Украденная беременность

— Долго еще? — тронула она за плечо Руфуса. — Может, сделаем где-нибудь остановку: мне бы дамскую комнату посетить и пожевать чего-нибудь.

Мужчина отнесся к ее словам серьезно:

— Плохо себя чувствуете?

— Пока сносно, но малыш беспокоится, — она положила руку на живот. — Мы привыкли питаться по часам, а тут весь режим насмарку.

— Уже подъезжаем, — подал голос Таран, выворачивая руль на повороте. — Руфус о вас позаботится.

— Да, накормим диетическим, нечего вам всякой гадостью из придорожных кафешек травиться, — подтвердил тот.

Фая вгляделась в темноту за окошком автомобиля: там замелькали фонари, стали видны невысокие, до четырех этажей, строения.

— Это что? — поинтересовалась, кивая в ту сторону.

— Госпиталь, — коротко, без подробностей, оповестил Таран. — Вам подготовили палату рядом с отцом.

Фифа немного успокоилась: и отца увидит, и будет где прилечь, вытянуть ноги и подремать. Насчет ужина тоже можно не беспокоиться: где-где, а на больничной кухне еды на один лишний рот всегда найдется.

…Прежде, чем вести к отцу, Фаине дали возможность посетить санузел, накормили вполне сносным и, главное, теплым ужином, а потом нарядили ее в тонкий одноразовый халат, велели надеть шапочку и бахилы.

— Ну вот, теперь вы готовы, — заметил Руфус, на мощном бритом затылке которого полупрозрачный беретик смотрелся так забавно, что Фая с трудом удерживалась от улыбки. — Подполковник о вас уже спрашивал. Ждет.

— Да, идемте, — молодая женщина и сама сгорала от нетерпения, но беременный организм диктовал свои условия. Двадцать четыре недели — срок уже немалый!

Они вместе поднялись на лифте на третий этаж, прошли по длинному слабо освещенному по ночному времени коридору и, наконец, остановились у нужных дверей. Фаина прижала ладонь к внезапно заколотившемуся сердцу и, сделав глубокий вдох, шагнула через порог.

— Привет, папа! — заставила себя улыбнуться и приблизилась к высокой больничной койке, на которой лежал подполковник Лазарев.

Мужчина выглядел не слишком хорошо — так, во всяком случае, показалась Фифе. Нездоровая бледность поросшего седой щетиной лица, частично скрытого кислородной маской, запавшие глаза, потные спутанные пряди редеющих волос — все говорило о том, что ранение не прошло бесследно, и восстанавливаться Иннокентию Лазареву придется долго.

— Дочь, ты! — подполковник зашевелился, поморщился, видимо, от боли, сдвинул вниз, на грудь, прозрачный пластиковый купол маски. Лицо его оживилось, глаза засверкали. — Как я рад тебя видеть!

— И я! — Фаина склонилась, прижалась губами к впалой щеке, шепнула: — Соскучилась!..

Потом выпрямилась, чтобы оглядеться и поискать стул.

— Фая? — отвлек ее от поисков отчего-то ставший напряженным голос отца.

Когда молодая женщина выпрямилась, тонкий халатик распахнулся, и Иннокентий разглядел то, чего сразу не заметил: располневшую талию, которая не оставляла сомнений в том, что Фаина в положении.

— Да, пап?

— Не хочешь мне ничего рассказать? — он взглядом показал на выпирающий животик.

— Я все объясню!

— Присядь-ка сюда. — Подполковник похлопал по матрасу рядом с собой. — Хватит вертеться, я хочу знать, что происходит.

— У тебя будет внучка, — светло улыбнулась Фифа. — Ты ведь давно об этом мечтал?

— Я мечтал, что у моей дочери будет муж, а внуков — отец. Или ты успела выйти замуж?

— Отец есть, но мы еще не расписаны.

— Почему? — грозно сдвинул брови суровый ФСБшник. — Он что — не хочет жениться на тебе?

— Это я так решила. Мы оформим отношения после того как я рожу.

Подполковник недовольно поджал губы:

— Что за мода у вас, современных женщин? Живете годами без штампа в паспорте, рожаете без мужей, сыновей растите без мужского примера!

— Ты — лучший пример, па! — Фаина сделала жалостливые глазки и потерлась носом о плечо отца.

— Вот лиса! — мигом растаял тот. — Ладно, давай докладывай дальше: кто отец, как допустил, чтобы моя дочь без мужа рожала?

Фаина откровенно, как на исповеди, но и без лишних подробностей обрисовала сложившуюся ситуацию. Пока подполковник обдумывал ее рассказ, Фаина вспомнила, что Лукьянов все еще не знает, где она, и решила сразу же разузнать, можно ли как-то известить Федора, что она в безопасности и скоро вернется.

— Кстати, пап, отец моего ребенка сейчас наверняка с ума сходит от беспокойства, потому что не знает, где я и что со мной…

— А он что — не в курсе куда и зачем ты поехала?

— Нет… Я ему пыталась дозвониться, чтобы сказать, что иду на встречу с твоими ребятами, но у него было занято. Потом я телефон дома забыла, а Руфус сказал, что нам лучше пока не светиться.

— Это он прав, конечно, но, если мужик твой такой крутой спец, как ты говоришь, лучше мы сами его успокоим, чем он влезет куда не след. Позови-ка ко мне этого деятеля, — Иннокентий кивнул в сторону коридора, где дежурил охранник, — сейчас я его озадачу.

Фаина подошла к дверям, выглянула в коридор:

— Руфус, подполковник просит вас зайти.

Мужчина тут же последовал за ней в палату, отдал честь командиру.

— Вольно, — разрешил тот. — Значит, так: снимешь видеообращение моей дочери к ее… мужу. Перешлете это видеообращение ему на скайп, но, естественно, так, чтобы след вел в какое-нибудь интернет-кафе Москвы.

— Будет сделано, — тут же откозырял боец. — Могу выполнять?

— Погоди. Мы с Фаей сейчас обсудим, что она в обращении скажет, а вы пока подготовьте помещение, сделайте все так, чтобы было видно: дочка моя в безопасности. Но при этом проследите, чтобы в кадр ничего лишнего не попало.

— Есть!

Руфус вышел, а Фаина и ее отец принялись решать, как и что должна сказать женщина в камеру, чтобы Федор поверил ей и перестал волноваться и искать ее.

Когда видео было снято, подполковник глянул на часы и потребовал:

— Так, дочь. Марш спать. Полночь два часа как миновала, а ты еще не отдыхала.

— Но я хотела узнать про тебя… — попыталась запротестовать Фая.

— Про меня — завтра. Иди, дочь. Я тоже устал, — мужчина на миг прикрыл веки, и Фая поняла: отец держится из последних сил.

— Позвать врача? — спросила тревожно.

— Да, пусть зайдет. Доброй ночи, малышка моя.

— И тебе, па, — Фифа еще раз аккуратно приложилась ласковым поцелуем к отцовской щеке и вышла.

Иннокентий Лазарев, не открывая глаз, улыбнулся, слушая ее легкие шаги: пусть он устал за эти несколько часов, но само присутствие дочери делало его счастливым и придавало сил бороться с последствиями тяжелого ранения.

***

Несмотря на пережитые накануне волнения, а может, как раз благодаря им и накопившейся усталости, спала Фаина хорошо и утром проснулась с ощущением свежести и бодрости.

Высокая медицинская койка с ортопедическим матрасом оказалась неожиданно удобным ложем для сна, и даже слабый запах больничных антисептиков отчего-то скорее успокаивал, чем раздражал. У дежурной медсестры для Фифы нашлась и тонкая ночная сорочка, и больничная пижама нужного размера, состоявшая из фланелевых штанов и рубашки. Постельным бельем и парой полотенец Фаю также снабдили.

Утром, пройдя в отдельный санузел, Фаина умылась, почистила зубы капелькой найденной тут же зубной пасты, которую, правда, пришлось выдавить прямо на палец. Выходить из палаты в непривычном пижамном костюме из фланели в синюю клеточку было неловко, но надевать утепленные штанишки, в которых Фаина проделала весь путь до госпиталя, ей не хотелось.

Подумав, Фаина все же решила не переодеваться, отворила дверь, в четыре недлинных шага пересекла пустой коридор и заглянула к отцу.

Возле подполковника хлопотала медсестра.

— Вы кто? — попыталась она возмутиться, увидев Фаину.

— Это моя дочь. Доставили по моей просьбе, — остановил расспросы сам Иннокентий. — Доброго утра, Фая. Как спалось?

— Папа, я-то нормально, это ты мне должен рассказывать о своем самочувствии!

— Вот сейчас Карина поставит мне капельницу, сделает пару уколов — и буду живее всех живых! — изображая чуть больше веселья, чем испытывал, отчитался Лазарев перед дочкой. — Ты пока еще отдохни, малышка, и приходи ко мне уже после завтрака. У нас с тобой будет много времени, чтобы поговорить.

— Хорошо, пап.

Фаина вернулась к себе, уселась на широкий подоконник и, глядя в постепенно отступающую тьму за окошком, задумалась: ее по-прежнему беспокоило, как там без нее Лукьянов. Отец обещал, что Федор получит видеообращение, которое она записала с помощью Руфуса, уже сегодня в течение дня.

Хоть бы Федя понял, что все сказанное ею — правда, и ему не о чем беспокоиться! Хоть бы не переживал сейчас и не злился, когда она вернется.

Сроки отъезда — это был еще один вопрос, который беспокоил Фифу. Даже если она задержится здесь, подле отца, на неделю, то заказ сдать в срок успеет. В женской консультации она была почти две недели назад — проходила УЗИ. Однако через пару дней ей назначено очередное плановое посещение.

Но главное — Федор. Фифа понимала: вряд ли полученная видеозапись успокоит его настолько, чтобы он совсем перестал волноваться. Мужчина наверняка будет переживать до тех пор, пока не увидит ее, живую и здоровую, своими глазами. В общем, как ни крути, а задерживаться дольше, чем до вечера следующего дня ей, видимо, не стоит.

От раздумий молодую женщину отвлекла санитарка, которая принесла завтрак.

— А вот кашка вам манная, — приветливо улыбнулась она, — какао с молоком и булка с сыром. Могу еще творога принести, если хотите…

— Мне хватит того, что вы принесли, спасибо, — поблагодарила Фая.

Завтракала она второпях — ей не терпелось снова увидеть отца.

Подполковник Лазарев, которого пока кормили только жидким бульоном и не менее жидкой кашей на воде, уже дожидался дочку.

— Иди, присаживайся рядом, — позвал он ее, едва молодая женщина переступила порог. — Теперь уж наговоримся вдоволь.

— Наконец-то! — на этот раз Фаина все же устроилась на стуле, взяла руку отца в свои ладони. — Как же тебя ранили, папа?

— Как видишь, дочь, работа в охранном агентстве тоже не гарантирует, что в тебя не будут стрелять. — Подполковник хмыкнул. — Извини, подробности разглашать не имею права, но общую картину обозначу. На самого крупного клиента моего охранного агентства готовили серьезный наезд. Нам удалось это вовремя понять и предотвратить. Мы потянули за ниточку и вышли на крупную преступную группировку, которая, похоже, планировала устроить передел территорий, как в девяностых. Пришлось передать сведения моим бывшим коллегам и дальше работать вместе с ними. Верхушку банды мы почти всю взяли, но в том-то и беда, что не всю. И те, кто остался на свободе, жаждут со мной поквитаться. Отсюда и секретность.

