Удача близнецов

– Ну, сначала таскание проведем, в седмицу с утра. Во вторник собрание гидальгос в Сакраменто… значит, не раньше четверга. Мы с сеньором Канеро хотим еще на том собрании побольше народу на нашу охоту привлечь – чтоб уж наверняка.

Проверять самопал и лук пошли на задний двор, то есть за одноэтажную пристройку – как сказал дядя, если Бласко попадет не в мишень в виде набитой опилками бочки, а в стену, то это не страшно, задняя стена пристройки сложена из камня и окон в ней нет.

Паладин зарядил самопал, привычно вскинул к плечу, принял удобную позу с опорой на отставленную назад ногу, навел и выстрелил. Ингарийские самопалы, конечно, не то что гномьи, но из всего огнестрельного оружия, что делали люди, они были лучшими. И к ним подходили гномьи патроны с огнепорошком. Стоили, конечно, такие патроны недешево, и дядя Эрнандо купил с обычным порохом, подешевле, так что выстрел получался громче, но при том слабее. Бласко не учел, что в патронах порох, и закашлялся, случайно вдохнув дым. Но в нарисованный на бочке кружок попал.

– Силен, парень! – с уважением сказал дядин объездчик. – Из такого самопала с плеча палить мало кто может. Мы-то хотели его на телеге укрепить, на поворотной треноге.

– Да с телеги и придется стрелять, не с коня же, кони-то у вас наверное к самопаловой стрельбе непривычные, – Бласко вложил второй патрон, на сей раз разрывной, и навел на бочку. – А пните бочку, чтоб покатилась.

Анья могучим пинком опрокинула бочку, и та, глухо громыхая, покатилась вдоль стены. Бласко выстрелил, полетели щепки.

– Ничего себе, – сказала Анья, подойдя к останкам бочки. – Надеюсь, волколаку башку точно так же разнесет.

От бочки остались только обломки и куча опилок, а оба донышка выбило с концами.

Жиенна, натянув тетиву, решила опробовать лук. Два пастуха повесили на крюк, вбитый в заднюю стену пристройки, три старые циновки из рогожи, сложенные пачкой. Инквизиторка, зажав две стрелы мизинцем, еще две воткнув в землю рядом, быстро украсила мишень аккуратной кучкой стрел. Дядя подошел посмотреть и восхитился:

– Прямо одна к одной, красота. Ну, волколаку точно конец… Жиенна, а ты не хочешь в стрельбе посоревноваться? После таскания обычно турнир лучников устраивают, чтоб и другие, кто в таскании не участвовал, тоже могли бы хватку и мастерство показать. Думаю, дочку Салисо ты точно обойдешь.

Инквизиторка хищно усмехнулась:

– С радостью, дядя. Я им покажу, что такое сальмиянка с салабрийской кровью! Только стрел бы мне хороших, длинных, с гусиными перьями.

– Дамиан тебе сделает какие хочешь, – сказал сеньор Эрнандо. – На это он мастер. Раньше-то моя Станса, пока дома жила, любила это дело, а теперь некому, ну надеюсь, Дамиан не забыл еще, как стрелы мастерить. И, между прочим, в юные годы твоя матушка тоже стрельбу любила.

– Так она меня и научила, – улыбнулась Жиенна. – А потом я еще у лучшей ковильянской мастерицы училась уже сальмийской манере. Сальмийский лук побольше этого, там свои приемы нужны. У нас ведь в старые времена, когда междоусобицы были, все женщины умели и из лука стрелять, и коротким мечом пользоваться. И это стало традицией.

Бласко подошел к старой яблоне и поднял паданку. Показал Жиенне, та кивнула, наложила на тетиву стрелу. Бласко размахнулся и швырнул яблоко повыше. Жиенна вскинула лук и почти сразу же спустила тетиву. Пронзенное стрелой яблоко упало к ногам объездчика, тот поднял его:

– Ого, сеньорита, вот это выстрел! Ну, Салисовой дочке тяжко придется. Но она тоже не лыком шита, стреляет хорошо.

– Вот и посмотрим, – Жиенна выдернула стрелы из мишени. – Посмотрим, кто кого. По-моему, пора сеньорам Салисо показать, что не век им тут быть во всём лучшими, а, как думаете, почтенные, дядя?

Все закивали. Семейку Салисо все Гонзалезовы домочадцы и арендаторы с работниками явно терпеть не могли.

Об этом и заговорили близнецы, когда после обеда пошли на укромный пляжик и, наплававшись, улеглись загорать на полотенцах.

– Сдается мне, эта взаимная, хм, нелюбовь порождена вовсе не победой бабушки на каком-то овечьем конкурсе, – сказал Бласко, закинув руки за спину. Его поисковые огоньки сновали неподалеку, так, на всякий случай. Жиенна, даже не открывая глаз, только ресницами дрогнула, соглашаясь:

– Мне тоже так кажется. Тут что-то глубже и старше. Может быть, даже старше, чем бабушка Людовика. Как думаешь, если мы у нее напрямую спросим – расскажет?

– Сомневаюсь, – вздохнул паладин. – А то бы она нам уже рассказала.

Он тихонько сплел заклятие, отгоняющее комаров и прочих насекомых, и накрыл им весь пляжик. А сестра принялась размышлять вслух:

– Здешние гидальгос ведь все друг другу родня. Все – и Гонзалезы, и Салисо, и Роблесы, и Канеро, и даже этот урод Ибаньез – это кузены или племянники дона Фонтеса в разной степени родства. Салабрийские домены большие, куда больше, чем у нас в Сальме, по сути домен здесь – это земли одного рода, потому-то здешнее дворянство и женится постоянно друг на друге. Чтоб наследственную аренду не потерять, – Жиенна почесала кончик носа. – Бабушка мне говорила. К инцесту тут отношение куда попроще, чем в других провинциях. Почти как в Орсинье, где инцестом считается только если родители с детьми, но, конечно, не настолько. Те, кто соображает, что это нехорошо в первую очередь для здоровья их же детей, стараются все-таки супруга находить со стороны. Бабушка сказала, что дядя отписал Максимильяно, чтоб он обязательно себе какую-нибудь дворянскую дочку нашел не из округа Фонтес. А Стансу и Лилию вообще учиться отправили в Модену аж.

Бласко протянул руку к стоящей неподалеку корзинке, вынул из нее пару яблок, одно дал сестре, во второе впился сам:

– По Салисо не скажешь, что они такие дальновидные. Вид у них какой-то нездоровый – что у самой сеньоры, что у ее близнецов. Но ты это к чему?

– К тому, что вражда кроется наверняка вот в этом. В том, что они все тут родня. Может быть, сеньора Салисо хотела, чтоб Максимильяно женился на ее дочке. Или сына хотела женить на Стансе, а бабушка и дядя отказали. Не зря же наших кузин услали аж так далеко. А сеньора Салисо и обиделась на отказ. К тому же если б Максимильяно женился на ее старшей дочке, а ее наследничек – на Стансе, то Салисо могла бы как-то подгрести под себя еще и земли Гонзалезов. Достаточно было бы, чтоб померли бабушка и дядя, а у Макси появился наследник… и тогда и самого Макси можно было бы… того.

– Хм… Возможно, ты права. Но как-то это всё очень мерзко, – Бласко догрыз яблоко и забросил огрызок далеко в озеро. К огрызку подгребли трое гусей и принялись драться за него. – Чем дальше, тем мне эта сеньора всё меньше нравится. А Рубио Ибаньез… он-то сюда каким боком?

– Думаю, таким, что Салисо его для всяких гадких дел использует, – Жиенна тоже выбросила огрызок на поживу гусям. – А может, теперь он – кандидат в мужья старшей дочки, его земли тоже лакомый кусок… Не знаю.

– Ты хотела как-то за ним последить, – напомнил Бласко. – Так, чтоб при том не соваться на его земли самим.

– А, точно, – Жиенна села, потянулась. – Есть у меня одна мысль... Что, если мы попробуем зачаровать, например, голубя? Возьмем голубя в бабушкиной голубятне, на него печать подчинения и дальноглядные чары с привязкой на себя... и отправим полетать вокруг Ибаньезовой усадьбы.

Паладин задумался, просчитывая сложность заклинаний.

– Ну-у… даже не знаю. Это непросто. И очень ненадежно. Думаешь, почему этим способом уже давным-давно никто почти и не пользуется, кроме совсем уж дилетантов, которым ману девать некуда?

– Так нам же ненадолго, и сомневаюсь, что там есть хоть какие-то защитные амулеты от подслушивания и подсматривания.

– Это заклятие может развеяться или исказиться от чего угодно, и если оно исказится, то можно получить совсем непредсказуемую обратку, – вздохнул Бласко. – Мэтр Джироламо говорил – даже от солнечного света. Очень уж оно неустойчивое. А знаешь почему? Потому что изначально такое только на крови делали. Потом уже переделали под обычную магию, но без крови оно работает очень плохо. Ты же не собираешься на крови магичить?

– Упаси меня Дева, – скривилась Жиенна. – Холера, ты прав. Это нам не подходит. Ну, есть еще способ… взять бумажного голубя, зачаровать и запустить куда надо.

– Сомневаюсь, что получится. Ведь это заклинание – для записок и писем, а чтобы можно было что-то подсмотреть, нужно дальноглядный амулет к нему прибавить, а из-за этого еще придется дополнительно на птичку летучесть кастовать… И какие-нибудь чары незаметности. Нет, это слишком для нас сложно, – возразил паладин.

Жиенна начертила на песке магическую схему и принялась просчитывать заклинание. Бласко внимательно наблюдал. Закончив подсчет, инквизиторка ткнула пальцем в центр, где было обозначено необходимое количество маны:

– Вот где для нас проблема. Так-то мы бы смогли соорудить такую птичку. Но на такое расстояние даже наша синергия, если сработает, все равно не поможет… Были бы мы предметниками, было бы проще намного. Эх, ну и ладно.

– Ну и пес с ним, – Бласко встал, принялся одеваться. – Пойдем, в самом деле, в дом. Всё равно скоро ужин, я хочу спать пораньше лечь, чтоб завтра с утра в село поехать, еще потренироваться барана таскать. Заодно заглянем к Роблесу, посмотрим, как там у него дела. И дядя прав – надо Бенито про Ибаньеза рассказать, что он к тебе приставал. Если в Трех Оврагах терпеть не могут ни Салисо, ни Ибаньеза, то это нам на руку.

Жиенна затерла свою схему, сняла с веток полупросохшие купальные костюмы, и близнецы ушли ужинать.

И опять ближе к утру близнецы одновременно проснулись от кошмара и страшного воя.

Жиенна запустила маленький световой огонек (в спальне вместо ночников-светошариков у кровати стояли подсвечники с плафонами, и зажигать свечи было лень), села на кровати:

– Опять то же самое. И – слышишь – собаки-то молчат.

Бласко поворочался, выполз из-под одеяла:

– Угу. Чертовня какая-то. Почему мы слышим этот вой, а другие – нет? Ведь… Ведь от такого воя весь дом должен был проснуться, гавкали бы собаки, бегали бы слуги… Но тишина.

– Может это потому, что мы – маги? И вой на самом деле слышен только в тонком плане? – вздохнула Жиенна. – Если б услышать его не во сне… может, тогда бы мы сумели понять, что это такое.

– Я вот подумал… вряд ли бы мы услышали его, бодрствуя, – покачал головой паладин. – Я помню, нам наставник Чампа рассказывал, что есть сущности, которых почуять можно только во сне или в глубоком медитативном трансе… О.

Он хлопнул себя ладонью по лбу:

– Какой же я дурак!!! Как я сразу не сообразил!!!

Жиенна нащупала комнатные тапки, вылезла из кровати, надела халат:

– Так, погоди. Раз уж мы проснулись, то давай займемся делом. Но сначала – по нужде и прочее.

Она скрылась за дверью чуланчика с ночными вазами, а Бласко, тут же почувствовав позыв к тому же самому, набросил халат и подошел к дверце, нервно переминаясь с ноги на ногу. И сказал:

– Ты права. Пока все спят, мы можем попробовать все-таки вычуять этого… так сказать, волколака. И это… ты там побыстрее, мне тоже очень надо.

– Знаю, – глухо буркнула из-за двери сестра. – Сейчас.

За дверью звякнула крышка ночной вазы, потом зажурчала вода в умывальнике, и через полминуты Бласко наконец сменил сестру на сортирном посту.

Когда он, умывшись, вернулся в спальню, Жиенна уже была одета и нетерпеливо притопывала ногой.

– Давай одевайся поскорее. Надо бы на пустоши попасть, пока еще темно и нас толком никто не увидит.

– Это будет непросто, надо же как-то лошадей из конюшни вывести… – Бласко чуть не упал, пытаясь попасть в штанины второпях.

– Да зачем. Темно же, никто не видит. Можем телепорт построить. Я хорошо помню взгорок с бабушкиными камнечленами. И тот уютный распадочек, где мы тренировались пару дней назад. Там как раз нам никто и не помешает.

Она была права. Если бы они пошли выводить лошадей, то вполне могли бы разбудить конюха, пришлось бы либо объяснять, куда и зачем они среди ночи собрались, либо воздействовать на него так, чтобы не задавал лишних вопросов и не болтал. Эта магия была посложнее, чем обычные паладинские и инквизиторские воздействия, и давалась близнецам плохо. Так что телепорт – лучшее, что можно придумать.

– Ну, куда? К камнечленам или в распадок? – спросила Жиенна, уже готовя телепорт.

– Давай к камнечленам все-таки, там обзор лучше, пес его знает, как сработает чутье в распадке, – подумав, сказал Бласко. – Чампа говорил, что иногда во впадинах и оврагах бывают искажения, да и просто смотреть сложнее…

Вид с дороги у камнезнаков и правда был отличный. Лунный свет озарял озерную долину и пустоши. Усадьба Каса Гонзалез четко выделялась на озерном берегу темным силуэтом с двумя яркими точками фонарей. За озером усадьба Ибаньеза виделась просто мутным пятном, и там не горел свет. Каса Роблес тоже была темной. И на пустошах вокруг – ни огонька.

– Все спят. Одни мы тут дурью маемся, – вздохнул Бласко, оглядевшись. – Тебя учили в глубокий транс входить?

– Конечно учили, но не для того, чтоб в нем чуять, а чтобы молитва была сильнее, – Жиенна на всякий случай достала из кармашка четки и намотала на запястье. – Чуять – это ваше, паладинское дело. Давай пистоль, я тебя посторожу.

Бласко отдал ей пистоль и тесак, сам уселся на округлый камень у подножия менгира и, достав четки, принялся молиться. Входить в глубокий транс сходу, как это делали старшие паладины, он еще не умел. Да и чутье было у него не очень хорошим, но Бласко надеялся, что в трансе он сможет чуять лучше.

