Укол мафии

Глава седьмая

Вилли-Сантехнику было приказано не суетиться. Так сказал дон Доминик Верильо. Дважды.

Вот Вилли-Сантехник и отправился в бар «Устричный грот», где для храбрости пропустил три рюмочки.

Когда Вилли-Сантехнику советовали не дергаться, он, наоборот, начинал суетиться. А если эти слова исходили от дона Доминика Верильо, Вилли терял контроль над собственным мочевым пузырем.

Вот он и проторчал почти полдня за спиртным, чтобы не особенно волноваться, и к трем часам дня почти успокоился. Он понимал, что к полуночи вообще обо всем на свете забудет, если будет продолжать в том же духе, но знал также, что если не прекратит пить и не сделает то, что приказано, то к рассвету его ждут крупные неприятности.

Вилли-Сантехник был человек с понятием, мог пойти на уступки, понимал, что другим тоже надо жить, – эта его философия оправдывала и объясняла взятки – и не был к себе слишком пристрастен. Он заказал еще одну рюмку, отпил половину и оставил доллар бармену на чай.

Он вышел на улицу, где около пожарного гидранта стоял его голубой «кадиллак-эльдорадо», и снял квитанцию о штрафе за неправильную парковку с ветрового стекла. Он мог бы поторговаться, чтобы штраф уменьшили с двадцати пяти долларов до пяти, а в четырех кварталах отсюда была стоянка за четыре доллара. Но он считал, что штрафы укрепляют его авторитет в глазах соотечественников и своих собственных.

Вилли-Сантехник открыл незапертую дверцу машины и положил квитанцию в отделение для перчаток на стопку других. Он оплачивал их раз в месяц, когда рассчитывался по всем счетам, скопившимся за это время. Вилли-Сантехник никогда не запирал машину. Запирают свои машины только те, кто ничего собой не представляет.

Голубой «эльдорадо» сиял от недавней полировки. Каждый день ему полировали машину на мойке рядом с домом, каждый месяц специалисты фирмы проверяли мотор, а каждые шесть недель двигатель проходил регулировку. Автомобиль еще ни разу не подводил Вилли.

Вилли был худ и страдал резким кашлем, проходившим, каким бы сильным не был приступ, как только на конце сигареты, которую он не выпускал изо рта, образовывался пепел. Он обращался к зубному врачу, лишь когда не мог больше спать от боли, а у терапевта был дважды: один раз, когда решил, что слепнет, а второй, когда решил, что умирает. Время от времени у него бывали обмороки.

По этому поводу он обращался к фармацевту, а тот неизменно советовал обратиться к врачу. Вилли каждый раз обещал пойти, а пока что выпрашивал какие-нибудь таблетки, порошки или капли.

– Обморок, – объяснил он однажды, – это просто природа дает знак притормозить.

Он вставил ключ в замок зажигания, на секунду потерял сознание, очнулся и завел мотор. Машина заурчала и с изящной легкостью влилась в общий поток.

Он пересек торговый район города, потом повернул и поехал мимо затененных деревьями двухэтажных особняков, рассчитанных на две семьи. Выехал на главный проспект, повернул налево и направился в южную часть округа. Через пять кварталов после домов из кирпича и алюминия – колледжа Святого Луки, школы иезуитов, построенной в двадцатом веке в духе садово-парковой архитектуры, – он повернул направо и подъехал к кварталу элегантных домов со старыми дубами, раскидистыми и могучими. Особняки были построены в колониальном стиле или стиле «тюдор», газоны вокруг с коротко стриженной травой. Чистые и светлые дома. Такими дома бывают, только когда за ними тщательно ухаживают.

Вилли-Сантехник подъехал к тротуару и затормозил. Закурил очередную сигарету от той, что держал в зубах, потом, осторожно загасил окурок в пепельнице рядом со стереомагнитолой.

