Украденный Христос

Глава 46 Вечер вторника. Центральный парк

– Вот и наши.– Сэм встал на скамью, где они с Мэгги сидели, и помахал друзьям. Не прошло и минуты, как те их нагнали.

Феликс подбежал к Мэгги.

– Мэгги, никогда больше так не…

– Да-да, я уже ей сказал. Пойдемте, быстренько оглядимся – и назад.– Сэм помог Мэгги встать со скамьи.

Феликс подставил ей руку.

– Держись, Мэгги. Сэм, возьми ее за другую руку. Вот. Не выпустишь? – Он заглянул Мэгги в лицо.– Мы пойдем вторым рядом.

В обычный день она рассмеялась бы, но сегодня взяла их обоих под руки и пошла как ни в чем не бывало. Однако даже с «охраной» Мэгги не чувствовала себя в безопасности, когда людской поток понес их через парковые ворота, которые Феликс назвал Охотничьими. За все эти годы она ни разу не отважилась сходить сюда на концерт или спектакль, даже бесплатные. Не то чтобы ей не хотелось – наоборот, но проходил год за годом, а она пропускала все мало-мальски интересное, чуть только оно привлекало толпу.

Джеймс Браун выступал как-то в Летнем театре – она не пришла. В театре Делакорте ставили Шекспира – она не пришла. Не то чтобы Мэгги сходила с ума по Шекспиру, но разок посмотреть не мешало бы. И снова ее остановил страх.

– Значит, сейчас я увижу ваш знаменитый парк,– сказал отец Бартоло, который шел перед ними рядом с Келом.

– Да, отец,– отозвался Феликс.

Пока он рассказывал Бартоло о достопримечательностях, Мэгги витала в своем собственном мире. Она не знала, какой тропинкой углубились они в парк, видела только, что свернули с ярко освещенной главной аллеи и спустились под горку. Фонари вдоль извилистых дорожек сияли в ночи, как упавшие звезды. Испускаемые ими конусы света сделали тьму рельефнее. Силуэты деревьев, остатки каменной гряды, многочисленные мостики – то, что днем навевало романтику, сейчас мрачно, даже зловеще обступало Мэгги. Она не на шутку струхнула. Впереди, вокруг – всюду люди то выступали на свет, то скрывались в тени, отчего Мэгги поминутно вздрагивала.

Прошли спортивную площадку. Прямо по курсу, как объяснил Феликс, высилась арка Уинтердейл – мост для Ист-драйв, Восточной аллеи, которая, как ни странно, проходила вдоль западной стороны парка. Мэгги замедлила шаг, опасаясь проходить под аркой.

И тут послышалась песня.

Началась она тихо, но мало-помалу росла, словно кто-то накачивал меха гигантского органа. Пели гимн «О, Благодать». Все, кто шел впереди, прибавили шаг.

– Давайте срежем,– предложил Феликс.

Они свернули с дорожки на обширный газон, погруженный во тьму, и вскоре оказались у самой Большой лужайки, перед проволочным ограждением, за которым на густом сизом газоне стояли тысячи людей с зажженными свечами в руках и пели.

– Давайте найдем ворота,– предложил Сэм.

Приникнув к забору, Мэгги завороженно впитывала музыку, смотрела на свечи и лица собравшихся. Кого тут только не было! Мелькали даже зеленые мундиры и синие с серебром значки конного патруля. Похоже, сегодня здесь собрался весь полицейский участок с Восемьдесят пятой.

– Как думаешь, их разгонят? – спросила она Феликса.

– Законов они пока не нарушали, и это не рекламная акция… И громкоговорителей у них нет…

Мэгги увидела, как один полицейский нагнулся и потрепал по холке лошадь. Его губы шевелились, как будто он пел вместе со всеми.

– Похоже, мы пришли по адресу,– произнесла Франческа и расстелила прихваченные одеяла.– Устраивайся, Мэгги. Слушать можно и лежа.

– Я сейчас,– ответила Мэгги.

Феликс вздохнул и улегся рядом с сестрой, глядя в ночное небо. Кел и отец Бартоло сели тут же, на скамейку, только Сэм с Мэгги не отходили от ограды. Сквозь музыку долетал детский смех, плач младенцев – родные, чудесные звуки. Казалось, сам воздух сегодня дышал любовью, и Мэгги покорилась ей, как бурному потоку. Она погладила живот, и младенец откликнулся на зов радости.

– Иди, приляг на одеяло,– сказал Сэм.

– Прошу, не гони меня.

– Будешь висеть на заборе – добра не жди.

– Мне здесь удобно.

Друзья за спиной зашептались. В последнее время они часто так делали. Мэгги старалась не обращать внимания. Все хотели помочь ей, и каждый чего-то боялся. Сэм укрыл ее пледом.

Песня кончилась, люди зааплодировали друг другу. Потом над морем голов поднялась пожилая женщина – видимо, встала на ящик. Она воздела руки, призывая к тишине. Из сказанного ей Мэгги поняла немного: что-то о расследовании в конгрессе, в ходе которого предлагалось выяснить деятельность филиалов ОЛИВ Нью-Йорка и Вашингтона.

Затем из толпы вынырнула другая фигура. Принадлежала она юноше в черной рубахе нараспашку.

– Выслушайте меня! Выслушайте! – взывал он.

– С чего это? – спросил кто-то.

– Ты кто такой? – кричали другие.