— Значит, тебя ищут? — испугалась за жизнь отца молодая женщина.

— Не в первый раз, дочка, не в первый раз. Ты не беспокойся, преступники и меня не найдут, и на тебя не выйдут.

— Но тебе придется скрываться, пока всю эту банду не зачистят?

— Придется, родная. Так что прости, но я даже рад, что ты замуж не спешишь — я бы хотел побывать хотя бы на второй твоей свадьбе, раз уж с первой не сложилось.

— Побываешь, папочка! — Фая растрогалась, ресницы ее тут же увлажнились.

— Ну-ну, малышка, ты что это? — растерялся Иннокентий Лазарев. — Ты же у меня никогда плаксой не была.

— Это все беременность, пап… понимаю, что рыдать не с чего, а слезы сами наворачиваются.

— Так, говоришь, девочка будет? — суровое лицо Иннокентия смягчилось. — Как назовете? Думали уже?

— Вот не поверишь, папа, пока не обсуждали.

— Ну, а сама-то уже пыталась имя выбрать?

— Да что ты все имя да имя, пап? Будто имена могут закончиться и на нашу малявку их не хватит…

— Не фырчи на отца! — притворно-грозно сощурился подполковник. — Ишь, на старшего по званию голос повышает!

— Ладно, папуль, прости, — тут же покаялась молодая женщина. — Я за Федора все переживаю. Понимаю, что тебе, может, обидно будет, но думаю, что долго мне у тебя оставаться не следует.

— Да я и сам так считаю, Фая. Госпиталь, палата интенсивной терапии — не самое подходящее жилье для беременной женщины. На пару суток в виде исключения тебя тут оставили, но добротой военных медиков злоупотреблять не стоит. Вижу, ты еще о чем-то спросить хочешь…

Фаина проницательности отца не удивилась — привыкла с детства, что он читает в ее сердце, как в открытой книге.

— Переживаю о том, чтобы мое сообщение поскорее переслали. Меня ведь всю ночь не было…

— Переслали уже, Фая, я лично проконтролировал. Мне, видишь ли, тоже не хочется, чтобы будущий зять поседел раньше времени.

— Спасибо, папочка, — Фаина на миг прижала ладонь отца к своим губам и переключилась на другую тему. — А мы с Федором, кстати, новый год у бабушки в Калининграде встречали…

— Как там мама?

Фаина взялась в подробностях и с удовольствием рассказывать отцу о поездке, но минут через десять обнаружила, что он задремал, слушая ее негромкий голос. «Все-таки он пока еще слишком слаб», — чувствуя, что на глазах вновь проступают слезы, подумала Фифа. Стараясь не шуметь, встала и пошла в выделенную ей палату: сидеть возле спящего подполковника, за состоянием которого следили мониторы, смысла не было, а поясница уже просила отдыха после стула с неудобной спинкой.

41. Федор

21 января 2016 года. Михалково

Если бы не докучливый Терминатор, который принес Лукьянову тарелку с бутербродами и миску собственноручно нарезанного салата из помидоров и огурцов, приправленных подсолнечным маслом — Федор даже и не вспомнил бы о том, что не ужинал. Впрочем, он и так почти ничего не съел: кусок в горло не лез.

— Над чем работаешь, Федор Андреич? — поинтересовался начальник СБ.

— Пытаюсь вскрыть базу телефонного оператора, услугами которого пользуется Фаина.

— А когда вскроешь — что нам это даст? Номер звонившего все равно неизвестен.

Вот за это «нам» Лукьянов был Юрию Минизабировичу особенно благодарен: чувствовать, что ты не остался один на один со свалившейся внезапно на голову бедой — это бесценно.

— Возможно, сумею хотя бы установить, из сети какого мобильного оператора поступил исходящий вызов.

— Пока не понимаю, в чем значимость такой информации… — Рахметов озадаченно почесал приподнятую бровь.

— Потом взломаю базу того мобильного оператора и смогу провести сортировку. Для начала выберу все исходящие вызова, произведенные в нужное мне время. Потом специальный скрипт выберет из них те, которые производились в Михалково и его окрестностях. И это будет уже довольно небольшая группа.

— Понял, — повеселел Терминатор. — Если таких звонков будет десяток или два — мы их быстро отработаем. Так что действуй, босс. Но бутерброд еще один все равно давай съешь.

— Спасибо.

Лукьянов просидел за компьютером всю ночь. Это только на словах все кажется быстро и просто, а на деле обойти все защиты одного, а потом и второго операторов, дождаться, когда завершится сортировка данных по одним, потом по вторым параметрам — на все это нужна масса времени.

Скрипт-сортировщик все еще трудился, когда около девяти утра свистнул скайп, сообщая о полученном сообщении. Федор не поверил глазам, увидев, что сообщение пришло от Фаины. Схватился за мышку, кликнул на всплывающее окно, дождался, когда откроется беседа и обнаружил, что его ждет какое-то видео.

— Юра, иди сюда, — позвал Терминатора дрогнувшим голосом.

Начальник СБ в тот же миг оказался рядом.

— Что тут у тебя? — заглянул в монитор.

— Сообщение. Вроде как от Фаины. Похоже, она мне прислала какой-то видеофайл в архиве.

— Откроешь?

Лукьянову, наверное, ничего в жизни так не хотелось, как скорее просмотреть полученную видеозапись. Но профессионализм взял верх.

— Сначала проверю на вирусы, — скривившись, как от зубной боли, сообщил он.

Проверка заняла еще пару минут, и это были какие-то бесконечные минуты…

Никаких вредоносных программ обнаружить не удалось. Лукьянов, наконец, запустил воспроизведение. На экране появилось серьезное, озабоченное личико Фифы.

— Федор, — начала она официально, и у Лукьянова сжалось сердце: Фая давно не обращалась к нему по полному имени. — Федь, — тут же сбилась она, и мужчина чуть-чуть выдохнул. — Федь, в общем, первое: я в безопасности, со мной и с малышом все хорошо, — молодая женщина положила руку на свой аккуратный животик.

— Стоп! — Федор автоматически остановил запись. — Так, уже неплохо, — прогудел над его ухом голос Терминатора. — Насколько я могу судить, Фаина Иннокентьевна говорит правду. Ни запуганной, ни заторможенной, как бывает, когда что-то делаешь против воли, она не выглядит. Окружающий ее интерьер детально проанализируем позже. Давай пока послушаем, что она скажет дальше.

Лукьянов молча послушался и вновь включил запись.

— О том, где я нахожусь, сообщить пока не могу, — тут же огорчила Федора Фаина. — Точнее, не имею права называть точные координаты, но могу сказать, что я в гостях у своего отца, который нашел возможность устроить встречу. Мы пока не успели обсудить, как долго я у него пробуду, но думаю, что не дольше двух-трех дней.

Теперь Лукьянов уже сам остановил запись. Потянулся за пол-литровой бутылкой питьевой воды, сделал несколько больших глотков.

— Два дня. Или три. — Повторил глухо.

— Скажи спасибо, что не два-три месяца, а то еще и родила бы там, — «утешил» босса Рахметов. — Андреич, мои предположения оправдываются: исчезновение Фаины — действительно дело рук ее отца. Так что давай, выдыхай. Считай, нашлась твоя пропажа. Мы, конечно, еще погоняем запись, проанализируем, но навскидку могу сказать: не подделка, и Фифа твоя уверена в том, что излагает.

— Спасибо, Юра. Не так это, оказывается, просто — выдохнуть и расслабиться.

— Ну ничего-ничего, отпустит помаленьку. Давай дослушаем, что там еще, да я отдам запись своим спецам — пусть изучают.

— Хорошо.

В комнате вновь зазвучал грудной, бархатистый женский голос:

— Прости, Федь, что исчезла, не успев предупредить тебя, но все получилось так внезапно… К тому же, пока не добрались до места, выходить на связь было нельзя. У меня к тебе просьба, Федор — от меня и от моего отца — доверься мне, поверь моим словам: меня не нужно искать и спасать, я сама скоро буду дома. Знаю, что тебе пришлось нелегко, прости меня за те часы, что ты провел в тревоге… впрочем, лучше я попрошу у тебя прощения при личной встрече. Главное — я скоро вернусь, так что потерпи, пожалуйста, чуть-чуть. — Фаина попыталась робко улыбнуться, чувствовалось, что она немного смущается того, кто снимает ее на камеру.

Видео оборвалось, и Федору захотелось тут же включить и пересмотреть его снова, чтобы услышать мягкий, с придыханием, родной голос женщины, увидеть, как она дышит, поправляет пряди длинных прямых волос, кладет руку на живот…

— Андреич, ты что — уснул? — вывел Лукьянова из прострации жесткий, требовательный голос начальника СБ. — Давай-ка скидывай запись мне на флешку, отключай свои скрипты и ложись спать. Могу тебя заверить: ты ничего не найдешь. ФСБ умеет шифровать данные.

— А то я не знаю, — устало, без эмоций, кивнул Федор и принялся загружать на съемный носитель видеофайл. — Вы с ребятами тогда тоже езжайте, Юра. Я тут теперь сам справлюсь.

— Ну нет, босс. Совсем одного я тебя не оставлю, пока Фифа твоя не объявится. Извини, но будешь ты у меня под присмотром. И не вздумай спорить!

— Не буду. — Возражать у Лукьянова не было ни сил, ни желания.

Вновь остаться одному в пустом доме после того, как делил его с любимой женщиной? Пусть даже всего на пару дней — все равно тяжело. А если б навсегда? — даже думать об этом невыносимо!

Юрий Минизабирович уехал, взяв с Лукьянова слово, что тот в течение часа уляжется в кровать, даже если ему будет казаться, что он никогда не уснет. Охраннику, который оставался с Федором, было велено проследить за этим отдельно.

Дождавшись отъезда Терминатора и команды, директор компании InSecT отключил все свои скрипты, открыл окошко видеопроигрывателя и вновь включил запись. Теперь, когда его никто не видел, мужчина развернул изображение на весь экран и прикоснулся к нему пальцами, словно пытался дотянуться, дотронуться до Фаины, личико которой смотрело на него с монитора.

— Только вернись, родная. Я не буду злиться. Только вернись, — беззвучно шепнули пересохшие, искусанные мужские губы.

42. Федор и Фаина

23 января 2016 года. Поселок Михалково

После обеда Фаина попрощалась с отцом, который пообещал ей, что обязательно поправится и что постарается больше не пропадать надолго. Руфус и Таран, которых молодая женщина теперь готова была расцеловать в знак радости и благодарности за свидание с отцом, отправились сопровождать Фифу в обратный путь.

И в машине, и в вертолете Фая с трудом сдерживалась, чтобы не ерзать от нетерпения и не подгонять мужчин требованиями идти-ехать-лететь скорее. Ей нестерпимо хотелось увидеть уже наконец Лукьянова, убедиться, что ее внезапное исчезновение не изничтожило в ноль результаты его лечения у психотерапевта.

Одновременно Фая готовила себя морально к тому, что Федор встретит ее потоком упреков, обвинений и недовольства: прежний муж, Славик, и за меньшие проступки истерики ей устраивал… Федя, конечно, не Вячеслав Филимонов, но Фаина все еще слишком мало знала отца своего будущего ребенка, чтобы предугадать его поведение в такой сложной ситуации.