Вилли выставил наружу восьмидесятипятидолларовые ботинки от Флоршейма и встал на ноги, рывком выбросив тело вслед за ботинками. Он глубоко вздохнул, однако в обморок не упал! Торжествуя, он захлопнул дверь голубого «эльдорадо».

Медленно обошел машину спереди, внимательно разглядывая решетку. Возле левой фары обнаружилось пятно. Вилли вытащил голубой носовой платок из кармана плаща, наклонился и принялся вытирать пятно. Исчезло, слава Богу! Он закашлялся, и что-то красно-коричневое засело глубоко в решетке. Вилли встал на колени, просунул в решетку платок и стал это самое «что-то» вытирать. Оттерев, Вилли поднялся, но тут у него закружилась голова, и он переждал с минуту.

Затем он двинулся вперед, мимо лужайки с указателем «Розенберг», поднялся на ступени дома в стиле «тюдор»: деревянные балки и белый с вкраплениями цемент.

Он позвонил в дверь. Ему открыла коренастая женщина в вязаном костюме.

– А, это вы! – сказала она. – Подождите минутку. Пойду посмотрю, дома он или нет.

Вилли-Сантехник слышал, как миссис Эдит Розенберг поднялась на второй этаж. Дверь оставалась открытой. Он услышал, как она постучала в дверь.

– Гаэтано? – послышался ее голос.

– Да, миссис Розенберг, – откликнулся низкий приглушенный голос.

– Этот ужасный человек пришел к вам опять. Этот, тощий, который кашляет.

– О'кей, пусть поднимется. Спасибо, миссис Розенберг.

– Вам не следует якшаться с такими типами, вы же такой славный юноша.

Славный юноша, с которым беседовала миссис Розенберг, был человеком тихим, снимал комнату на втором этаже, обедал с Розенбергами по пятницам, терпеливо выслушивая монологи хозяйки о том, что семья ее недостойна, а мистер Розенберг ни о чем, кроме своего дела, не думает.

Славным юношей был Гаэтано Гассо, наемный убийца на службе у Верильо, которого все называли не иначе как мистер Гассо. У него не было клички вроде «Утенок», или «Банановый», или «Сантехник», потому что никто не решился бы попробовать дать ему прозвище даже в его отсутствие.

Мистер Гассо мог взглядом парализовать человека. Мистер Гассо не любил стрелять людям в лицо, разве что другого выхода не было. Ему нравилось отрывать людям руки и ноги. Ему нравилось разбить человеку голову стулом или размозжить ее об стену. Мистер Гассо любил ломать ребра. Мистер Гассо любил, когда ему давали сдачи. Любил, когда от него отбивались кулаками, дубинками, пистолетами. Против пистолета он применял пистолет. Но иногда он предпочитал автомобиль. Автомобиль – прекрасное оружие против пистолета. Особенно, когда машина наезжает на парня с пистолетом, прислонившегося к стене, и хрустит, ломаясь, его грудная клетка. Потом мистер Гассо добивал жертву, если было нужно, и извлекал из собственного лица осколки лобового стекла.

Однажды ему пришлось извлекать из лица пулю. Но мистер Гассо не перестал после этого пользоваться автомобилем. А как-то во время разборки с шоферами грузовиков один из водителей нанес ему сокрушительный удар в челюсть. Собирали этого водителя по кусочкам, соединяя переломанные кости металлическими стержнями, и благодаря огромной силе воли он стал выдающимся игроком в баскетбол в инвалидной коляске, вот только дриблинг левой рукой был недостаточно хорош, поскольку в ней не было нервов. Мистер Гассо узнал о том, что у него сломана челюсть, только через неделю, когда с силой впился зубами в какой-то пирог.

С мистером Гассо старались не шутить и не отпускать насмешливых замечаний. Даже те, кто его не знал. В ночных клубах и ресторанах Гассо всегда ждал столик, хотя он никогда не давал чаевых.