Жиенна, поглядывая на брата, застывшего в несколько напряженной позе с полуоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами, глядящими непонятно куда, принялась бродить вокруг камня. Она разослала во все стороны с десяток поисковых огоньков, и теперь прислушивалась к ним, но не чуяла ничего особенного. Недалеко отсюда ворочалось во сне стадо овец, у тлеющего кострища похрапывал, завернувшись в свою войлочную накидку, пастух, беспокойно рыскала овчарка, но от стада и пастуха не отдалялась. В другом месте тоже была кучка овец, возле которой тоже бродила, поджав хвост и почти неслышно поскуливая, собака. Большой круторогий баран, вокруг которого сгрудились эти овцы, лежал на земле, дрожа и конвульсивно дергая ногами. Жиенне это показалось странным и любопытным, но отвлекаться на огонек, чтобы посмотреть поближе, она пока не стала – мало ли что.

Бласко вдруг вскрикнул, чуть не свалился с камня, но тут же пришел в себя. Жиенна подбежала к нему:

– Что такое?

– Я не понял, – он потер лоб, подышал глубоко. – Резкий удар боли, как будто в голове молния шаровая разорвалась. И я выпал из транса. А до того было спокойно, только… какое-то странное ощущение, будто за спиной что-то есть, а обернуться не можешь, чтобы посмотреть. Ощущение, будто кто-то смотрит тебе в затылок. И примеряется, как бы тебе по башке съездить чем-нибудь тяжелым.

Он слез с камня, потер глаза, поморгал:

– Словом, что-то я нехорошее почуял. Только не соображу никак, что это было. Но исходило оно оттуда, – и он махнул рукой в ту сторону, где Жиеннины огоньки и обнаружили барана с овцами.

Сестра отдала ему тесак:

– Знаешь, я в той стороне тоже что-то странное нащупала. Огоньками. Пойдем, посмотрим. Только, пожалуй, сначала на себя святую броню призовем.

Место, вычуянное близнецами, находилось в небольшой впадинке между тремя горбиками, увенчанными валунами. Не успели они дойти до этого места, как им навстречу выбежала, поскуливая, перепуганная овчарка, кинулась в ноги и принялась вертеться вокруг них, все так же скуля. Жиенна погладила ее по лохматой голове, легонько воздействуя. У нее немножко получались чары подчинения, к которым относилось, к примеру, такое полезное заклинание, как «Шоры» – им пользовались боевые маги, когда нужно было успокоить лошадей во время боя или построения сложных кастов. Жиенна еще не умела накладывать полноценное заклятие, но успокоить испуганную собаку смогла.

– Как она дрожит, – сказала инквизиторка, ощупывая овчарку и уворачиваясь от ее языка, которым та норовила в порыве благодарности вылизать девушке лицо. – Не нравится мне это. Видимых ран нет, следов ударов или заклятий тоже не чувствую…

Паладин мрачно вздохнул:

– Чем дальше, тем мне всё больше кажется, что тут какая-то некромантия замешана. Собаки, кошки и лошади хорошо ее чуют и очень боятся.

– Магию крови они тоже хорошо чуют и очень боятся, – ответила ему Жиенна. – Идем дальше, недалеко осталось.

Во впадине, где совсем незадолго до этого Жиенна учуяла группку овец, никаких овец больше не было – видно, когда собака убежала, они с перепугу тоже разбежались во все стороны. А вот баран был. Большой, могучий, круторогий баран с толстым и густым руном валялся на боку, по-прежнему дергая ногами и пытаясь поднять голову. Когда близнецы подошли ближе, то увидели, что какая-то неведомая сила сорвала с его бока большой лоскут кожи вместе с шерстью, размером фут на фут.

Паладин тут же снова вошел в транс, уже не такой глубокий, и внимательно прощупал всё вокруг.

– Все то же самое, что и возле тех растерзанных овец, – сказал он, выйдя из транса. – И по-прежнему непонятно, что ж это такое…

Он призвал очищение, затем круг света. Жиенна скастовала на барана кровоостанавливающие чары, потом заживляющие (насколько сумела, но рассудила так, что хуже уж точно не будет), и наложила слабую «Заморозку» для обезболивания. Баран расслабился и вытянулся на боку, тяжело дыша. Собака подошла к нему, потыкалась мордой и улеглась рядом, принялась вылизывать его рану.

– Одно могу сказать, – паладин уселся на камешек неподалеку, подвесил рядом огонек и влил в него побольше маны, чтоб тот светил поярче. – Это не заклинание. Этого барашка спасло только его густое руно. Давно его не стригли, вон какое отрастил. Наверное, когда стригали овец на стрижку собирали, спрятался, потом к отаре обратно прибился… Вспомни, ведь овцы, которых мы до сих пор находили, были курдючные, у них шерсть короткая. Вот неведомая дрянь у них и вырывала животы. А с этим не вышло. Хм… по крайней мере теперь мы можем совершенно точно отбросить версию с черным паразитом.

– То есть ты думаешь, что это бестия? – Жиенна погладила собаку. – Но какая? И почему нет следов? Почему ты ее не почуял раньше? И собака же испугалась. Насколько я знаю, собаки бестий не боятся.

– Не бестия, – покачал головой Бласко. – Но… Когда я еще был в трансе, кроме прочего я почуял движение сил… очень похожее на остаточные следы телепорта. Кто-то… что-то неподалеку ушло куда-то через телепорт сразу после того, как я получил ментальный удар.

– Именно ушло? – Жиенна подняла голову. – Не пришло и ушло, а только ушло?

– Да. То есть… что-то тут было. Напало на барана. Может, даже не только на этого – мы же проснулись от воя. Я теперь совершенно уверен, что это нечто издает вой в тонком плане, когда нападает. В трансе я его почувствовал как ментальный удар. А потом оно ушло через телепорт. Никакая бестия этого не умеет.

– Так может, это человек? Какой-нибудь колдун-малефикар? – предположила Жиенна. Бласко встал, потянулся:

– Может… Одно могу сказать – не бестия. И не фейри, фейри я бы почуял в любом случае. Вот уж чем-чем, а фейри тут и не пахнет. Ладно, давай в дом, а то уже светает. Вряд ли это нечто продолжит охоту, кажется, мы его спугнули.

Жиенна построила телепорт обратно в их спальню, старательно вплетая ориентиры – у нее получалось хорошо только если она видела, куда перемещается, у Бласко выходило лучше, но после транса и ментального удара он еще не успел восстановить силы.

В спальне они уже не стали укладываться спать. Разожгли в камине остатки углей, уселись на овчины.

– И вот что это было? – вздохнул паладин, вынимая из бумажного кулечка леденец. – А главное – зачем?

– Зачем – понятно. Убытки причинять и страх наводить, пакостить, – пожала плечами Жиенна и вытянулась на овчинах. – А что… Я думаю – все-таки колдун-малефикар. Способный к чарам воздействия. Ходит по пустошам, укрывшись такими чарами, вот его и не видит никто.

– Следы такими чарами не скроешь. Не по воздуху же он летает, – возразил Бласко. – Нет такого заклинания… по крайней мере человек левитировать не может. Даже потомок фейри. То есть… Как бы сказать… в некоторых случаях возможно, но это спонтанная магия, до сих пор не изученная. Как и почему такое происходит, до сих пор разобраться не могут… Можно левитировать предметы, но это требует особых умений и имеет кучу ограничений – да ты и сама знаешь, что чем сложнее предмет, тем сложнее и заклинание для левитации. А левитировать живое существо… Да ну, не может быть.

– Но тогда как? Как он прячет следы? Разве что телепортируется непосредственно к жертвам.

– Ну, это уже больше похоже на правду. Но без ориентиров?

Инквизиторка вынула из кармашка свой блокнот, открыла на уже начерченной схеме:

– Как раз хотела тебе показать. Мне наставницы недавно объяснили очень интересное заклинание – как телепортироваться… или телепортировать что-то без ориентиров.

Бласко взял блокнот, принялся рассматривать схему. Вздохнул:

– Сложная. Шестой порядок… соединение боевой, предметной и магии пространства. И маны надо много. И связка с предметом или существом нужна. Сдается мне, тут попахивает магией крови.

– Угадал. Этот каст придумали в Алевенде… в их Ведьмином Кругу, смекаешь?

Паладин аж рот раскрыл:

– Ого!!! А откуда… откуда оно у твоих наставниц?

– Сам как думаешь? Кое-кого взяли за нежные места, надавили где надо, а потом в Алевенду отправили, как бы в бега. И теперь они там шпионят.

Ведьмин Круг – это было объединение кровавых магов Алевенды и одновременно главная тамошняя магическая школа. Очень многие фартальские малефикары, замешанные в кровавой магии, бежали туда, когда начинало пахнуть жареным. Ничего удивительного, что Инквизиция и Ковен боевых магов постарались внедрить туда своих шпионов. Ведьмин Круг был известен своими смелыми экспериментами – ведь кровавая магия дает огромную силу, хоть и требует огромную плату, а вот совесть и какие-то моральные принципы с ней совмещаются плохо.

Паладин вернулся к схеме, взял карандаш и поставил точку возле одной из ключевых рун:

– Тут, небось, кровавую жертву заменили на обычный источник маны? Или мощный накопитель… Очень уж много требуется… Нам такое не по силам. Так-то мы с тобой могли бы освоить это заклинание, оно по боевой формуле строится, хоть и предметная магия.

– Как раз нам-то и по силам, – усмехнулась Жиенна и ткнула пальцем в другую ключевую руну:

– Гляди, вот привязка. Если бы это было построение обычного телепорта, что бы тут было?

– Ориентиры, – пожал плечами Бласко. – А тут общая руна вставлена.

– Потому она тут и вставлена, что привязка на крови делается, – Жиенна забрала у него карандаш и вписала рядом значок крови. – Скажем, ты хочешь переместиться к другому человеку, где бы тот ни находился… тебе по этой формуле нужно иметь его кровь и вплести ее в формулу. Но мы-то – близнецы. У нас и так общая кровь, нам не нужно ничего никуда вплетать, просто поставить вместо ориентиров друг друга. Понимаешь теперь?

Бласко застыл с открытым ртом, пораженный таким простым решением сложной задачи. Потом закрыл, помотал головой и сказал:

– Значит, мы можем телепортироваться друг к другу. Это интересная мысль. Очень интересная. Надо будет попробовать… И ведь не только друг к другу. К любой родне по крови, наверное?

– Пожалуй. Но все-таки друг к другу лучше всего получится. В описании оригинальной формулы еще было сказано, что так и предметы перемещать можно, но только с привязкой к своей крови. То есть кровавая магия, опять же…

– Другого человека так все равно не телепортируешь, – паладин рядом со схемой добавил несколько значков. – Маны потребуется столько, что тут даже кучей амулетов не обойдешься, нужен мощный источник. Да и то надежность хромает… только самому к кому-то. Или предметы к себе… Хм… наверное, если перевернуть связку, то можно предмет к кому-то отправить… но это сложнее.

– А теперь подумай. Например, у неведомого нам малефикара есть овечья кровь. И он может построить по такой формуле перемещение к любой овце, родственной той, чья кровь у него есть. Вот он и телепортируется, убивает овцу магией и тут же исчезает. А все думают, что это волколаки зверствуют.

– Тьфу. Если это так, то сеньора Салисо заработала на пожизненное в Кастель Кастиго, – сказал Бласко.

– Почему обязательно она?

– А больше некому. Если бы это кто из поселян был, то его бы уже давно местные заподозрили. Кармилла фейским миром стукнутая, она с магией крови ни за что бы не связалась, фейские «подарочки» и магия крови несовместимы, и мэтр Роблес бы тоже по той же причине, она б это заметила и не была б такой спокойной. А Ибаньез мне показался слишком для такого глупым.

– Ну, показался – не значит, что таковым и является, – Жиенна снова улеглась на овчины. – Но это неважно. Ты лучше скажи, что делать будем? Кровавая магия – не шутки. По правилам мы должны известить ближайшую Коллегию или Канцелярию.

– Давай все-таки таскания подождем, – Бласко тоже улегся. От мыслей о том, что кто-то здесь, в этой пасторальной глуши практикует кровавую магию уровня Ведьминого Круга, ему стало жутко. Но упрямство пересилило. – Ну вот не могу отделаться от ощущения, что это важно. Обещаю: сразу после таскания расскажем всё бабушке. И пусть вызывает инквизицию и паладинов. Опытных и всему обученных…

Несмотря на жуть, они все-таки задремали прямо на овчинах у камина, и проснулись не от овечьего блеянья, а от призывающих на завтрак ударов колотушкой в сковородку. Пришлось спешно приводить себя в порядок, чтобы у бабушки и дяди не возникло вопросов, почему они такие вялые, сонные и растрепанные, но при том одетые.

После завтрака близнецы оживились, сонливость пропала. Так что, как и собирались, поехали сначала к Роблесу, а потом в Три Оврага. Бабушке и дяде сказали, что пробудут в селе до вечера. Дядя на всякий случай выдал пистоль и Жиенне.

У камнезнаков близнецы остановились. Жиенна принялась разглядывать в лорнет усадьбу Ибаньеза, Бласко же разослал во все стороны с пяток поисковых огоньков.

– Барана там уже нет, – сказал он, прислушавшись к своему чутью. – Наверное, очухался и собака его увела к отаре. И вообще сейчас всё спокойно.

Сестра сложила лорнет, спрятала:

– Не то чтоб я ожидала что-то высмотреть, но в усадьбе Ибаньеза ничего нового… Завтра таскание барашка, на нем будут все здешние сеньоры… Как думаешь, Ибаньез попытается поприставать ко мне в присутствии остальных?

– Зависит от того, во что ему обошлась моя «Дрожь земли». Если он изрядно побился – не будет. Но если будет… придется все-таки ему вломить. Подозреваю, присутствие других сеньоров его никак не ограничит в непристойных поползновениях. У меня сложилось впечатление, что он плевать хотел на любые приличия, – вздохнул паладин. – Дядя прав, надо о нашем приключении рассказать Бенито и его приятелям. Потому что с Ибаньеза и Салисо станется настроить против нас парней из Дубового Распадка.

Жиенна потрогала рукоять пистоли:

– Жаль, что нам нельзя сознаться, кто мы такие. Это избавило бы нас от целой кучи забот.

– Подозреваю, что Бенито и его компания не стали бы тогда со мной водиться, – мрачно усмехнулся Бласко. – Боялись бы нестояк подцепить.

Сестра ответила только коротким смешком, и почти до самой усадьбы Роблеса они ехали молча. А недалеко от усадьбы зоркая Жиенна вдруг заметила всадников, едущих навстречу.

– Бласко, давай свернем. Вон за те камни, и заедем к Роблесам с другой стороны.

– А там можно заехать?

