Угасший огонь

I

Однажды темной ночью Антонио Силвино совершил нападение на Пилар. Ему не было оказано никакого сопротивления. Тюремная стража разбежалась при первых же выстрелах, да и полицейские удрали в лес при вести о нападении. Кангасейро освободили арестованных, перерезали телеграфные провода на железной дороге и направились к дому префекта Кинки Наполеона, чтобы его ограбить. Наполеона в Пиларе не оказалось. Но его жена, дона Инес, держалась с поразительным мужеством. Капитан Антонио Силвино потребовал ключи от несгораемого шкафа, однако она не растерялась и хладнокровно заявила, что ключи муж всегда носит при себе. Капитан пригрозил поджечь здание, но дона Инес отнеслась к его словам спокойно. Это была маленькая, седая женщина с живыми глазами. Пусть он поступает, как ему угодно. И уселась в гостиной, молча наблюдая, как бандиты хозяйничали в ее комнатах, вспарывали матрасы в поисках денег. Нашли только два ящика, наполненные мелкими монетами — крузадо и тостанами. Несгораемый шкаф приводил Антонио Силвино в бешенство. Он пригрозил женщине, что велит выпороть ее, но она продолжала держаться все так же спокойно и только сказала, что ничего не может сделать. Она слабая, беззащитная. Люди стояли в дверях, ожидая развития событий. Особняк префекта был освещен, как в праздничный вечер. Антонио Силвино спустился в магазин и, распахнув двери, пригласил народ войти. Он раздаст бедным все, что принадлежит командору. Вот это удача! Рулоны материи, катушки ниток, шляпы, куски мяса, мешки с мукой, бидоны с керосином, лампы — всё расхватают в мгновение ока. Капитан вышел на веранду и крикнул:

— Эй, люди, можете брать все это! Этот вор распорядился выдать меня правительству. Я проучу эту собаку!

И он велел высыпать на середину улицы монеты из ящиков. Все набросились на монеты, как куры на просо. Ярко освещенный особняк казался в темной ночи сказочным. Дона Инес по-прежнему сидела на софе в гостиной: можно было подумать, что она вовсе не хозяйка всего того, что здесь расхищалось. На рассвете кангасейро со своим отрядом ушел. Почувствовав себя в безопасности, старуха разразилась рыданиями на всю улицу, вызывая всеобщее сочувствие. Люди копошились в песке, выискивая монеты. Некоторые женщины просеивали песок через решето, будто вылавливали мелкую рыбешку. В городе воцарилась мертвая тишина. Двери были распахнуты настежь. Какой-то кабра напал на полицейского инспектора Жозе Медейроса, судья доктор Самуэл укрылся в доме священника. Над опустевшим Пиларом, где беднякам досталось добро богатого землевладельца и, точно манна небесная, посыпались деньги, занималась заря. Капитан Антонио Силвино умел делать людям добро. Его считали отцом бедняков.

Мастер Жозе Амаро узнал о том, что произошло в Пиларе, когда солнце уже было высоко. Ему рассказал об этом один возчик из Сан-Мигела. Кангасейро разорили магазин. Кое-кто в Пиларе успел набить себе карманы.

Прошла неделя с того дня, как хозяин энженьо объявил Жозе Амаро о выселении его из дома. Жена мастера уехала на несколько дней погостить к доне Адриане. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким и покинутым. Если бы не негр Пассариньо, который ночевал у него в доме, ему не с кем было бы даже перекинуться словом. Амаро совсем забросил работу, думая только о том, куда же он теперь денется. Он и не представлял, что ему будет так тяжело оставить свой дом. Никогда прежде мастер не испытывал к этому клочку земли столько любви.

Он понял, как трудно ему будет расстаться тут с каждой мелочью, с тем, что видел изо дня в день и чему не придавал раньше никакого значения. Этот ствол питомбейры, ветка жасмина, кардейро с ярко-красными цветами, хлев, дорога, обрамленная кажазейрами, — все это придется ему оставить, оставить навсегда. Алипио посоветовал ему не уезжать. Маноэл де Урсула говорил ему о правах. Права бедняка! Но разве у бедняка есть какое-нибудь право! Он лежал в гамаке, не решаясь выйти из дома, точно в тюрьме, скованный силой, с которой не мог совладать. Стоит ему выйти, и он сразу увидит, как в страхе шарахаются от него дети и женщины. Это, пожалуй, причиняло ему самые большие страдания. Он знал, что Синья не хочет больше его видеть. И то, что она гостит в доме кумы, — просто предлог, желание пожить отдельно от мужа, которого она возненавидела. Но ведь прав был он, а не жена и хозяин энженьо. Все были против него. Дети, женщины, полковник Лула и все, что его окружало. Людские сплетни превратили его, честного труженика, в опасного преступника, в чудовище. Дочери они лишились. Он полагал, что Синья будет жить с ним, как и прежде, но ошибся. Он был один в этом мире и чувствовал себя более одиноким, чем Жозе Пассариньо. И у него уже не было сил уйти в другие края, бежать отсюда. Оборотень! Неужели все, и мужчины и женщины, считают его исчадием ада, ждут от него беды? С тех пор как Жозе Пассариньо поселился в его доме, негр стал совсем другим человеком — не пьянствовал, сам варил фасоль, выполнял всякие домашние дела. Жозе был добрым человеком. Грязный, кривоногий, с тупым взглядом, он все же был счастливее мастера Амаро. По крайней мере, этого негра люди не считали дьявольским отродьем. Почему именно на него пал выбор? Он всегда был таким домовитым, трудолюбивым, однако даже жена в страхе бежит от него! Что в нем такого, что нагоняет страх на детей и женщин? Даже собаки не давали ему прохода. А ведь собаки лают только на чужих.

Жозе Пассариньо на кухне потихоньку пел. Песни его были грустные: о неудачной любви и сердечных переживаниях. Мастер Жозе Амаро вспоминал свое детство в Гойане. Он хорошо помнил эту грустную песню, которую негр столько раз напевал:

Жену графа убили, чтобы дочь короля Венгрии смогла выйти за графа замуж. Ценой крови королевская дочь получила желанного мужа. Голос Пассариньо вызывал в памяти мастера дни его юности в Гойане, когда они жили на одной из улиц в доме возле церкви. После того как отца посадили в тюрьму за убийство, совершенное им на ярмарке, хорошей жизни пришел конец. Все это произошло как-то неожиданно. Появился человек. Хотел купить седло. Они из-за чего-то повздорили, вспыхнула ссора. Кончилось тем, что отец убил этого типа из Карири, который наводил на всех страх. Отец пользовался покровительством влиятельных людей, и его выпустили на свободу, но он не захотел оставаться в этом городе. Он понял, что ему уже никогда больше не быть таким, каким он был, и, оставив все, перебрался в энженьо и стал шорником, навсегда сохранив за собой славу убийцы. Он выстроил дом. Дети его разбрелись по всему свету, а здесь остался только он, Жозе Амаро, которого все ненавидят, который своим видом пугает детей и женщин и которого ненавидит его собственная жена. Дочь его в сумасшедшем доме, а сам он должен бросить добро, нажитое отцом, и все лишь потому, что какой-то подлый негр наговорил на него свихнувшемуся хозяину энженьо. С того самого вечера, когда он побывал в Санта-Фе, мастер Жозе Амаро не мог сомкнуть глаз. Сон не шел к нему. Сердце разрывалось от того, что дочь увезли в Тамаринейру. И он плакал, совсем как граф в песне Жозе Пассариньо. Это он-то плачет, как ребенок! Алипио посоветовал ему не уходить из энженьо. Он сказал, что капитан Антонио Силвино защитит его. Однако слепой Торкуато уже в тюрьме Можейро, и его избивают, как последнего вора. Лейтенант Маурисио не щадит никого. Вот почему известие о нападении на Пилар обрадовало мастера. Разорен один из самых богатых людей поселка, разорен по приказу человека, который никого не боялся. Жозе Пассариньо вернулся с улицы с новыми вестями. Поговаривали, что жена старого Наполеона слегла в постель и что она будто бы при смерти. Говорили, что это от злости, от того, что она слишком большая гордячка. В Пилар прибыл отряд полиции расправляться с теми, кто присвоил себе товары командора. Полицейский инспектор Жозе Медейрос арестовывал всех подряд. Ремень заходил по спинам арестованных. Расплата ждала всех. Правосудие всегда действовало решительно. Однако и капитан был силен и мстителен. И Алипио и Торкуато верили в несокрушимую силу Антонио Силвино. Он еще отомстит Жозе Медейросу. Капитан непременно вернется и проучит этого негодяя. Арестовывать бедняков! За что? Что они сделали? Пассариньо сказал ему, что кангасейро с уважением относились к мирным жителям. Когда капитан появился на веранде особняка, увешанный медалями, он походил на сказочного принца. Народ любил этого человека. Он освобождал заключенных, кормил голодных. А лейтенант Маурисио? Он проносился повсюду как смерч, наводя ужас на людей, как тот самый офицер времен «кебра-килос»[44], о котором мать говорила ему, как о посланце дьявола. Она рассказывала ему о пытках и порках, которые устраивал этот офицер. Правительство всегда вело себя именно так по отношению к маленьким людям. Лула де Оланда ни с того ни с сего приказал ему убираться из дома, который построил его отец. После того, как он прожил здесь столько лет. А Маноэл де Урсула еще говорит о каких-то правах. У бедняков нет прав. Только капитан мог дать право беднякам. Он действует как кангасейро Жезуино Брильянте — народный мститель, который разорял таких негодяев, как Кинка Наполеон. Мастер жалел, что капитану не удалось вскрыть сейф. Пассариньо ушел на заливной луг. В дверь постучали. Каково же было изумление мастера, когда он увидел перед собой слепого Торкуато с поводырем. Он пригласил их войти и запер дверь на засов.

— Мастер Жозе, меня зверски избили. Когда я возвращался с ярмарки в Гуарите и направлялся в Можейро, нас с мальчишкой схватили полицейские.

— Как же вам удалось освободиться, сеу Торкуато?

— Я вам все расскажу по порядку. Меня отвели в тюрьму. К вечеру пришел лейтенант и приказал: «А ну-ка, приведите этого паршивого слепца, я хочу у него кое-что выспросить». Меня притащили за шиворот, как собаку. «Оставьте нас одних, сержант, — сказал лейтенант, — он у меня заговорит как миленький». И лейтенант стал расспрашивать меня о капитане. Он хотел узнать, где в каатинге укрываются кангасейро и имена лазутчиков, которые сообщали обо всем капитану. Я ответил, что ничего не знаю. «Лейтенант, я бедный слепой, живу милостью добрых людей». Тогда он позвал своего помощника Зезиньо и сказал: «Зезиньо, помоги-ка этому слепому развязать язык». Ремень загулял по моей спине, сеу мастер. Эти негодяи избили меня, слепого человека, христианина, который не видит белого света. Избили так, что я потерял сознание. Швырнули меня на пол, и тут поводырь разревелся, совсем с ума спятил. Я испугался, что он проболтается. Но, слава богу, он был так напуган, что у него от страха отшибло память. До сих пор еще не пришел в себя.

— Но как же все-таки вам удалось оттуда выбраться, сеу Торкуато?

— Мне помог полковник Но Боржес. Он узнал о случившемся и пришел в тюрьму поговорить с лейтенантом. Они здорово повздорили. Однако полковник настоял на своем. Меня освободили на следующий день, и я пробыл в доме полковника целую неделю, пока не зажила моя спина. Клянусь богом, сеу мастер, — этот лейтенант плохо кончит. Капитан Силвино разделается с ним. Вы, мастер, знаете о том, что произошло в Пиларе? Я прямо оттуда. Народ в волнении. Капитан захватил магазин Кинки Наполеона и роздал все товары беднякам. А теперь из города прибыл отряд полиции и творит там черт знает какие безобразия. Капитану Жозе Медейросу несдобровать. Его ждет та же участь, что и Симплисио Коэльо из Сапэ. Ну а как вы, мастер?

— Так себе, сеу Торкуато! Но, откровенно говоря, мне сейчас не до болезней. У меня столько неприятностей, что я забыл о них думать.

— Да, мастер, я слышал о вашей дочери. Проходя мимо дома капитана Виторино, перекинулся несколькими словами с доной Синьей. Она очень расстроена. Но вы, наверное, имеете в виду вашу ссору с хозяином энженьо. Я знаю об этом.

— Он выгоняет меня из дома.

— Но почему, мастер?

— Почему, сеу Торкуато? Потому, что он хозяин и может делать здесь все, что ему захочется.

— Но это же черт знает что! Человек прожил здесь всю жизнь, пустил корни на этой земле — и вдруг его выгоняют на улицу, как дерево рубят. Это незаконно! Вот почему я каждый день твержу: только один человек способен навести здесь порядок, — это капитан Антонио Силвино.

Вернулся Жозе Пассариньо. Слепец услышал, что кто-то вошел, и смолк.

— Добрый день, сеу Торкуато.

— Добрый день, с кем имею честь?

— Это Жозе Пассариньо. Он сейчас у меня живет, чтобы было не так тоскливо.

— Так вот, сеу мастер, послушайте бедного слепца — не уходите отсюда. Капитан не даст вас в обиду. Алипио знает об этом?

— Да, он мне сказал то же самое.

— И я так считаю.

— Но, сеу Торкуато, ведь хозяин этой земли полковник Лула.

— Ну и что же, мастер, найдется и на него управа. Вот посмотрите. Есть хозяин поважнее. Ему помогает сам бог. А он помогает людям. Он своим ружьем делает то, что падре Ибиапира делал с помощью четок. Ну, я пошел.

— Сеу Торкуато, останьтесь перекусить с нами.

— Не могу, мастер, мне надо к завтрашнему дню добраться до Санта-Розы. Там ждут. Я даже не знаю, слыхали ли мои, что я сидел. Вот почему я тороплюсь.

— Ну что ж, тогда…

И слепой Торкуато, полный веры в капитана Антонио Силвино, ушел. Мастер Жозе Амаро подошел к питомбейре. Всем своим существом он чувствовал, что эта земля принадлежит ему. Здесь росло его любимое дерево кардейро, тут был его хлев, кусты жасмина. Кажазейры были усеяны желтыми плодами, от которых исходил аромат, и этот аромат, как и другие запахи, тоже связывал его с землей, которую ему предстояло покинуть. Мысли его прервал конский топот. Верхом на лошади ехал негр Флорипес; завидев мастера, он пришпорил ее. Лошадь поскакала вверх по дороге. Презренный негр! Это он виноват во всем! Смертельная злоба охватила мастера. У него возникло желание убить негодяя. Он не заметил, как оно пришло к нему. Но он знал: Флорипес должен умереть от его рук. Оборотень! Эта мысль бесила его. Убить, пролить кровь. Народ судачил, что он, мол, высасывает по ночам кровь своих жертв. Убить, он должен убить этого негра! Он вошел в свою комнату. Ветер донес до него печальный голос Пассариньо:

Мастер слушал Пассариньо и утешался, думая об этой грустной истории. Сердце его постепенно смягчалось. На карнизе распевала канарейка. Птицы на питомбейре славили прекрасный день. А он вот должен покинуть свой дом. Все, что принадлежало ему, станет собственностью другого. Он снова вспомнил о Флорипесе, вспомнил, как старый Лула накричал на него. На старика Амаро не сердился. Перед ним всплыло лицо доны Амелии, и ему стало неловко. Эту женщину он всегда считал святой, заслуживающей всяческого уважения. Он видел, с каким ужасом дона Амелия посмотрела на него. Неужели и она верит в глупую выдумку людей? Оборотень!.. Мастер встал и пошел за зеркалом, хранившимся в чемодане. Взглянул на себя, на свое опухшее, воспаленное лицо, желтые глаза, седую бороду, — и ему стало жалко себя. Он уже стоял одной ногой в могиле, смерть караулила его. При мысли о ней ненависть к негру вспыхнула с новой силой. Он должен его убить, отомстить за все. С того самого дня, когда с ним случился обморок, у него постоянно стоял звон в ушах. Скоро он умрет. Да и зачем ему такая жизнь? Он еще раз взглянул на себя в зеркало и вдруг услышал за спиной голос Пассариньо:

— Разглядываете себя, мастер?

— Да нет, сеу Жозе, любуюсь на эту чертову занозу, которая впилась мне в лицо.

— Вы с этим не шутите, мастер, как бы не нарвало. Завтрак на столе.

В полдень явился капитан Виторино. Он приехал на старой ослице. На голове у него была шляпа из белой соломки, на лацкане пиджака красовалась желто-зеленая ленточка. Мастер Жозе Амаро сидел под навесом. Увидев кума, он очень обрадовался. Теперь посещения Виторино были ему приятны. После того как тот отвез дочь мастера в Ресифе, да еще по доброй воле, этот человек перестал быть в его глазах несчастным дурачком. Виторино спешился, чтобы поговорить о нападении на Пилар. Он терпеть не мог Кинку Наполеона, считал, что эта скотина обкрадывает народ, но и не одобрял поступка капитана Силвино в доме доны Инес.

— Кум, такая женщина, как дона Инес, заслуживает уважения.

— А разве капитан был с ней груб?

— Я там не был. Но мне передавали, что он наставил на нее ружье и потребовал ключи от сейфа. Но та их так и не отдала. Жозе Медейрос, хоть и мужчина, а чуть не спятил от страха, когда к нему вошел кангасейро. Говорят, этот негодяй ревел, как сосунок, которого оторвали от матери. Теперь-то, когда он почувствовал силу полиции, он расхрабрился и черт знает что творит с людьми.

Послышался голос Пассариньо, который пел на кухне.

— Этот негр здесь живет?

— Да, а то одному мне тоскливо.

— Неужели, кум, вы можете жить с негром под одной крышей?

— Бедняга мне во многом помогает. Синья ведь уехала; если бы не он, уж и не знаю, что было бы со мной.

— Кум, не мое дело, конечно, вмешиваться, но женщину надо держать в ежовых рукавицах. Со мной, например, шутки плохи. Моя жена это хорошо поняла.

— А по мне, главное — терпение и спокойствие.

— Какое там спокойствие! С ними надо построже.

Из дома вышел Жозе Пассариньо. Увидев капитана, он поклонился.

— Добрый день, капитан.

Виторино едва ответил на его приветствие, будто делая великое одолжение. Негр, не обратив на это внимания, попросил:

— Капитан, не найдется ли у вас сигареты для негра?

— Я не обязан носить сигареты для всяких бродяг.

— Мне хотя бы одну сигаретку, капитан.

Тогда Виторино полез в карман и, достав сигареты, сказал:

— Вот, возьми, это мне дал сын Анизио Боржеса, который приехал из Баии, где он учился; это тамошний табак, очень слабый.

И он протянул Пассариньо почти целую пачку.

— Капитан, вас послал мне сам бог.

И ушел, потихоньку напевая:

— Бесстыжий негр, — сказал Виторино. — Вот какая жизнь ему по душе.

— У него доброе сердце. И он очень услужлив.

— Так вот, кум, жену надо держать в ежовых рукавицах. Иначе она сядет вам на голову. Кинка из Энженьо-Ново привязал свою жену к повозке, запряженной быками, и велел доставить на свалку к тестю.

Мастер Амаро молчал, а Виторино продолжал рассуждать:

— Скоро выборы. Вчера мне пришлось послать телеграмму Лиме Фильо. Он, видно, не представляет себе, что такое ожесточенная борьба. Почему он не разрешает мне вербовать избирателей? Сюда направляется Рего Баррос. Говорят, с ним прибудет сорок девятый батальон. Он всегда разъезжает под охраной солдат. И правильно делает. Его отец был владельцем энженьо в Марангуапэ, это был довольно энергичный человек. Я слышал, что сын его не менее решителен. Он служил в Канудосе и сражался с кабрами Консельейро[45], а это не так-то просто. Мне такие люди по душе. В Пиларе я хорошенько проучу Жозе Паулино. В день святого Педро я слышал разговоры Лоуренсо, его брата, который был большим человеком в Пернамбуко. Мы свалим этих каналий Машадос.

Мимо дома Жозе Амаро ехал обоз с кашасой. Подошел Алипио. Ему надо было сказать несколько слов мастеру:

— Нам пришлось вернуться. Там внизу, на шоссе Марау, караулит таможенный чиновник с двумя полицейскими. Мастер, можно вас на минутку?

— Если у вас секреты, я могу уйти.

— Нет, капитан, мне только надо сказать пару слов мастеру.

— Терпеть не могу людей с фокусами. Вы что думаете, я не умею держать язык за зубами?

Жозе Амаро и Алипио отошли в сторону. Последний уже знал о нападении на Пилар. Слепой Торкуато встретился с ним у заливных лугов Ойтейро и все рассказал. По его сведениям, Тиаго не арестован.

— Вы меня подождите, мастер, завтра я вернусь с новостями. Не уходите со своей земли. Завтра я принесу приказ капитана.

Когда они вернулись, Виторино собрался уходить.

— Я здесь лишний.