Любая дорога когда-нибудь заканчивается. Незапланированное путешествие Фаины подошло к концу, когда за окошком автомобиля уже сгустилась сырая, промозглая январская тьма. Темно-синий, почти черный Ниссан Толедо подвез молодую женщину к КПП* поселка со стороны леса, именуемому в просторечии Лесным шлагбаумом, и остановился, как и в прошлый раз, не на ярко освещенной парковке, а в тени неподалеку.

Руфус вышел первым, распахнул дверцу перед пассажиркой:

— Позволите помочь, Фаина Иннокентьевна?

— Да, спасибо. — Фая выбралась из прогретого салона и слегка поежилась. — Морозно.

— Я провожу вас до дома, — то ли спросил, то ли уведомил Руфус.

— Не надо. Доведите меня до ворот, этого будет достаточно.

— Уверены?

— Да.

— Что ж, так будет даже лучше. Мне свою физиономию светить нежелательно, — не стал настаивать боец.

Как и договаривались, он прошелся вместе с Фаиной до шлагбаума, проследил, как она подходит к будке дежурной охраны, показывает заламинированный и прикрепленный к связке ключей пропуск.

Охрана, видимо, получившая от начальства головомойку и специальные указания, на появление Фифы среагировала мгновенно и бурно: один охранник бросился открывать женщине ворота — не кнопкой, лично. Другой потянулся к телефону.

— Не надо никуда звонить, пожалуйста, — заметив его движение, попросила Фая. — Все же хорошо. Я была в небольшой поездке. Теперь вернулась.

— Мы обязаны доложить старшему смены, — озадаченно нахмурился один из парней. — Если не доложим — нас по головке не погладят.

— Давайте тогда вы доложите не сразу, а минут через пятнадцать?

— Ладно, — неохотно согласился охранник. — Вы одна?

— Да, — Фаина даже слегка развела руками.

— Тогда мой младший коллега проведет вас до дома.

— Хорошо, спасибо, — по тону говорившего женщина поняла, что от конвоя отказаться не получится, а затягивать переговоры, когда ее ждет, сгорая от тревоги и нетерпения, любимый мужчина, не хотелось.

Убедившись, что дочь подполковника Лазарева успешно прошла КПП и направилась в глубь поселка в сопровождении одного из караульных, Руфус, не выходя из тени, дошел до дожидающегося его авто, уселся рядом с напарником, буркнул: «Поехали, Таран».

Фаина торопилась, как могла. Шагающий рядом парень из охраны время от времени поддерживал ее под локоть. У калитки с электронным затвором, ведущей на территорию коттеджа Лукьянова, молодая женщина все же уговорила своего конвоира предоставить ей самостоятельно одолеть последние метры пути. Тот нехотя отступил, и Фая, наконец-то избавленная от любого сопровождения, поспешила в дом.

Отперла дверь своим ключом, вошла в слабо освещенный парой настенных светильников холл. Хотела уже позвать Лукьянова, но тут он появился сам — вышел, почти выбежал из своего кабинета: бледный даже при вечернем свете, измученный, с резко заострившимися чертами лица, со спутанными волосами…

***

…Если бы кто-то спросил Федора, как он жил эти два дня, он вряд ли смог бы рассказать что-то внятное. Нет, внешне все выглядело почти нормально: он как-то справлялся с повседневными делами, проводил традиционные планерки и совещания, что-то проектировал, тестировал, отлаживал новые программные продукты вместе со своей талантливой командой айтишников и прочих специалистов.

Но внутри он словно замер, заморозился, застыл, как муха в янтаре, перестал ощущать время — оно словно перестало существовать. Или оно — или он сам…

Мучительнее всего было вечером: пустой, какой-то вмиг осиротевший дом угнетал своей тишиной. Приставленный к Федору бодигард** из СБ валялся на диване в комнатке для наемного персонала на первом этаже, хрупал то попкорном, то чипсами и часами втыкал в экран телевизора, настроенного на канал «Боец».

Федор тоже «втыкал» — в экран монитора. То пересматривал видео, которое переслали ему от Фаины, то бездумно пялился на изображение, которое передавали на экран камеры видеонаблюдения, установленные над воротами его коттеджа. Так он сидел вчера, пока не уснул прямо в кресле. Так собирался сидеть сегодня.

В одиннадцатом часу вечера мужчина незаметно для себя задремал. Проснулся от хлопка входной двери, который донесся до него через открытый нараспашку вход в кабинет. Сам не понимая зачем, подорвался, поспешил в холл. Выбежал — и замер на несколько мгновений: опасался поверить своим глазам.

Да, Фаина обещала вернуться через два-три дня, но сегодня Лукьянов ее уже не ждал. Однако вот она, перед ним — живая, румяная с мороза, взволнованная! Стоит, расстегивает свою коричневую дубленку и пытается улыбнуться ему неловко и смущенно.

Федор мотнул головой, теряя очки, которые отлетели куда-то в сторону, в пару шагов одолел те метры, что все еще отделяли его от Фаины. Сгреб женщину в объятия, уткнулся носом в пахнущую морозом макушку — и замер…

***

Фаина ожидала чего угодно, только не вот этих молчаливых тесных объятий, сопровождаемых судорожным прерывистым дыханием.

— Федь, — попыталась отстраниться, заглянуть в лицо Лукьянову, чтобы извиниться.

Федор не отпустил, прижал еще крепче, почти застонал, словно от боли. Фая обмякла. Поняла вдруг, что любимому мужчине не слова сейчас нужны. Поэтому просто обхватила его руками, прижалась щекой к груди, которая ходила ходуном, словно работающий на полную мощь насос. Обняла — и замерла, дожидаясь, когда Лукьянов справится с собой. Ждать пришлось долго. Фаина даже перегреваться начала во все еще не снятой дубленке.

— Федь, мне жарко, — пожаловалась она, не шевелясь.

Лукьянов ответил не сразу.

— Жарко, — повторил так, будто не понимая смысла услышанного. — Жарко?..

Он, наконец, немного ослабил хватку, отодвинулся на расстояние вытянутой руки.

— Сейчас… помогу… — он раздел и разул Фифу, как ребенка, подхватил на руки и понес в гостиную.

Там уселся на диван, пристроил Фаю у себя на коленях и вновь прижал к себе.

— Ты сильно зол на меня, Федь? — рискнула спросить она.

— Мм, — Федор повел головой, и было непонятно, «да» это или «нет».

— Прости… — совсем поникла Фаина.

— Молчи, женщина, — неожиданно низким, хриплым голосом приказал Федор, приподнял за подбородок ее голову и принялся целовать Фаю.

Если бывает поцелуй-наказание, то это был именно он: жесткий, злой, болезненный. В нем смешались злость, страх, страсть и отчаянная жажда.

— Прикую наручниками… будешь ходить за мной… как на поводке… — рычал Федор, когда отрывался от мягких, не пытающихся сопротивляться, женских губ, чтобы перевести дыхание.

Фаина в ответ только постанывала, сжимая пальцы на напряженных мужских плечах: страсть Лукьянова захватила ее, закружила голову, заставила сильнее биться и без того стучащее взволнованно сердце.

— Пойдем… наверх… — ловя ртом раскаленный дыханием Лукьянова воздух, произнесла она.

Федор не ответил: спустил ее с колен, встал сам, взял за руку и повел на второй этаж.

— Буг, доложи Рахметову, что Фаина Иннокентьевна вернулась, — заглянул по пути в комнату, где отдыхал охранник. — Мы наверху, нас не беспокоить!

— Понял. Принял, — Буг едва успел договорить, как дверь захлопнулась, и из-за нее донеслись удаляющиеся шаги.

Фая, хоть и принимала душ утром, но после длинной дороги вновь мечтала освежиться. Не в силах отпустить женщину от себя хотя бы на шаг, Федор пошел с ней.

— Помогу тебе помыться, — сообщил таким тоном, что Фифа поняла: возражения не принимаются.

— Ну, и я тебе спинку потру, — пошутила игриво.

— Надеюсь, не только спинку, — вроде бы в шутку, но при этом совершенно без улыбки отозвался Лукьянов.

Фаина услышала его просьбу и выполнила ее с огромным удовольствием: она и сама соскучилась по Федору и близости с ним.

— Ужинать будешь? — спросил мужчина уже потом, когда они вдвоем лежали на кровати в его спальне: усталые, удовлетворенные, счастливые. — Извини, я как-то не подумал позаботиться об этом раньше.

— Не откажусь. — Фая приподнялась на локте, потерлась носом о нос Федора. — Есть что-то готовое?

— Есть, только разогреть нужно.

После ужина они снова уединились в спальне Лукьянова, и усталая Фаина почти сразу провалилась в сон. Следом уснул и Федор: бессонница, мучившая его две ночи, внезапно исчезла, словно и ее не было.

_______________________________________________

*КПП — контрольно-пропускной пункт

**Бодигард — телохранитель

43. Светлана

25 февраля 2016 года

После развода Светка решила вернуть себе девичью фамилию — Журавская. Довольно известная, между прочим, в определенных кругах фамилия: все-таки моделью в прошлом Лана была далеко не последней.

Жила Светка у любовника, который так вовремя появился в ее жизни: и в дом пустил, и восхищался ею так, словно ей все еще двадцать два, а не полновесные тридцать, и в постели был настоящим тигром: жадным, жестким, агрессивным. И, главное, деньги, полученные за продажу пентхауса, пообещал вложить ненадолго, но чуть не со стопроцентным наваром.

Если бы не работа консультанта в магазине, бросить которую женщина не рискнула, Светка была бы полностью удовлетворена своей новой жизнью, ведь молодой (на пять лет моложе, а влюблен по уши! — торжествовала про себя Журавская) любовник с удовольствием сопровождал ее на все светские мероприятия, в ночные клубы и в рестораны.

О Лукьянове Лана почти не думала и не вспоминала, а тем временем жизнь в доме директора компании InSecT постепенно наладилась. Федор перестал вздрагивать, когда Фая выбиралась по ночам из-под одеяла, чтобы посетить санузел: беременные женщины бегают туда чаще обычного. Перестал нервничать до бледности и набирать дежурного охранника, приставленного к любимой женщине, когда та не отвечала мгновенно на сообщения в скайпе или пропускала телефонный звонок.

Мир и благоденствие, казалось, снизошли на обоих расставшихся навсегда супругов. Но Светка не была бы сама собой, если бы не проявила на работе все худшее, что собрала в своем вздорном, склочном характере. Ей с самого начала не нравилось, казалось унизительным, что подруга, хозяйка модного бутика, взяла ее на должность всего лишь рядового продавца-консультанта. Сама Лана видела себя минимум начальником отдела или старшим менеджером.

Коллег, таких же продавцов-консультантов, Лана не считала себе ровней, пыталась ими командовать. С покупателями у нее тоже не ладилось: если в бутик заглядывал кто-то из тесной богемной тусовки, где все всех знают, — она старалась скрыться за стеллажами, вешалками или даже находила причину уйти в подсобку. Если же покупатель не производил впечатления человека богатого и способного оставить за один раз в магазине среднюю зарплату рядового менеджера — она разговаривала свысока, всем своим видом давая понять, что такому человеку нечего делать в шикарном бутике для избранных.

— Света, зайди ко мне, поговорить нужно, — пригласила Лану к себе хозяйка магазина в это утро.

Журавская величественно поплыла вслед за подругой. Она отчего-то вообразила, что та будет с ней советоваться, к примеру, по выбору новых коллекций, которыми регулярно пополнялся ассортимент.