– На карте была какая-то тропка отмечена… Не хочу пока встречаться вон с теми, мало ли кто это. А так по взгорку поднимемся к усадьбе, оттуда и посмотрим, кто это и куда едет.

Так и сделали. За нагромождением известняковых валунов обнаружилась едва приметная тропка, по ней и поехали, поднимаясь на холмик с Каса Роблес с задней стороны, более пологой, чем та, мимо которой шла дорога. Но если подъем со стороны дороги был сделан двумя поворотами и вымощен выщербленными от времени грубыми плитами, то здесь подниматься было куда неудобнее: из-под лошадиных копыт то и дело сыпалась каменная крошка, смешанная с пересохшим суглинком.

– Что тебя смутило? Мало ли кто может ехать из села по этой дороге… Неужто ты подумала про Ибаньеза? – поинтересовался Бласко.

– Подумала, – кивнула Жиенна. – Не хочу с ним лишний раз сталкиваться… О. А ну-ка, остановись.

В ее голосе появились удивление и настороженность. Близнецы как раз почти поднялись на холмик, собственно, они были на задах усадьбы, у самого сада. Здесь деревья были совсем запущенные, посохшие и одичавшие, сад плавно переходил в пустошь.

Бласко послушался, даже спешился.

– Что такое?

Вместо ответа сестра повела вокруг рукой. Ее зрачки расширились – она вошла в легкий транс. Бласко сделал то же самое.

И почувствовал сразу, что место здесь необычное. Потоки сил, хоть и слабые, складывались во вполне четкую картинку. Он подошел к невысокому камушку, торчащему из травы у самого края сада, и ножом поскреб на нем мох. И даже не удивился, увидев на нем древнюю эллинийскую анаграмму, обозначавшую божество плодородия Диониоса.

– Культ Животворных Начал, – Жиенна подошла к другому похожему камню и тоже содрала мох. – Здесь анаграмма Деметрии. В Таллианской империи этих эллинийских божеств не очень любили, считали конкурентами Кернунну и Аэтазине… Да и в самой Эллинии эти культы были низовыми, простонародными. И очень-очень древними.

Она подошла к третьему камню, тоже соскребла мох:

– Опять анаграмма Диониоса. Камни стоят в ряд… похоже, они ограждали культовое место.

Паладин провел рукой в воздухе, указывая на сад и торчащие за ним крыши усадьбы:

– И место силы. Потоки закручены в колесо, оно медленно поворачивается посолонь, а центр – «башня» Роблесов. Интересно… сеньоры Роблес знают?

– Нынешние – вряд ли, – Жиенна подошла к своей лошади, взяла под уздцы. – Но усадьба на месте поклонения построена не просто так. До меня только сейчас дошло. Одним из символов Диониоса был дуб. Просто так, что ли, у здешних сеньоров фамилия «Роблес»? Это ведь по-салабрийски от слова «робле» происходит, что дуб и означает. Наверное, их предки были жрецами Диониоса. Точнее, потомственными жрецами были те, кто построил усадьбу на месте поклонения после принятия Веры. Так-то нынешние Роблесы вполне могут не иметь к тогдашним никакого отношения.

Она задумалась. Бласко тоже призадумался, разглядывая запущенный сад Каса Роблес. Что-то ему не давало покоя, что-то казалось упущенным из виду, неучтенным. Но что – он никак не мог понять, и решил, что не стоит заморачиваться – вспомнится, и ладно, а не вспомнится – значит, не так и важно.

– Знаешь, потоки сил тут ведь никуда не делись, – подала голос Жиенна. – Наверное, Кармилла ими вовсю пользуется, как думаешь?

– Скорее всего. Но только она к чертовне, творящейся на пастбищах, отношения не имеет. Не может ведьма с «фейским подарочком» заниматься ни кровавой магией, ни некромантией, я уже говорил.

– Я и не сомневаюсь, что она тут не при чем. А вот мэтр Роблес… сейчас повнимательнее на него посмотрим, а? Но сначала глянем, кто там по дороге ехал.

Когда Бласко и Жиенна углубились в сад и обошли правую пристройку, то тут же услышали вопли, и, не раздумывая, оставили лошадей в яблонях и припустили на шум.

На площадке-дворике перед входом в «башню» творилось насилие. Здоровенный детина с мордой в свежих ссадинах держал мэтра Роблеса, завернув ему руки за спину. У самого Роблеса под глазом и на скуле расплывались огромные кровоподтеки, а по спине, бокам и голове детины пыталась врезать деревянная толкушка для картошки, летающая вокруг него по очень замысловатым траекториям. Детина жутко матерился, а мэтр Роблес, грязно ругаясь, пинал его ногами. Неподалеку лежал, скорчившись, и стонал пожилой мужчина с клочковатой седой бородой. Двое громил вцепились в Кармиллу, держа ее за руки, а она вырывалась и брыкалась с невероятной для женщины ее сложения силой. Рубио Ибаньез стоял перед ней в трех шагах и целился ей в живот из здоровенной пистоли.

– Сука, драная ведьма, живо, где баранец? Пристрелю ведь! Куда ты его дела? Где он? Твоя ведь работа, курва! Ну, где?

– Где был, там уж нет, а где есть – не ведаю, – ответила Кармилла, рассмеялась звонко, словно не ей целились в живот из огромной аллеманской пистоли, и лягнула одного из громил под коленку так, что тот чуть было ее руку не выпустил, взматерился и взвыл от боли.

Бласко и Жиенна не стали ждать продолжения. Инквизиторка схватила глиняный горшок с плетня, ограждавшего огородик со стороны двора, и метнула его в голову того громилы, что держал Роблеса, затем выдернула из плетня шест, на котором тот горшок сушился, и бросилась на державших Кармиллу. Бласко в тот же миг, как сестра схватила горшок, выхватил из-за пояса пистоль и выстрелил в Рубио, целясь тому в руку.

Сеньор Ибаньез заорал дурным голосом, выронил пистоль и схватился левой рукой за правую – пуля прошла по предплечью, разорвав кожу и мышцы. Паладин не дал ему опомниться, тут же швырнул в него пистолью, и попал точно куда метил – рукояткой в лоб. Ибаньез повалился наземь и тут же получил увесистый пинок по яйцам, отчего завизжал уже совсем по-свинячьему, беспорядочно размахивая руками и хватаясь то за рану, то за лоб, то за яйца.

Мэтр Роблес вцепился в горло громиле, обалдевшему от прилетевшего в голову горшка, свалил его наземь, и они начали кататься по двору, лупя друг друга и лягая. Черепки горшка крошились под ними с противным скрежетом.

Один из прихлебателей Ибаньеза переключился на Жиенну и, обнажив длинный тесак, кинулся на нее, уворачиваясь от шеста и пытаясь пырнуть ее тесаком, но всякий раз получал то по руке, то по спине или ногам палкой. А второй бандит, как раз когда Бласко пнул Ибаньеза, схватил за горло Кармиллу и приставил ей нож к подреберью. И завопил:

– Прирежу к хренам паршивую ведьму!!!

В этот же момент противник мэтра Роблеса таки сумел отбросить алхимика от себя и подобрал пистоль Ибаньеза. И выстрелил в паладина.

Бласко, развернувшийся к Кармилле, успел присесть, уходя от пули, и она прошла над его головой, попав в ствол старой яблони. Посыпались листья, червивые яблоки и сучки. Жиенна вспомнила, что и у нее есть пистоль, выдернула ее из-за пояса и почти не глядя выстрелила. Пуля выбила известняковую крошку у самых ног громилы с пистолью, тот отпрыгнул, а мэтр Роблес схватил его за ноги и повалил, и они снова начали кататься по земле, мутузя друг друга. Жиенна увернулась от тесака, отбросила свою пистоль, врезала палкой бандиту по руке, сломав при этом палку, тут же махнула ногой, пиная его в грудь. Бандит отлетел на несколько футов назад, ударился спиной о ствол яблони, грохнулся на землю, скорчился и тоненько завыл.

А паладин в то же самое время шагнул к Кармилле и бандиту с ножом, и глянул прямо ему в глаза. Воздействие на разум у него получалось плохо, он умел только отводить глаза или привлекать внимание. А сейчас получилось – то ли на злости, то ли вдруг сработала мистическая синергия с сестрой – но он подавил волю бандита без всякого труда, взломал его сопротивление и подчинил себе – на несколько секунд, но этого хватило, чтобы тот застыл неподвижно. Бласко отобрал у него нож и разжал его хватку на горле ведьмы. Кармилла тут же отбежала к Роблесу и его сопернику, подобрала свою деревянную колотушку и огрела бандита по голове. А Бласко наконец отпустил своего пленника. Тот упал на колени, глядя на паладина с ужасом и раскрытым ртом.

Жиенна пнула в бок своего поверженного врага, подняла пистоль и подошла к брату:

– Веселые какие гости у мэтра Роблеса. Что делать дальше будем?

– А не знаю, – вздохнул паладин. Зарядил свою пистоль и пистоль сестры, отдал ей, свою сунул за пояс.

Жиенна и Кармилла занялись сторожем, а мэтр Роблес подобрал пистоль Ибаньеза, забрал у его прихлебателей ножи и тесаки и покидал всё это в садовую тачку.

Бласко повернулся к Ибаньезу, всё еще скулящему и качающемуся по земле:

– Я сегодня добрый. Забирай своих приятелей и убирайся ко всем чертям.

Ибаньез посмотрел на него с такой лютой ненавистью, что Бласко чуть не вздрогнул. Но выдержка, к его собственному удивлению, паладина не подвела. Он наклонился, сгреб Ибаньеза за воротник, поднял на ноги и сказал, глядя ему в глаза особенным паладинским взглядом:

– Еще раз попадешься мне – пожалеешь, что вообще на свет родился. Понял?

Рубио Ибаньез судорожно кивнул, не на шутку испугавшись этого странного, пронзительного взгляда. Бласко разжал руку, брезгливо отряхнул. Ибаньез отковылял к своей лошади, привалился к ее боку и принялся заматывать раненую руку шейным платком. Побитые совместными усилиями мэтра Роблеса, Жиенны и Кармиллы бандиты не стали дожидаться, когда и их возьмут за воротники, и тоже поковыляли к лошадям. О возврате оружия никто из них не заикнулся.

Под тяжелым взглядом паладина все четверо бандитов взгромоздились на лошадей и, еле держась в седлах, наконец-то убрались из Каса Роблес.

Паладин показал им на прощанье от локтя – известный всей Фарталье сальмийский непристойный и крайне оскорбительный жест, и плюнул вслед.

Мэтр Роблес тронул его за плечо:

– Спасибо большое за помощь, сеньор… Гарсиа, да? Вы появились очень кстати.

– Да не за что, – смутился Бласко. – А кто это вообще такие были? И чего хотели?

Алхимик тяжко вздохнул:

– Неужто не знаете? Сосед вашей бабушки, сеньор Ибаньез, со своими… друзьями. Очень, как вы видите сами, неприятный человек. А чего хотели – а пес их знает, я не понял. Барана какого-то требовали… а какого – поди пойми. У меня овец вообще никаких нету, все это знают, земли-то в аренду уж лет двадцать как дядюшка сдал… Этот Ибаньез как напьется, так ум за разум заходит, и творит что попало, всем уже здесь в печенки влез, с ним только сеньора Салисо и водится, а она, я вам скажу, самая натуральная ведьма, злобная и мерзопакостная. Вот и водится только с такими отбросами, как Ибаньез да его прихлебатели. Да еще, зараза такая, подговаривает распадковских поселян против Кармиллы, сплетни разносит, будто бы Кармилла на овец порчу наводит… Какая порча, Кармилла не умеет такое, наоборот, только снимает.

Подошла Жиенна:

– Хвала Деве, со сторожем ничего страшного. По голове получил и колено разбили, но Кармилла уже чары целительские наложила. Ох, Бласко, как же это у нее легко выходит! Раз – и готово!

Кармилла, услышав свое имя, обернулась:

– Кому лечить, а кому морды бить – каждому свое уменье.

Бласко подошел к ней, помог сторожу встать и повел его вместе с Кармиллой в дом. Жиенна и мэтр Роблес двинулись следом, но сначала алхимик закатил тачку с бандитским оружием в пристройку-«лабораторию» и запер дверь.

В самом доме алхимик сразу пошел на кухню, где долго мыл руки и умывался, даже успели вернуться Кармилла и Бласко. Жиенна молча стояла рядом, ожидая своей очереди. Наконец, мэтр ее заметил и спохватился:

– Ох, простите, сеньорита… Мойте руки, вода еще осталась… Кажется.

Он поднял крышку умывальника, заглянул, вздохнул, взял ведро и вышел из кухни. Жиенна принялась мыть руки, стараясь поэкономнее расходовать воду. Бласко взял второе ведро:

– Пойду помогу. И лошадей привяжу, а то они так и бродят по саду…

Когда за ним закрылась входная дверь, Жиенна посмотрела на Кармиллу особенным, инквизиторским взглядом и сказала по-салабрийски, подбирая слова, в значениях которых была точно уверена:

– Ты поняла, кто мы, верно? Еще тогда, когда мы к вам заехали в первый раз?

– Страж границ и пределов, и служительница Сияющей, – спокойно, не пытаясь отвести глаз, ответила Кармилла. – Вы не сказали никому, и я не скажу никому. Вы хорошие. Вы сможете побороть ужас пустошей.

– Ужас пустошей? То… что или кто убивает овец? – прищурилась Жиенна. Ведьма кивнула:

– Да. Оно убивает овец, а теперь и людей. Рубио потерял своего человека недавно. Пришел сюда, думал – я знаю, где оно. Я не знаю. Везде – и нигде. Страшно мне от того... И не только мне. Темно здесь под Завесой. Фейри разбежались, ужас пустошей их пугает. Они плачут и просят помочь, и обещают мне дать для этого свою силу, а я не могу помочь.

Она прикрыла ладонями низ живота, в ее глазах засветился почти зримый теплый свет:

– Сейчас не могу. Не хочу дочери такой судьбы, какою меня одарили. Если коснусь сейчас силы фейри – она тоже станет тронутой миром фейри. Пусть лучше будет просто ведьмой… Если выживет… Ужас пустошей ищет ее, он жаждет крови всех нерожденных.

Жиенна взяла ее за руку:

– Не бойся. Мы… попробуем разобраться с этим… ужасом.

Кармилла обняла ее, поцеловала в шею, тут же отпрянула и сказала:

– Спасибо тебе и брату, от нас обеих спасибо. Рубио хотел нас убить, я видела его глаза.

