Урарты или урартийцы – кто они?

Язык ванских надписей

Какими данными располагает наука относительно ванских надписей? В основном, это царские монументальные надписи на скалах, на строительных камнях, в нишах, на стелах, надписи на металлических и иных предметах, а также надписи на глиняных табличках и предметах хозяйственного назначения. Пока что науке известно около пятисот надписей (считая и надписи в одно слово), которые писались примерно в течение более двухсот лет и известный словарный фонд которых составляет около трехсот слов. (Список у Г. А. Меликишвили «Урартский язык», Москва, 1964). Действительно ли язык, словарный фонд которого составляет около трехсот слов, мог быть разговорным? Можно ответить лишь, что наука на данном этапе не располагает фактическими данными для такого вывода, к тому же этот язык недостаточно изучен, мы не знаем как он звучит, а главное, у науки нет для этого комплексных данных.

Ученые высказывают различные мнения по этому вопросу.

«С теорией миграции урартов из западной части Малой Азии связана также попытка причислить к эгейским языкам, кроме лидийского, ликийского, карийского и этрусского, также и более далекий от них урартийский» (Б. Б. Пиотровский, «Ванское царство (Урарту)», Москва, 1959, стр. 48).

Леман-Гаупт считал, что пришлые из Малой Азии халды индоевропейского происхождения захватили господство над аборигенами Армянского нагорья, т. е. язык халдов – индоевропейский.

«И у самих халдов мы встречаем – судя по индоевропейскому характеру их царских имен – такую совокупность индоевропейского и... малоазийского» (К. Ф. Леман-Гаупт. Вступительная лекция, «Труды Тбилисского государственного университета». VI, 1938, стр. 261).

Бренденштейн считал, что язык Ванской державы имеет много общего с лидийским.

Б. Б. Пиотровский пишет, что «в трудах о языках древнего Востока вполне обоснованно устанавливалась лексическая связь урартского языка с хеттским, а также с другими языками Передней Азии, особенно с кавказскими» («Ванское царство (Урарту»), Москва, 1959, стр. 49).

В последнее время ученые склоняются к тому, что язык ванских надписей относится к хурритской группе языков, но «нельзя считать.., что хурритский и урартский являются диалектами одного языка, скорее они являются лишь близко родственными между собой языками» (Г. А. Меликишвили, «Наири–Урарту», Тбилиси, 1954, стр. 105).

Что означает термин Хурри? «Согласно Богазкейским источникам было много Хурри-стран... Термин – Хурри здесь выступает обозначением как бы самого населения разных Хурри-стран и его языка. Происхождение названий «Митанни» и «Хурри» не совсем ясно (Г. А. Меликишвили, «Наири–Урарту», 1954, стр. 94, Тбилиси). Царь Митаннийской державы Тушрата, в хуритском тексте письма называет свою страну термином huriohe, а в аккадском – Mitani, Г. А. Меликишвили считает, что «источники проводят различие между страной Митанни и страной Хурри... (там же, стр. 95).

«В хеттских текстах определенно говорится о «странах Хурри» (Hurvi), которые, по-видимому, представляли союз племен, группировавшихся вокруг страны Хурри (прежнее чтение Харри), находившейся, по мнению некоторых ученых, в районе озера Ван... Те же ученые полагают, что ассирийцы называли страны Хурри «странами Наири» (Б. Б. Пиотровский, «Ванское царство», Москва, 1959, стр. 49).

В хеттском тексте Хаттусили страна Хурри в аккадском называется Ханигальбат.

Г. М. Аветисян считает, что «приведенные факты свидетельствуют об идентичности терминов «Митанни», «Ханнигальбат» и «Хурри», хотя последний термин имеет и более широкое значение» («Хурриты на рубежах Малой Азии до установления могущества Митанни», Древний Восток, 3, Ереван, 1978, стр. 10).

На данном этапе развития науки термин хурри используется «обозначением как-бы самого населения разных Хурри-стран и его языка», т. е. в сущности речь идет об обозначении языка, но не этнической общности и даже не страны, которую локализовать пока невозможно, но чтобы доказать принадлежность того или иного народа к определенной этнической группе, необходимо ответить на три вопроса: 1) общность антропологического типа; 2) общность языка; 3) общность культуры.

Г. А. Меликишвили считает, что язык ванских надписей был единый разговорный язык единого этнического состава населения Ванской державы, т. е. это язык урартских племен, урартийцев, которые объединились, создав Урартское государство, и все в этой державе говорили и писали на урартийском языке. «Урартский язык – язык населения Урарту – одного из могущественных государств Ближнего Востока в IX–VI вв. до н. э. Говорившее на урартском языке население было широко распространено во второй половине II и первой половине I тысячелетия до н. э.» (Г. А. Меликишвили, «Урартский язык», Москва, 1964, стр. 7) Кроме этого, Г А. Меликишвили нашел, что «в это время в Мусасире, хотя и говорили на урартском языке, но мусасирский говор урартского языка, как выясняется, отличался от урартского говора центральных областей Урарту... характерное, как нам кажется, для мусасирского говора явление, по-видимому, обнаруживается в мусасирском имени «Урзана» (Urzana), которое, по всей вероятности, то же самое имя, которое у урартийцев из центральной части страны звучало в форме «Руса» (Rusa). В ассирийских надписях это имя (Rusa) передается обыкновенно в форме «Ursa», что прокладывает мост между именами «Rusa» и «Urzana», указывает, что данное урартское имя у мусасирцев имело форму Urzana. И данное соответствие урартского имени «Rusa» мусасирскому «Urzana» указывает, что различие между мусасирским говором и говором центральной части Урарту было, очевидно, довольно чувствительным...» (Г. А. Меликишвили, «Наири–Урарту», Тбилиси, 1954, стр. 164). И после слов и оборотов: «Как нам кажется», «по-видимому», «по всей вероятности», «очевидно» Г. А. Меликишвили делает заключение: Таким образом выясняется»..., т. е. все его предположения почему то превращаются в доказательства. Читаем: «Таким образом выясняется, что население Мусасира в эпоху существования Урартского царства (IX–VI вв. до н. э.) сильно отличалось от населения Биаинили – центральной части Урарту. Было отличие и в языке, и в культуре, и в религии, и в этническом составе населения (там же, стр. 164). Но Л. А. Липин в рецензии на названную книгу Г. А. Меликишвили высказывает иное мнение: «Как уже говорилось, автор (Г. А. Меликишвили, В. X.) часто злоупотребляет различными гипотезами, на основе которых он в дальнейшем строит свои выводы, ссылаясь на них, как на твердо установленные факты» (Г. А. Меликишвили, Древневосточные материалы по истории народов Закавказья, Советское востоковедение, № 3, 1956, АН СССР, стр. 156).