— Вы никогда не можете быть лишним, капитан, — сказал ему Алипио.

— Второй раз меня оскорбляют в этом доме.

— Кум, извините меня, но вы не правы. Ну разве можно обижаться на то, что один человек отзывает другого, чтобы поговорить о своих делах?

Виторино ничего не ответил. Обоз скрылся. Паровозный гудок возвестил о том, что идет поезд из Параибы.

— Ладно, кум, я поеду. Солнце начинает клониться к закату, а мне еще нужно поговорить с Лулой де Оланда. Да, кстати, что у вас с ним произошло?

— Он выгоняет меня из энженьо.

— Не может быть!

— Это так, кум.

— Что же вы такого натворили?

— Да ничего. Я думаю, что ему наговорил что-нибудь негр Флорипес. Но эта собака мне еще заплатит.

Мастер стиснул зубы, лицо его помрачнело.

— Кум, этот негр мне за все заплатит. Я с ним разделаюсь.

— Не надо волноваться. Все образуется. Лула чувствует себя оскорбленным. Я с ним потолкую. Можете на меня положиться. Я все улажу. Сейчас же поеду туда. Лула отказывается от поста в палате, который я ему предложил. Просто он боится Жозе Паулино. Но я с ним поговорю. Как это можно прогнать из дома порядочного человека, который сам зарабатывает себе на жизнь? Я ему скажу все, что я о нем думаю. Виторино Карнейро да Кунья не умеет лицемерить. Он говорит правду в лицо.

Старая ослица размахивала хвостом, отгоняя мух, которые облепили ее круп.

— Отличное животное. Приобрел на ярмарке в Итабайане. Цыган думает, что перехитрил меня. Я отдал ему свою кобылу, а он мне — свою ослицу. Она хорошо бежит и вынослива. Я не променяю ее ни на какую лошадь, даже самую породистую. В дураках остался цыган. У Виторино Карнейро да Кунья есть голова на плечах.

И он громко расхохотался. Порывы ветра раскачивали питомбейру. Пронесся вихрь, поднявший с земли сухие листья. Над дорогой стояло облако пыли.

— Будет дождь, кум. Этот горячий, как из печки, ветер меня не обманет. Ну ладно, я поеду.

И, взгромоздившись на ослицу, которая сгибалась под его тяжестью, капитан Виторино да Кунья уехал. Отъехав уже довольно далеко, он вернулся и сказал мастеру Жозе Амаро:

— Я обязательно поговорю с Лулой, этого нельзя так оставлять.

Вскоре его новая шляпа скрылась за кажазейрами. Жозе Пассариньо пел:

Это была песня о кангасейро, о том, как его мать просила для сына помилования у президента. Она была готова отдать все: и землю, и деньги, и красивую мулатку, лишь бы освободили ее сына. Была готова на любые жертвы, лишь бы защитить сына, которому суждено было умереть на виселице. А президент отказал ей. Мать обливалась слезами, но суровый президент вершил свое правосудие, и для кангасейро была приготовлена виселица. Мастер Жозе Амаро остановился, чтобы дослушать песню до конца. Вдруг издалека до него донесся крик:

— Кусай Хвост! Кусай Хвост!

В ответ послышался хриплый голос кума:

— Я тебя проучу, сукин сын!

Жозе Пассариньо замолчал. Вечер казался хмурым, погода испортилась, подул сильный ветер. Капитан Карнейро да Кунья был настоящим мужчиной, не то что он, Амаро. Он боялся людей и, опасаясь встречи с ними, не выходил из дома. Они считали его чудовищем. Негр Флорипес плел про него всякие небылицы. Лаурентино болтал всякую чушь. Он остался совсем один, без жены, без дочери, один во всем мире, всеми проклятый. Оборотень… Исчадье дьявола. Эта сволочь хотела смешать его с грязью. А у него не хватало мужества, не хватало решимости выйти из дома и сделать так, как поступил бы кум Виторино, которого он, впрочем, считал глупым неудачником. Жозе Пассариньо подошел к навесу и сказал Жозе Амаро:

— Мастер, я слышал ваш разговор с капитаном. Я сам не много стою, но если надо проучить негра Флорипеса, то охотно это сделаю. Нельзя прощать хамства. Этот негр в сговоре с дьяволом. Мне говорил об этом Маноэл Перейра, который хорошо его знает.

— Занимайся своими делами, Пассариньо. Когда придет время, я сам решу, как поступить.

— Вот увидите, этот негр Флорипес еще заявится сюда, наврет с три короба.

— Пусть только явится! Пусть только явится!

В его желтых глазах вспыхнула ярость. Повысив голос, он добавил:

— Я искромсаю его ножом, как кусок кожи!

Пассариньо в страхе отпрянул от разгневанного мастера.

У двери остановился охотник Маноэл де Урсула.

— Что случилось, мастер, на что это вы разозлились?

— Ничего, сеу Маноэл, ничего.

— Я встретил там внизу капитана Виторино, он сам не свой. Огрел палкой сынишку Шико Прето и едва не раскроил ему голову. Когда Шико Прето вышел узнать, в чем дело, капитан уже спешился и собирался наброситься на мальчишку с кинжалом. Зверь, да и только. В жизни не видел капитана в таком бешенстве. Кое-как я успокоил его. Но эти проклятые мальчишки действительно черт знает что вытворяют!

— Вот именно, сеу Маноэл, куму давно надо было проучить их. Эти паршивцы не дают ему житья. Если бы он проткнул ножом одного из этих негодяев, все бы кончилось.

— Это так. Кстати, он мне сказал, что будет вашим адвокатом в деле с хозяином энженьо. Он очень торопился к полковнику Луле.

— Кум все выдумал. Нет у меня никаких прав. Какой там адвокат — ерунда все это. Владелец энженьо — хозяин земли. Но вот что я вам скажу… хотя лучше помолчу.

— Мастер, я уже не раз вам говорил, что беден. У меня семья, больная мать, и все же я бы этого так не оставил. Мне ясно, что в этом деле замешан еще кое-кто. Все это проделки Флорипеса. Лула де Оланда — выживший из ума старик. Бык с белой задницей. Он ничего не дал Санта-Фе. Во всем виноват этот негр. Знаете, у Лулы есть еще один крестник, негр Жозе Лудовино, тот, что живет в энженьо Санта-Роза; так вот, он сказал мне однажды: «Крестному следовало бы покончить с Флорипесом». Все видят, что с Санта-Фе происходит что-то неладное. Негр все время наговаривает старику, разводит всякие сплетни. Мне даже сказали, что дона Амелия давно бы прогнала подлеца, если бы не боялась огорчить этим мужа. Но вам нельзя страдать из-за того, что Флорипес забивает старику голову всякой ерундой… Этот негр болтал в таверне Салу, что полковник не хочет, чтобы вы оставались в его имении из-за того, что вы бродите по ночам, как оборотень.

— Замолчите, сеу Маноэл, я старый человек и не желаю этого слушать. Лучше замолчите.

— Мастер, я принес вам кое-какую дичь. Вот какая жирная.

— Большое спасибо, сеу Маноэл.

Жозе Пассариньо взял птиц. Кровь капала на пол. Маноэл де Урсула распрощался и ушел. Наступал вечер. Гром грянул почти над самым домом.

— Кум Виторино был прав, будет сильный дождь.

II

У дверей каза-гранде Санта-Фе остановился возчик с письмом для хозяев энженьо. Сеу Лула позвал дону Амелию:

— Амелия, взгляни-ка, что здесь написано! Какая наглость!

Записка, составленная в ультимативном тоне, была от капитана Антонио Силвино. В ней говорилось, что мастер Жозе Амаро должен остаться там, где он живет, до тех пор пока сочтет это нужным он, Антонио Силвино. Все в доме переполошились из-за этой бумаги. Негр Флорипес винил во всем мастера. Шорник принесет несчастье обитателям Санта-Фе. Старый Лула долго молился в молельне. Никогда не видел он подобной подлости. Дона Амелия, ожидавшая, что муж начнет кричать, удивилась его спокойствию. Он ни с кем не разговаривал до конца дня. На следующее утро сел в коляску и отправился в Санта-Розу, чтобы посоветоваться со старым Жозе Паулино. Тот тоже встревожился. Черт знает что такое! Неужели никто не мог справиться с кангасейро, который хозяйничал в штате, как хотел! Смешно, но факт! Никто ничего не может с ним поделать. Полковник Лула де Оланда вернулся от соседа совсем спокойным! Дома он не проронил ни слова. Дона Амелия и Ненем решили, что надо уехать из каза-гранде в город. Антонио Силвино в ярости мог натворить бог знает что. Всем известен случай с префектом, командором Кинкой Наполеоном! А что могли сделать они, такие слабые, такие беспомощные? Но он, Лула, никуда не уйдет отсюда. Пусть приходят, пусть поджигают его имение, он не уйдет. А мастер Жозе Амаро пусть немедленно убирается из его энженьо. Он позвал Флорипеса:

— Флорипес!

Негр явился получить приказание.

— Отправляйся к Жозе Амаро и передай, что ему дается три дня на выезд.

Негр вышел из каза-гранде с поникшей головой. Он не станет этого делать. Если мастер увидит его, не миновать беды. Вскоре в Санта-Фе прибыл капитан Виторино. Свою старую ослицу он привязал у мельницы. Он решил поговорить с кузеном о политике. Сеу Лула слушал его враждебно, а затем высказал все начистоту. Он не такой человек, чтобы заниматься обманом. Он не желает вмешиваться в политику, и пусть на него не рассчитывают. Виторино повысил голос, заявив, что он не какой-нибудь чернокожий и никого не желает просить о помощи. Он не кабра, — Лула глубоко ошибается. Вошла дона Амелия, желая их успокоить.

— Вот что я вам скажу, полковник Лула де Оланда. Ваш двоюродный брат Виторино Карнейро да Кунья здесь не для того, чтобы с протянутой рукой просить подаяния. Я человек, состоящий в партии.

— Капитан Виторино, — вмешалась дона Амелия, — Лула не хотел вас обидеть.

Сеу Лула поднялся и встал в дверях. Он так пристально всматривался в даль, что казалось, кого-то ждет.

— Очень может быть, дона Амелия, но богатые родственники всегда думают, что их бедные родичи приходят просить их о милости. Я приехал по политическому делу. Я не какой-нибудь…

— Успокойтесь, капитан. Вы не правы!

Тут сеу Лула обернулся и так, будто до этого совершенно не принимал участия в разговоре, спросил:

— В чем дело, Амелия? В чем дело?

— То есть как в чем, полковник Лула де Оланда? Я не такой человек, чтобы меня оскорбляли.

— Оскорбляли, капитан?

— Да, сеньор, оскорбляли. Так вот, я приехал сюда, чтобы защищать интересы одного вашего арендатора.

— О каком арендаторе вы говорите?

— Сейчас я вам все объясню, дона Амелия. Когда я проезжал мимо дома моего кума Жозе Амаро, он позвал меня и рассказал о своем деле. Я не адвокат, но я уважаю Амаро, он крестный моего сына.

Лула подошел поближе.

— О чем он говорит, Амелия?

— Он говорит о мастере Жозе Амаро.

— Это бесполезный разговор, совершенно бесполезный, капитан. У себя в энженьо пока распоряжаюсь я!

Виторино встал, его не так просто было напугать.

— Я никому не позволю на себя кричать. Я такой же белый, как и вы, сеу полковник. Меня все уважают.

Дона Амелия побледнела, она боялась за мужа. Два дня он был таким спокойным, таким тихим, а сейчас снова становился прежним Лулой. Капитан Виторино тоже повысил голос.

В дверях появился негр Флорипес, следом за ним подошел кучер Педро; сеу Лула все еще кричал на капитана:

— Убирайтесь вон из моего дома! Здесь распоряжаюсь я. Я — хозяин энженьо.

— Знаете что, кричите на своих негров!

— Убирайтесь вон!

— Нечего на меня кричать! Я ухожу и не говорю все, что я о вас думаю, только из почтения к вашей супруге. Ваша жена заслуживает уважения.

И уже на улице он сказал Флорипесу:

— Не подходи ко мне, негр, не подходи! Первому, кто попадет мне под руку, я продырявлю брюхо. — И, схватившись за кинжал, добавил: — Убирайся с глаз, вонючая скотина!

— Вон из моего дома! — завопил сеу Лула.

— Я не натворю ничего в вашем поганом энженьо только из уважения к доне Амелии! — крикнул Виторино, садясь на ослицу.

Когда он уехал, сеу Лула схватился было за косяк двери. Но припадок, который с ним не случался уже больше года, свалил его. На этот раз он похож был на мертвеца. Дона Амелия и Флорипес отнесли старика в постель.

Виторино ехал по дороге и бранился:

— Трусы! Негодяи!

По дороге он встретил негра Жозе Гедеса из Санта-Розы.

— Добрый вечер, капитан!

— Куда это ты едешь?

— К старому Луле с поручением от полковника.

— Я только что оттуда. Этот Лула накричал было на меня, но ему пришлось в этом раскаяться. Я взялся защищать шорника. Так пусть Лула не надеется, Жозе Амаро никуда не уйдет из своего дома. Со мной шутки плохи. Я уважаю закон, но если мне бросают вызов, я готов его принять. Если бы не кузина Амелия, я проучил бы ее невоспитанного мужа. Виторино Карнейро да Кунья не прощает оскорблений!

— Это так, капитан, однако старик все-таки выкинет мастера на улицу.

— Не говори глупостей. А на что тогда существует капитан Виторино? Я дойду до суда. Я полагаюсь на судью Самуэла, полагаюсь на народ. Этот Лула де Оланда привык избивать негров, он, видно, думает, что рабство еще не отменено.

— Так-то оно так, капитан, но мастеру все же придется уйти.

— Не болтай ерунды, я уже тебе сказал. Того, кто голосует вместе со мной, голыми руками не возьмешь. Пусть прольется кровь, но мастера не выгонят из его дома, как собаку.

— Ну, я пошел, капитан.

— Так и скажи там в Санта-Фе: капитан Виторино не даст надеть себе ярмо на шею.

Негр уехал на лошади, а капитан отправился по направлению к Санта-Розе на своей старой ослице, которая трусила по дороге мелкой рысцой. Старик размахивал хлыстом и о чем-то громко рассуждал. Вскоре перед ним возникла большая труба энженьо Жозе Паулино. Он хотел было завернуть к нему, но потом решил ехать дальше. В Санта-Розе ему нечего останавливаться. С дороги он увидел полковника Жозе Паулино, который сидел на лавке у крыльца. Виторино снял шляпу, собаки лаяли у его ног. Со двора какой-то мальчишка закричал:

— Кусай Хвост!

Виторино пришпорил ослицу, чтобы скрыться от маленьких негодяев. Все это дело рук Жуки. Не успел он миновать корраль, как навстречу ему попался сам кузен Жука.

— Вы к нам, капитан?

— Послушай, что я тебе скажу. Ты сильно ошибаешься во мне. И слишком молод, чтобы не уважать старших. Я сейчас поздоровался с твоим отцом, — он сидит перед домом на лавке, а тот и не потрудился ответить. Так вот передай ему, что уж на выборах-то ему придется снять передо мной шляпу.

— Вы, старина, отчаянный человек. Идите сюда, потолкуем немного. Негритянка Женероза готовит отличную кукурузную кашу. Как-то раз она даже сказала: «Как жаль, что тут нет сеу Виторино».

— Нечего ко мне подлизываться. Только что я отчитал Лулу де Оланда, который посмел на меня накричать. Если бы не дона Амелия, я бы выдрал его бороденку. Этот каналья из числа тех моих родственников, которые считают, что мною можно помыкать. Ну ладно, я поехал. Кинка в Энженьо-Ново ожидает меня, чтобы потолковать с глазу на глаз.

— Значит, не хотите попробовать каши Женерозы?

— Нет, угости лучше Антонио Силвино. Вы все только и делаете, что лижете зад этому бандиту. Но полковник Рего Баррос скоро положит этому конец.

И он уехал, размахивая хлыстом.

Вскоре капитан Виторино прибыл в Маравалью. Под тамариндом сидело несколько человек, вышедших подышать вечерней прохладой. Майор Жока, завидев капитана, пригласил его к себе.

— Ну, Виторино, что нового на белом свете?

— Ничего нового, а впрочем…

И он рассказал о своей ссоре со старым Лулой. Старик стал орать на него, но он велел ему заткнуться. Дона Амелия умоляла его ради всех святых, чтобы он не трогал ее мужа. Явились два отвратительных негра, но они даже не решились приблизиться к нему.

— Если бы хоть один из этих хамов посмел слово сказать, я проткнул бы его кинжалом.

Ослицу капитана привязали к дереву, и он остался ночевать. На рассвете капитан Виторино двинулся в Пилар. Он взялся защитить кума и вызволит его из беды. День выдался пасмурный. У истоков реки Корредор его окружил какой-то отряд. Это были полицейские лейтенанта Маурисио, направлявшиеся в Пилар. Лейтенант спросил его, откуда он едет и не слышал ли что-нибудь об Антонио Силвино. Виторино дерзко ответил:

— Лейтенант, зря вы тут ищете. Как раз в этих местах гонялся за кангасейро и майор Жезуино, но так никого и не поймал.

— Это не твое дело, старик.

— Я — капитан Виторино Карнейро да Кунья.

— А мне наплевать, кто ты такой!

— Зато мне не наплевать.

— Эй ты, послушай, лучше отвяжись, да проваливай подобру-поздорову!

— Я сам знаю, что мне делать, лейтенант.

— А ну заткнись, старая скотина!

— Вы меня замолчать не заставите, лейтенант. Виторино Карнейро да Кунья привык говорить, что думает.

— На этот раз тебе придется отказаться от своей привычки.

— Уж не вы ли собираетесь заставить меня замолчать? Еще не родился такой человек…

— Тебе, видно, жить надоело, старик?

— Я хочу, чтобы вы покончили с Антонио Силвино.

— Капрал, возьми-ка этого старика.

— Лучше бы ты взял кангасейро!

Виторино соскочил на землю и выхватил кинжал. Но полицейские окружили его и отобрали оружие. Виторино не унимался:

— Дерьмовый лейтенант!

Виторино наотмашь ударили по голове, кровь потекла с его широкого лба.

— Вяжите этого старика, мы свезем его в Пилар в тюрьму.

Отряд отправился дальше, капитан Виторино Карнейро да Кунья, крепко связанный веревкой, сидел на старой ослице, которую безжалостно хлестали кнутом. По лицу капитана стекала кровь. Розовый свет зари окутывал сахарный тростник, колыхавшийся на ветерке. Полицейские сопровождали капитана, как опасного зверя, которого с трудом удалось укротить. Люди выходили поглазеть на зрелище и возмущались, увидев связанного старика, который не способен был убить даже мухи. Виторино нарочито громко выкрикивал:

— Эти сволочи мне еще заплатят!

Те самые мальчишки, которые дразнили его «Кусай Хвост», с недоумением смотрели на эту процессию. Когда отряд проезжал мимо Санта-Розы, старый Жозе Паулино вышел посмотреть, что случилось. Увидев кузена связанным, он рассвирепел:

— Это еще что за новость, сеу лейтенант? Вы знаете, кто он такой?

— Полковник, этот старик оскорбил меня. У меня есть приказ начальника не разрешать вмешиваться никому в дела полиции.

— Так и ловите кангасейро. А это мой кузен Виторино — он еще никому не причинил зла!

— Я везу его в Пилар. Пусть полицейский комиссар сам решит, что с ним делать.

— Лейтенант, этот человек — мой дядя.

— Я знаю, доктор Жука, полковник уже сказал мне об этом. Но я все же должен посадить его в тюрьму.

Тут Жозе Паулино не выдержал:

— Жука, поезжай с Виторино. Это же черт знает что такое!

Виторино закричал:

— Не смейте! Я не хочу покровительства!

Капитан Виторино Карнейро да Кунья поехал дальше в сопровождении племянника. Веревки, которыми были связаны его руки, развязали. На обочине дороги собирались люди, чтобы посмотреть на старика, которого, если верить слухам, отряд арестовал из-за Антонио Силвино. Перед домом мастера Жозе Амаро стоял обоз с пустыми бочонками из-под кашасы. Мастер вышел узнать, что произошло с кумом. Виторино, увидев его, тут же принялся разглагольствовать:

— Вот так-то, кум. Чтобы арестовать меня, понадобился целый батальон.

Старая ослица едва плелась. Когда они скрылись за поворотом, Алипио сказал мастеру:

— Я встречусь с отрядом Антонио Силвино в Круматау. Эта история со стариком может боком выйти лейтенанту Маурисио.

— У него большая сила.

— Это так, мастер, но хозяин Санта-Розы тоже имеет кое-какой вес. Полицейские забрали старика ради забавы, но все-таки кровь есть кровь, придется им ответить.

— Что полковник Жозе Паулино может сделать против полиции? Если бы это был доктор Кинка из Энженьо-Ново, дело обернулось бы для Маурисио плохо. А полковник Жозе Паулино вряд ли станет ссориться с властями. Виторино избили, а никому ничего за это не будет. Вот увидите.

