Улица Пратер

1

В квартире женщины по прозвищу «Дези — гусиные лапки», иногда за глаза ее называли «Угорь», раздался продолжительный звонок, Дверь распахнулась.

— Это ты, Тони?

— Конечно, я, — ответил Тони и вежливо поздоровался: — Добрый день, тетя Дези! Я пришел к вам насчет металлолома. Накопилось еще что-нибудь? Вообще-то можно и макулатуру, тряпье тоже подойдет.

Продолговатое лицо тети Дези растянулось в улыбке.

— Входи, входи! Кое-что есть. В основном — бумага. Я набрала тут для тебя книжек, старых газет и прочего разного клама.

— Хлама… — поправил ее Тони. — Нужно говорить: хлам.

Тетя Дези радостно захохотала, сверкнув длинными лошадиными зубами.

— Ххлаам — вот здорово! Красивое слово, не правда ли? Очень красивое. Ну, проходи, проходи!

В углу чулана возвышалась большая груда бумаги. Книги, газеты, тетради, иллюстрированные журналы.

— Вот это да! — воскликнул Тони.

— Ну что, ты есть довольный?

— Доволен, — поправил Тони, который уже привык к тому, что все время исправляет тетю Дези, хотя познакомились они совсем недавно. Ее адрес дал Тони дворник из соседнего дома, Тихамир.

Тетя Дези еще сорок лет назад вышла замуж за венгра, приехала в Будапешт, но до сих пор так странно говорит по-венгерски. Сколько же ей теперь? Этого Тони не знал. Для него стариком был каждый, кому за сорок, а тем более — пятьдесят. Что же касается шестидесятилетних, то о них и говорить нечего. Хотя вообще-то старость не всегда зависит от возраста.

«Когда человек правильный, — думал Тони, — так он и под старость молодым остается».

А тетя Дези человек что надо, долговязая хохотушка.

— Дааволен, давоолен, — произносила на все лады тетя Дези, пока Тони запихивал в мешок старые газеты. Они заключили между собой небольшую сделку: тетя Дези оставляет металлолом и макулатуру для Тони, а он за это учит ее правильно говорить. — Все эти ваши «о», «е» — это так трудно. И сколько лет я живу здесь. А мне всио ищио надо учиться. А тебе нравится учиться, Тони?

Мешок был уже наполовину заполнен, а груда бумаги в углу почти не уменьшалась. Надо было, конечно, захватить мешок побольше, хотя можно прийти и еще раз. Тони никак не думал, что здесь окажется столько рваных книг и старых журналов, а главное — что все это попадет к нему в руки.

— Учиться? — Он вздохнул. — Если честно говорить, нет.

Тони был порядочным человеком и врал только тогда, когда это было абсолютно необходимо. А зачем ему врать тете Дези?

— Вернее, очень даже не нравится, — признался он. — Но в то же время было бы неплохо, например, научиться говорить по-английски, читать английские книжки. Это, к примеру, что такое? — И Тони начал листать попавший ему на глаза старый английский журнал.

Картинки в журнале успели выцвесть и слегка пожелтеть, но и в таком виде журнал показался ему очень интересным. Тетя Дези опять расхохоталась. Тони сидел на полу, и она тоже присела рядом с ним на старый бидон.

— Это? Один старый, стаарый иллюстрированный джёрнал. Он тебе нравится?

Теперь они рассматривали журнал вместе. На картинках были изображены элегантные мужчины во фраках, цилиндрах, с зонтиками и женщины в плиссированных платьях и в широкополых шляпах, настоящих птичьих гнездах. Тетя Дези, как бы оправдываясь, сказала:

— Я же тебе говорила, Тони, это стаарая-престаарая мода. Но она еще вернется. Вот увидишь. Длинные платья, плиссировка…

Тони вдруг охватила жажда знаний. Ходит же Лазар из их класса на курсы французского и прямо не расстается со словарем. Он у него вечно из кармана торчит.

— Как сказать по-английски «мужчина»?

— «Мистер» — так обычно говорят, — ответила тетя Дези.

Ну, это-то Тони уже слышал, это совсем просто.

— А вот о таком элегантном как говорят?

— Такого, к примеру, можно назвать «сэр» или «лорд».

Ага, теперь все в порядке. Звучит здорово и действительно по-английски.

А тетя Дези уже объясняла, что к женщинам нужно обращаться «леди» или «миссис» и что на картинке изображены настоящие аристократы на фоне их чудесных замков, садов и особняков. Вот, например, этот замок — на нем так и написано: «Принадлежит сэру Ричеру».

Ричер? Что это за имя?

Выяснилось, что по-венгерски это Ричард.

Сэр Ричард выглядел на картинке довольно прилично: высокий мужчина в цилиндре и фраке, со спокойным и немного мечтательным лицом. Интересно, чем он занимается? Что делает? Такие типы обычно только и заняты тем, что жизнь прожигают. А этот стоит и глядит вдаль, будто ждет кого-то. Замок у него, конечно, красивый, даже не замок, а целая крепость, с настоящими крепостными стенами и островерхими башнями.

Тони смотрел, широко раскрыв глаза. Он больше не листал журнал. И в конце концов совсем отложил его в сторону.

— Да, это вещь!

— Как это?

— Классно. Здорово.

Тетя Дези засмеялась.

— Ха, ха. Ол-райт. А это ты не возьмиошь?

— Потом, в другой раз.

Странно, но Тони было жаль отдавать это в утиль. Мешок и без того был набит. Тони бросил прощальный взгляд на сэра Ричарда и на его замок и, поднявшись, прошел вместе с тетей Дези в комнату. Тетя Дези никогда не отпускала Тони просто так, не угостив чем-нибудь вкусненьким. Сегодня это было анисовое пирожное, которое Тони принялся уплетать за обе щеки.

— Скажите, пожалуйста, а как будет по-английски мое имя.

— Энтони.

Энтони. Отлично. Стоит запомнить. А главное, легко запоминается. Тони было любопытно узнать, что сказала бы об этом Гизи. Ее имя наверняка не звучит по-английски так здорово, но на всякий случай он спросил. И удивился: Джизель? Вот это да! Странно. Ладно, ей он этого все равно не скажет, ведь он с ней не разговаривает. И с Длинным, и с Андрашем Чонтом тоже. Тони порвал с ними, ему и без них хорошо.

— Очень вкусное пирожное. Большое спасибо, тетя Дези.

— По-английски говорят «сенькью». Когда приходят — «хаудуюду», а когда уходят — «сиюэгейн». Вот видишь, сколько нового сегодня ты узнал. Но ты не отвлекайся, ешь!

Тони ел до тех пор, пока на подносе не осталось ни крошки. Лучи послеполуденного солнца проникли в комнату. Ее стены были оклеены обоями в цветочках, а в углу, на диване, лежало пушистое покрывало апельсинового цвета. Солнечные лучи легли двумя длинными полосами на стену, потом соскользнули на диван, запутались в покрывале и вдруг исчезли. И тогда стало заметно, что обои и покрывало на диване уже не новые.

— Ой, как поздно! — вскочил Тони. — Я мчусь.

Он схватил мешок и начал прощаться, спросив еще раз:

— А как это сказать по-английски?

Спускаясь по лестнице, он повторял: сенькьюмиссисдези, сиюэгейн. Уже после того как Тони сдал в утиль содержимое мешка и направлялся домой, до его ушей донесся грохот приближающейся тачки. Тони спрятался за угол дома. Конечно, это были они и, как всегда, шумели и кричали. Тони услышал, как что-то свалилось с тележки, наверное, какая-нибудь старая кастрюля, и узнал сердитый голос Длинного.

— Ты что, не можешь поосторожнее? Не видишь, что ли?

И тут поднялся такой крик, что Тони не смог разобрать больше ни слова. Понял только, что спорили Герцог, Длинный и Чонт. Значит, Лазар тоже не пришел. Ну что же, он, Тони, не пойдет и в следующий раз.

Тони скорчил презрительную мину и побрел дальше.

2

К трем часам у школьных ворот собралось почти все звено. Андраш Чонт разлегся на тележке, задрав ноги на старую корзинку.

— Вы повезете меня, — заявил он, — сам я не двинусь с места.

Длинный стоял, прислонившись к дереву. С мешком, переброшенным через плечо, он выглядел заправским старьевщиком. Герцог, как всегда, был элегантен, будто собрался на прогулку по острову Маргит[4]. Подошел Лазар, которого дразнили «Верзила-младенец», потому что, несмотря на высокий рост, у него было детское личико с толстыми щечками, маленьким ртом и мечтательными голубыми глазками. Из кармана у Лазара торчал словарь.

— К сожалению, я не смогу пойти с вами, — начал оправдываться он, — тороплюсь на курсы французского.

Длинный присвистнул.

— Ну конечно, Проф, — произнес он насмешливо.

— Конечно, Проф, — повторили все хором.

Что, собственно, они еще могли сказать? Лазар — лучший ученик в классе, но этого ему, видно, мало. Он без конца что-то учит, в школе, дома, на курсах.

— Я действительно не могу, — сказал Лазар. — Я пришел предупредить, чтобы меня не ждали.

Длинный засвистел как паровоз.

— Очень мило с твоей стороны, — выпалил он между двух свистков.

Лазар пожал плечами.

— У меня абсолютно нет времени…

Все засмеялись. Уж этот Профессор! Вечно вставляет иностранные слова, к месту и не к месту.

— Абсолютно катись отсюда. Сматывайся, и побыстрее! — скомандовал Длинный.

Лазар опять пожал плечами, потом подошел к Панни.

— Ты меня поняла, да?

— Конечно, — ответила та, — иди спокойно.

И Лазар пошел, не торопясь, вперевалочку. Раза два он обернулся и помахал на прощание рукой, а потом совсем скрылся из виду.

Дул колючий февральский ветерок. Панни поправила шарф. Обидно все-таки. Если кому-то действительно некогда, так он вообще не придет. В конце концов, все прекрасно знают, что надо собирать лом и бумагу, что их класс здорово отстает от других, даже у пятиклашек дела обстоят лучше. Когда захотим поехать на экскурсию, то на какие деньги? Небось поехать на экскурсию никто не откажется, а в кассу деньги собирать не упросишь.