«Столь же сомнительны тождественность имен Русы и Урзаны, на чем настаивает автор в данной главе... нельзя согласиться с мнением Г. А. Меликишвили, что имя Руса в мусасирском говоре звучало как Урзана. Имя Русы передавалось как Урса лишь в ассирийских текстах, так же как имя Сардури по-ассирийски передавалось как Иштардури...

Ассирийцы явно различали эти имена. Имя урартского царя времен Саргона II у них звучало как Урса, а имя мусасирского правителя – Урзана. Саргон II один раз ставит даже оба эти имени рядом. В его реляции к богу Ашшуру говорится: «С высокими силами Ашшура, моего владыки, ...из области Сумби, ...я вступил в Урарту, ...Многочисленные войска Русы (Урсы) урартского и Метатти зикиртийского я поверг в полевом бою. 430 поселений семи областей Русы (Урсы) урартского я целиком покорил и опустошил его страну. У Урзаны мусасирского я захватил Халда, его бога, Багмашту, его богиню...»

Как видно из приведенного отрывка, Саргон II различает как двух правителей – урартского и мусасирского, так и два имени: Урса (Руса) и Урзана. Ясно, что Саргон II хорошо зная имена царей и правителей, против которых он воевал» (Г. А. Меликишвили, «Древневосточные материалы по истории народов Закавказья», Советское востоковедение, № 3, 1956, АН СССР, стр. 154–155).

Марио Сальвини считает, «что в историческое время официальным языком этого мелкого политического образования (Мусасира – В. X.) был именно ассирийский язык, поскольку правитель Урцана в последней четверти VIII в. оставил нам печать с надписью на ассирийском языке» («Распространение влияния государства Урарту на востоке», Древний Восток, 4, Ереван, 1983, стр. 224).

Что касается хурритского языка, то Г. А Меликишвили считает, что «все хурриты говорили на одном общем хурритском языке, не наблюдается различие даже диалектного характера» («Наири–Урарту», Тбилиси, 1954, стр. 37).

Есть и другое мнение, что «изучение хурритских текстов из различных архивов позволило предположить, что «они отражают не единый литературный язык, а пучок диалектов» (Дж. Г. Маккуин, «Хетты и их современники в Малой Азии», Москва, 1983, стр. 156).

«Памятники на хурритском языке немногочисленны, но они происходят из самых различных районов Передней Азии (Вавилонии, Митанни, Угарита, Хеттского царства) и довольно разнообразны по характеру... Неудивительно, поэтому, что хурритские тексты обнаруживают много, часто довольно значительных диалектных, хронологических и жанровых различий» (М. Л. Хачикян, «Из старохурритсхих заклинаний», Древний Восток, 2, Ереван, 1976, стр. 251).

Данные о хурритском и индоевропейских языках можно встретить на одних и тех же обширных территориях от предгорий Ирана и до Палестины, о чем И. М. Дьяконов в «Предыстории армянского народа», пишет, что – «ареал подобных (индоевропейских) имен совпадает с ареалом распространения хурритского языка... и принадлежит к арийской (индо-иранской) ветви индоевропейских языков (между прочим, и именами царей хурритского государства Митанни)» («Предыстория армянского народа», Ереван, 1968, стр. 29).

Б. Б. Пиотровский считает, что «ни урарты, ни ассирийцы в своих государствах не представляли большинства населения, и их собственная культура и язык имели лишь официальный государственный характер» («О происхождении армянского народа», Ереван, 1945, стр. 7). Официальный государственный язык ванских надписей вряд ли понимали или умели читать кроме обученных профессиональных писцов и жрецов, как это было и в других древневосточных державах. Древневосточные державы были в основном разноплеменные, например, в Вавилонии в VI в. до н. э. наряду с местным населением жили халды, арамеи, киликийцы, лидийцы, фригийцы, карийцы, иудеи, западные семиты и т. д.