— Я налью себе кофе? — Светка подошла к кофеварке, установленной в кабинете хозяйки бутика, и нажала на кнопку.

— Налей, — подруга покачала головой, — вижу, мое разрешение тебе не очень-то и нужно.

— Да ладно, чего ты? Мы ж свои люди! — Лана уселась в кресло. — Так о чем ты поговорить хотела?

— Вот как раз о твоем поведении, Светлана, я и хотела с тобой пообщаться. Тобой недовольны и продавцы, и покупатели. От работы ты отлыниваешь, от одних посетителей прячешься, других сама готова за дверь выставить. Так дело не пойдет. Мне не интересно терять прибыль из-за твоей некомпетентности. В общем, давай так: я даю тебе еще две недели. Или ты за эти две недели меняешь стиль поведения и начинаешь работать нормально, или ищи другую работу.

— Да я… да они!.. — Лана взвилась, вскочила, мигом растеряв всю свою импозантность. — Они ж ничего не смыслят в моде! И стелются перед каждой облезлой матрешкой, которая заглянет, будто она у них сейчас все коллекции скупит!

— И ты, Лана, тоже должна стелиться, потому что если эта самая матрешка купит хотя бы клатч от Луи Вюиттон — это уже прибыль!

— Пфафф! Прогибаться перед всякими? Да ни за что! Лучше я уволюсь — больно мне надо тут ноги стаптывать!

— Хорошо. Иди в отдел кадров, пиши заявление — я тебя удерживать не стану.

Вот такого поворота Светка не ожидала. Ей казалось, что подруга станет успокаивать, уговаривать остаться, может, даже пообещает повышение…

— Так, значит? — наливаясь злобой, зыркнула исподлобья на хозяйку бутика. — Ну, спасибо, подруга! Век твою доброту помнить буду!

— Иди, Светлана. Ты сама выбрала. — Подруга осталась непоколебимой, и Светка, еще раз возмущенно фыркнув, вылетела прочь из начальственного кабинета, напоследок хорошенько хлопнув дверью.

Через час с небольшим она уже выходила из бутика, убеждая себя, что она не безработная, а вновь свободная обеспеченная женщина, которую содержит влюбленный мужчина.

Взяв такси, она поехала в квартиру к Виктору, любовнику — дожидаться его возвращения. Прошла молча мимо консьержки, не обратив внимания, что та дернулась и попыталась что-то сказать, поднялась на нужный этаж, открыла дверь своим ключом и вошла в свое временное пристанище.

Навстречу бросился радостный, соскучившийся по хозяйке Карли, но Светка не обратила на него внимания. Она смотрела по сторонам и не верила своим глазам: квартира была пуста. Нет, мебель и какие-то женские мелочи, принадлежащие Светке, были на месте. Но не было ни домашней техники, ни одежды и вещей Витюши, как называла Светка своего молодого ухажера в минуты, когда на нее снисходило сентиментальное настроение.

— Виктор? — позвала она, обходя одна за одной все четыре комнаты квартиры. — Это как понимать?

Мужчины дома не было. Недосчиталась Лана и некоторых своих вещей — бриллиантовых сережек, рубиновой подвески, кольца из белого золота с платиной, обеих норковых шуб.

— Ограбили-и-и! Обокрали-и-и! — завопила она, будто ее мог услышать кто-то, кроме маленького наивного шпица, который сел у ног хозяйки на хвостик и начал подвывать ей в тон.

Собачий вой и вернул Лану «на землю».

— Заткнись! — рявкнула она на Карли. Песик испуганно умолк.

Журавская схватилась за телефон: она еще надеялась, что произошло какое-то недоразумение, что вот сейчас Виктор возьмет трубку, успокоит ее, скажет, что все в порядке. Но номер Виктора оказался недоступен.

И тогда Лана вспомнила о существовании консьержки. Вот кто может пролить хоть какой-то свет на происходящее!

Светка схватила телефон, ключи, сумку и выбежала вон, оставив недоумевающего, испуганного песика скулить под дверью: ей было не до собачьих переживаний, своих хватало.

Спустившись на первый этаж, Лана остановилась возле будки, за стеклянной стеной которой проводила долгие часы дежурства дама пенсионного возраста и интеллигентной внешности.

— Эмм… — узнать имя старушки за два месяца Лана так и не удосужилась. — Скажите, вы не видели жильца из тридцать первой?

— Да я вам как раз сказать хотела, когда вы наверх шли, — закивала консьержка, — съехал ваш молодой человек.

— Как — съехал? — не поняла Светка. — Разве это не его квартира?

— Нет, эта квартира сдается через какое-то агентство. Ой, сколько тут до вас разных жильцов перебывало! Я-то здесь четвертый год, всяких видела, — старушка обрадовалась возможности поговорить и собралась пуститься в воспоминания.

— А… Виктор как давно квартиру снимает? — вернула ее к насущным вопросам Лана.

— Так я вам точно скажу! В октябре он въехал, аккурат в последний день, тридцатого числа… а сегодня, стало быть, выселился. Сказал, что срок аренды завтра истекает, а он себе уже новое жилье подыскал — поближе к работе.

— А где он работает — не говорил? — Светка вдруг поняла, что не знает точного места работы своего любовника. Да и в паспорт ни разу не заглядывала. Может, Виктор вовсе и не Виктор даже.

— Нет, деточка, — старушка лучилась доброжелательством и с некоторым сочувствием посматривала на расстроенную молодую женщину. — Мне он об этом не докладывал. Что мне до его работы? Мое дело — за порядком в подъезде следить, чтобы чисто было и чужие люди не ходили тут без дела…

— И название агентства, значит, вам тоже не известно?

— Не известно, — консьержка развела руками.

— Понятно. Мне пора. — Лана развернулась и пошла к выходу. Потом остановилась, оглянулась: — А где у вас тут ближайшее отделение милиции?

— Полиции, вы хотели сказать?

Старушка объяснила Светке дорогу, и та, все еще не готовая признать, что молодой любовник обокрал и бросил ее, все же отправилась в участок, чтобы написать заявление.

«До завтра я, наверное, еще смогу остаться в квартире, — думала она. — А вот куда мне дальше идти? Как не вовремя я без работы и без подруги осталась! И что на нее нашло вдруг?!»

Заявление в участке у Светланы не приняли, отправили в районный УгРо. Там с ней тоже общались без особого удовольствия, но на сигнал отреагировали: зарегистрировали обращение, составили фоторобот — Светка с удивлением обнаружила, что у нее в смартфоне нет ни одной фотографии мужчины, с которым она прожила больше двух месяцев.

Вместе с Ланой на квартиру отправился разбираться в обстоятельствах дела молодой лейтенант. Сняв показания с консьержки, которая с удовольствием изложила все, что знала, полицейский обернулся к Лане:

— Покажите-ка мне, дамочка, еще раз свой паспорт. Что-то я подзабыл, где вы прописаны.

Лана испугалась, но документ предъявила.

— А-а, заМКАДье, — протянул пренебрежительно, возвращая документ. — Ну вот что, Светлана Леонидовна. Сейчас поднимаемся наверх, вы собираете свои вещи и съезжаете, а квартиру я опечатаю — до выяснения.

— А как же… мне куда? — растерялась Светлана. По совету своего адвоката она согласилась выписаться из пентхауса — по-другому его было не продать — и купить временную прописку в Химках.

— Вот по месту прописки и езжайте. Тут вы оставаться не имеете никакого права!

Светка принялась складывать вещи в чемоданы. К счастью, их было не так много: часть имущества — мебель, посуда, кое-что из обуви и одежды — находилась на складе временного хранения, за аренду места на котором Светка заплатила на пару месяцев вперед.

«Куда ехать? Где ночевать? На что жить? — ломала она голову, трясущимися руками перекладывая из шкафа в чемодан свои ажурные трусики и пеньюары. — Еще и Карли этот… с ним ни в одну приличную гостиницу не пустят… да у меня и денег нет на приличную… О! Карли!»

Светлана оглянулась на скачущего вокруг нее песика и вдруг поняла: так вот же оно — ее спасение!

Она поедет в Михалково, к Лукьянову! Федор сам говорил, что готов выкупить пса по той стоимости, по которой его приобрели, когда он был еще щенком. Она привезет собаку Лукьянову, отдаст даже дешевле, и попросит разрешения пожить у бывшего. Дом у него большой, места много, а как заставить бывшего мужа пожалеть себя, Светка еще помнила. Только ехать надо поскорее: дело к вечеру, на дорогах пробки — пока еще доберешься.

— Вызовите мне такси! — едва ли не приказным тоном обратилась она к полицейскому.

Тот хмыкнул, но просьбу выполнил и даже помог женщине снести вниз чемоданы и переноску с присмиревшим песиком.

— В Михалково! — скомандовала Светлана Журавская, уселась на заднее сиденье и придвинула поближе к себе переноску с Карли. — И побыстрее!

44. Федор и Фаина

25 — 26 февраля 2016 года. Поселок Михалково

Вечер четверга оказался у Лукьянова загруженным больше, чем обычно. Сложный проект, за который взялся Федор Андреевич со своей командой, грозил затянуться дольше, чем предусматривали договоренности с заказчиком, а подводить нового и очень перспективного клиента не хотелось.

Раньше Федор, не раздумывая, просто остался бы ночевать в офисе и сидел бы за компьютером далеко за полночь, выстраивая концепции, структуры, тестируя разные варианты решений в поисках оптимального. Теперь же он каждое утро с трудом отрывал себя от Фаины, а к вечеру успевал соскучиться и изголодаться по ней настолько, что вдали от нее становилось невыносимо.

Поэтому, сбросив все материалы и наработки на внешний диск емкостью в несколько терабайтов, владелец компании InSecT помчался в свой загородный дом: в конце концов, поработать он может и там — мощностей его домашних компьютеров хватило бы, чтобы устроить офис прямо на дому.

Фифа, как всегда, встретила мужчину собственноручно приготовленным ужином и ласковым поцелуем. После ужина они обычно ходили вместе гулять, но в этот раз Федору нужно было поработать, а Фая призналась, что немного устала, и пятнадцатиминутной прогулки по участку ей вполне хватит, чтобы подышать воздухом, не слишком при этом запыхавшись.

Лукьянов устроился в своем кабинете и сосредоточился на решении рабочих задач, а Фаина, утеплившись, в сопровождении охранника, которого почему-то все звали Бугом, вышла на улицу. Вначале она пару раз обошла участок по кругу, потом принялась прогуливаться вдоль ограды в передней части двора.

Бодигард, неизменно следовавший за ней следом, несколько раздражал, не позволяя остаться наедине с природой и собственными мыслями.

— Буг, присядь уже на скамью, не пыхти за плечом, — попросила Фифа мужчину. — Я за дом больше не пойду, так что все время у тебя на виду буду.

— Ладно, — неохотно отступил охранник, — но вы поаккуратнее ступайте — гололед. Дорожки, конечно, почищены, но полностью лед с камня не снимешь…

— Хорошо, я буду осторожна.

Мужчина действительно пристроился на скамье у ступенек крыльца и, чтобы не напрягать молодую женщину слишком уж пристальным вниманием, вынул из кармана куртки смартфон. Довольная Фаина начала неторопливо прохаживаться взад-вперед, с удовольствием вдыхая морозный воздух, напоенный запахом близкого хвойного леса.