В четверть четвертого явилась Гизи. Ей, как видно, ж в голову не пришло, что она опоздала. С самым безмятежным видом она подошла к тачке и сразу спросила:

— Пошли?

На ней были брюки и полосатое пальто. А на голове ничего. Только копна черных волос. Она подняла голубые глаза на Панни:

— Кого мы ждем?

Никто не сказал ей ни слова упрека. Главное, что она уже здесь. Актрисе все можно. Гизи — «звезда» драмкружка, игравшая множество ролей. Ходит она величаво, плавно, с высоко поднятой головой. Нижняя губка у нее слегка выпячена. Гизи знает, что она красавица, более того, считает себя центром Вселенной.

— Ну, тронулись!

Панни согнала Андраша Чонта с тележки, Длинный поплевал на ладони и ухватился за дышло. Остальные стали подталкивать тележку сзади. Ветер все усиливался, и ребята вдруг побежали, помчались наперегонки с ним. Корзина металась в тележке, грозя вот-вот слететь. Длинный залихватски свистел.

— Не зверей, Длинный!

А что, неплохо вот так разок! Всей ватагой неслись они прямо на прохожих. Тележка вдруг накренилась, корзинка все-таки слетела, и ветер погнал ее по мостовой. Ничего, когда будет полной, не свалится!

Прошло немало времени, пока они наполнили тележку разными железяками, а корзинку — старыми газетами и оберточной бумагой. За это время они успели обойти три больших дома и два магазина и здорово устали, но настроение у всех было хорошее. Теперь они двигались медленно и не галдели. Тележка скрипела, железо на ней дребезжало. Коренником был по-прежнему Длинный. Одна кастрюля вдруг упала, Длинный обернулся.

— Вы что, не можете повнимательней? Пошевеливайтесь, я стоять долго не собираюсь.

Рядом с тележкой, засунув руки в карманы, стоял Герцог и спокойно смотрел на свалившуюся кастрюлю.

— Ну что ты бесишься? Сейчас кто-нибудь поднимет. Чонт или Гизи. Да ты и сам можешь поднять, — не торопясь проговорил он.

— И ты, между прочим, тоже! — заорал вконец обозленный Длинный.

— Вот еще, он же Герцог, — засмеялась Гизи и откинула назад прядь черных волос. — Он боится испачкать свои великолепные джинсы!

— Оставьте в покое мои джинсы! Что плохого, если я не люблю ходить грязным?

Длинный даже покраснел от гнева.

— Не мели языком! Поднимай живее кастрюлю!

Герцог внимательно рассматривал свои ногти.

— Ну вот, так и знал. Ноготь на среднем пальце сломался…

— Перевязать? — И Длинный с угрозой двинулся в его сторону.

Панни торопливо подняла кастрюлю. Не хватало еще драки! Водрузив ее поверх металлического хлама, отчего загремела вся куча, Панни сказала:

— Можем трогаться!

Но никто не шелохнулся. Никто.

— Ничего, — проговорил Герцог, — успеем. Давайте передохнем. Я здорово устал.

Гизи неожиданно поддержала его:

— А что, мы и так достаточно поработали! Лазар вон сидит себе на курсах.

Она сказала таким тоном, будто это только сейчас пришло ей в голову, и уселась на перила, отгораживающие тротуар от мостовой.

— Мог бы и на другой день перенести, — заявил Чонт, — или пропустить. Я тоже три раза в неделю хожу в секцию, а все-таки пришел.

— Ему каждый день надо что-нибудь учить, — вступилась за Лазара Панни, хотя и была зла на него. — Он там загружен по горло. Потому и не пришел.

Чонт потянулся, разминая уставшие ноги.

— А Кочиш? Почему он не пришел?

Наступила тишина. Длинный, усмехнувшись, объяснил:

— Он обиделся. На меня и на Гизи. Может, еще на кого-нибудь. Это его дело. Я из-за него сегодня единицу по истории схватил, так он мне подсказывал.

— И он же еще и обиделся?

— Да. А с нами решил не знаться, собирает в одиночку.

Длинный тоже пристроился на перилах.

— Ха-ха-ха, — сказал насмешливо Герцог, — дайте мне платочек поплакать! — Он присел на край тележки.

Андраш Чонт прислонился к афишной тумбе и, сняв ботинки, вытряхивал из них песок.

— Кочиш и на меня зол, — вставил он, — потому что на днях я ему пару раз врезал.

— Ничего удивительного, — размышлял вслух Длинный. — Тони первый полез. Он вечно лезет на рожон.

Герцог сосал больной палец.

— Тони всегда лезет в драку, — пробормотал он, — и всегда получает. Так ему и надо. Лопоухий воображала…

Гизи засмеялась.

— Лопоухий?

— Да, лопоухий. — Герцог устроился поудобнее.

— Твои уши, конечно, бесподобны! — Панни не на шутку рассердилась. — Все-таки это безобразие: Тони каждый день возвращается домой с синяками. И о чем только думают его родители?

Длинный пожал плечами.

— О чем думают? Да ни о чем. Матери у него нет, а отец все время за границей. Он с теткой живет, а она, по-моему, совсем древняя.

— Все равно безобразие, — сказала Панни.

Длинный пренебрежительно махнул рукой.

— Был я у них. Там своих забот хватает. Им вместе приблизительно двести сорок лет…

— Что ты болтаешь? Как это двести сорок лет?

Длинный вытянул ноги. Он был таким долговязым, что казалось, состоял из одних рук и ног. Задумчиво запрокинув голову, он проговорил:

— Возможно, даже больше, кто знает. У тетки Кочиша вечно сидят в гостях еще две старухи. Смехота. Три старые девы. Пьют чай и языки чешут. А Кочиш что хочет, то и делает. Они на него ноль внимания.

Герцог вытащил изо рта больной палец.

— Пьют чай, — произнес он задумчиво, — это хорошо. Чай с ромом, хлеб с маслом…

Все почувствовали, что проголодались и основательно замерзли. Ветер утих, но заметно похолодало. Стало темно. Панни посмотрела на часы.

— Понеслись, — сказала она, — а то приемный пункт закроется, прежде чем мы добежим!

Длинный спрыгнул с ограды, поплевал на ладони и впрягся в тележку. Андраш Чонт стал подталкивать сзади.

— Включай мотор, зажигание, четвертая скорость — 120 километров! «Ягуар», «форд», «мустанг»!.. — закричал Герцог.

— Ты, нахал, сейчас схлопочешь!

Они снова кричали, смеялись, ржавые железки дребезжали на катящейся со скрипом тележке. Их вопли слышались издалека, и грохот, который они создавали, еще долго висел в воздухе после того, как они скрылись из виду. Потом слышался только свист Длинного, наконец исчез и он. Стало тихо, на узенькие улочки опустился вечер.

3

Со стены изящной дугой свисали канделябры: над сдвоенными, зеленого цвета, витыми свечами возвышалась еще одна, маленькая, а над каждой из них, как крохотная шляпка, — абажур из тонкого шелка. Под шляпками — электрические лампочки. Мягкий свет падает на стол, в чашках золотится чай.

— Еще чашечку, Милика?

— Благодарю… если можно, совсем немного. Аромат у твоего чая просто великолепен, больше никто так не умеет заваривать.

Тетя Мили — маленькая, толстенькая и очень добрая. Она с признательностью смотрит на руку тети Вали, держащую чайник. Тетя Вали, вероятно, когда-то была красивой. У нее тонкие черты лица, изогнутые брови, седые волосы. Сейчас, при электрическом свете, они совсем серебряные.

— Еще чашечку, Вирика?

— Пожалуй, можно. Но последнюю, потому что мне пора идти. Мерседес вот уже несколько часов сидит дома одна!

У тети Вири хриплый голос, который часто срывается, строгое выражение лица. Возможно, это впечатление создается из-за того, что подбородок у нее выдается вперед, а губы узкие.

— Но Мерседес такая умница, — успокаивает ее тетя Мили, — она всегда хорошо себя ведет.

Когда речь заходит о кошке, которую зовут Мерседес, тетя Вири сразу же смягчается. Она очень любит, когда Мерседес хвалят.

— Умная-то, умная. И не гуляка. — Но тут ее скверный характер дает себя знать, голос срывается: — Не то что Тони!

Тетя Мили в ужасе: Вири опять за свое. А уж если она начнет, ее не остановить. Хотя как сказать, иногда она бывает права. Но стоит ли говорить об этом сейчас? И Вали наверняка огорчится. Поэтому тетя Мили решительно вмешивается:

— Ах, оставь его в покое, дорогая!

Но этим только подливает масла в огонь.

— Почему я должна его оставить? Это самый простой выход — оставить. Так мы ничего не добьемся. Ребенок никогда не бывает дома после обеда. Он никогда не занимается. А почему он не занимается? Потому что ему неинтересно. Ему, видите ли, все неинтересно! Нет, толку из него не будет, это точно!

— Ну, пожалуйста, моя дорогая, перестань!

Напрасно, теперь Вири не скоро остановится. Она хочет только хорошего и будет говорить до тех пор, пока Вали не расплачется. Тетя Вали держится, но голос ее уже дрожит. Она все принимает очень близко к сердцу.

— Я знаю, что недостаточно строга с Тони, — признается она, — но на то есть своя причина, в самом деле, есть причина.

Когда она подвигает чашку, заметно, как трясутся у нее руки.

Однако тетя Вири неумолима. Она отпивает несколько глотков, а потом, поставив на стол чашку, высказывается со всей определенностью:

— Ты с ним недостаточно последовательна! Вот я с Мерседес…

— Ах, — вздыхает тетя Мили, — оставь в покое Мерседес, дорогая!

— Почему я должна ее оставить? Еще дольку лимона передай, пожалуйста. И немного рому можно тоже. Права я или нет? Тони недостает системы в воспитании. И в этом виновата ты, Вали.

— Мне жалко, — произносит та.

— Что ты жалеешь, можешь мне сказать?

— Не что, а его. Если бы ты знала, какой усталый Тони возвращается домой. Он такой худой и слабенький, что любой пятиклассник сильнее его. А ведь он уже в седьмом. И я должна его журить, заставлять делать уроки?