«В Ниппуре и его окрестностях в V в. до н. э. были военные колонии из фригийцев, лидийцев, карийцев, армян, арабов, финикийцев и т. д. Представители этих же и других народов жили в Вавилоне» (М. А. Дандамаев, В. Г Луконин, «Культура и экономика древнего Ирана», Москва, 1980, стр. 294). Все эти народности не могли знать официального государственного языка. Его не знали не только представители низов, но и привилегированного класса, о чем пишут М. А. Дандамаев и В. Г. Луконин: «...мало кто умел их читать кроме профессиональных писцов» («Культура и экономика древнего Ирана», Москва, 1980, стр. 25). К тому же даже «древнеперсидский язык не был языком государственной канцелярии, и персидская клинопись, вероятно, была известна лишь очень узкому кругу писцов... То, что даже в самой Персии древнеперсидский не был языком управления, наводит на мысль, что персидская клинопись была изобретена сравнительно поздно и, по всей вероятности, создана искусственно, а не возникла исторически» (там же, стр. 270).

Что касается разговорного языка, или языка общения между народностями, то он развивался независимо от официального государственно-административного языка или языка господствующей верхушки, или династии. Например, в Ассирийской державе «ассирийский диалект аккадского был вытеснен здесь (в Ашшуре) арамейским языком уже в VIII–VII вв., бывшим, по-видимому, основным языком сельского населения Ассирии» (И. М. Дьяконов, «История Мидии», М.-Л., 1956, стр. 312). При Ахеменидах арамейский язык стал разговорным языком общения большинства населения Ассирии и постепенно вытеснил в повседневной жизни аккадский, т е. в Ассирии в эту эпоху основная масса населения говорила не по-ассирийски.

А. Мейе и Ф. К. Андреас и некоторые другие ученые считали, что «язык ахеменидских надписей был языком персидской знати, окружавшей царя, и отличался от обычного в Персии разговорного языка» (М. А. Дандамаев, В. Г. Луконин, «Культура и экономика древнего Ирана», Москва, 1980, стр. 268).

«Персидская клинопись являлась монументальной письменностью, применявшейся в основном для царских торжественных надписей, а в государственной канцелярии персы довольствовались чужеземными (прежде всего арамейскими и эламскими) писцами» (там же, стр. 24). Также было и в глубокой древности, например, известно, что «надписи, составленные от имени царей Лулуби, ...все ...не на местном, лулубийском, а на вавилонском языке» (Г. А. Меликишвили, «Наири – Урарту», Тбилиси, 1954, стр. 125). Надпись лулубийского царя Анубанини эпохи Нарамсина (XXIII в. до н. э.) написана на аккадском языке. «Анубанини пишет заимствованной у вавилонян клинописью, пишет на аккадском (вавилонском) языке, поклоняется богам Вавилонского пантеона и т. д.» (там же, стр. 129). Также «таблички с клинописью из Керкука... составлены на аккадском (ассиро-вавилонском языке) вавилонской же клинописью, но по именам жителей города Нузи, которые тысячами засвидетельствованы в этих текстах, трудно сомневаться, что здешнее население являлось хурритским» (там же, стр. 96).

Но если хурритское население пользовалось языком семитов, почему же в таком случае нехурритское население Ванской державы не могло пользоваться в надписях хурритским языком? Ванская держава была такой же древневосточной державой, как Вавилония, Ассирия, Персия и т. д.

Для общения друг с другом, как и в Ассирийской державе, создавался язык общения на уровне народных контактов и не обязательно, чтобы ареал языка общения между народностями совпадал с границами государств. Язык общения распространялся на основании потребностей (обмен, торговля и т. д.). Поэтому язык государственной канцелярии, царские монументальные надписи, язык административно-хозяйственной отчетности мог и не совпадать как с ареалом языка общения, так и с самим этим языком. Многие древневосточные государства применяли удобную для государственных дел иноязычную письменность, что отмечают М. А. Дандамаев и В. Г. Луконин в книге «Культура и экономика древнего Ирана»: «Иноязычная письменность имела место в древности во многих странах Ближнего Востока» (Москва, 1980, стр. 264). Так же в Иране древнеперсидский язык не был языком государственной канцелярии, «при Кире II государственные канцелярии в западной части Ахеменидской державы пользовались арамейским языком, а позднее... этот язык стал официальным и в восточных сатрапиях и применялся для общения между государственными канцеляриями всего государства» (там же, стр. 124).

Даже цари древневосточных держав могли быть неграмотными и не уметь читать; например, есть предположение, что таким был Дарий I. «Он, (Дарий) подобно большинству древневосточных царей, очевидно, не умел читать, как это видно из его же слов, что после завершения надписи она была прочтена ему» (там же, стр. 271). Официальная письменность касалась только членов государственного аппарата, народ не понимал их, а монументальные надписи воспринимал, видимо, как святыню. Или же они действительно создавались как святыни (наверное так создавалась Мхери-дур). До сих пор в армянской народной среде, даже в той, где не умеют читать, «Книгу скорбных песнопений» Нарекаци воспринимают не как литературное произведение, а как святыню, именуя ее «Нарек» и веря, что она имеет чародейственную силу, способную помочь, осчастливить, исцелить от болезней и т. д. В армянской народной среде такое отношение было до последнего времени почти к любой рукописи.