Открылась входная дверь, Кармилла быстро отошла к печи, взяла ухват и принялась шуровать им в духовке. В кухню вошли Бласко и Роблес. Паладин решил не заморачиваться на таскании ведер, и принес сразу четыре, навешав их на коромысло. Мэтр Роблес притащил два и принялся переливать воду в корыто для мытья посуды и в кухонную бочку. Бласко вылил ведро в умывальник, закрыл крышку и, приподняв носик-пробку, стал умываться. Пока он мылся, Кармилла «сервировала» стол – как и в прошлый раз, магией. Потом выставила из печи горшок, от которого шел сытный картофельный дух, стопку лепешек и на глиняном блюде запеченный свиной рулет. Роблес взял с полки миску и деревянные щипцы, и куда-то ушел. Вернулся быстро, неся полную миску маринованных огурцов, помидоров, сладкого перца и маленьких кочанчиков аллеманской капусты. И запотевший кувшин какого-то напитка. Ставя его на стол, сказал:

– Морс ягодный. Хотел настойку взять, да пьяную рожу Ибаньеза вспомнил, так прямо затошнило… Ну его, не буду больше пить.

Он разломил лепешку:

– Хвала богам за то, что мы тут сейчас едим, а не там во дворе валяемся… и за сами кушанья тоже.

Паладин вдруг почувствовал зверский аппетит, и с удовольствием взялся за вареную картошку и печеный в горчице и травах рулет из свиного подчеревка. Жиенна свинину брать не стала (сегодня был постный день, а инквизиторки в такие дни старались не есть ни мяса, ни рыбы), ограничилась картошкой с маслом и маринованными овощами. Алхимик же ел вяло, видно было, что от переживаний ему тошно и есть не особо хочется, так что он только грыз огурцы и жевал лепешку.

– А всё-таки, сеньоры, здорово же вы Ибаньезу и его прихлебателям отсыпали, – сказал он, наливая всем морс. – Я сам в бытность студентом любил на кулачках помеситься, но такого еще не видывал – чтоб вот так ловко и быстро уделать таких громил. Да уж, силушкой вас боги не обидели. Сдается мне, сеньоры, вовсе вы не философические науки изучаете. Видал я философов, они больше по пиву да вину мастера, чем по мордобою.

Бласко чуть не подавился – не ожидал от чудаковатого алхимика такой проницательности. Жиенна же сохранила самообладание, пожала плечами:

– В Сальме среди кабальерос хлюпики не в чести, всех стараются научить чему-нибудь такому. Вот и нас с Бласко научили. К тому же наша матушка его величеству служит по военной части. А батя в молодые годы в кулачных боях среди мужчин трижды выигрывал Ковильянский Турнир и один раз – Большой Сальмийский.

– Э-э, нет. Вас, сеньоры, особо учили, и не только мордобою, а и кой-чему другому… – алхимик хрустнул огурцом, запил морсом. – И я догадываюсь, кто и где. Но не бойтесь, никому не скажу. Ясное дело, чего вы скрываете. Народ тут дикий, неотесанный, со всякими странными представлениями… А что до увечий, которые вы этим сволочам причинили – так если те жаловаться алькальду начнут, я сам засвидетельствую, что Рубио Кармиллу убить хотел, и только вы ее и спасли. И скажу, что Кармилла в тягости. Тут народ очень не любит, если беременным вред причиняют. Грех это перед Матерью. Так что Ибаньез ни от кого теперь сочувствия не дождется.

Бласко отодвинул пустую тарелку:

– Спасибо за угощение. А что до Ибаньеза… Может, вам бы в Три Оврага перебраться? А то еще опять этот дурак вздумает сюда припереться. Шкура заживет, побои позабудутся и кулаки опять зачешутся…

– Ноги его здесь не будет больше, – сказала Кармилла. – Так мне видится. А уйти отсюда не могу, древняя сила хранит это место от ужаса пустошей.

Жиенна посмотрела на нее, потом на мэтра Роблеса. И сказала:

– А может, вы нам подробнее все-таки расскажете про ужас пустошей? Что это и откуда взялось. Вы ведь знаете, я вижу. Или хотя бы догадываетесь. Все тут про волколаков болтают, но провалиться мне сей же час, если это волколаки.

Кармилла грустно улыбнулась:

– Не волколаки. Древние силы, черное чужое колдовство и наука Лопито не в добрый час совпали, отчего и породился тот ужас.

Роблес вздрогнул:

– Моя наука?! Что ты такое говоришь, Кармилла? Я ведь даже алхимию-то толком не изучил, не давалась она мне, и у меня по ней зачетная отметка в дипломе только из милосердия нашего декана поставлена. Так-то я больше механику и динамику изучал в университете. И физику с практической химией еще. Потом уже труды Пастеля прочитал и решил консервы попробовать немагические делать… А с магией и черным колдовством никогда не связывался.

Ведьма погладила его по руке:

– Не со зла ты это делал, и не задумывал такого. Само получилось, твоей вины, Лопито, в том нет. Да и я не сразу поняла, далеко не сразу. Тут… в нашей округе то есть, уже давненько кто-то черное колдовство творит.

Она задумалась, загибая пальцы на левой руке, потом кивнула:

– Верно. Уж лет пять как. Всё с овечьего мора началось, когда зимой овцы мерли от разных болячек. Я тогда еще на хуторе у Трех Оврагов жила. Ко мне поселяне бегали, наговоры просили. Что могла, делала. Только не все болячки отвадить получалось. Тогда-то я и поняла, что тут не без черного колдовства, притом такого, с каким фейским силам не совладать, а моего человечьего ведьмовства не хватает... Сказала о том священнику, он молебны большие устроил, на время попустило божией милостью. А потом опять началось – я уж тут, в Каса Роблес, жила. И не только овцы заболели, на свиней болячки перекинулись, а на кур мор напал. В Подхолмье почти все куры повымерли. Мне нескольких больных приносили, я пыталась лечить, только без толку. А если люди курятину ели, тоже болели, но не так сильно, моим чарам та болезнь поддавалась.

– Помню такое. Я тогда решил, что это спорами болезнетворными вызвано, – кивнул Роблес. – Посоветовал поселянам всех кур перерезать и тушки пожечь, и курятники сжечь тоже. Поселяне возмущались, но все-таки послушались, и в Подхолмье и Трех Оврагах так сделали, потом новые курятники построили, кур по весне в Овиеде купили, другой породы. И тогда мор прекратился. Потом еще овцы со свиньями паршой и копытной гнилью маялись, мы с Кармиллой тогда мази лечебные сделали – помогло.

– Люди тоже болели. По-разному, – добавила ведьма. – Ко мне за наговорами приходили, кто от бесплодия, кто от бессилия. Не бывало раньше такого в наших краях, чтоб молодые мужчины любовным бессилием страдали. А два года тому по весне у многих беда такая случилась. Порча то была, самая настоящая, на крови наведенная.

– Вы говорили об этом старостам, алькальду, священнику? – пристально глянула на Роблеса Жиенна. – Ведь в таких случаях обязательно надо вызывать паладинов – если зловредное колдовство обнаруживается. Или вообще инквизицию, если на кровавую магию подозрение есть.

– Говорил, что Кармилла думает, будто порча. Они было и хотели паладина вызвать из Овиеды, да потом ей удалось хороший наговор сделать. Заговорила большую баню в Трех Оврагах, настойку трав приготовила, тоже наговоренную, все болящие помылись, и порча исчезла. Вот, видно, потому и не стали вызывать… – вздохнул мэтр Роблес.

Кармилла встала, отправила в корыто грязную посуду и выставила на стол большой яблочный пирог с решеточкой. Роблес разрезал его со словами:

– Угощайтесь. Наши яблоки хороши, даже сахар класть не надо – и без того сладкие.

Жиенна взяла кусок. Песочное тесто сильно крошилось, но было очень вкусным, а запеченные кисло-сладкие яблоки прямо таяли во рту.

– А потом Лопито вздумал мясо молниями жарить, сперименты делать, – вздохнула ведьма, продолжая рассказ. – Я чуяла – не надо, место тут такое… особенное. Да только не прислушалась. А сила молний слилась со здешней древней силой Животворных Начал, и вошла в баранью тушу.

Роблес охнул:

– О боги!!! Что ж ты мне сразу не сказала…

– Чуяла, да не слышала. Потом только поняла, – Кармилла снова погладила его по руке. – Нехорошо получилось…

Паладин и инквизиторка переглянулись, и Бласко осторожно спросил:

– Неужто баранья туша ожила?

Кармилла вздохнула:

– Того не знаю. Но что-то с ней плохое сделалось… Случайно так вышло. Утром туша пропала, и мне почудился след черного колдовства. Как исчезла, куда делась – не ведаю. Только спустя месяц ужас на пустошах объявился и стали овец растерзанных находить. А по ночам у многих сны страшные… Из Трех Оврагов и Подхолмья ко мне люди ходить начали за наговорами от ночных страхов. И мнится мне теперь, что Лопитов сперимент кто-то украл и свои сперименты над ним проделывал, с черным колдовством и кровавой магией. Пробовала я вычуять, кто да где – а не выходит. Как стеной вокруг от меня огорожено. Как спущусь с холма на дорогу – так словно слепая и глухая. И страшно становится.

Жиенна вдруг вытащила из-за воротника свой инквизиторский медальон с алым эмалевым акантом на золотом поле, показала его Кармилле и Роблесу, и те даже не удивились. Жиенна сказала:

– Не бойтесь. Мы попробуем разобраться. А не справимся – позовем на помощь кого поопытнее. Вы только… пока не говорите никому, кто мы такие. Чтоб не спугнуть злодея раньше времени.

– Вы ученики еще, – Кармилла наклонила голову к плечу и пристально глядела на Жиенну.

– Да, – кивнул Бласко. – Но все-таки мы посвященные. И кое-чему нас уже научили.

– И вы близнецы, – ведьма улыбнулась. – А это хорошо. Да хранят вас Дева и Мать.

– И вас, – Бласко прижал сложенные пальцы ко лбу и склонил голову. – Спасибо вам и за обед, и за рассказ. По крайней мере кое-что для нас прояснилось. А сейчас мы поедем в Три Оврага… И я там обязательно алькальду пожалуюсь на Ибаньеза – пусть вам сюда какую-нибудь охрану пришлют, на всякий случай. Мало ли…

– Не думаю, что Ибаньез теперь сюда сунется, – сказал Роблес. – Но всё равно спасибо. За всё. И заходите еще, мы вас всегда рады видеть!

Распрощавшись с Роблесом и Кармиллой, близнецы сели на своих лошадей и поехали в село. Спустившись на дорогу, Бласко на всякий случай выслал в разные стороны несколько поисковых огоньков, сделав их как можно незаметнее. Так же поступила и Жиенна.

– Ну и денек сегодня, – сказал паладин, трогая рукоятку пистоли. – И еще не вечер.

– Это точно, – вздохнула Жиенна. – Как бы еще чего не случилось.

– Ну, по крайней мере мы этого ждем, так что если еще какая чертовня произойдет, врасплох она нас не застанет, – Бласко прислушался к огонькам, но вокруг всё было спокойно. – Давай лучше подумаем над тем, что мы только что узнали.

– А тут и думать нечего, – Жиенна достала из кармашка кафтанчика палочницу, взяла себе палочку и предложила брату. – Каса Роблес построена на древнем месте поклонения. Движения сил там мы сами видели. Силы скорее благие, но… с этими языческими культами никогда не знаешь, в какую сторону качнется и как проявится эта «благость».

Бласко сунул в рот палочку, и ее кончик тут же затлел – заклинание было простым и кастовалось чуть ли не само собой. Он выпустил дымок:

– Это даже хуже, чем с благими фейри. Те хоть Равновесия придерживаются... Значит, сочетание удара молнии и местных потоков сил породило удивительный эффект, оживив баранью тушу… Любопытное совпадение мне тут на ум пришло. Ведь на севере Салабрии господствовал культ Полумертвого Владыки, там как раз очень любили мертвецов оживлять. Если совсем точно – то умирающих проводили через особый ритуал, чтобы сделать из них «живых мумий». Из настоящих же покойников получались только зомби или ходячие скелеты. Как думаешь, нет ли связи культа Животворных Начал с тем некрокультом?

– Не знаю. Поклонники Диониоса и Деметрии, с одной стороны, очень не любили некромантию, но с другой… у них было очень своеобразное отношение к смерти. И человеческие жертвоприношения у них иногда бывали. Не так, как в демонических культах или в древней Мартинике, скорее как добровольные жертвы в случае каких-то бед и несчастий, обрушивавшихся на общины. Например, если случалась сильная засуха или еще какое природное бедствие, то считалось, что Деметрия покинула земной мир, ушла в Сады Элисия и не хочет возвращаться. Нужен был посланник, который бы попал в Сады Элисия и рассказал ей, как люди страдают без ее милости. Кто-нибудь из культистов соглашался выступить таким посланником ради остальных. Жертва должна была быть добровольной… Конечно, на самом деле не всегда она была такой, бывало, что уговаривали или даже принуждали. Если не находился настоящий доброволец, то уговаривали какого-нибудь ребенка-сироту более-менее сознательного возраста. Так вот бывало, что такие посланники возвращались к жизни. Они уже не могли жить среди людей, но становились жрецами и жрицами. Я точно не знаю, каким был механизм такого воскрешения, надо будет подробнее почитать в нашей библиотеке… Но культисты считали их аватарами или воплощениями своих богов… Может быть, с тушей произошло нечто подобное.

– А может, и нет, – Бласко выпустил колечко дыма. – Может, она просто стала вместилищем сил, как накопитель маны… Гномы свои амулеты-накопители так и делают – в этих их машинах с молниями. А тут кто-то подсуетился с кровавой магией. И свистнул тушу, сделал из нее какую-то непонятную хрень, и теперь эта хрень на пустошах убивает овец – и черт ее знает, то ли по приказу хозяина, то ли просто потому что хочет жрать.

– Ибаньез орал что-то про «так не договаривались», когда завалился к Салисо, – напомнила Жиенна.

– Угу. А сегодня требовал от Кармиллы сказать, где «баранец»…

– Кармилла мне сказала, что ужас пустошей недавно убил кого-то из приятелей Рубио. За нами гнались четверо, и тут тоже были четверо, а ведь говорили же, что их пятеро. Значит, таки «баранец» кого-то из них сожрал, – вздохнула инквизиторка и затянулась дымком.

– Холера. Получается, сейчас по пустошам шастает неведомая хрень, способная телепортироваться куда угодно и убивать овец и людей одним махом… и ее никто не контролирует, – Бласко скривился. – Холера.

– Да уж, приятного мало. Может, все-таки скажем бабушке? Ну, не всю правду, конечно. Но пусть пишет в Овиеду, а?

– Давай таскания подождем, – упрямо мотнул головой Бласко.

– Да зачем. Мы же уже знаем, что это такое, – удивилась сестра.

– Все-таки давай подождем. Может, все наши догадки – полная чушь. И Кармилла выдумывает и сама своим выдумкам верит. Согласись, такое ведь тоже может быть? Ну вот. А я чую: таскание – это важно. Вот с места мне не сойти!