Тетя Мили в знак одобрения и полного согласия ударяет обеими ладошками по столу, проявив таким образом свое волнение.

— И не думай сразу заставлять! Пусть отдохнет, поест. Он действительно тощий.

Тетя Вали вздохнула.

— Он всегда в синяках и ссадинах. То сам упадет, то на него кто-нибудь нечаянно налетит.

Тетя Вири насмешливо хихикнула:

— Сам упадет или на него кто-нибудь налетит! Это кто же тебе такое сказал?

— Тони.

— И ты веришь?

— А почему я должна не верить?

Тетя Мили повторяет за ней, словно эхо:

— А почему она не должна верить?

Тетя Вири только саркастически усмехнулась. Она допила чай, проглотила несколько ломтиков пирога, а затем заявила, что мальчишка грубиян и что он наверняка дерется. И ему, разумеется, тоже достается. Потому-то он и ходит в синяках.

— Понятно? — спросила она. И сама себе ответила: — Абсолютно!

И хотя то, что она сказала, выглядело вполне правдоподобно, собеседницы с ней не согласились. Она прямо-таки обидела их. Это Тони-то достается? Чушь какая! Во-первых, Тони ни от кого не может достаться; во-вторых, он не грубиян. Бывает, конечно, что он не поздоровается, а только что-то пробормочет, когда входит в комнату. Иногда и вовсе молча бросит портфель в угол, но это еще ничего не значит. Он очень устает, вот и все.

Спор разгорался. Казалось, в нем принимают участие даже портреты на стенах. Как видно, оттого, что тетя Вали осталась одна, она любила видеть вокруг себя портреты родственников, близких и дальних. Среди них выделялся портрет дяди Оскара, который сейчас выглядел особенно обиженным. Он смотрел прямо на тетю Вири, и весь вид его говорил, что он не согласен с ней. Свет настольной лампы выделял его строгий профиль, уши торчком и мощные бицепсы. Дядя Оскар был боксером, у него не только кулак, но и взгляд стальной. И этот взгляд словно ободрил тетю Вали.

— Неправда, что Тони ничем не интересуется! — воскликнула она. — Тони многим интересуется. Например, марками, драмкружком, настольным футболом. Да, он ходит на занятия драмкружка. И это еще не все. Он учит иностранный язык. Только вчера он мне об этом рассказывал. Он занимается английским. На соседней улице живет одна пожилая дама. Англичанка, которая когда-то вышла замуж за венгра…

Не успела она договорить, как тетя Вири воскликнула:

— Дези — гусиные лапки!

— Почему гусиные лапки?

— Потому что она такая длинная, худая, одни жилы… Многие так ее называют. За глаза, разумеется. Я ее хорошо знаю по рассказам зеленщика и мясника. Она покупает только дешевое мясо. И только говядину. А еще растительное масло. А растительное масло — это такая гадость!

Тетя Мили обрадовалась, что спор затих. Она положила руку на плечо своей старой приятельницы.

— Ты неподражаема, Вири! Ты всех знаешь, дорогая…

В течение короткого времени разговор велся вокруг посетителей гастронома и всевозможных покупок. Но радость Мили оказалась преждевременной. Скоро тетя Вири, забыв о капусте, сельдерее, кольраби и вырезке для ростбифа, вновь вернулась к Тони:

— Значит, Дези — гусиные лапки… учит его. Воображаю!

— Да, так сказал Тони.

— Могу себе представить… — И все вновь услышали ее ехидный смешок.

Силы тети Вали были уже на исходе, но она охрипшим голосом продолжала отстаивать справедливость:

— Я же вижу по вечерам, как он что-то все время пишет в тетради. Что он еще может делать, как не учить уроки?

Тетя Вири подвинула к себе поднос с пирогом, который был просто объедение: мягкий, пышный, с приятным запахом рома. Съев несколько кусочков, тетя Вири изрекла:

— Учит уроки… хм… пишет… хм… — Тут у нее снова сорвался голос: — Да ведь это он рисует, Вали, рисует! Знаю я таких. Говорю тебе как близкая подруга: ты должна смотреть за ним в оба!

Еле заметным движением руки тетя Вали отодвинула от нее поднос. Она любила как следует угостить подруг, однако сегодня они съели достаточно. Надо, чтобы и Тони осталось. Она вздохнула.

— Хорошо, я так и сделаю, Вири.

4

Так тетя Вали и сделала, а вернее, решила, что будет смотреть за мальчиком «в оба». В конце концов, вся ответственность за ребенка падает на нее, и просто любить кого-нибудь — этого мало. Любить надо с умом. Но с другой стороны, нельзя быть и бесцеремонной с ребенком. Подросток тоже человек. Его нельзя обижать. Пусть Тони после возвращения из школы отдохнет, поест, немного послушает радио или посмотрит телевизор, ему тоже необходимо развлечься. И, пожалуй, будет неплохо, если он еще что-нибудь съест.

— Не хочешь ли яблочного пирога?

В ответ Тони бормочет:

— Я сыт им по горло… — Он встает, потягиваясь. Фильм кончился. — Лучше я немного поучу уроки.

Как хорошо, что он сам это сказал, что его не надо заставлять! Тем не менее тетя Вали решила поговорить с Тони. И хотя она обстоятельно обдумала, о чем и как будет с ним говорить, все вышло иначе. Она сумела лишь сказать:

— Хорошо. Очень хорошо. Как раз вовремя. Уже поздно. Очень хорошо. Потому что если в дневнике у тебя плохие отметки…

Тони всегда раздражало, когда его наставляли. А сегодня, когда у него и так забот полон рот, было бы совсем неплохо, если бы его оставили в покое…

— Черт с ним, с дневником, — ворчит он, — мне наплевать.

— Как ты выражаешься, Тоник! Тетя Вири говорит, что ее кошка куда вежливее тебя.

Он неторопливо раскладывает учебники на столе. Вытаскивает черновую тетрадь.

— Это Мерседес, что ли?

— Именно. И гораздо вежливее.

— А мне и на Мерседес наплевать. Я ей когда-нибудь такого пинка дам!

Тетя Вали приходит в ужас. Кошмар! Как ребенок выражается! К ее волнению примешивается явная тревога.

— Тони, если ты будешь себя так вести, то отец заберет тебя с собой в следующий раз.

— Отец уже полгода не был дома… — говорит Тони, и в его голосе звучит обида. — «Отец»! Он мной не интересуется.

Тетя Вали тут же становится на защиту:

— Он не может часто приезжать из-за границы. Он же строитель, а ты знаешь — это очень важная работа…

Во время разговора она внимательно следит за Тони. У того все готово к занятиям, свет настольной лампы падает прямо на тетрадь; сам Тони уже что-то пишет. Пишет или рисует? Надо посмотреть, чем он занимается. Недаром Вири советовала ей понаблюдать за ребенком.

Тетя Вали приближается к столу. Она делает вид, что хочет навести здесь порядок. Возится с подставкой для фикуса и потихоньку смотрит. Конечно, это неприлично, но с другой стороны, если Тони не занимается — тоже скверно. Тогда отец заберет его, а это просто невозможно, она всем сердцем привязалась к мальчику. Ничего плохого не случится, если она заглянет к нему в тетрадь.

— Что это такое, Тони?

— Как что? Черновая тетрадь.

— Ну, а этот рисунок?

Тони не любит, когда ему мешают. Поэтому отвечает с явной неохотой:

— Замок. Крепость.

Тетя Вали с удивлением взирает на рисунок. Ну и ну!

— А этот длинный человек… в цилиндре?

— Это сэр Ричард.

Тетя Вали едва смогла промолвить от удивления:

— Что, что?

— Оставьте меня в покое! Это англичанин. Задали по английскому.

Уф, гора с плеч! А она уже начала думать, что Вири была права, мальчик сидит и рисует, а время идет. А на самом деле — вот пожалуйста, он занимается английским.

Тетя Вали вздохнула:

— Учи, учи, Тоник! Ты молодец… Этот господин в цилиндре, возле дома, ну прямо как живой, только не говорит!

И скрылась в кухне. Тони включил радиоприемник. Под тихую, приятную музыку дело пошло куда веселей. В руке у сэра Ричарда появился зонтик, а на небе — облака.

Он как раз отделывал ворота замка, когда сэр Ричард вдруг шевельнулся и, улыбнувшись, сказал:

— Хаудуюду, Энтони!

— Что?

— Хаудуюду. Позволь представиться: сэр Ричард. Ты меня не узнаешь? — Он шагнул вперед. И вдруг все вокруг ожило, стало настоящим: облака, гонимые легким ветерком, поплыли по небу, зашелестели деревья в парке замка. — Я знал, что ты придешь к нам, — сказал сэр Ричард, — и ждал тебя.

— Меня?

— Конечно. Целый день я стоял здесь и ждал, когда ты придешь. Кстати, разреши познакомить тебя с моей сестрой.

И тогда рядом с ним возникла девушка. Сделав книксен, она произнесла:

— Мисс Джизель.

— Очень рад, Энтони.

Джизель выглядела чрезвычайно привлекательно. Ее черные волосы красивыми волнами падали на плечи. Голубые глаза, высокий лоб, правильный нос. Нижняя губка чуточку выдавалась вперед, обнаруживая своенравный характер. Об этом же говорила ее осанка, высоко поднятая голова. Правда, девушка из старинного замка была одета в брюки и короткое клетчатое пальто, но эта одежда была удивительно ей к лицу. Она сказала приятным голосом:

— Быть может, пройдем в замок?

— С удовольствием. У вас великолепный парк, мисс Джизель, сэр Ричард.

Сэр Ричард произнес сочным, низким голосом:

— Что верно, то верно. Красивый. Этот парк старый-престарый. Здесь почти каждому деревцу за сто лет. Собственно говоря, для краткости меня можно звать просто Рик. Хорошо, Энтони?

— Ол-райт! Да-а, вот это парк!

— Ничего, только немного скучный, — сказала Джизель. — Мы все время сидим здесь и никуда не выходим. Знаешь, я рада, что мы познакомились, Энтони!

— Я тоже. У нас в школе есть девочка по имени Джизель, точнее, Гизи. Но она не такая приятная.

Глаза Джизель загорелись от любопытства.

— А какая она?