Подходили люди. Алипио двинулся в путь. Сыновья старого Лусиндо и другие обитатели энженьо уже знали обо всем. Капитан Виторино оскорбил лейтенанта. И полковник Жозе Паулино послал сына, чтобы вызволить капитана из беды.

— Мастер, чем кончилась ваша тяжба с полковником Лулой? — спросил один из парней.

— У меня нет никакой тяжбы. Просто он велел мне убираться отсюда, а я не ухожу. Вот и все. Пусть попробует выгнать меня. Есть еще сила на свете, которая может воспрепятствовать этому.

— Вы взяли себе адвоката, мастер?

— У меня на это нет денег. Он не имеет права выгонять меня, а раз у него нет на это права, мне нечего бояться.

— Флорипес сказал мне, что полковник Лула очень болен. Говорят, это со злости. Похоже, что один человек прислал хозяину энженьо приказание.

— Какой человек?

— Вы еще спрашиваете? Антонио Силвино. Негр сказал мне, что он требует от полковника денег. Кто-то донес капитану Силвино, что у старика припрятано золото.

— А почему же тогда полковник Лула не схватит капитана?

— Куда ему! Хозяин энженьо храбр только с такими людьми, как мы с вами.

— Это так, мастер, и все же, судя по тому, как действует лейтенант, дело обстоит не так просто. Капитану Силвино надо держать ухо востро.

Появилась старая Адриана. Ей уже рассказали в Ойтейро о драке ее мужа с солдатами.

— Он ранен, кум?

— Не могу вам сказать точно. Они тут не останавливались. Но, говорят, кума здорово избили.

— Совести у них нет. Избить такого человека, как Виторино! Я молю бога, чтобы капитан Антонио Силвино отомстил им.

Старая Адриана заплакала. Наконец она взяла себя в руки и стала прощаться:

— Я иду, кум, в Пилар. Синья осталась в нашем доме хозяйничать. Теперь, когда Виторино арестовали, я попрошу куму задержаться у меня еще на несколько дней.

Арест Виторино вызвал в Пиларе шум. Муниципальный судья доктор Самуэл заявил свое несогласие. Лейтенант ответил, что Виторино нанес ему оскорбление. Доктор Жука отправился на станцию послать телеграмму протеста от имени отца в Параибу. Отряд полицейских разбил бивак на базаре; лейтенант не собирался уступать. Старик должен пробыть в заключении сутки. У Маурисио был приказ действовать решительно. Он не может допустить, чтобы его так дискредитировали. Впервые в Пиларе вспомнили о Habeas corpus[46]. Судья заявил, что требует немедленного выполнения этого закона. Лейтенант разозлился. И заявил, что отвезет старика в Итабайану. В поселок съехались хозяева многих энженьо. Эти сеньоры прибыли для того, чтобы добиться освобождения Виторино. Все желали добра несдержанному на язык, безобидному старику, который почти с детской наивностью говорил все, что взбредет ему в голову. Смешно было наказывать его за это. После полудня на телеграфе получили депешу на имя лейтенанта. Начальник полиции приказал переправить арестованного в столицу штата.

Виторино отправили на двухчасовом поезде. С ним поехали доктор Жука, Энрике и Аугусто из Ойтейро. Все хотели сопровождать старика. Садясь в поезд, Виторино обнял плачущую жену и сказал:

— Перестань, жена. Тюрьма предназначена для мужественных людей. Меня могут убить, но не сломят.

К моменту отхода поезда на станции собралось множество зевак, желавших поглазеть на арестованного. Все удивлялись, с каким мужеством держался Виторино да Кунья. Этот человек никогда не пользовался уважением у людей, но и никого не боялся. Старая Адриана вернулась домой, немного успокоившись. Она видела, что вместе с мужем поехали его родственники. Однако лейтенант Маурисио чувствовал себя в поселке королем. И местного полицейского комиссара и префекта он ни во что не ставил. Оставшийся на базаре отряд терроризировал жителей Пилара. Обнаружив при обыске в доме одного человека в Рикрейро остатки товаров командора Наполеона, полицейские избили его и увели в тюрьму. На следующий день они отбыли в направлении Итабайаны. Народ с облегчением вздохнул.

В газете «Норте» появилась статья, осуждавшая произвол, допущенный лейтенантом, который подверг избиению мирного гражданина, капитана Виторино да Кунья. В следующем номере газеты появилось опровержение. Виторино потребовал от редактора, чтобы тот рассказал все, как было на самом деле. Никакого избиения не было. Его ранили, когда он вступил в драку с лейтенантом, который хотел унизить его. К тому же он оказал сопротивление при аресте. Он считал, что все эти преследования связаны с его политической деятельностью, с тем, что он выступал в оппозиции к нынешнему правительству, поддерживая кандидатуру Рего Барроса.

И пусть это правительство знает, что нет такой силы, которая заставит Виторино свернуть с этого пути. Он и все избиратели будут голосовать за кандидатов оппозиции, чтобы спасти Параибу от дальнейшего произвола сеньоров.

Это опровержение было встречено в Пиларе как еще один смелый поступок старика. Весть о насилии разнеслась по всему штату. Об этом деле заговорили газеты Ресифе. На порядочного человека, землевладельца в Параибе, напал полицейский отряд за то, что тот выступил против существующего порядка. Наконец-то сбылась мечта Виторино. Из столицы он вернулся как известный политический деятель. Разговаривал со всеми свысока. Полковник Рего Баррос послал ему из Рио телеграмму, в которой одобрял его мужественное поведение. Он будет вознагражден после того, как они одержат победу. Виторино вел агитацию среди избирателей. Во всех энженьо его встречали с улыбкой. Но все же обещали ему свои голоса. По его расчетам, весь округ будет голосовать так, как необходимо ему, Виторино. Даже Жука из Санта-Розы решил поддержать его кандидатов. Старый Жозе Паулино будет в бешенстве — на сей раз он провалится на выборах. Однако Виторино нужно еще уладить дело кума Жозе Амаро. Он поговорил с судьей, но доктор Самуэл не нашел способа заставить полковника Лулу отказаться от своего намерения. И все же он, Виторино, сумеет все уладить. Он не станет больше разговаривать с этим Лулой де Оланда, который так безобразно с ним обошелся. Виторино уже успел после возвращения из столицы повидать Жозе Амаро и убедился в том, что тот не собирается уходить из своего дома.

— Да, кум, пока я жив, я отсюда не уйду. Найдется управа и на старого Лулу.

Дона Синья вернулась домой. Тут ничего не изменилось. Свиньи в хлеву, куры, кусты жасмина, деревья кардейро на дороге, кажазейры, козел — все у Жозе Амаро было на своем месте. Если бы не болезнь дочери, то все было бы как прежде. Виторино видел, что кум доверяет ему. Мастер человек солидный, не какой-то там бродяга. У него есть голос, и его уважали большие люди.

— А Лула де Оланда все еще бесится?

— Кто его знает, кум. Во всяком случае, я твердо решил остаться здесь. Старик думал, что криком заставит меня убежать. Но я не муха, меня не так-то просто спугнуть.

Дона Синья подошла справиться о здоровье кумы.

— Хорошо. Адриана прямо вся сияет. Малый написал, что на днях приедет домой. Он получил военное звание и теперь даже подумывает перевезти нас в Рио. Если старуха решит поехать, пусть едет. Но я отсюда никуда не тронусь. Должен же я довести борьбу до конца.

— На вашем месте, кум, я бы все же уехал вместе с парнем. Тут ведь остаются только те, кому больше некуда деваться. Эх, будь у меня сын, я уже давно бы выбрался из этого захолустья.

Разговор о сыне затронул больное место мастера. Он сразу же осекся и переменил тему. Старый Виторино тоже замолчал; в доме стало тихо. Только на скотном дворе блеял козел.

— Пассариньо, покорми скотину!

Появился негр.

— Добрый день, капитан Виторино.

— Добрый день.

— Нет ли у вас, капитан, такой сигаретки, как в тот день?

— Нет у меня сигарет для бродяг.

— Жестокий вы человек!

— Пойди дай козлу кукурузы, Пассариньо.

— Иду, сеу мастер. Капитан, дайте негру сигаретку!

— На!

И Виторино высыпал полпачки сигарет на землю. Затем, обращаясь к мастеру, сказал:

— Когда я был в столице, доктор Лима Фильо подарил мне коробку сигар. Какие сигары, кум! Я закурил в поезде, а один болван из Итабайаны, некий Менезес, даже спросил, не с Кубы ли я. Потому что в вагоне запахло дорогими духами. Я ему ответил: «Видишь ли, парень, я курю эти сигары просто потому, что у меня есть приятель, который ими торгует». Эти люди еще увидят, что капитан Виторино наделает в политике.

— А как лейтенант Маурисио, кум?

— Не говорите об этой собаке. В столице я узнал, что он ставленник президента. Ну и пусть бесится. В столкновении со мной он смог убедиться, что имеет дело с настоящим мужчиной. Жозе Паулино ходит перед этим фурриэлом[47], поджав хвост, но меня-то он не испугает.

Послышался колокольчик кабриолета.

— А вот едет голоштанный король, — сказал Виторино.

Кабриолет проехал мимо дома мастера. Тощие клячи тащили его из последних сил, подгоняемые неутомимым кнутом кучера. Семейство владельца Санта-Фе ехало на майское богослужение в Пилар.

— Этот болван думает, что сумел справиться со мной. У Жозе Паулино девять энженьо, каждое из них приносит огромный доход, и все же он относится ко мне с уважением. А паршивый заводишко в Санта-Фе гроша ломаного не стоит.

Звон колокольчиков еще слышался в тишине унылого вечера. Капитан и мастер замолчали. Дона Синья загоняла кур; собаки старого Лусиндо отчаянно лаяли, точно выследили дичь.

— Уже становится поздно, кум. А мне надо сегодня добраться до доктора Самуэла, потолковать с ним о всяких политических делах. Аугусто из Ойтейро заверил меня, что в его округе все будут голосовать за полковника Рего Барроса. Если я вам вдруг понадоблюсь, дайте мне знать. Лула де Оланда приперт к стене. Он хорошо знает, на что я способен. Если Виторино Карнейро да Кунья за что-нибудь взялся, он своего добьется.

— Это верно, кум. А когда приезжает ваш сын?

— Понятия не имею. Это знает старуха. Но как только он приедет, сразу же явится сюда, чтобы получить благословение крестного. До свиданья, кума!

Дона Синья выглянула из окна, чтобы проститься с Виторино.

— До свиданья, кум, передайте куме Адриане, что я ее жду, она обещала зайти.

— Что слышно о вашей девочке?

Синья согнулась, точно от порыва ветра, и еле слышно ответила:

— Ничего нового, кум.

С наступлением вечера дом мастера Жозе Амаро погрузился в темноту. На озере квакали лягушки, река разлилась после дождей. В комнате, заваленной обрезками кожи, стоял сильный запах. Мастер и Синья молчали. Один лишь Жозе Пассариньо, сидя под питомбейрой, потихоньку напевал:

Мастер чувствовал себя совершенно здоровым. Жена с ним не разговаривала. С той минуты, как Синья вернулась от кумы, она только и делала, что занималась хозяйством. Муж для нее не существовал. И все же он понимал, что к нему возвращается жизнь. Теперь Амаро был уверен, что не покинет свой дом. Около девяти часов вечера послышался звон колокольчиков кабриолета, возвращавшегося из Пилара. Они наполнили ночь мягкой музыкой. Долго еще до Жозе Амаро доносились эти удалявшиеся в сторону Санта-Фе звуки. Энженьо Масангана три года не приносит дохода, говорилось в песне Пассариньо. Это не совсем так. Раз был хозяин энженьо, то, как бы там ни было, все шло своим чередом. Все энженьо приносили доход. Энженьо Санта-Фе каждый год давало урожай. Оно все еще жило. Вот энженьо Комиссарио и Варзеа-де-Синза в районе Итамбэ прекратили работу — это верно. А сахароварня Санта-Фе еще действовала, лошади по-прежнему все еще вращали жернова, и он, мастер Жозе Амаро, жив. И полковник Лула не сможет выгнать его. Тем более что Алипио сказал: «Мастер, никуда не уходите». Кум Виторино думает, что все дело в нем. Что это он нагнал страху на полковника. Но существует сила более значительная, чем хозяева энженьо. И эта сила сломила волю старого Лулы. Жозе Амаро не спалось. Что он мог сделать против приказа капитана Антонио Силвино? У мастера ничего не осталось — ни дочери, ни жены, но землю, которую освоил еще его отец, он не отдаст никому. У него не отнимут эти кусты жасмина, питомбейру, заливные луга у реки. Сон к нему не шел. Он распахнул дверь, и запахи земли, деревьев, всего, что его окружало, придали ему силы. Жозе Амаро вышел из дому. Уже несколько дней он не решался выходить. И вот снова у него возникло необоримое желание бродить по дорогам, скрываясь в ночи, как в большом и надежном убежище. Жена, должно быть, уже спала. Негр Пассариньо пошел туда, где танцуют коко. Жозе Амаро казалось, будто он один во всем мире и мир этот принадлежит только ему. И не было в нем, окутанном тайной ночи, никакого хозяина энженьо. Мастер глубоко вдыхал в себя ночной воздух, полный ароматов, исходящих от земли, точно от благоухающего сада. Все это принадлежало ему. Зеленая плантация сахарного тростника Санта-Розы, раскинувшаяся на влажном глиноземе, казалось, не имела хозяина. Ночь все дарила ему. Мастер пошел по тропинке, ведущей к железной дороге. Река с глухим шумом катила свои воды по камням. Полые воды залили зеленые острова. Камыши гнулись под яростным натиском половодья. Мастер уселся на высоком берегу и задумался. В эту минуту он забыл обо всем: и о полковнике Луле, и о жене, и о болезни дочери. С той стороны реки послышались голоса, и они пробудили его от забытья. Он увидел группу людей. Сначала подумал, что это полицейские Маурисио, но вдруг до него отчетливо донесся чей-то голос:

— Лодка есть только в Санта-Розе. Алипио, наверное, уже там.

Мастер стоял, не двигаясь, и дрожал от волнения. Он догадался, что это люди из отряда капитана и им надо переправиться через реку. Затаив дыхание, он стоял ни жив ни мертв. Малейшее движение — и они, не зная, кто здесь, могли выстрелить. Вскоре они ушли в каатингу. Теперь мастер мог спокойно возвращаться. Капитан бродил по долине. Без сомнения, он собирался переправиться через реку, чтобы добраться до Круматау. Ничего не видя в темноте, мастер даже не заметил, как перед ним вырос человек.

— Кто идет? — послышался возглас.

— Это я — мастер Жозе Амаро.

— Добрый вечер, мастер.

— Кто это?

— Тиаго.

— Простите, я в темноте вас не узнал.

— Слепой Торкуато заходил в Санта-Розу и рассказал, как избили капитана Виторино. Похоже, что лейтенанта Маурисио отозвали. Вчера в Итабайане полицейские сошли с поезда и направились в город. Капитан Силвино где-то здесь поблизости. У меня к нему даже было поручение. Дело в том, что полковник Но Боржес хочет с ним поговорить, чтобы капитан не обижал хозяина Санта-Фе.

— Сеу Тиаго, старый Лула поссорился со мной. Капитан Силвино до сих пор оказывал мне покровительство. Но, как видно, теперь мое дело плохо. Ведь полковник Но в хороших отношениях с капитаном Силвино.

— Ну что ж, сеу мастер, тогда я должен помочь. Вот и не передам я капитану поручения.

Мастер Жозе Амаро не ответил. Тиаго продолжал:

— Я тороплюсь в Круматау. Иду, чтобы встретиться с кангасейро на фазенде старого Мальейроса. Мне надо передать капитану Силвино деньги, которые ему посылают торговцы Инга. Кабры хотели было увильнуть от своих обязательств. Но когда им стало известно, что произошло в Пиларе, они сразу же присмирели. Я иду туда пешком. Алипио где-то здесь недалеко. А вы, мастер, будьте спокойны. Я ничего не скажу капитану.

И он ушел. Мастера Жозе Амаро разволновала эта встреча. От его решимости не осталось и следа. Выходит, хозяин энженьо может найти защиту у человека, которого он считал единственным защитником маленьких людей. Достаточно было одной просьбы полковника из Можейро — и он пропал. Возле дома старого Лусиндо на него набросилась собака. Он схватил палку и изо всех сил, точно это был его смертельный враг, ударил пса по голове. Он сорвал свое зло на несчастном животном. Послышалось приглушенное рычание, предсмертный хрип. Неужели он убил его? Мастер поспешил прочь. И тут нос к носу он столкнулся с негритянкой Маргаридой. От неожиданности она отскочила в сторону. Луна освещала своим мертвенным светом все вокруг. Узнав мастера, негритянка в страхе бросилась бежать. Оборотень… Пропавшее было горестное чувство снова вернулось к Амаро. Оно было хуже проклятья. Почему именно его, добропорядочного семьянина, люди заставляли так страдать? Эта дура, верно, решила, что он бродит тут для того, чтобы напиться человеческой крови. Если бы он мог поймать этого негра Флорипеса, он бы отомстил ему за все.

Еще издали мастер заметил, что в его доме горит свет. Он забеспокоился. Что бы это значило? Оказывается, встревоженная кума Адриана зашла к Синье. Она рассказала, что к ним домой приходили двое полицейских из Пилара. Виторино напал на полицейского инспектора Жозе Медейроса возле дома судьи и потом скрылся. Доктор Самуэл сказал, что Виторино ушел через двор по направлению к Энженьо-Вельо. Полицейский инспектор накричал на судью и обвинил его в том, что он покрывает нарушителя порядка. Виторино скрылся вовремя. Отряд повсюду разыскивал его. Полицейские сказали, что майор Жозе Медейрос твердо решил арестовать старика. Мастер Жозе Амаро хотел успокоить куму, но он не сумел найти подходящих слов. Он чувствовал себя бессильным, и ему хотелось остаться одному: никого не слышать, никого не видеть. Женщины проговорили до поздней ночи. Едва начало светать, кто-то постучал в дверь. Это был капитан Виторино.

— Ну, ну, хватит, я приехал сюда не для того, чтобы слушать твое хныканье. Где кум?

— Что случилось, кум Виторино?

— Да ничего. Все это чепуха. Я беседовал с доктором Самуэлом, когда по улице мимо нас прошел Жозе Медейрос. Мне нет дела до того, что он ко всем относится с неприязнью. Но он прошел мимо меня и не поздоровался. Тогда я ему сказал: «Эй, сеу Медейрос, почему вы не здороваетесь?» Он буркнул в ответ какую-то грубость. «Уж больно вы расхрабрились, Жозе Медейрос. Сначала выстирайте подштанники, которые вы замарали при налете кангасейро». Он подскочил ко мне и замахнулся кулаком. Я поднял хлыст и стегнул его по лицу. Да, да, прямо по лицу! Тут откуда ни возьмись передо мной вырос капрал с револьвером в руке и уже собирался наброситься на меня. Но я закричал ему: «Эй ты, вояка, если промахнешься, то продырявлю тебе брюхо!» И выхватил из ножен кинжал. Тут доктор Самуэл втолкнул меня в дверь своего дома. Я хотел было снова выйти и проучить каналью. Но жена судьи стала умолять не делать этого. Когда наступила ночь, я ушел от них. В Энженьо-Вельо мой кузен Жозе Мело хотел послать со мной двух кабр с ружьями. Но я ему сказал: «Кузен, Виторино Карнейро да Кунья не нуждается в телохранителях». И вот я здесь. Вы слышали, к нам домой приходили полицейские?

— Да, кума говорила мне.

— Жаль, что меня там не было, я бы встретил этих собак кнутом.

— Ты с ума сошел, Виторино! — воскликнула дона Адриана.

— Заткнись, старая корова! У меня есть своя голова на плечах и самолюбие. Ты что хочешь, чтобы твой муж пришел домой оплеванным? Ты этого хочешь? Так знай, этого никогда не будет!

— Но ведь приезжает твой сын, Виторино. Неужели ты так и не угомонишься?

— Сын не простит мне трусости! Я еду в Пилар. Сейчас же. Когда дело дойдет до того, что какой-то Жозе Медейрос испугает Виторино Карнейро да Кунья, значит, миру пришел конец! И вот что, жена, я приехал за тобой. У меня из дома никто еще не убегал из страха перед полицейскими. Поехали обратно.

— Пусть кума у нас переночует.

— Ну что ж, это ее дело. Она не девочка, я не собираюсь ею командовать. Но я уезжаю.

— Я поеду с ним, кума Синья. Этот человек неисправим.

И они уехали. В доме мастера снова наступила тишина. До утра оставалось недолго. Шумела река, протекавшая по камням. На дороге показались люди. Они шли в Сан-Мигел на воскресный базар. Появился Пассариньо, напевавший пьяным, тягучим голосом:

Мастер подошел к двери и выглянул; на холодном утреннем небе появились алые полосы.