Доказательством того, что язык ванских надписей не был разговорным языком, а был лишь языком официальной государственной канцелярии Ванской державы, служат и хеттские знаки на карасах из дворцовых складов Алтынтепе. Почему после захвата Алтынтепе пришлось вести хозяйственный учет при помощи хеттских знаков? Если воины были урарты, которые говорили на урартском языке, то после захвата города, хоть один из них знал бы письмо своего разговорного языка и обучил бы хранителей склада выписывать для учета письмена на карасах «урартским письмом». Ведь войско состояло не только из рядовых воинов, но и из элиты, войска выставляли областеначальники, которые и командовали ими в походах. Если так называемый «урартский язык» был разговорным языком так называемых урартов, то областеначальники и другие представители элиты должны были знать его. Но этого не произошло, так как войско не говорило на «урартском языке», а профессионального писца, обученного официальному языку государственной канцелярии, в войске не было. Но как пишет И. М. Дьяконов, «очевидно, имелась необходимость продолжать (или начать) ведение учета продуктов на дворцовых складах Алтынтепе после перехода города в руки урартов, а писцов, знающих урартскую грамоту, будь то иероглифическую или клинописную, налицо пока не было; какой-то «хеттский» местный грамотей обучил хранителей склада выписывать нужные хеттские знаки на карасах и других сосудах, что те и делали впредь до установления здесь официальных урартских канцелярий». («Замечания к урартским иероглифическим надписям из Алтынтепе», Древний Восток, 3, Ереван, 1978, стр. 150).

В данном случае получается, что письмо ванских надписей – это письмо официальных государственных канцелярий, так как пользовались хеттскими знаками «впредь до установления здесь официальных канцелярий». Б. Б. Пиотровский пишет, что «в Урарту иероглифическое письмо имело ограниченное распространение и не вышло за пределы узкохозяйственных и культовых нужд... вследствие этого в IX в. урарты ввели у себя систему клинописи, заимствованную у ассирийцев» («Ванское царство», Москва, 1959, стр. 29), потому что иероглифическое письмо не в состоянии было обслуживать расширяющуюся систему административно-хозяйственной деятельности страны и возникла необходимость в новом официальном государственном языке, но речь идет не о языке общения или разговорном языке населения Ванской державы.

Почему именно этот язык стал языком ванской канцелярии – неизвестно, однако И. М. Дьяконов предполагает, что на хурритском и лувийском языках говорил местный господствующий класс, как сейчас мы говорим на русском. «Важную роль в усилении значения протоармянского языка – в ущерб хурритскому и лувийскому, на которых, видимо, говорил местный господствующий класс...» («Предыстория армянского народа», Ереван, 1968, стр. 234).

Что касается наличия хурритского влияния в Ванской державе, то иллюстрацией тому служат клинописные тексты государственной канцелярии Ванской державы. Относительно же хурритского элемента наука на сегодняшний день не располагает никакими фактами, которые пролили бы свет на данный вопрос. И. М. Дьяконов считает, что служившие в наемных войсках чужеземцы, имея в своем распоряжении воинскую силу, нередко захватывали власть, ...«с созданием ими собственной династии, этнически чуждой местному населению... Вероятно так же возникли и первые хурритские династии в Верхней Месопотамии.., а позднее – индо-иранская династия в хурритском государстве Митанни. Это явление, как правило, может быть прослежено лишь по письменным источникам, в археологических оно не оставляет практически никаких следов, в языковых – минимальные» («Типы этнических передвижений в ранней древности», Древний Восток, 4, Ереван. 1983, стр. 10).

Леман-Гаупт, Хюзинг и другие утверждали, что в Ванской державе правил индоевропейский господствующий слой. Г. А. Меликишвили и другие считают, что после Араме, царя середины IX в., пришла к власти хурритская династия в лице Сардури, сына Лутипри. Кречмер и Холл считали династию Сардури I фригийского происхождения, но все эти предположения еще ждут своих доказательств. Н. В. Арутюнян пишет, что «нам также неизвестно, был ли Лутипри сыном Араме, или же он является представителем другой династии («Биайнили» (Урарту), Ереван, 1970, стр. 120).

Если хурриты были, то после гибели этого государства на его территории оказалось бы хурриязычное население, а не индоевропейское.

Надписи Ванской державы говорят лишь о том, что этим языком пользовались для административно-хозяйственных нужд, как это наблюдалось и в некоторых других древневосточных государствах.

И. М. Дьяконов о разговорном языке Ванской державы пишет, что «здесь, когда настала пора разноязычным племенам стать одним народом, объединяющим языком этого народа, вполне естественно, стал именно и только протоармянский... При слиянии разноязычных племен общим языком становился не язык завоевателей, а язык более широко распространенный... в Ассирийской державе – арамейский, на востоке Римской империи – греческий; в Урарту – протоармянский». («К проистории армянского языка», ИФЖ. 4, 1983, Ереван, стр. 170).

«Древние державы никогда не навязывали своего языка поданным; довольствуясь сбором дани и повинностным трудом..., они даже были заинтересованы в многоязычии, не позволявшем покоренным сговориться между собой. Народ же, чувствуя потребность во взаимопонимании, вырабатывал общий для всех язык... (при возможном сохранении местных языков и диалектов только в домашнем обиходе). Так, для Хеттской державы общенародным языком был, вероятно, не хеттский-неситский, а лувийский, который и пережил ее падение» (И. М. Дьяконов, «Предыстория армянского народа», Ереван, 1968, стр. 232). А падение Ванской державы пережил армянский язык, ведь не случайно после падения Ванской державы большая часть Армянского нагорья оказалась армяноязычной. В Ассирийской державе также создался единый язык, но это был не ассирийский диалект аккадского, а арамейский язык, «ставший обычным разговорным языком в Месопотамии» (там же, стр. 233), так же как в Ванской державе оказался не язык ванских надписей, а армянский. Как отмечает И. М. Дьяконов, «распространению протоармянского языка чрезвычайно содействовали сами урарты своей политикой переселения захваченных жителей. Так, мы знаем, что когда урартский царь Аргишти I в 782 г. до н. э. построил крепость Эребуни на месте современного Еревана, он заселил ее людьми, выселенными из Цупы (Цоп'к' Софена) и Хате (Мелитеа-Мелид-Малатя), то есть как раз из верхнеевфратской долины с ее смешанным протоармянско-лувийско-хурритским населением, которое в то время несомненно уже пользовалось протоармянским как вторым, а может быть и как единственным языком» (там же, стр. 233). Но «для того, чтобы в условиях переселений именно армянский язык (а не какой-либо другой) мог играть роль языка взаимопонимания, необходимо было, чтобы он уже раньше стал таковым на стыке этносов. Таким стыком во II – начале I тыс. до н. э. была верхнеевфратская долина» (И. М. Дьяконов, «Типы этнических передвижений в ранней древности». Древний Восток, 4, Ереван, 1983, стр. 8). Армянский язык, а не какой-либо другой, мог стать языком взаимопонимания в Ванской державе, а может частично и за ее пределами, лишь в том случае, если армянский этнос по сравнению с другими был бы наиболее значительным, преобладающим, влиятельным в определенных социально-экономических отношениях.