— О, она такая… вечно нос задирает. Считает себя очень красивой.

— Она красивее меня?

— Нет. Ты гораздо красивее.

Так разговаривая, они пересекли парк.

Трава в парке была ярко-зеленой и от ветерка переливалась, как шелк. Башни крепости вблизи казались высокими до небес. Они вошли в замок, миновали холл, гостиную и оказались в зале для фехтования. Двое высоких мускулистых мужчин как раз вели там ожесточенный бой. Увидев вошедших, они прекратили сражаться и сняли маски.

— Лорд Филипп и лорд Джон, — произнес сэр Ричард, — мои друзья.

Тони представился. Потом сказал, что у него тоже есть друзья: Андраш Чонт и Длинный. Они любят и уважают его за то, что он отличный спортсмен. Возможно, он станет боксером, как его дядя Оскар. Дядя уже умер, и Тони лично не был знаком с ним, но очень много о нем слышал. Дома у него висит дядин портрет, и Тони, разглядывая его, всегда думает, что станет боксером или борцом.

Тони посмотрел на лордов.

— Но, возможно, я стану и фехтовальщиком.

Джизель удивленно воскликнула:

— Ты умеешь фехтовать, Энтони?

— Конечно, хоть сейчас могу продемонстрировать.

Не успел он снять куртку, как ему тут же принесли великолепный фехтовальный костюм и шпагу. И начался поединок с лордами. С Джоном Тони покончил быстро, а лорд Филипп продержался довольно долго. На скрещивающиеся клинки сквозь цветные стекла окон падали лучи солнца, их блики скользили по мраморным плитам пола. Тони внезапно упал на одно колено и попытался нанести удар снизу. Однако Филипп вовремя заметил это обманное движение. Тогда Тони перешел к защитной тактике, а затем, когда противник на мгновение ослабил внимание, ринулся в вихревую контратаку. Клинок Тони отбил шпагу соперника, проскочил вперед — укол. Сэр Ричард закричал:

— Поздравляю, Энтони!

А Джизель сказала просто:

— Я надеюсь, мы станем друзьями. Ты придешь к нам завтра? Если захочешь, вместе поужинаем, а потом устроим фехтовальный турнир или покатаемся на лошадях…

— Возможно, я приду, — сказал Тони. — Даже наверняка. Ну, а пока сенькью, Джизель, Рик, сиюэгейн!

Они стояли в воротах замка и махали на прощание:

— Сиюэгейн, Энтони, ждем, Энтони!..

Как раз в этот момент тетя Вали вошла в комнату, и свет лампы упал на ее лицо. Оно было милым и кротким, а волосы казались совсем серебряными.

— Уже поздно, — сказала она, — ты закончил, Тони?

— Да, только что, — ответил он, закрыл тетрадь и отодвинул от себя книгу.

Его грызла совесть, но когда он лег в постель, то быстро заснул.

5

На другой день классный руководитель господин Гал проверял успеваемость за неделю. И вот тут разразился скандал.

— Кочиш, — медленно проговорил учитель, — что это такое?

Он сдвинул на лоб очки и посмотрел на Тони.

— Пять единиц. И никаких других оценок. Пять единиц! — повторил он.

В классе засмеялись.

— В сумме это как раз пятерка.

— Не остри, Герцог! — прикрикнул учитель Гал.

— А он все время острит, — рассерженно произнес Тони. — Герцог-красавчик!

— Почему это Герцог-красавчик?

— Потому что он трясется за свои чудо-джинсы.

Длинный пробормотал:

— Это верно, не любит он работать. Вчера, когда металлолом собирали… — И тут он проговорил, подражая голосу Герцога: — «Фи, ржавчина»!

— Эй, что ты ко мне привязался! — крикнул Герцог. — Ты сам всегда в грязь садишься? И потом, я-то пришел собирать. А некоторые вообще не пришли. Кочиш, например.

«Вот они какие, — думал про себя Тони. — Предатели несчастные. Герцог не может забыть, что когда-то я дал ему подножку. В тот день он в первый раз появился в своих чудо-джинсах. И так дурацки растянулся, что чуть не разорвал их. В полу был какой-то гвоздь. Но кто виноват, что он на него напоролся? Герцог этого забыть не может…»

— Почему ты не пришел, Кочиш?

Ну и погодка сегодня! Облака на небе — громадины.

— Я жду, — заметил господин учитель Гал, — жду твоего ответа.

И тогда у Тони вырвалось:

— Я не хочу ходить с ними, господин учитель, они мне не друзья! У меня есть свои места, я собираю в одиночку.

Он выпалил все это на одном дыхании и даже раскраснелся от волнения. «И зачем я это сказал? Кому это нужно?» Стало очень тихо. Учитель Гал тоже молчал. Он опустил, потом вновь поднял на лоб очки:

— Что такое?

Тони чувствовал, что его снова заносит.

— У меня нет друзей! Ни одного! — отрезал он гордо.

Герцог не удержался:

— Зато есть колы. Целых пять.

— Вот они какие, — с горечью произнес Тони.

Учитель Гал довольно резко оборвал Герцога:

— Над теми, кто попал в беду, не смеются, им помогают. Русский, математика — сплошные единицы. Кто поможет Кочишу повторить материал?

Обычно, когда заходила речь о помощи, сразу же поднимался целый лес рук. Но сейчас все неподвижно и тихо сидели на своих местах. Тишина все тянулась и тянулась. Тони растерянно улыбался, но к горлу у него подступила тошнота. К счастью, никто не мог этого заметить. А учитель Гал все еще спрашивал:

— Ну, кто возьмется? Андраш Чонт? Лазар? Что же, никто?

В конце концов Длинный проговорил:

— Господин учитель, извините, но он сам не будет заниматься с нами. Мы уже пробовали.

— А кто попробует еще? В последний раз? Никто?

Он задавал вопрос снова и снова:

— Никто?.. Никто?.. Никто?..

Это слово звенело у Тони в ушах все громче, и, хотя давно говорили о другом, он все слышал: «Никто? Никто? Никто?»

А ведь они правы, он не стал бы с ними заниматься. Если ему захочется, он сам будет учить. Только как?

Когда Тони вернулся домой — правда, домой он пришел только к ужину, — он сразу положил перед собой тетрадь. И пододвинул транзистор. Без радио какая учеба? Если играет музыка, соображаешь не в пример быстрее. Лучше всего танцевальная музыка, джаз, хотя можно любую, даже сюиту. Так что у нас завтра? География, физика…

Как назло, тетрадь раскрылась именно на той странице, где красовался замок. И сразу ожила листва на деревьях в парке, заколебалась под дуновением ветерка трава на лужайке, такая свежая и зеленая даже при свете луны.

— Мы ждали тебя, Энтони! — проговорил Рик.

Джизель протянула Тони руку. Вдруг он заметил лорда Джона, который стоял в стороне и как-то искоса поглядывал на него. Может быть, просто показалось? Нет, он все-таки не ошибся: лорд Джон смотрел на него с явной неприязнью.

А вот и лорд Филипп! Он тоже здесь, только с другой стороны, и тоже смотрит мрачно. В чем дело?

Вскоре, однако, Тони забыл о них.

Стол был накрыт в охотничьем зале. Подавали разные деликатесы, вино разливали в кубки. В старинных серебряных подсвечниках колебалось пламя свечей. Тени скользили по стенам, на которых были развешаны сабли, кинжалы и старинное оружие, отливающее бронзой. Ну и, конечно, портреты предков. Один из них странно напоминал дядю Оскара, хотя одет, понятно, был иначе.

После ужина все пошли в парк, и конюх привел верховых лошадей. Тони досталась огненно-рыжая кобыла, сильная, стройная, с маленькой головой. Рик предупредил, что ее недавно приручили и что она еще дикая. Но Тони небрежно махнул рукой, забросил уздечку и вскочил на неоседланную лошадь. Она вздрогнула, рванулась вперед и понеслась.

В несколько минут он обогнал остальных. За спиной остался замок с красивыми башнями. Лошадь неслась галопом по полю, а над Тони раскинулось необъятное, холодное, чистое небо. Птицы летели наперегонки с ним в сторону синеющих вдали сквозь белую дымку горных вершин. Туман ли окутал их? А может, это спустились кудрявые облачка?

Тони остановился, зачарованный чудесным видом.

Первым к нему подскакал Рик.

— За всю свою жизнь, — сказал он, протянув руку, — я впервые вижу такого наездника!

— Сенькью, сэр, — ответил Тони и в знак благодарности устало кивнул головой.

На склоне холма появились лорд Джон и лорд Филипп. Вид у них был угрюмый, особенно у лорда Филиппа, который все время дергал головой влево и косил.

Рик поскакал дальше.

В это время к Тони подъехала Джизель, и дальше их лошади пошли рядом. Джизель выглядела грустной.

— Остерегайся лорда Филиппа, — прошептала она. — Он на тебя зол за то, что ты мне нравишься. И сейчас сердится, что мы вместе. Он хочет, чтобы я вышла за него замуж. А я — ни за что! Он такой скучный. Иногда мне кажется, что он не человек, а только фрак, цилиндр и имя: лорд Филипп.

Тони кивнул.

— Мне кажется, что ты здесь вообще скучаешь.

— Ты даже не представляешь себе! — вздохнула Джизель. — Ведь ты сейчас самое больное место задел. Тут все сплошь сэры, лорды, замки. И у вас тоже так?

— Замки встречаются. А лорды и сэры нет. Да и к чему они?

— Действительно, к чему? Ты такой умный, Энтони! И такой милый, совсем не похож на лорда Филиппа!

Широкое, до самого горизонта, поле вдруг задрожало. Небо над ним съежилось, сжалось в небольшую точку, а потом и совсем исчезло, и с ним Рик, Джизель, Филипп… Так рвется и исчезает паутина, когда на нее вдруг падает камень. Этим камнем оказался голос тети Вали.

— Ты занимаешься, Тоник?

Ужасно! Всегда ей надо вмешаться. И всегда некстати. Он взрывается:

— Дддаа, тетя Вали!

— А чем?

— «Чем… чем»!.. Историей!

— Скверно, — сказала тетя Вали, — тебе надо учить русский язык или математику.