— Добрый день, мастер Жозе, — нерешительно поздоровался негр, — вы знаете, капитан Виторино разбушевался в Пиларе и даже сцепился с полицейским инспектором.

III

Оппозиционная газета писала о преследовании полицией капитана Виторино Карнейро да Кунья. В то время как кангасейро разоряли штат, правительство допускало, чтобы нарушалось спокойствие честного и мирного гражданина, человека твердых убеждений, для которого интересы края были превыше собственных. Статья восхваляла гражданское мужество пиларского политического деятеля, сторонника кандидата оппозиции. Авторитет Виторино возрастал. Судья доктор Самуэл доставлял ему заметки, которые Виторино посылал в газету «Норте». Они разоблачали деятельность префекта, злоупотребления полицейского комиссара, критиковали полковника Жозе Паулино. Руководителем новой политики в Пиларе считался бывший полицейский комиссар Амброзио, ветеран либеральной партии, которому поручили пропагандировать в этом муниципальном округе кандидатуру полковника Рего Барроса, однако душою движения был, в сущности, капитан Виторино. Он сам повсюду говорил, что у них нет руководителя и все переговоры в столице ведет он. Никто лучше него не разбирался в политике. Свою политическую деятельность Виторино начал еще во времена монархии. В базарные дни он толкался среди людей, критикуя противников, стараясь привлечь избирателей на свою сторону. Говорил, что налоги, которые собирала палата, идут на то, чтобы набить брюхо налоговым инспекторам, что люди Пилара — вьючные животные, что улицы плохо мощены, все в рытвинах, освещение убогое, в то время как префект Кинка Наполеон построил себе особняк в Ресифе. Всему виною был полковник Жозе Паулино, который хотел превратить поселок в свалку мусора. Пилару нужен человек, который уделял бы ему больше внимания. Генерал Дантас Баррето уже давно разделался в Пернамбуко с корыстолюбивыми людьми. Там нет больше воров, каковыми являются финансовые инспектора Пилара.

Еще одна новость подогрела политический пыл капитана. Его сын Луис сообщил в письме, что собирается приехать в Параибу навестить своих родителей. Он появится в форме младшего офицера морского флота. Старая Адриана, плача от счастья, расцветала, точно дерево от первых лучей солнца. К ним в дом возвращался сын, сложившийся человек, имевший звание офицера. Капитан решил встретить его в столице. Сын не какой-нибудь бездельник. Правда, он не носил докторского кольца[48]. Но что толку от такого человека, как Жука из Санта-Розы, который получил диплом? А чего стоил Жоан Линс из Итайпу, который отполировал своим задом скамейки Академии права и все же остался неучем? Таким докторам грош цена! У Луиса, по крайней мере, было звание, он офицер. Все знали, что он служит во флоте. Даже «Норте» поместила сообщение о его прибытии. Приезд Луиса в убогий дом отца был целым событием. Виторино забыл на время о политике и занялся приготовлениями к встрече. Когда он увидел сына в синей форме с золотыми пуговицами, с нашивками, в фуражке с золотой канителью, Виторино был потрясен: так величествен был Луис. И это его сын! Кузен Аугусто из Ойтейро одолжил молодому человеку лошадь с седлом и сбруей, чтобы тот мог выезжать на прогулки, пока живет дома. В доме Виторино началась новая жизнь. У сына было много новостей. Граммофон наигрывал польки, вальсы и романсы. Люди приходили издалека, чтобы послушать говорящую машину, которая нарушала тишину селения. Виторино разъезжал вместе с сыном из энженьо в энженьо, с гордостью показывая молодого офицера. Он молчал, чтобы слушать, как говорит сын. Старик выглядел теперь другим человеком. Мальчишки из соседних энженьо больше не дразнили его. Он восседал на своей старой ослице, а рядом с ним ехал сын в нарядном кашемировом кителе, и все удивлялись его элегантности, его манере держаться, говорить. А ведь это был сын того старика, которого они так травили. В день приезда Луис навестил мастера Жозе Амаро, чтобы получить благословение крестного. Он привез в подарок шорнику костюм из черного кашемира, чем его очень растрогал.

— Это чтобы вы в нем отправились в суд, крестный.

— Большое спасибо, мальчик. Он пригодится мне для похорон.

И при этом на глаза у него навернулись слезы.

Луис, как мог, подбодрил старика, рассказал ему о своей жизни, о плаваниях, о местах, где он побывал. С неделю все здесь было для него ново. Но скоро все наскучило. Отец только и делал, что показывал его, как диковинного зверя. Ему рассказали о схватке Виторино с полицейским инспектором. Луис понимал страдания матери. Однажды он поделился с ней своими планами — сказал, что намеревается увезти ее в Рио. Они могли бы жить там вполне прилично на его заработок. Жениться он не собирался. Моряку, который надолго уходит в море, семья не нужна. Вот он и решил взять к себе мать. Да и старик мог тоже поехать. Виторино, узнав об этом плане, выразил свое неудовольствие. Ему не хотелось покидать родные края, переезжать куда бы то ни было. Хотя бы в королевские покои. Адриана, если хочет, пусть едет. Она ведь живет только ради сына. А он не мог покинуть своих политических соратников. Это было бы на руку Жозе Паулино. Нельзя ему в самую трудную минуту удирать. Он поссорился с сыном. И опять капитан Виторино стал хмурым, вздорным и, как всегда, одиноким. Собственно, и раньше он никогда не был близок сыну. Родила его старуха, пусть с ним и едет. Он же ни за что отсюда не тронется. И Виторино стал обсуждать с друзьями полученное от сына предложение. Луис надумал сделать его компаньоном в одном торговом деле. Но Виторино не допустит, чтобы политика в Пиларе перешла в руки бездарных людей. Негодяй Жозе Медейрос просто мечтает отделаться от Виторино — ведь только этот неугомонный капитан способен нагнать на него страху. Как-то вечером, когда сын уехал в гости в Санта-Розу, старик крепко разругался с женой. Началось с того, что Адриана встретила его с недовольным видом. Он уже знал ее манеру.

— Старуха, что с тобой, черт возьми?

— Хватит надо мной издеваться!

— Если это ревность, то могу тебя успокоить — мое время кончилось.

— Виторино, — закричала на него жена, — когда ты перестанешь возиться с этими дьяволами? У тебя же сын офицер, перестань его позорить!

— Это я его позорю? Ты что же думаешь — мое звание капитана значит меньше, чем чин Луиса? И если уж сравнивать, то я в военное время командую целым отрядом.

— Пора уж тебе образумиться!

— Заткнись, старая корова! Бесись из-за своего сына. Но учти, что в доме пока что распоряжаюсь я.

И он пошел седлать ослицу. Прежде чем уехать, он все же подошел к жене и сказал:

— Так вот, я уезжаю в Итамбэ. Если тебе не нравится здешняя жизнь, забирай свое барахло и уезжай, но не вздумай присылать мне писем.

Старая Адриана размышляла, почему ее муж так разозлился. Она уже жалела, что заговорила с ним о переезде в Рио. Ведь он совсем ребенок, ведет себя как мальчишка. Давно она обещала доне Амелии зайти в Санта-Фе. Надо сходить туда утром. Как раз завтра Луис собирается съездить в столицу штата узнать насчет билетов, вот она и воспользуется этим, чтобы откликнуться на приглашение доны Амелии. Больше трех месяцев она не бывала там. Каза-гранде показалась ей еще более унылой. Дона Амелия стала жаловаться на кума Жозе Амаро, а Адриана в ответ принялась его защищать. Переубедить дону Амелию было невозможно. Так уж устроен мир. Когда сюда приехал отец мастера, бежавший из Гойаны, его приняли в Санта-Фе с распростертыми объятиями. А теперь вот его сын Жозе Амаро совсем обнаглел. В свое время хозяйка энженьо не приняла необходимых мер, потому что боялась огорчить Лулу. Она могла бы обратиться к своим родственникам в Инга, те бы сумели положить конец этому безобразию. Но Луле это было бы неприятно. Он не любит, когда вмешиваются в его дела. А между тем он так болен, что уже не в состоянии ничего делать. Дона Амелия считала этот случай возмутительным. Выходит, хозяин энженьо не имеет права распорядиться на своей земле так, как он считает нужным. Дона Амелия рассказала о письме капитана Антонио Силвино. Лула говорил с владельцами соседних энженьо, и все они в один голос посоветовали ему повременить с ответом. Ни к чему раздражать капитана. А мастер Жозе Амаро и не собирается уходить из энженьо, хотя она слышала, что полковник Жозе Паулино предлагал ему переехать в одно из его имений в Итамбэ. Мастер не уезжает из Санта-Фе назло хозяину энженьо. Когда дона Амелия ушла, старая Адриана приступила к работе. На кухню заглянула дона Оливия с таким видом, будто она кого-то искала, пристально посмотрела в угол и повернула назад, не переставая что-то бормотать. Негритянка-кухарка, которую дона Адриана раньше никогда тут не видела, подошла к ней поговорить. Она, мол, боится оставаться здесь. В доме какая-то тайна. Комнаты пропахли ладаном, потому что люди здесь постоянно молятся. Старик припадочный, а девушка все время молчит, точно воды в рот набрала. Только дона Амелия выглядела здесь нормальным человеком. Никогда еще кухарка не видела ничего подобного. Она перебралась из Итамбэ в Ойтейро, потому что не могла там поладить с другой кухаркой, Агостиньей, которая постоянно напивалась. Кончилось тем, что она нанялась в Санта-Фе, а теперь ей некуда идти. Она проработала тут два месяца, но, видно, все же удерет и отсюда. Все, что здесь творится, ей не по душе. Негр Флорипес держится на равной ноге с хозяевами. Старик в нем души не чает, носится с ним, как с писаной торбой. Даже ею негр командует. Нет, она долго тут не выдержит. И спросила, не знает ли дона Адриана места, где нужна кухарка.

— В этом доме почти не едят, сеньора. Никогда я еще не видела такой бедности. Говорят, что это все ради экономии. Нет, это не каза-гранде большого поместья.

После полудня, закончив работу, дона Адриана стала собираться домой. Дона Амелия предложила ей взять пару курочек и снова заговорила о мастере Жозе Амаро. Он добьет ее мужа. При этом она не преминула вспомнить Домингоса, который уморил ее отца. И сказала, что теперь этим же занимается мастер Жозе Амаро. Дона Адриана заговорила с ней о куме Синье. Рассказала, какая она добрая, какая несчастная женщина, у нее дочь сошла с ума и отправлена в больницу. На это дона Амелия ответила, что жену она вовсе не винит. А вот мастер Жозе Амаро — человек с дурными наклонностями. Флорипес говорил ей, что люди боятся его. Ей не хотелось бы прослыть невежественной, но она начинает верить рассказам людей. Ведь его отец был убийцей. Лула всегда старался не замечать Жозе Амаро. Если бы мастер не стал болтать бог знает что об его дочке, Лула никогда не стал бы выгонять его из дома. Но этот бессовестный человек имел наглость говорить гадости о Ненем.

— Не может быть, дона Амелия, это просто сплетня. Кум совсем не таков.

— И все же это правда, дона Адриана. Флорипес мне не станет врать, он даже назвал имена людей, которые могут это подтвердить. Все в Пиларе знают об этом. Если бы не болезнь Лулы, проклятого шорника давно бы не было в энженьо. Никакое покровительство Антонио Силвино не спасло бы его.

Дона Оливия бранила негритянку:

— Бесстыжая черномазая, подай мне воды вымыть ноги! Давай скорей, ленивая дрянь!

Дона Амелия замолчала. Старая Адриана распростилась и вышла на улицу. Солнце почти село, но его косые лучи еще освещали потемневшие, некогда белые стены каза-гранде Санта-Фе. Над грязными воротами на голубом карнизе дома стояла дата: «1852». Ей вспомнился капитан Томас… Год после сильной засухи, когда вся семья доны Адрианы умирала с голоду. А дона Амелия, еще совсем молодая девушка, приходила в их лачугу при сахароварне и раздавала беженцам еду. Вечерами звучал рояль. Прекрасная музыка доны Амелии, казалось, смягчала горе и страдания. Как давно это было! Сейчас Луис хочет отвезти ее в Рио. Она не могла видеть, как обнищало Санта-Фе. Виторино был не из тех людей, кого это трогало. Он не очень-то горевал, да и не способен был понять, что всему пришел конец, что семья, когда-то такая большая и богатая, скоро перестанет существовать. Ей нравились хозяева Санта-Фе. Чем больше говорили о сеу Луле, чем больше рассказывали о неграх, которых тут запарывали до смерти, тем чаще ей вспоминалось, как дона Амелия, такая красивая и молодая, приходила из каза-гранде, чтобы помочь ее семье, испытывавшей страшную нужду. Жозе Амаро тоже во многом виноват. Когда она подошла к дому мастера, было еще светло. Увидев возле дома постороннего человека, который беседовал с Жозе Амаро, она хотела было пройти мимо, но что-то подсказало ей, что нужно бы передать куме свой разговор с доной Амелией. Заметив Адриану, мастер крикнул жене:

— Синья, тут кума Адриана! Это верно, что вы уезжаете?

— Еще ничего не решено, кум, все это пока только разговоры.

Человек, стоявший с Жозе Амаро, сказал:

— Я тоже слышал. Сегодня сам капитан Виторино в Санта-Розе рассказывал об этом. Он хвастался, что сын хочет увезти семью в Рио. По словам капитана, все уже решено. Но сам Виторино ехать никуда не хочет и будет жить здесь до самой смерти. Доктор Жука даже пошутил: «Виторино, там, в Рио, вы могли бы сделать карьеру в политике». Старик стал поносить Жуку, а тот продолжал смеяться над капитаном Виторино. Должен сказать вам, сеньора, — у вашего старика действительно золотое сердце. Вот только зря он хвастает…

Дона Адриана зашла в дом поговорить с подругой. А Жозе Амаро продолжал беседу. Собеседником его был Тиаго. Слепой Торкуато сегодня после обеда проходил мимо и сообщил мастеру о том, что прибывают регулярные войска для расправы с капитаном Антонио Силвино, он слышал об этом в Санта-Рите. Тиаго этому не верил. Армия не унизится до того, чтобы заменить полицейских ищеек. Мастер Жозе Амаро напомнил о временах «кебра-килос». Когда регулярные войска брались за дело, они доводили его до конца. Тиаго, в свою очередь, сообщил ему о нападении капитана Силвино на торговца в Фигейросе. Капитан разозлился на него из-за фальшивой ассигнации и специально вернулся в Фигейрос, чтобы проучить как следует Кинку Наполеона. Все там было обращено в пепел. Человек этот плакал, как ребенок, но капитан не простил его. Дело в том, что негодяй прислал ему фальшивую бумажку в пятьсот милрейсов.

— Капитан — человек суровый, сеу мастер. С ним надо по справедливости. Если старик в Санта-Фе ослушается, ему будет худо.

— Это верно, Тиаго, и все же я думаю, что лучше, пожалуй, мне уйти. Потому что все хозяева энженьо заодно. Тут я получил от владельца Санта-Розы предложение — мне давали место в Итамбэ. Я наотрез отказался и сказал, что у меня есть приказ не уезжать. Я не стал говорить, от кого этот приказ, но старик отлично понял.

— Если велел капитан, вы должны остаться. Алипио говорит, что капитан Силвино настаивает на том, чтобы вы не уезжали. А старый Виторино разглагольствовал в Санта-Розе, что сам взялся за ваше дело. И при этом черт знает как ругал полковника «Лулу.

— Это все пустые разговоры. По правде говоря, мне здесь здорово осточертело. В один прекрасный день я сложу свое барахло и уйду. Мне не так уж долго осталось жить. Да и жена хочет переехать в район Паулисты, чтобы быть поближе к дочери. Уж если женщина чего-нибудь захочет, никто не может ей помешать.

Мимо них прошла старая Адриана.

— До свиданья, кум, я пошла. Луис должен вернуться из города, мне надо успеть приготовить ему обед.

Вечер наступил как-то сразу, и темнота окутала дорогу. Дона Адриана распростилась с кумой.

— Какая темь! Луна выйдет не раньше восьми.

На небе были видны звезды. Холодный ветер пронизывал дону Адриану, одетую в легкое ситцевое платье. Она шла и раздумывала о муже. Он уже успел разболтать в Санта-Розе об их отъезде. Все, конечно, были на его стороне. Как можно покинуть свою землю, знакомых и уехать за тридевять земель, оставив все, к чему привык? Но она не могла жить без сына. Слишком много ей пришлось пережить во время засухи 1877 года из-за мужа, из-за его ребяческих выходок. Теперь, когда снова рядом сын, взрослый человек с положением, горячо любящий мать, она его не оставит. Бог дал ей это утешение в старости.

В корзине клохтали две курочки. Все, что дона Амелия с таким волнением поведала Адриане, та рассказала куме Синье. Синья узнала от нее, что мастер остался в энженьо против воли полковника Лулы только потому, что капитан Антонио Силвино отдал такое распоряжение. Это может кончиться плохо. Кума Синья разговаривала с мужем. И кому нужна такая жизнь? Жить рядом с человеком, которого ненавидишь, к которому питаешь отвращение. Синья не раз признавалась куме Адриане в своих чувствах: стоило ей взглянуть на мужа, и она сразу же представляла себе Марту в ту ночь, когда он избил ее, как собаку. Это было выше ее сил. Синья считала мужа причиной всех их несчастий. Бедная кума! Она лишилась дочери. У нее же, у Адрианы, был ее Луис, которым восхищались все жители Пилара, и все их родственники в долине. Ей даже говорили, что дочь майора Мануэла Вианы влюблена в ее сына. Но Луис не собирался пока жениться. Единственно, чего он хотел сейчас, — чтобы мать находилась рядом. Она, конечно, поедет с ним. Может, это и несправедливо по отношению к Виторино, но вряд ли он станет сильно горевать, если она уедет. Почему бы ему не бросить эту жизнь Вечного жида? Пора образумиться! Когда она пришла домой. Луис уже вернулся. Отъезд в Рио должен состояться в самые ближайшие дни. Он получил вызов, побывал в порту и через коменданта заказал билеты.

— Вам, мама, надо сшить платье потеплее. В Рио сейчас холодно.

Весь день она только об этом и думала. Душа ее переполнялась радостью, которой она прежде никогда не испытывала. Она сделает все, чтобы сын жил счастливее родителей. Иногда ей казалось, что все это сон. И что Луиса, которого она видела сейчас в доме, который казался ей таким красивым, таким умным, на самом деле нет. Это лишь мечта. Но ведь он действительно ее сын. Сердце подсказывало ей, что последние годы жизни будут для нее настоящим раем. Она будет вести в доме хозяйство, будет прислуживать Луису и делать все, что ему нравится, только бы он был счастлив. Граммофон заливался на весь поселок.

Подошли мальчишки из дома напротив и попросили поставить марши. Луис выглядел совсем таким, как в детстве, когда разговаривал с ребятами и выполнял их просьбы. Луису нравилось доставлять удовольствие малышам. Он забывал о том, что он офицер, и держался с ними запросто. Он не был тщеславен и не хвастался, как отец. Виторино рассердился, когда услышал о намерении сына увезти семью в Рио, хотя это было бы для них спасением. Капитан сказал, что не бросит дело, которое он начал. Этот старый человек вел себя как ребенок и всегда старался выставить себя напоказ перед окружающими. Бог создал его таким, и переделать его невозможно. Неужели ей придется покинуть мужа? Как же она оставит его одного, с его причудами? Она мечтала уехать с сыном, это было ее самым заветным желанием. Но Виторино? Вечером к ней пришла кума Синья. Она сразу почувствовала, что с подругой что-то неладное.

— Что случилось, кума?

— У меня больше нет сил.

И она с рыданиями упала в ее объятья. Адриана подождала, пока Синья немного успокоится.

— Что же случилось?

— Кума, лучше умереть, чем жить дальше в этом доме. Нутром я чувствую, что он связан с дьяволом. Мне трудно объяснить, что я ощущаю. Меня мучает эта мысль и днем и ночью, даже во сне. Мне начинает казаться, что я схожу с ума. Он смотрит на меня как зверь. Он только и знает, что говорит о своей ссоре с полковником, твердит, что убьет кого-то, поминает дьявола. Дочь лежит в больнице, а это чудовище никогда и не спросит о ней. Бедная девочка!

Она снова разрыдалась.

— Плохо дело, кума Синья. Но бог помогает во всем! Эта ссора с полковником, кума, обернется бедой. Хозяева Санта-Розы вступятся за полковника Лулу. Кум думает, что покровительство капитана будет продолжаться вечно. Кончится тем, что пострадает только он. И как только кум Жозе Амаро, такой разумный человек, этого не понимает!

Старая Синья не ответила. В этот прекрасный вечер, когда мягкий ветерок разносил благоухание кажазейр, покой окутал дом капитана Виторино. В комнате громко играл граммофон, вокруг которого толпились ребята.

