Украденный Христос

Глава 18 Церковь Святого Томаса Мора

Мэгги стояла на улице возле церковных врат, прощаясь с итальянской родней Росси, и думала, что напрасно надела на похороны новую шляпку. Ей просто хотелось проводить Энею Росси Эванс с честью, а лучше этой шляпки в ее гардеробе ничего не нашлось. Она и представить не могла, что все как один будут в черном: черных костюмах, платьях, пальто, туфлях, перчатках… кое-кто из мужчин даже надел черные сорочки. И смех и грех: все белые на сто процентов в черном, а одна-единственная черная ухитрилась явиться в белом. Мэгги страшно захотелось снять злосчастную шляпку, но она побоялась, что ее в толчее раздавят.

– Радуемся знакомиться с вами,– произнесла кузина Росси, Летиция, невообразимо коверкая слова.

Мэгги уже порывалась ответить, как вдруг заметила, что доктор Росси норовит улизнуть.

– Прошу прощения, – извинилась она перед всеми и бросилась следом.

– Доктор Росси! – зашептала девушка, поравнявшись с ним.– Неужели вы не поедете на кладбище? Вы ведь не бросите сестру и родных! Вернитесь же и поговорите с ними!

Он остановился.

– Энея знала, как я любил ее. Она все равно далеко от нас, а прощаться еще раз ни к чему. Я ухожу, не мешало бы и тебе поторопиться. У нас полно работы.

Мэгги фыркнула.

– Это у вас ее полно, я-то сижу почти без дела, не считая звонков, ведения записей и уборки…

– Бога ради – не здесь, Мэгги. Идем.

Мэгги смотрела, как он уходит в сторону Пятой авеню, а Сильвия Кеннеди тем временем видела породистого красавца-ученого, который накануне спросил ее, что она думает по поводу суррогатного материнства и не видит ли себя в этой роли. Мэгги слышала их разговор. Она догнала его и пошла рядом, глядя с тоской на кроны Центрального парка, виднеющегося впереди.

– Доктор Росси, а нельзя ли нам немножечко погулять в парке, прежде чем мы снова запремся в лаборатории? Вы неволите себя почище того фараона, неволившего иудеев. Да и меня тоже.

Он раздосадованно посмотрел на нее и вздохнул.

– Ладно, только чуть-чуть.

Они перешли улицу и зашагали дальше, до перекрестка с Девяносто шестой.

– Знаешь, как называются эти ворота? – спросил Росси напротив арочного прохода в серой каменной стене.

– Нет, а как?

– Плотничьи. Восемнадцать парковых ворот имеют свое название. К северу от нас, на Сто второй, стоят Девичьи ворота, а напротив – у Сентрал-Парк-Вест – Мальчишечьи.

– Правда? – Мэгги подняла глаза на доктора: тот, казалось, погрузился в воспоминания.– А еще какие есть, доктор Росси?

– Ворота Изобретателей, Купеческие, Женские… Бродяжьи ворота с той стороны парка, на Сто шестой.

– Надо же – парк принимает бродяг. Очень мило.

– Там прошло наше детство, мое и Франчески. Зимой мы гоняли на катке Уоллман-Ринк, в окружении небоскребов, да и сейчас порой туда захаживаем. А как теплело – плавали на лодках.– Феликс рассмеялся.– Иногда на спор лазили в зоопарк. Помню, еще притворялись египтянами у Иглы Клеопатры рядом с музеем Метрополитен – ходили, не поворачивая головы, и делали вид, что в картушах на обелиске написаны наши христианские имена.– Он на секунду замолк.– А выросли – стали евреем Феликсом и еврейкой Франческой.

Мэгги попыталась вообразить, каково вырасти на Пятой авеню. После долгих стараний ей это почти удалось. Как здесь все отличалось от ее родного Мэйкона или Гарлема! Родись она где-нибудь здесь, глядишь, можно было бы так же осесть вроде Росси, а не мотаться с места на место.

Доктор повел ее через Ист-драйв до конной тропы, окружающей футбольные поля на Северном лугу. Пройдя к северо-востоку от Резервуара, они очутились перед огромным деревом.

– Это Лондонец. Гибридный платан и, если верить источникам, старейшее дерево в парке.

Проходя по тропинке, доктор Росси поднял голову и вгляделся в серые ветви где-то у самой верхушки. Мэгги следила за ним, гадая, через что ему довелось пройти. Она попыталась представить себя на его месте. Что бы почувствовала она, если бы все детство стремилась к Иисусу, а после узнала бы, что происходит из народа, считавшего Его рядовым пророком? Обиду и боль от предательства…

– Почти удалось,– сказал доктор.– Еще один день, не больше,– и у меня будут нужные штаммы. А когда придет время, я перенесу клетки в новую среду и доведу до тотипотентного состояния.

– Чудно, наверное, держать все эти копии Христа в чашке с агаром?

Он посмотрел на свои руки.

– Иногда – да. Правда, их и не назовешь живыми. Пока не назовешь.

– Так вы подумали над моей просьбой, как обещали? Только таким был его ответ страстной мольбе Мэгги: он сказал, что подумает, позволить ли ей стать матерью нового Христа. А до тех пор она должна была помогать ему с работой и – самое главное – никому ничего не говорить, если только он не позволит. Мэгги вызвалась поклясться в том на Библии.

– Я все еще думаю. Кстати, раз уж мы начали… Мне точно не придется отчитываться твоему мужу или приятелю?

– Точно. В этом смысле все чисто.

– Хорошо.

Мэгги повесила голову.

– Не понимаю, почему я не подхожу, я ведь…

Он прислонился к стволу старого дерева.

– Из-за митохондрий. Такова в двух словах суть проблемы.