Сестра вздохнула, выбросила картонный мундштучок от палочки, и дальше они ехали молча. Залитые солнцем вересковые пустоши больше не казались спокойными и безмятежными; теперь близнецы знали, что где-то там скрывается нечто страшное, неведомое, никем не управляемое и, по всей видимости, полуразумное. А может даже, что и одержимое демоном. Об этом ни Бласко, ни Жиенна не сказали ни слова вслух, но оба подумали. Знали, что многие древние боги, чьи культы были забыты, а поклонники приняли другую веру, частенько превращаются в демонов. Собственно, само древнее таллианское слово, обозначавшее языческих богов, было тем же словом, что обозначало и демонов, только имело приставку со значением «наш». «Наш-демон». Не все обитатели Демониса жаждут крови, есть там и те, кому приятнее людские вера и поклонение, и это для них самое большое сокровище. Лишившись этого, они утрачивают влияние и в Демонисе. И пытаются любым способом вернуть утраченное… Возможно, что здесь как раз нечто подобное и произошло.

Поднявшись на взгорок, с которого открывалась долина со всеми тремя селами, близнецы увидели, что на выгоне полно людей, а вот коров нет. Жиенна навела лорнет:

– Готовятся к завтрашнему тасканию. Помосты сколачивают, поле проверяют… А помосты смотри какие большие. Народу много, наверное, будет.

Бласко взял лорнет, посмотрел:

– Верно. Ну, ведь съедутся все окрестные сеньоры и домины, да и сами поселяне… И торговцы какие-нибудь приедут наверняка, и, может, даже какие артисты… О, точно. Вон, смотри – фургончик пестрый стоит на площади. Говорят, в Салабрии клоуны очень похабные. Даже любопытно будет глянуть.

– Надеюсь, они не будут показывать в лицах знаменитый анекдот про салабрийца, овцу и чревовещателя, – усмехнулась инквизиторка. – Как-то я не готова такое наблюдать воочию.

Бенито уже ждал их на въезде в село вместе с Ксавьером и Эугено.

– Приветствую! – Бенито пожал Бласко руку, приподнял шляпу перед Жиенной в местном жесте вежливости. – Видели – на выгоне уж помосты ставят. Сегодня никто не работает, все к завтрему готовятся. И мы тоже будем. Парни уже на дальнем выпасе ждут. Ксавиер им всем уж сказал, что Аймабло удачи набрался по самые уши, так что они настроены по-серьезному.

Ксавьер тоже пожал Бласко руку и приподнял шляпу перед Жиенной:

– Это точно. Сегодня погоняем, а потом в церкви до полуночи молиться будем, чтоб Мать и Мастер нам силы даровали… Говорят еще, что Рубио Ибаньез тоже собирается в таскании участвовать вместе со своими прихвостнями. Тоже за Дубовый Распадок выступать будет.

– Не будет, – широко улыбнулась Жиенна. – Разве что у сеньоры Салисо найдется хороший маг-целитель.

Парни уставились на нее, раскрыв рты. Первым опомнился Эугено:

– М-м-м, сеньорита… ты это о чем?

– Мы тут по дороге в Каса Роблес заехали, – пояснил Бласко. – После позавчерашнего визита к Салисо у нас вроде бы всё в порядке было, мы меры приняли от сглаза… Но ночью кошмары снились жуткие. И бабушка нам посоветовала к Кармилле заехать – говорит, она наговоры от ночных страхов хорошие делает. Ну вот мы и заехали, и очень вовремя. Там как раз был Рубио Ибаньез со своими тремя прихлебателями. И занимался тем, что избивал сеньора Роблеса и пытался убить Кармиллу. Ну мы им люлей и навешали.

– Ага. У Ибаньеза рука прострелена, яйца отбиты и здоровенная шишка промеж глаз, – сказала Жиенна. – Еще одному я, кажется, руку сломала и ребра, а остальным Бласко ввалил как следует. Так что им не до таскания будет.

Бенито и его друзья снова уставились на Жиенну с открытыми ртами. Похоже, что лишь теперь они заметили ее крепкое сложение и довольно широкие для девушки плечи.

– М-м-м… ты сломала руку Ибаньезову прихвостню? – восхищенно переспросил Бенито. – О-о-о…

– Ну, не голыми руками, – скромно опустив глазки, сказала Жиенна. – Палкой. Из плетня выдернула. А ребра – ногой пнула. А что?

– Э-э… да ничего, просто… – замялся Бенито, вдруг сообразив, что очень правильно он себя повел, когда не стал в самый первый день настаивать на близости с Жиенной и Бласко. – Просто это круто очень. Не всякий парень так бы смог.

– У нас в Сальме женщины умеют за себя постоять, – пожала плечами Жиенна, делая вид, будто не догадывается о причинах Бенитова смущения. – И не только кабальерас, поселянки и мещанки тоже. Знали б вы, что сальмийская поселянка с ухватом, скалкой или держаком от грабель вытворяет!

Она глянула на него из-под ресниц и решила добить окончательно:

– Кстати, я завтра в соревновании лучников участвую. Тут пристойные соперники найдутся?

– М-м-м, найдутся. Салисова дочка и племянник сеньора Канеро неплохо стреляют… И алькальдов младший шурин, – сказал Эугено. – Между прочим, в этот раз приз хороший будет, не как раньше – всякая дребедень, а корзина, в которую перед стрельбами все зрители должны будут не меньше чем по реалу положить. Так что самое меньшее три с половиной сотни реалов можно будет выиграть, а то и больше…

– А что до Ибаньеза – так это вы очень правильно ему вломили, – вернулся к предыдущей теме Бенито. – Ишь чего удумал – Кармиллу убивать. Вот что… А давайте сейчас к алькальду пойдем, да и заявите на него. Может, наконец-то Арнао сможет этого говнюка арестовать да и под суд отправить, а то ведь гидальго за пьяные дебоши можно только в погреб посадить на сутки, и всё, – он вздохнул. – А к Роблесу тройку парней отправить надо, кто покрепче, но от кого толку в таскании мало будет. На всякий случай, а то мало ли, какая моча еще Ибаньезу в голову стукнет, вдруг опять напьется и ему ваших колотушек мало покажется. Пусть пока покараулят.

– Это верно, – согласился Ксавиер, по всей видимости второй по значимости вожак молодежи после Бенито. – Я сейчас сразу на дальний выпас поеду, все парни там. И скажу Карлосу, Базилю и Раулю, пусть немедля в Каса Роблес едут, только за оружием домой забегут.

И Ксавиер поскакал в сторону дальнего выпаса, а близнецы с Бенито и Эугено отправились к алькальду.

Алькальд Арнао Барбанеро, узнав новости, хищно потер руки:

– Наконец-то у меня все основания арестовать эту скотину!!! Покушение на беременную женщину – это не мордобой между гидальгос, это серьезное дело. А вам, сеньоры Гарсиа, спасибо, что вмешались, а то остались бы мы без ведьмы, да еще по убийству комиссия бы следственная наехала, а это такая головомойня, что не приведите боги. Пойду звать альгвасилов.

– Арнао, может, тебе еще кого в помощь? – спросил Бенито. – Ксавиер сейчас в Каса Роблес троих отрядит, на всякий случай. Но еще человек шесть-семь могу с тобой отправить. Мы к тасканию было хотели готовиться, но ради такого дела пусть лучше парни с тобой поедут.

– Это было бы хорошо. Думаю, человек шесть мне хватит. Да нас с альгвасилами пятеро. Как раз без труда и повяжем ублюдков. Спасибо, Бенито. Через полчаса жду твоих здесь.

На дальнем выпасе в ожидании тренировки развлекались, метая кости на расстеленной пастушьей накидке, с дюжину сельских парней. Их стреноженные кони бродили по краю выпаса, лениво щипля траву, а Ксавиер и невысокий рябой паренек проверяли у них подковы и копыта. Появление Бенито, Эугено и близнецов вызвало оживление. На близнецов, особенно на Жиенну, уставились с неприкрытым восхищением – видно, Ксавиер успел рассказать новости.

– Приветствуем! – первым поздоровался Бласко. – Сегодня всех ужином угощаю, у нас в Сальме так принято – перед важным делом товарищей угостить.

Парни одобрительно загалдели. Бенито подождал немножко, поднял руку:

– Тихо. Тут такое дело… Арнао нужно шесть человек, чтоб Ибаньеза арестовать с его прихвостнями. Так что кто желает – дуйте к нему, только прихватите дубинки да тесаки. И веревки тоже.

Желающие тут же нашлись, сели на своих коней и ускакали в село. На выпасе остались шестеро молодых поселян, Бенито, Ксавиер и Эугено, и близнецы. Жиенна устроилась на пастушьей накидке, постелив ее на длинный широкий камень, а парни занялись тренировкой. Поскольку Бласко уже знал все основные приемы таскания, теперь они отрабатывали командную работу. Роли, как Жиенна догадалась, уже были распределены: Эугено, Бенито и Ксавиер, как лучшие наездники Трех Оврагов и самые большие силачи и крепыши, вместе с Бласко пытаются добраться до барашка первыми. Остальные шестеро их прикрывают от самых шустрых конкурентов, а те, кто сейчас уехал в Каса Роблес и с алькальдом, должны будут мешать противникам и делать им всякие мелкие гадости. Глядя на носящихся по выпасу и орущих парней, Жиенна отметила про себя не забыть попросить у дяди для Бласко кожаные наручи, которые она видела в кладовке с оружием, и высокие яловые сапоги с отворотами.

Когда уставшие, но довольные таскальщики вернулись в село, то как раз встретились с алькальдом и его помощниками, везущими арестованных Ибаньеза и его банду. Рубио Ибаньез выглядел плохо: рука на перевязи, морда в синяках, шишка на лбу… но при этом у него все еще были силы сыпать угрозами и богохульствами. Его приятели вели себя куда как потише.

Поселяне, собравшиеся на площади, встретили арестованных очень недружелюбно, некоторые даже начали кидаться в них гнилыми яблоками. Видимо, новость о том, что Ибаньез пытался убить Кармиллу, местным очень не понравилась. Так что пока алькальд довел арестованных до погреба, их успели изрядно забросать гнильем.

В траттории, как и было обещано, Бласко раскошелился на ужин всем парням из команды таскальщиков, даже тем, кто ездил арестовывать Ибаньеза. Обошлось ему это в тридцать пять реалов, но хорошие отношения с местными стоили куда больше потраченных на ужин денег. Сам ужин тоже порадовал – видно, хозяин траттории решил расстараться по случаю грядущего праздника. Он приготовил рассыпчатую перловую кашу с овощами, удивительно вкусную, Бласко и Жиенна даже не ожидали, что перловку можно так хорошо приготовить. Помимо каши подали куски обжаренной на вертеле баранины, несколько здоровенных пирогов с картошкой, луком и салом, много салата из крупно нарубленной и слегка примаринованной капусты со свеклой и яблоками, и гигантскую яичницу с помидорами, сыром и зеленью. И много хорошего светлого пива.

После сытного ужина кто-то было заикнулся о танцах, но Эугено, оказавшийся сыном здешнего священника, строго посмотрел на «танцора» и напомнил, что завтра таскание, и все, кто будет в нем участвовать, должны до полуночи бдение в церкви провести. Бласко тут же спросил, может ли он помолиться в часовенке Каса Гонзалез, чтобы потом не ехать среди ночи через пустоши, потому как ночевать в селе они не рассчитывали и ничего с собой для завтрашнего таскания не брали. Подумав, Бенито и Эугено согласились, что может, главное – чтоб хорошенько, искренне и с полным осознанием важности грядущего дела. Бласко пообещал, что помолится как следует, и их с Жиенной проводили аж до Роблесовых камнезнаков.

Распрощавшись с новыми друзьями, близнецы пустили коней рысью – солнце уже садилось, и хотелось засветло добраться до усадьбы. Мысль об ужасе пустошей вызывала дрожь между лопаток.

Впрочем, пустоши были спокойными, тихими и очень красивыми. Поисковые огоньки не обнаруживали ничего странного и необычного, и это немного тревожило.

– Не нравится мне это спокойствие, – вздохнул Бласко, когда они добрались до бабушкиных камнезнаков. – Как затишье перед бурей.

– У меня те же чувства, – кивнула Жиенна. – Ладно. Завтра уже таскание. И давай после него сразу всё бабушке и расскажем. Пусть вызывает паладинов и инквизицию. Конечно, нам придется доложить… и объяснить, почему сразу не настояли на вызове… Даже не знаю, что я и скажу. Инквизиторкам же не соврешь.

– А и не надо. Скажем как есть – думали, что сами разобраться сможем. Я даже, пожалуй, скажу, что подозревал черного паразита, – вздохнул Бласко. – Надо мной, конечно, посмеются, ну да ладно, пусть. А помолиться сегодня и правда надо хорошенько. Провести настоящее молитвенное бдение. Тебе не обязательно, но буду рад, если присоединишься.

Жиенна кивнула:

– Само собой. Только я сначала все-таки поужинаю немножко, я-то только салат ела и кашу, в отличие от вас всех… Надеюсь, у бабушки найдется что-нибудь постное.

В Каса Гонзалез еще не ужинали – ждали близнецов. Дядя не сомневался, что они не станут ночевать в селе перед тасканием, хотя бабушка думала иначе. Оба обрадовались их возвращению – сюда, оказывается, успели дойти новости о том, что случилось у Роблесов, и об аресте Ибаньеза.

– Молодцы, – сказал дядя, садясь за стол. – Наконец-то этому козлу Рубио досталось на орехи. Надеюсь, судья в Сакраменто засадит его в кутузку. Думаю, что на собрании гидальгос никто в поддержку Ибаньеза ни слова не скажет… кроме Салисо, само собой. Слыхал я, будто она дочку за Рубио выдать хочет. На земли Ибаньеза глаз положила.

– Самая богатая из гидальгос нашего домена, а всё ей мало, – вздохнула бабушка. – Ну и пес с нею. Давайте лучше поужинаем, чем боги послали. А завтра, когда будем ехать в Три Оврага, надо будет к Роблесу заглянуть. Подарю Кармилле шелковый платок и браслет. Хорошую ведьму одаривать почаще надо, а если она ребенка ждет – так вдвойне.

Тут и ужин принесли, на радость Жиенне – без мяса и рыбы. Лапша с творогом, яблочный рулет и овощная запеканка оказались очень вкусными, так что даже не успевший еще проголодаться Бласко попробовал всего понемногу.

В часовню пошли почти сразу после ужина. Бласко сказал дяде и бабушке, что они с Жиенной хотят помолиться как следует перед завтрашним предприятием, и бабушка ради такого даже выдала им пару толстых дорогих свечей из белого ароматного воска.

