды есть местный телепорт в Сакраменто, а вот оттуда придется верхом ехать.

– Сомневаюсь, что в Сакраменто открыли станцию телепортов, – хмыкнула инквизиторка. – С чего бы?

– Ну, всё-таки город. Как бы. Впрочем, посмотрим. Сами-то мы не сможем телепортироваться, ориентиров нет… Эх, не хотелось бы по тамошним трактирам ночевать, но, видно, придется. Ну что, завтра тогда бабушке отпиши, что мы приедем. Как раз письмо дойти успеет, если магопочтой отправить. Держи на это от меня пять реалов.

Магопочта стоила дорого, десять реалов письмо, и это при том, что паладинам и инквизиторкам делали скидки.

– Отлично. А родне обычное письмо отправлю. Матушка возражать не будет, батя тоже, а остальные пусть утрутся, – Жиенна допила чай. – Обойдутся и без нашего присутствия.

В день, когда начинался отпуск, Бласко никак дождаться не мог обеда – ведь после обеда можно уже ехать. Как назло, с утра он проштрафился, и наставник Теодоро отправил его мыть пол в коридоре первого этажа. С этим Бласко справился довольно быстро: наложил на пол «Заморозку» второго уровня, чтоб со льдом, потом дождался, пока лед растает, после чего прошелся шваброй. Пол был и так чистый – только вчера вечером его отмывали наказанные за что-то кадеты Карло, Джулио и Диего, так что Бласко мыл его лишь для видимости. Потом пришлось отстоять караул, а потом, наконец, уже и обед наступил. Сумку Бласко собрал еще с утра, так что, едва только обед закончился, он выскочил из-за стола, на ходу попрощался с товарищами, заскочил к Теодоро, своему наставнику, за отпускным свидетельством, и через пятнадцать минут, переодетый в цивильный костюм, уже выезжал из паладинской конюшни верхом на своем буланом мерине и с мулом в поводу. С сестрой встретился на выезде из дворца, и они шагом поехали на станцию телепортов. Жиенна тоже была одета в цивильное, а меч в ножнах был завернут и приторочен к седлу. На седле же висели и два внушительных вьюка, которые Бласко тут же переложил на своего грузового мула. Жиенна мула не стала брать – знала, что брат, из них двоих более хозяйственный и обстоятельный, обязательно возьмет, а одного вьючного животного на двоих будет вполне достаточно, к тому же вещей с собой немного. Инквизиторское облачение и паладинский мундир остались в подкроватных сундуках, как и прочее снаряжение, кроме мечей.

Отпуск есть отпуск, и инквизиторка не упустила случая надеть новый костюм для верховой езды, причем модный и недешевый: широкие черные дамские штаны, собранные на высоком поясе мелкими складками, песочно-желтая шелковая блуза с пышным воротником, коричневый жакет из прочного дорогого сукна с большими резными пуговицами, черный переливчатый шарф, завязанный замысловатым бантом, темно-красный кафтанчик, высокие ботинки на шнуровке и кокетливая дамская треуголка с красным перышком.

– Красиво, – оценил Бласко, оглядев ее. – Небось сотню реалов отвалила, а?

– Жакет сорок, блуза пятнадцать, шарф пять, шляпка двадцать, шаровары сорок, ботинки столько же… кафтан тридцать и перчатки пятнадцать. Белье и чулки вместе тоже сорок. Сам посчитай.

Бласко присвистнул. Жалованье инквизиторок было вполне сопоставимо с паладинским, и Жиенна могла себе позволить такие траты. Вот только кроме как в отпуск, такое и не наденешь. Разве что пошлют куда с тайной миссией, тогда можно принарядиться. Сам Бласко тоже купил себе новый цивильный костюм, только на моду не стал заморачиваться, выбирал попрочнее да поудобнее. На нем были светло-желтая рубашка, коричневый камзол с желтыми набивными узорами, черные штаны из прочной ткани, темно-красный кафтан со шнурами, сапоги с отворотами и треуголка с галунами. Схожесть в цветах с костюмом сестры объяснялась любовью близнецов к одним и тем же оттенкам и их сочетаниям.

– Чую, в Салабрии у тебя не будет от ухажеров отбоя, – усмехнулся Бласко.

– Не переживай, за тобой девушки тоже побегают, – хмыкнула Жиенна.

– Ну ты как скажешь. Кто ж на такого урода позарится! – махнул он рукой. Он уже давно привык, что по сальмийским и фартальским меркам далеко не красавец, и по этому поводу не переживал. Но Жиенна посмотрела на него с легким прищуром и сказала:

– Ты иногда как ляпнешь что-нибудь, аж стукнуть тебя хочется. Тоже, нашел урода. Давно на себя в зеркало смотрел?

– Каждый раз, как бреюсь, эту рожу вижу, – Бласко потрогал свой квадратный подбородок и легонько дернул себя за горбатый выдающийся нос. – И радуюсь, что я паладин и мне можно не переживать о том, что девушки мимо меня на других смотрят. Видела б ты, какие там у нас красавцы есть! Один Оливио чего стоит. Вот уж по кому с десяток фрейлин тайком сохнет… и кое-кто из придворных кавалеров тоже. Или, к примеру, Робертино. Ну про него и говорить нечего – Сальваро все красавцы, а этот, пожалуй, самый из них красивый. Или даже вот наш соотечественник Жоан. Или гордовитый кьянталусский аристократ Маттео Олаварри. Тоже, между прочим, горбоносый, но при том красавец писаный.

– Салабрийцы у вас там есть?

– Энрике только, но он полуальв. С во-от такими ушами. А что?

– А то, дорогой братец, что мы с тобой на мордахи – типичнейшие салабрийцы. И по салабрийским меркам ты вполне красивый парень. Там ведь чем у мужчины нос больше и горбатей – тем лучше. Считается, что у него и по мужской части всё ого-го, потому там носатые очень нравятся женщинам.

Бласко рассмеялся:

– Вот уж совершенно бесполезное, хм, достоинство. Для паладина, конечно. Не был бы я паладином – я бы обязательно этим воспользовался. Но увы.

Жиенна тоже захихикала. Потом сказала:

– А на ваших красавцев я бы глянула. Познакомишь?

– Да надо бы, – согласился Бласко. – Они ребята хорошие. Оливио, Жоан и Робертино, я имею в виду. И еще Тонио, он мартиниканец, так что не скажу, красавец или нет, это уж тебе судить, но парень что надо.

Болтая об этом и другом, они довольно быстро добрались до станции телепортов, показали свои отпускные свидетельства и совершенно бесплатно переправились в Салабрию.

Овиеда, столица провинции Салабрия, была по общефартальским меркам даже не городом – так, городишкой. Но тем не менее все обязательные элементы цивилизации здесь имелись: королевский гарнизон, паладинская канцелярия и коллегия инквизиции, учетная королевская палата, собор, большой рынок, станция телепортов, две школы, ремесленное училище, довольно неплохая лечебница, представительства трех крупных банков, почта, в том числе магическая, театр, тюрьма и даже университет. Правда, университет этот в списке фартальских университетов и академий стоял в самом низу и в нем учились только местные – притом из тех, у кого не хватило ума или настойчивости поступить куда-то в более пристойное место. Содержали оный университет салабрийский наместник пополам с Короной, и потому половина выпускников потом вынуждена была работать на князя или Корону. Так что учились здесь в основном те, кто хотел стать учителем, сельским лекарем или мелким чиновником.

На станции телепортов выяснилось, что регулярный телепорт в Сакраменто открывают только раз в два дня, то есть ближайший только завтра. Но на счастье близнецов, сегодня туда по срочному делу едет ревизор, и ему откроют телепорт в четыре пополудни. И если Бласко и Жиенна желают, то могут прийти на станцию в четыре и попробовать договориться с магом-телепортистом. Близнецы пообещали прийти, а пока решили поесть где-нибудь и побродить по городу. Город им понравился, хоть и выглядел очень провинциально. Однако, несмотря на провинциальность, улицы Овиеды были замощены, имелась канализация, а на улицах – фонари со светошарами, клумбы у домов и много деревьев. Так что это был довольно неплохой и уютный городок. Нагулявшись по центральным улицам, близнецы вернулись на главную площадь, где была станция телепортов и вообще, как обычно в таких маленьких городках, сосредоточилась вся официальная и общественная жизнь Овиеды. В том числе и гостиница с тратторией.

– Салабрийская кухня, – сморщила нос Жиенна, посмотрев на тратторию. – Много жира, брюквы, репы и перловки. Кровяная колбаса, вареные свиные уши и хвосты с хреном… Фу.

– Ну, деваться нам некуда, все равно ведь у бабушки то же самое подавать будут, – справедливо рассудил Бласко. – Идем в тратторию. Здесь, наверное, дорого, но по крайней мере это приличная траттория и еду в ней есть можно. Наверное.

Снаружи траттория и гостиница «Сердце Овиеды» выглядела так, словно ее хозяин никак не мог выбрать, какими именно архитектурными деталями ее украсить, и решил использовать всё, что хотел… и что поместится на фасад. Потому были тут и колонны, и портики над окнами, и лепнина, и пинакли на крыше, и горгульи на водосточных трубах, и полуобнаженные фигуры фейри, поддерживающие крышу крыльца. Внутреннее убранство ничем не уступало. Привыкший к изысканным интерьерам королевского дворца Бласко тяжко вздохнул, увидав торжество безвкусицы и провинциального представления о том, какой должна быть приличная траттория.

– Да уж, – кивнула Жиенна. – Аж глаза болят. Впрочем, лишь бы тут еда была съедобной. В конце концов, нам здесь не столоваться каждый день.

Едва они уселись за свободный столик, как перед ними возник подавальщик и спросил по-салабрийски:

– Чего желаете, сеньоры?

– А что у вас есть, любезный? – задала встречный вопрос Жиенна по-фартальски. Подавальщик понял, что они не местные, и залебезил – видно, решил, что можно будет завысить цену и слупить с путешественников побольше. С молодых и, вероятно, глупых путешественников, потому как умные в Салабрию без надобности не ездят.

– У нас много фартальских блюд, – широко улыбнулся подавальщик. – Если желаете – паста карбонара, например, или равиоли со свининой и базиликом… в сырном соусе или в помидорном. Десерты разные, в том числе плайясольские и ингарийские. И наша кухня, разумеется. Лучшая в Фарталье, между прочим! Может, желаете ознакомиться? Нежная поросятина, изысканные колбасы, пироги, равных которым нигде не найдете! Студень только вчера залили, а рубец повар утром фаршировал. И вино, конечно, рекомендую.

– М-м-м, вино, небось, местное? – вздохнул Бласко, вспомнив дурную репутацию салабрийского вина.

– Не только, сеньор! Мы приличное заведение, у нас большой ассортимент! – почти искренне возмутился подавальщик. – У нас и орсинское есть.

– Не надо, – быстро сказал Бласко. Орсинское вино было немногим лучше салабрийского. – Что-нибудь вроде компота, пожалуй. И равиоли. В сырном соусе. Колбас и пирогов не надо.

– Зелень есть какая-нибудь? Приличная зелень, не репа и не брюква, – поинтересовалась Жиенна, оглядывая зал. Все посетители ели либо вареные поросячьи ножки с хреном, либо кровяные колбаски с жареными помидорами и сладким перцем, либо пресловутый бараний рубец с перловкой и курдючным салом.

– Салат имеется. Помидорчики с розовым луком, сладким перцем, базиликом и оливковым маслом, также салат из листьев латука, яблок и огурчиков с козьим сыром, – подавальщик наконец сообразил, что гости не горят желанием пробовать местную кухню – видимо, с ней уже знакомы. Потому и не горят.

– Тащи, – велела Жиенна. – И сладкого чего-нибудь приличного. С чаем. Но это уж на твое усмотрение.

Подавальщик поклонился и ушел.

Посетители, хоть и были заняты едой, но всё-таки на близнецов посматривали с любопытством.

– Чего это они, – удивился Бласко. – Овиеда же центр провинции, наверняка сюда много народу неместного ездит.

– Может, не так много, как кажется, – пожала плечами Жиенна. – Или просто потому пялятся, что мы близнецы. Знаешь же, здесь о близнецах очень своеобразные представления… Не заморачивайся. Всё равно будут ведь пялиться, что здесь, что у бабушки. Кстати, о том, как до бабушки доехать. Как думаешь, во сколько нам обойдется договориться с этим магом?

– Не знаю, – Бласко достал из кармана кошелек и заглянул в него. – Вообще-то он должен нас бесплатно доставить куда нам требуется. Но я в этом очень сомневаюсь… В любом случае больше десяти реалов не дам.

– Я тоже. Но сначала попробуем бесплатно. Не так часто мы такими услугами пользуемся, так что пусть отрабатывают что положено.

Бласко вздохнул:

– И кстати, надо бы мне перед тем еще зайти в банк и по чекам деньги получить, так что давай тут рассиживаться не будем, а то в этакой глуши после трех уже никто из чиновников работать не хочет. И я останусь без наличных денег.

В его кошелке было только десять реалов и четыре чека-поручительства на разные суммы. В королевском казначействе или банке ему должны были без вопросов обменять эти бумаги на полновесные реалы. В общем-то это можно было сделать еще в столице, а то и просто получить у тессория Корпуса сразу монеты, но Бласко очень торопился в отпуск, а тессорий, как назло, куда-то завеялся с ключом от денежного шкафа. Пришлось вытребовать у его помощника чеки, благо хоть печать у того была.

Тут появился подавальщик с большим подносом, поставил его на стол:

– Приятного аппетита, сеньоры.

Он составил с подноса на стол тарелки, чашки и кувшин, и ушел. Бласко ковырнул вилкой в своей тарелке, подцепил равиолину и отправил в рот. Прожевал:

– А знаешь, на вкус вроде ничего.

Салат и сладкий пирог с ягодами тоже оказались вполне достойными, так что Бласко даже не только не стал забирать у подавальщика сдачу с пяти реалов, но и добавил пол-реала сверху, хотя и было очевидно, что цену блюд тот явно завысил. Но не слишком, вполне в меру.