Вилли-Сантехник даже мысли не допускал, что он не любит мистера Гассо. Он души в нем не чаял! Но всякий раз, когда ему надо было передать мистеру Гассо послание, он сперва для смелости пропускал рюмку-другую. Однажды у него ушло три с половиной дня на то, чтобы отвезти Гассо письмо, потому что дон Доминик сказал, что это можно сделать, когда будет время. Но сегодня он сказал Вилли, что дело срочное и что Вилли нечего дергаться.

Миссис Розенберг зашлепала вниз.

– Он ждет вас, – сказала она с отвращением и пропустила Вилли.

Вилли держался с миссис Розенберг весьма вежливо. Он сердечно поблагодарил ее. Он ведь точно не знал, как Гассо относится к своей хозяйке. Вилли-Сантехник не собирался экспериментировать.

По ступеням, покрытым ковром, он поднялся на второй этаж и постучал в выкрашенную белым дверь.

– Входи, – сказал Гассо.

Вилли вошел, прикрыв за собой дверь. Комната была светлой, с большим окном в эркере, с мягкой плюшевой мебелью, тут же стоял цветной телевизор с большим экраном, а кругом лежали кружевные салфеточки. Даже покрывало было из белых ажурных салфеточек. Гассо вязал салфетки маленькими крючками из разных ниток. Излишне добавлять, что его странное увлечение не вызывало насмешек.

Гассо иногда дарил салфетки знакомым. Когда вы получали от него такую салфетку, вы торопились положить ее на самое заметное место в холле на тот случай, если Гассо вдруг пожалует к вам и спросит, куда вы девали его салфетку. Или, что еще хуже, не спросит.

Гассо сидел в нижнем белье на постели, покрытой салфетками. Его плечи напоминали цементные опоры моста. Плечи переходили в руки, похожие на стальные балки. Руки венчали кулачища величиною со стол. Гигантские ладони переходили в предплечья без намека на запястья. Густая черная шерсть покрывала все тело от макушки огромной головы до лодыжек. Лодыжки, ладони и пятки были единственными безволосыми частями тела, если не считать глаз и языка. У Гассо волосы росли и на губах.

С лодыжек, казалось, кто-то удалил волосы специальным средством. Или, может быть, Гассо мог снимать и надевать свою шерсть, как нижнее белье, и она была ему коротковата?

Гассо, судя по всему, отнюдь не стеснялся своей волосатости. Да и «коллеги», похоже, ее не замечали.

– Рад вас видеть, мистер Гассо, – сказал Вилли-Сантехник.

Гассо был поглощен вязанием.

– Чего надо? – спросил он.

– Дону Доминику нужна ваша помощь.

– А почему он сам не пришел?

– В том-то и загвоздка. Он заподозрил, что кто-то вышел на наш след.

– Да он просто не хочет меня видеть.

– Да нет же, мистер Гассо. Он с радостью зашел бы к вам. Правда. Он вас очень уважает, как и все мы, мистер Гассо. Но тут какой-то журналист появился, которого дон Доминик хочет проучить. Мы за ним последим и выведем вас на него. Ну, а потом сами знаете что.

– Знаю, – сказал Гассо.

Вилли-Сантехник улыбнулся – так радостно и искренне, как только смог изобразить.

– Он что-нибудь говорил об этом парне?

Тут снова стал напоминать о себе мочевой пузырь Вилли. Время от времени к мистеру Гассо посылались люди с разного рода посланиями. В послания эти вкладывался различный смысл: иногда они содержали указания, кого надо убить, а иногда – что убить надо самого гонца. Вилли надо быть начеку и следить за каждым словом, а то, чего доброго, ошибешься словечком, скажешь что-нибудь не то и… Хотя вполне может случиться, что передашь все правильно, а беды не миновать.

Вилли медленно произнес:

– Он сказал, этот парень – бабочка, и надо остерегаться крыльев. Вот что он сказал.

Гассо уставился своими тусклыми карими глазами на Вилли. Вилли улыбался во весь рот.