Тони разозлился еще больше: откуда она это узнала? Теперь прожужжит ему все уши.

Тетя Вали как будто прочитала его мысли:

— Конечно, сама бы я не догадалась, чем ты занимаешься. Сегодня после обеда сюда приходил господин учитель Гал, твой классный руководитель.

У Тони рот открылся от удивления. Он сидел оглушенный.

— Он был здесь?

— Да, был.

Тони тяжело вздохнул, и у него невольно вырвалось:

— Это плохо.

— Да, не очень хорошо, — сказала тетя Вали.

Тетя Вали сидела на диване, не отрывая глаз от вязания, и, казалось, была занята только своими спицами.

— По математике, русскому языку ты получишь единицы.

Установилась такая глубокая тишина, что стал слышен бой стенных часов в соседней квартире. Медленно и торжественно они пробили девять.

— Да, — сказала тетя Вали, — заходил к тебе один мальчик, кажется Парди… если я правильно расслышала имя.

Тони ничего не ответил. Он сидел и медленно листал книгу. Возможно, учебник по математике или по русскому языку. Листал его Тони так небрежно, что даже тетя Вали поняла: это что угодно, только не учеба. Что поделаешь, он честно пытался учить, но мысли его были далеко.

6

На следующий день Тони на большой перемене опять чуть не подрался с Герцогом. Правда, он сам был здорово взвинчен, потому что перед этим к ним забежал один шестиклассник и передал Тони, что тот должен явиться к учителю Галу. Тут Герцог и говорит:

— Не хотел бы я оказаться на твоем месте.

— А я на твоем, глупая башка!

— Хватит языком чесать, катись отсюда!

— Ты мне не приказывай, сам отвали!

Они стояли друг против друга, готовые к драке. Тони, в общем-то, не хотел с ним связываться, но выносить издевательский тон Герцога, в конце концов, просто невозможно.

— Думаешь, я тебя боюсь? Это тебя-то?

Однако было заметно, что Герцог трусит. Опасается за свои чудо-джинсы, которые однажды чуть не разорвал. Достаточно было Тони шагнуть к нему, как тот сразу заговорил по-другому:

— Не толкайся! Ну, чего разошелся? Отстань от меня.

Тони как раз дотащил его до стены, когда быстро подошел Длинный и сказал:

— Атас, дежурный по этажу идет…

Герцогу повезло.

Тони вскоре забыл о происшествии. Он сидел в приемной в ожидании учителя и размышлял, зачем его вызвали так срочно и зачем он вообще понадобился. Тони перебрал в уме свои прегрешения, и на мгновение в памяти возникла стычка с Тощим. Потом он стал думать о том, что мог обсуждать господин учитель Гал с тетей Вали, когда его не было дома.

В окна проникли лучи мартовского солнца. Оно светило неярко, но грело даже через стекло. И от этого стала как-то приветливее приемная с двумя креслами, столом, покрытым скатертью и украшенным вазой. Обычно здесь ждут учителей родители.

Немного подумав, Тони уселся в кресло, но тут же вскочил, потому что дверь учительской отворилась.

— Сиди, сиди, — сказал учитель Гал и сел напротив.

Тони казалось странным вот так запросто разговаривать с ним, сидя за столом, как мужчина с мужчиной. Учитель выглядел озабоченным. Он закурил сигарету, и Тони заметил, что пепел он стряхивал в пустую вазу.

— Где ты был вчера днем, Кочиш?

— Так, в нескольких местах. Было у меня одно дело.

— В каких местах?

Когда разговариваешь с глазу на глаз, нет другого выхода, кроме как говорить правду.

— Собирал металлолом. Я ведь собираю не так, как другие: один денек, и все. У меня есть свои места. Я хожу туда, где и бумагу, и лом отдают только мне. Например, бумагу мне дает тетя Дези, а лом — дядя Копас и дворник по имени Тихамир. Я вчера был в мастерской у дяди Копаса. Он делает детали по заказу одной фабрики, а я ему помогаю. Ну, а за это он дает мне металлолом. Он на пенсии и ко мне очень хорошо относится…

Учитель Гал перебил его:

— А что, тебя никто не спрашивает, как твои дела с учебой? И где ты пропадаешь?

Как это не спрашивают? Конечно, спрашивают. Но Тони в таких случаях отвечает: все в порядке. Об этом тоже пришлось рассказать. В защиту дяди Копаса он сказал, что был не только у него, но и в других местах. Стояла отличная погодка: свежая, ветреная, и он забежал на набережную Дуная.

— И что же ты там делал?

Что делал? Что он мог там делать? Тони пожал плечами, теребя край скатерти.

— У меня там местечко любимое. Внизу, у самой воды. Такой большой камень. Я сижу на нем, смотрю на Дунай. В глубине вода зеленая, у берега она рябит от ветра. Льдины уже растаяли, а еще недавно плавали по реке. Над Дунаем много чаек. Иногда они садятся на воду, как будто купаются.

Учитель покачал головой:

— Красиво рассказываешь… Значит, смотришь, размышляешь. И о чем же?

— Да так, ни о чем, — медленно произнес Тони.

— Вот, вот, сейчас-то ты тихоней выглядишь. Но иногда ведь бываешь и другим. Например, вчера вечером, там, на углу.

Дело понемногу проясняется, и Тони встревоженно смотрит на учителя.

— На углу?

— Да.

— Когда возвращался домой?

Теперь Тони прекрасно знал, о чем идет речь, хотя и пытался оттянуть время. Учитель только пожал плечами. Он хотел все услышать от Тони.

— Подумай хорошенько. Тебя, кажется, кто-то окликнул? Неужели забыл? Вспомни-ка…

И вспоминать нечего. Тощий, кто же еще может быть. Именно его навязал Тони учитель Гал. Тощий вчера днем разыскал его в школе и предложил вместе заниматься математикой. Тони сразу сказал ему, что не имеет ни малейшего желания заниматься с ним и пусть тот оставит его в покое. А когда вечером Тони возвращался домой, то столкнулся с Тощим на углу улицы.

— Я уже два раза заходил к тебе домой…

— Ходи, пожалуйста, — сказал Тони, — раз у тебя так много времени. У меня его, к сожалению, мало. И заруби себе на носу: ты мне не импонируешь.

Тони сказал это, подражая Лазару, от которого услышал это выражение. Он ждал, что Тощий тут же смоется, но не тут-то было. У него хватило наглости говорить дальше. Ему, видите ли, поручил господин учитель Гал, а если уж он, Тощий, что-нибудь пообещает, то слово свое сдержит. А кстати, почему это Тони не хочет с ним учить уроки?

Тони не нашел другого, как заявить:

— Потому что ты учишься в «Б».

Тощий не понял:

— Не все ли равно: 7«А», 7«Б». — И он посмотрел на Тони так, что тому кровь ударила в голову.

— Знаешь, — сказал Тони, — чеши-ка ты отсюда. Плевать я на тебя хотел!

На это Тощий ответил:

— Зачем же подличать?.. Глупо…

— Кто тут подличает, интересно? Ты еще и оскорбляешь? Иди-иди, ябедничай. Скажи, что получил по шее…

Вот так все и случилось. Еще минуту назад он не хотел бить Тощего и все-таки ударил. Подумаешь, одна оплеуха ничего не значит!

— Ну что, Кочиш, вспомнил? — спросил учитель Гал.

— Да. — Тони кивнул. — Вчера на углу я встретился с Парди из 7-го «Б» по прозвищу Тощий. Значит, — с презрением сказал Тони, — Тощий вам накапал?

Учитель помолчал, стряхнул пепел, потом сказал:

— Ты не только скверно выражаешься, но, что еще хуже, плохо думаешь о других. Парди мне ничего не говорил. Он совсем не такой парень.

Тони удивленно посмотрел на учителя:

— Откуда же вы знаете?

А вдруг учитель своими глазами видел всю их стычку? Например, с другой стороны улицы.

— Что ты собираешься делать?

Тони вначале даже не понял. Вроде все уже решено. Тощий получил и смылся. На самом-то деле было немного по-другому: смылся не Тощий, а Тони, и так быстро, что тот просто не успел дать ему сдачи. По взгляду учителя Тони понял, что тот видел все, и покраснел до ушей. Ему стало так жарко, что он даже расстегнул ворот рубашки. Что же теперь делать? Внезапно у него вырвалось:

— Господин учитель… я этого Тощего… не перевариваю. Совершенно! Уж лучше я один буду заниматься, только не с ним!

Прозвенел звонок. Учитель Гал поднялся. Он не сердился, но лицо его было суровым. Снял, потом опять надел очки и, не глядя на Тони, бросил:

— Ты не очень красиво вел себя вчера…

Он повернулся спиной, и вот уже за ним захлопнулась дверь учительской.

Еще некоторое время Тони стоял неподвижно, переминаясь с ноги на ногу. Солнце скрылось за тучами, и приемная, еще недавно выглядевшая так приветливо, стала холодной и неуютной. Тони поежился, втянул голову в плечи, засунул руки в карманы.

— Надо бы надеть куртку, сынок, — сказала ему преподавательница младших классов, проходя мимо. — Одевайся на переменах обязательно. Ну, беги. По школьному радио объявили, что коридоры не отапливаются, поэтому здесь так холодно.

Но он не побежал, а поплелся как старик. У него было отвратительное настроение.

7

— Привет, Энтони! — произнесла Джизель радостно. — Я тебя заждалась. Знаешь, что я придумала? Давай устроим бал! Позовем гостей, много-много.

— Конечно, — проворчал Тони, — сплошных сэров и лордов. У нас в классе один-единственный Герцог, и то я его терпеть не могу. Он все время ехидничает, правда, я его тут же отшиваю.

— Здорово ты выражаешься, Энтони, — захихикала Джизель.

— Я с любым справлюсь. Андраша Чонта уложу на лопатки и Длинному как следует врежу. Я никого не боюсь, даже учителей. Недавно я Длинному подсказал по истории. Я ему всегда подсказываю и не боюсь этого делать. Даже Тихамир дает мне ключ от подвала, чтобы я брал оттуда лом. А уж там — кромешная тьма!

Джизель вздрогнула:

— И ты ходишь туда один?

— А с кем мне ходить?

— Ты всегда один?