В банке всё прошло гладко: чеки приняли без вопросов, монеты выдали сразу в мешочках, и Бласко старательно распихал их по карманам и вьюкам.

На станции телепортов даже не пришлось показывать телепортисту отпускные свидетельства. Странное дело, но маг-телепортист не спросил никаких бумаг и даже не заикнулся о какой-то плате, зато поинтересовался, куда им после Сакраменто. Когда Жиенна сказала, что в усадьбу Гонзалез, обрадовался и пообещал, что лично их туда доставит, то есть не совсем туда, а в село Три Оврага, где он несколько раз бывал. А оттуда до усадьбы совсем недалеко.

Причину такой любезности Бласко понял, как только повнимательнее посмотрел на телепортиста. Тот во все глаза пялился на Жиенну, а она ему строила глазки и мило улыбалась. Бласко хмыкнул, но не сказал ничего. В конце концов, если телепортист решил напрячься исключительно ради Жиенниных улыбок – почему бы и нет? Его проблемы. Всё равно кроме улыбок ему ничего не светит.

Так что очень быстро Бласко и Жиенна оказались в Трех Оврагах. Тепло распрощавшись с телепортистом, несколько разочарованным тем, что Жиенна сделала вид, будто не поняла его намеков насчет более близкого знакомства, близнецы решили для начала осмотреть село, а там и в усадьбу отправиться.

Осмотреться им толком не дали: не успела осесть пыль на площади после телепорта, как поглазеть на приезжих сбежалось полсела. Особо любопытные даже начали расспрашивать, по какому делу приехали, причем многие вполне сносно говорили по-фартальски, хоть и с забавным акцентом. Жиенна, мило улыбаясь, на это ответила, что они внуки сеньоры Людовики Гонзалез и приехали к ней в гости. Поселян этот ответ удовлетворил, но лавочник не успокоился, пока не уговорил их заглянуть к себе в лавку – «вдруг вам что нужно, у меня всё есть для красивых девушек и серьезных парней». В перечень таких товаров здесь входили зубной порошок, дешевый гуталин, не слишком от него отличающаяся по цвету и запаху помада для волос, мыло простое местное, серого цвета, мыло яичное и лавандовое плайясольское, на вид очень старое, духи и подводка для глаз, понюхав которые, Жиенна сморщила нос. Были также женские товары для особых дней, белила, румяна и почему-то толстые стельки из бересты и кожи. Бласко посмотрел на них с большим недоумением, и лавочник пояснил, что это товар для самых больших модников – чтоб сапоги скрип издавали.

– Знаете, мне не надо, – покачал головой Бласко. – Не модник я. А сапоги мои меня вполне устраивают и без скрипа. Вы, почтенный, лучше скажите – а какие тут развлечения есть? Мы к бабушке на три недели приехали, так что соскучиться успеем. Чем тут можно заняться, кроме охоты и рыбалки?

– Да много чем, сеньор. Танцы по седмицам, средам и пятницам, вот еще Праздник Урожая будет через две недели, и свадьба, кстати, тоже. Свадьбы у нас тут веселые… И таскание барашка, совсем забыл.

– Таскание барашка? – переспросил Бласко. – А что это?

– Неужто не слыхали? – удивился лавочник. – Да это ведь наша салабрийская народная забава, как же вы не знаете-то.

– Мы сальмийцы, – на всякий случай уточнил Бласко. – А в Сальме такой народной забавы нет. Так что там с барашком?

– А просто. В сентябре скот с пастбищ сгоняют на сортировку. Ну, там, каких овец баранам покрывать, каких на мясо забивать, такое. И выбирают упитанного, крепенького молодого барашка, привязывают на выгоне. А удалые парни со всех окрестных сел скачут на тот выгон во весь опор. Кто первый доскакал, хватает барашка и на седло. И скачет обратно в село. Тут другие, конечно, барашка у него отобрать норовят. Вот кто с барашком в свое село первый прискакал, тот и победил, и тогда ему с каждого двора по молодому барашку или овечке дарят. Считается, что если удальцу подарить лучшего ягненка, то приплод у овец потом хороший будет, все ягнята – как подаренный барашек. А само таскание очень веселое, правда, бывает, что головы до крови разбивают, руки-ноги ломают, ну то дело молодое, удалое.

– А барашек? – подала голос Жиенна. – Надо полагать, ему-то веселого в этом мало, а?

– Ну, так он же барашек. Что ему, он привычный. Бывает, конечно, что целиком до села его не удается довезти – то ноги оторвут, а то вообще на части поразрывают. Но тогда и победителю ничего не дарят, а в родном селе могут и побить. В прошлом году так было – Хуан из Подхолмья барашка схватил и никому отбить не позволил, но перед самым въездом в село на него налетел наш Бенито, пивоваров сын, да и оторвал барану голову. Мы Бенито за то пятью свиньями наградили, а подхолмские Хуана побили знатно. Хуан этот ведь три года подряд таскание выигрывал, и оттого наших овец то волки грызли, то болячки одолевали, а в Подхолмье – что ни овца, то красавица.

– Понятно, – Бласко оглядел лавку. – М-м… мы подумаем насчет такого развлечения. А насчет болячек овечьих – так может, просто надо было знахаря хорошего найти или на мага скинуться?

– Так маг же дорого возьмет, – посмотрел на них как на городских дурачков лавочник. – Старый дедовский способ не хуже. А насчет знахаря… ну, у нас тут есть ученый мэтр, племянник сеньора Роблеса. Лет пять тому сюда приехал да и поселился в Роблесовской усадьбе, наукой занимается. Какой он там наукой занимается, то не ведаю, а лекарства от копытной гнили и от парши для овец он хорошие сделал. И советами помогает неплохо. Плату свиными да бараньими тушами берет, не деньгами. Куда он их девает – непонятно, мясо жрет, наверное, с утра до вечера… потому как работников не имеется, слуг тоже, кроме сторожа Симона да чокнутой Кармиллы, экономки его… Вот уж нашли друг друга – алхимик да ведьма. Ежели вы в усадьбу Гонзалез едете, то как раз мимо Каса Роблес будете ехать, может и познакомитесь… Кстати, а вы-то сеньоре Гонзалез внуками по какой линии будете?

– Наша матушка – старшая дочь сеньоры Людовики, – мило улыбнулась Жиенна.

– А-а-а, точно, помню, Маргарита ведь в Сальму замуж вышла. Вроде как там по королевской части служит, а? – полюбопытствовал лавочник.

Бласко и Жиенна переглянулись. Они знали, что бабушка Людовика не стала в свое время посвящать соседей в то, что ее старшая дочь Маргарита оказалась магичкой. Магов в Салабрии не любили и боялись, особенно в сельской местности, а сеньоре Гонзалез совсем не нужно было портить отношения с соседями и поселянами. И со своим доном Фонтесом тоже. Гонзалезы были дворянами, но не донами, а гидальгос. Гидальгос – это были кто-то вроде сальмийских кабальерос, но в отличие от них обязательно приходились донам близкой родней по крови и владели правом наследственной аренды земли. Людовика Гонзалез была троюродной сестрой нынешнего дона Фонтеса, а ее усадьба Каса Гонзалез – частью домена Фонтес и наследственной арендой Гонзалезов. Салабрийское дворянство ревностно относилось к чистоте крови и очень неодобрительно смотрело на браки с недворянами. И на недворянские занятия тоже, к каковым причисляли и магию. Так что, по всей видимости, бабушка Бласко и Жиенны всем родственникам по линии Фонтесов говорила, что старшая дочка вышла замуж за некоего сальмийского кабальеро и состояла на королевской службе. Это было, по крайней мере, более приемлемо для салабрийских сеньоров, чем занятие магией и брак с магом-недворянином. Хотя, конечно, род Гарсиа был ничем не хуже многих старинных дворянских родов. Уж прославленных предков у них было не меньше, чем у, скажем, Дельгадо, и уж точно куда как побольше, чем у тех же Фонтесов.

– Наша матушка служит его величеству, – сказала Жиенна. – По военной части.

Лавочник уважительно поднял бровь. Королевская служба, особенно военная, для салабрийского гидальго (как мужчины, так и женщины) была вполне достойным занятием. И Жиенна даже, в общем-то, не соврала – ведь их мать была боевой магичкой и действительно состояла на королевской службе.

– Славное дело, – кивнул лавочник. – А вы сами, сеньоры, чем занимаетесь?

– Студенты мы, – видя, что Бласко уже открыл рот, чтоб сказать, что он паладин, быстро вмешалась Жиенна. – А скажите, у вас леденцы лакричные есть? А то мне так они нравятся, а у нас их достать трудно, такое наши кондитеры не делают.

Лакричные леденцы – истинно салабрийское лакомство – и правда очень нравились близнецам, так что у Жиенны получилось вполне искренне. Лавочник отвлекся от расспросов, нырнул под прилавок, выдвинул большой ящик, скрутил из бумаги кулек и щедро насыпал леденцов:

– Держите, сеньоры. И не вздумайте платить – это подарочек. И передавайте сеньоре Людовике мой поклон!

На площади по-прежнему шатались любопытные, но Бласко и Жиенна не стали ни с кем больше разговаривать. Быстро зашли в церковь, поставили на алтарь Девы по свече в благодарность за легкое путешествие, вышли, сели на коней и отправились в усадьбу. До нее было мили три, солнце еще стояло высоко, и можно было ехать не торопясь, разглядывая окрестности и наслаждаясь хорошей погодой и лакричными леденцами.

– Как тебе эта милая народная забава? – отъехав от села на полмили, спросила Жиенна.

– Кровожадная очень, – Бласко вздохнул. – И древняя. Какой-то языческий обряд, а, как думаешь?

– Само собой, – кивнула инквизиторка. И тоже вздохнула:

– Но таких обрядов везде хватает. Конечно, не таких зверских, но всё равно везде что-нибудь такое древнее есть. Особенно по селам. Пока народ старым богам, демонам или фейри жертвовать не начинает, на эти игрища глаза обычно закрывают. Но всё равно – живого барашка вот так на части рвать… как-то это чересчур.

Бласко огляделся. Дорога шла через характерный для Салабрии ландшафт: неровные пустоши с вереском и ему подобными растениями, с кустами и каменными глыбами, кое-где – одиночные деревья или купины, и повсюду – овцы. Много-много пестрых салабрийских овец, знаменитых отличным мясом и курдючным салом. Попадались и белые крупные овцы местной же тонкорунной породы. Шерсть они давали более грубую, чем сальмийские тонкорунные, так что из нее в основном делали разнообразные войлоки, пряли толстую вязальную нить и ткали теплые клетчатые пледы. Овцы были главным богатством Салабрии. И свиньи тоже, но свиней тут свободно не выпасают, не та порода. Так что по пустошам паслись только овцы, насколько хватало глаз. И неудивительно, что здесь до сих пор живы древние обрядовые игры, связанные с этими животными, и что местные придают этим играм такое большое значение.

– А что ты там сказал насчет того, что подумаешь об этом развлечении? – глянула на брата Жиенна. – Неужели захотел поучаствовать?

– Надо же было что-то сказать, – Бласко кинул в рот еще один леденец. – Хотя, если бы дело не касалось рванья на части живого барашка, то я б в таком чем-нибудь как раз и поучаствовал. Любопытно, насколько местные парни крепки и ловки… Хм. А знаешь – надо бы уточнить правила. Если не имеет значения, довозит победитель живого барашка или нет, лишь бы целого, то, скажем, доскакать до барашка первым да и быстренько его пришибить силовым ударом покрепче… то ведь мертвому барашку уже всё равно, рвут его на части или нет. Ведь его потом в любом случае зарежут, даже если он это таскание переживет.

– Языческий же обряд, – напомнила ему Жиенна. Бласко пожал плечами:

– Не больше, чем мартиниканская игра в мяч или рыцарский турнир. Они тут эти игры к тому же наверняка Матери и Мастеру посвящают. Нет, точно разузнаю подробнее о правилах. И если барашка можно сразу пришибить, чтобы не мучился, то, пожалуй, поучаствую.

– С ума сошел. Хочешь, чтобы тебе голову разбили или ребра сломали? – обеспокоилась Жиенна, заметив у брата в глазах азартный блеск.

– Пусть попробуют, – усмехнулся паладин. – Зря, что ли, меня в Корпусе гоняют?

– Магию-то открыто применять нельзя. Помнишь же, что бабушка написала? – вздохнула сестра.

Бласко тоже вздохнул. И верно, сеньора Гонзалез, приглашая внуков к себе, настоятельно просила их никак не афишировать, что они – маги. Местные об этом знать не должны. Ради такого Бласко даже волосы подрезал на целых десять дюймов и в хвост завязал вместо косы. Здешние маги тоже носили косы, как знак своей профессии, хоть и не все. Но мужчина с косой в Салабрии – однозначно маг, тут без вариантов.

– Магию, положим, нельзя. Но я и без магии много чего могу. А к тому же, если мы скажем правду… ну, что мы паладин и инквизиторка… то наши умения никого особо не удивят. Главное, совсем уж откровенную магию не показывать. Как думаешь, паладинство и инквизиторство в глазах местных кабальерос, то есть гидальгос – достойные занятия?

– А черти их знают, надо у бабушки будет спросить, – Жиенна поерзала в седле, огляделась, и, убедившись, что вокруг никого, кроме овец, нет, остановила своего мерина. Бласко тоже остановился. – Постой тут, я по своим делам сбегаю.

Она скрылась за камнями, а Бласко, пользуясь тем, что она его не видит, спешился и справил нужду на обочине. То, что им обоим сразу приспичило, его не удивило – у близнецов с детства такое явление было делом обычным. Есть, пить, спать и по нужде им всегда хотелось одновременно, болели они тоже только вместе, и более того – когда Жиенна вошла в возраст созревания, Бласко порой чувствовал ее боли и неудобства во время месячных. А когда ему в кадетстве случилось сильно отравиться в сомнительной траттории, то и Жиенна слегла с больным животом, хотя она-то в ту тратторию даже не заглядывала. Их родители, зная о таком их свойстве, надеялись, что у них еще и мажеская синергия обнаружится, что даст им шанс хоть так, но сравняться в силе с родней. Но синергии не случилось, хотя с некоторых пор, когда их мистические способности развились получше, нечто, похожее на синергию, у них иногда возникало.