— Луис, подойди сюда, прими благословение от своей крестной матери.

По дороге нетвердой походкой шел негр Жозе Пассариньо.

— Добрый вам вечер, люди добрые. Вот иду из Пилара. Я не пьян, нет. Видел там капитана Виторино. Что-то он очень зол. Я у него попросил сигарету, так он чуть не избил меня. С ним какой-то человек, которого я не знаю. Мне сказали, что это важная персона из города. Они обсуждали дела, связанные с выборами. При этом капитан говорил черт знает что о Жозе Медейросе! Старик ничего не боится.

Луис ушел к себе в комнату, и доне Адриане стало грустно. Пассариньо улегся под жуазейро. Граммофон продолжал играть. Подруги сидели молча. Дона Адриана пошла загнать кур на насест. Наступил вечер.

— Ну ладно, кума, я, пожалуй, пойду. Завтра рано утром мимо нас будет проходить один возчик, который что-то везет в Гойану, может быть, я сумею послать с ним Марте несколько кур. Он передаст их лодочнику, у которого сын тоже в Тамаринейре. Это будет для меня большой удачей.

Кума исчезла за поворотом дороги. Стемнело. Доне Адриане захотелось поговорить с Луисом о его отце, откровенно рассказать сыну о жизни Виторино.

— Знаешь, мама, старик, видно, не хочет ехать. Ему действительно по душе эта жизнь.

— Да, мальчик, такой уж характер у твоего отца.

И она замолчала. Луис чистил ботинки. Он собирался завтра поехать проститься со всеми в Пиларе.

— Что случилось с крестной, мама?

— Синье очень тяжело, мальчик. С тех пор как Марта заболела, она очень убивается. А тут еще эта ссора кума с полковником Лулой.

— Я слышал об этом. Полковнику не следовало бы так поступать. Крестный — человек почтенный, работящий.

— Но ведь земля принадлежит полковнику, мальчик. И распоряжается на этой земле он.

— Вот это и нелепо.

Подошел негр Жозе Пассариньо, чтобы попросить тарелку каши:

— Негр умирает с голоду, дона Адриана.

Пока хозяйка ходила ему за едой, Пассариньо болтал:

— Кто бы мог сказать, что этот видный мужчина — тот самый Луис, что носился здесь и проказничал?

— И все же это я, Пассариньо.

— Сеу Луис, верно, что моряки часто дерутся? Я слышал, что они всегда ходят с ножом, чтобы вспарывать пехоте брюхо. Капитан Виторино рассказывал, что вы уже разогнали в Ресифе более тридцати солдат.

— Старик пошутил, Пассариньо.

— Твой отец — драчун. Майор Жозе Медейрос поссорился с капитаном Виторино и заработал удар хлыстом.

Вошла дона Адриана с тарелкой каши.

— Иди, Пассариньо, поешь на кухне.

Когда негр ушел, она спросила сына, о чем они тут разговаривали.

— Да так, мама. Он рассказал мне кое-что про старика. Это верно, что отец подрался с полицейским инспектором?

— Кто его знает, Виторино всегда может сгоряча что-нибудь натворить.

И она стала рассказывать сыну об этом происшествии, зная уже, что поведение отца нравится Луису.

— Старик ничего не боится.

Дона Адриана и раньше замечала, с каким восхищением Луис относится к поступкам отца. Она думала, что он будет стесняться его сумасшедших выходок, а вот наоборот вышло. Не раз ей приходилось слышать, как муж бахвалится своими победами и всеобщим уважением. Неужели Луис поверил всем этим басням?

— Мама, вам надо собираться в дорогу. Отец в конце концов, наверное, согласится.

— Знаешь, что я тебе скажу, сынок? Тебе лучше ехать одному. К чему тащить старый скарб в новый дом?

— Зачем вы так, мама? Это все потому, что старик отказывается ехать. Но мы его уговорим. Вот увидите, когда придет час отъезда, он согласится.

— Ошибаешься, мальчик. Виторино нравится эта жизнь. Без нее он умрет. Ты же, к счастью, здоров. По сравнению со мной, куме Синье очень не повезло.

Слезы побежали у нее из глаз. Сын стал ее утешать:

— Мама, мы все уедем в Рио.

— Нет, мальчик. С Виторино никому не совладать.

IV

Кабриолет сеу Лулы больше не позванивал по дороге своими колокольчиками. Семейство из Санта-Фе не ездило по воскресеньям в церковь. Поначалу это объясняли болезнью старика. Потом решили, что коляска развалилась и не может больше служить, что лошади едва таскают ноги. В доме капитана Томаса поселились тоска и уныние. У доны Амелии не хватало мужества выходить из дома после оскорбления, которое нанес им дерзкий арендатор, не посчитав нужным выполнить распоряжение хозяина энженьо: Все в долине боялись кангасейро. Правительственные войска пока только обижали население, а кангасейро продолжали хозяйничать в округе. Ее бедный муж не мог рассчитывать на поддержку других землевладельцев. В Санта-Розе ему посоветовали не обращаться за помощью к властям. Все опасались репрессий. Лула ничего не говорил ей, но по тому, как он держался и сидел целыми днями взаперти, по тому, что перестал молиться, видно было — горе завладело его душой. Она ни о чем его не расспрашивала. Ей хотелось сесть в поезд и отправиться с жалобой к президенту. И если она не сделала это, то только потому, что боялась унизить мужа. Такого конца она не ожидала. Энженьо давало ничтожные урожаи сахарного тростника. Но сахароварня еще кое-как работала. Как-то раз муж позвал ее и сказал:

— Амелия, возьми у меня золотые монеты, поезжай в Параибу и разменяй их у Мендеса.

Это было золото ее отца. Уже несколько лет они жили на золото, которое так бережно хранил старый Томас. Золото, которое предназначалось для воспитания детей. Иногда ей приходило в голову, что они расплачивались за грехи своих родственников. Сколько раз она слышала о жестокости старого Кабрала из Инга, хозяина сотен негров, который распоряжался жизнью рабов, как жизнью скота. Не наказание ли это господне? Но набожность Лулы, его вера в бога, который не даст их в обиду, вселяли в нее уверенность. Между тем гордый старик не мог пережить такого стыда. Он — хозяин энженьо, хозяин этой земли, не мог распорядиться ею по своему усмотрению. Негр Флорипес не оставлял Лулу ни на минуту. Он ходил за ним с преданностью верного пса. Когда негр возвращался из Пилара, она слышала, как он разговаривает с ее мужем. Эти тайные беседы вызывали у нее беспокойство. После них весь вечер из молельни доносились голоса Лулы и негра. Вначале Лула произносил молитву смиренным тоном, как обычно. Потом голос его начинал звучать громче, становился резким и даже суровым. Он говорил так, словно был полновластным хозяином энженьо и по-прежнему порол негров. И тогда муж доны Амелии снова становился тем Лулой, которого она не любила. Негр Флорипес стоял рядом с ним со смиренной покорностью, вперив взгляд в землю и скрестив руки на груди. Дона Амелия видела, что Лула становится дряхлым, немощным; он целые дни дремлет в своей спальне, как раньше после припадков. По годам он еще не так стар. Такое состояние внезапно сменялось бурным гневом, длившимся обычно не более пяти минут. В эти мгновения он так кричал, будто в доме были враги. Дона Оливия дико хохотала и тоже что-то выкрикивала. И тогда обычная тишина каза-гранде именья Санта-Фе наполнялась безумными возгласами ее обитателей. Потом снова становилось тихо. Сеу Лула ложился в гамак. Дона Оливия ходила взад и вперед, не переставая бормотать. А заброшенные заливные луга зарастали кустарником, чертополохом. Каждый, кто проходил мимо, с сожалением наблюдал, как умирает энженьо. Однажды в имение Санта-Фе заехал хорошо одетый человек верхом на породистой лошади. Это был землевладелец из каатинги в районе Калдеран. Ему сказали, что это энженьо продается, он хотел договориться об условиях. Сеу Лула почти ничего не понял из того, что тот говорил. Пришлось вмешаться доне Амелии.

— Нет никакого энженьо для продажи, — сказала она.

Тогда Лула, словно пробудившись, спросил у жены:

— Что? Что там такое, а, Амелия?

— Сеньор спрашивает, не продается ли Санта-Фе.

— Кто это ему сказал?

Тот извинился и стал объяснять, что намерен приобрести землю в долине. Земля здесь хорошая! Он узнал, что Санта-Фе почти не производит сахарного тростника, поэтому и решил поговорить о покупке имения. Он еще раз извинился и собрался было уходить, но тут сеу Лула громко сказал:

— Так вот, сеньор, отсюда я уеду только на кладбище! Можете передать это всем!

— Простите, полковник, но я приехал не для того, чтобы вас обидеть.

— Ты только подумай, Амелия, он приехал сюда покупать энженьо твоего отца!

Послышался дикий вопль доны Оливии:

— Старик, я шью тебе саван!

Приезжий не на шутку испугался. Поспешно встал и двинулся к выходу. Сеу Лула пробормотал, весь дрожа:

— Можете передать Жозе Паулино, что я ничего не продаю.

— Полковник, я приехал сюда совсем по другому делу и не собираюсь никому ничего передавать.

Дона Амелия хотела как-то сгладить резкость мужа.

— Вы правы. Не обижайтесь, сеньор.

— Хм, Амелия, он хочет купить энженьо твоего отца.

Человек был уже на улице, а сеу Лула все еще кричал:

— Ошибаетесь! Я не продаю энженьо. Не так ли, Амелия?!

— Замолчи, старик! — кричала дона Оливия. — Замолчи!

Только когда все смолкло, дона Амелия пришла в себя. Дом погрузился в тишину. Ненем возилась в саду, кухарка на кухне что-то тихо напевала. Дона Оливия разговаривала сама с собой. Лула ушел к себе в комнату. Дона Амелия выглянула в окно и увидела, что дочь срезает ветки с розовых кустов. Вечер был тихий, небо голубое, солнце освещало зелень долины. Стадо скота возвращалось в корраль. Жалкое стадо, всего полдюжины голов. Мальчишка, который их пас, покрикивал на двух старых быков. В тишине этого спокойного вечера дона Амелия вдруг поняла, что больше уже ничего не может сделать. Она простояла у окна до тех пор, пока сумерки не начали сгущаться. Все погрузилось во мрак. Вот и все. Теперь уже никогда она не увидит энженьо таким, каким оно было прежде. Когда-то в коллеже она все время вспоминала Санта-Фе, и слезы навертывались у нее на глаза — такая охватывала ее тоска по любимым местам. Ей все было дорого! И мать, и отец, и сестренка Оливия. Эти воспоминания были невыносимы. Дона Амелия пошла засветить лампу в столовой. Когда она забралась на стул, чтобы подрезать фитиль, то увидела через парадную дверь людей, остановившихся у дома. Она зажгла свет и пошла взглянуть, кто это. И тут послышался истошный крик Флорипеса. Сеу Лула тоже поднялся узнать, в чем дело.

— Что случилось? А? Что там такое?

Громкий голос ответил:

— Ничего, полковник. Просто негр перепугался.

Это был капитан Антонио Силвино, который приехал в Санта-Фе. Кангасейро оцепили дом, а негра Флорипеса связали, и он плакал от страха.

— Перестань выть, черномазый трус! — закричал на него капитан.

— Амелия, кто это там?

— Успокойтесь, полковник, это не лейтенант Маурисио. Велите зажечь в доме свет.

Сеу Лула распахнул парадную дверь, и дона Амелия зажгла лампу в гостиной. В комнату вошел капитан Антонио Силвино, вся грудь его была увешана медалями, на пальцах блестели кольца, в руках он держал карабин, за поясом торчал кинжал. Кабры остались в дверях.

— Ребята, постерегите-ка тут.

Капитан оглядел красивую гостиную, картины на стене, рояль, молчаливо стоявший в углу.

— У вас отличный дом, полковник.

Старик очнулся, он почувствовал опасность. Негр Флорипес продолжал хныкать.

— Велите этому негру заткнуться, или ему придется замолчать раз и навсегда.

— Капитан, прошу вас, не убивайте негра, — сказала дона Амелия.

— Сеньора, мы не занимаемся убийствами. Я не лейтенант Маурисио.

— Я знаю, капитан.

— Что такое, Амелия, что ему нужно?

— У меня есть имя, полковник. Я прибыл сюда, чтобы договориться по-хорошему.

Он уселся на софу, напротив рояля. Дона Оливия начала кричать.

— Что это там у вас?

— Ничего, капитан. Это больная сестра.

Некоторые кангасейро расселись на стульях в гостиной. Капитан заговорил:

— Полковник, итак, я уже сказал, что прибыл сюда договориться по-хорошему. Я не убиваю и не разоряю, как полицейские ищейки. Я только хочу, чтобы вы мне помогли. Я послал вам письмо с просьбой не трогать одного вашего арендатора. И вижу, что полковник прислушался к моим словам. Теперь вы можете забыть о Жозе Амаро. Того, кто заслуживает моего покровительства, я охраняю сам. Защищаю его острием кинжала и меткой пулей. К счастью, полковник это уже, видно, знает.

Сеу Лула слушал размеренную речь делового человека с черными усами и грубым лицом.

— Со мною пришли вот эти мальчики. Они ребята хорошие и никого не трогают. Сам я стреляю только в крайних случаях. Ведь враг есть враг.

Дона Амелия, бледная как полотно, спросила:

— Капитан, не желаете ли чего перекусить?

— Нет, благодарю вас, сеньора.

И, повернувшись к старику, добавил:

— Полковник, я знаю, что у вас много денег.

— У меня?

— Да, у вас, полковник, не надо скрывать.

— Капитан, в этом доме нет никаких богатств.

— А между тем, сеньора, мне известно, что есть. Я даже знаю, что у вас много золотых монет. Вот я и приехал получить их. Правда, у меня еще есть эти ребята, которые ждут вознаграждения.

— Капитан, у нас нет золота.

— Старик знает, где оно зарыто.

— Что?

— Как что?

Кангасейро рассмеялись.

— Старина, что вы на меня так уставились? Я пришел сюда договориться по-хорошему. Я человек воспитанный.

— Но, капитан…

— Сеньора, к пожилой женщине я всегда отношусь с уважением. Моя мать всегда мне говорила: «Относись с уважением к старым женщинам». Я разговариваю с полковником. А он будто и не слушает меня.

Сеу Лула с подавленным видом смотрел на капитана, как бы желая что-то сказать и не находя слов.

— Капитан, у меня ничего нет.

— А я знаю, что есть. В вашем доме есть золото. Мне совсем не хочется с вами ссориться. В Витории у одного хозяина энженьо тоже был клад, так мне пришлось применить силу. При первом же ударе кнута он, как миленький, все выложил.

— Капитан, я прошу вас ради пресвятой девы Марии, у нас нет золота.

— Сеньора, я уже сказал, что имею дело со стариком. Я никому не причиняю зла, но не люблю, чтобы меня обманывали.

— Что?

— Старина, не прикидывайтесь дурачком, со мной этот номер не пройдет. Я хочу получить золото.

— Капитан, я же сказала вам, что это наговоры.

— Сеньора, меня не так-то просто провести. Дона Инес, жена этого негодяя Кинки Наполеона, говорила то же самое, но я знал, что она меня обманывает. Из этого дома не выйду, пока не получу золота.

Старый Лула продолжал стоять неподвижно, безразличный к дерзким словам капитана. Дона Амелия ясно представила себе опасность, которой они подвергались. Ненем закрылась в спальне, дона Оливия кричала, обращаясь к старому Томасу:

— Иди к черту, старик!

Тогда капитан сказал:

— Ребята, в этом доме есть клад! Придется немного поработать! Годой, займись-ка хозяином!

Дона Амелия бросилась в ноги капитану:

— Ради пресвятой богородицы, не делайте этого.

— Забери старика, Годой.

Они схватили сеу Лулу. Старик задрожал, глаза его остекленели, и он, рухнув на пол, забился в судорогах. Кангасейро, столпившись вокруг, смотрели на припадок. Дона Амелия обняла мужа. Приступ не проходил. Кангасейро с мрачными лицами продолжали глядеть. Наконец капитан приказал:

— Ну-ка, давайте перероем здесь все.

Лежа на софе, хозяин энженьо тяжело дышал. Жена плакала возле него. Когда кабры перевернули в комнате все, что было возможно, с улицы послышался крик. Вошел капитан Виторино в сопровождении одного кангасейро.

— Капитан, этот старик требует пропустить его к вам, хочет что-то сказать.

— Кто вы такой, старина?

— Виторино Карнейро да Кунья, к вашим услугам.

— Что же вы от меня хотите?

— Чтобы вы уважали порядочных людей.

— Я здесь не для того, чтобы выслушивать всякий вздор и пустую болтовню.

— Я всегда говорю правду, капитан Виторино Карнейро да Кунья никого не боится. То же самое я сказал в лицо лейтенанту Маурисио.

— Что нужно этому дьяволу?

— У меня есть имя, капитан, меня крестили.

— Довольно бабьей болтовни!

— Я говорю как мужчина. То, что вы делаете с полковником Лулой де Оланда, — безобразие!

— Заткнись, старик!

Один из кангасейро подошел к Виторино. Тот обернулся.

— Послушай, парень, я говорю с твоим начальником. Нечего мной помыкать, я у вас еще не на кухне!

— Оставь его, Колибри.

— То, что я говорю вам, капитан Антонио Силвино, я говорю прямо. Меня никто не испугает!

— Хватит молоть чепуху, или я велю тебя проучить, старый дурень!

— У меня есть имя. Я политический противник полковника Лулы, но сейчас я на его стороне.

— Ах, так? А ну-ка, Зеленая Кобра, возьми этого старика!

Виторино выхватил кинжал и, отступив к стене, закричал:

— Подходи, но осторожно!

Удар прикладом по голове свалил его на землю, он упал как тюк.

— Выбрось этого болвана из дома.

Сеу Лула, лежавший на софе, походил на мертвеца. Кабры обыскали весь дом.

— А может быть, там, внутри…

И он указал на рояль.

— Как открывается эта штуковина?

Дона Амелия встала, чтобы поднять крышку рояля. Капитан взглянул на клавиши из пожелтевшей слоновой кости.

— Эта штука еще играет? Сыграйте-ка нам какую-нибудь вещицу, мы послушаем. Сыграйте байяно.

Дона Амелия села на табуретку.

— Сыграйте байяно.

Дрожащие руки доны Амелии ударили по клавишам. Хриплые звуки наполнили дом. Дона Амелия играла грустный вальс. Кангасейро слушали. Она с трудом вспомнила печальную, скорбную мелодию. Музыка разносилась по гостиной. В дом врывались крики Виторино:

— Эти бандиты мне заплатят!

Но кангасейро, глазевшие на рояль, не обращали внимания на его крики. Когда дона Амелия кончила играть, капитан сказал:

— Зеленая Кобра, вели этому старику замолчать.

Вскоре послышался болезненный стон.

— Хватит, Зеленая Кобра! Оставь его, пусть очухается.

Они выломали кирпичи в стене спальни сеу Лулы. Однако никакого золота не было. Лежавший на софе старик очнулся. Капитан подошел к нему:

— Старина, кончайте эти фокусы с припадком. Мне некогда здесь разводить церемонии.

Ответом ему было молчание. В гостиной стояла мертвая тишина.

— Этот пройдоха заговорит, верно, только при виде кинжала.

Дона Амелия снова бросилась в ноги кангасейро.

— Пощадите его, ради пресвятой девы, капитан, я вам отдам драгоценности и свои и дочери.

— Не выйдет, мне нужно золото! Ваш муж думает, что со мной можно шутить.

Виторино перестал стонать. Дона Оливия пела: «Пила, пила, пильщик, пили древо бога».

— Капитан, может быть, деньги в этой музыке?

— Верно. Переверни-ка эту штуку вверх тормашками.

Они опрокинули рояль, который капитан Томас когда-то привез из Ресифе. Рояль казался теперь огромным мертвым зверем с задранными кверху лапами.

Затем сняли со стен картины.

— Может, деньги спрятаны в рамах, там есть тайники?

В самый разгар погрома перед домом остановился всадник. Кангасейро схватились за ружья. То был полковник Жозе Паулино из Санта-Розы. Капитан подошел к двери.

— Добрый вечер, полковник!

— Добрый вечер, капитан! Я узнал, что вы здесь, в энженьо моего друга Лулы, и вот приехал.

Взглянув на перевернутый рояль, сорванные картины, на полный разор в доме, он сказал:

— Капитан, я приехал узнать, что вам надо от Лулы де Оланда.

И, увидев дону Амелию в слезах и сеу Лулу, распростертого на софе, он спросил:

— Вам нужны деньги, капитан?

Всем своим видом полковник Жозе Паулино внушал уважение.

— Полковник, этот старик отказался исполнить мою просьбу. Мне известно, что он хранит много старого золота, старинных монет, и я пришел попросить их у него самым вежливым образом. Он же наотрез отказался мне их дать.