— Мне так даже лучше. Из драмкружка я ушел. Они надо мной смеялись, особенно Гизи, по-английски она тоже Джизель. Но ты в сто раз лучше ее. И в сто раз красивее. И лучше Панни тоже. Она, правда, неплохая девчонка, но уж слишком правильная. Пифф-паффф: всех бы перестрелял. И Тощего тоже. Это один парень из 7-го «Б». Он все хочет заниматься со мной, но мне он не нужен. Такой же зануда, как наш Герцог-красавчик, только он скорее Герцог-уродец, потому что лопоухий. Еще других зубрить заставляет! Я сначала скрывался от него, а сегодня днем решил сам его ждать: пусть приходит, раз уж ему так хочется. Я ждал-ждал, а он взял и не явился, побоялся, наверное, свою физиономию показать.

— Да брось, Тони. Не обращай на них внимания. У тебя же есть мы, Рик и я. Мы тебя очень любим. Скажу тебе по секрету: Рик считает тебя моим женихом. Проблемы с жильем у нас не будет. В замке 15 залов, да еще комнаты в башнях, чуланы и, конечно, большой парк, огромные поля и синие горы. Ты хочешь поселиться у нас?

— А почему бы и нет? С удовольствием. Мне надоело дома, там у меня нет никого. Спасибо, Джизель.

— Мы красиво расставим твои любимые вещи, которые ты перенесешь к нам, и, если захочешь, семейные портреты. Мы их повесим в охотничьем зале, где висят наши предки. Среди них есть один по имени Ричард Львиное Сердце.

— Отлично, а я притащу с собой портрет дяди Оскара. Его тоже звали Львиное Сердце. Я люблю смотреть на него, потому что у нас с ним явное сходство. Я хочу быть таким же, как он.

— А когда ты навсегда переберешься к нам, Энтони?

— Немного погодя. Мне еще кое-что надо провернуть. Хотя бы эту историю с Тощим. Я был с ним все-таки не совсем прав. Пожалуй, совсем не прав.

— Но ты же не будешь перед ним унижаться, Энтони?

— Я? Перед Тощим? Да что ты, Джизель…

— Энтони, не уходи… Энтони!..

— Куда ты направляешься, Тони? — спросила его тетя Вали.

Он ничего не ответил. Закрыл тетрадь, что-то невнятно пробормотал и выскочил на лестницу.

Он сам не знал, зачем вышел на улицу. Скорее всего, просто так — погулять. Но гулял Тони недолго и не заметил, как очутился перед домом, в котором живет Тощий. Вошел в подъезд, потоптался около доски с фамилиями жильцов, посмотрел, есть ли там Парди. Конечно, есть: второй этаж, квартира номер четыре. А что, если дверь откроет его мать? У Тощего она, конечно, есть. Вечером возвращается с работы отец, вся семья садится ужинать. Болтают о том о сем, рассказывают о случившемся за день. Тони даже головой замотал, отгоняя это видение.

Долго ли подняться на второй этаж! Правда, все зависит от того, как быстро человек идет. Тони двигался так, словно на каждой ступеньке собирался повернуть обратно. И зачем он только идет? Глупо! Но он уже перед дверью квартиры, рука на кнопке звонка. С какой бы радостью он убежал! И все-таки Тони нажимает кнопку. Потом стоит и шепчет про себя:

— Только бы их не было дома… никого…

Дверь открывается, и перед ним возникает Тощий. Тони не здоровается, Тощий тоже. Войти он не предлагает, но и не гонит. В конце концов Тони произносит:

— Ты, наверное, думаешь, что я пришел, потому…

Тощий стоит прямо перед ним, на лоб ему упали волосы. Нос широкий, рот тоже. Вокруг носа у него веснушки. А волосы падают прямо на глаза.

— Ни о чем я не думаю, Кочиш! — произносит он. — Что тебе нужно?

— Слушай, Тощий, слушай… дело в… — Тони гневно смотрит на него, смахивает тоже упавшие на лоб волосы.

Хорошая комната у Парди, солнечная. У окна — небольшой ковер. Они уже в квартире, но по-прежнему не знают, что сказать друг другу. Тони рассматривает ковер и, так как ничего другого не приходит ему в голову, говорит:

— Красивый ковер, как борцовый.

— Правда? — переспросил Тощий и тоже начал рассматривать ковер с таким видом, будто видел его впервые. Потом пожал плечами и сказал: — Вполне возможно. Давай посмотрим поближе. Теперь я знаю, зачем ты пришел, Кочиш!

— Ну, зачем? — спросил Тони.

И вот, когда они уже стояли на коврике, неожиданно и молниеносно последовал удар. Это была та самая оплеуха, которую Тощий задолжал Тони. Тони схватил Тощего за плечи, а тот боднул Тони в грудь и высвободил руку. Тогда Тони дал ему подножку, и оба повалились на «борцовый ковер». Вначале Тощий оказался снизу, но потом ловким движением вывернулся, навалился на Тони и зажал ему голову. Лицо Тощего, раскрасневшееся от усилий, было совсем близко.

— Ты, лопоухий, — прошипел Тони.

— Сам ты… — просипел в ответ Тощий и неожиданно усмехнулся.

У Тони тоже совершенно неожиданно вырвался смешок. Тощий вдруг засмеялся и отпустил его. Они сидели на ковре, смотрели друг на друга, красные, растрепанные, и заливались смехом.

— Здорово получилось, — сказал Тони.

— Неплохо, — произнес Тощий.

— Можно когда-нибудь еще разок попробовать.

— Хороший коврик, а?! — воскликнул Тощий.

Уже потом, когда они сидели за столом и рассматривали альбом с марками, Тощий спросил:

— Собственно говоря, почему ты не хотел заниматься вместе со мной?

Тони ответил, нимало не смущаясь:

— Потому что ты ужасно тощий, — и засмеялся.

— Такой же, как и ты.

— Ага.

— А это плохо? — задал вопрос Тощий.

— Конечно, — ответил Тони, — тебя любой побьет, если захочет.

— Ну, тебя может защитить кто-нибудь. У тебя есть приятель?

— Приятель? Нет, у меня нет друзей, ни одного.

Тони листал альбом с марками. Марки были классные, в основном спортивные и исторические, и среди них несколько таких, которые подошли бы к его собственным неполным сериям. Но внимание Тони лишь наполовину было занято марками. С горечью он произнес:

— Нет у меня друзей. Я уже пробовал дружить с Длинным, бутерброды ему покупал с ветчиной и чертежную бумагу. И подсказывал ему, как машина, без передышки… Он уже привык к тому, что я ему подсказываю, и совсем ничего не учил. Кочиш подскажет! И я подсказывал. А он вместо пол-Трансильвании — полк Трансильвании, вместо свержения короля — свершения короля, вместо король Кютень — король Кёпень… Сам не слышит, а еще возмущается: «Из-за тебя я схватил единицу! Ты меня сбил!» Мне никто не нужен, — продолжает Тони. — Вот я смотрю на чаек, которые кружат над Дунаем. Они взлетают — и фью, нет их. И никогда не возвращаются на прежнее место…

Тощий тоже рассматривал марки, но видно было, что они его почти не занимают. Немного помолчав, он сказал:

— Дома тебя, наверное, бабушка заждалась?

— Тетя. Ты с ней не разговаривал?

— Да. Она сказала, что ты очень^; хороший, очень ей помогаешь и что даже сам готовишь.

— Я?!

— Угу.

Смех, да и только! Вот уж неправда! Один-единственный раз по просьбе тети Вали он вскипятил молоко, и то оно убежало.

— Она еще сказала, что ты — ее единственная опора в жизни.

Тут уж не до смеха. От изумления Тони едва смог вымолвить:

— Опора? Я? Она так сказала?

По дороге домой он все еще размышлял над этим. И что это тетя Вали выдумала? Смешно! Даже не смешно, а досадно.

Они сидели и пили чай, когда Тони вошел в комнату. В центре — толстая тетя Мили, которая во весь голос разглагольствовала. И говорили наверняка о нем. Иначе почему они так сразу замолчали? А тетя Вири глядела так, будто своими глазами видела, как он однажды дал пинка Мерседес.

Тони хотел, как видно, швырнуть портфель, но отчего-то передумал и вежливо поздоровался, осторожно поставил его на письменный стол, а пальто повесил на вешалку.

— Тоник, — спросила его тетя Вали, — не хочешь ли выпить с нами чашку чая?

— Почему бы и нет? С удовольствием. Я немного продрог.

Он чинно уселся и, обращаясь к тете Вири, спросил:

— Как поживает Мерседес? Все ли в порядке?

Она немного помолчала, словно взвешивая, стоит ли отвечать. Может, Тони над ней просто издевается? Но вид у него был такой невинный, что тетя Вири ответила:

— Спасибо, все нормально.

— Ну вот, пожалуйста, — произнесла тетя Мили. — Вот, пожалуйста… — И она повернулась сначала налево, а потом направо, как фокусник в цирке, удачно продемонстрировавший номер.

8

Тетя Вали сидела на диване и вязала. У нее всегда было какое-нибудь вязание. Свяжет что-нибудь новое, тут же распускает старое и снова за работу. И так все время, да еще успевает читать, слушать музыку по радио и даже, Оторвавшись на минуту, спросить: «Ты готовишь уроки, Тони?»

Вопрос явно лишний, так как в течение целой недели Тони прилежно занимался, и потому вызывает такое раздражение. Особенно тон вопроса и то, что тетя Вали задает его именно тогда, когда он мучается с задачкой по математике. Правда, теперь ему стало легче решать, чем раньше, но все же один пример никак не получается: «x» в сплошном тумане, ответ не сходится. Тони сидел, перелистывая тетрадь, и вот перед ним снова возник замок, и грустный голос произнес:

— Как давно ты не был у нас, Энтони! Мы не видели тебя целую неделю!

— Неужели неделю?.. Я был очень занят, Джизель.

— А не сыграть ли нам партию в шахматы, — предложил Рик. — Как тебе нравится эта шахматная доска?

Тони посмотрел на роскошную шахматную доску.

— У нас с Тощим самая обыкновенная.

У Джизель дрогнули ресницы.

— Ты играешь с Тощим? Но ты же говорил, что он зануда.