В Каса Гонзалез часовня была устроена в башенке двухэтажной пристройки. Войти туда можно было только со второго этажа этой пристройки, пройдя по длинному узкому коридору вдоль ряда комнаток. Сейчас в этих комнатах никто не жил, они стояли запертые. Как близнецам помнилось, раньше это были комнаты их кузена и кузин. Когда Бласко подошел к одной из дверей и посветил светошариком на дверной косяк возле ручки, усмехнулся, увидев процарапанную давным-давно надпись: «Макси – болван».

– Помнишь? Это Станса нацарапала, пока я Макси внизу отвлекал. Обиделась на него за то, что он ее кусок пирога за ужином съел, – сказал Бласко. Жиенна усмехнулась:

– Помню. Он тогда здорово бесился, каждого из нас подозревал. А дядя тогда всех наказал, мы навоз из конюшни все вместе выгребали… Странно, что надпись так и не затерли, разве что морилкой замазали.

– Видно, дядя решил, что Макси не лишне будет помнить, что не все его умным считают, – Бласко вздохнул. – Сколько лет прошло… Интересно, какие они все сейчас… Ладно, может, еще свидимся.

Он толкнул незапертую дверь в башню, и близнецы зашли внутрь, поднялись по лестнице на третий этаж башенки и оказались в часовне.

Это была маленькая круглая комнатка с узкими оконцами. Каменные стены оштукатурены и украшены повторяющимися синевато-серыми рисунками, сделанными забавным способом: головку капусты разрезали поперек, а потом макали в чернила и ставили на сырой штукатурке отпечатки, похожие на затейливые цветки. Пол покрывали чистые рогожные полосатые циновки, на восточной части стены были устроены пять неглубоких ниш, расположенных пятилистником-акантом – так в провинциях Салабрии, Ингарии, Аламо и Танардии обычно делали в храмах алтарную часть. В нишах стояли либо иконы, либо статуэтки. Единого канона в изображении Пятерых толком никогда не существовало. Разные мастера изображали богов по-разному, и никого это не удивляло – ведь боги могут принять облик какой пожелают, и то лишь исключительно для удобства человека, которому они являются. Многие, кто имел духовный опыт общения с богами, говорили, что даже и облик не важен – человек просто ощущает их присутствие и их силу. Бласко и Жиенна знали это не понаслышке, ведь у них уже был собственный мистический опыт.

В часовне Каса Гонзалез в нишах стояли маленькие раскрашенные глиняные статуэтки, очень старые, возможно, даже старше, чем нынешнее семейство Гонзалез. Они были очень условными, имели в общем-то одинаковые черты нарисованных лиц, только у Мастера и Судии были еще бороды и усы. Хранитель был изображен в виде белого единорога с позолоченным рогом. Дева в красной мантии держала в одной руке меч, а в другой – лилию, Мать в зеленых одеждах держала яблоко и чашу, Судия в черном был вооружен свитком и весами, а Мастер в синем – молотком и веретеном. Статуэтки содержали в порядке, старательно обметая с них пыль и подновляя, если требовалось, на них лак. Посередине, на сердцевине аканта, на бронзовой цепи висела лампада, и в ней мерцал крошечный огонек. Перед стеной с нишами стоял маленький алтарь из грубовато обтесанного известнякового блока, а у входа на полке – несколько глиняных подсвечников, коробочка с фитилями, закрытая плошка с благовониями, кацея и кувшинчик с маслом.

Жиенна проверила, много ли масла в лампаде, потом открыла коробочку с благовониями. Там оказался, конечно же, не настоящий олибанум, а смесь можжевеловой смолы, можжевеловых же опилок и самого дешевого олибанума, скатанная в шарики. Для такого благовония не требовались угли, эти шарики можно было просто положить в кацею и зажечь, что инквизиторка и сделала. Бласко поставил на алтарь две свечи и опустился на колени. Жиенна обошла часовню по кругу, неся перед собой кацею. Ароматный дым окутал близнецов и начал медленно подниматься вверх, под балки высокого потолка. Пройдя пять кругов, инквизиторка поставила кацею на алтарь и тоже преклонила колени.

Молились они долго, по всем правилам молитвенных бдений, практикуемых паладинами и инквизиторками. Бласко не очень-то любил духовные практики и старался по возможности избегать их, кроме тех, что были обязательными к исполнению. Но сейчас он подошел к этому со всей серьезностью, и выполнял не просто обычное молитвенное бдение, а полное храмовничье, о котором совсем недавно, перед самым отпуском, рассказал младшим паладинам наставник Теодоро, сам бывший храмовник. Пояснил, что это, конечно, для не-храмовников необязательно, но перед важным делом очень желательно. И Бласко решил, что хуже не будет уж точно, если он исполнит полное храмовничье бдение. Конечно, на сон останется очень немного времени, но он чувствовал, что лучше недоспать, но помолиться как следует, чем выспаться, а потом… Что «потом», он не мог бы сейчас сказать, но предчувствие было нехорошим. Паладин даже пожалел, что все-таки настоял на своем, а не рассказал бабушке обо всех выводах и подозрениях.

Утром встали пораньше, хоть, конечно, после ночного бдения и очень хотелось спать. Бласко, чтобы взбодриться, даже побежал окунуться в озеро. Когда выскочил во двор в одних нижних панталонах, обнаружил, что так рано встал не только он. Дядя и конюх уже готовили Гнедка к важному делу, проверяли подковы и упряжь, уже стояла и двуколка для бабушки, в которую запрягали смирного толстенького пони.

Пока Бласко освежался, Жиенна подошла к дяде поговорить о снаряжении, и когда паладин вернулся одеваться к завтраку, бабушка ему принесла и высокие яловые сапоги с отворотами, и кожаные наручи, и даже простеганную войлочную шапочку. Шапочку, конечно, паладин надевать пока не стал, но сложил и спрятал в карман. Жиенне же приготовили полный колчан хороших стрел, лук в чехле и снаряжение кузины Стансы – кожаные наручи с тиснением, кожаную же жилетку на шнуровке и особые перчатки для стрельбы из лука.

Сразу после завтрака все и выехали – Бласко на Гнедке, дядя Эрнандо на здоровом мерине, помеси салабрийского тяжеловоза и верховой дельпонтийской лошади, бабушка в двуколке и Жиенна на мерине Бласко (бедняга Лютик всё еще прихрамывал), а за ними на телеге – экономка, управляющий и еще несколько слуг.

Когда доехали до Каса Роблес, то близнецы и бабушка с дядей поднялись к дому проведать мэтра Роблеса и Кармиллу. Алхимик выглядел совсем неплохо – Кармилла постаралась свести его синяки. Сторож Симон тоже вышел встретить гостей, опираясь на палку. Трое молодых поселян – те самые, кого Бенито и Ксавиер отправили охранять Роблесов – гостям обрадовались, а новостям еще больше, ведь теперь, когда Ибаньеза арестовали, они могли вернуться в Три Оврага и поучаствовать в таскании. Кармилла поблагодарила сеньору Людовику за подарки, но от предложения поехать в село на праздник отказалась. Мэтр Роблес тоже не проявил такого желания, а настаивать никто не стал.

Отъехав от Каса Роблес, бабушка сказала:

– Надо же, выходит, молодой Роблес заделал бастарда… Не в браке оба, так что ребенок может и наследником считаться. Ох, другие гидальгос будут недовольны! Мало того что поселянка, так еще и ведьма.

– Старому Роблесу, полагаю, на это наплевать, – хмыкнул дядя. – Он и сам-то... Не женился, потому что простую поселянку любил и с ней открыто жил. Если бы у них ребенок хоть один выжил, то объявил бы его наследником. А мнение остальных гидальгос, и даже дона Фонтеса, старый Роблес на одном месте вертел. По закону без разницы, от дворянки ли дети, или нет, если они признанные. А Кармилла – баба красивая, заботливая и Лопе, похоже, любит. Чего ж еще хотеть. Правда, ведьма… да ребенок, может, и не унаследует ведьмовство. И потом, она все-таки ведьма правильная, не то что Салисо, тьфу-тьфу-тьфу!!!

И дядя поплевал через плечо, заодно на всякий случай скрутил фигу и показал ею в ту сторону, где располагалась усадьба сеньоры Салисо.

Бабушка на это ничего не сказала, и Бласко с Жиенной предпочли тоже промолчать. Впрочем, с дядей они были полностью согласны.

В Трех Оврагах собралось уже много народу. Распорядители, выбранные из числа уважаемых поселян, рассаживали гостей на помостах. Сеньорам Гонзалез и Жиенне достались одни из лучших мест – на самом верху под полосатым тентом, рядом с другими сеньорами. Была там и сеньора Салисо со своими детьми. Пресловутые близнецы Салисо, Лаиза и Луиз, при ближайшем рассмотрении оказались некрасивыми худущими молодыми людьми лет около тридцати, с выдающимися салабрийскими носами, узкими длинными лицами, квадратными челюстями и оттопыренными нижними губами. Будучи представлены Жиенне и Бласко, они посмотрели на них с подозрением, завистью и спесью. Скользнув взглядом по экипировке Жиенны, Лаиза Салисо, сама снаряженная точно так же, сказала через губу:

– Собираешься попытать счастья в турнире? Ну-ну… Тебе здесь придется тяжко.

– Отчего бы и не попробовать? – включила свою безотказную улыбку Жиенна. – Дома я числюсь среди лучших лучниц Ковильяна.

И она нагло посмотрела прямо в глаза Лаизе, продолжая мило улыбаться. У тощего и мрачного Луиза от этой улыбки вдруг разгорелся на скулах болезненно яркий румянец, а у Лаизы аж губа задергалась, но все-таки она сдержалась, и сказала только:

– Посмотрим. Соперники тебе достанутся сильные.

Бласко, наблюдавший все это молча, приподнял шляпу, склонил голову:

– Позвольте откланяться. Мне пора, наездники уже собираются.

Жиенна и бабушка с дядей сотворили на него знаки благословения, и Бласко ушел, спиной чувствуя неприязненный взгляд сеньоры Салисо, и завистливые – ее близнецов.

Когда Бласко, ведя Гнедка за уздечку, подошел к своей команде, Бенито поздоровался с ним первым и, оглядев его с ног до головы, сказал:

– Сапоги хорошие, высокие, то что надо. Наручи тоже сгодятся. А вот на голову что надеть есть? Шляпу-то снять придется.

– Это еще почему? – удивился паладин.

– Потому что вот, – Эугено протянул ему алый головной платок. – Надо же друг друга отличать. Наши всегда в красных платках. А под платок бы неплохо что-то надеть…

Бласко достал из кармана сложенную войлочную шапочку, выданную бабушкой, расправил ее и надел.

– О, это здорово, – похвалил Эугено. – Теперь платком повяжи, чтоб шапку не видно было. По правилам не запрещено, но лучше, чтобы не видели, а то будут норовить посильнее врезать, некоторые даже камнями кидаются…

Паладин завязал поверх шапочки красный платок. Застегнул свою охотничью куртку, распустил немножко шнуровку на рукавах, чтобы посвободнее было.

– Салисовых близнецов уже видел? – спросил его Бенито.

Бласко кивнул.

– И как они тебе?

– В матушку пошли, – скривился паладин. – Такие же завистники и спесивцы, это сразу видно.

– Вот. И с этим мы тут все живем, – вздохнул Бенито. – Других-то близнецов нету. Когда они еще всем давали, то норовили чего-нибудь потребовать за это. По обычаю прямо брать подарки и деньги за это нельзя, так они выкобенивались, носы воротили… пока их не начнешь подарками осыпать. Подаришь раз, подаришь два, потом третий раз подарок несешь… вроде как просто так, от щедрости своей. После третьего подарка давали только. А теперь они кроме своих никому не дают. Да и своим тоже только за подарки, как говорят…

– Стало быть, удачей торгуют, – хмыкнул Бласко. – Забыли старую мудрость: «Кто удачу продает, тому ее век не видать». И мы это сегодня докажем. Давайте добудем этого барашка, и пусть они все утрутся!

Парни ответили нестройным гулом одобрения и принялись садиться на коней.

На верхней галерее помоста, глядя, как выходят на поле три команды – треховражная в красных платках, подхолмская в желтых и распадковская в зеленых – сеньорита Лаиза, сидящая рядом с Жиенной, наклонилась к ней и прошептала, неприятно улыбаясь и показывая на гурьбу парней в красных платках:

– Не тяжело ли было обслужить столько парней, а? Мозоль между ног не натерла? У братца задницу не растрахали, раз на коне сидеть может, так ты за него отдувалась, бедняжка.

Жиенна повернулась к ней и посмотрела на нее так, будто та громко испортила воздух на званом обеде:

– Я плохо понимаю по-салабрийски, сеньорита Лаиза. Что вы сказали? Повторите, пожалуйста, по-фартальски, если вам несложно. И погромче.

Луиз сдавленно хихикнул, а Лаиза отшатнулась, скривилась и пересела подальше. Жиенна слегка недоуменно пожала плечами и отвернулась, пряча издевательскую ухмылку.

Участники таскания сбились в три нестройные группы с трех разных сторон поля, и ждали сигнала. Жиенна достала свой лорнет и навела его на середину поля. Там возле озерца торчал здоровенный кол, к которому был привязан упитанный толстозадый барашек местной курдючной породы. Барашек явно предчувствовал свою незавидную судьбу и беспокойно бегал вокруг кола на веревке. Жиенна вздохнула и навела лорнет на небольшой помост у края поля. Туда как раз взобрались староста Трех Оврагов с белым платком в руке, и поселянин с пастушьим рожком. Поселянин продудел трижды в рожок, а староста махнул платком.

И все три команды с гиканьем и воплями помчались на поле, каждая из них тут же разделилась на неравные группы. Из красной команды вперед вырвались четверо и устремились к центру поля, к барашку. Из желтой – трое, а из зеленой – пятеро. Остальные бросились за ними, норовя налететь сбоку на противников и всячески помешать им.

Бласко, как и было договорено заранее, сосредоточился только на цели. Он пока не подгонял Гнедка, берег его силы, так что все четверо таскальщиков красной команды пока держались вместе. Главное было – не дать соперникам обогнать себя, и не позволить кому-то налететь сбоку. За ними и по бокам от них, чуть позади, скакали загонщики – те, кому выпала задача охранять таскальщиков и не давать противнику приблизиться. Остальные выполняли роль забойщиков. То была основная часть команды, толпа крепких парней на не слишком быстрых, но очень выносливых и ловких лошадях. Самая свалка как раз и образовалась у переднего края поля, где забойщики разных команд сцепились друг с другом. Месилово тут шло очень жесткое: ведь когда барана схватят и повезут в свое село, задачей забойщиков будет не дать таскальщикам конкурентов пробиться к своим. Вот они и старались заранее проредить ряды противников.