Армянский язык образовался намного ранее XII в. до н. э., так как, по данным А. С. Гарибяна, он отделился от индоевропейского праязыка без посредствующих звеньев, непосредственно, «..первая группа армянских диалектов имеет звуковую систему взрывных согласных, почти совпадающую с той же системой индоевропейского праязыка. А это означает, что звуковая система этой группы стоит намного ближе к индоевропейскому исходному состоянию, чем система древнеармянского языка.» К этой группе диалектов относятся следующие армянские диалекты: арабкирский, акнийсий, севастийский, шапинкараисарский, кесарийский, хемшинский. Все эти диалекты расположены в области исторической Малой Армении. Из истории известно, что в этой области жили армяне начиная с XIII–XIV веков до н. э.» (А. С. Гарибян, «Индоевропейский консонантизм в отражении армянских диалектов», Известия АН Арм. ССР, 2, 1956, стр. 18).

Об армянском языке такого же мнения и И. М. Дьяконов, который пишет, что «анатолийский и древнеармянский нельзя возвести к некоему общему языку-основе анатолийской ветви, но только к праязыку, общему для всех вообще индоевропейских языков... Основной фонд в древнеармянском имена...; глаголы...; все основные числительные, местоимения и т. п. восходят к праиндоевропейскому языку-основе, минуя анатолийское, иранское, греческое или славянское посредство, что видно из их звукового оформления, противоречащего фонетическим законам этих языковых ветвей... В основной фонд древнеармянского словаря «входят слова, выражающие общечеловеческие понятия, которые должны были иметь обозначения уже в самом древнем языке, так как ни один язык без них не может обойтись, эти слова выражают понятия, известные человеку настолько давно, что заимствовать их обозначения извне почти никогда не было оснований» («Предыстория армянского народа», Ереван, 1968, стр. 202).

Т. В. Гамкрелидзе и А. В. Иванов приходят к выводу, что «единый индоевропейский праязык существовал раньше, чем в IV тысячелетии до новой эры» и что «прародиной индоевропейцев может быть только западная Азия (Малая Азия, Северная Месопотамия)... индоевропейцы могли жить где-то между Закавказьем, Сирией и Месопотамией... Предполагается, что ближе всего к прародине остались племена, говорившие на анатолийских языках (хеттском, лувийском, палайском), а также на армянском языке на территории исторической Армении» (С.Орлова, «Знание–сила», 2, 1986, стр. 27, 28).

«Сейчас стало ясным, что ученым надо изучать армянский язык на всем протяжении его истории от индоевропейской общности, датируемой V–IV тысячелетиями до н. э. до V века н. э., т. е. историю языка примерно за пять тысяч лет» («Язык и история», Литературная Армения, 1982, № 11, стр. 110).

Г. Клычков считает, что для армянского языка характерно наибольшее среди индоевропейских приближение к праиндоевропейской глубинной модели..., т. е. к тому хронологическому уровню, который обычно относится ко времени не позднее V тысячелетия до н. э. (Г. Клычков, «Модель глоттогенеза армян», БОНА, 1980, № 8, стр. 87–99).

Посмотрим, как ученые характеризуют клинописное письмо Ванской державы. Г. А. Меликишвили, сравнивая клинопись Ванской державы с ассирийской, приходит к выводу, что ассирийская клинопись служила образцом для ванской клинописи, которая в течение столетий использовала одни и те же одинаковые и трафаретные слова и выражения. Он пишет, например, что в победных надписях «одинаковой остается также сама фразеология, выражающая эту идею – одни и те же выражения фигурируют здесь в продолжение всего периода существования урартской письменности. Начало урартских победных надписей фактически кроме таких трафаретных выражений ничего другого не содержит» (Г. А. Меликишвили, «Наири–Урарту», Тбилиси, 1954, стр. 376), ...«можно сказать, что вышеотмеченные победные надписи фактически лишены своего специфического начала. Началом здесь служит вообще весьма распространенная в урартских текстах трафаретная формула...» (там же, стр. 377).

«Таким образом, бесспорно, что стиль ассирийских царских надписей оказал огромное влияние на формирование стиля урартских надписей, причем основной поток ассирийского влияния относится уже к эпохе возникновения письменности на урартском языке... в урартских надписях трафарет имеет более всеобъемлющий характер... Конструкция урартских надписей также заимствована от ассирийских надписей... Трафаретная фразеология урартских надписей часто является механическим заимствованием соответствующих выражений ассирийских надписей» (там же, стр. 395).

