Ужас в белом доме

Глава тринадцатая

– Вон, видал?

Римо указал на стальные конструкции купола, вздымавшиеся над их головами. Они с Чиуном стояли в здании Капитолия, неподалеку от главного входа.

– Это тот самый дом, где живет Конституция? – спросил Чиун.

– Не знаю. Наверное.

– Я хочу посмотреть на нее.

– Это еще зачем?

– Пожалуйста, не спорь со мной, Римо, – Чиун поморщился. – Столько лет я слышал, что мы нарушаем Конституцию, чтобы все остальные могли ее соблюдать. Теперь я хочу сам увидеть эту Конституцию, чтобы понять, стоит ли то, что мы для нее делаем потраченных нами усилий.

– Именно она, к твоему сведению, посылает в твою деревню золото, папочка.

– Моя честь и уверенность в себе дороже всякого золота, Римо. Ты этого никогда не поймешь – потому что ты и американец, и белый одновременно. Но люди, призванные беречь свою честь, до сих пор есть в мире. Я, Римо, один их них. И мы ценим ее дороже любого богатства.

– Это с каких же пор? – прищурился Римо. – За хорошую плату ты стал бы работать даже в китайской прачечной!

Взгляд его проник за спину Чиуна и остановился на группе мужчин, стоявшей в углу окружавшего его огромного зала.

– Нет, – твердо сказал Чиун. – Там – ни за что на свете. А для чего ты смотришь на этих разжиревших пожирателей мяса и вина?

– По-моему, – ответил Римо, – я их узнал. Смотри, Чиун, это политики. Может быть, даже члены Конгресса.

– Тогда я буду с ними говорить.

Чиун двинулся по направлению к группе.

Первым заметил стремительно приближавшегося к ним маленького желтолицего человечка спикер палаты представителей.

– Минуту, господа, – извинился он и, улыбаясь, повернулся к Чиуну, который подошел к нему с каменным лицом, словно учитель, встречающийся под конец семестра с родителям второгодников.

– Вы – член Конгресса?

– Точно так, сэр. Чем могу помочь вам?

– Еще недавно я пылал по отношению к вам праведным гневом – ибо для того, чтобы показывать по телевизору ваши толстые физиономии, отменили мои чудесные, дневные драмы. Но теперь это благородное искусство пришло в упадок – и мне все равно, показывают их или нет. Где Конституция?

– Конституция?

– Да, да. Не притворяйтесь. Это документ, для защиты которого я работаю столько лет – чтобы вы все были счастливы, словно несмышленые дети; мне же достается лишь упорный, каторжный труд. Так где Конституция?

Спикер палаты представителей пожал плечами.

– Будь я проклят, если я знаю... Нейл! Том! Вы не в курсе случайно, где находится Конституция?

– Думаю, в библиотеке Конгресса, – растеряно откликнулся Нейл, седеющий мужчина с длинным лошадиным лицом, покрытым нездоровыми красноватыми пятнами.

– Или в национальном архиве, – предположил один из его коллег, к которому спикер обращался как к Тому.

У этого физиономия была простая, открытая – так и хотелось довериться ему, как родному. Крупные, рельефные черты словно вырезали из большой, сочной, спелой картофелины.

– Вы работаете здесь, джентльмены? – сумрачным тоном спросил Чиун.

– Да, сэр, мы члены Конгресса... Очень рад познакомиться.

Нейл смущенно протянул руку.

Чиун не обратил на нее ни малейшего внимания.

– Значит, вы работаете на Конституцию, но где находится она – никто из вас не знает?

– Я лично работаю на своих избирателей, – Нейл пожал плечами.

– А я – на свою семью, – хмыкнул Том.

– А я – для своей страны, – улыбнулся спикер.

– Хотя раньше, – успел ввернуть Нейл, – я работал на «Колгейт».

– Подумаешь, – пожал плечами Том. – Мне приходилось разносить газеты – зимой, в мороз.

– Сумасшедшие, – закивал Чиун. – Это собрание сумасшедших. – Втянув в плечи голову, он зашагал к Римо. – Зачем ты привел меня в сумасшедший дом?

– Ты же сказал, что нам нужно найти ту самую яму, в которую пытаются заманить президента. Так вот, он будет выступать вон на тех ступенях. Где же здесь яма, Чиун?

Чиун не слушал его.

– Это очень странное здание.

– Почему?

– Здесь очень, очень чисто.

– Его каждый день убирают. И это стоит недешево, – ответил Римо.

– Нет, это не такая чистота. В мире не существует дворцов, где бы не было хотя бы каких-нибудь насекомых. А здесь нет ни одного.

– Почем ты знаешь? Может, тут в щелях стен живут такие маленькие клопики. А ночью выползают и танцуют при луне.

– Пусть лучше танцуют на твоей физиономии, – посоветовал Чиун. – Здесь нет ни одного – и очень, очень необычно для замка.

– Да ведь это не замок, Чиун. И не дворец вовсе. Это дом, где живет демократия. А тараканы и клопы, наверное, сплошь монархисты.

– Но этой страной управляет один человек? – спросил Чиун.