***

В то самое время, когда Фифа разгуливала по участку вокруг коттеджа, к главному КПП поселка Михалково подъехало такси. Светлана, которая сидела в салоне, нашла в кармашке сумочки сделанный когда-то для нее пропуск, предъявила его охране, и машина повезла ее дальше.

— Высадите меня здесь, — скомандовала Лана, указывая таксисту на небольшую парковку за пару дворов от дома Лукьянова. — Дальше мы сами. Правда, Карли?

Песик встрепенулся, тявкнул радостно — он был не прочь выбраться из переноски и размять лапки.

Расчет Светланы был прост и понятен: она решила, что, увидев своего любимца, ластящегося к ногам, Лукьянов расчувствуется и не сможет отказать в ночлеге той, которая привезла песика. А несчастный взгляд и бесприютный вид самой Ланы, нагруженной парой чемоданов и переноской, окончательно смягчат и без того склонное к снисхождению сердце мужчины.

Светка выгрузилась из такси, выпустила из переноски Карли и аккуратными мелкими шажками побрела к дому, в котором надеялась поселиться на пару-тройку месяцев. Карли, помахивая хвостиком-бубликом, умчался вперед: ему приходилось и раньше бывать в Михалково, так что он мигом вспомнил дорогу к дому, где живет любимый хозяин. Подбежав к калитке, Карли встал на задние лапки, а передними начал скрестись в створку и негромко гавкать — просил, чтобы его впустили.

Фаина, как раз проходившая мимо по другую сторону ограды, услышала царапанье, призывный лай, подошла к калитке и отворила ее: собак она всегда любила, да и по заливистому лаю определила, что за дверцей находится не опасная собака крупной породы, а небольшой песик.

— Ну-ка, кто тут в гости просится? — шагнула за ограду Фифа.

— Фаина! Стойте! Куда вы?! — оторвался от телефона Буг, но женщина его, похоже, не услышала.

Охранник вскочил и, на ходу закинув телефон в карман, помчался к уже захлопнувшейся калитке.

Карли отбежал на пару метров: вышедшая женщина была ему незнакома. Замер, настороженно глядя на Фаину и на всякий случай дружелюбно помахивая хвостом.

— Не бойся меня, малыш! Ты чей? Заблудился? Ну, иди ко мне, иди-иди-иди! — Фая присела, протянула руку, приманивая шпица.

— Это моя собака, — раздался над головой Фифы полный звенящей ледяной ярости женский голос. Светка видела, что Фая вышла из дома Лукьянова, и пребывала в гневе: значит, ее бывший супруг уже успел завести себе другую женщину?! — А ты кто такая и что делаешь в доме моего мужа?

Фаина подняла голову, увидела перед собой пару чемоданов и женские ноги в модных сапогах на высоком тонком каблуке. Принялась неловко вставать: на восьмом месяце она уже не могла двигаться так легко и грациозно, как раньше. Выпрямившись, невольно положила руку на живот в защитном жесте.

— Вашего мужа? — переспросила Фая. — А, понятно, вы — бывшая жена Федора, Светлана?

— Это кто еще из нас — бывшая! — Светка бросила чемоданы, схватила на руки приблизившегося Карли и начала наступать на внезапно обнаружившуюся соперницу. — Смотрю, пузо себе отрастила? Интересно: это ребенок Лукьянова, или он беременную брошенку подобрать решил?

— Это вас не касается! — Фаина твердо и спокойно смотрела в глаза приближающейся разъяренной фурии, которая была на голову выше.

— А вот сейчас коснется! — Светка сделала еще шаг, чтобы нависнуть над пузатой малявкой, которая встала препятствием к безбедной жизни, раздавить эту кнопку морально. — Еще как коснется!

В порыве ярости Лана даже забыла, что держит на руках Карли, а значит, расстояние от нее до незнакомки намного меньше, чем кажется. Последний шаг стал роковым: согнутые в локтях руки Светки столкнулись с грудью Фаины, заставили ту отступить, покачнуться. Неловко поставленная нога беременной женщины ступила на наледь, заскользила… Фифа взмахнула руками, пытаясь поймать равновесие, и начала падать навзничь, прямо на ограду, к которой стояла спиной…

***

Федор на миг оторвался от работы, чтобы поправить съехавшие с переносицы очки, и краем глаза заметил движение на мониторе, передающем изображение с камеры, установленной над въездными воротами коттеджа.

Привстал, пригляделся внимательнее:

— Карли?! — узнал карликового шпица и тут же увидел, как открывается калитка, а из нее выходит Фаина и начинает приманивать песика. — Твою гребаную дивизию! — Лукьянов уже почувствовал, что сейчас произойдет что-то непоправимое. — Где этот идиот? Куда смотрит?! — Второй монитор показал ему бегущего в сторону калитки Буга. — Уволю, — прошипел через стиснутые зубы.

Не одеваясь, в одной майке и домашних штанах, босиком, Федор рванул в холл. Несколько мгновений потратил на то, чтобы натянуть кроссовки, и вылетел на крыльцо.

Всего пара десятков шагов — и он выбежал через калитку вслед за приставленным к Фифе бодигардом. Выбежал, чтобы увидеть распростертую на земле Фаю — бледную, с закрытыми глазами, — и Буга, заломившего руки Светке, которая выла, брыкалась и пыталась то ли дотянуться до своей потерявшей сознание жертвы, то ли убежать. Увидел — и понял: опоздал.

— Это не я! Не я! Я не виновата! — донеслись до Лукьянова, словно сквозь вату, выкрики бывшей супруги.

Федору не было дела ни до Буга, ни до бывшей жены. Он подскочил к Фаине, обхватил, легонечко приподнял ее голову:

— Фая, родная, малышка! Фая!

Голова Фифы безвольно лежала в его руках. Федор почувствовал, что по его пальцам, запутавшимся в волосах женщины, стекает что-то мокрое и вязкое. Но, приложив пальцы к шее любимой, ощутил, как бьется, частит ее пульс.

— Жива! Скорую вызывай! — рявкнул она на Буга. — И полицию!

Охранник, одной рукой удерживая Светку, другой выудил из кармана телефон и начал набирать нужные номера.

— Сними с этой, — Федор махнул в сторону Светки, — пальто и брось мне.

Через мгновение пальто было у Лукьянова в руках, а Светка начала клацать зубами от холода. Сам Федор мороза не чувствовал. Он вообще ничего не чувствовал, кроме липких капель Фаиной крови на своих пальцах. Сложив пальто в два слоя, он подсунул его под голову и плечи девушки. Поднимать и нести ее в дом побоялся: вдруг у нее повреждена шея или спина?

…Бригада скорой помощи примчалась минут через двадцать. За это время Федор успел сбегать в гараж, отыскать оставшийся со времен строительства большой деревянный щит, на который, как мог осторожно, переложил с промерзшей земли не приходящую в сознание Фаину.

Буг стянул с плеч куртку, заставил Лукьянова надеть ее, а сам остался в свитере плотной вязки. Светку кутать не пришлось: полицейские прибыли раньше бригады скорой помощи, выяснили, что произошло, затолкали Журавскую в кенгурятник своего автомобиля и увезли в участок.

Федор запустил шпица за ограду:

— Побегай пока тут, Карли. Не до тебя сейчас.

Наконец, прибыли медики, надели на шею Фаины специальный иммобилизационный воротник, переложили ее со щита на носилки, закатили носилки в салон медицинской Газели и принялись оказывать первую помощь.

— Буг, оставайся в доме с Карли, вызывай Терминатора, готовьте материалы с видеокамер для полиции. Я с Фаиной в больницу… — речь Лукьянова прервал сдавленный женский стон.

Федор метнулся к автомобилю скорой помощи:

— Что?!

— Женщина приходит в себя, но у нее отошли воды. Похоже, роды начинаются, — отозвался врач.

— Но у нее только семь месяцев!

— И в семь рожают, это не редкость, — отозвался медик почти бесстрастно. — Вы муж? Едете с нами? Документы какие-то возьмите, и, может, жена вам показывала, где у нее есть что-то собранное для роддома?

— Да, показывала, — припомнил Лукьянов. — Я сейчас!

Он сбегал в дом, взял свой паспорт и паспорт Фаины, телефон, ключи, бумажник и приготовленную Фаиной сумку со всем необходимым для родов. Пока Федор отсутствовал, медики успели поставить Фифе капельницу.

Едва мужчина вернулся и запрыгнул в салон, как автомобиль скорой помощи, включив маячки, помчался в сторону ближайшего роддома. Федору позволили присесть рядом с Фаиной, которая продолжала постанывать. Он взял ее руку, принялся тревожно всматриваться в лицо любимой.

Врач бригады СП куда-то звонил:

— Везем пациентку, черепно-мозговая травма, рассечена кожа головы в затылочной области справа. Сознание затуманенное, на вопросы почти не отвечает. Беременность по документам двадцать восемь — тридцать недель, преждевременные роды. Готовьтесь встречать.

У врача, видимо, что-то спросили и он продолжил докладывать:

— Да, сердцебиение плода прослушивается, учащенное…

Лукьянов из всех этих фраз понял только одно: ребенок в животе Фаины жив. Пока жив.

— Фая, родная, посмотри на меня, — начал звать он. — Открой глаза, пожалуйста.

Веки молодой женщины дрогнули:

— Больно, Федь… ребенок…

— Ребенок жив, родите, мамаша, не переживайте, — вмешался врач.

— Это я виноват, не уберег тебя и нашу малышку… прости меня, девочка! — Лукьянов уже не в силах был молчать. Отчаяние накатывало, накрывало его с головой. Он бы уже утонул, если б не надежда, что все еще может обойтись. — Держись, родная, пожалуйста! Я не могу потерять еще и тебя!

— Ты не виноват, — вновь закрыв глаза и морщась от схваток, отозвалась Фаина, — я сама… вышла. Знала, что нельзя…

— Ты тоже не виновата, родная, — Федор вдруг понял: если Фая потеряет ребенка, то никогда себе этого не простит, и это будет куда страшнее, чем его собственное чувство вины. — Настоящая виновница получит срок. Я об этом позабочусь!

***

В больнице Фаину освободили от верхней одежды и укатили куда-то в глубь приемного отделения, туда же мимо Федора торопливым шагом проследовали один за другим несколько врачей.

— Вы не переживайте, мужчина, сейчас вашу жену посмотрят на УЗИ, снимок черепа сделают, всю помощь окажут, — попыталась утешить его медсестра, заполняя историю болезни Фаины Филимоновой. — Потом выйдут и обязательно вам сообщат результаты.

Лукьянов посмотрел на женщину диким взглядом — как он может не переживать?! Как ему вообще пережить эти часы, пока решается судьба Фаины, еще не родившегося ребенка, и его, Федора, судьба — тоже?

Он даже никак не может повлиять на происходящее! Единственное, что еще сделал — это предупредил врачей, что оплатит любое необходимое лечение, найдет и купит все нужные лекарства, лишь бы спасти любимую женщину и долгожданное дитя.

Прошло около часа, прежде чем Лукьянова, по-прежнему одетого в футболку, домашние штаны и обутого в кроссовки на босую ногу, провели в палату временного пребывания, куда поместили Фифу.

Молодая женщина полностью пришла в себя. Чтобы зашить рваную рану на голове, медикам пришлось состричь ее чудесные длинные волосы. У Федора закололо в сердце, когда он увидел забинтованную голову любимой, вдруг запавшие щеки и круги под глазами… Подошел, присел на стоящий рядом стул, сжал холодную ладошку Фаи.