– Бласко! – вдруг раздался голос Жиенны. – А подойди сюда.

В ее голосе звучала смесь легкого удивления, любопытства и недоумения. Бласко пошел на голос, и за третьим валуном от дороги увидел Жиенну, склонившуюся над растерзанным овечьим трупом.

– Посмотри, – сказала она. – Как думаешь, что это?

Бласко тоже наклонился. Труп был свеженький, овца погибла от силы час-полтора назад.

– Жуть какая, – паладин провел рукой над останками. И верно, несчастная овца выглядела так, словно кто-то очень огромный и страшно зубастый вырвал ей живот со всеми внутренностями, а затем вскрыл ребра и попытался вывернуть животное наизнанку, но то ли не успел, то ли не смог. Бласко почувствовал легкую тошноту, глянул на Жиенну – та тоже чуток позеленела. Паладин внимательно оглядел траву вокруг, даже пустил три поисковых огонька в разные стороны, пытаясь найти следы неведомой кровожадной твари. Жиенна присела у овечьей головы и, медленно шевеля пальцами правой руки, принялась «читать» тонкий план на предмет мистических воздействий.

– Слушай, странно как-то, – она подняла голову и посмотрела на Бласко. – Я ничего такого не ощущаю, кроме обычной эманации смерти. Мучительной смерти, правда… но кроме этого – ничего. А ты?

– Я тоже, – признался паладин. – Ни магических, ни фейских или демонических воздействий. Но, холера, не могут же это быть волки. Волки так не делают, да и тушу бы не бросили, растащили бы по частям. И знаешь – даже бестиями не воняет. Вот сколько ни пытаюсь почуять – пусто.

– А некромантию чуешь? – Жиенна вынула из ножен свой кинжал и отвернула овечье ухо, чтобы рассмотреть клеймо. – Я чую что-то такое… на самой грани моего чутья.

Бласко снова прислушался к ощущениям. Но он был не очень чувствителен, ему больше давались воздействия и боевые умения.

– Не пойму, – он потер лоб. – Что-то таки есть, ты права. Но какое-то такое… ускользающее, какое-то очень неопределенное. Эх, были б с нами Оливио или Робертино, они б почуяли куда больше. А главное – тут следов вокруг никаких нет. На этой траве, конечно, хрен чего разглядишь, но всё ж… только овечьи следы и всё. Что делать будем?

– Сейчас – ничего, – выпрямилась Жиенна. – Клеймо запомни. Лавочник же говорил – у них овцы от волков сильно страдают… вот надо бы на этот счет порасспрашивать поподробнее, но осторожненько. Сначала у бабушки спросим, а там можно будет и с местными поговорить. И… знаешь, давай ехать. Стремно мне как-то тут стало и неуютно…

Выйдя на дорогу, Бласко на всякий случай вынул меч из вьюка и надел на себя перевязь. Жиенна тоже опоясалась своим инквизиторским мечом. Стало спокойнее, но всё равно близнецы пришпорили лошадей.

Вскоре дорога повернула в сторону, обходя взгорок, а за этим взгорком открылся другой взгорок, скалистый и довольно крутой. На нем громоздилось удивительное строение: как будто кто-то решил слепить дворянскую усадьбу из чего попало. Приземистый краснокирпичный двухэтажный домик с маленькими оконцами и плоской крышей с деревянной верандой на ней, к нему примыкала бочонкообразная башенка в три этажа, из серого кирпича, с конической черепичной крышей. С другой стороны домика тянулась низкая пристройка, а к ней лепилась высокая тонкая башенка из белых известняковых блоков, с крышей из шиферного сланца. На крыше башенки торчал покореженный металлический шпиль. Вокруг этого строения как попало росли кривые деревья неухоженного сада, а вела к нему мощеная плитами дорожка, обсаженная кряжистыми древними дубами.

– Усадьба Роблесов, – сказал Бласко. – Какая-то она такая же заброшенная на вид, как и восемь лет назад.

– Почему же, вон, гляди, во дворе виднеется веревка с бельем, – показала Жиенна. – И коза бродит между деревьев.

– Ну разве что. А так – как была развалюха, так и осталась. Интересно, что нам про этого ученого мэтра бабушка Людовика расскажет.

Бабушкина усадьба еще не была видна – мешал другой взгорок, через который надо было переехать. Когда близнецы поднялись на его гребень, то увидели широкую озерную долину. Место было красивым: изогнутое полумесяцем узкое озеро лежало между невысоких пологих холмов, поросших всё теми же вереском и кустами, и усыпанных известняковыми валунами. Восточный, выгнутый берег был обрывистым, краснел глиной и белел песком, западный, вогнутый – пологим, зеленел травой и камышом. Над озером и стояла Каса Гонзалез, усадьба бабушки Людовики – сложенный из известняковых блоков квадратный в основании дом высотою в четыре этажа, с четырехскатной черепичной крышей и с двумя длинными низкими пристройками. Одна пристройка имела два этажа, вторая – один, но зато на ней торчали две маленькие пузатенькие башенки, а на двухэтажной – еще одна башенка, потоньше и повыше. Вокруг дома рос большой и ухоженный фруктовый сад.

– Странный дом, – сказала Жиенна, разглядывая усадьбу. – Мне и раньше он казался странным, а теперь и подавно. Да и усадьба Роблесов тоже…

– Это Салабрия, здесь всё, хм, странное, – пожал плечами Бласко. – Поехали, уже солнце садится, да и жрать что-то хочется. Надеюсь, на ужин будет что-нибудь удобоваримое.

Встречать близнецов вышли сама бабушка Людовика, их дядя Эрнандо и несколько слуг. Бабушка, невысокая, но очень на вид бодрая старушка семидесяти лет, приезду внуков очень обрадовалась. Дядя Эрнандо, угрюмый мужчина сорока пяти лет, пробурчал положенные приветствия, пожал Бласко руку и сказал:

– Ну, выросли-то как, а! И сразу наша кровь видна, ни капли сальмийской.

– Да, красавцы писаные, не то что мои другие внуки, – кивнула бабушка. Глянула на наследника и добавила:

– Ну кроме Максимильяно, конечно.

Дядя усмехнулся:

– С Максимильяно в красоте мало кто сравниться может, что да то да. Вот бы ему еще ума побольше, к красоте-то… Ничего, ум – дело наживное… Эй, Дамиан, лошадей прими у молодых сеньоров! Карлотта, вещи занеси в их комнаты, да постель там постели. И мыльню вели натопить. А вы проходите, хоть мы вас завтра ждали, а не сегодня, но сейчас быстро всё обустроят. А поужинаем чем боги послали, завтра уже хороший обед приготовят.

Бласко и Жиенна последовали за дядей и бабушкой. Слуги занялись их лошадьми и вьюками. Близнецы не сомневались, что в их вьюки будет сунут не один любопытный нос, но не особенно на сей счет переживали: ни Бласко, ни Жиенна не брали с собой в отпуск паладинский мундир и инквизиторское облачение, потому посудачить слугам будет не о чем.

В столовой уже накрывали ужин, так что дядя и бабушка усадили их за стол, близнецы только шляпы да перчатки сняли и положили у двери на комодик. Первым делом им принесли тазик для мытья рук, полотенца и салфетки, которые по здешнему обычаю полагалось заправить за воротники. Хотя Жиенна предпочла бы положить салфетку на колени, но она быстро сообразила завернуть скатерть так, чтобы накрыть новый костюм.

Пока дядя и бабушка наперебой расспрашивали об их матери, о жизни в столице, об их службе и учебе, а толстоватый и коротконогий, но при том ловкий слуга носил из кухни блюда, близнецы, отвечая на расспросы, рассматривали столовую. За восемь с лишним лет, что их здесь не было, ничего особенно не изменилось. Всё та же старинная тяжелая мебель, всё те же расписные аллеманские фарфоровые блюда в большом стеклянном шкафу, светильники со светошариками на стенах и не слишком хорошая картина над камином, изображающая здешний пейзаж. На картине усадьбе Гонзалезов живописец очень польстил, она выглядела куда более внушительно и красиво, чем была на самом деле. Бласко и Жиенна знали, что усадьба имеет такую странную архитектуру не потому, что кто-то из прежних Гонзалезов так захотел, а просто потому, что к старой квадратной башне сначала пристроили еще два этажа, потом пристройку, к ней – башенку, потом к этой пристройке еще одну, в один этаж, и к ней еще одну башенку, потом самую старую квадратную башню разобрали до фундамента и, не трогая пристройку, построили четырехэтажный дом. К этому дому позже с другой стороны пристроили новую пристройку в два этажа, а к ней – башенку… Потом сняли с дома четырехскатную крышу, сделали асотею, а на ней поставили летнюю горницу в одну комнату, а сверху – крышу с мансардой. Вот и получилась такая мешанина. Когда близнецы в детстве приезжали к бабушке, им очень нравилось исследовать этот странный дом и его закоулочки, каморки, лестницы и прочее. Иногда здесь можно было найти очень любопытные вещи, причем порой такие, о которых даже бабушка не могла толком сказать, откуда они и какова их история.

Наконец слуга расставил все блюда и ушел. Бабушка произнесла короткую молитву, разломила ячменную лепешку и предложила внукам угощаться.

Проголодавшиеся паладин и инквизиторка с удовольствием съели гречневую кашу с луком и салом, рулет из баранины и моркови, и крупно порубленный салат из яблок, огурцов, лука и листовых овощей. Запивать всё это подали яблочный компот, а на десерт – пончики с яблочным же повидлом.

После ужина явилась экономка и сообщила, что комнаты для молодых сеньоров готовы и мыльня тоже протоплена.

Бабушка сама повела внуков на третий этаж по широкой деревянной лестнице (Бласко тут же вспомнил, как восемь лет назад катался по ее перилам). На третьем этаже была всего одна дверь, бабушка толкнула ее:

– Ну вот и ваши комнаты. Всё, что требуется, есть. И на крышу пристройки выйти можно, там навес соорудили, если будет ночью душно, можно там спать… правда, комары в безветренные ночи заедают. Ну вы, небось, какое-нибудь заклинание от них знаете?

– Так ведь магию использовать нельзя, – прищурилась Жиенна.

Бабушка усмехнулась:

– Да используйте на здоровье, лишь бы слуги не видели. Мы-то с Эрнандо знаем, экономка наша тоже и управляющий, они болтать не будут. А остальным – конечно, лучше не знать.

– М-м-м… бабушка Людовика… Магами, конечно, для детей гидальгос быть неприлично… А что насчет паладина и инквизиторки? – задал животрепещущий вопрос Бласко.

Сеньора Людовика вздохнула:

– Так-то, если подумать, то в паладинстве ничего неприличного нет. Королевская же служба, да и с воинской общее имеет. Инквизиторство – тут посложнее… хотя ты же, Жиенна, беллатриса. Трудно сказать… Вот что. Вы пока никому не говорите, а мы с Эрнандо тихонько у соседей попробуем выяснить, как они к этому отнесутся. Да как дон Фонтес на такое смотрит. Во вторник в Сакраменто будет собрание гидальгос домена Фонтес, там-то мы и разузнаем. Понимаю, вам трудно скрывать то, к чему вы привыкли, но что поделать. Потерпите, очень вас прошу. И… дорогие мои – рада, очень рада, что вы приехали. Внуки меня не балуют своими визитами – ваши старшие братья и сестрица ко мне десять лет уж не приезжали. Да и вас ко мне не пускали, хоть я и писала вашим родителям. Всё отговаривались – мол, вы маги слишком юные, скрывать еще не умеете… Обижались на меня, знаю, за то, что магию просила скрывать… Ну, теперь-то вы взрослые, сами решаете за себя. Так что спасибо, порадовали старуху. Максимильяно-то, Лилия и Станса как учиться уехали, так и носа домой почти не кажут. Только письма отписывают, как они жутко заняты, да денег просят, особенно Макси. Эх… Ну, вы располагайтесь, отдыхайте, мойтесь. У нас тут столичных удобств не имеется, водопровод и смывной сортир вот в прошлом году только сделали, на первом этаже под лестницей, а тут чуланчик с ночными вазами и умывальник наливной. А мыльню мы только по вечерам топим, и то не каждый день, уголь дорогой нынче, да и торф недешев.

Бабушка ушла вниз. Бласко и Жиенна зашли в отведенные им комнаты и молча их осмотрели. В прошлый раз, когда они были в гостях у бабушки, их поселили в большой комнате в пристройке, одной на двоих. Сейчас для них отвели целый этаж центральной «башни». Этот третий этаж был меньше второго из-за опоясывающего балкончика, да и сам по себе небольшой. Как помнили близнецы, эти покои считались в доме одними из лучших. Но всё равно спальня тут оказалась одна, хоть и большая. В ней стояла одна широченная кровать под балдахином, сейчас поднятым вверх. Маленькая гостиная не имела никакой мебели, кроме двух кресел, столика, камина и книжной этажерки. Даже диванчика не было, вместо него на полу возле камина были брошены несколько лохматых овчин, сшитых в большой толстый «ковер», и куча пестрых подушек, украшенных аппликациями из разноцветных лоскутов (местное рукоделие, которым славилась Салабрия). Справа от спальни был тот самый чулан с ночными вазами и умывальником, слева – комнатка с зеркалом, вешалками и сундуками для одежды. Из спальни был выход на балкончик, а с него три ступеньки вели на крышу пристройки, где под полосатым полотняным навесом стояли два топчана с соломенными матрасами, столик и два плетеных кресла.

– М-м-м… Дом же такой большой, нам что, не могли две спальни найти? – удивился Бласко.

– Ты разве не помнишь, что в Салабрии о близнецах бытуют очень своеобразные представления? – Жиенна пошла проверить, как слуги развешали ее вещи в гардеробной комнатке.

– Какие? – паладин тоже зашел в гардеробную и водрузил свою треуголку на вешалку из косульих рогов. – Неужели… О, черт… – он вспомнил и покраснел.