Загонщикам команды красных удалось на время отвлечь и желтых, и зеленых, и Бласко поднажал. Бенито, Ксавиер и Эугено тоже пришпорили лошадей, стараясь от него не отстать. Это было непросто – все-таки их салабрийские верховые уступали чистокровному сальмийскому коню, хотя и были по-своему хороши. Но сейчас Гнедок скакал без особого напряжения, тогда как кони Бенито, Ксавиера и Эугено выкладывались в полной мере, чтобы только не отстать от него.

Из зеленых вырвались вперед двое и бросились наперерез. Бласко глянул на них и тут же отметил, что зеленые очень хорошо держатся в седлах, особенно парень с длинными светлыми волосами, увязанными в хвост, видно, тот самый Аймабло, правнук альвы. И конь у него был неплох – полукровка, помесь сальмийской и салабрийской пород, на вид невзрачный, но зато быстрый и выносливый. Поравнявшись с Бласко, Аймабло забрал немного в сторону. Второй зеленый продолжил скакать наперерез, приближаясь с каждой секундой. Когда расстояние между ним и Бласко сократилось до тридцати футов, он резко отвел назад руку. И паладин, разглядев в ней пращу, тут же пригнулся. Камень пролетел над его головой, чуть не задев.

– Вот сучий вылупок!!! – выругался рядом Ксавиер. – Эугено, давай щеми их!!!

Эугено взял в сторону, заложив дугу и разгоняясь. И проскакал мимо зеленого пращника почти впритирку, ухитрившись хорошенько пнуть его в бедро. Тот грязно выругался, бросился догонять Эугено. Аймабло, не обращая внимания на это, хлестнул своего коня и наконец обогнал Бласко.

Паладин легонько ударил пяткой Гнедка в бок, тот заржал азартно и четырьмя большими скачками вырвался вперед, да еще и пронесся перед самой мордой Аймаблова коня, отчего тот взбрыкнул, едва не сбросив наездника. Но Аймабло удержался в седле, что-то крикнул и снова взял в сторону, видно, решив разогнаться по дуге и пересечься с Бласко уже возле барашка.

До барашка оставалось совсем недалеко, как вдруг в глазах резко потемнело, виски проломило дикой болью, и паладин чуть не свалился с коня на всём скаку. Гнедок пронзительно заржал, взбрыкнул и встал на дыбы, молотя передними копытами по воздуху. Бласко удержался, положил на голову Гнедка ладонь и кастанул «Шоры». Его наставник, мэтр Джироламо, очень долго натаскивал Бласко на это заклинание, вбивая в подсознательные навыки. Боевому магу без «Шор» никуда, ведь кони очень чувствительны ко всякой магии, особенно если их к этому не приучали с жеребячьего возраста. Так что паладин мог кастовать слабые «Шоры» быстро и почти неосознанно. Вот и сейчас получилось. Гнедок немного успокоился, и Бласко огляделся. Другие кони тоже испугались: Аймабло едва держался на взбесившемся скакуне, Эугено висел на узде своего коня, пытаясь его утихомирить. Ксавиер же и Бенито удержались на перепуганно ржущих и брыкающихся конях, и сами орали что-то невнятное, но явно непристойное.

И было отчего.

До призового барашка оставалось каких-то тридцать-сорок футов, но добыть его теперь было бы очень непросто. Потому что над ним в воздухе висело нечто совершенно невообразимое и жуткое: огромный ком с несколькими длинными, многосуставчатыми щупальцами и широченной пастью, и всё это словно слеплено из кусков мяса и костей. Да и сама пасть была больше похожа на вскрытую грудную клетку с торчащими ребрами. От монстра несло чудовищным зловонием магии крови и некромантии, и паладин даже не сразу сообразил, что оно чувствуется не только метафизически, но и физически тоже. А еще от монстра исходил физически же ощутимый ужас. И его чувствовали все, не только паладин – судя по тому, что начало твориться на поле.

Перепуганные лошади, как только явилось чудовище, бросились куда глаза глядят, лишь бы подальше, на месте остался только Бласко. Впрочем, некоторые из таскальщиков очень быстро опомнились, сумели справиться с лошадьми и вернулись к Бласко. Таких было человек десять: Бенито, Эугено и Ксавиер, Аймабло и еще один зеленый, трое парней в желтых платках, и еще двое из забойщиков команды Трех Оврагов, которые вовсю скакали к ним, потрясая кольями, выдернутыми из ограждения поля. На помостах зрителей, насколько успел заметить паладин, половина народу ломанулась удирать, а остальные наоборот, то ли оцепенели от ужаса и с места не могли сдвинуться, то ли решили посмотреть, что будет дальше.

Рядом крикнул, осаживая коня, Бенито:

– Что это, черти ее дери, за гребанная хрень?!

– Ужас пустошей, – сказал Бласко, завороженно глядя на то, как чудовище хватает несчастного барашка и одним хлестким ударом щупальца вырывает у него живот вместе с внутренностями, как оно впихивает всё это в пасть и втягивает, словно спагеттины, бараньи кишки. Дурнота подступила к самому горлу, паладин еле сдержался, а вот Эугено не выдержал, его вывернуло резко и бурно, он едва успел наклониться, чтоб не обблевать себя и своего коня.

– Это та херня, что овец жрет на выпасах… – пробормотал Ксавиер.

Подскакавший к ним Аймабло выругался:

– Ох нихера ж себе, трахни меня конь! Какая же эта хрень огромная!!! Что делать будем?

– Валить надо, – отозвался квадратный парень в желтом платке, тот самый Хуан из Подхолмья (перед самым тасканием Бенито на него показал Бласко и охарактеризовал как второго по опасности конкурента после Аймабло). – Валить надо эту суку!!!

И он вынул из-за пояса кистень на кожаном шнуре. Аймабло достал из рукава короткую дубинку с выемкой на конце, в которую тут же рукояткой вставил извлеченный из-за голенища нож. Эугено тоже вооружился кистенем, Ксавиер – пращой, а Бенито – кестальской большой навахой, в сложенном виде имевшей не менее фута в длину.

– Ах ты зараза!!! – сказал на это Аймабло.

Бенито обиделся:

– Кто бы говорил! Я ее раскрывать не собирался, а вместо дубинки взял.

Он раскрыл наваху, и теперь оказался обладателем широкого кривого клинка футовой длины с очень хорошей заточкой и такой же длинной ухватистой рукояткой.

Чудовище между тем все еще лакомилось барашком, пока что не обращая внимания на парней. Впрочем, времени прошло лишь чуть больше минуты.

Бласко посмотрел на монстра мистическим зрением. Его окутывало такое сложное сплетение сил, что у паладина даже в глазах зарябило. Справиться без оружия с этим чудовищем, сотворенным темным колдовством и древними силами, невозможно – паладин это понял сразу. Поможет ли тут боевая магия – он тоже не знал. Но деваться было некуда.

Бенито дернул его за рукав:

– Ты что же, без оружия?

Бласко моргнул, пробормотал:

– Оружие… Я сам себе оружие.

Он снова посмотрел на чудовище, мотнул головой и принялся тянуть ману. Как назло, именно здесь с потоками маны было не очень хорошо. Тонюсенькая жилка, и та довольно далеко. А рассеянная набиралась очень медленно… и Бласко понял, почему: чудовище ее всасывало с невероятной скоростью.

Монстр не стал ждать, пока Бласко натянет достаточно маны, бросил барашка и, растопырив во все стороны щупальца, кинулся на новую добычу.

Снова ударило волной ужаса, в висках заломило, в глазах потемнело и захотелось побыстрее свалить куда подальше. Гнедок не испугался только потому, что всё еще действовали «Шоры». Кони остальных заржали, попытались сбросить всадников. Превозмогая животное желание сбежать, парни все-таки постарались успокоить коней. Пока они на это отвлекались, монстр оказался прямо над ними. И тут же хлестнул сразу тремя щупальцами. Бласко увернулся, сбросил ману пламенной стрелой прямо в пасть чудовищу. В ответ оно выдало ужасающую вонь и завизжало. Бенито, увернувшись от удара, рубанул по щупальцу своей навахой. Бласко, отскочив подальше, призвал на себя святую броню и снова потянул ману. Аймабло, пригнувшись, выскочил из-под удара и, проскакав до кола с растерзанным барашком, выдернул кол из земли, содрал с него веревку. Развернулся и поскакал на чудовище, держа кол наперевес, словно штурмовое старинное копье. Двое «забойщиков» с кольями как раз доскакали до места битвы. Очень вовремя: чудовище двумя щупальцами схватило замешкавшегося Хуана, сорвало его с седла и потянуло прямо к пасти. Хуан выронил бесполезный кистень и бессвязно заорал. Бенито отбивался от двух щупалец, размахивая навахой и яростно матерясь. Двое желтых и зеленый схватили Хуана за ноги, пытаясь отобрать его у чудовища. Эугено, сыпля проклятиями, лупил кистенем по щупальцам. Ксавиер принялся обстреливать монстра камнями из пращи. Аймабло с маху всадил кол в одно из щупалец, держащих Хуана. Чудовище исторгло мерзкий вой. Подскакавшие красные одновременно воткнули свои колья в два других щупальца. Чудовище еще сильнее замолотило щупальцами по все стороны. Под удары попали все, кто пытался удержать Хуана, и один из красных забойщиков. Брызнула кровь, истошно заржали кони и закричали раненые.

Бласко увернулся от очередного удара. Мельком подумал: «Сколько же у этой твари щупалец-то?!». И вдруг почувствовал очень знакомые движения сил. Чудовище собиралось куда-то телепортироваться, прихватив с собой Хуана. И если остальные не отпустят его – то и их прихватит тоже. И паладин быстро вошел в боевой транс и призвал купол света. Умение это было сложным, из храмовничьего арсенала, и младших паладинов этому еще не учили – наставники только показывали им его. Но Бласко, будучи боевым магом, подобные вещи схватывал быстро – ведь всё это основывалось на тех же принципах, что и боевые заклятия, только сила была другой природы.

Купол получился хорошим, высоким. Он сбил и готовящийся телепорт, и морок, которым было укрыто чудовище, и наведенный ужас.

А Бласко почувствовал невероятный всплеск мистических сил – сработала синергия с Жиенной, причем так мощно, как никогда раньше.

На зрительских помостах до этого видели только клубящийся на выгоне черный то ли туман, то ли дым. Когда Бласко применил купол света, наконец-то разглядели во всей красе, что же именно происходит на поле. Чудовище прекрасно разглядели тоже. Все, кто собирался после таскания участвовать в турнире лучников и не сбежал от волн ужаса в самом начале заварухи, повскакивали со своих мест, ругаясь на чем свет стоит, похватали луки, но тут же с сожалением их опустили – слишком было далеко. Сеньорита Лаиза, в отличие от ее матушки не сбежавшая, тоже схватилась за лук. Прицелилась, учитывая ветер и расстояние, но стрелять не стала, опустила лук:

– Далеко. Что это за чертовня, хотела бы я знать…

Бабушка Людовика глянула на нее искоса:

– У матушки своей спроси. Она-то знает, ваших-то овец никто не грыз.

Лаиза на это отпустила невнятное ругательство и снова попыталась прицелиться, но опять опустила лук. А Жиенна, вдруг почувствовав нарастающую синергию с братом, вскочила, взялась за лук, наложила стрелу и нацелилась на чудовище.

– Дура, говорю же – далеко, – рявкнула Лаиза. – Еще на излете пристрелишь кого.

Жиенна не ответила. Да и не до разговоров было. Она вошла в молитвенный транс и воззвала:

– Дева, даруй мне Твою силу!

И Дева отозвалась. Белая, чистая сила заполнила Жиенну, даря ощущение беспредельной мощи. Она посмотрела на наконечник стрелы, а потом подняла лук повыше, оттянула тетиву и, вложив божественную силу в стрелу, спустила ее. Наконечник засиял белым, стрела устремилась к цели, в полете превращаясь в чистое пламя. Пламя упало на чудовище в тот самый миг, когда Бласко применил купол света.

Кошмарный вой, бьющий по ушам, пронесся над полем и разлился по всей долине.

Чудовище выпустило Хуана. Тот упал, вскрикнул и обмяк. А монстр поднялся повыше, хлещя щупальцами куда попало.

Бласко крикнул:

– В стороны!!! Быстро!!!

Бенито, Ксавиер и Эугено послушались, бросились в стороны. Аймабло едва не попал под удар щупальцем, но все-таки увернулся.

Жиенна наложила на тетиву вторую стрелу. Сила Девы переполняла ее, и инквизиторка не видела ничего, кроме стрелы и цели. Не замечала, с каким изумлением на нее смотрят близнецы Салисо, и восторгом – бабушка и дядя. Не видела, как часть лучников, сообразив, что можно ведь попытаться подобраться поближе, бежит по полю. Не видела, как священник Трех Оврагов, посвященный Мастера, молится неподалеку, быстро перебирая четки – но чувствовала его молитву, в которой он просит Мастера даровать лучникам силу и меткость.

Лаиза Салисо, схватив свой лук, тоже побежала с помоста вниз, на поле. Ее брат застыл на скамье в напряженной позе, стиснув руки.

Жиенна отпустила тетиву. Стрела, опять превратившись в белое пламя, так же точно попала в цель, как и предыдущая.

А Бласко вскинул руку, вдруг вспомнив то алевендское заклинание, что ему давеча показывала Жиенна. Он словно воочию увидел начерченную в блокноте схему заклятия, со всеми подробностями. Перемещение по привязке на кровь… А паладинские мечи создают, используя при закалке несколько капель крови их будущих владельцев!

Паладин, вливая силу во всё еще стоящую перед глазами формулу, обратился к собственной крови.

И почувствовал в руке привычную рукоять.

– А вот теперь мы с тобой разберемся, – оскалился паладин, снова призвал на себя и Гнедка святую броню и тут же рубанул по ближайшему щупальцу, отхватив его начисто.

Освященная сталь с каждым ударом ослабляла чудовище намного сильнее, чем если бы это был обычный клинок. А стрелы Жиенны не давали ему взлететь повыше, прижимали к земле. Обычные стрелы других лучников тоже делали свое дело, и монстр понемногу становился похожим на ежа.

Бласко, уже не тратя времени на то, чтобы уворачиваться от щупалец, махал мечом как заведенный, разделывая монстра на куски и не забывая подновлять святую броню. Вокруг чудовища летал целый рой огоньков, жалящих его мелкими молниями. Это умение тоже было из храмовничьего арсенала, и раньше у Бласко оно не получалось как следует. Но сейчас на мистической синергии вышло словно само собой.

Остальные парни, опомнившись от изумления, бросились паладину на подмогу, лупя чудовище дубинами, кольями и навахой. Эугено же, проскочив под уцелевшими щупальцами, схватил за воротник бесчувственного Хуана и поволок подальше.