Толпа загудела, и Мэгги закрыла глаза, встревоженная новыми нотами. Повидимому, Сэм, Феликс и прочие тоже услышали шум, поскольку встали и подошли к ограде.

– Что происходит? – спросил Феликс.

Перекрывая поднявшийся гвалт, донесся голос юнца в черном:

– …чуть ли не у храма Иммануила, богатейшей в мире синагоги? Как вы можете петь? Как вы посмотрите Ему в глаза? Мы должны изгнать демонов-христопродавцев, что отравляют нам души своими деньгами и лживыми уговорами! Вот зачем Он возвращается, добрые христиане,– дать нам мужество завершить начатое Гитлером!

Ночь застыла: слышно было, как бьются сердца. Мэгги повернулась к Феликсу. В его лице отразилась такая мука, такой стыд, словно его вытолкнули сюда нагишом. В эти секунды Франческа приблизилась к нему и взяла за руку, а отец Бартоло с Келом начали творить молитву. Сэм смотрел на Феликса с тем состраданием, какое Мэгги замечала у гостей на похоронах.

И в эти секунды страх и ярость изгнали любовь из сердца городского парка. Толпа взревела, как раненый зверь. Патрульные пустились вскачь. Юнец в черном выбросил кулак в самоубийственной браваде; его рубашка полоскалась по ветру. А тем временем община превращалась в стадо. Словами ненависти он осквернил их намерения, лишил их любви. Если кто-нибудь или что-нибудь не защитит его, толпа растерзает юнца на глазах у детей. Его втопчут в землю, только бы вернуть утраченную радость.

– Стойте! – крикнула Мэгги через ограду.

Сэм обхватил ее, начал оттаскивать от решетки.

– Пойдем отсюда, скорей!

Она держалась, не сводя глаз с зачинщика. Тот рухнул с коробки.

– Спаси, Господи, спаси, Господи, спаси…– молила Мэгги. На какой-то миг воцарилась тишина, и Мэгги, которую Сэм силился оторвать от забора, запела – точь-в-точь как в своей церкви на Сто тридцать первой улице. – О Господь, Спаситель мой!..

Люди двигались, как в замедленной съемке.

– Будь в причастии со мной…

Мелодия шла от самого ее сердца, летела, не зная преград.

– В жертву ты себя отдал…

Мэгги почувствовала, как Сэм разжал руки.

– И на вечный пир позвал…

В следующее мгновение на ящик поднялась старушка и подхватила песню:

– О Господь, Спаситель мой!..

Вступил третий голос, потом четвертый, пятый, и вскоре половина толпы принялась петь старый спиричуэл, который так любила Мэгги. Провокатора арестовала полиция, и на лужайке воцарился мир.

Мэгги, сияя, обернулась к Феликсу. В его глазах все еще читалась обида. Затем он подошел к отцу Бартоло.

– Я не сказал вам самого важного – с чего все началось. Рука Бартоло потянулась к кресту на груди.

– Церковь превозносила меня на все лады,– продолжал Феликс,– подарила мечту, позволив исследовать плащаницу, а я ее осквернил. Что еще хуже, я сделал это намеренно, хотя вы вряд ли поймете то, что мной двигало. Годами я представлял, что клонирую Иисуса, строил планы, но только тем утром нашел причину пустить свой план в действие. Мы с Франческой узнали, что наши родители были евреями.

Бартоло молитвенно сложил ладони.

– Утешься, сын мой. Такое и раньше случалось.

– Поэтому я и выкрал нити. Если еврей вернет Его в мир, наш народ перестанут преследовать. Вот моя главная причина. Что теперь скажете?

Франческа не сводила с них глаз. Кел обнял ее за плечи. Бартоло взял руки Феликса в свои. Казалось, за эти мгновения он постарел не на один год.

– Ты прав. Мне этого не понять. С предубеждением нужно бороться, но не таким методом. Не нам возвращать Христа в мир; Он сам выбирает, когда и как явиться. Через тебя ли? Через нашу Мэгги? Может, да. А может, и нет. Я только вижу, как ты страдаешь. Для меня это сродни кресту, символу Господней любви ко всем нам. Мы не знаем всей глубины Его мук, это вопрос веры. Божий промысел скрыт от нас, однако он существует.

Мэгги хотелось оплакать и Феликса, и мальчишку-юдофоба, и толпу, чуть было не растерзавшую его. Все-таки прав Бартоло. У Господа, конечно, на все Свой план, но сейчас ее это не утешало. Сейчас она чаще думала о ноющей спине, огромном животе и том, что из-за страха ли, из-за стремления ли к Богу ее жизнь стала почти невыносимой.

Мэгги наклонилась к Сэму и прошептала:

– Помнится, кое-кто звал меня в «Молли Мэлоун» на партию в дартс.

Он нахмурился.

– Давным-давно, в лифте… Забыл? Ты сказал, что хотел бы сводить меня в «Молли Мэлоун», а я отказалась. Так вот: беру свои слова обратно.

– Да, но тогда у тебя не было Иисуса в животе, верно?

Чуть не плача, Мэгги вспомнила юнца над толпой и подумала, что с ним стало бы, не окажись она рядом.

– Ну-ну, не горюй! Хочешь, сходим прямо сейчас?

Мэгги подняла голову.

– Да.

– Феликс нипочем не позволит.

– Знаю.

Сэм взял ее за руку. Когда незаметно для всех они нырнули в темноту, он прошептал:

– Да, об этом я просил. Дартс в «Молли Мэлоун».