— Капитан, простите меня, но эта история с золотом — пустая болтовня. У моего соседа ничего нет. Мне передали, что вы здесь, я приехал узнать, что вам нужно. Если вы хотите денег, то у меня их, правда, немного, но я готов вам дать.

В дверях появился Виторино. Его седая голова была в крови.

— Эти бандиты мне заплатят!

— Заткнись, старый болтун! Убери его к черту, Зеленая Кобра.

— Капитан, мой кузен Виторино не вполне нормальный человек. Вы не должны обращать внимание на то, что он говорит.

— Это я-то не вполне нормальный? Ничего подобного! Вы покровительствуете этим бандитам, так вот полюбуйтесь, что они делают с порядочными людьми!

Дона Оливия закричала:

— Эй, Мадалена, принеси мне воды вымыть ноги!

— Полковник, я уезжаю. Мы здесь не для того, чтобы грабить. Приехал попросить по-хорошему. Хозяин сам виноват.

— Благодарю вас, капитан.

Было уже совсем темно, когда кангасейро выстроились у ворот. Виторино, еле передвигая ноги, подошел к Антонио Силвино и сказал:

— Капитан, вы всегда пользовались у народа уважением. Но такими действиями вы позорите себя. Напасть на энженьо полковника Лулы все равно, что избить слепца.

— Замолчи, старик!

— Я замолчу, только когда помру.

Он говорил с трудом. Кабры уехали, а полковник Жозе Паулино вошел в гостиную, чтобы утешить соседей. Дона Амелия плакала как девочка. Казалось, по каза-гранде прошел ураган. Только в молельне все осталось по-прежнему. Масляная лампадка освещала спокойные лики святых. Негр Флорипес пришел сюда помолиться. Сеу Лула лежал, как покойник, со скрещенными на груди руками. Все причиняло ему страдание. Запели петухи. Заря окрасила небо в красный цвет. Где-то далеко прогудел товарный поезд. В белом тумане вырисовывалась труба сахароварни, на небе еще виднелись последние угасающие звезды.

— Амелия, кто там?

Полковник Жозе Паулино остался поговорить с Лулой де Оланда. Виторино, сидя на крыльце каза-гранде, промывал рану над тазом, принесенным Ненем.

— Эти бандиты, — говорил он, — хотели заставить меня замолчать. Но нет в мире такой силы, которая бы меня испугала.

Вокруг дома стал собираться народ. При свете дня разоренная гостиная представляла собой ужасную картину. Жозе Паулино распростился.

— Виторино, поехали домой.

— Я домой не собираюсь, сначала съезжу на станцию и пошлю телеграмму президенту. Сообщу, какие безобразия здесь творятся. Рего Баррос тоже узнает о случившемся. Проклятый Антонио Силвино думал, что я струшу! Это вы во всем виноваты! Сами ему потворствуете. И вот, пожалуйста. Такой человек, как Лула де Оланда, подвергся оскорблению со стороны этого бандита. У меня нет денег в несгораемом ящике, я беден, но я не дам этой собаке наступить мне на мозоль.

Начали прибывать хозяева из соседних энженьо. Санта-Фе принимало гостей со всех уголков долины. Известие о случившемся быстро разнеслось по округе. Дона Амелия поила гостей кофе. Мебель гостиной, рояль, картины — все было возвращено на свои прежние места. Лежавший на софе сеу Лула по-прежнему не подавал признаков жизни, — казалось, он спал глубоким сном. Виторино тараторил без умолку. Он, мол, не боялся и сказал бандиту все, что он о нем думал. Утреннее солнце освещало зеленые холмы Санта-Фе. Понемногу спокойствие возвращалось в подвергшееся нападению энженьо. Гости уехали. Дона Амелия занялась приведением в порядок разбросанных вещей.

— Амелия, кто там?

Сеу Лула очнулся было, но тут же снова впал в беспамятство. Пришли жены арендаторов, бедные женщины, не способные даже утешить. Дона Оливия кричала.

Виторино с разбитой головой поехал на станцию. Он намеревался послать телеграмму с просьбой принять срочные меры. Такой человек, как Лула де Оланда, не может терпеть подобного оскорбления. Он, Виторино, не станет, как Жозе Паулино, просить у бандита милости. Нет, он не склонится перед ним. И Виторино поехал на своей ослице, которая медленно плелась по дороге. Ехал, размахивая хлыстом и сам с собой разговаривая. Сын скоро уедет в Рио, а вместе с ним, наверное, и жена. Ну и пусть, он не станет упрашивать ее, чтобы она осталась. Он ни в ком не нуждается, уж таков он есть. Кровь все еще не остановилась и капала на белую рубашку и пиджак из альпаки. Птицы пели на кажазейрах. Ярко светило солнце, и лучи его проникали сквозь зеленую листву. Оно сильно припекало, но жар смягчался тенью колыхавшихся на ветру листьев. У капитана Виторино Карнейро да Кунья было в кармане пять милрейсов. Этого хватит, чтобы послать телеграмму. Что он напишет президенту? Что скажет полковнику Рего Барросу? Мысленно он уже составил текст. От имени народа Пилара, от имени честных граждан муниципалитета он попросит для населения гарантии. Полковник пришлет ему ответ, в котором воздаст дань его мужеству. Виторино Карнейро да Кунья не поступит так, как кузен Жозе Паулино, который готов чуть ли не обниматься с бандитом. Он, Виторино, ценой крови, ценой жизни отстаивает свои убеждения, смело глядя в лицо опасности. Ослица споткнулась и чуть было не упала вместе с ним. Он пришпорил ее:

— А ну давай, несчастная кляча! Моя добрая кобыла никогда не устраивала мне таких фокусов!

На изгороди весело щебетали маленькие попугайчики. Плантации сахарного тростника Санта-Розы походили на море зелени. Сахарный тростник шумел на ветру. Виторино должен был переправиться через реку, чтобы выехать на дорогу к станции. Голубое небо сияло над человеком, который не боялся опасностей. Когда его ослица свернула к реке, совсем рядом кто-то закричал:

— Кусай Хвост!.. Кусай Хвост!..

Он потряс в воздухе хлыстом, но тут силы покинули его. Ослица споткнулась еще раз на спуске и упала вместе с Виторино на землю. Хохот мальчишек заглушил пение птицы, щебет попугаев.

— Кусай Хвост!.. Кусай Хвост!..

V

Сообщения о налете на Санта-Фе заполнили страницы газет. Подвиг избитого Виторино был описан как пример мужества и бесстрашия. Покровители бандита заслуживали наказания. Газета «Норте» выразила недовольство правительством, которое допускает, чтобы политические шефы[49] становились соучастниками преступления и предоставляли бандитам убежище в своих имениях, в то время как полиция подвергает репрессиям противников существующего порядка. Все тот же храбрый соратник кандидата Рего Барроса, капитан Виторино Карнейро да Кунья, был ни за что ни про что арестован, между тем как кангасейро в двух шагах от столицы продолжали чинить свои безобразия.

И опять Виторино с перевязанной головой неутомимо ходил в Пиларе из дома в дом, завербовывая избирателей. При этом он говорил, что хотел бы посмотреть, осмелится ли Жозе Медейрос помешать ему. Он всячески поносил префекта Наполеона. Возмущался, что Жозе Паулино мирится с тем, что такой вор распоряжается в Пиларе общественной казной. Жители поселка слушали капитана Виторино, не придавая его словам большого значения. Никто не принимал Виторино всерьез. Ведь капитан жил в Санта-Розе, был двоюродным братом полковника, и, хотя болтал все, что на ум взбредет, землевладельцы не обращали на это внимания. Но все же ссора Виторино с Антонио Силвино заставила всех отнестись к старику с большим уважением. Он был единственным человеком в Рибейре, который посмел восстать против капитана. Теперь если Виторино говорил, что он проткнет кого-то кинжалом, то ему верили. На базаре негритята и уличные мальчишки перестали его дразнить и донимать насмешками. Сначала потому, что Луис, его сын, носил такую красивую форму, потом из-за ссоры с Антонио Силвино, которая вызвала у них восхищение. Только человек с большим мужеством мог решиться на то, что сделал старик! Кангасейро наводил страх на всю округу, и не было человека, который осмелился бы поднять голос против всемогущего капитана. Теперь никто уже не дразнил старика «Кусай Хвост». Виторино постоянно ругал богатых землевладельцев и дерзил им, как мог.

Майор Жозе Медейрос старался с ним не встречаться.

Как-то раз макаки лейтенанта Маурисио снова разбили бивак на базаре. Они прибыли из сертана. Лейтенант, обросший бородой, запыленный, тут же отправился к полицейскому комиссару для переговоров. Виторино был вызван на беседу. Комиссар хотел узнать, что произошло в энженьо Санта-Фе. Правительство дало ему приказ произвести строгое расследование о нападении на каза-гранде полковника Лулы.

— Лейтенант, мне нечего вам сказать. Если вы вызвали меня, чтобы арестовать, то вам это не удастся.

— К чему эти разговоры, капитан? Я вызвал вас не для шуток.

— Шуток? Я вовсе не шутник, лейтенант.

— Так вот, я выполняю распоряжение правительства!

— Хотел бы я знать, лейтенант: почему ваш отряд никогда не встречается с кангасейро лицом к лицу?

— Послушайте, старина, я вызвал вас, чтобы выслушать ваши показания по поводу того, что произошло в Санта-Фе. Вы знаете, со мной шутки плохи.

— Я только знаю, лейтенант, что нет человека, который бы заставил меня спрятаться под кровать. Когда со мной по-хорошему, я отвечаю вежливо, но если вы будете на меня кричать, я тоже начну…

— Верно, капитан. Я не хочу с вами ссориться.

— Я также. Вы представитель власти — я тоже. У меня есть звание, и я не расстанусь с ним просто так!

— Правильно, капитан. Я хотел бы выяснить одно обстоятельство. Не знаете ли вы какого-нибудь наблюдателя здесь, в долине, который дает сведения Антонио Силвино?

— Лейтенант, я знаю только одного.

— Кто же это, капитан?

— Кто? Правительство, лейтенант. Будь я на месте правительства, кангасейро бы не было.

— Я не позволю оскорблять правительство! Замолчи, дерзкий старик!

— Вы же сами меня спросили.

— Убирайся!

— Покорно благодарю. Когда понадоблюсь, к вашим услугам, лейтенант.

Появился полицейский.

— Лейтенант, мы поймали этого слепца из Можейро, там в конце улицы.

— Приведи его сюда.

— Вы уже воюете со слепыми, лейтенант? — насмешливо спросил Виторино.

— Провались ты в преисподнюю, старая скотина!

— Я вам оттуда напишу.

Слепого Торкуато ввели в здание тюрьмы. Народ остался на улице, обсуждая его арест. Говорили, что он разведчик капитана. Его уже раз избили в Можейро, требуя, чтобы он раскрыл какие-то тайны, но он ничего не сказал. Теперь его снова будут бить. И действительно, скоро послышались крики слепца. Женщины высунулись из окон. Лейтенант добивался от него признания. Виторино громко возмущался этим безобразием. Проходивший мимо полицейский остановился и спросил:

— Ты что это болтаешь, старик?

— Все вы трусы! Избиваете слепого!

— Заткнись, старик!

К ним подошел сержант.

— Что случилось?

— Этот старик оскорбляет полицию.

— Иди своей дорогой. Пусть себе болтает. Он сумасшедший.

— Это я-то, сержант?

— А кто же еще?

— Зато я не бью слепых, сержант.

— Пошел ты к черту!

— А ну-ка повторите, сержант.

В этот момент мимо проходил лейтенант и тоже остановился.

— Что тут такое, сержант?

— Да вот старик опять ругается.

— Я же сказал, что у него не все дома. Пусть себе ругается.

И они ушли вниз по улице. Виторино остался на паперти один. Разросшийся тамаринд загораживал здание палаты. Виторино хотелось оказаться там, в палате депутатов. Посмотрел бы он тогда, как осмелится лейтенант на подобные выходки. Из церкви вышел падре и обратился к Виторино:

— Капитан, я хочу посоветовать вам, проявляйте побольше выдержки. Пусть они сами разбираются в своих делах.

— Преподобный отец, напрасно вы меня об этом просите. Вот вам следовало бы поступить так, как сделал падре в Итамбэ: пойти в тюрьму и защитить бедного слепого. А я этого так не оставлю! Я буду телеграфировать в столицу!

— Ну что ж, капитан, только учтите — этот слепой кое в чем виновен. Пономарь Поликарпо сказал мне, что он действительно связан с кангасейро.

— Меня это не касается. Слепого нельзя бить, преподобный отец. Если вы этого не знаете, спросите падре Жулио.

И он отправился в дом судьи Самуэла. Шесть полицейских, вооруженных карабинами, вышли с базара под командой сержанта и зашагали по направлению к Сан-Мигелу. Слепец умолк. Было уже поздно. Лейтенант находился в магазине Кинки Наполеона, вокруг него толпился народ.

— Наглость Виторино переходит всякие границы. У меня есть приказ не трогать его. Но сумасшедший не останавливается. Я только что отчитал его, надеюсь, в последний раз. Сержант Зезиньо чуть не схватился с этим болваном на ножах. Если бы я не подошел, дело могло бы кончиться плохо.

— Уж таков этот старик, лейтенант. Он двоюродный брат шефа, и нам приходится терпеть его выходки.

— Да, но лично я не собираюсь без конца сносить оскорбления. Я велел произвести расследования в Санта-Фе. Некий Жозе Амаро ведет там борьбу с хозяином энженьо. И ему даже оказывает покровительство Антонио Силвино. Народ, в свою очередь, поддерживает этого разбойника. Повсюду негодяи покрывают его. Но я разделаюсь с этими укрывателями. Среди них есть и важные персоны. Я хорошо знаю это. Полковник Но Боржес рассердился на меня за то, что я произвел облаву в его имении. Кангасейро чувствует себя у них как у Христа за пазухой.

— Лейтенант, но что может сделать владелец энженьо, если у него нет гарантий?

— Гарантии дает правительство, командор Кинка.

— Я сам представляю власть, у меня в городе друзья, и все же мой дом разорили.

По другой стороне улицы прошли Виторино и судья.

Когда полицейские добрались до дома мастера Жозе Амаро, уже наступил вечер. Оцепив хижину, сержант крикнул:

— Откройте дверь!

Мастер был один. В этот день старая Синья уложила пожитки и отправилась в дом кума Виторино. Увидев, что она уходит, он хотел было остановить ее, заговорить с ней, но не решился. Синья ненавидела его больше всего на свете. Жозе Пассариньо не отходил от мастера. На вид хозяин был так спокоен, что вряд ли кто-нибудь мог представить себе, что творится у него на душе. Пассариньо пытался заговорить с ним, но напрасно. Мастер ничего не слышал. Он видел перед собой старую Синью с узлом на голове, и у него не нашлось слов, которые бы примирили их. Он и не подозревал, что в его сердце еще сохранились остатки нежности. Мог ли он предположить, что будет так несчастен в этом доме, который построил его отец и где он сам жил и работал. Теперь ему остается только бежать отсюда, бежать с этой земли, где так плохо к нему отнеслись. Негр Пассариньо стал загонять кур на насест. Синья ушла от Жозе Амаро, а он-то думал, что она связана с этим домом навечно. Жена бросила все, потому что не желала больше жить с ним рядом. Оборотень… Народ ненавидел его, считал его страшным чудовищем, исчадием дьявола. Во всем виноваты эти негодяи Флорипес и Лаурентино, которые болтали о нем бог знает что. Теперь у него нет больше семьи. Он страдал так же, как и в день отъезда Марты в Ресифе. Его мастерская была совсем заброшена, и даже привычный запах сырой кожи выветрился из дома. Он посмотрел на сваленные в углу рабочие инструменты и еще острее почувствовал всю свою бесполезность и никчемность. У него не было больше желания заниматься своим любимым делом. Мастер вспомнил о Тиаго, Алипио, капитане. Он еще мог пригодиться Антонио Силвино — народному мстителю. Узнав о налете на Санта-Фе, Жозе Амаро, откровенно говоря, испытал удовлетворение. Единственно, что у него осталось в жизни, — это покровительство капитана, которое мешало хозяину энженьо прогнать шорника из своего имения. Никогда уже не проедет мимо его дома, звеня колокольчиками, кабриолет с горделивым стариком и его важной семьей, воображающей, что они хозяева всей этой земли. В его темной душе вспыхнул луч радости. В мире имелся человек, который мог приказывать, нагонять страх на сильных мира сего. Полковник Жозе Паулино унизился до того, что позвал мастера к себе в Санта-Розу и предложил ему покинуть Санта-Фе. Но он не мог ослушаться приказа капитана. Почему же все они, эти хозяева энженьо, не выгнали его силой? Да потому, что капитан Антонио Силвино могущественнее их. А вот жена ушла от него.

Крик, донесшийся снаружи, прервал его размышления. Пассариньо уже был в большой комнате, когда мастер встал, чтобы открыть дверь.

— Ни с места, старик!

В дом ворвались полицейские.

— Связать негра!

— За что?

— Узнаешь у лейтенанта в Пиларе.

— Я никого не убивал.

— Сержант, выпороть негра?

— Не надо. Лейтенант это сам сделает.

Пассариньо стонал, руки его были связаны. Мастер Жозе Амаро хотел было переодеться.

— Не надо, старик; для кнута и этот костюм сгодится.

Луна осветила долину и кажазейры.

— Сержант, я хотел бы запереть дом, у меня хранятся чужие вещи.

— Оставишь все так.

Подошел сын старого Лусиндо, и мастер попросил его присмотреть за домом. Полицейские пинками подталкивали Пассариньо.

— От этого негра воняет, как от помойки.

— Огрей-ка его хорошенько, Томэ.

Кнут свалил Пассариньо на землю.

— Сержант, не бейте негра.

— Негр совсем окоченел, вот мы его и греем.

Их вели вверх по дороге. Мастер не понимал, что происходит. Они прошли мимо дома кумы Адрианы, в окне горел свет. И там находилась его жена, не питавшая к нему ничего, кроме ненависти. Его вели в тюрьму, как убийцу. За что? Что он такого сделал? И некому было его защитить. Разве что капитан Антонио Силвино. Он был единственным человеком, который мог помочь бедняку в беде. Но где он сейчас? Полицейские шли быстрым шагом. Он едва поспевал за ними.

Время от времени негр Пассариньо издавал истошный вопль.

— Этот чертов негр похож на старую кошку!

Из поселка их сразу же отправили в тюрьму. Здесь уже сидел Торкуато, и он встретил их приветливо.

— Это мастер Жозе Амаро, — сказал один из заключенных.

— Мастер, вы что, кого-нибудь убили?

— Никого я не убивал.

Лейтенант велел ложиться спать. Завтра он учинит им допрос. Свет луны проникал сквозь деревянные решетки. Луна была белой, как хлопок.

— Проклятая луна, разве заснешь!

В камере стояла нестерпимая вонь. Десяток людей вповалку лежали на полу на голых досках. Это была тюрьма Пилара, про которую говорили, что у нее под кирпичами слой соли. Слепой Торкуато подошел к мастеру:

— Мастер, лейтенант не дает нам покоя. Сегодня меня допрашивали, пытаясь выяснить, где находятся люди капитана, но я ничего не знаю, никто ничего не знает.

Пассариньо улегся на полу, как скотина, и заснул.

— Сеу Торкуато, они меня убьют. Я не вынесу побоев.

— Все в руке божьей, мастер.

К ним подошло еще несколько заключенных.

— Мастер, а я вас хорошо знаю. Однажды вы мне помогли, когда я шел с обозом в сертан. Сейчас меня арестовали из-за кражи лошади в Круматау. Мне это очень неприятно. Ведь я не конокрад.

Луна освещала битком набитую грязную камеру. В углу жутко воняла параша, из гнилых досок бочонка сочилась моча. Потом подошли остальные заключенные. Кое-кто из них был освобожден капитаном в тот день, когда он совершил налет на дом командора Кинки. Но они были так слабы, что не смогли убежать. Слепой Торкуато спросил мягким, успокаивающим голосом:

— Как поживает ваша жена, мастер?

— Не знаю, сеу Торкуато. Все меня ненавидят. Я знаю, что все это проделки Флорипеса. И хочу только, чтобы бог дал мне силы взять в руки нож. Об одном только и молю бога.

— Бог внемлет вашим мольбам, мастер Жозе. Мой поводырь ни в чем не виноват. А мальчишку выдрали. Бог должен помочь всем, сеу мастер. Долгих лет жизни капитану Силвино, пусть он мстит за нас, бедняков.

Пассариньо проснулся.

— Мастер! — закричал он, вскакивая.

Глаза у него были вытаращены, точно у безумца.

— Мастер!

Сообразив, где находится, он как-то сразу сник.

— Мне приснился сон.