– Ну... можно сказать и так, папочка.

– И у него есть секретная служба, к которой принадлежим и мы – верно?

– Верно.

– И мы убиваем его врагов, где бы и кто они ни были.

Римо обреченно пожал плечами. Неизбежность вывода угнетала его.

– Значит, эта страна ничем не отличается от прочих, – заключил Чиун радостно. – Только делают здесь все медленнее. Вся разница между вашей страной и абсолютной монархией – в том, что в абсолютной монархии все гораздо быстрей и проще.

– Если там все так просто, почему они не могут выгнать тараканов из дворцов? – поинтересовался Римо.

– Римо, временами ты становишься невыносимо глуп.

– Гм... и почему это?

– Послушай только, какие звуки ты издаешь носом – «гм». Можно подумать, я никогда не учил тебя разговаривать.

– Нечего придираться ко всяким звукам. Ты лучше про тараканов ответь.

– Тараканы – неотъемлемая часть нашей жизни. Они вечны, как вселенная. Они жили везде: – В египетских пирамидах, во дворце царя Соломона, в замках французских королей. Они вечны.

– А здесь, значит, их нет?

– Разумеется, нет ни одного. Скажи, разве ты их слышишь?

– Не слышу, – признался Римо.

– Ну вот.

– А ты хочешь сказать, что способен слышать возню тараканов? – Римо недоверчиво прищурился.

– Я раньше и подумать не мог, что Мастер Синанджу способен опуститься до такого, – Чиун скорбно покачал головой. – Стоять среди безжизненных стен этого здания, как вы там называете его...

– Здание Конгресса. Капитолий.

– Да. Именно. Стоять среди этих безжизненных стен и разговаривать о тараканах с тем, кто вряд ли сам чем-нибудь от их отличается. Мои предки осудили бы меня со всей суровостью – я втоптал имя Синанджу в такую грязь...

– Если я таракан, а партнерство у нас с тобой равное, кто тогда ты?

– Тараканий учитель. О, Дом Синанджу, что стало с тобой!..

Осгуд Харли яростно чесался со сна, вонзаясь в свою бледную плоть грязными обкусанными ногтями. От джинсов, которые он не удосужился снять на ночь, на животе осталась красная полоса. Да, придется поплатиться за то, что вчера он выпил две бутылки вина и заснул одетым – от этого чресла его яростно потели, и начинался невыносимый зуд в паху. Осгуд Харли считал эту неизлечимую болезнь истинным проклятием человечества.

В старые добрые времена такого с ним не случалось. И не было привычки пить в одиночку в обшарпанной квартирке чердачного этажа.

Тогда Осгуд Харли был символом действия – комитеты, коалиции, акции протеста, телевизионные передачи, журнальные интервью, деньги, травка и девочки. Каждую ночь Осгуд Харли спал в новой постели – от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка и от Селмы до Бостона.

Но вскоре вся суматоха постепенно сошла на нет. Вьетнамская война принесла американской экономике миллионы долларов. Те, кто имел работу – а имели ее тогда почти все – получали такие деньги, что позволяли себе тратить немалую их часть на своих длинноволосых отпрысков, дабы те могли вволю протестовать – в том числе и против войны, обеспечивающей их беззаботное существование. Но война кончилась, вливания в экономику иссякли, и юные революционеры обнаружили, что жизнь без папочкиного чека в почтовом ящике отнюдь не так приятна. Поэтому они обрезали волосы, сменили деревянные сандалии на лакированные туфли и отправились в колледжи – изучать бухгалтерский учет или право, чтобы впоследствии получить работу на Уолл-стрит и счет в «Бэнк оф Америка».

Наиболее яростные революционеры пошли по иному пути. Когда родительские дотации на блаженное ничегонеделание подошли к концу, одни стали промышлять торговлей наркотиками, другие – ушли в религиозные секты, а третьи мотались по всей стране в поисках случайного заработка, перебиваясь где и чем могли.

Ни один из этих способов не устраивал, однако, Осгуда Харли. В отличие от большинства его сверстников он был и остался настоящим революционером и свято верил в необходимость разрушения капиталистического общества. И когда высокий джентльмен с ухоженными ногтями и белозубой улыбкой предложил ему пять тысяч за то, чтобы Харли помог ему и его друзьям «подкузмить президента», Осгуд Харли согласился с радостью.

Конечно, роль его была не Бог весть какой. От Харли наверняка было бы больше толку, если бы ему предложили, как в старые добрые времена, распространять пресс-релизы, организовывать пикеты, собирать подписи, однако, новые хозяева сразу предупредили его: одно лишнее слово – и он может забыть о своих пяти тысячах. Но поскольку в тот момент в кармане у Харли было сорок девять центов, а на задней части последней пары джинсов протерлась основательная дыра, он счел это условие не слишком обременительным.

Конечно, он будет молчать, как рыба. Тем более про их дурацкие задания. Додумались же – купить двести фотоаппаратов!

Харли уже собирался перестать чесаться, как вдруг позвонили в дверь. На пороге взору Харли предстали молодой человек в бейсбольной кепке с надписью «Служба доставки» и большой картонный ящик, стоящий у его ног.