– Так и сказал?

– Да, сэр, – подтвердил Вилли, словно эта новость никак не могла отразиться на его собственной шкуре.

– Хорошо. Вот что ты сделаешь. Возьми с собой Джонни Утенка и Винни О'Бойла. Устройте слежку. Найди Попса Смита, цветного парня. Он мне нравится.

– Вам разве не обойтись без негра? – спросил Вилли-Сантехник.

– Многие негры куда лучше, чем ты. Многие негры – отменные ребята. Я доверяю Попсу Смиту. А тебе не доверяю, Вилли-Сантехник. Встретимся в баре «Монарх» через полчаса.

– Мне нравится Попс Смит. Очень даже. Очень нравится. Я приведу Попса Смита.

– Закрой дверь с той стороны, Вилли-Сантехник.

– Ужасно был рад повидать вас, мистер Гассо.

– Ага, – пробурчал Гассо, и Вилли будто ветром сдуло.

Он беззвучно прикрыл дверь, в мгновение ока скатился с лестницы, раскланялся с миссис Розенберг, выпалив, что был счастлив повидать ее, какой у нее дивный дом, какие замечательные салфетки на софе – жаль, что у Вилли таких нет.

– Я разложила их, чтобы Гаэтано чувствовал, что он нужен людям, – обрезала его миссис Розенберг. – Всего хорошего.

– Всего хорошего, миссис Розенберг, – сказал Вилли-Сантехник.

Он уселся в свой великолепный голубой «эльдорадо» и мигом очутился в «Монархе», заказал себе рюмку водки и отправился с ней к телефону.

– Привет, О'Бойл, это Вилли-Сантехник. Давай быстро мотай в бар «Монарх». Занят? Не вешай мне лапшу на уши, хватай ноги в руки и быстрее приезжай, если не хочешь вообще остаться без конечностей.

Вилли-Сантехник положил трубку на рычаг, подождал, пока линия разъединится, опустил монетку и набрал еще один номер.

– Попс Смит… это ты!? А это Вилли-Сантехник. Подымай свой черный зад и мотай в бар «Монарх». Куда-куда мне идти? Хочешь, чтобы я сказал Гаэтано, куда ты его послал? Да, это он тебя вызывает. И поторапливайся.

Вилли снова положил трубку на рычаг и, услышав отбой, добавил громко:

– Ниггер!

Снова набрал номер.

– Джонни? Как делишки? Это Вилли-Сантехник. У меня для тебя отличные новости. Я в «Монархе». Да, мистер Гаэтано просил тебя придти. Отлично, только поторопись.

Вилли положил трубку, прошел в зал и злобным взглядом окинул рабочих и служащих муниципалитета, сидевших здесь, не обращая никакого внимания на двоих полицейских в штатском у дальнего конца стойки бара.

Скоро к нему все станут относиться с почтением. Разве не он договорился с водителями грузовиков компании «Океанский транспорт». Разве не он направил их на склад, прямо в руки мистера Гассо? Разве не он держал язык за зубами, после тоге как они исчезли навсегда, хотя один из них был его братом, а его невестка швырнула в него кастрюлю с горячими макаронами, поняв, что ее супруг никогда не вернется?

Да, он не знал, где прячут эту большую партию. А все и не должны знать. Но он много чего знал. К примеру, что у Верильо есть босс, и не Верильо организовал эту партию.

Вилли-Сантехник догадался об этом, так как в трудные моменты Верильо выходил из комнаты, звонил куда-то, а потом возвращался с готовым решением.

Вилли-Сантехник много чего знал, но до поры до времени никому ничего не говорил. Подождите, с ним еще станут считаться.

Он вытащил из кармана пачку денег – пусть бармен и посетители поглазеют, потом отсчитал две десятки.

– Налей всем по рюмочке, – сказал Вилли-Сантехник, который собирался скоро совершить такое, что не по силам даже самому Гаэтано Гассо с подручными.