Утром лейтенант пришел допрашивать арестованных. Поселок только и говорил что о новых арестах. Капитан Виторино, который уехал в Энженьо-Вельо, вернулся, взволнованный полученным известием. В лапы лейтенанта попал его кум Жозе Амаро, крестный его сына. В магазине командора собрались сильные мира сего. Из столицы пришло распоряжение, чтобы лейтенант взял на себя защиту полковника Лулы. Мастер Жозе Амаро, живший в его имении, не повиновался хозяину энженьо, вероятно рассчитывая на покровительство кангасейро. Лейтенант перевел заключенных в камеры, окна которых смотрели на высокую кладбищенскую стену. В народе поговаривали, что мастер Жозе Амаро связан с капитаном.

Виторино развил бешеную деятельность. Он уже побывал на станции, но начальник сказал ему, что лейтенант запретил передавать какие-либо телеграммы в столицу. Он стал протестовать, хотел записать имена свидетелей, которые слышали это заявление начальника, но никто не захотел впутываться в такое дело.

— Стадо баранов! В этом краю нет ни одного порядочного человека.

У дома доктора Самуэла он встретил свою жену.

— Виторино, кума Синья у нас дома. А я пришла сюда попросить доктора помочь куму Жозе Амаро. Он ни в чем не виноват.

— Жена, тебя это не касается. Это мужское дело. Я сам поговорю с лейтенантом.

На улице он принялся громко разглагольствовать. Доктор Самуэл вышел из дома и просил его быть осторожнее.

— Это противозаконно, нам нечего бояться! На нашей стороне правосудие.

— Так-то оно так, Виторино, но этот лейтенант дерзок.

— Со мной ему не справиться!

Мимо них прошли полицейские — на шее платки, в сандалиях, с кинжалами за поясом, совсем как кангасейро. Крики Пассариньо вызывали у жителей поселка ужас.

— Это же черт знает что такое! — воскликнул судья.

И направился в дом префекта. Виторино увязался за ним.

— Командор, вы должны призвать к порядку лейтенанта! Надо положить конец этим безобразиям!

— Доктор, у него приказ президента. Я это знаю, ведь на мой дом был совершен налет кангасейро.

Виторино, стоявший у парадной двери, крикнул:

— Жаль, что Антонио Силвино не поджег это дерьмо! Доктор Самуэл, я потребую Habeas corpus. Мне нечего бояться!

Полицейские, сидевшие под тамариндом, громко расхохотались.

— Вот смельчак, — сказал один из них. — Лейтенант уже надавал ему оплеух, а ему хоть бы хны.

Крики, доносившиеся из здания тюрьмы, сливались в один хриплый стон.

— Они убьют старика.

— А кто ему велел помогать кангасейро?

Виторино не успокоился. Он дождался, когда судья выйдет из дома префекта, и пошел проводить его. Придется принимать срочные меры. Он, Виторино Карнейро да Кунья, не может молчать.

— Доктор, помогите мне составить ходатайство. Надо действовать!

Сидя в кабинете судьи, капитан Виторино медленно, останавливаясь время от времени, будто солдат в дальнем походе, писал своим корявым почерком ходатайство с требованием немедленного освобождения несчастного кума, слепца и негра.

VI

Арестованных выпустили из тюрьмы, но передали дело в суд. Их доставили в зал заседаний под конвоем.

Виторино сопровождал подсудимых, шагая посредине улицы. Зал заполнили жители поселка. Судья, восседая в кресле с высокой спинкой, слушал показания свидетелей, в то время как писарь Серафим записывал то, что говорили арестованные. Распухшее лицо, отросшая борода, желтые глаза мастера Жозе Амаро производили отталкивающее впечатление. На вопросы судьи старик отвечал с поразительной твердостью. По его хриплому, как у больного чахоткой, голосу, по глазам, устремленным в одну точку, было видно, что он едва сдерживает ярость. Мастер приписывал свой арест доносу негра Флорипеса из Санта-Фе, который не мог простить ему своей ссоры с хозяином энженьо и втравил его теперь в эту историю.

— Сеу доктор, мне ничего не надо. Я уже стою одной ногой в могиле. Но зачем заставлять страдать этих людей?

Из слепых глаз Торкуато, сидевшего рядом с мастером, катились слезы. Багровые полосы от кнута на лице негра Пассариньо кровоточили. Виторино молча стоял рядом с арестованными. Все в зале смотрели на него. Это был большой день в его жизни. Он защищал своих людей. Должна же восторжествовать справедливость. Когда судья зачитал прошение о предоставлении арестованным свободы, он взглянул на сидящих в зале. Пусть все знают, что он не какой-нибудь там болтун. На сей раз лейтенант Маурисио будет иметь дело с настоящим мужчиной. Мастер Жозе Амаро оцепенел. Он сидел, точно изваяние. Говорил спокойно, деревянным голосом. Слепой Торкуато своим рассказом вызвал слезы у пономаря Поликарпо. Спокойно, как только он один умел, Торкуато говорил о тех избиениях, которым подвергся. Он был бедным человеком, жившим милостью добрых христиан. И вот ни за что ни про что его избили. Что мог сделать он, несчастный слепой, против сильных мира сего? Пассариньо едва шевелил губами. Он был избит больше всех. Грязные лохмотья покрывали кровоточащую спину негра. Лейтенант Маурисио срочно уехал в Итабайану. Командовать отрядом остался сержант Зезиньо. Увидев его в зале, судья потребовал, чтобы он удалился. Он не хотел, чтобы тот своим присутствием оказывал хоть какое-нибудь давление на ход судебного разбирательства.

Сержант, стоя под тамариндом, громко возмущался. Он не осмелился возразить судье только потому, что лейтенант был в отъезде. Но пусть этот старый Виторино пеняет на себя. Он видел, как арестованные выходят из судебного зала, и пришел в ярость, увидев усмешку капитана Виторино, который так оскорбил полицию. Он хотел было схватить его, но сдержался. А полицейские, разбившие бивак на базаре, не собирались этого терпеть. Неужели они допустят, чтобы этот старый насмешник стал героем в глазах жителей поселка? Этого еще не хватало! Два часа спустя к полицейскому инспектору Медейросу явился судебный чиновник с постановлением об освобождении арестованных. Виторино накупил шутих и, стоя у двери суда, покрикивал, пуская их. Услышав взрывы, полицейские выскочили, чтобы узнать, в чем дело. Увидев торжествовавшего свою победу старика, устроившего посреди улицы фейерверк, они направились к нему.

— Немедленно прекрати это, старый пес!

И набросились на него. Виторино отступил к двери и выхватил кинжал.

— Первого, кто меня тронет, заколю!

Сержант скомандовал полицейским:

— Отставить!

Потом направился к дому судьи. Доктор Самуэл стоял у окна.

— Доктор, вы должны утихомирить этого буяна! Лейтенант перед отъездом сказал мне: «Сержант Зезиньо, старика не трогать». Я знаю, что он родственник местных богачей. Но над полицейскими нельзя издеваться.

— Я ни над кем и не издеваюсь, сержант. Я не какой-нибудь хулиган. Просто пускаю фейерверк по случаю победы.

Судья рассмеялся. Сержант отправился на поиски Жозе Медейроса, который, как ему передали, зачем-то звал его. А дело было в том, что Медейрос получил распоряжение судьи освободить арестованных, но он-то ведь никого не арестовывал. Сержант попросил подождать лейтенанта, который должен был вернуться с двухчасовым поездом.

Как только лейтенант Маурисио приехал, ему тут же обо всем доложили. Он отправился к судье. Эти люди задержаны с целью проверить выдвинутые против них обвинения. Он не хотел проявить неуважение к суду, но был вынужден применить насилие. Судья ответил ему, что он, со своей стороны, лишь выполнил свой долг. Он вершит правосудие и над бедными и над богатыми.

Пронесся слух, будто лейтенант не хочет освобождать арестованных. Виторино сидел под тамариндом и оживленно болтал. Он уже принял необходимые меры. Отправил телеграммы главе партии и связался с председателем кассационного суда, прося о поддержке. Он свободный человек, а не какой-то Мануэл Феррейра, адвокат, который трусил хуже старой кошки. Он готов умереть за своих подзащитных. Увидев лейтенанта, который подходил к ним, Виторино и не подумал прекратить своих разглагольствований.

— Хватит болтать, старик! Я не люблю шуток!

Все, кто окружал Виторино, мгновенно разбежались. Капитан Виторино остался один на один с лейтенантом.

— Лейтенант, вы меня плохо знаете. Я никогда не болтаю. Все, что я говорю, я делаю.

— Лучше помолчи, старик.

— Никто меня не заставит замолчать, сеу лейтенант!

— А я заставлю!

И он ударил старика по лицу с такой силой, что тот упал. Лейтенант закричал на всю улицу:

— Здесь, в этом паршивом поселке, командую я! Пусть явится сюда хоть судья, хоть сам дьявол, я им покажу, с кем они имеют дело!

Полицейские вышли с базара и уселись под тамариндом. Старый Виторино хотел было встать, но тут сержант Зезиньо ударил его еще раз, и он снова свалился на землю.

— Не говорил ли я тебе, старик, что лейтенант не простит твоих насмешек?

Неожиданно для всех старик вскочил и, отступив немного назад, выхватил кинжал. Полицейские увидели, как блеснуло стальное лезвие, и приготовились защищаться. Виторино ничего не говорил; вид у него был безумный: глаза вылезли из орбит, из носа стекала струйка крови. Сержант бросился на него, на помощь подоспели полицейские. Они быстро скрутили старика.

— Бросьте эту собаку в тюрьму! Пусть переночует там вместе с остальными!

И он направился в дом командора Кинки Наполеона, который, напуганный событиями, не знал, как ему быть. Здесь же находился падре. Разговор шел о том, что лейтенант проявил неуважение к судье. При виде разъяренного офицера, вошедшего в магазин, все замолчали.

— Вот так, сеу командор Кинка! Плевать я хотел на все распоряжения! Старик может быть сыном хоть самого президента, пусть теперь жалуется! К черту этого сумасшедшего!

— Лейтенант, нельзя проявлять к судье подобное неуважение.

— Президент предоставил мне свободу действий. Со мной шутки плохи! Завтра я освобожу арестованных. А сегодня они будут иметь дело со мной!

— Лейтенант, — вмешался в разговор викарий, — бить такого человека, как Виторино, — грех. Он ни в чем не повинен.

— Он только прикидывается невинным агнцем, чтобы оскорблять людей, сеу викарий. Я отвечаю за свои поступки.

Сюда, в магазин, доносились крики Виторино из тюрьмы.

— Разве вы не слышите, сеньор? Он наносит оскорбления властям. Я заставлю замолчать этого паршивого старика!

Когда лейтенант направился к выходу, появилась дона Инес.

— Сеу лейтенант, я хотела просить вас об одолжении.

— К вашим услугам, сеньора. Готов служить.

— Я хотела попросить вас отпустить старого Виторино. Он говорит ужасные вещи о Кинке, но ведь все это только чудачества.

— Дона Инес, я уже сказал, что освобожу его. Но нужно дать понять народу, что власть есть власть.

Крики Виторино наводили ужас на и без того напуганных жителей поселка.

— Лейтенант, прошу вас, освободите старика.

В тюрьме старый Виторино, казалось, осатанел, Кум Жозе Амаро, слепой Торкуато и другие заключенные стояли вокруг разъяренного старика, который кричал из-за решетки:

— Дерьмовый лейтенант! Стадо трусов!

Глаз у него распух и почти закрылся. На лице виднелись еще не зажившие шрамы от стычки с Антонио Силвино. Мастер Жозе Амаро попытался успокоить кума. Он понимал, чем это грозит. Один из заключенных сказал:

— Перестаньте, капитан, эти каратели безжалостны.

— Перестать, с какой стати? Я не боюсь этих собак! Я капитан Виторино Карнейро да Кунья! Я не боюсь, когда на меня лезут с кулаками!

Пассариньо подошел поближе.

— Капитан, замолчите, пожалуйста.

— Пошел прочь, вонючий негр! Пусть эти воры вернут мне кинжал!

Тут появился лейтенант.

— Ты все еще бесишься, старая бестия?

— Пошел ты к шлюхе, что тебя родила!

— Зезиньо, — закричал лейтенант, — возьми-ка отсюда этого болвана!

Вошел сержант. Мастер Жозе Амаро стал на его пути, но тот сильным ударом бросил его на пол. Виторино утащили в другую камеру. Но и там он продолжал кричать.

— Выпороть его лианой!

Удары зазвучали в жуткой тишине тюрьмы. В ответ на каждый удар старик выкрикивал новое оскорбление.

— Никогда я не встречал такого бесстрашного человека, — сказал один из заключенных старому Жозе Амаро, который никак не мог отдышаться после полученного удара.

Пассариньо плакал, как ребенок. Слепой Торкуато, стоя на коленях, громко молился. Наконец старика перестали бить. В тюрьме снова воцарилась тишина. Наступил вечер в поселке Пилар. Зажглись фонари. А из темной камеры подвала, куда сажали тех, кто сошел с ума, продолжал свои речи Виторино. Друзья по заключению слушали его. Лейтенант ушел, а слепой Торкуато сказал:

— Лейтенант обращается так только с маленькими людьми, с такими бедняками, как мы. Почему, например, он не арестовал полковника Но Боржеса? Вот отчего я верю только в капитана Силвино. Он покончит со всем этим.

У Пассариньо начался озноб:

— Мастер Жозе Амаро, у меня зуб на зуб не попадает.

Его трясло с головы до ног.

— Мастер, — закричал он, — я умираю!

Глаза у него лезли из орбит, все тело содрогалось.

— У него припадок белой горячки, — сказал один из заключенных. — В него вселился дьявол.

Так продолжалось до утра. Постепенно Пассариньо успокоился и задремал. Доносилось лишь бормотанье старого Виторино. В камере стояла нестерпимая вонь. Но вот утренний свет стал постепенно проникать в это грязное помещение, озаряя лица заключенных. В камеру вошли полицейские и одели цепи на ноги тем, кто должен был отнести парашу к берегу реки. От удушливой вони нечем было дышать. Рассвет вползал в камеру через решетки. На подоконник уселась птичка и запела.

— Это моя пташка, — сказал белобрысый арестант, — она каждый день прилетает сюда и поет. Я кормлю ее дроблеными зернышками кукурузы.

Птичка весело распевала в это радостное утро, как бы утешая несчастных узников тюрьмы в Пиларе. Отсюда им был виден только маленький клочок неба да зелень на горе — все, что олицетворяло для них свободную землю. Негр Пассариньо громко храпел. Мастер Жозе Амаро размышлял о куме Виторино.

Около тюрьмы послышались громкие голоса.

— Полковник, я выполнял свои обязанности.

Это были лейтенант Маурисио и полковник Жозе Паулино.

— Освободите Виторино. Только что Жука отправился на станцию. Он едет в Параибу к президенту. Мы не можем этого так оставить.

— Я уже сказал вам, полковник, что старик оскорбил меня. Меня могут разжаловать, но издеваться над собой я никому не позволю.

Разговор происходил у входа в тюрьму. Виторино кричал, стуча в дверь своей камеры. Лейтенант распорядился:

— Зезиньо, выпусти старика!

Открыли дверь, и на пороге появился Виторино, глаз у него заплыл, лицо в крови.

— Виторино, это я.

— Мне не нужно ничьего покровительства! На моей стороне закон, и этот дерьмовый фурриэл не заставит меня поджать хвост.

Тут он взглянул на улицу и увидел плачущую жену. Он собрался с силами и крикнул ей:

— Нечего меня оплакивать! Я не покойник!

И, хромая, пошел к воротам. Но тут же схватился за косяк, побледнел и свалился, как тюк, на землю, потеряв сознание. Дона Адриана и полковник Жозе Паулино с помощью полицейских отнесли старика в дом писаря Серафима напротив тюрьмы. Очнувшись, он пристально оглядел всех своими близорукими глазами, ощупал себя и слабым голосом спросил:

— Где мой кинжал?

Старая Адриана смазывала уксусом кровоточащие раны.

— Эти подлые кабры мне заплатят!

Полковник Жозе Паулино направился к командору Наполеону, чтобы выразить ему свое возмущение. Он послал сына к президенту с ходатайством, чтобы тот взял на себя шефство над Пиларом. Другие заключенные тоже должны быть освобождены.

— Жозе Амаро, может быть, и заслуживает тюрьмы. Он груб и дерзок. Но поступить так с бедным Виторино…

Послышались звуки корнета.

— Этот лейтенант не может дальше оставаться на своем посту!

Отряд покинул охваченный страхом поселок. Полицейские с карабинами за спиной шагали по улице под командой лейтенанта; они были в сандалиях, с платками, повязанными на шее.

— Я велел Жуке поехать в столицу и добиться прекращения безобразий. Я не желаю больше мириться с этим лейтенантом.

Зашел судья, чтобы показать написанный им протест, с которым он собирался обратиться в столицу. Он не хочет вмешиваться в политику, но все это происходит лишь потому, что правительство не относится с должным уважением к правосудию. Все замолчали.

— Я прошу немедленно запротоколировать все оскорбительные слова и действия, которые были допущены в отношении капитана Виторино. Это нельзя так оставить.

Между тем Виторино, находившийся в доме писаря Серафима, пришел в себя. И вид его был агрессивен. Он говорил так, точно враг находится в двух шагах от него. Завидев судью, он хотел было подняться, но не смог.

— Добрый день, капитан, лежите, лежите. Я только что беседовал с полковником Жозе Паулино.

— И что же, доктор, сказал вам этот трус?

— Полковник возмущен, он не намерен этого так оставлять. Доктор Жука отправился в город требовать от правительства гарантий.

— Гарантий? Мне не нужны никакие гарантии правительства, доктор Самуэл.

— Виторино, дай сказать доктору.

— Заткнись, жена!

Писарь Серафим помогал доне Адриане.

— Капитан Виторино, каждый человек нуждается в гарантиях.

— Я знаю. Но я не желаю ни о чем просить правительство, эту свору болтунов!

— Капитан, я пришел сюда, чтобы начать расследование. Раз полиция не шевелится, я сам позабочусь об этом. Нам нужно как можно скорее и точнее установить состав преступления.

— Состав преступления? В отношении кого, доктор Самуэл?

— В отношении вас.

— Меня? Вы ошибаетесь. Капитан Виторино Карнейро да Кунья не потерпевший. Я только хочу, чтобы мне вернули мой кинжал. Это оружие подарил мне старый доктор Жоакин из Пау-Амарело. Я им очень дорожу.

— Ну что ж, если вы отказываетесь подвергнуться судебно-медицинской экспертизе, я ничего не могу поделать, капитан.

— Я никого ни о чем не просил. Жозе Паулино меня не обманет. Лула де Оланда требует ареста такого человека, как мой кум Жозе Амаро, требует, чтобы его избили. А я должен молчать? Нет, я буду его защищать! Мне не страшен ни лейтенант, ни полицейский инспектор, ни судья!

— Виторино, выпей чашечку кофе, ты очень слаб.

Он взял чашку, руки его дрожали. Он едва донес ее до рта.

— Я беден, у меня нет полной мошны, но зато у меня есть совесть!

Капитан уже не мог произносить таких резких речей. У него совсем не было сил. Судья попрощался и ушел. Старик замолчал и погрузился в сон. Он храпел на софе. Старая Адриана, сидя возле него, плакала. Если бы Луис был здесь, никто бы не посмел тронуть его отца, который был так добр. В дверь заглядывали любопытные, чтобы взглянуть на капитана Виторино.

— Сильно его избили, дона Адриана?

— Да, ему здорово досталось.

Падре Северино подошел к окну и окликнул дону Адриану. Все были возмущены случившимся. Старая Адриана думала о том, что ее сын, который так любил слушать рассказы Виторино о его храбрых подвигах, теперь далеко и ничем не может помочь отцу, избитому, точно бездомная собака. Что было бы с мужем, если бы она тоже уехала, бросила его одного: беззащитного, без человека, который бы о нем заботился. Как хорошо, что она не покинула бедного Виторино, Она оказалась бы самой жестокой и самой плохой женой. Была бы самым неблагодарным существом на свете. Старая Адриана страдала при одной мысли об этом. Жена писаря позвала ее перекусить чего-нибудь. Но ей не хотелось. Муж ее спал сном праведника. А ведь она, которая когда-то, спасаясь от засухи, вышла замуж без любви, только чтобы уйти от нищеты и уехать куда-нибудь подальше, собиралась покинуть своего Виторино, всю жизнь только и творившего добро людям. Наступил вечер, а он все еще спал. Полковник Жозе Паулино приехал из своего энженьо, чтобы помочь ее мужу. Они были родственниками. Но Виторино ни в ком не нуждался. Он был человеком, не боявшимся ничего. Хорошо, что сын верил в отца. Только сейчас, впервые в своей жизни, она осознала величие Виторино Карнейро да Кунья.

VII

— Мастер, а где мой поводырь?

— Кто его знает! Наверное, куда-нибудь спрятался.

— Он до этого не додумается, дурачок.

Жозе Пассариньо, слепой Торкуато и мастер Жозе Амаро стояли на церковной паперти среди других таких же, как они, людей, не зная, куда им направиться. Отряд ушел из Пилара, и в селение снова пришел покой. Прямая улица была пустынной из-за палящих лучей утреннего солнца.