– Мистер Харли?

– Он, и никто иной.

– Я привез ваш заказ. Фотоаппараты.

– Общим числом тридцать шесть штук! Входите.

Харли распахнул дверь, и молодой человек, подняв ящик, вошел в комнату.

– Куда прикажете поставить?

– Вон туда. Рядом со шкафом. Там у меня и остальные лежат.

– Остальные? У вас, кроме этих, есть и еще?

– Разумеется.

Харли с будничным видом пожал плечами.

– Вы, должно быть, магазин открываете, – предположил молодой человек, осторожно опуская коробку на пол.

– Да нет, просто я – тайный агент ЦРУ, и это – часть моего нового задания, – изрек Харли с широкой улыбкой, долженствующей означать, что доля правды в его шутке мала до невероятия.

Однако, молоденький рассыльный, вежливо улыбнувшись в ответ, задержал взгляд на лице Харли – словно стараясь запомнить его на случай, если потом его о нем станут расспрашивать.

– Распишитесь в квитанции, мистер Харли.

– Да, да. Спасибо. Вы сэкономили мне уйму времени.

Достав из кармана толстую пачку денег, Харли отыскал среди пятидесяти долларовых банкнот потрепанную бумажку в десять долларов, которую вручил молодому человеку.

– Вот. Это вам. И еще раз спасибо.

– О, и вам спасибо, мистер Харли! Спасибо огромное!

Закрыв за молодым человеком дверь, Харли подошел к коробке с фотоаппаратами, купленными по оптовой цене в большом магазине в самом центре города, от души пнул ее ногой. Задание казалось ему все более детским. Ну вот, у него есть эти чертовы двести аппаратов, и что теперь?

Подумав еще пару минут, Харли снова врезал ногой по коробке. И словно отзываясь на звук удара, в прихожей задребезжал звонок.

Чертыхнувшись, Харли подошел к двери и отпер ее. На пороге снова стоял молодой рассыльный.

– Я нашел вот это внизу, на батарее отопления. Здесь стоит ваше имя, – сказал он, протягивая Харли простой белый конверт, на котором печатными буквами было выведено: «Осгуд Харли».

– Спасибо, приятель, – Харли подмигнул рассыльному.

Захлопнув дверь, Харли вскрыл конверт. Внутри оказался листок с двумя отпечатанными на машинке строчками: «Ровно в два десять у телефонной будки на углу шестнадцатой и Кей-стрит. Захватите карандаш и бумагу».

Без подписи.

До телефонной будки Харли добрался в два часа двенадцать минут; двухминутная задержка объяснялась желанием выпить по дороге сухой мартини. В два пятнадцать телефон в будке зазвонил.

Харли снял трубку.

– Алло! Осгуд Харли слушает.

– Прекрасно, – изрек голос в трубке.

– Алло! – сердито повторил Харли, заподозривший по насмешливой интонации собеседника, что сделал что-то не так – хотя и не знал, что именно.

– Карандаш и бумага у вас с собой?

– Прямо под рукой, – пробурчал в трубку Харли.

– Поскольку, купив фотоаппараты, вы выполнили первую часть задания, пора переходить ко второй. Вам понадобится дюжина пугачей – знаете, пластмассовых, детских. Запишите: ровно дюжина. Выбирайте, какие получше. Главное – чтобы громко хлопали. Только не вздумайте проверять прямо в магазине. Все поняли?

– Понял, – ответил Харли. – Дюжина пугачей. Чтоб погромче хлопали.

– Когда вы повторяете вслух инструкции, дверь кабины должна быть закрыта, – недовольно произнес голос.

Дотянувшись до ручки, Харли с треском захлопнул дверь.

– Прекрасно. Кроме того, вам понадобятся четыре кассетных магнитофона. С питанием от батарей и скоростью движения ленты один и семь восьмых дюйма в секунду. Самого малого размера, какой сможете найти. К каждому из них вы купите комплект батареек. Новых. Не покупайте использованные. Поняли все?

– Все, – кивнул Харли.

– Повторите.

– Четыре кассетных магнитофона...

– Причем не обязательно пишущих. Можете купить четыре плэйера.

– Ладно, – Харли записал. – Значит, четыре плэйера. Малого размера. С батарейками. Новыми. И чтобы скорость была один и семь восьмых дюйма в секунду.

– Отлично. И последнее. В телефонной будке, в которой вы сейчас стоите, вы найдете ключ. Он приклеен снизу к полке пол телефоном. Возьмите – и берегите его. С его помощью вы получите последние инструкции и вторую часть гонорара. Ключ нашли?

– Да, нашел. Вот он.

– Прекрасно. Теперь главное для вас – запастись терпением. Через несколько дней мы намылим правительству шею. Хорошенько намылим. И ваше участие будет решающим. Будьте здоровы.

В трубке раздались гудки. Опустив ее на рычаг и коротко ругнувшись, Харли распахнул дверь будки и вышел на улицу, решив по дороге домой заглянуть в винный магазин.