В Салабрии считали, что раз близнецы в материнской утробе были вместе, то им стесняться нечего, они от зачатия ближе, чем даже любовники, и оттого здесь любовные отношения между ними не считались ни инцестом, ни даже нарушением целомудрия.

Жиенна тоже засмущалась:

– Ну, да. Забыл, что ли? Помнишь, матушка иной раз нечто такое… не то чтобы высказывала, но всячески давала понять, что не будет возражать, если что.

Бласко покраснел еще сильнее. И даже взялся за лоб, покачав головой:

– Ну ладно слуги, которые комнаты готовили… Но бабушка что, не могла им приказать…

– Так бабушка такая же салабрийка, как и слуги, – вздохнула Жиенна. – И ее даже не смутило, что мы паладин и инквизиторка – нарушением целомудрия же не считается, помнишь?

Она посмотрела на широкую кровать:

– Да не парься, Бласко. Кровать большая, места нам хватит. А стесняться друг друга мы и правда не должны, с чего бы. В мыльню тоже вместе идти придется. Да мы же и дома тоже вместе мыться ходили. Дома же ты не стеснялся. Чего мы друг у друга такого не видели?.. Хм… Жаль только, что эти представления о близнецах не то что не избавят нас от ухаживаний и приставаний местных, а наоборот. Мне одна инквизиторка-салабрийка говорила, что тут считается, будто переспать с близнецами – это очень, м-м-м, хорошо и вообще повышает и потенцию, и привлекательность, и удачу. Так что будь готов к тому, что нас начнут осаждать местные парни и девушки, и предлагать всякое. Двоим сразу причем.

Бласко закрыл лицо двумя ладонями:

– О, Дева… Лучше бы мы в Ковильян поехали.

Жиенна хлопнула его по плечу:

– Переживем. Давай лучше поскорее пойдем помоемся, а то здесь ведь водопровода с подогревом нет, как мы в столице привыкли. Остынет всё.

Мыльня почти не изменилась с тех пор, как Бласко и Жиенна были у бабушки в последний раз. Маленькая, с двумя каменными лежанками, круглой бадьей со скамеечками, с мутным от времени зеркалом и даже, кажется, всё теми же тазиками и ковшиками. Разве что деревянные решетки на полу были другие.

Близнецы разделись в маленьком предбанничке, аккуратно разложив на скамейке свои стеганые халаты, войлочные тапки и полотенца, при этом старались друг на друга не смотреть. Хоть они, когда жили в Сальме, мылись дома вместе, но сейчас почему-то застеснялись – отвыкли. Но в самой мыльне было слишком тесно, чтобы жаться по углам. Так что Жиенна первой махнула рукой на стеснительность, сбросила с себя полотенце, окатилась горячей водой из ковша и взяла плошку с мылом, понюхала его:

– Яичное. Местное, конечно же. Но хоть не серое. Знаешь, на днях съездим в Три Оврага, и я куплю у лавочника лавандовое. Хорошо хоть взяла тестанеровское мыло для волос с собой.

– Я тоже, – Бласко перевязал хвост повыше, закрутил его узлом, облился водой и принялся намыливаться, все-таки стараясь не глядеть на сестру. – Подумал – здесь вряд ли такое купить можно. А я к нему привык, у нас оно всегда в мыльне есть… Хе, Томазо – есть у нас там один такой парень, селянин из Анконы, красивый, кстати – так он поначалу даже не знал, как им пользоваться. Говорил, что дома мылись самодельным, делали его из старого жира с золой и содой, даже волосы такой дрянью мыли, а потом полоскали настоем ромашки, крапивы или луковой кожуры. А когда распробовал тестанеровское, так понравилось, и он даже стал себе и другие товары Тестанеры покупать, там, мази для рук, всякие притирания и духи… Прямо как плайясольский аристократ.

– У нас тоже селянские девочки есть, – Жиенна зачерпнула воды и принялась смывать мыло. Мыться основательней не было необходимости, еще вчера вечером она отлично помылась в мыльне своей обители в столице, где удобства были не хуже паладинских при дворце. – Тоже любят всякую мелкую роскошь. Еще бы не любить, когда дома ничего лучше мыльного корня не видели…

Бласко, смывая с себя мыло, скользнул по сестре взглядом да так его и не отвел. Сообразил вдруг, что с последнего отпуска он ни разу не видел ее раздетой, а за этот год она стала куда красивее. Крепко сбитая, подтянутая, с крутыми бедрами и округлой грудью, не очень тонкой талией и плоским животом с заметным рельефом мышц – Жиенна выглядела великолепно.

Она тоже рассматривала брата довольно-таки оценивающим взглядом. И сказала:

– Хорошо же вас в Корпусе гоняют. Вон какие мускулы нарастил, прямо загляденье.

– У тебя тоже всё с этим хорошо, – смущенно ответил Бласко. – И не только с мускулами.

Он залез в бадью с горячей водой и устроился там на скамеечке. Жиенна, смыв остатки мыла, залезла туда же.

– Ух, горячо. Это получше, чем ванна в нашей мыльне, – она устроилась поудобнее. – Слушай… Как бы нам бабушку расспросить насчет той овцы, а?

– Не знаю. Не думаю, что стоит прямо так вот спрашивать – «а не знаете, кто тут овец на части рвет?», – Бласко даже обрадовался, что она перевела разговор в деловое русло. – И вообще я думаю, бабушку или дядю не надо так сразу об этом спрашивать. Сначала, может, попробуем со слугами поговорить, в село съездим или на соседние хутора, с пастухами пообщаемся. И я бы с этим алхимиком познакомился, интересно же. Помнишь, лавочник его экономку ведьмой обозвал?

– Помню. А точно. Завтра съездим в село за мылом, может, заодно и к алхимику наведаемся. И, кстати, сомневаюсь, что он именно алхимик. Для местных, видно, любой ученый, если не лекарь – алхимик.

– Кстати да, – Бласко выбрался из бадьи и закутался в полотенце. – Заодно поподробнее разузнаем в селе насчет того, чем бы тут заняться. Три недели же, надо поразвлечься как следует.

В спальне они сняли покрывало с кровати и с радостью обнаружили, что одеял там два, а не одно двуспальное, как они опасались, да еще в ногах по шерстяному толстому пледу положено. Так что, помолившись, улеглись, закутались и заснули.

Утро началось с блеянья овец. Подскочив, Бласко не сразу понял, где он и что происходит. Потом сообразил, что он в гостях у бабушки, и что здесь блеянье овец по утрам – обычное дело. Накинул халат и вышел на крышу пристройки. Совсем недалеко от усадьбы, в каких-то трехстах футах, проходила грунтовая дорога, по которой тек блеющий поток пестрых и белых овец. Пастухов не было видно, только взлаивали овчарки, рявкая то на одну, то на другую овцу, пытавшуюся свернуть с дороги. Овчарки, большие и лохматые, носились туда-сюда, и отлично справлялись со своей работой. Бласко попытался было посчитать приблизительно количество овец, но быстро бросил это гиблое дело.

На крышу пристройки вышла и Жиенна, потянулась:

– Утро доброе… ого, сколько овец. И все, небось, бабушкины…

– Наверняка. Ты на собак посмотри, какие ловкие. Ничуть не хуже сальмийских, а?

– Ага. Слушай… А ведь эти собаки и на выгонах овец стерегут, как и у нас в Сальме. Пастушья работа тут – занятие для самых ленивых, почти всё собаки делают. В том числе и от волков охраняют. Но при том мы с тобой вчера совсем недалеко от дороги нашли странным образом убитую овцу. Смекаешь, что это может значить?

Жиенна принялась делать упражнения, разминая мышцы и суставы. Бласко последовал ее примеру, размышляя над ее словами. И, отжавшись пятьдесят раз на кулаках, сказал:

– Смекаю. Одно из двух: либо собаки эту тварь очень боятся сами, либо не чуют ее вообще.

– Третий вариант забыл – это человек, владеющий какой-то магией, – Жиенна пять раз присела на правой ноге, потом – на левой.

Бласко сел на топчан, зацепился ногами за край парапета пристройки и стал качать пресс:

– Точно надо с алхимиком Роблесом познакомиться. Посмотреть на него поближе. И местных тихонько порасспрашивать.

– Ага, – Жиенна встала на мостик, потом села на шпагат. – Но как-то, согласись, слишком было бы очевидно и странно, если бы алхимик был в этом замешан. Вот ты ж ведь первым делом про него подумал.

– Ну, да. Но всё равно с ним познакомиться надо…

Пока они занимались зарядкой, бабушкины овцы наконец скрылись за гребнем взгорка, блеянье и собачий лай утихли. Во двор усадьбы вышел управляющий и ударил несколько раз деревянной колотушкой в старую, потемневшую и погнутую сковородку, подвешенную у входа со стороны внутреннего двора. Это означало, что трапеза готова и всех ждут к столу.

К завтраку Жиенна и Бласко выходили с некоторой опаской: вчерашний ужин был вполне удобоваримым, но дурная слава салабрийской кухни зародилась не на пустом месте. Но то ли бабушка учитывала их непривычку к местной еде, то ли дурная слава была преувеличена – а никаких ужасов вроде пресловутого бараньего желудка с салом и кровью или там заливного со свиными ушами и пятаками на столе близнецы не увидели. Была тут перловая каша, щедро сдобренная шкварками и жареным луком, к ней подали яичницу-глазунью с мелкими помидорами, запеченными над углями, потом – поджаренный овечий сыр в сухариках, морковно-яблочную запеканку и местный чай, в котором чайные листья были смешаны с чабрецом. За чаем бабушка поинтересовалась, чем внуки собираются заняться сегодня.

– В усадьбе можете делать что хотите, в саду тоже, – сказала она. – Мы с Эрнандо вам ничем мешать не будем, отдыхайте и развлекайтесь. Только, Бласко, учти, что если в село поедете, то там местные парни могут попробовать тебе бока намять.

Бласко поднял бровь:

– С чего вдруг? К здешним девушкам я клинья подбивать не собираюсь.

– А для порядку, – вместо бабушки ответил дядя. – Обычай такой. Если узнают, что вы больше чем на неделю приехали, обязательно на кулачки вызовут, чтоб проверить на крепость и стойкость.

– Ну пусть вызовут, – пожал плечами паладин. – Отхватят хороших люлей. Или… или если я им наваляю – обидятся?

– Наоборот, зауважают, – усмехнулся дядя. – А если Жиенна грубо отошьет пару парней, то и ее могут вызвать на кулачки. Ты, конечно, можешь за нее выйти.

– Сама справлюсь, – Жиенна допила чай. – Заодно посмотрим, насколько крепки местные парни.

– А кстати, – Бласко решил, что момент подходящий для расспросов. – Я тут слышал про такое таскание барашка… Скажите, а там обязательно, чтоб барашек был живой? Я имею в виду… если я, скажем, до него первый доскачу, и пришибу тихонько магией, и потом буду уже мертвого таскать – это не засчитают за провал?

– Нет, главное, чтоб магию твою не увидели, – сказал дядя. – Честно сказать, многие так делают. В смысле, не магией, а дубинкой ему промеж глаз или шею стараются сразу свернуть. А то ведь бывает, что барашка на части рвут, пока за него дерутся. Плохой приметой считается, если кровь этого барашка во время таскания пролить. Плохой приметой для того, кто его тащит, когда кровь проливается, то есть. А если на части мертвого порвать, то это уже не так страшно, хотя тоже ничего хорошего. Вот и норовят, если отобрать не получается, то хоть порвать, чтоб гадость сделать. А ты что, решил поучаствовать?

– Почему бы и нет? – паладин доел запеканку и запил чаем. – Интересно, смогу ли.

– Ну попробуй, главное – постарайся не позволить барану что-нибудь оторвать, плохая примета же, – ответил дядя. – Лучше, если что, сразу из рук выпускай. И я, если все-таки решишься, тебе лучшего коня для такого дам. Приходи к конюшням вечерком, посмотришь на Гнедка, опробуешь. К тому же помимо таскания еще скачки на выгоне бывают, если желающих соберется человек двадцать хотя бы. И бег пешим ходом. Тут, думаю, ты их всех обставить сумеешь.

– Вряд ли, – вздохнул Бласко. – Не мое это, меня всё ругают, что бегаю плохо. Зато дерусь хорошо, – он усмехнулся. – Так что пусть на кулачки вызывают.

– На здоровье, лишь бы не во вред. А то еще порыбачить можете, у меня на берегу сарайчик с лодкой и мостки длинные, чтоб с удочками посидеть, устроены. Не купайтесь только, в озере водяники завелись, того и гляди – утащат. Да и рыбачить лучше не с лодки, а с мостков… – вздохнул дядя, встал, поклонился бабушке и вышел. Бласко и Жиенна последовали его примеру, поднялись к себе.

– Ну, как и думали – поедем прогуляться? – Жиенна открыла дверь в гардеробную. – В село тоже, или только по окрестностям и к алхимику?

– А что, есть разница?– удивился Бласко, снимая с вешалки кафтан.

– Конечно. Если в село и там вдруг драться – то я бы старый костюм надела. Новый-то жалко.

Бласко задумался. Сам он тоже прихватил старый цивильный костюм как сменную одежду, взял и охотничий, до того почти целый год провалявшийся в сундуке без надобности.

– А, давай старое наденем. Для местных всё равно, не по здешней же моде. Меня другой вопрос больше волнует – мечи берем или нет?

– Нет, я думаю, – вздохнула Жиенна. – Пусть уж сначала бабушка выяснит, можно ли нам открыто признаться, кто мы такие. А пока обойдемся кинжалами и ножами… наши-то мечи приметные ведь.

Так и сделали. Бласко, привыкший уже к мечу, даже несколько неуютно себя чувствовал. Впрочем, постоять за себя он прекрасно мог бы и без меча, и без магии. В конце концов, паладинский баселард, кинжал с клинком длиною в фут, тоже хорошее оружие. Да и карманный пружинный нож неплох.