— Да нет, он оказался хорошим парнем. Я ошибался, и здорово.

Они расставили фигуры. Выяснилось, что Рик — опасный соперник. Вначале конь Тони, а потом ферзь попали под угрозу, и Тони пришлось внимательно следить за игрой. Джизель тем временем задавала все новые вопросы:

— Где ты был позавчера и вчера? Теперь ты, конечно, все время проводишь с этим Тощим?..

— Да, мы часто бываем вместе, — сказал Тони, — знаешь, он тоже собирает марки, как и я. У нас в классе никто больше не собирает, и мы с ним можем меняться. Еще мы вместе ходили к дядюшке Копасу и на берег Дуная, бросали камни, у кого дольше над водой продержится. А потом перебрались на валун, который торчит из воды.

За разговором он чуть было не прозевал собственного ферзя, и Рик воскликнул, обращаясь к сестре:

— Не мешай, пожалуйста, Джизель!

— Не буду, — произнесла та с готовностью, но спустя минуту вновь спросила: — Значит, ты теперь все время ходишь с ним, с этим Тощим?

Тони и сам удивился: а ведь верно, теперь они всюду бывают вместе.

— Да, — проговорил он, — мы подружились, знаешь…

Глаза Джизель потемнели.

— Но как же так? До этого с тобой никто не дружил, а сейчас вот так, вдруг?

— Да, — ответил Тони, — именно вдруг.

В огромном гулком зале слова долго носились в воздухе. Они пробудили в Тони смелость, уверенность, он быстрее стал рассчитывать ходы, положение на шахматной доске сразу изменилось.

— Ну и ну, — воскликнул Рик, — ты зажал меня в клещи!

Тони сосредоточил на игре все свое внимание. Еще несколько ходов — и противник получил мат.

Рик покачал головой и улыбнулся. Он не сердился, наоборот, с радостью поздравил своего соперника:

— Тони, ты на все руки мастер. Ол-райт! — Рик встал. — Сейчас мне надо покинуть вас. Я должен подготовиться к ужину, почистить фрак. Ты поужинаешь вместе с нами? Знаешь, что будет на ужин? Повар готовит индейку и сладкий шоколадный пудинг.

Однако Тони не остался. Он объяснил, что его очень ждут дома, и вежливо поблагодарил хозяев за приглашение.

Джизель пошла проводить его до ворот.

Было темно, луна скрылась за тучами, от ветра качались и скрипели деревья в парке.

— Я боюсь, — прошептала Джизель. — Лорд Филипп затаил злобу против тебя. А вдруг сейчас он подстерегает нас? В такую безлунную ночь он может затаиться за каждым кустом.

— А я его не боюсь, — сказал Тони.

— А если он вдруг нападет на тебя?

— Я его поколочу. Если надо будет бороться — захват, бросок, и он летит через меня…

Джизель смотрела на Тони во все глаза, полные восторга и восхищения.

— Энтони, ты никогда не боишься?..

Тетя Вали встала с дивана, включила телевизор. Показывали фильм, детектив.

Надо посмотреть, а математику завтра утром объяснит Тощий. Он все расскажет за несколько секунд. Они теперь с полуслова понимают друг друга, о чем бы ни шла речь. И то дело с подвалом Тощий тоже понял, хотя не очень-то просто было объяснить.

До чего же отвратительное место подвал! Такая темень, и все время кажется, что там кто-то шевелится, а ведь знаешь, что просто навален всякий хлам: железяки, бутылки, старые кастрюли, тазы, кафельные плитки. Трижды Тони открывал эту проклятую дверь, но тут же захлопывал ее, закрывал на ключ и убегал сломя голову — так ему становилось не по себе.

Он даже вспотел, пока рассказал это Тощему.

Ну и что ты так переживаешь? — спросил его Тощий. — Это с каждым случается. В прошлую весну я никак не мог перепрыгнуть через канаву. Она и не такой уж широкой была. Все ребята перепрыгнули, а я стоял и все думал: сейчас, ну сейчас… В конце концов с большим трудом… Но и до этого! Ужасно было. Когда мы пойдем в подвал Тихамира?

Тони почесал затылок.

— А что, если там опять кто-нибудь шевелится?

— Пусть шевелится. Мы же будем вдвоем!

— Вдвоем — это, конечно, совсем другое дело!

Детектив шел своим чередом, тетя Вали периодически вздрагивала, чувствовалось, что она переживает. А история между тем была весьма простая, да еще режиссер убирал все препятствия на пути героя. Фильм есть фильм! Вот подвал — это действительность. И железная дверь так странно скрипит.

Она устрашающе скрипела и тогда, когда они открывали ее вдвоем с Тощим. Потом установилась тишина, такая глубокая, и вдруг прозвучал страшный скрежет. Будто внезапно ударили по струнам — и снова тишина. Потом спять: чирр-черр… Они направили туда свет фонарика — ничего, одни бутылки.

— Ты что смеешься? — спросила тетя Вали удивленно. — В этом детективе нет ничего смешного.

В этом нет. Но в подвале было над чем посмеяться. Кто бы мог подумать, что это Мерседес пряталась там среди бутылок! Замечательная кошка тети Вири, которая никогда не бродяжничает. Хитра, что и говорить! Здорово сумела спрятаться. Очень не скоро луч фонарика осветил ее полосатую шкурку. Она фырчала, изогнув спину, на старой печке в самом дальнем углу подвала. Если бы она не вспрыгнула туда на одно мгновение, возможно, они бы никогда ее не нашли. Оттуда она через щель хотела улизнуть наружу…

А печурка была неплохая, с трубой, и такая тяжеленная, что вдвоем они едва могли сдвинуть ее. Потом они обследовали подвал вдоль и поперек, но самой крупной их добычей была все-таки печка.

— Вот видишь, — сказал Тощий, — не зря мы сюда пришли!

9

Карман у него был набит квитанциями: бумага, медь, тряпки, бутылки. Раньше он не сдавал то, что собирал, ждал повода. Пусть они скиснут и удивятся: вот это да, ай да Тони…

На следующий день во время большой перемены он поднялся на третий этаж, в Уголок. Когда-то здесь был склад, и такой маленький, что, войди три человека, — яблоку негде упасть. Но ребята из их класса, когда что-нибудь надо было обсудить, влезали туда все. Он уже давно не бывал там и сейчас особенно ясно представил себе, как они сидят на старых ящиках, подоконниках и кричат, потому что спор обычно бывает ожесточенным.

Действительно, он не успел еще подойти к двери, как услышал их крики. Рука была уже на дверной ручке, но ноги вдруг будто приросли к полу: он услышал, что говорят о нем. Кто, кроме Герцога, может так гнусавить:

— Он частник! А пионер не может быть частником!

Раздалось бормотание Длинного:

— Пионер — частник? Хм!

И снова Герцог:

— Раз частник, пусть не будет пионером! Давайте голосовать.

Тут начался такой шум, что больше он не смог разобрать ни слова. Ребята смеялись, кричали, кто-то даже свистел. Наверное, Длинный, он здорово свистит. Потом прозвучал голос Панни:

— Давайте тише! Вначале объявляют выговор, а не исключают, но до этого с ним надо поговорить.

Теперь засвистел Чонт, тихо, как бегущий где-то далеко паровоз. Между двух коротких свистков он сказал:

— На сборе звена поговорить не удастся: он уже три раза отсутствовал.

Рука сама потянула дверную ручку, дверь открылась, и Тони ввалился внутрь. Он не упал только потому, что упасть там было просто некуда. У самой двери сидели Панни, Чонт Андраш и Длинный. Гизи и Герцог — на ящике. Младенец Лазар — на подоконнике. Он свисал оттуда, как воздушный шарик.

— А вот и я, — объявил Тони.

Гизи толкнула Герцога в бок:

— Смотри, легок на помине…

— Мы как раз разговаривали о тебе, — сказала Панни.

Тони закрыл за собой дверь и прислонился к стене.

— Тогда было бы неплохо, если бы вы позвали меня.

Длинный усмехнулся.

— Зачем? Ты же сказал, что с тебя хватит и что ты с нами порвал.

После того как Тони втиснулся в Уголок, Чонт стал искать себе новое место. В углу комнатки стоял большой футляр из-под карт, на него-то он и взгромоздился. И сразу стал похож на гигантскую птицу.

— Мы как раз говорили о том, — произнес он, — что ты первый в Венгрии пионер-частник.

Раздался оглушительный хохот, от которого Уголок чуть не обвалился. Тони сам готов был вместе с ними вот так же корчиться от смеха. Хорошее это место — Уголок, симпатичное. Жалко только, что смеются над ним.

— Ну и что? — сказал Тони, когда они немного утихли. — Что ж тут такого?

Лазар встал со своего подоконника.

— Это в принципе невозможно, — произнес он, подняв указательный палец.

Все опять расхохотались, теперь уже над Лазаром.

— Ай да Профессор, здорово излагает!

— Вы, вероятно, не поняли. Ведь это значит, что его надо исключить из пионеров. Это же позор!

— Позор? — переспросил Тони.

— Да, — произнес Герцог и поднял руку, чтобы объяснять дальше, но попал Длинному прямо в нос. Тот ударил его по спине. Герцог опустился на ящик и съежился. Да, места явно было маловато.

— Собственно говоря, почему ты собираешь в одиночку? — спросила Панни. — Мы тебе не нужны?

Панни такая милая, она смотрит на тебя своими теплыми карими глазами и словно говорит: я тебя хорошо понимаю, но все-таки объясни свое поведение, это нужно в первую очередь для тебя самого.

«Хорошо, — подумал Тони, — попробую».

Он начал не торопясь.

— Можно сказать и так, — произнес он, — но можно иначе: я никому из вас не нужен. Один раз спросили, кто из вас хочет мне помочь. И оказалось — никто. НИКТО!!!

Наступила гробовая тишина. Такая, как тогда, в классе. И Тони воспользовался ею. Он спросил:

— На ком можно всегда сорвать свою злость, на ком?

— Ты обычно сам начинал, — проворчал Длинный. — Хомяк!

Тони, однако, не смутился.

— А кого из драмкружка выкинули? У меня была роль, всего пять слов. Пять слов…

Гизи откинула голову назад, пожала плечами.