– А что это такое? – с тревогой спросила девушка.

Росси свел концы больших и указательных пальцев.

– Представь себе яйцо. В нем есть желток и белок, так?

– Да.

– Теперь предположим, что это яйцеклетка. В скором времени мне предстоит удалить желток, то есть ядро. Именно в нем сосредоточены девяносто девять процентов ДНК. Так вот, я намерен пересадить на его место ядро клетки, взятой из плащаницы, чтобы образовалась как будто оплодотворенная яйцеклетка.

– Дальше можете не рассказывать,– грустно сказала Мэгги, успев понять, к чему он клонит.– Последний процент ДНК – не в желтке.

Доктор улыбнулся ей, приятно удивленный ее догадливостью.

– Да, один процент ДНК находится вне ядра, в цитоплазме, а точнее – в митохондриях, и принадлежит женщине, у которой взята яйцеклетка. Вот почему технически невозможно создать точный клон человека из его же клеток. В идеале нужно иметь яйцеклетку одной из родственниц, так как она содержит родственную митохондриальную ДНК, ту, что в цитоплазме. Она передается только от матери к дочери, поскольку мужчины яйцеклеток не производят.

– Да, об этом я слышала…

– Не обижайся, Мэгги, но у Иисуса никак не могло быть африканского типа митохондриальной ДНК. Науке пока не известно, каким образом она влияет на ядерную ДНК; может быть, эффект незначителен, а может…

Доктор повернул обратно, в сторону Плотницких ворот. Мэгги поспешила за ним.

– Зачем тогда вы встречались с женщинами из своей церкви вроде Сильвии Кеннеди? Зачем просили Аделину? Ведь ирландцем Иисус тоже не был, и уж точно не был англичанином, как предки Аделины.

– С Аделиной я поступил необдуманно. Что до Сильвии, тут другая история. Я слышал, кто-то из прихожанок происходит из семьи Конверсос, но забыл, кто именно, и поэтому вынужден был опросить нескольких. Оказалось, Сильвия. Ее отец был ирландцем-католиком, а мать – урожденная Конверсос. Был такой род испанских евреев, принявших христианство под давлением инквизиции.

– Вон оно что…

– Ее митохондрии наверняка несут семитские гены.

– Ну, не обойдись вы так грубо с новыми родственниками, могли бы попросить кузину Летицию.

– Женщину, которая живет за границей и не может двух слов связать по-английски? Сильвия хотя бы здесь, рядом.

– И что же она вам сказала по поводу суррогатного материнства?

– До или после того, как рассмеяться мне в лицо и спросить, не заболел ли я?

Мэгги похлопала его по плечу.

– Ничего не попишешь, верно? Подумаешь, всего один процент; кроме того, Иисус должен был иметь хоть что-то от чернокожих. Большинство арабов смуглые, а они тоже семиты. Разве не в Африке зародилось человечество, откуда расселилось на Ближний Восток? Между прочим, в Библии говорится, что волосы у Него были как шерсть.

– Только не у Иисуса!

Мэгги загородила ему дорогу.

– Хотите, покажу это место?

Росси нахмурился.

– Знаю, в «Откровениях», глава первая, стих четырнадцатый. Там сказано, что Его волосы были белы, как шерсть, а это не одно и то же.

Мэгги почувствовала, что вот-вот расплачется.

– Может, вы просто боитесь, что он будет пугалом вроде меня? – прошептала она.

Доктор уже не слушал ее, уйдя в себя.

– Мария была семиткой… Точно, так и сделаю. Я иду в синагогу на Парк-авеню!

– Еще бы! – воскликнула Мэгги и фыркнула.– Теперь вам подавай богатую еврейку, которая захочет стать матерью Иисуса. Еще немного, и я решу, будто вы никогда не читали Библию.

– Почему это? – вскинулся Феликс. – Я же еврей! Во всяком случае, если верить им. Они говорят, главное – кто твоя мать. А моя мать была еврейкой. Можно подумать, им известно о цитоплазматической наследственности. Я бы попросил Франческу, но она – моя сестра, и стоит мне заикнуться – сдаст в психушку.

– Доктор Росси, я знаю, как вы расстроены всем этим, но поверьте: вы не из тех евреев, что упоминаются в Библии. Тех евреев разбросало по всей земле. Я, конечно, не ученая, однако читать умею и в свободное время читаю все, что относится к Богу и Библии.

Феликс скептически оглядел ее.

– То есть в перерывах между чтением «Вог»?

– Хорошо, в перерывах между «Вог». К вашему сведению, гены коэнов – еврейских священников – были найдены у всех типов людей, даже среди африканских племен. Евреи смешались со всеми расами, как и африканцы в Америке. Наши гены повсюду на этой земле – в людях вроде меня и в людях, считающих себя белыми. Так и у евреев. Даже я могу быть отчасти еврейкой, доктор. Вы, может, чуть больше. Что с того? В конце концов, все мы хоть сколько-нибудь полукровки – надо только поглубже копнуть. Я знаю, сама читала. Ваша мать была католичкой, доктор Росси, так что вам необязательно становиться иудеем.

Феликс посмотрел на нее, словно она несла какую-то белиберду.

Из-за уговоров Мэгги прогулка по парку слегка затянулась. Наконец они подошли к дому. Сэма по-прежнему не было видно. Мэгги не встречала его с тех самых пор, как выпроводила из солярия. Теперь у двери дежурил другой швейцар. Когда доктор Росси направился к двери, Мэгги сказала:

– Всего один процент…

– Тсс! – шикнул на нее Феликс, поднося палец ко рту. В вестибюле, дожидаясь лифта, стояли Франческа с дядей Симоном и Летицией.