На середине подъема на взгорок Бласко остановил коня и оглядел окрестности. Всё было как вчера: овцы, белые и серые валуны на пустошах, изогнутое полумесяцем озеро с тремя островами, бабушкина усадьба, и еще чья-то усадьба на другом берегу озера, у верхнего «рога» полумесяца.

– Кстати… Дядя говорил о водяниках, надо будет посмотреть, да и выгнать их, что ли, – сказал паладин. – Чтобы спокойно потом купаться. Озеро-то хорошее, с песчаным дном, чистой водой…

– Если водяники давно завелись, почему, интересно, не вызвали паладина с ними разобраться? – Жиенна достала из кармашка складной лорнет гномьей работы с двойными стеклами, раздвинула и совместила трубки окуляров, и посмотрела через него на дальнюю усадьбу.

– Салабрия, – вздохнул Бласко. – Наш наставник, Карлос Вуэльта и Махуэло, который раньше тут странствующим шесть лет отслужил, говорил – здесь народ тогда только паладинов или инквизицию по всяким таким поводам вызывает, когда совсем невмоготу становится. И с магами то же самое здесь. С одной стороны, магическими предметами и амулетами пользуются, и еще как, а с другой – магов не любят и боятся, и обращаться к ним стараются только когда совсем припечет. А всё из-за дурацких суеверий. Маги, как тут верят, сглазить могут, если на что обидятся, а по представлениям здешних все маги жутко обидчивые. А детей и девушек могут сглазить даже без всякой обиды, достаточно только похвалить или красотой восхититься…

– Знаю, – вздохнула Жиенна. – У нас в инквизиторском колледже есть две салабрийки… так они со мной первое время вообще не разговаривали и даже старались не приближаться, если только нет крайней необходимости. Потом пообтесались, конечно.

– А паладинам здесь тоже непросто, хоть их и уважают. Представляешь, тут когда паладина вызывают в село какое-нибудь, ему ночлег устраивают в общинном доме или, если такого нет, то в сарае каком-нибудь. Кровать никогда не предложат, постелют на вязанках соломы… По закону-то положено всем обеспечить, хорошим ночлегом в том числе. Так вот стараются денег дать, мол, как бы взамен за неудобства. И эти деньги даже можно взять, для здешней канцелярии особое распоряжение выдано, что, мол, это взяткой не считается. Потому что проще поспать на соломе и взять деньги, чем местных переубедить…

– Почему? – удивилась Жиенна, складывая лорнет.

– Потому что здесь верят, будто бы, если какой мужчина ляжет на ту же кровать, на которой паладин спал или священник с обетом целомудрия, то потом у него стоять не будет, – ухмыльнулся Бласко. – А если женщина на такой постели поспит, то стоять не будет у ее мужа… Даже белье постельное для такого случая отдельное держат и в общинном доме хранят, а стирать отдают какой-нибудь некрасивой и немолодой, которой замужество и так не светит. Ну или старухе. Здесь Деву, конечно, почитают, но тех, кто отдает Ей свое служение, очень мало. Это тебе не Кесталья, Плайясоль или Понтевеккьо, и даже не Сальма. Почти все священники и священницы здесь – посвященные Матери или Мастера.

– Мда… – Жиенна стронула коня, и Бласко последовал за ней. – Таких тонкостей – насчет якобы отсутствия стояка – я не слыхала еще. Вот же ж, придумают глупости какие… Инквизиторок это тоже касается?

– Нет, а то ты бы знала, – Бласко расстегнул кафтан – солнце поднялось повыше и стало припекать. – Только мужчин с обетом целомудрия.

Они поднялись на гребень взгорка и миновали два высоких стоячих камня, отмечающих границы бабушкиных владений. На камнях была высечена стрела в круге. Вчера близнецы этого не заметили – уже смеркалось и они торопились, было не до разглядывания придорожных камней.

– Смотри-ка, такой же знак, как и клеймо на вчерашней овце, – показал на камень Бласко. – Но ведь это же бабушкины владения, а у Гонзалезов другой герб.

– Эти камни тут стоят еще с дофартальских времен, – Жиенна остановила коня и посмотрела на знак. – Гонзалезы же отделились от рода Фонтесов не так и давно. Бабушкин отец был младшим братом тогдашнего дона. У них и герб – как у Фонтесов, только с белым ламбелем и красно-желтой каймой. Видно, старинный знак относится к землям и усадьбе, а не к роду.

Она опять достала лорнет и снова принялась разглядывать озеро и дальнюю усадьбу. Отсюда, со взгорка, вид был куда получше, чем на подъеме. Вздохнула:

– И суток не прошло, а мне уже тошно, так и хочется что-нибудь кастануть посерьезнее поисковых огоньков…

– И мне… Ничего, потерпим. На что это ты там так внимательно смотришь?

– Да вон, – она махнула рукой, указывая на дальнюю усадьбу. – Не помнишь, кто там живет?

– Нет, и, по-моему, бабушка нам никогда о тех соседях и не говорила, – пожал плечами Бласко. – А что?

Она сунула ему лорнет:

– Посмотри сам, интересно, что скажешь.

Бласко остановил коня и поднес лорнет к глазам. Это, конечно, не подзорная труба, но тоже неплохо, двойные стекла в оправах из коротких трубок давали трехкратное приближение.

Дальняя усадьба тоже имела безумную архитектуру, как и бабушкина, и усадьба Роблесов: явно очень старая квадратная башня в три этажа, к ней пристроена более высокая и тонкая круглая башня со шпилем, пара низких пристроек с пузатыми башенками, и всё это из разного камня. Вокруг усадьбы – сад, огороженный забором из дикого камня, как и вокруг Каса Гонзалез. Вид на первый взгляд нежилой, но потом Бласко заметил над одной из пристроек дымок, а в верхнем окне квадратной башни – что-то яркое, похожее на флаг.

– Ничего особенного, – он всё еще не мог понять, что же так заинтересовало сестру. ­– Ну, топят печь средь бела дня – так, наверное, обед готовят. Флаг в окне… немного странно, почему не на шпиле, но, может, на шпиль боятся вылезать. А так – ничего особенного, я же говорю… Хотя… – он перевел лорнет на бабушкину усадьбу, потом обратно на дальнюю. – Хотя овец вот почти нет в ее окрестностях. И свинарников поблизости тоже. И распаханных полей с огородами. А у бабушки есть. Хм… Сад запущенный какой-то. Бедненько всё смотрится по сравнению с Каса Гонзалез. И дорога к усадьбе какая-то малозаметная.

Он вернул сестре лорнет, пожал плечами:

– Ну, какие-то обедневшие гидальгос, наверное. Все-таки не пойму, что тебя так заинтересовало.

Жиенна сложила инструмент, спрятала в замшевый футлярчик и сунула в карман:

– Даже обедневшие гидальгос в Салабрии владеют хоть одним овечьим стадом, и пара полей распаханных у них точно будет – надо же что-то кушать и чем-то свиней кормить. Наш сосед Роблес исключение, но он ведь ученый, и живет только с экономкой и сторожем, он может и в сельской лавке покупать... Вот я и думаю – кто же живет в той усадьбе? Еще один ученый мэтр? Или какой-нибудь опустившийся пьяница? Или отпрыск обедневшего старинного рода, умудрившийся просрать последнее из родового достояния?

– Всё может быть. Но тебе зачем?

– Затем, что надо же чем-то развлекаться. И потом, вот ты собираешься быть странствующим паладином… Если, конечно, не передумаешь и не пойдешь в храмовники. Но в любом случае надо же наблюдательность развивать… Чему вас только учат. Нас уже год как гоняют на наблюдательность и умение делать выводы.

Бласко поморщился:

– Вот только не надо сейчас про «все паладины – тупоголовые махатели мечами, то ли дело инквизиторки!» Я этого от тебя в прошлый отпуск наслушался, когда мы искали, кто и зачем повадился по всему кварталу половики с порогов красть и сидушки из дворовых сортиров.

– Но ведь и правда я тогда первой догадалась, а ты не понял, пока я тебе не разжевала, – хмыкнула сестра. – Матушка всегда говорила, что у нас одни мозги на двоих, и большая часть мне досталась.

На это Бласко только зубами скрипнул. Да и то – не дашь же сестре подзатыльник, недостойно это. Да и вернет она этакий «подарочек» сполна, еще и с довеском. Когда они были детьми, бывало, и дрались, и не всегда победа была на стороне Бласко. Ну и, честно говоря, соображала она все-таки лучше него, особенно когда дело касалось рассуждений и разбора чего-нибудь. Зато когда надо было быстро принимать решения, Жиенна полностью полагалась на брата – он никогда не ошибался в ситуациях, требующих немедленного действия.

– В общем, надо и про того соседа тоже выяснить, – подвела итог Жиенна. – Ну, не дуйся. Неужели тебе неинтересно? Подумай – ведь если мы узнаем что-нибудь этакое, тебе потом будет что рассказать друзьям, когда вы начнете делиться впечатлениями от каникул. А то ведь одного участия в паре драк и таскании барашка мало…

Бласко вздохнул, признавая, что она права.

– Ладно. Разузнаем. А сейчас куда – в село или сначала к Роблесу?

– В село, я думаю. Там осмотримся, может, что услышим интересное. Ну и я бы немножко по этим пустошам побродила, может быть, найдем какие-нибудь следы… Запускай поисковые огоньки.

Следы нашлись довольно быстро: недалеко от дороги среди россыпи небольших известняковых валунов валялась овца. Выглядела она точно так же, как и та, что близнецы нашли вчера, и убита была явно примерно тогда же.

– Клеймо бабушкино опять, – сказал Бласко, осмотрев труп. – И чую я всё то же самое.

– Ага. А знаешь, что еще любопытно? – Жиенна обошла мертвую овцу по кругу, рассматривая траву и вереск, кое-где заляпанные уже засохшей кровью. – Что волки ее не погрызли за ночь.

– Точно, следов волчьих нет совсем, – Бласко даже на всякий случай еще раз ощупал все вокруг магическим щупом. – Вообще никаких следов нет. Как и в прошлый раз.

– Теперь я не успокоюсь, пока эту загадку не разгадаю, – решительно сказала Жиенна. – И вот что… Надо бы раздобыть карту этих мест. Как думаешь, у бабушки есть? Глянем, скопируем и будем отмечать.

– А если нет, придется самим рисовать, – Бласко почесал в затылке. – О. А ведь в сельской управе наверняка карта есть. Не может не быть! Там и посмотрим. Скажем, что нам интересно, что здесь вообще есть. И ведь даже не соврем!

– Можешь же соображать, когда хочешь, – едко улыбнулась Жиенна. – И верно, зайдем в управу. Заодно спросим там же, кто в той усадьбе живет. И про Роблеса. А потом у бабушки, и послушаем, что и как нам расскажут.

По дороге в село нашлись еще одни овечьи останки, на этот раз куда более старые – но всё так же не тронутые волками. И даже муравьями и червями. Зажимая нос, Жиенна подошла ближе и осторожно отвернула овечье ухо. Клеймо было другим – скрещенные меч и то ли посох, то ли боевая палица.

– Два дня она тут уже валяется, – сказал Бласко. – Местные не убирают в надежде, что волки сгрызут? Или по какой другой причине? Суеверия?

– Возможно, – кивнула Жиенна. Задумчиво посмотрела на овцу и сказала:

– А призови-ка очищение на площадь. А я сейчас на всякий случай общий экзорцизм сотворю. А через денек наведаемся и посмотрим, что дальше будет.

Бласко огляделся. Никого поблизости не было, и он быстренько призвал очищение. Круг белого света прокатился на сорок футов, приминая вереск и траву, и погас. Жиенна сложила ладони у груди, зажав в них четки, склонила голову и быстро, но внятно проговорила формулу общего экзорцизма. Паладины таким не пользовались – при наличии других умений просто не нужно было, но формулу знали. Инквизиторки же в этом деле больше упирали именно на молитву и божественную силу, которой Дева особо одаряла своих служительниц. Если здесь, на месте гибели овцы, и были какие-то незаметные следы демонических или некротических сущностей или воздействий, экзорцизм должен был окончательно их уничтожить.

– Ставлю пять реалов и коробку конфет, что это некромантия, – вдруг сказал Бласко.

– Хочешь поспорить? – прищурилась Жиенна. – Хм… Отлично. Пять реалов и коробка конфет – это кровавая магия. Но мы оба можем ошибаться, и это – фейри, бестии или демоны.

– Нет, на бестий не похоже, – они пошли к дороге, к лошадям. – Нет таких бестий, которые бы не оставляли следов. Даже летающие бы хоть как-то отметились. Я прочитал полностью весь Большой Бестиарий, так вот там ничего такого нет. Да и на фейри не похоже тоже.

– Хорошо. В конце концов, насчет фейри и бестий тебе виднее, ­– согласилась Жиенна. – Ладно. Поехали наконец в село. Заглянем там в тратторию, а то что-то и есть, и пить захотелось.

Они поднялись на очередной взгорок и остановились, рассматривая пейзаж. Перед ними расстилалась между нескольких невысоких холмов широкая округлая долина с большим выгоном посередине, перечерченным несколькими узкими ручейками, впадающими в озерцо почти в самом центре выгона. На выгоне виднелись пасущиеся коровы – местной молочной породы, мелкие, красновато-коричневые и с большим выменем. Коров здесь держали очень мало и главным образом ради молока, так что одного большого выгона должно было хватать на всех. В распадках между холмами и на их склонах виднелись россыпи сельских домиков очень характерного для Салабрии типа – из известнякового дикого камня на растворе из красноватой глины, с маленькими оконцами, ярко окрашенными ставнями и двускатными крышами из красной и серой черепицы. Самое ближнее село было и самым большим, оно раскинулось аж на три распадка и два холма.

– Три Оврага, – показал Бласко на это село. – А это, надо думать, тот самый общий для всех выгон, на котором и таскают барашка. Мда, местность пересеченная… надо бы там покататься, хоть почву прощупаю.

– Не сегодня, – покачала головой Жиенна. – Сначала в село, в лавку, в управу и в тратторию.