— Мастер, нам надо идти, но без мальчишки я не могу передвигаться.

— Мы его обязательно найдем, сеу Торкуато.

Они шли с трудом. Тела их ныли от побоев. Но еще более мучительными были душевные страдания.

Один лишь Пассариньо выглядел спокойным, его ничто не заботило. Он молча плелся, глядя то в землю, то на кустарники, то на солнце, которое согревало его. Косолапый Пассариньо ступал по земле и чувствовал, что она могущественнее, чем лейтенант и его презренный отряд.

— Мастер Жозе, пойдемте домой.

— Нет, Пассариньо, я не хочу больше видеть свой дом. Синья тоже навсегда ушла оттуда.

Когда они добрались до конца улицы, им навстречу попалась старая Адриана. Мастер Амаро опустил голову, желая пройти мимо. Ему было стыдно.

— Добрый день, кум.

— Добрый день, кума.

— Я пришла сюда по просьбе Виторино. Он сказал мне: «Адриана, пойди в поселок, повидай кума».

— Сильно его избили?

— Он даже не может повернуться. На нем нет живого места. У нас побывал доктор Кинка из Энженьо-Ново, когда узнал обо всем. Он хотел даже предложить вам, кум, переехать в Энженьо-Ново.

— Мне уже не долго осталось жить. Кому нужна такая развалина?

— Что вы, мастер Жозе, такой человек, как вы, везде нужен.

— Я бедный слепой, но мне жизнь не надоела, — сказал Торкуато. — Бог даст мне мужество дойти до конца.

Пассариньо тихонько посмеивался. Старая Адриана продолжала:

— Кума Синья уехала. Я сделала все, чтобы отговорить ее от этой глупой затеи. Однако она решила твердо. Села на ресифский поезд и, судя по ее словам, поехала к сестре, которая живет в Паулисте.

— Ну что ж, ей видней — пусть будет так. Вы, кума, не знаете, где поводырь сеу Торкуато?

— Он у нас дома. Мальчишка шел с погонщиками, и я сразу узнала его. Окликнула его, и он сказал, что не знает, куда ему деваться. Негр Кашимбо рассказал мне, что встретил его на дороге. Тогда они взяли его с собой, чтобы оставить в каком-нибудь доме. Я приютила его у себя, сеу Торкуато.

— Господь отблагодарит вас.

Пассариньо шел, прихрамывая, по-утиному шлепая ногами. Он срывал листья с деревьев, садился прямо на сырую землю, топал по грязи, разбрызгивая воду в лужах. Все вокруг принадлежало ему. Он чувствовал себя хозяином мира. Шел, тихо напевая печальные мелодии, похожие на церковные псалмы. Все шагали молча; время от времени Пассариньо забегал вперед.

— Бедный негр, — сказал мастер слепцу, — никогда не думал, что у него такая добрая душа. А вот куму Виторино не повезло, он здорово пострадал из-за нас.

— Мастер, я слеп, но вижу, что этого лейтенанта постигнет беда. Капитан Антонио Силвино послан нам богом, сеу мастер.

Ослепительное солнце светило над заброшенной долиной Санта-Фе. Вьющиеся растения цвели на жердях изгородей, стелились по заброшенной земле, карабкались вверх по стволам кажазейр. Пассариньо глядел на все, что его окружало, и тихо, печально пел.

— Негр поет без устали.

Когда они подошли к дому капитана Виторино, тот поднялся с гамака, чтобы поговорить со своими подзащитными. Лицо у него было в ссадинах, заплывший правый глаз не открывался.

— Я знал, что негодяю придется отступить, когда я буду настаивать!

Мастер Жозе Амаро ничего не ответил, а слепой поблагодарил его: «Пусть бог даст много лет жизни капитану Виторино». Но капитану хотелось поговорить. К нему приезжал Кинка из Энженьо-Ново, самый спесивый человек в округе, и предложил свою помощь. Муниципалитет был у Кинки в руках. Правительство творило произвол, но Виторино никого не боялся. Он использует выборы, чтобы сбросить Кинку Наполеона.

Мастер продолжал молчать, казалось, он ничего не слышит. Говорил только капитан. Никто в мире не в силах был заставить его замолчать. Мастер чувствовал себя плохо.

— Кум, я, пожалуй, пойду к себе домой, посмотрю, что там творится.

— Подождите, кум Жозе Амаро, поешьте чего-нибудь.

— Я не хочу. Может быть, сеу Торкуато и Пассариньо… А мне что-то не хочется.

Слепой разговаривал со своим поводырем. Пассариньо сорвал несколько гуяв с дерева во дворе и стал их есть.

— Пассариньо, я ухожу.

— Подождите меня, мастер.

И они ушли. Слепой Торкуато сел поесть, а старый Виторино не переставая говорил. Все приходят к нему домой извиняться. Как будто он пострадал из-за них. Он никогда никого не боялся, ни от кого не убегал. Кинка из Энженьо-Ново признал его полную правоту. Неужели Жозе Паулино был политическим шефом для того, чтобы какой-то лейтенант превратил муниципалитет в дерьмо? Только такая размазня, как он, мог позволить подобные безобразия. Ну так пусть не сомневаются: Виторино докажет правительству, что лейтенанту полиции не победить на выборах. Слепец слушал его молча. Когда солнце стало не так сильно палить, он распрощался.

— Капитан, у меня нет ничего. Я бедный слепой, которого избили, как бездомного пса. У меня ничего нет. Но у бога есть все. И он воздаст вам за ваши благодеяния. Вы с женой вселили в меня веру. Да вознаградит вас господь!

И он скрылся вместе с поводырем в темноте вечера. Легкий ветер тихонько пел в кажазейрах. Дом капитана снова погрузился в тишину. Начала кудахтать курица.

— Адриана, прогони эту чуму!

И он, капитан Виторино Карнейро да Кунья, повернулся в гамаке. В его дом приходили все: и большие и маленькие люди. Кинка из Энженьо-Ново и негр Пассариньо.

— Виторино, давай я натру тебе спину арникой.

— Не нужно больше. У меня уже ничего не болит. Вот куму Жозе Амаро надо бы помочь. Ведь его чертова жена уехала. Странное существо — женщина!

— Что поделаешь, Виторино, кума сильно убивается из-за болезни дочери. Похоже, она уже не соображает.

— Все вы — коровы!

Жена рассмеялась и стала прикладывать смоченную в лекарстве тряпку к ране Виторино. Это причинило ему боль.

— Проклятая курица не перестает кудахтать, черт бы ее побрал! — закричал он. — Прогони эту чуму!

— Все куры кудахчут, Виторино.

— Прикончи эту чертовку!

Боль от арники привела капитана в бешенство.

— Эти собаки мне заплатят!

По дороге проехал кабриолет сеу Лулы. Уже давно капитан не слышал звона этих колокольчиков.

— Кто там в коляске, Адриана?

— Я не разглядела.

— Ты что, ослепла, что ли, старая корова?

— Да я просто не посмотрела, Виторино.

— Эта собака даже не остановится узнать, как я поживаю. Жаль, что я помешал этому бандиту Антонио Силвино расправиться с ним.

— Говори потише, Виторино.

— Почему я должен говорить тише? Даже ты не хочешь обращать на меня внимание. Я называю его бандитом прямо в лицо!

— Вот за это ты и страдаешь.

— Хочу и страдаю! Кому какое дело!

Старуха вышла из комнаты на кухню. Виторино закрыл глаза, но ему не спалось. Он думал о других. Ему еще многое предстоит сделать. Нужно заняться Пиларом, своими избирателями, своими политическими противниками. Все это требовало забот, его поддержки, его суждения. Вот сейчас от него ушли кум Жозе Амаро, негр Пассариньо и слепой Торкуато. Все они нуждались в Виторино Карнейро да Кунья. Он выступал в суде, чтобы вызволить их из тюрьмы. Какое значение имело для него насилие лейтенанта Маурисио? Ходатайство, написанное им, помогло выйти из тюрьмы трем невиновным людям. Он, Виторино, никогда не склонялся перед великими мира сего. Что ему богатство Жозе Паулино? У него был свой голос, и он не отдавал его богатому кузену, он со своими избирателями не будет голосовать за правительственных кандидатов. Правительство не могло с ним ничего сделать. Он знал, что есть много других лейтенантов Маурисио, которые зависят от правительства и выполняют его приказы. Все они были холуями президента. Но Виторино Карнейро да Кунья сам распоряжается своей судьбой и своей жизнью. Раны на его теле ничего для него не значили. Не было силы, которая могла бы сломить его. Родственники смеялись над выходками старика, над его слабостями. Все они были жалкими невеждами, животными, которые ничего не видят дальше своего носа. Всякий раз, когда он останавливался в энженьо, когда разговаривал с Маноэлом Гомесом из Риашана, то убеждался, что лучше быть таким, как он, человеком без клочка земли, но зато знать, что ты можешь жить так, как тебе хочется. Все боялись правительства, все шли за Жозе Паулино и Кинкой из Энженьо-Ново, как стадо баранов. У него же ничего не было за душой, и все-таки он чувствовал себя властелином мира. Старая Адриана хотела бросить его и уехать с сыном. Но она отказалась от своего намерения и осталась тут с ним. А ведь ее никто не держал. Он, Виторино Карнейро да Кунья, ни в ком не нуждался. Если бы у него отобрали дом, в котором он жил, он бы повесил свой гамак под каким-нибудь деревом. Он не боялся нищеты и не стремился к богатству. Вот ушли трое, которых он освободил, которым оказал помощь. Лейтенант пришел в ярость от его действий. Видно, он никогда не думал, что найдется человек, который отважится пойти против него, как это сделал он, Виторино. Его ходатайство, бумага, которую он подписал, заставило негодяя отступить. И это сделал он, Виторино Карнейро да Кунья. Он все мог и ничего не боялся. Наступит день, когда он займется муниципалитетом. Он сделает все для того, чтобы это захолустье стало приличным местом. И Виторино представлял, каким будет день его триумфа. Состоится большой праздник, с музыкой, с речью доктора Самуэла, с танцами в здании палаты. Все льстецы Пилара придут говорить с ним. Он станет шефом, самым уважаемым человеком в округе. И тогда Жозе Паулино не сможет так терпимо относиться к негодяям, которые только и думают о том, как бы набить свои карманы за счет муниципалитета. При Виторино Карнейро да Кунья не будет воров, базарных инспекторов, обкрадывающих народ. У него все дела пойдут правильно, честно. Полицейским инспектором тогда не будет такой растяпа, как Жозе Медейрос. Кого бы он назначил полицейским инспектором? Кому из поселка смог бы доверить этот пост? Писарь Серафим слишком мягок, капитан Коста под каблуком жены, хозяин лавки Салу не очень-то чист на руку. Шико Фраде чересчур много пьет. На пост полицейского инспектора нужно было бы поставить человека с незапятнанной честью.

Где найти такого человека? Вот только разве Аугусто из Ойтейро. Но он не жил в поселке — его нельзя. Виторино даже говорил с ним однажды об этом. Аугусто был человеком энергичным и вполне заслуживал доверия. При таком шефе, как Виторино, и Аугусто на посту полицейского инспектора не было бы лейтенанта Маурисио с его произволом. А префект? Он сам вступит на этот пост. У него имелись свои планы, как управлять Пиларом. Прежде всего он потребовал бы от Кинки Наполеона полного отчета. Тому пришлось бы ответить, на что истратил он казенные деньги. Мошенник отчитался бы за все то, что нажил за счет народа. Но Виторино не находил подходящей кандидатуры на место казначея палаты. Кто в Пиларе мог заслужить доверие капитана и хранить деньги муниципалитета? Кому можно передать ключи от сейфа? Шико Шавьер, пожалуй, подошел бы для этого. Правда, он ставленник Жозе Паулино. Но это неважно. Виторино хотел прежде всего бескорыстного, честного выполнения долга. Он поручил бы казначейство Шико Шавьеру. Подлец Маноэл Виана не остался бы нотариусом. При Виторино не было бы этого типа со змеиным языком, который всем портит жизнь. Он предложил бы Розео из Сан-Мигела взять на себя руководство нотариальной конторой. Тот хороший семьянин, у него каллиграфический почерк, знания. А вот где взять базарных инспекторов, сборщиков «десятины»? Ему пришлось бы посадить в тюрьму этого жулика, назначенного Кинкой Наполеоном. Все они мошенники. Алфредо тащил себе в дом все, что собирал. Зе Лопес кормился на кухнях энженьо, а хозяева не платили потом налогов. Жозе Амаро тоже не платил. Нет, когда он, Виторино, придет к власти, то сведет с ними счеты. При нем не будет воров, обирающих казну. При нем все будут платить как миленькие. Улицы Пилара он велит замостить и отведет новые места под кладбище и под парк. Одним словом, сделает то, что сделали в Итабайане при новом префекте. Он стал бы и политическим шефом, который назначал бы на ответственные места честных людей и вершил правосудие. Он не уступит на выборах, никому с ним не совладать. Даже если дело дойдет до оружия, он примет вызов. Тут он сел в гамаке. У него ведь отобрали кинжал. Отличный кинжал, сделанный в Пасмадо, — подарок доктора Жоакина Линса из Пау-Амарело. Сделавшись политическим шефом Пилара, он не стал бы питать зависти к доктору Эраклито из Итабайаны. Все у него платили бы налоги. Почему Жозе Паулино не хочет платить? Он сам пошел бы вместе с налоговыми инспекторами собирать «десятины» в Санта-Розе. Интересно было бы посмотреть, как этот богач задрыгает ногами. Эх, и закричал бы он на него!

— Надо платить, кузен Жозе Паулино, вы обязаны платить, я, префект Виторино, требую выполнения закона. Придется платить!

Он закричал это во весь голос.

Появилась испуганная Адриана.

— Что с тобой, Виторино?

Но, увидев, что в комнате никого нет, воскликнула:

— Тебе что-нибудь приснилось?

— Ничего мне не приснилось. Оставь меня в покое.

Наступила светлая лунная ночь. Виторино подошел к двери.

Послышались звуки колокольчиков. Приближался кабриолет полковника.

— Вон едет это дерьмо Лула!

Свет фонарей был по сравнению со светом луны тусклым. Коляска проехала мимо двери капитана Виторино, лошади едва плелись по дороге. Виторино увидел в коляске старика вместе с его семьей. Хозяин энженьо не снял перед ним шляпу, но Виторино отчетливо услышал голос доны Амелии, которая пожелала ему доброго вечера. Этот пес Лула не считает его человеком. Он даже осмелился однажды выгнать его из своего дома. Какая глупость — разъезжать в коляске, когда имение твое разорено, заливные луга заросли кустарником, а сахароварня не работает. Лула освещала рощи, слегка колыхавшиеся от мягкого ветра. В тишине слышался только далекий звон колокольчиков да вой собак. В курятнике доны Адрианы запели петухи.

— Хороша ночь! — сказал Виторино жене. — Мне жалко кума Жозе Амаро. Как-то он там один в заброшенном доме?

— Я дала Пассариньо немного продуктов.

— Паршивый негр!

— Он очень предан куму.

— Старуха, завтра мне надо во что бы то ни стало подняться. Я не неженка, чтобы сидеть дома. Выборы на носу, а я валяюсь в гамаке. Эх, и провалю же я с треском Жозе Паулино!

— Виторино, мне кажется, ты еще не совсем поправился.

— У меня уже все зажило. Разве ты не видела, кум и слепец не остались лежать в гамаке брюхом кверху, как беременные бабы? А их избили сильнее меня. Уважающий себя человек не должен сдаваться. Я завтра же пойду к избирателям в Серинью. Хочется взглянуть на физиономию Маноэла Феррейры. Эта собака живет в Серинье, обворовывает народ, пользуясь тем, что он депутат. Это еще одна подлость Жозе Паулино — допустить, чтобы в ассамблею штата прошел такой тип, как Маноэл Феррейра. Я покончу со всем этим!

— Оставь, Виторино, тебе опять достанется.

— Что значит — достанется? Человеку, который борется, всегда достается. Замолчи! Я схватился с полицией и вызволил троих из тюрьмы. Разве это значит, что мне досталось? Почему ты не уехала вместе с сыном? Было бы лучше. По крайней мере, ты бы не приставала ко мне с этими своими глупыми рассуждениями! Твоего мужа, жена, никто никогда не обидит. Не говори больше таких вещей!

Он встал и вышел из дому.

— Виторино, на улице роса, ты можешь простыть. Ведь ты всю ночь кашлял. Надень шляпу.

Старик не ответил. Отчаянно лаяли собаки.

— Вот сволочи, никак не угомонятся. Как будто хотят укусить луну.

— Иди в дом, Виторино, очень холодно. Ты схватишь насморк.

Он не ответил. Завтра снова пойдет трудиться на благо народа. Для него Антонио Силвино, лейтенант Маурисио, Жозе Паулино и Кинка из Энженьо-Ново — все были одинаковы. Когда он вступит в палату, они засыплют его цветами. Станут кричать «ура», провозглашать имя нового шефа, который принял на себя руководство муниципалитетом. Он приказал бы открыть двери тюрьмы. Все были бы рады его триумфу. Падение Жозе Паулино произошло бы с треском. Да, он не допустит, чтобы при нем одни люди терроризировали других. Возглавив муниципалитет, он разбил бы могущество своих родственников, считавших, что поселок — это свалка их энженьо.

— Виторино, иди спать!

— Иду.

Опираясь о косяк своей глинобитной хижины с земляным полом и почерневшими стенами, Виторино чувствовал себя хозяином на этой земле, освещенной лунным светом. Он считал себя заступником народа и понимал, что в его защите нуждаются.

— Осторожнее, на улице холодная роса!

— Заткнись, старая корова! Я уже слышал!

А когда были заперты двери и капитан Виторино погрузил свое избитое тело в гамак, он мысленно стал переустраивать все то, что требовало переустройства и могло быть переустроено уже дрожащими руками и чистым сердцем этого старика.

Утром прибежал Жозе Пассариньо. Глаза его вылезали из орбит, он не мог вымолвить ни слова. Ему дали выпить воды, и негр рассказал все по порядку. Вчера вечером они вместе с мастером Жозе Амаро отправились домой. Мастер шел молча и с таким трудом, будто у него было разбито все тело. Добрались до дома без всяких приключений. Было уже за полночь. Мастер простоял некоторое время под питомбейрой. Везде было пусто — и в курятнике и в хлеву. Он открыл дверь дома, и оттуда пахнуло гнилью. Пассариньо зажег в комнате свет и увидел рабочий стол и кожу, лежавшую на полу. Мастер пошел на кухню и открыл дверь. В кухню проник свежий запах зелени. Жозе Амаро молчал. Мимо дома проехал кабриолет. Он испугался, как бы мастер не выбежал и не напал на полковника Лулу. Но тот не тронулся с места и все так же молчал.

— Мастер, сходить за водой?

Тот кивнул головой, и Пассариньо отправился с кувшином к реке. Когда он вернулся, Жозе Амаро лежал в гамаке. Он спал. Пассариньо запер дверь и остался ночевать в комнате, где жила раньше Марта. Потом ему показалось, будто кто-то плачет. Он вслушался и понял: плакал Жозе Амаро. У негра к горлу подступил комок, и он тоже заплакал. Утром Пассариньо вышел на свежий воздух. Сходил на берег реки и примерно в шесть вернулся взглянуть на мастера. Вошел в комнату и увидел самое страшное, что только мог увидеть. Жозе Амаро лежал на полу около своего рабочего стола с ножом в груди.

— Он был мертв, капитан.

— Мертв? — закричал Виторино. — Мой кум Жозе Амаро умер?

Старая Адриана остолбенела, не зная, что сказать. Виторино обнял ее:

— Старуха, кум покончил с собой.

Глаза Виторино наполнились слезами. Он плакал вместе с Жозе Пассариньо и своей женой Адрианой. Наконец, сделав над собой усилие, он сказал, утирая слезы рукавом старого пиджака:

— Надо позаботиться о покойном, Адриана; я пойду туда с Пассариньо. Взгляни-ка, не найдется ли у меня что-нибудь нового из одежды, чтобы одеть кума, которого смерть, видно, застала врасплох.

— У него ведь есть костюм, который привез ему Луис.

— Это верно.

И они пошли. За поворотом дороги они увидели дым, выходивший из трубы сахароварни в Санта-Розе.

— Санта-Роза сегодня задымила?

— Да, капитан.

Они пошли дальше.

— Я забыл сказать Адриане, чтобы она захватила новые ботинки, которые подарил мне Аугусто из Ойтейро. Надо бы обуть в них кума.

— Да, капитан.

Теперь перед ними выросла труба Санта-Фе. А на ней кустик житираны. Голубые цветы закрывали грязное отверстие трубы.

— Пассариньо, а когда же начнет дымить Санта-Фе?

— Никогда, она уже больше никогда не задымит, капитан, огонь в ней угас навсегда.