О том же самом Г. А. Меликишвили пишет в книге «Урартские клинообразные надписи» (Москва, 1960). «...Эти же моменты переданы в урартских текстах при изложении событий царских походов. Различие все же заметно: в то время как в урартском для передачи каждого события имеется всего одни или несколько простых трафаретных выражений, в ассирийском – несравненно более богатое, многообразное, содержащее указание на многие детали описание. Такое же сходство наблюдается и в описании строительной деятельности царей. Только в ассирийском обычно дается более многообразное, пространное повествование...», «в урартских надписях трафарет имеет... более всеобъемлющий характер. Круг трафаретных формул более узок, трафаретная фразеология занимает здесь намного большую, чем в ассирийских надписях, часть надписи и т. д. Конструкция урартских надписей также заимствована из ассирийских надписей – строго разграничены начало, центральная часть и окончание надписи... Трафаретная фразеология урартских надписей часто является механическим заимствованием соответствующих выражений ассирийских надписей. Например, царская титулатура и формула проклятья: ...урартская формула проклятья составлена по ассирийскому шаблону, и именно вследствие этого, как известно, она и легла в основу дешифровки урартских надписей» (там же, стр. 109). Трафаретные выражения, употребляемые при описании военных действий или строительной деятельности урартских царей, также часто прямые переводы ассирийских выражений» (там же, стр. 112–113).

Возникает вопрос, мог ли язык, который в течение нескольких веков употреблял в своих надписях одни и те же выражения (а весь арсенал этого языка состоял из нескольких повторяющихся трафаретных выражений и формул), быть разговорным? Вряд ли.

Что касается стиля ассирийских надписей, то Г. А. Меликишвили считает, что он заимствован у хеттов, но через хурритов.

По мнению Л. А. Липина, «неверно утверждение Г. А. Меликишвили, что стиль ассирийских анналов заимствован ассирийцами у хеттов через хурритов... Ассирийские надписи, как известно, появились тогда, когда хеттских анналов еще не было, как не было и хеттского государства. Поэтому, несомненно, что появление клинообразного письма у хеттов было результатом влияния ассирийских колонистов в Малой Азии (при Саргоне Аккадском и позднее). Сведения о хурритском языке, которыми располагает наука в настоящее время, не подтверждает предположения Г. А. Меликишвили о посредничестве хурритов. Высказав утверждение, «что стиль ассирийских царских надписей оказал огромное влияние на формирование стиля урартских надписей», автор решил на этом основании, что «основной поток ассирийского влияния относится к эпохе возникновения письменности на урартском языке». В действительности урартийцы заимствовали стиль ассирийских надписей вместе с письмом. При составлении первых урартских царских надписей, как это хорошо известно, применялось не только ассирийское клинообразное письмо, но использовался и ассирийский язык, вместе с которым появился и ассирийский стиль» (Л. А. Липин, «Г. А. Меликишвили. Древневосточные материалы по истории народов Закавказья, Советское востоковедение, № 3, 1965, АН СССР», стр. 156).

И. М. Дьяконов считает, что на Армянском нагорье пользовались клинописью задолго до образования Ванской державы, так как классовое общество и цивилизация на Армянском нагорье возникли намного раньше.

«Последние археологические исследования в районе озера Ван и Урмии показывают, что эти области в III тысячелетии до н. э. входили в круг обширной культуры, охватывающей центральное Закавказье и восточную Анатолию» (И. М. Дьяконов, «Урартские письма и документы», М.-Л., 1963, стр. 10). «Прототипом урартского письма может быть, таким образом, только хеттское или хурритское письмо II тысячелетия. В «Предыстории армянского народа» И. М. Дьяконов отмечает, что «с созданием Древнехеттского царства, хеттские канцелярии восприняли другой вариант аккадской клинописи... применявшейся также хурритами» (стр. 57), т. е. хурриты, так же как и хетты, использовали письмо, созданное в Месопотамии. Далее в книге «Урартские письма и документы» И. М. Дьяконов отмечает, что «...прототипом урартской скорописи представляется нам письмо, близкое к поздним хурритским, поздним среднеассирийским и ранним новоассирийским почеркам... Значительно ближе к урартской скорописи митаннийские формы... Все это показывает, что в Урарту существовала прямая письменная традиция, восходящая в конечном счете к канцелярии Митанни и Хеттского царства XVI–XIII вв. до н. э. В свете этого кажется сомнительным, чтобы цивилизация и классовое общество возникли в Урарту лишь в X–IX вв. до н. э., как полагали до сих пор, следует вспомнить, что многие части Армянского нагорья достаточно прочно входили в состав двух упомянутых выше государств с их классовым обществом» (М.-Л., 1963, стр. 20). И. М. Дьяконов высказывает это мнение, основываясь на изучении не царских монументальных надписей, а скорописей на глиняных табличках, т. е. текстов хозяйственной отчетности и им подобных. «Сравнения формуляров урартских писем с другими древневосточными памятниками этого рода показывают, что они существенно отличаются от ассирийских и стоят ближе всего к прототипам хетто-хурритского круга II тысячелетия до н. э.» (там же, стр. 10). Урартское письмо принадлежит к аккадской системе клинописи, в ней, как и в хеттской клинописи «наряду с шумерскими применяются и аккадские гетерографические написания» (там же, стр.21).

Исходя из всего вышеизложенного, И. М. Дьяконов приходит к выводу, что «...особенности урартской писцовой практики недвусмысленно указывают на существование непрерывной письменной традиции от Митанни и Хеттской державы до Ванского царства, что заставляет пересмотреть вопрос о времени возникновения классового общества и цивилизации на Армянском нагорье» (там же, стр. 25).