В траттории народу по дневному времени было немного, и все, конечно, сразу же стали пялиться на близнецов. Но, хвала богам, никто пока не пытался к ним подкатить. Подавальщица предложила баранью похлебку с кореньями и печеную картошку с курдючным салом, а из питья было только пиво. Впрочем, оно оказалось сносным, как и похлебка, и картошка с салом. Вот только вилок здесь не водилось – картошку пришлось есть руками, хорошо хоть она была нанизана на деревянные шпажки. Вытирая платком пальцы, Жиенна тихонько сказала брату:

– Как здорово, что у нас с тобой медальоны есть и мы можем не бояться заразу подхватить. А то я не знаю, справились ли бы мы с незаметным наложением чар…

– Вряд ли, вон как на нас вытаращились, – поморщился брат. – Как думаешь, подкатят или нет?

– Сегодня может и нет, похоже, пока присматриваются, – Жиенна тоже была совсем не в восторге от мысли, что к ним обоим вот-вот начнут клеиться местные. Все-таки инквизиторское облачение избавляет от многих неудобств – будь она одета как инквизиторка, никто бы не рискнул даже так пялиться, не то что подкатить. – Пойдем скорее в лавку, что ли. Лошадей пока тут у коновязи оставим, чего с ними таскаться по селу…

На улице они заметили, что трое парней из траттории идут за ними футах в пятнадцати. Когда Бласко обернулся, то двое из них предпочли сделать вид, будто им просто по пути, а вот третий ему сально ухмыльнулся.

– Зараза, – вздохнул он. – Ты была не права. Похоже, что клеиться начнут уже сегодня.

– Да уж, я так и чувствую их липкие взгляды своей задницей, – мрачно ответила сестра. – Противно. Я уже и забыла, как это бывает… Все-таки в Сальме народ куда как воспитанней, не говоря уж о столице… Там, конечно, тоже пялятся, но как-то так… отстраненно, что ли. Просто любуются. А эти прямо взглядом раздевают.

– Они тут, как по мне, какие-то чересчур озабоченные вопросами стояка, мужской силы и прочего подобного, – сказал Бласко. – Куча этих их суеверий на этот счет, да и анекдоты про салабрийцев сама знаешь какие ходят. Причем почему-то про сальмийцев таких анекдотов я не слыхал, хотя все знают о сальмийской любвеобильности.

– Потому что у нас она пристойная и ненавязчивая, – Жиенна тоже оглянулась и постаралась посмотреть на парней как можно более холодным взглядом, не прибегая к инквизиторским умениям. Не помогло. – А здесь… трахают, похоже, всё, что убежать не успевает.

Лавочник им обрадовался, засуетился, открывая ящики с товарами и прилавок:

– Добро пожаловать, сеньоры! Леденцы понравились?

– Конечно, спасибо, – улыбнулась ему Жиенна. – И я бы еще на мыло глянула. Да и вообще на ваш товар. На женский товар в особенности.

Бласко взял модные стельки для скрипа, повертел в руках и положил обратно:

– Нет, все-таки не хочу скрипеть сапогами… А скажите, почтенный, когда там у вас таскание барашка намечается? Я бы поучаствовал.

Лавочник разулыбался:

– Стало быть, за сеньору Людовику выступать будете? Ну, ежели она не возражает… а то в прошлом году ее старший пастух барана упустил, так на Гонзалезовских овец мор напал, недели не проходит, чтоб не досчитались одной-двух. Может, вам и повезет. Вон вы какой крепкий да плечистый, сеньор.

– Благодарю за комплимент, – куртуазно ответил Бласко. – Так когда таскание намечается?

– А в седмицу. Как раз овец начинают уже потихоньку с дальних пастбищ сгонять…

– Как бы на него заявиться?

– Да в управе старосте скажите, а потом просто приедете с утра сюда, и после утрени на выгон пойдете. Там все желающие и соберутся. А для тех, кто посмотреть придет, помосты поставят, вам, сеньорита, еще, глядишь, лучшее место достанется, рядышком с другими гидальгос. А вот и мыло, как вы просили.

Жиенна принялась обнюхивать куски лавандового мыла, заинтересовалась и коробками с чисто женским товаром для особых дней. Эти тампоны из ваты, пропитанной особым составом, лет десять назад стала производить мартиниканская домина Камилла Алькуан. Состав для пропитки изобрела ее старшая дочка, по профессии алхимичка-фармацевт, а домина не пожалела денег на регистрацию патента и большую рекламную кампанию, и не прогадала: товар быстро сделался популярным и хорошо продавался не только по всей Фарталье, но даже за границей, кроме Аллемании, где был запрещен как «непристойный». Впрочем, здесь, в Салабрии, судя по запыленности и заполненности коробок, одна из которых вообще была запечатана, он почему-то продавался плохо, хотя Три Оврага по всей видимости были очень богатым селом – не только по местным, но даже по общефартальским меркам. Зато коробки с женскими амулетами от зачатия были почти пустыми: в одной на донышке болтались два, а в другой – три кулончика из зеленой яшмы. Как оценила Жиенна – дешевые, сроком на год и без дополнительных зачарований. Стояла у лавочника и большая коробка с отработанными амулетами, видимо, готовился отвезти в Сакраменто тамошнему магу на перезарядку. Товар явно пользовался большим спросом. Учитывая местную всеобщую, как сказал Бласко, «озабоченность» – не удивительно, что женские тампоны для особых дней почти не покупают. Ведь амулеты от зачатия помимо прямой задачи еще и существенно снижают длительность и обильность этих самых «особых дней». Как и инквизиторские медальоны. Жиенна в полной мере оценила это их свойство, когда обнаружила, что вместо пяти дней с сильными болями у нее теперь два дня небольшого и почти безболезненного кровотечения.

– Вот эти два куска заверните, пожалуйста, – она отложила мыло посвежее. – А скажите еще, почтенный… С кем из гидальгос тут вообще знакомство свести можно? Чтоб на охоту вместе, или может какие гулянья устроить… Не в обиду сказано – но простые сельские развлечения мне кажутся слишком… простыми. Это братец с удовольствием будет несчастного барашка таскать и с местными парнями наперегонки скакать, а мне заняться особенно нечем, выходит.

– Да что вы, сеньорита, – всплеснул руками лавочник. – У нас, конечно, не то что в Овиеде, но все-таки пристойное общество и пристойные развлечения для вас найдутся. Вот, к примеру, сеньора Салисо скоро будет устраивать осенний пир. В этом году ее очередь. Там и для девушек, и для парней забавы найдутся. Танцы, пускание венков, перебрасывание кур, бои на палках и стрельба из лука… Праздник Урожая с ярмаркой и всякими забавами. Потом, в нашем селе свадьба, тоже очень весело. У сеньора Канеро охота на лис и волков предполагается, вроде бы собирался на днях устраивать. Это ваш сосед с восточной стороны, за взгорком. У него еще знак – палица и меч, можете как-нибудь к нему в гости наведаться, даже без приглашения, он человек широкой души и всех привечает. Ну и, как я говорил, в селе у нас танцы по средам, пятницам и седмицам, по вечерам. Но это, пожалуй, вам не подходит.

– Почему же? – подняла бровь Жиенна. Бласко в окно посмотрел на парней, шедших за ними от траттории. Парни расселись на бревнах-скамейках вокруг старого кривого дуба и грызли семечки подсолнуха, сплевывая шелуху в пыль сельской площади. И пялились на лавку. Бласко отвернулся.

– Да потому что танцы-то по вечерам и допоздна. А вам обратно в Каса Гонзалез через пустоши ехать. Ночью опасно, – как маленьким, растолковал им лавочник.

– Почему опасно? – Жиенна продолжала изображать удивление. – У брата пистоль есть и кинжал. И у меня трость с набалдашником. От нехороших людей вполне сгодится.

– То от людей, – лавочник вздохнул. – Видите ли, сеньоры… у нас тут то ли волки особо лютые завелись, то ли бестия какая-то непонятная, а только на пустошах после темноты страшно стало. Овец терзают, скоро и за людей возьмутся. Вы думаете, чего это сеньор Канеро волчью охоту затевает в неурочное время? Вот оттого и затевает – он думает, это волки или волколаки, и хочет извести их.

– Если волки – ну так и правильно делает, – пожал плечами Бласко. – А если волколаки… тогда надо паладина вызывать. Волколак – не шутка, я в Кунсткамере-Бестиарии в столице видел чучело… страшное дело. Одни зубы почти в фут длиной.

– Да ну, паладина вызывать, – махнул рукой лавочник. – Дорого же.

Жиенна сделала вид, будто удивилась еще больше:

– Но ведь ему же платить не надо. Только ночлег и еда, паладинам ведь Корона платит.

– То, может, у вас в Сальме платит… А у нас положено денег дать, чтоб… ну, положено, и всё тут. Да и что, сами, что ли, не справимся? К сеньору Канеро понаедут гидальгос со всего округа, да навалятся… и парни наши подсобят – вот и нет волколака. Вот что, сеньоры. Вы если захотите на танцах повеселиться, то лучше уж в селе заночевать. Только не в гостинице, шкура Санчо с вас втрое сдерет за свои матрасы с клопами, знаю я его. Вы ко мне обратитесь, я вас в мансарде устрою со всеми удобствами, и всего за реал за двоих. Еще и с завтраком!

– Спасибо, мы обязательно воспользуемся, – совершенно искренне поблагодарила Жиенна, и расплатилась за мыло и шесть «женских штучек». Бласко купил еще леденцов и добавил к ним четыре пластины местной ягодной пастилы. Лавочник всё это старательно завернул в старые печатные листки, еще и веревочкой красиво перевязал, и близнецы покинули лавку.

Парни оживились и оставили скамейки, но пока подходить ближе не стали. Делая вид, будто их не замечают, Бласко и Жиенна направились к сельской управе. Там обнаружились староста и алькальд, уныло перебирающие какие-то бумаги.

– Вам чего, сеньоры? – мрачно поинтересовался староста, пожилой мужик с изрядным пузом и побитой сединой шевелюрой. И очень выдающимся носом, выдающимся даже по салабрийским меркам.

– День добрый, – Жиенна вооружилась своей сногсшибательной улыбкой, и мужик тут же оттаял, а алькальд вообще как уставился на нее, так и взгляда не сводил. – Мы внуки сеньоры Людовики, студенты, приехали на каникулы. Теперь осматриваем окрестности.

– Окрестности? А зачем вам? – наконец раскрыл рот алькальд, все еще не сводя глаз с Жиенны.

– Интересно же. Мы тут с детства не были, а тогда, как понимаете, нас одних далеко не отпускали. А сейчас мы бы всё тут осмотрели. Говорят, тут у вас красивые места есть.

– Ну, есть, – кивнул алькальд, молодой, даже слишком молодой для такой должности, всего-то на пару-тройку лет старше самих близнецов. Приосанился, и, как ему казалось, незаметно подкрутил жгуче-черные усы. – Желаете получить сопровождение, сеньорита?

Бласко он словно не замечал.

– О, нет, не стоит труда, – махнула длинными пушистыми ресницами девушка. – Мы и сами справимся. Мой брат отлично может меня сопровождать… У вас же тут, надеюсь, нет разбойников или каких бандитов?

– Конечно нет, – даже немножко обиделся алькальд. – Волки только.

– С волками я справлюсь, – подал голос Бласко и отвел полу кафтана, показывая заткнутую за кушак пистоль. Пистоль ему выдал утром дядя со словами: «Сам чищу, стреляет неплохо, только держи от лица подальше, это тебе не ваши паладинские с гномьими патронами». – Так что насчет окрестностей, сеньор…?

– Барбанеро, Арнао Барбанеро, – представился алькальд, снова переводя взгляд на Жиенну. – К вашим услугам, сеньоры…

– Гарсиа, – улыбнулась ему еще раз Жиенна. – Бласко и Жиенна Гарсиа. Так вот, мы бы хотели поездить по окрестностям, и нам бы глянуть на здешнюю карту. У вас же есть карта домена Фонтес?

– Конечно, – влез в разговор староста, тоже очарованный красотой инквизиторки и слегка обиженный, что на него не обращают внимания. – Имеются и карта всего домена, и карта нашего уезда со всеми подробностями. И я даже могу вам ее дать на время, у меня их три штуки, только о прошлом годе ревизия из Учетной палаты приезжала и составляли.

– О, мы будем вам благодарны! – искренне обрадовалась Жиенна. – Мы скоро ее вернем. Изучим хорошенько и вернем. А то без карты в ваших пустошах и заблудиться можно.

– Да что вы, сеньорита, – мило улыбнулся ей алькальд, поглаживая ухоженную, иссиня-черную бородку и подкручивая усики. – Как же можно заблудиться, если везде поставлены камнезнаки еще с давних времен?

– Вы ведь знаете эти знаки, а мы нет, сеньор Барбанеро, – Жиенна взяла протянутую старостой карту. – Благодарю, почтенный…

– А все-таки, сеньоры, без сопровождения ездить не стоило бы, – алькальд явно намекал на свои услуги. – У нас тут волки расплодились и какие-то бестии, черт их знает, какие, только овец дерут почем зря. Но ничего, вот сеньор Канеро устроит охоту, мы эту дрянь быстро изведем.

– Спасибо за беспокойство, но мы будем ездить только днем, и небезоружными, – Бласко отвел вторую полу кафтана, показывая привешенный на пояс бандольер с патронами для пистоли. – И вот что… Почтенный, – обратился он к старосте. – Я бы хотел в таскании барашка поучаствовать, ведь положено заявиться в сельской управе, да?

– Само собой, – кивнул староста. – Стало быть, вы от сеньоры Людовики, от Каса Гонзалез будете выступать?

– Как иначе ведь.

– Я почему спрашиваю… по правилам полагается барашка в свое село везти. А Каса Гонзалез ведь куда как дальше, чем Три Оврага, от выгона. Так что вы можете заявиться и от нашего села тоже, чтобы далеко не волочь, и чтоб наши парни на вас не наскакивали. Всё равно ведь мы сеньорову подать вашей бабушке платим, так что считайте, что это ваше село.

– Ну, если так можно – то отчего бы и нет, – кивнул Бласко. – Давайте так.