Жиенна выпустила еще одну стрелу и протянула руку к колчану за следующей. Но там было пусто. И в этот миг божественная сила оставила ее. Девушка охнула, пошатнулась и упала бы, если б ее не подхватили с одной стороны дядя, а с другой – Луиз Салисо. Они усадили ее на скамейку, дядя забрал у нее лук, едва разжав оцепеневшие пальцы:

– Всё, всё. Похоже, вы с Бласко его уделали…

Жиенна моргнула, переходя на обычное, человеческое зрение. Посмотрела на поле. Там, дымясь, огромной бесформенной грудой лежали останки чудовища. Битва кончилась.

– Хвала Деве, – прошептала Жиенна, чувствуя, что сейчас свалится в обморок. – Бласко жив. Чудовище – нет… Хвала Деве!

И она сомлела, упав на бок, прямо на колени Луиза. Бабушка Людовика строго посмотрела на наследника Салисо, обхватившего Жиенну как пришлось:

– Руки-то не распускай.

Луиз поспешно убрал руки за спину. Дядя Эрнандо осторожно переложил Жиенну на скамейку, бабушка подсунула ей под голову свой свернутый платок. И сказала:

– Мамашка-то твоя где?

– Не знаю, – буркнул молодой человек. – Как по мне, так лучше б ей вообще пропасть с концами… Она у нас с Лаизой вот уже где сидит! – он показал на горло.

Сеньора Гонзалез и Эрнандо уставились на него в удивлении и недоумении:

– Что ж такое, родную матушку не уважаешь? – с легкой насмешкой наконец сказала Людовика.

Луиз тяжко вздохнул:

– Да за что же? С юных лет жизни нет. Одна радость была – трахаться с кем хочешь, так она и это запретила. Сначала велела без подарков никому не давать, а потом вообще стала указывать, кому давать, а кому нет… Гостей начала незнакомых приглашать – из других сел, даже из Сакраменто. И велела их ублажать. А мы недавно узнали, что она за это с тех гостей дорогие подарки брала. Как бы для нас благодарность за щедрость. Только мы с тех подарков еще ничего не видали, ни сантима потертого. Ничего, кроме мозолей на причинных местах и одышки от фейского корня. Надоело это нам. Даже сбежать было хотели, так матушка дозналась, от нас деньги попрятала, а конюху велела ни за что без ее разрешения нам коней не седлать. Верхнюю одежду и обувь нашу в кладовке на ключ заперла и сама выдавала. И Рубио Ибаньеза приставила к нам, чтоб мы только с ним везде ездили. Ну мы вчера вечером узнали, что Ибаньеза арестовали, так и решили – сегодня сбежим. Лаиза выиграет приз на турнире, лошадей наймем в Трех Оврагах и дадим деру.

Семейство Гонзалез эти откровения слушало, раскрыв рты. Жиенна, очнувшаяся почти сразу же, тоже слушала, только виду поначалу не подавала, стараясь понять, врет Луиз или нет.

– Ну, я и так догадывался, что матушка ваша – та еще змея подколодная, но чтоб вот так… – помотал головой дядя. – Чтоб вот так с родными детьми обращаться… Такое мне и в голову не пришло. Да не завираешь ли ты часом?

– Нет, дядя, – подала голос Жиенна. – Не врет. Я чувствую.

Она села, потерла виски:

– Сеньору Салисо поймать надо. Чудовище – ее рук дело… Ее и Ибаньеза.

Дядя аж плюнул:

– Вот же зараза!!!

А бабушка ничуть не удивилась:

– А я, между прочим, так и подозревала. Эрнандо, иди Арнао найди да и скажи ему. И еще скажи, пусть в Овиеду срочную почту отправит, надо инквизицию и паладинов вызвать.

Жиенна встала, сняла колчан, положила лук на скамейку:

– Наверное, уже и не надо так срочно… Мы и сами справились. Только теперь придется длиннющие докладные письма писать… Пойду гляну, что там на поле.

Она, пошатываясь, но с каждым шагом становясь бодрее, пошла вниз. Эрнандо кинулся за ней, придержал, чтобы помочь сойти по лесенке. Сеньора Людовика глянула на Луиза:

– А ты, пожалуй, тут посиди. Чую, домой пока тебе не стоит возвращаться, черти знают твою мамашу, что она еще удумать может.

Бласко, рубя чудовище, в какой-то миг понял: всё кончено. Силы, сотворившие и поддерживающие этого монстра, ослабли, и теперь над паладином нависала просто огромная куча мяса и костей, опирающаяся на иссеченные щупальца. Он ударил Гнедка пятками и рванул подальше, а гора мертвой плоти оседала на него. Успел выскочить в последний момент, когда гигантская туша с глухим стоном рухнула наконец на землю. Паладин развернулся, все еще сжимая меч, поднял клинок повыше и призвал очищение. Волна белого сияния прокатилась футов на сто и окончательно сняла все заклятия, выжгла всю ману и разрушила все связки сил чудовища. Монстр просел, испуская дикую вонь, и развалился на множество бесформенных кусков. А паладин свалился с коня наземь, потеряв сознание. Голову не разбил только благодаря войлочной шапочке под платком.

Соратники кинулись к нему, Эугено перевернул его на спину, первым делом пощупав пульс на шее.

– Живой, слава богам! – он быстро ощупал руки-ноги и ребра Бласко. – И целый. Наверное, просто утомился.

Бенито и Ксавиер прижали ко лбу сложенные пальцы в жесте благодарности богам.

– Ох и задал он жару, – восхищенно сказал Ксавиер. – Никогда паладина в деле не видел, не думал, что это так круто.

Эугено уложил Бласко в более удобную позу и вместе с сотоварищем из красных забойщиков пошел осматривать других пострадавших. Ксавиер забрался на своего коня, и Бенито и Аймабло помогли ему усадить впереди раненого парня в желтом платке. Потом Бенито приподнял Бласко под мышки, примеряясь, сможет ли усадить того на коня перед собой. И сказал:

– Аймабло, сейчас я на коня сяду, а ты поможешь мне Бласко впереди посадить.

– Сдурел? – возмутился Аймабло. – Еще не хватало нестояк подцепить. Он же паладин!

Бенито плюнул в сердцах:

– Иди в жопу, Аймабло, со своим стояком. Если б не Бласко, мы б тут все сдохли к хренам собачьим. Эй, Рауль!!!

Забойщик в красном платке, осматривавший своего приятеля, попавшего под удар щупальца в самом начале, ковыляя, подошел к ним:

– Карлос того… Шею ему свернуло…

Бенито помрачнел:

– Эх… Жалко парня…

– И Николо из Распадка тоже помер, порвало его страшно, – добавил подошедший Эугено.

Аймабло охнул:

– Зараза… что ж я его матери-то скажу? Не хотела она его на таскание отпускать, как чуяла…

Эугено легонько пожал ему плечо жестом сочувствия, и добавил:

– Остальные живы, слава богам. Побиты, ранены – но живы. Хуже всего с Хуаном, по-моему. Надеюсь, милостью Матери поправится. Если б не Бласко, никто б не выжил, сожрала б нас эта дрянь… только что-то он сам никак не очнется.

– Надо его к Жиенне отвезти. Наверное, она знает, что с этим делать, – сказал Бенито. – Помогите его на коня усадить. А для Хуана и остальных носилки надо притащить.

Рауль и Эугено взгромоздили бесчувственного паладина на коня перед Бенито, а тот обхватил его за талию покрепче. Аймабло снял куртку, завернул в нее меч Бласко, подал его Бенито, тот пристроил меч поудобнее, и шагом поехал в сторону помостов, откуда на место битвы уже бежали люди. Гнедок, словно привязанный, пошел за ним.

На полпути их встретила Жиенна, сразу вскочила на Гнедка, приблизилась вплотную и тут же полезла Бласко за воротник, нащупала медальон:

– Теплый. Слава Деве, ничего страшного. Просто переутомился. Ох… Жутко как было. А вам там, думаю, еще жутче.

– Это точно, сеньорита, – вздохнул Бенито. – Вот, меч его возьми, а то мне неудобно… Эх, что это вообще было-то? Бласко сказал – ужас пустошей, мы и поняли, что это та хрень, которая овец жрет. Мы-то раньше на волколаков думали. Никому и в голову не пришло, что это… такое вот.

– Нам тоже, – Жиенна утерла лоб, поправила сбившийся набок головной платок. – Мы знали, что никакие это не волколаки, чуяли, что тут какая-то нехорошая магия замешана. Но чтоб оно было вот таким – нет…

– Чуяли? – переспросил Бенито, внимательно глядя на Жиенну. – Ты… тоже посвященная?

Жиенна кивнула, достала из-за воротника свой медальон и показала ему. Бенито вдруг покраснел:

– Это получается, я к священнице подкатывал? Или… вообще к инквизиторке?

Девушка кивнула, грустно улыбаясь.

– О, черт! Что ж вы сразу не сказали, что вы посвященные Девы! – Бенито провел рукой по лицу. – Согрешил, сам того не ведая.

– Не сказали, потому что не знали, как здесь к этому отнесутся, – серьезно ответила Жиенна. – Учитывая ваши обычаи и… некоторые представления. От нас бы тут все шарахались. Ни в тратторию зайти, ни на танцах повеселиться…

Бенито хотел было возразить, но вспомнил реакцию Аймабло, и только вздохнул:

– Ну, насчет некоторых представлений – есть такое… Но тут не все такие дикие, как в Дубовом Распадке. Не шарахались бы. Эх. Ладно. Откуда хоть эта хрень взялась?

– Полагаю, кое-кто занимался запретной магией, – сказала Жиенна. – И, возможно, языческими практиками тоже.

– Ведьма Салисо, не иначе, – сплюнул Бенито. – Больше некому. Кармилла добрая, она такого никогда бы не сделала, чем угодно поклянусь, да и все наши так же скажут.

– Скоро мы всё это выясним – кто, как и зачем, – серьезно сказала Жиенна. – Обещаю. А сейчас надо, чтоб Бласко отлежался и в себя пришел. А раненых бы отвезти в Каса Роблес, к Кармилле. Ей там проще и легче будет их лечить. Место там особенное, хорошее.

Бласко очнулся только на следующее утро, точнее, очнулся-то он еще ночью, но тут же заснул обычным глубоким сном. Поздним утром его разбудило солнце, пробившееся через решетчатые ставни. Он резко сел на постели и огляделся. Спальня была чужой, и он был в ней один. Одежда лежала на стуле рядом, поверх вещей кто-то положил его меч и простую кожаную перевязь. Бласко потянулся, чувствуя ломоту во всём теле и усталость. Потом оглядел свое ложе и удивился: это были не снопы соломы с дешевым бельем, а настоящая кровать с перинами, покрытыми свежими льняными простынями.

Скрипнула дверь, в комнату зашла женщина в местном наряде и накрахмаленном чепце:

– Доброе утро, сеньор. Уборная – вон за той дверкой, там и умывальник есть, и всё, что надо. Потом милости просим к завтраку.

– Благодарю, – растерянно сказал Бласко, слез наконец с кровати и скрылся в уборной. Когда вышел, в комнате оказалась Жиенна, одетая так же, как и вчера, только без снаряжения лучницы.

– Доброе утро, – сказала она. – Как себя чувствуешь?

– Вроде бы неплохо. Только жрать хочется до ужаса, – признался Бласко, надевая штаны. – А где это мы вообще?

– В доме Бенито. Его отец – самый богатый из здешних поселян, но уважают его не только за богатство. Мне он показался очень мудрым и довольно справедливым человеком, хоть и с хитринкой.

– А-а… а почему в Каса Гонзалез не отвезли? – паладин застегнул охотничью куртку и надел поверх нее перевязь с мечом, замотанным в широкую полосу кожи. Видно, не смогли найти подходящие ножны, а поехать за ними в Каса Гонзалез то ли не додумались, то ли не до того было (что вероятнее всего).

– Некогда было, – сказала сестра. – Когда все сообразили, что чудовище уже того, то поднялся невообразимый гвалт – кто орал, что немедля надо паладинов вызывать с инквизицией, кто – что надо пойти спалить Каса Роблес, потому что это Кармилла, мол, наколдовала… Ну, их быстро заткнули. Что интересно, все были из Дубового Распадка, как выяснилось – Салисовы подпевалы и прихлебатели. Сеньор Барбанеро этих крикунов, кстати, под замок посадил. Потом орали еще, что теперь все три села прокляты, и отсюда надо сваливать. Этим идиотам священник тут же епитимью наложил, за глупость и невежество. Священника здешнего, Эугенова отца, между прочим, уважают не меньше, чем отца Бенито и старосту с алькальдом. И знаешь – он очень хороший священник. Когда я стреляла по чудовищу, его молитва за лучников мне очень помогла.

– Я так и знал, что это твои стрелы, – улыбнулся Бласко. – И синергию мистическую чувствовал. Без тебя мы бы не справились.

– Милостью Девы, – Жиенна прижала пять пальцев ко лбу. – Она даровала мне Свою силу. А то я бы даже с магией не сумела так далеко стрелы отправить.

– А я ведь тоже почти магией не пользовался, – сообразил Бласко. – Только когда меч взял. Помнишь, ты мне то заклинание телепортации показывала, где привязки на кровь? Ну вот. Меч-то с моей кровью делался. Я даже не задумывался, просто вспомнил и сразу формулу построил. И получилось, милостью Девы. И не только это, я сам удивляюсь, как это так я справился…

– По рассказам Бенито и других судя, ты зажигал не хуже опытного паладина, – усмехнулась сестра. – Это потому, что ты маг и можешь много маны натянуть, вот у тебя и получились вещи, какие у других младших паладинов еще не выходят.

– Ну, да, пожалуй… А что еще было-то? А то я как очищение призвал, так и свалился без памяти.

– Если коротко, то чудовище рассыпалось на части, буквально. Народ побежал на поле, раненых быстро унесли. Ранен Хуан из Подхолмья, тяжело, много переломов и сильный ушиб головы, и еще двое – из Подхолмья же один и из Трех Оврагов. У Ксавиера два больших ушиба и рука левая сломана, Аймабло тоже досталось, но все кости целы и глубоких ран нет. И двое погибших – парень из Трех Оврагов и приятель Аймабло.

Бласко тяжко вздохнул:

– Эх… надо было тебя послушать и сразу бабушке сказать. Может, обошлось бы.

– Не думаю, – Жиенна положила руку ему на плечо. – Всё равно же ведь таскание собирались устраивать. И эта дрянь бы туда все равно явилась. А комиссия инквизиторская и паладины раньше понедельника бы не смогли приехать. Здесь же прямой магопочты нет. Пришлось бы в Сакраменто везти, а оттуда только раз в два дня почту забирают. Да и вообще, Бласко, вы все отлично справились – почти без оружия, против такого ужаса…

Паладин вспомнил чудовище и вздрогнул. Жиенна была права. Вот только погибших ведь не вернуть…

– Всё равно надо в Овиеду сообщить. Нужно ведь найти того, кто эту гадость сотворил, – сказал он.