Итак, на данном этапе развития науки многое остается неясным для ученых: клинописное письмо, созданное в Месопотамии в течение тысячелетий, переходило от одного политического объединения к другому, обслуживая его административно-хозяйственный аппарат независимо от того, относились ли эти политические объединения к семитской, индоевропейской или хурритской языковой общности, и, конечно, в какой-то мере приспосабливалось к каждому из них.

В сущности, как предполагает И. М. Дьяконов, письмо ванских надписей заимствованное, а может быть и переработанное для нужд своего государства. Это официально-канцелярское письмо письменных традиций канцелярий Митанни и Хеттского царства.

У нас нет доказательств того, что язык ванских надписей был разговорным языком так называемых урартийцев или населения Ванской державы. Язык ванских надписей был официальным канцелярским языком Ванской державы.

Мы не остановились бы на статье Г. А. Тирацяна «Неиндоевропейские предки армян хурри-урарты и проблема Урарту–Армения», если бы статья не была написана в духе непреложности изложенных в ней «фундаментальных основ», как, например: «Источники при помощи того же термина определяют, но и различают племенное образование (Уруатри, Уратри) от страны и царства (Урарту, Урашту, Арарат, Урарат), а эти от этнической принадлежности (Араму урартиец, Арраму Урартая) или от этнической группы (урартийцы, ураштая, алароды)» (ИФЖ, № 1, 1985, Ереван, стр. 196).

Об этих «фундаментальных положениях» мы уже говорили, а что касается ураштая, то это вавилонское урарт, т. е. житель территории, именуемой Урарту, Урашту, а не этнический термин, как и бабилая и им подобные. Что же касается алароидов по данным Геродота, то никто еще из ученых не привел фактических доказательств, что алароиды – это урарты, а урарты – этническая общность. Все предположения о такой общности основываются лишь на языке ванских надписей, о чем знает и Г. А. Тирацян, который пишет, что «критериям оценки этнической принадлежности его (государства Урарту – В. X.) населения, все-таки остается язык» (там же, стр. 19-7). Но одни лишь языковые данные не могут определять этнический состав населения какой-либо страны.

Во-первых, по словам Кеенофонта («Анабазис» 10, 5, 10 и 34), греческие наемники, проходившие по армянским деревням, разговаривали с местным населением (в том числе с женщинами и детьми) через переводчика по-персидски, но это не значит, что здесь жили не армяне, а иранцы. А «все частные письма и острака, оставленные иудеями с Элефантины, написаны на арамейском, среди них нет ни одного еврейского текста...» (М. А. Дандамаев, В. Г. Луконин, «Культура и экономика древнего Ирана», Москва, 1980, стр. 303).

Во-вторых, ни в какой истории нет упоминания об урартах. Ведь Ванская держава около трехсот лет была в центре внимания древнего мира, как же поручилось, что никто из древних историков не узнал о существовании урартов или урартийцев и не зафиксировал их? Речь идет не о мелких племенах, которые тем не менее упоминаются то у одних, то у других авторов. Не заметить урартов или урартийцев, пожалуй, то же самое, что не знать вавилонян, ассирийцев, персов, греков и т. д. Даже мидийцы, держава которых существовала всего-то около шестидесяти лет, попали в исторические сочинения.

И. М. Дьяконов пишет, что «существование Урарту ему (Мовсесу Хоренаци – В. X.) осталось неизвестным» («Предыстория армянского народа», Ереван, 1968, стр. 185). Оно и не могло быть ему известным, так же, как и ни одному историку, потому что жители Ванской державы не были урартами и страну свою не называли Урарту, о чем пишет и Г. А. Тирацян: «Хотя урарты – не самоназвание жителей Армянского нагорья, эти обозначения имеют местные корни и уже более ста лет с успехом применяются в научной литературе» («Неиндоевропейские предки армян хурри-урарты и проблема Урарту ֊ Армения», ИФЖ, № 1, Ереван, 1985, стр. 207). Г. А. Тирацян прав, этот термин как обозначение этноса придумали в XX в., а за три тысячи лет до XX века термина в таком смысле не знали, к тому же сами жители Ванской державы его не употребляли. Распространению этого термина способствовало то, что жителей Ванской державы превратили в этническую общность, а в сущности название урарты, урартийцы могло лишь условно обозначать население, жителей, но не этнос.

Историю армянского народа Мовсес Хоренаци не выдумывал, а пользовался письменными или устными источниками, как же получилось что как в его, так и в истории других авторов есть вавилоняне, ассирийцы, евреи, персы, мидяне, эллины и т. д., а вот ни одного урарта? Потому что их просто нет в истории, их придумали в XX в. Наука любит факты, а фактов об урартах нет. Чтобы доказать, необходимо что-то найти в истории. Так появились алароиды из Геродота, они создают иллюзию правдоподобия существования урартской этнической общности, и алароиды бездоказательно переходят от одного автора к другому, но точных указаний для локализации алародиев у Геродота нет.

Что касается тождественности терминов Урашту-Оралт и алародии, то, на наш взгляд, все эти лингвистические изыскания ничего не дают науке, кроме еще большего запутывания вопроса, так как из одного и того же слова каждый автор производит то, что ему больше подходит для доказательства своей гипотезы, и многие отрицают друг друга. В данном случае И. М. Дьяконов отмечает, что Urastu (вавилонская форма ассир. Urartu), вероятно, произносилось Oralt, так как «u», судя по греческим транскрипциям, читалось в позднее время как «о», падежные окончания не произносились, а «r» перед зубными произносилось как «l». Ср. у Геродота «алародии» («Последние годы урартского государства», Вестник древней истории, № 2, 1951, М.-Л., стр. 31).