– Только, сеньор, вы уж постарайтесь не оплошать. А то три года уже как неудачи наше село преследуют, – староста извлек из ящика стола потрепанный большой блокнот, отлистал до середины и на страничке, где крупными буквами было выведено «Таскание», вписал внизу списка имя Бласко.

– Постараюсь, почтенный… А вот что еще спросить хотел. Мы тут мимо усадьбы Каса Роблес проезжали – там что, теперь кто-то живет? – Бласко решил перейти к делу.

– Живет, и давно. Племянник сеньора Роблеса еще пять лет назад приехал в родовую усадьбу и поселился. Роблесам сеньорову подать Подхолмье платит, но не этому сеньору, а его дяде, который в Овиеде при князе служит. А этому просто на прожитье велено платить триста реалов в год и помимо этого пропитанием снабжать. Сеньор Роблес так старосте Подхолмья и отписал – мол, я все равно в родные стены возвращаться в ближайшие годы не собираюсь, наследников кроме племянника нет, так что проявляйте заботу, к тому же роблесовские земли селянам Подхолмья давно в аренду сданы. А племянник этот, Лопе Роблес, ничего и не требует особого. Сидит в усадьбе, наукой какой-то занимается. Иногда свиней да овец наших лечит, мази для них смешивает. Но он точно не лекарь, не человечий и не скотский. Лавочник Денизо говорит – мол, алхимик. Черт знает, может и алхимик. И он там сам живет, ну, со сторожем и экономкой только. Взял в экономки Кармиллу, не побоялся с ведьмой под одной крышей поселиться…

– А что, правда ведьма? – полюбопытствовала Жиенна. – Вот прямо колдовать умеет, заклинания всякие знает?

– Да не особо, – хмыкнул староста. – Она по целительской части. Порчи и сглазы снимает, ячмени, геморрой и чирьи сводит. Наговоры делает всякие – от кошмаров, от перепуга, от головной боли, зубы заговаривает. Болячки, словом, разные лечить умеет.

– Так это же хорошо. Полезные умения какие. А вы так о ней говорите, будто она невесть какой дрянью занимается, – изобразил удивление Бласко.

Староста на это ответил:

– Так оно известно – кто порчу снимать умеет, тот ее и наводить может. Правда, то все-таки не про Кармиллу, она-то в таком не замечена была. Но береженых боги берегут, так что лучше с ведьмой дело только по необходимости иметь. В старые времена ее бы в село не пускали, домик бы на отшибе поставили. А сейчас все-таки уже не так. Раньше она на хуторе недалеко от Трех Оврагов жила, и в селе часто бывала, да и к ней народ бегал за наговорами и чарами. Потом к Роблесу перебралась и с тех пор почти в село и не ходит. Странная она у нас, слегка не в своем уме, я вам скажу. Говорят, ее маленькую фейри украли, и мать ее у них выкупила каким-то образом, никто не знает как, но только с тех пор Кармилла головой тронулась, а мать ее в ту же зиму от простуды померла. Думали сначала – Кармилла ее сгубила, говорили, что она подменыш… Грешным делом чуть не убили, но священник вступился, в церковь привел и Таинство Очищения сотворил. А ей ничего и не сделалось. Значит – таки настоящая Кармилла, только головой то тут, то в Фейриё пребывает.

– Понятно, – вздохнул Бласко. – А вот еще на озере усадьба есть, а там кто живет?

– На озере? А-а, на дальнем конце, – протянул алькальд. – Каса Ибаньез, там живет Рубио Ибаньез, и вот уж с кем знакомиться не советую! Пьяница, картежник, кутила и развратник. Промотал всё родительское достояние в столице, а потом домой вернулся, потому что жить стало не на что. И ведь не образумился, пить продолжает по-прежнему. И главное – что пьет, откуда берет – непонятно, а только трезвым его никто за последние три года не видел. Трактирщики во всех трех селах ему уже давно выпивку продавать отказываются – потому как он в долг норовит, а напившись, дебоширить начинает… Угодья в аренду посдавал, потому что сам хозяйство вести не может, черт его знает на что он вообще там живет со своими прихлебателями… Иной раз приезжает – то к нам, в Три Оврага, то в Дубовый Распадок, то в Подхолмье, и устраивает мордобой. Я его два раза в погребе держал за пьяные дебоши. Так он еще грозился в суд нажаловаться, будто я его, дворянина, оскорблению подверг. Ну да ведь всё по закону, так что только грозился, конечно. В общем, не надо с ним знакомиться.

– Спасибо, – махнула ресницами Жиенна. – И за карту тоже огромное спасибо. Мы ее скоро вернем. А теперь позвольте попрощаться, нам пора, пожалуй, возвращаться, бабушка ждет нас к обеду.

Выйдя из управы, Бласко посмотрел по сторонам и вздохнул:

– Вон они, возле наших лошадей. Черт. Придется, видно, сегодня бить морды.

– Может, обойдется? – сама себе не веря, предположила Жиенна.

– Сомневаюсь. Ну, ничего. Лишь бы к ним на подмогу толпа не прибежала.

– Ты, главное, не забудь, что это – обычные люди, их ничему такому не учили, в отличие от тебя, – серьезно сказала сестра. – Сдерживайся, а то еще покалечишь кого. Нам это совсем ни к чему…

Бласко только кивнул. И пошел к лошадям, делая вид, будто совсем не замечает трех парней, нагло пялящихся на него и Жиенну. Сама Жиенна пошла чуть позади него, держа в руках сверток с покупками и засунутой под веревочку картой.

Подойти к лошадям им не дали: все трое парней, скрипя сапогами, выстроились между близнецами и их лошадьми. Бласко остановился, оглядел их и сказал по-салабрийски, стараясь почетче произносить слова:

– Будьте любезны, позвольте пройти к лошадям.

Парень с родинкой у правого уголка рта, довольно красивый, если не считать большого носа и сального взгляда, которым он прямо-таки обмазывал и Бласко, и Жиенну, сказал:

– Ишь какой речистый. «Будьте любезны», «позвольте пройти»… А не позволяем. Ты вообще кто такой?

Бласко легонько пожал плечами:

– Мы внуки сеньоры Гонзалез, приехали к ней в гости. Бласко Гарсиа, Жиенна Гарсиа, к вашим услугам, любезные.

Парни заухмылялись, и тот, что с родинкой, сказал:

– Стал быть, Гонзалезовы. Думаете, вам тут просто так валандаться можно, раз Гонзалезовы?

– Почему бы и нет? – Бласко посмотрел на него оценивающим взглядом. Очень хотелось применить паладинское умение воздействовать, но сдержался. – Мы все свободные люди, и можем ходить где пожелаем. Как и вы – тоже ведь можете ходить по землям Гонзалезов, лишь бы закон не нарушать.

Парни заржали. Близнецы же стояли спокойно, наблюдая за этим всем. Наконец, местные отсмеялись, и красавчик с родинкой сказал:

– Небось, студенты-законники, а? А как насчет размяться на кулаках? Покажи, на что ты годен, студентик.

– Не вопрос, – пожал плечами паладин. – Как пожелаете разминаться? По очереди или все сразу?

Парни переглянулись. Такого спокойствия от заезжего студента, да еще и не салабрийца, они не ждали. И как-то сразу зауважали его за это спокойствие и смелость.

– А ты сам-то? – красавчик с родинкой опять оценивающе его оглядел. – Как хочешь?

– Мне всё равно, – Бласко скинул кафтан, отдал сестре, снял с пояса бандольер, баселард и пистоль и тоже передал ей. – Лишь бы побыстрее, нас бабушка к обеду ждет. Так что давайте перейдем к делу, любезные, и отдадим дань местным обычаям.

Парни опять переглянулись, пошушукались, и красавчик вынес решение:

– Ну, троим на одного нечестно, но давай так, студент. Если ты по очереди всех троих повалишь – пойдем выпьем пива, за наш счет, конечно. А если кому проиграешь – ты пиво выставляешь для всей траттории, а? Ну и еще – насчет местных обычаев. Если ты всем троим проиграешь, то вы оба с нами полюбитесь.

Жиенна возмутилась:

– Еще чего. Принуждение к близости наказывается по королевскому уложению, любезные. Причем сурово. Как, согласны заплатить каждый по триста реалов за саму только попытку?

Местные опешили. Такой отповеди от приезжей девушки они не ожидали, привыкли, видимо, что здешние не отказывают или боятся отказывать. Да и к тому же в Салабрии близнецы обычно и не отказывали никому, наоборот, частенько сами и предлагали – такие уж тут были нравы. Возможно, будь Бласко и Жиенна простолюдинами, местные парни бы стали настаивать, но они были в их глазах гидальгос.

– А какое ж это принуждение? – попытался выкрутиться красавчик. – Обычай же. У нас тут не заведено отказывать в таком.

– Нет. Никаких любовных утех, – сказал Бласко. – Я не сплю с мужчинами, а сестра не дает кому попало только потому, что кому-то захотелось. Давайте так. Если я проиграю – я выставляю не только пиво, но и хороший обед для всех. Если я выиграю – никто в этом селе больше не подкатывает с любовными предложениями ни к моей сестре, ни ко мне. Только если мы сами кем-то заинтересуемся.

В этот раз он все-таки прибег к умению воздействовать. Не хотелось углублять этот спор – неизвестно, куда оно всё повернет. А признаваться, что они оба с обетами, исключающими любовные утехи – не хотелось раньше времени.

– Ну-у-у… что ты за мужик, если от траха отказываешься, – слегка презрительно сказал красавчик. – Если боишься, что тебя непременно снизу поимеют, то у нас с этим всё честно, все дают и снизу, и сверху, и по-всякому. А уж близнецам-то – так вообще как они захотят… Ну-у-у… ладно. Согласен на обед и выпивку. Только тогда и драться будешь со всеми тремя сразу. Кто упал – проиграл.

Бласко только усмехнулся и отошел от коновязи, чтобы было больше свободного пространства. Вокруг и так уж собралось много любопытствующего народу.

Драка получилась до неприличия короткой: на Бласко наскочили трое сразу. Он присел, уходя от бокового удара, тот, кто напал сзади, споткнулся, Бласко схватил его за ноги и уронил, потом отвесил плюху красавчику с родинкой, тот отскочил, и Бласко дал под дых второму противнику, толкнул и тоже уложил на землю. А потом развернулся и подсек ноги красавчика.

– Ну вот и всё, я выиграл, – сказал он, отряхивая штаны от пыли. Взял у Жиенны пистоль, бандольер и баселард, привесил к поясу.

Парни повставали, отряхиваясь. Красавчик сплюнул, потел красный след от плюхи:

– Ну ты даешь. Где так научился?

– У нас в Сальме все так умеют, – Бласко надел кафтан.

– Научишь? Ну хоть чутка? – уставился на него второй из драчунов.

– Можно, – кивнул паладин. – Насчет обеда… Сегодня, пожалуй, нет, только пиво, а обед уж в следующий раз выставите. А то нам надо торопиться, бабушка просила не задерживаться.

В траттории парни действительно оплатили пиво для всех, распили его с близнецами. Выяснилось, что красавчика зовут Бенито, двух других – Ксавиер и Эугено, и они оказались в общем-то даже и неплохими ребятами. Разве что Бенито по-прежнему продолжал прямо-таки обмазывать близнецов довольно похотливыми взглядами, но откровенных попыток подкатить не делал – видимо, проникся.

Допив пиво, близнецы покинули тратторию и отправились в Каса Гонзалез. Новые приятели проводили их до границ села, попутно рассказывая обо всём, что здесь есть интересного и чем можно будет развлечься в эти три недели. Узнав, что Бласко решил попытать счастья в таскании барашка и выступить за Три Оврага и Каса Гонзалез, отнеслись к этому без особой радости, и Бенито предложил ему послезавтра после обеда погонять на дальнем выпасе для тренировки. Бласко согласился – тем более что потренироваться всё равно нужно. На прощанье Бенито не удержался и все-таки что-то прошептал Бласко на ухо, очень сладострастно глядя на Жиенну. Бласко сохранял при этом каменную физиономию.

Отделавшись от новоиспеченных приятелей, близнецы с облегчением выдохнули.

– Прав ты – озабоченные они тут все, – сказала Жиенна. – Этот Бенито так на нас пялился, что я прямо видела его похабные мысли.

– Он мне на ухо сказал, что согласен на что угодно и как угодно, лишь бы с нами поласкаться, – поморщился Бласко.

– Видно, боится за свою привлекательность, что ли. Или удача очень нужна, тут же верят, что если полюбиться с близнецами, то во всех делах будет удача… – скривилась Жиенна. – Как жаль, что мы пока не можем признаться, кто мы такие. Если бы признались – никто бы не приставал… хотя… к тебе бы не приставали, это точно, а вот ко мне бы девушки липнуть начали. Тут знают, что инквизиторкам с девушками можно.

– А… А ты бы согласилась, если б девушки тебе такое предложили? Ведь и правда же можно, – не глядя на сестру и безудержно краснея, спросил Бласко.

Жиенна очень смутилась, тоже покраснела:

– М-м-м... Это ведь… это ведь было бы как-то нечестно по отношению к тебе. Ну… тебе-то ведь нельзя. Так что – нет, не согласилась бы.

Она не озвучила то, о чем оба тут же подумали. Они ведь друг друга чувствовали очень хорошо. И не только болезни, настроение и прочее. Это касалось и любовных удовольствий тоже. Оба это знали – ведь перед тем, как вступить в Корпус и Инквизицию, Бласко и Жиенна решили попробовать, как грубовато выразился тогда Бласко, «натрахаться на всю оставшуюся жизнь». Вот и занялись этим делом, благо оба тогда еще были студентами мажеской академии, жили в Сальме, в Ковильяне, и найти там на свой вкус желающих полюбиться было несложно. Так что каждый из них в каком-то смысле натрахался за двоих. Это был странный и очень своеобразный опыт.