— Ну вот, мужчина, смотрите, — заговорил дожидавшийся Лукьянова врач. — Травма головы у вашей жены не опасная, все кости целы. Легкое сотрясение мозга, конечно, доставит неприятных ощущений, но быстро пройдет.

Фаина напряглась, застонала от очередной схватки, невольно сжала до боли пальцы Федора.

— А что с ребенком? — глядя на доктора, тревожно спросил Лукьянов.

— У вашей жены начались преждевременные роды, но семимесячные детки рождаются вполне жизнеспособными, тем более девочки — они вообще живучие, — принялся разъяснять еще один врач, на которого до этого Федор не обратил внимания. — В общем, не переживайте, папаша, все будет в порядке!

Фаина, которую как раз немного отпустило, замерла, метнулась испуганным взглядом к лицу любимого мужчины, у которого фраза «все будет в порядке» раньше всегда вызывала приступ флешбека…

«Сейчас начнется», — подумала обреченно.

Федор на миг застыл. Остекленел глазами. Потом вдруг тряхнул головой, вдохнул поглубже и вернулся в действительность:

— Значит, вы уверены, что все обойдется? Мои девочки в безопасности?

Фифа прослезилась от облегчения: как все же хорошо, что Федор прислушался к ней и избавился от своих припадков!

— Почти наверняка, — кивнул Лукьянову тот, второй доктор. — Если не случится непредвиденных осложнений. Ну, а теперь, когда вы посмотрели на жену, мы переведем ее в родильное отделение. Можете пройти вместе с нами до его дверей, чтобы запомнить дорогу.

— Да, конечно, — Лукьянов погладил Фаину по щеке, шепнул ей ласково «я с тобой, родная!» и поднялся, давая понять, что готов идти куда надо.

— Люблю тебя, — вдруг сказала ему Фифа.

Лукьянов вздрогнул, сдернул с переносицы очки, прикрыл ладонями вмиг увлажнившиеся глаза. Он так долго ждал, так хотел услышать от Фаины эти слова! И вот услышал — сейчас, в такой момент… Неужели Фаина прощается с ним, неужели у нее есть предчувствие, что они больше не увидятся?!

Уезжать из больницы он отказался — так и дежурил почти до утра под дверями «родилки», прислушиваясь к доносящимся из-за дверей звукам: шагам, разговорам, стонам и крикам рожающих женщин…

Здесь Федора и нашел Терминатор. Он приехал не с пустыми руками: привез боссу нормальную одежду и доклад о том, что видеоматериалы, на которых видно, как Светка толкает Фаину в грудь, уже переданы следственным органам.

— На Журавскую заведено уголовное дело по статье «умышленное причинение тяжелого вреда здоровью», а это до восьми лет общего режима, — известил он босса. — Понимаю, Андреич, что это слабое утешение, но, во всяком случае, бывшая супруга исчезнет из твоей жизни навсегда, мы об этом позаботимся.

— Хорошо. Боюсь, если бы я увидел ее еще раз — живой бы она от меня не ушла, — невольно сжимая кулаки, признался Лукьянов.

— Еще раз придется увидеть — на суде. Так что готовься морально, босс.

В этот самый момент из дверей родильного отделения вышел уже знакомый Федору врач — усталый, хмурый — махнул рукой, приглашая подойти. Лукьянов приблизился, чувствуя, как обмирает у него все внутри.

— Ну вот, папаша, как мы вам и обещали, все прошло хорошо, у вас родилась дочь, вес два шестьсот тридцать, здоровая семимесячная девочка. Мать тоже чувствует себя удовлетворительно, так что можете ехать домой отдыхать.

Федор пошатнулся — напряжение, сковывавшее все его тело, схлынуло слишком резко. Терминатор схватил Федора за плечо:

— Ну-ну, ты это, Андреич, давай мне тут не падай в обмороки, словно красна девица!

— Не упаду, — буркнул Лукьянов и обратился к врачу: — Я могу их увидеть?

— Они сейчас отдыхают, но в порядке исключения, так и быть… только постарайтесь их не будить.

…Федора провели в отдельную палату — он с трудом припомнил, как отдавал кому-то какие-то купюры и подписывал документы на платные услуги. В палате стояла высокая больничная кровать. Спящая на ней измученная женщина с забинтованной головой выглядела на широком матрасе особенно маленькой и хрупкой.

Рядом со взрослой кроватью обнаружилась детская кроватка, больше похожая на лоток или тележку на колесиках.

Федор приблизился, склонился над прозрачным пластиковым ложем, разглядывая новорожденную девочку. Ее ярко-розовое личико выглядело насупленным: бровки сурово сдвинуты, губки сжаты бутончиком.

«Злишься на маму с папой, доченька? Не надо, не злись… мы тебя в обиду больше не дадим, — произнес мужчина мысленно. Говорить вслух он не смог бы, даже если бы захотел: горло сдавило спазмом, на глазах, которые он не сомкнул ни разу за ночь, проступили слезы. — Добро пожаловать в этот мир, малышка…»

45. Светлана

26 февраля 2016 года. Один из Московских следственных изоляторов

Светка лежала на убогом комковатом матрасе под куцым казенным одеяльцем и продолжала стучать зубами — холод и страх так глубоко влезли, въелись в ее нутро, что казалось, от них уже не избавиться никогда. Уснуть женщина даже не надеялась. Как тут уснешь, если, стоит закрыть глаза, как перед ними начинают мелькать жуткие картинки?

…Вот она подхватывает на руки Карли — главное доказательство того, что Лана Журавская имеет куда больше прав находиться в доме Лукьянова, чем эта… пузатая дрянь. Как она смотрела на нее, Светку! Пренебрежительно, самоуверенно! Сколько наглости и презрения было в ее словах — «а-а, так вы — бывшая жена Федора?»

Вот после этих слов Светка и сорвалась с катушек, полезла скандалить и брать нахрапом, надеясь задавить противницу криком, оскорблениями. Мало кто мог устоять, не отступить перед орущей Светкой. Эта — смогла. Она даже не попыталась отодвинуться, сделать шаг в сторону, когда Светлана начала наступать на нее!

Это выбесило окончательно. Захотелось разодрать, расцарапать личико мерзавке, которая уже успела поселиться в доме Лукьянова, надавать ей пощечин, впечатать в ограду ее хлипкую тушку с большим животом…

Лана и сама не знала, нарочно ли она толкнула новую женщину Лукьянова. На то, что беременная девица поскользнется и упадет, она уж точно не рассчитывала. Даже не думала о том, что под ногами скользко. Не до того было.

И только вспомнила Светлана падающую женщину, как ее накрыло новым воспоминанием.

…Вот она, лана Журавская, сидит за столом в допросной. Следак, который устроился напротив, смотрит на нее вроде бы даже сочувственно, и говорит мягко, без агрессии:

— Так что, Светлана Леонидовна, расскажете, как так вышло, что вы толкнули гражданку Филимонову?

И она, Светка, торопясь и захлебываясь словами, начинает объяснять этому мужчине, что она сама не знает, как оно все вышло, что думала лишь заглянуть в бесстыжие глаза разлучницы. Да, глаза выцарапать хотела. Да, могла бы — придушила бы. Но ведь не царапала и не душила!

— Так и запишем, — все так же вкрадчиво, вроде бы даже с сочувствием, говорит следователь, — гражданка Журавская не отрицает, что хотела причинить вред гражданке Филимоновой и нападение совершила преднамеренно.

— Что?! — пытается вскочить со своего места Лана. — Я такого не говорила!

— Сидеть! — неожиданно громко и жестко рявкает на нее следак, и Светка опускается обратно на стул, растерянно хлопая ресницами с потекшей тушью. Вот тебе и водостойкая! Вот тебе и «Буржуа»! — Вы теперь, гражданочка, вставать, ходить, жрать и спать — все будете делать строго по команде, так что начинайте привыкать.

— Вы меня посадите? — дрожащим голосом спрашивает Светка.

— «Сажает» суд, — холодно обрывает ее мужчина. — Но имеющихся материалов достаточно, чтобы отправить вас в тюрьму на срок до восьми лет.

Лана делает резкий вдох, а выдохнуть забывает. Она чувствует, как распирает ее грудь, как наливаются лезущие из орбит глаза новой порцией слез, хрипит, пытаясь выдохнуть…

— Прекратить истерику! — снова рявкает на нее следак и выплескивает в лицо стакан холодной воды. — Ишь, какие мы чувствительные, когда дело себя любимой касается.

Светлана так пугается, что забывает о том, как задыхалась парой мгновений раньше. Ее вновь начинает колотить озноб.

— М-м-не-е-е н-нуж-жен ад-вока-ат, — блеет она, сама ужасаясь тому, как испуганно и неуверенно звучит ее голос.

— У вас есть адвокат? — интересуется допрашивающий ее мужчина.

— Н-не-е-т, — трясет головой Светка.

Увы! Нет у нее денег даже на того адвоката, который помогал ей при разводе. У нее вообще нет денег, и жилья тоже нет. Если сейчас ее выпустят на волю — куда она пойдет? Без пальто, без жилья, с парой сотенных купюр в модном клатче размером с портсигар?..

— Вам назначат государственного адвоката, — сообщает следак. — Но уже не сегодня. Давайте, подписывайте протокол и в путь.

— Куда… в путь? — негнущимися пальцами Светка с трудом выводит буквы под диктовку мужчины.

— Как куда? — приподнимает тот бровь и усмехается. — На нары, гражданочка. На нары.

И снова скачок воспоминаний.

…Светку сначала долго куда-то везут в холодном, непрогретом салоне автозака. Потом ведут по длинным, мрачным, плохо освещенным коридорам, перегороженным железными решетками. Передают с рук на руки, то и дело требуют повернуться лицом к стене. Досматривают — грубо, бестактно, заглядывая туда, куда не каждый врач смотреть станет…

Потом вручают пару застиранных простыней и жуткое, истертое практически до дыр, колючее нечто, называя это «нечто» одеялом. Лана подозревает, что этому одеялу больше лет, чем ей самой. Да она таких не видела даже в общаге при техникуме, в котором училась!

И вот очередная дверь. Тяжелая, металлическая, с прорезью-окошком, сейчас запертым. За ней — темное помещение площадью не больше кладовки в проданном пентхаусе, две двухэтажных койки. «Нары», — понимает Светка и вздрагивает всем телом, замедлившись на пороге. Но долго ей стоять не дают: короткий тычок в спину — и она влетает внутрь, а за ее спиной раздается грохот засова.

— Какую суку среди ночи принесло? — раздается сиплый голос с одной из нижних коек.

— Утром посмотрим. Давай спать. — Отвечает голос со второй. — Ты, курва, — продолжает второй голос, и Светка понимает, что обращаются к ней. — Твое место, конечно, у параши, но тут у нас почти санаторий. Всего четыре койки. Давай, раскладывай свое добро и лезь наверх. И чтобы тихо! Не дай бог чем стукнешь — я тебя стукну так, что от стены отскребаться будешь. Уловила?

— Д-д-да-а… — снова блеет Светка, торопливо разворачивает матрас, растягивает поверх него одну из простыней и неловко лезет наверх.

— Рискнешь над головой шебаршиться — скину, — уведомляет первый, сиплый голос. — Будешь спать на полу. Лежи там и не дыши! Чтоб ни звука от тебя!