Во-первых, Г. А. Тирацян не заметил, что И. М. Дьяконов пишет вероятно, т. е. предположительно, а во-вторых, даже сходство наименований ничего не дает науке. Наука оперирует такими терминами, как арамеи, аримы, армении, которые не имеют отношения друг к другу, как и Арам к арамеям и т. д.

У И. М. Дьяконова в книге «История Мидии» написано: «между Араксом и Урмией, а также на ее западном побережье преобладал, вероятно, хуррито-урартский этнос. Античные авторы помещают здесь матиеков, которые, по-видимому, не кто иные, как хурриты; частично, вероятно, в районе Урмии хурриты жили издавна...», И. М. Дьяконов пишет: «преобладал, вероятно, хуррито-урартский этнос», т. е. отмечает, что это лишь предположение, а не научно доказанный факт, далее «матиенов, которые, по-видимому, не кто иные, как хурриты», опять-таки предположение, а не факт. Затем, «вероятно», в районе Урмии хурриты жили издавна, снова И. М. Дьяконов предупреждает – «вероятно», а не факт. Читаем дальше, «население Урартской державы в целом состояло не из одних только урартов, а по крайней мере из четырех этнических элементов, урартов, родственных им хурритов, иберо-грузин и арменов (армян)... Иначе – алародиев, матиенов, саспейров и армениев. Таково население Армянского нагорья по данным Геродота, восходящим, вероятно, к Гекатею (ок. 500 г. до н. э.)... Представляется вероятным, что тот же состав населения был здесь и двумя–тремя столетиями раньше» (М.-Л., 1956, стр. 226). Где указание Геродота о том, что алароиды – это урарты? Это всего лишь предположение или замена алародиев урартами, но предположение или замена – не научные факты, а всего лишь гипотезы, а на гипотезе строить непреложные фундаментальные основы невозможно.

Итак, в истории нет фактов о существовании такой этнической группы, как урарты. Б. Б. Пиотровский пишет: «Когда мы говорим о народах древнего Востока, то «народ», «народность» как основу государства надо понимать условно». («О происхождении армянского народа», Ереван, 1945, стр. 35).

У Г. А. Тирацяна читаем: «Можно считать доказанным, что издревле населяющие Армянское нагорье хурри-урартийцы были предками армян и образовали основу армянского народа, это видно по той картине, которая проявляется при помощи древневосточных надписей, которые доказывают, что на большей части этого нагорья проживали родственные хурри-урартские племена» («Неиндоевропейские предки армян хурри-урарты и проблема Урарту–Армения», ИФЖ, № 1. 1985, Ерезан, стр. 195). Опять-таки за неимением доказательств Г. А. Тирацян ссылается только на надписи. Мало того, считает, что язык этих надписей был разговорным языком населения всей Ванской державы. «Как бы ни называли язык этих надписей, урартский, биайнский или новохурритский, он обязательно обслуживал не только государственно-административную среду, но также разговаривающих на том же языке многочисленные массы людей. Поэтому ясно, что надписи выражают язык господствующего этнического элемента урартского государства урартийцев или биайнийцев» (там же, стр. 199). Может быть, этот язык и был языком господствующей верхушки или династии, но пока у науки нет никаких доказательств. К тому же сам Г. А. Тирацян пишет, что «...понимание надписей затрудняется ещё недостаточной изученностью урартского языка» (Археология СССР, «Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии», Москва, 1955, гл. II, «Урарту», Г. А. Тирацян, Г. А. Кошеленко, стр. 24). Если язык еще малоизучен, на каких же фактах строятся доводы о разговорном языке Ванской державы? Нам кажется, довод один – если придумали урартский этнос, то, по Г. А. Тирацяну, должен быть и его разговорный язык, все должно быть уложено в четкую наукообразную схему, а есть ли для этого фактические доказательства неизвестно. В «Предыстории армянского народа» И. М. Дьяконов пишет: «Для жителей западных областей Урартской державы урартский язык был языком официальной письменности, которой они не знали, и господствующей верхушки, которой они были чужды» (Ереван, 1968, стр. 233).

Но и позже, после падения Ванской державы, можно было привести немало примеров использования чужеземного языка для официальных или монументальных надписей, «...по словам Диодора Сицилийского (I в. до н. э.), подложное письмо, полученное Евменом (конец IV в. до н. э.) якобы от сатрапа Армении Оронта (Ерванда), было написано сирийскими, т. е. арамейскими буквами... указание на применение «сирийских письмен» может говорить об обычае пользоваться этим алфавитом в соответственной армянской среде конца IV в. до н. э.» (К. В. Тревер, «Очерки по истории культуры древней Армении», 1953, М.-Л., стр. 101).

Но Г. А. Тирацян знает, что армянские цари для своих монументальных надписей использовали греческий и арамейский языки, и если бы у нас не было других данных об армянском народе, то тогда можно было бы утверждать, что здесь не было армян. Если через тысячу лет ученые раскопают архив Госплана нашей республики, то не найдут в документах этого архива ни одной армянской буквы, так как вся документация ведется на русском языке, видимо тогда тоже, на основе языкового материала, сделают научные выводы, что в Армянской Советской Социалистической Республике не было армян.

От того, что Г. А. Тирацян декларативно объявил, что этот язык «обязательно обслуживал не только государственно-административную среду, но также разговаривающих на том же языке многочисленные массы людей», этот язык не стал в действительности разговорным.