Вспомнив об этом, оба засмущались еще сильнее и почти всю оставшуюся дорогу ехали молча. И только доехав до двух стоячих камней, отмечающих въезд во владения Гонзалезов, Бласко сказал:

– Ну, на самом деле… на самом деле нам немножко можно. С посвященной Матери, и только если без, хм, проникновения, и только если она решит, что паладину это действительно нужно. У нас такая посвященная служит кастеляншей при Корпусе. Но я ни разу к ней не ходил, потому что… ну, понимаешь. Боялся, что тебя это как-то потревожит. Так что сам справлялся…

Жиенна опять покраснела:

– Я… Ну… мне предлагали. Наши салабрийки, когда узнали, что у меня брат-близнец есть. Но я тоже… сразу про тебя подумала, и отказалась. И сама справляюсь. Это-то мы, хвала богам, почти не чувствуем друг у друга. А то было бы… неудобно.

Бласко тоже залился краской, и вздохнул:

– Болтают, будто можно и с обычными женщинами, главное – не по-настоящему, но всё равно потом надо каяться и молитвенные бдения проводить, так что оно того не стоит. Насколько мне известно, такое обычно ничем хорошим не заканчивается. Да и вообще, какой смысл тогда быть паладином? У нас там есть такой паладин Анхель Гальего… как раз подобным и занимается, причем постоянно. И, как сама понимаешь, не особо кается. До сих пор на долгое покаяние в монастырь его не отправили только потому, что бегает очень хорошо, он четыре раза уже соревнования по бегу среди паладинов выигрывал и дважды – общефартальские турниры. Представляешь? Даже четверть-сидов обставляет в беге на полторы тысячи футов, такой быстрый. Ну вот и закрывают глаза на его шалости. А как паладин он полное дерьмо, вообще ни на что не годен. Представляешь – даже колдокрыс извести не сумел как положено, просто поубивал их, загадив весь подвал пекарни на Малой Тисовой улице. Там теперь до сих пор колдокрысами в тонком плане смердит. Да и не в тонком тоже, не все чуют – но я слышу.

– Ого. Вот почему ты мне сказал, чтоб я в ту пекарню больше не ходила, – усмехнулась Жиенна. – Жаль. Булочки с корицей там были очень хорошие. И плюшки с творогом.

Бласко посмотрел на камнезнаки, как их называл алькальд, и даже остановился, заметив то, чего не видел утром и вчера вечером.

– Слушай… а посмотри на эти стоячие камни. Тебе не кажется… не кажется, что они что-то напоминают по форме? – спросил он.

Жиенна тоже остановилась, присмотрелась к камням и захихикала:

– Вот что значит – поговорили на тему любовных утех! До того ведь не замечали. Камни-то вытесаны точь-в-точь как мужские члены. Грубо, но очень похоже. И знаешь… вон те две поилки по сторонам дороги… теперь мне кажется, что это не просто поилки, а изображения женских органов.

– Любопытно… это только эти камни такие, или все здешние межевые знаки? Как-то я не обратил внимания на камнезнаки Роблесов, надо будет завтра глянуть внимательнее… – Бласко объехал вокруг камня, разглядывая его. – Они ведь очень древние. Но гляди – мох и лишайники с них старательно обдирают. А узоры, похоже, маслом смазывают, чтоб не зарастали.

– Да, верно. – Жиенна потрогала камень. – Знаешь, что-то такое припоминаю… У нас ведь преподают историю древних культов и языческих верований. Надо же знать, откуда у каких ересей ноги растут.

– Нам тоже, но так… пока только начали – с таллианских культов. А тут же Таллианской Империи не было, на этих землях. В те времена здесь господствовал некрокульт Полумертвого Владыки, и даже не совсем здесь, а севернее.

– И этот культ странным образом сочетался с поклонением Животворным Началам, – Жиенна ткнула пальцем в один из узоров в виде очень стилизованных завитков с шишками хмеля, почти невидный уже от времени. – Нам куда как подробнее всё преподают. Так вот было время, когда в Таллианской Империи начали преследовать культистов Животворных Начал – как считают историки, из-за конкуренции с имперскими культами, ведь такие фаллические культы – они народные, низовые были. Проникли из Эллинии после ее завоевания, и сразу стали популярными куда больше, чем официальные культы. Вот императоры и боролись… И поклонники Животворных Начал посбегали сюда, как можно дальше от Таллианы. Вот тебе и объяснение, почему все тут такие озабоченные вопросами стояка и любовной силы. Это пережитки старых времен, местные, наверное, и сами толком уже не помнят, откуда это и почему. А проповедники Пяти просто в свое время всё подобное, что могли, подводили под поклонение Матери. Все такие культы старались как-то переосмыслить.

– Удивительно, что при этом тут так мало населения, – ухмыльнулся паладин. – Ну сейчас-то ладно, амулеты стоят хоть и недешево, но большинству все-таки самые простые в наше время уже по карману. А вот раньше почему местные не плодились как их овцы, при таких-то обычаях?

– А вот тут ты прав – странно это, – согласилась Жиенна. – Но ответа на этот вопрос мы здесь, полагаю, не найдем. Это уж в столице в библиотеках порыться придется. Надо не забыть, интересно же. А теперь давай пришпорим лошадей, а то и правда на обед опоздаем. Бабушка же обещала вчера, помнишь, торжественный устроить по случаю нашего приезда.

К обеду не опоздали – а может, просто никто без них за стол и не садился. Как бабушка и обещала – обед приготовили знатный. Да еще и гостей позвали. Гостей было двое: сеньора лет пятидесяти, на вид обычнейшая салабрийка – светлокожая, черноволосая и носатая, и сеньор лет тридцати с небольшим, не по-салабрийски русый, хоть и тоже носатый. Их представили как соседей, сеньору Салисо и сеньора Канеро. Сеньор Канеро близнецам понравился, а вот сеньора Салисо – не очень. Как-то она на них смотрела неприязненно и даже с каким-то подозрением, да и вообще вид у нее был какой-то лисий.

Сам обед оказался очень неплохим, хоть и подали те самые страшные блюда – студень из свиных ушей и пятаков и фаршированный перловкой, салом и кровью свиной рубец. Но эти ужасы салабрийской кухни с успехом уравновесились овощным рагу со свининой, похлебкой из трав и кореньев с мясными клецками, запеченными в тертой горчице свиными рулетами с черносливом, утками с яблоками и пышными пирогами с разными начинками. Вино, по счастью, подали не местное, а ингарийское белое. Не из лучших ингарийских вин, но и не худшее. А на десерт кухарка сама внесла настоящий торт со сметанным кремом и цукатами.

После такого сытного обеда делать ничего не хотелось, а хотелось завалиться и поспать. Но пришлось ради приличия еще посидеть с гостями, отвечая на их расспросы об учебе и жизни в столице. Наконец, когда настенные часы прозвонили пятый час, сеньор Канеро решил откланяться. Сеньора Салисо последовала его примеру, и дядя Эрнандо отправился их проводить. А близнецы, выдохнув, поднялись к себе. Упав в своей маленькой гостиной в кресла, они некоторое время сидели, не шевелясь, только тяжело дыша. Потом Бласко простонал:

– И зачем я так объелся…

– И не говори… – со стоном же отозвалась Жиенна. – Если мы тут так каждый день будем жрать, то я в свое облачение по приезде не влезу. Тем более что ни колдовать, ни мистические умения применять нельзя.

– Вот-вот… Так что я точно в таскании поучаствую. И в охоте, которую сеньор Канеро устраивает, тоже, – Бласко расстегнул камзол и распустил ремень. – И завтра поедем окрестности осматривать, может, найдем укромное местечко, чтобы поразмяться.

– Угу… А как тебе этот студень из ушей и пятаков? И хрен тертый? – вздохнула Жиенна.

– Кошмар. Хрен и сам по себе – адский ужас, но без него студень вообще есть невозможно. Хотя, как по мне, с горчицей было бы лучше. И если агвардиенте запивать, а не вином. Или здешним кальвадосом.

– Пожалуй, не будем ужинать, – Жиенна расшнуровала корсаж и тоже ослабила пояс. – Только чай попьем, и всё. И поспрашиваем у бабушки насчет соседей. Не только о Роблесе и этом, как его, Ибаньезе, но и про Канеро и Салисо. Не понравилась мне эта сеньора.

– Мне тоже, – кивнул Бласко. – Как-то она на нас так смотрела, будто мы у нее что-то сперли. Или пакость какую сделали.

– Вот именно. Интересно почему. Ладно, потом узнаем. Сейчас надо карту изучить. Перерисовать бы ее для себя, но вряд ли тут найдется достаточно большой кусок плотной бумаги. Так что отмечать будем карандашом и так, чтоб не очень заметно.

Бласко уселся на подушки у холодного камина и развернул на полу карту. Жиенна села рядом.

– Смотри, вот бабушкина усадьба, – ткнула она пальцем в значок в виде башенки. – Вот эти значки, наверное, межевые менгиры. Видишь, таких по всей карте полно?

– Угу. А первую овцу мы где-то здесь нашли, – Бласко поставил косой крестик и цифру «1».

– И это не бабушкины земли, хотя клеймо на овце было бабушкино.

– Забрела на соседские выпасы, бывает. Наверное, здесь на это смотрят просто, и если пастухи случайно чужих пригоняют, то потом меняются, – Бласко потер нос. – Я слыхал, что в Салабрии почти нет воровства. Говорят, здесь в траттории кошелек можно на столе забыть, битком набитый реалами, и его никто не возьмет. Но проверять не хочется.

– А овца сеньора Канеро валялась ближе к селу, – Жиенна вздохнула. – Пока никакой закономерности не вижу. Наверное, если по здешним пастбищам побродить, то мы много овечьих останков найдем… Куда поедем завтра?

– Ну, давай к Роблесу. И окрестности его усадьбы заодно посмотрим… Тренироваться для таскания послезавтра буду, как с Бенито и договаривались. А сейчас, пожалуй, пойду к конюшням, посмотрю на дядиного Гнедка. Заодно и расспрошу дядю про соседей. А ты, может, у бабушки поспрашиваешь.

– Давай. А потом их рассказы сравним.

Так и сделали. Жиенна нашла бабушку в левой одноэтажной пристройке, где та лично пересматривала в кладовой припасы. Бабушка сразу же поручила ей снимать с полок горшки и коробки – искала какие-то приправы и соусы. Жиенна приставила к полкам лесенку и принялась копаться на них, подавая бабушке посудины, а заодно стала расспрашивать обо всём, что ее интересовало. Бабушка только обрадовалась возможности поболтать, и охотно отвечала на вопросы.

Бласко встретился с дядей внизу и выразил желание посмотреть Гнедка. Дядя с гордостью отвел его в отдельную пристройку в конюшне, где был устроен просторный светлый денник, в котором меланхолично жевал клевер великолепный конь сальмийской скаковой породы, гнедой масти с белыми бабками и стрелкой на морде. Гнедок благосклонно воспринял паладина, схрупал у него из рук пару яблок и кусок сахара, и без всяких возражений позволил себя оседлать. Бласко, по происхождению мещанин, до Корпуса не очень-то имел дело с лошадьми. Его, конечно, учили верховой езде, все-таки Гарсиа, хоть и писались в учетных списках мещанами, старались детей воспитывать не хуже, чем сальмийские доны и кабальерос. Впрочем, особой разницы в нравах и воспитании у кабальерос и богатых мещан не было, кроме обучения военному делу и разным боевым умениям. Но все равно Бласко до Корпуса не очень любил ездить верхом и к лошадям был равнодушен. А в Корпусе за него взялись в этом деле всерьез. Старшие паладины Андреа Кавалли и Карлос Вуэльта, учившие кадетов и паладинов обращаться с лошадьми, сумели привить любовь к лошадям и верховой езде даже островитянам Алессио Эворе и Орландо Спарвиери, а Бласко вообще сделался одним из любимых учеников, и теперь разбирался в лошадях не хуже потомственного кьянталусского, сальмийского или дельпонтийского аристократа. Так что Гнедка он оценил сразу, как только увидел. А уж после того как опробовал, так вообще пришел в восторг, о чем дяде и сказал. Обрадованный сеньор Эрнандо после такого с удовольствием ответил на все его расспросы.

Так время пролетело до ужина, и вопреки своему послеобеденному решению, близнецы все-таки отдали ужину должное. Тем более что на этот раз еда была попроще и полегче. Правда, стол накрыли на галерее одноэтажной пристройки, под навесом, чтобы любоваться закатом. Закат был красивейший, но с озера, как только село солнце, потянуло сыростью и холодом, и близнецы с непривычки продрогли.

После ужина отправились в мыльню, которую сегодня никто не топил, но они, пользуясь тем, что их никто не видит, подогрели себе бочку воды, погасив в ней пару огненных шариков, и отлично помылись. Бласко так и хотелось расспросить сестру о том, что она услышала от бабушки, но он сдерживался – решил, что лучше об этом спокойно поговорить в их комнатах. Тем более что вечер был холодный, и им в гостиной обещали растопить камин.

Камин действительно уже разожгли, и в нем горел даже не торф, а хороший уголь, почти бездымный. Да еще на таганке стоял чайник с кипятком, а на столике у камина – заварник с местным травяным чаем.

– Как хорошо, – обрадовалась Жиенна и уселась на подушках поближе к огню. – Что-то я замерзла, пока ужинали. На галерее, конечно, красиво, но сыро.

– Водяники сырость нагоняют, – сказал Бласко. – То есть оно и погодное, само собой, тоже, но везде, где водяники заводятся, всегда по ночам становится очень сыро… Я еще вчера почувствовал. Хотел сегодня ночью сходить на озеро, попробовать с ними разобраться, но сейчас не пойду, холодно. Может, под утро. Под утро даже лучше, все будут спать как убитые, и никто ничего не заметит, – Бласко тоже устроился у камина.

– Тебе помощь в этом понадобится? – Жиенна подогнула под себя ноги.

– Сам справлюсь. Это ведь несложно, я такое уже делал, – Бласко подгреб побольше подушек и улегся на них поудобнее. – Главное, чтоб никто не видел… Черт, как же это неудобно – когда всё скрывать надо.

– И не говори… Ну, давай к делу. Что ты узнал?