И вот уже неизвестно который час Светлана Журавская, когда-то известная модель, а потом — не менее известная в узких богемных кругах Москвы супруга состоятельного бизнесмена Лукьянова, лежит на верхней полке нар, вспоминает последние несколько часов своей жизни и изо всех сил пытается сдержать ознобную дрожь: быть скинутой на пол ей совсем не хочется!

…Утро не наступало слишком долго. А потом вдруг обрушилось на задремавшую Светлану громким звоном. Женщина дернулась и чуть не свалилась со своей верхней полки. Села, кутаясь в одеяло, заморгала опухшими глазами.

— Слышь, ты, новенькая. Курить есть? — окликнули ее снизу.

— Я не курю, — робко сообщила напуганная Лана.

— Закуришь, — уверил ее знакомый сиплый голос. — Давай, слазь оттуда, курица облезлая. Знакомиться будем.

— Ты это, скажи тому, кто тебя навещать будет, чтобы курево несли, — то ли посоветовала, то ли приказала вторая сокамерница. — А то чем расплачиваться будешь?

— За что расплачиваться? — не поняла Светлана. — Нет у меня никого…

Только произнеся эти слова вслух, она вдруг осознала их пугающий смысл: у нее действительно никого нет. Ни родни, ни подруг, ни мужа. Ей никто не принесет передачку. Нет ни одного человека, которого заботила бы ее судьба.

Светке стало страшно — куда страшнее, чем ночью на допросе или на досмотре.

Она иногда под настроение смотрела фильмы про зону, и знала, что среди заключенных есть своя иерархия. Ей, Светлане, предстоит оказаться на самой нижней ступени этой лестницы?.. нет-нет-нет! Ее выпустят! Ее оправдают! Она пойдет работать хоть птичницей, хоть уборщицей, будет жить в общежитии, спать на продавленной койке и ужинать ливеркой, которой даже Карли брезговал, только не надо ее… на зону…

… Следствие по делу Светланы Журавской было завершено в рекордные сроки, и уже через две недели спецвагон уносил ее прочь от Москвы, от сытой благополучной жизни светской львицы. Судебно-психиатрическая экспертиза не подтвердила, что Светлана действовала в состоянии аффекта — а это была единственная зацепка, на которую надеялся ее адвокат.

— Отсидишь пару-тройку лет, — наставляла Светку на прощание сипатая сокамерница. — Если будешь вести себя по-умному, не станешь нарываться — выйдешь по УДО.

— Какое «удо»? — не поняла тогда Светка.

— Условно-досрочное, цыпа. И пиши, пиши кому-то — матери, брату, подругам. Пусть хоть кто-то тебе передачки шлет, слышь?

— Слышу… — опустив голову, дергала плечом Светка.

Она, конечно, попытается написать матери, только вот дождется ли ответа?..

46. Федор и Фаина

4 июня 2016 года. Тула

В первую субботу июня, ровно в полдень, у Центрального дворца бракосочетания города Тулы остановились два белых лимузина, украшенных лентами, пущенными наискосок через капот.

Из первого лимузина вышел нарядный, одетый в классический светлый костюм с цветком в петлице, владелец компании InSecT. Вслед за ним из той же машины показались Рахметов Юрий Минизабирович (который с радостью согласился на роль свидетеля), пара заместителей Лукьянова и даже его верная секретарша Зоя.

Из второго лимузина выбралась Фаина — в нарядном платье кремового цвета, в туфлях-лодочках на высоком каблуке, с букетом невесты в руках, — и ее подруга, ставшая свидетельницей. Молодых женщин сопровождали отец Фифы, подполковник Лазарев, не выпускавший из рук переносную детскую люльку, и Надежда Семеновна, прибывшая из Калининграда.

— Ну, что? Похоже, все в сборе? — Рахметов, как дружка жениха, взял на себя командование небольшой компанией. — Тогда пойдемте внутрь: минут через двадцать наших брачующихся пригласят в зал на торжественную регистрацию.

— Минуточку! Я просто обязан сделать пару кадров! — остановил процессию нанятый по такому случаю свадебный фотограф.

Он был очарован невестой, и периодически восклицал, не стесняясь косых взглядов жениха:

— Ах, какая у вас улыбка, Фаина! Какая улыбка!

Фая, чуть округлившаяся после родов в самых соблазнительных местах, с изящной короткой стрижкой и цветами в волосах, вообще привлекала заинтересованные взгляды каждого встречного мужчины, тем более что облегающее платье из струящейся ткани не скрывало ее прекрасные формы.

Несколько кадров на улице, затем Федор, Фаина и их гости прошли внутрь. Двадцать минут, остававшиеся до регистрации, пролетели незаметно, и вот Федор ставит свой автограф и передает изящную шариковую ручку своей уже жене.

Обмен кольцами. Первый танец молодоженов. Слезы на глазах Зои и Надежды Семеновны, счастливый младенческий писк из люльки, которую по-прежнему прижимает к себе, как величайшую драгоценность, отставной подполковник ФСБ Иннокентий Лазарев, — все слилось в одну счастливую радостную круговерть.

— Ну, вот вы и стали мужем и женой! Пора ехать отмечать! — Рахметов, не стесняясь, по-прежнему командует парадом.

Ему вновь противоречит фотограф:

— А как же хотя бы небольшая фотосессия? Поездка по памятным местам города?

— Давайте только недолго, — просит Фая, — а то мне Надюшку кормить надо. Если вовремя не сделаю этого — будет двойная трагедия: дочка устроит концерт, а я залью молоком свое дизайнерское платье от Speranza Couture.

— Тогда ладно, — сдается фотограф. — Я не знал, что вы кормите грудью…

— Кормлю, — подтверждает Фифа.

Молоко у нее с первого дня пошло, да так хорошо, что, пока лежали в отделении недоношенных новорожденных, и маленькой Наденьке хватало, и другим грудничкам на прикорм оставалось.

Неудивительно, что за первые четыре недели своей жизни Надежда Федоровна Лукьянова догнала по весу своих доношенных ровесников, и сейчас, на четвертом месяце, радовала родителей отличным аппетитом, довольным гугуканьем и такими милыми улыбками, что родительские сердца таяли и плавились, словно масло на солнце!

…Вместо банкета в помпезном ресторане решено было устроить шашлыки на природе. Фаина, хоть и кормящая мать, но позаботилась о том, чтобы участок вокруг коттеджа Лукьянова засеяли газонной травой, разбили пару клумб. На заднем дворе даже просторная деревянная беседка появилась!

Первые дни июня радовали мягким теплом, так что идею с шашлыками охотно поддержали все гости торжества. После короткой фотосессии Фаина с Федором отправили большинство гостей в Михалково, а сами заехали на квартиру Фифы, где она смогла переодеться и покормить дочурку.

— Знаешь, говорят, можно часами смотреть на то, как горит огонь, течет вода и работают другие люди, — заметил Лукьянов, любуясь на жену, которая дала грудь малышке. — А я, кажется, часами могу смотреть на то, как ты кормишь Надюшку… Теперь понимаю Рафаэля, написавшего «Мадонну с младенцем» — разве может быть что-то прекрасней?

Всю дорогу до Михалкова сытая малышка счастливо проспала, предоставив родителям возможность вдоволь наобниматься и нацеловаться — теперь уже на совершенно законных основаниях!

К прибытию молодоженов стол был накрыт, салатики нарезаны, мангал натоплен. Им оставалось только сесть и возглавить застолье.

— Пока шашлыки зреют, давайте поднимем первый тост за наших молодых! — Рахметов взял на себя роль тамады. — Я скажу то, что говорил мой отец, а перед ним — дед:

Пусть будет хорошо — хорошим,

Пусть плохо будет всем плохим,

Пусть, час рожденья проклиная,

Скрипят зубами в маяте

Все подлецы и негодяи,

Кричат от боли в животе.

Пусть кара подлеца постигнет

И в сакле, и среди дворца,

Чтоб не осталось в доме нашем

Ни труса больше, ни лжеца!

Сегодня здесь собрались только те, кто искренне любит вас, дорогие молодожены, так примите наши пожелания — жить долго, счастливо и беречь друг друга. Горько!

…Слушая тост Юрия Минизабировича, Федор и Фаина переглянулись и взялись за руки: они оба прекрасно поняли, о чем говорит Терминатор. Им вместе пришлось пройти через горе и боль, чтобы дожить до этого дня, и теперь они точно знали: жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на недостойных людей.

— Спасибо, Юра, — заговорил Федор. — Мы с Фаиной сделаем все, чтобы больше не впускать в нашу жизнь людей подлых и жадных. Спасибо вам за то, что вы с нами — наши самые близкие и верные друзья и родные!

Лукьянов улыбнулся и притянул к себе свою молодую супругу. Гости хотят увидеть поцелуй влюбленных? — он готов целовать жену бесконечно, забывая в ее объятиях все беды и огорчения прошлого!

— Ррваффф! — раздался звонкий голосок Карли.

Федор с Фаиной оторвались друг от друга, оглянулись и рассмеялись: маленький шпиц скалил острые зубки и грозно рычал на Артура, одного из замов Федора. Мужчина неосторожно приблизился к люльке, в которой спала Наденька под присмотром своей прабабушки. Отважный пес с первого дня появления малышки в доме вообразил себя ее главным защитником, ночевал в детской комнате под кроваткой девочки, бдительно стерег ее покой и отгонял каждого, кого считал чужим.

— Ну, вот и как нам няню искать для дочери? — засмеялась Фифа. — Карли же никого не подпускает к ребенку, вон, даже на отца моего рычал.

— А зачем нам няня, которой даже собака не доверяет? — пошутил в ответ Федор. — Это будет проверка на профпригодность: найдет няня общий язык с Карлсоном — значит, и с ребенком хорошо обращаться будет.

— Интересная мысль! — Фая с любовью взглянула на мужа. — Надо взять на заметку.

Лукьянов вновь заключил жену в объятия: будь его воля, он бы вообще не выпускал ее из рук, особенно теперь, после пары месяцев вынужденного воздержания, которые понадобились Фаине, чтобы восстановиться после родов.

— С Надюшкой сегодня собирается ночевать баба Надя, — шепнул он Фаине. — А моя молодая жена, надеюсь, подарит мне первую брачную ночь.

— Я подарю тебе столько ночей, сколько ты захочешь, — ответила Фая.

— Обещаешь?

— Обещаю.

47. Эпилог. Три года спустя

Светлана. Где-то под Калугой

Грохочущий и скрежещущий ржавым нутром ПАЗик остановился возле одинокого столба, отмечающего остановку. Из автобуса вышло несколько мужичков с рюкзаками, баб с корзинами и одна относительно молодая женщина: рослая, осанистая, но какая-то блеклая, будто выцветшая — в видавших виды потрепанных джинсах, явно приобретенных в секонд-хенде, в тонком кашемировом свитере и куртке-ветровке с чужого плеча.

В этой коротко остриженной бледной женщине с острыми чертами лица и глубокими складками в уголках губ никто не узнал бы Светлану Журавскую — модель и светскую львицу. Впрочем, Светка и не хотела, чтобы ее узнал кто-то из той, оставшейся где-то в другой вселенной, жизни. Все, чего она хотела, это чтобы оказалось, что ее мать жива и не съехала из того дома, в котором прошло Светкино детство.