— Потому что ты все время дурачился, Тони.

А ему тогда просто было обидно. Это случилось давно, но ему и сейчас больно вспоминать.

— Что ж, исключайте меня, если я все время только дурачусь и дерусь.

Это было длиннее, чем роль из пяти слов, и сказал он это здорово. Тони почувствовал, как все поражены. В Уголке стояла такая тишина, что в ушах звенело.

Тони стало жалко самого себя. Почему он все время дрался? Потому что понимал: он ничего для них не значит, ноль, даже меньше, и хотел, чтобы его наконец заметили. В кружке филателистов места для него не нашлось, в шахматной секции: ах, оставьте, это же Кочиш!

А в драмкружке ему дали роль — эти дурацких несколько слов: «Ну вот, Дори попала в таз с известью!» Как он мог продемонстрировать с помощью этих слов, на что он способен? Вот он и дурачился, чтобы рассмешить Гизи, но она тогда только сказала, выпятив губку: «Я же говорила, что Кочиш не подойдет!»

Все молчали, лишь слова Панни нарушили тишину:

— Мне кажется, что Тони сильно изменился. Не знаю, заметили ли вы? Он стал совсем другим, не дерется…

Ребята продолжали молчать. Последнее время никто из них с Тони не сталкивался. Если говорить честно, они не очень-то интересовались. Два раза он неплохо ответил на уроках, пятерок, правда, не получал, но и единиц тоже. Это уже было интересно. Что вдруг произошло?

Панни снова спросила:

— Тебе кто-нибудь помогает в учебе?

— Никто, — ответил он. — Никто… из вас. — А потом добавил, как бы между прочим: — Один парень из 7-го «Б». Ну что же вы, исключайте меня, ведь вы тут все отличные пионеры.

Нет, серьезно, это было его самое удачное выступление.

И тут Герцог высказал свое мнение:

— Ага, теперь выходит, что он во всем прав! Гляньте, он еще и прав! — Но потом милостиво добавил: — Ладно, я со своей стороны против исключения. Со своей стороны… достаточно будет выговора…

— Спасибо, — насмешливо произнес Тони, — спасибо, Герцог. Ты ужасно правильный человек!

— А что? В чем дело? Я выполняю общественную работу. Пишу хронику, сделал уже две красивые записи.

— А что слышно о том пенсионере, — спросила Панни, — которого ты должен был позвать на сбор?

Герцог пожал плечами.

— Я его искал, но не нашел.

Длинный пробормотал:

— Посмотрел в ящиках стола, на книжных полках и под шкафом.

Раздался дружный смех, который разрядил наконец атмосферу. Они уже давно не смеялись. Теперь в центре внимания оказался Герцог. Он сбивчиво оправдывался:

— Он переехал. По тому адресу, который я получил, его уже нет. Ласло Сабо, бывший рабочий завода Ланг. Куда, никто не знает. Он переехал из Уй-Пешта.

Прозвенел звонок, Андраш Чонт спрыгнул с футляра, и Панни замычала от боли, потому что он приземлился ей прямо на ногу.

— Да он даже не ходил туда, — проворчал Длинный. — Уй-Пешт! Это для него далеко!

Длинный открыл дверь, намереваясь выйти, и тут раздался голос Тони:

— Нет, он говорит правду. Этот старик действительно жил там.

Он произнес эти слова очень тихо. Но их услышали все. Это в самом деле был его день!

— Что? Что ты говоришь? Эй, слушайте! Тони…

— А ты откуда знаешь? — спросил Герцог. Он был поражен: Тони вдруг встал на его защиту. Они же друг с другом как кошка с собакой! Очень благородно с его стороны. А то, что он сказал дальше, совсем удивительно.

— Я знаком с ним, зовут его дядей Копасом, потому что он лысый. Просто не думал, что он такой старый, потому что с ним здорово интересно. По-моему, если человек хороший, он никогда не будет старый. Я знал, что он на пенсии, но совсем забыл про это. Мы с ним настоящие друзья, он рассказывал мне про Уй-Пешт и как работал на заводе Ланг и вместе с другими организовывал профсоюз. Если мы его пригласим, то он наверняка придет и будет здорово, потому что он так умеет рассказывать, что человеку кажется, будто он все видит собственными глазами.

10

В марте пришла наконец весна. Они долго бродили по набережной Дуная, потом уселись на гранитные ступени загорать.

— Ну, а дальше… Что дальше было? — спросил Тощий.

— Дальше? Я рассказал ребятам про печку в погребе у Тихамира и как я не мог ее вытащить, ведь она весит, по крайней мере, пятьдесят килограмм. Это было как раз вовремя, потому что нужны были деньги на экскурсии.

Сняв пальто, ребята перепрыгнули на валун, торчащий из воды, и стали тренироваться в прыжках в длину. У Тощего здорово получалось, он был хоть и маленький, но прыгал далеко. Между прыжками он снова задал Тони вопрос:

— Значит, тебя не исключили?

— Что ты, даже о выговоре забыли!

Со стороны острова Маргит показался большой пароход. Перед мостом на нем сложили трубы, пароход прогудел, потом еще раз. Звук был глухой и тягучий, от него дрогнул теплый весенний воздух. Тони моргал от яркого солнечного света. Все было хорошо: солнце, воздух и то, что его не исключили тогда. Что ни говори, а Уголок — отличное местечко.

— Ты завтра свободен, Тощий? Мы идем в подвал Тихамира.

— И я тоже?

— Я без тебя не пойду! И на экскурсию тоже. В воскресенье мы едем на экскурсию, на неделю.

Тощий опять спросил:

— И я тоже?

И Тони ответил:

— Говорю же, без тебя не поеду!

Он подвинул к себе портфель, достал оттуда атлас, полистал.

— Смотри. Вот здесь Хювашвольд, за ним Черные горы, а недалеко оттуда Сорренто. Здорово будет, правда?

— А на ребят ты больше не сердишься?

Тони задумался:

— Нет. Я с ними уже помирился. Знаешь, они вообще-то не такие уж плохие, даже, можно сказать, хорошие, сам увидишь. И Герцог ничего, только чересчур уж много думает о своих джинсах и свитере… да ладно! — Оба засмеялись, Тони захлопнул атлас. — Слышал бы ты Гизи! Подходит ко мне после уроков и говорит: «Возвращайся к нам в драмкружок, Тоник!» «ТОНИК!» — так и сказала…

Он опять вспомнил об этом вечере, когда раскладывал на столе учебники. «ТОНИК» — и это после всего, что случилось! Все-таки Гизи — настоящая обезьяна. Если другие против, и она: «Уходи отсюда, Кочиш, ну и человек же ты…»

А чуть ветер подул в другую сторону, она сразу: «Тоник!»

И тут вдруг он услышал другой голос, тихий-тихий, который звал его. Тетрадь лежала прямо перед ним, он полистал ее и открыл на странице, где гордо возвышался замок с красивыми башнями.

— Энтони! Наконец-то, ты совсем забыл нас. Давно пустует фехтовальный зал, мы ни разу не катались на лошадях. Мы все время вспоминаем тебя, готовим для тебя чудесные ужины.

— Мою сестру, — сказал Рик, — торопит лорд Филипп. Пока она не хотела говорить «да», хоть он и настоящий лорд. Правда, Джизель?

— Да, настоящий, — призналась Джизель и вздохнула. Тень грусти лежала на ее лице. Наступила тишина. Затем она тихо спросила с горечью в голосе: — Мы чем-нибудь обидели тебя, Энтони?

Сердце Тони было полно раскаяния и благодарности.

— Что ты, ни единым словом, Джизель, ты всегда была такой дружелюбной и милой. Особенно когда мне было плохо. Я никогда не забуду тебя. Но сейчас, знаешь, у меня ни капельки нет свободного времени. Я загляну к вам когда-нибудь еще, это обязательно, но — как бы тебе сказать… — вы не очень рассчитывайте на меня, ведь ничего определенного я не могу обещать. Пойми меня и не обижайся, пожалуйста!

Над парком светила луна, легкий ветерок играл густой зеленой травой, шелестели деревья, серебряные звезды отражались в разноцветных стеклах замка.

— Я никогда не смогу на тебя обидеться, — сказала Джизель. — Никогда. Не забывай, что мы с радостью ждем тебя. И если когда-нибудь ты захочешь прийти, все будет так, как сейчас: твоя лошадь в конюшне, мраморный пол в зале для фехтования и красивые мозаичные окна в стенах замка. И сам замок с красивыми башнями, а над ним голубые облака.

— Джизель, я хочу сказать…

— Ты учишь уроки, Тоник?

Как будто камень бросили в воду, и зеркальная гладь разбилась вдребезги.

Вот он и забыл, что хотел сказать и каков ответ. Неужели тетя Вали никогда не сможет отвыкнуть от этой привычки! Всегда она вмешивается в самое неподходящее время.

Тетя Вали сидела на диване и распускала старый свитер. По радио звучала музыка. Интересно, говорила ли она что-нибудь до этого? Тони не знал, потому что минуту назад он слышал только стрекот кузнечиков в парке, далеко-далеко отсюда.

Ну ладно, что будет завтра? Математика, русский, география. Схема водоемов нашей родины. Меры длины. И план экскурсии, который ему поручили подготовить и написать. Тетрадь исписана, ее вообще можно выбросить.

Эту тетрадь?

Нет. Он ее не выбросит. По крайней мере, сейчас. А может, вообще никогда. Даже если она затеряется, он все равно когда-нибудь вспомнит о ней…

Тони открыл один из ящиков письменного стола и запихнул тетрадь под альбом с марками и старые книги. Потом захлопнул ящик и взял чистую тетрадь. Теперь она будет служить ему черновиком.

Тетрадь была чистой, холодной и чужой. Тони написал на первой странице: «Строение треугольника».

Спицы тихо позвякивали, очередной свитер рос как по волшебству. Но взгляд тети Вали все время останавливался на Тони. Она ждала ответа на свой вопрос, занимается ли он. В свете лампы волосы у тети Вали были совсем серебряные.

Стоит ли обижаться? Теперь Тони не хотел ее обманывать. Это время прошло. Он вздохнул и сказал:

— Сейчас начинаю, тетя Вали!