Лана писала матери из колонии — отправила одно за другим пять писем с промежутком в две недели, но ответной весточки так и не дождалась. Кто его знает, как бы она справилась с жизнью за решеткой, но ей повезло: авторитетная заключенная из «бывалых», Рашель, обнаружив, что Журавская умеет делать стильный макияж и укладку, взяла над Ланой шефство.

Правда, чтобы угодить своей покровительнице, Лана делала Рашели не только стрижки, укладки и макияж. Пришлось освоить маникюр, педикюр (да-да, оказывается, некоторые и на зоне могут себе такое позволить!) искусство заваривания чифиря и застилания-перестилания чужой койки.

И все же это было лучше, чем оказаться подстилкой для одной из любительниц женских прелестей или быть регулярно избиваемой за то, что не имеешь возможности внести свою долю в тюремный общак, потому что тебе никто не шлет передачки с воли.

Может быть, Светлана слегка зазналась бы даже тут, но ее покровительница словно чувствовала, когда Светка начинала расслабляться и возвращаться к прежним замашкам.

— Что, Лань, западло тебе моей подруге маникюрчик запилить? — шикала Рашель. — Корона на уши давит? Так я тебе мигом напомню твое место!

— Нет-нет, я с удовольствием! — строилась Журавская, к которой с легкой руки Рашели прилипло погоняло Лань, и шла подпиливать, полировать и красить ногти очередной «клиентке».

Надо сказать, Рашель даже небольшой бизнес на Светкиных навыках сделала: продавала услуги Лани по сходной цене: за заварку, за сигареты, за хавчик.

Светлана покорно отрабатывала подношения и где-то даже была довольна: Рашель считала себя бабой справедливой и отдавала Журавской четверть добытого. «Другим и того не перепадает», — утешала себя Светка: в бараке она была далеко не единственной, кому не слали передачек с воли.

За три года дрессировки Лана набралась простой тюремной мудрости, научилась тосковать по дому и общаться с людьми без налета высокомерия.

«Будь проще, Лань. Забудь свои аристократические замашки, — наставляла ее Рашель. — Ты не прЫнцесса, а дочка Любки-птичницы и Леньки-комбайнера, вот и держи себя соответственно. Если мне на твои выступления предъявы кидать будут — я за тебя вписываться не стану, так и знай».

Нарываться не неприятности Светлане не хотелось, и она медленно, но верно училась держать язык за зубами, угодливо улыбаться и помнить свое место. Постепенно это новое поведение приросло к ней, стало частью ее натуры. К тому моменту, как пришел указ об амнистии, Журавская уже и забыла, что была когда-то совсем другой — гламурной красоткой, уверенной, что весь мир у ее ног.

И вот теперь досрочно освобожденная Светлана-Лань ехала к матери в надежде, что та позволит блудной дочери поселиться в своем доме.

Отмахав пешком около километра по пыльной раздолбанной шоссейке, женщина, наконец, добралась до поселка при птицефабрике, прошлась по одной из двух его улиц, поднялась на знакомое с детства деревянное крыльцо и постучала в запертую дверь.

На стук вышел парень лет двадцати: жилистый, плечистый.

— Вам кого? — глянул хмуро, неприветливо.

— Мне бы Любовь Журавскую увидеть. Я Светлана Журавская, ее дочь…

— Ты гляди! Сестрица нарисовалась! — изумился парень и тут же оскалился недобро: — Вали отсюда, сестричка. Двадцать лет тебя не было — вот и исчезни еще на столько же.

— Мать где? Жива? — не обращая внимания на неласковый прием, задала вопрос Светлана.

— Жива, что ей станется. На смене она. А ты давай проваливай, нечего тебе тут ловить. И письма свои забери. Я их матери не показывал: не хватало еще, чтоб она узнала, где ее дочь последние годы провела.

Светка стояла и тупо смотрела на захлопнутую прямо перед носом дверь. Та вскоре отворилась, и брат молча сунул Лане в руки пять конвертов. Все они были запечатаны.

«Даже не читал, — с горечью заметила Светлана. — Ладно, пойду к фабрике, дождусь мать у проходной. Заодно и насчет работы разузнаю».

Работа на фабрике нашлась — пусть не самая чистая, но зато кардовщицу не напугали документы из колонии, которые пока заменяли Светлане паспорт.

Мать, Любку, удалось высмотреть на проходной.

— Мама? — окликнула Лана оплывшую, погрузневшую женщину, тяжело переставляющую чуть отечные ноги.

Любка обернулась. Некоторое время всматривалась в лицо Светланы, потом узнала, тут же всхлипнула, потянулась обниматься:

— Светка! Приехала? А чего в доме не ждешь?

— Братец не пустил, — наябедничала Лана.

— Вот охламон дурной! Ну, я ему всыплю! — Любка схватила дочь за плечо покрепче и повела к избе. — Надолго к нам?

— Если пустишь насовсем — насовсем останусь, — не стала тянуть и юлить Светлана. — Мне идти некуда.

— Чтобы я свою родную дочь да в дом не пустила? Живи, конечно, только что ж такое у тебя случилось? Ты же вроде моделью была?

— Мам, мне тридцать пять лет… какая уж теперь модель. Вон, договорилась, что на фабрику возьмут, буду работать. Я так боялась, мама, что ты меня прогонишь и совсем одна останусь. Устала я от одиночества.

— Одиночество, Светка, это не когда тебя никто не любит. Одиночество — это когда ты никого не любишь, — вздохнула Любовь Журавская.

Лана аж встала на месте. Раньше она слова про любовь не воспринимала и пропускала мимо ушей, как птичий щебет. А тут вдруг как стукнуло ее чем-то по маковке: дошло вдруг, от чего она за всю предыдущую жизнь не сумела ни друзей завести, ни семью построить: не любила она никого! Вот и ее — не любили.

«Я… попробую. Попытаюсь. Наверное, это же можно — научиться любить?» — сказала себе Светка.

Через пару недель Светлане Журавской выдали паспорт, а вместе с ним вручили неожиданное богатство: целых пятнадцать тысяч долларов! Оказалось, афериста, обокравшего Лану, все же сумели найти и задержать. Куда он потратил несколько сотен тысяч, Светке не сказали, просто вручили все, что смогли вернуть, и отпустили с миром.

Этих денег хватило, чтобы купить тут же, в поселке, однокомнатную квартирку — тесниться в одном доме на три комнаты с матерью и братом было не слишком приятно. Оставшуюся сумму Светлана Журавская потратила на курсы и лицензию специалиста по нейл-дизайну и на специальный чемоданчик-укладку с инструментами для маникюра и педикюра. Пусть дело не бог весть какое престижное и доходное, но все же лучше, чем птичницей на фабрике.

«Ну, вот я и устроилась, — подумала Светка. — Буду жить себе тихо, только бы на зону больше не попадать».

***

Федор и Фаина. Москва, Средний Овчинниковский переулок

В большом зале международной школы музыки «Лауреат» в этот майский день было много нарядных детишек в возрасте от двух до шести лет и их чуть менее нарядных родителей.

Бантики, цветочки, хвостики, косички девочек в ярких платьицах и строгие галстуки-бабочки мальчишек в пиджаках иногда разбавлялись более смелыми сценическими костюмами: некоторые ребята щеголяли джинсами, кожаными курточками и банданами на головах, а девчонки — разноцветными полосатыми гольфами как у Пеппи-Длинный-Чулок.

Взрослые привели своих малышей — сыновей и дочек — на прослушивание к одному из лучших детских педагогов по вокалу.

Федор и Фаина тоже были здесь вместе с Наденькой, которой исполнилось целых три года и три месяца. Очень, между прочим, серьезный и ответственный возраст, когда уже проявляются способности ребенка, и можно начинать их развивать.

В том, какие таланты и от кого унаследовала маленькая Надя, сомневаться не приходилось: она пела всегда и везде, подпевала телевизору дома и радиоле в автомобиле, выучила вместе с папой пару колыбельных, чтобы укладывать спать своих кукол.

Фаина, глядя на то, как занимается ее муж с дочерью — терпеливо, изобретательно — так, чтобы малышке было интересно и не скучно, порой говорила себе, что была бы полной тупицей, если бы оставила своего ребенка без такого любящего отца. Как хорошо, что Федор сумел убедить ее в своей любви и доказал, что они должны быть вместе!

В этот день Фая нарядила дочку в юбочку и жилетку в шотландскую клетку, белую блузку, белые же гольфы и красивые туфельки. Надюшке нравилось красиво одеваться, заигрывать и строить глазки папе — в общем, делать все, что полагается делать маленьким кокеткам.

Но сейчас малышка была серьезна: волновалась перед выступлением, хотя родители объяснили ей, что даже если она вдруг немножко ошибется, ничего страшного не произойдет, и мама с папой не станут любить ее меньше.

Вот закончилось очередное выступление, помощница педагога сверилась со списком и произнесла:

— На сцену приглашается Надежда Лукьянова.

— Ну, давай, дочь, не подведи папу и спой так, как вчера вечером, хорошо? — провожая на сцену, шепнул малышке Федор.

— Хорошо, — немного картавя, согласилась Надя и, помахав залу ручкой, направилась к микрофону.

Супруги Лукьяновы замерли, прижавшись друг к другу плечами, у самого края сцены — так, чтобы дочь могла их видеть.

Зазвучала музыка.

Малышка запела своим звонким и одновременно нежным голоском, выговаривая «р» смазано, на английский манер:

Белые кораблики, белые кораблики

По небу плывут,

Белые кораблики, белые кораблики

Дождики везут…

Фая, любуясь дочерью, шепнула Федору:

— Замечательная у нас с тобой девочка получилась, правда, Федь? Настоящая маленькая принцесса!

— Да, самая лучшая на свете папина принцесса, — подтвердил мужчина. Потом улыбнулся по-заговорщицки и предложил: — Так, может, повторим? Вдруг у нас еще и принц получится? Снова с первого раза?

Спросил — и чуть напрягся в ожидании ответа. В том, что жена любит его, Лукьянов не сомневался. Но вот захочет ли она снова проходить через неприятные медицинские процедуры? А ведь по-другому им второго ребенка не зачать…

Фая оторвала взгляд от сцены, внимательно всмотрелась в лицо мужа, на губах которого все еще дрожала улыбка, но в глазах плескалось сомнение: не слишком ли много он хочет от жизни и от жены?

— Конечно, повторим, Федь-медведь, — пальчиками разглаживая тонкую морщинку между бровями супруга, кивнула она. — Я уже думала о том, что Наде нужен братик или сестричка, но не знала, захочешь ли ты опять… к врачам идти.

— А я не был уверен, что ты согласишься… — признался Федор.

— Вот видишь, как хорошо, что мы все же заговорили об этом!

— Да, хорошо.

Федор и Фаина обратились в уже знакомую клинику, и у них все получилось — с первого раза!

Поэтому еще через год с небольшим любопытная Наденька сидела в детском креслице рядом с мамой на заднем сиденье нового отцовского крайслера и с интересом заглядывала в голубой детский конверт, из которого доносилось сопение и покряхтывание.

— Ой, мама, какой он маленький и смешной, этот братик! — смеялась малышка.

— Ты такой же была. Даже еще меньше, — улыбнулась Фифа.

— Правда? — не поверила Надюша.

— Правда-правда! — отозвался с переднего пассажирского сиденья Федор Андреевич Лукьянов, владелец и директор IT-компании InSecT и дважды счастливый отец.

Конец