Уроки любви

17

Поднять отца наверх оказалось очень непросто. Физиотерапевт объяснил ему, как это делается. Отец должен был поставить здоровую ногу на первую ступеньку, опереться на нее, а затем каким-то образом забросить туда же больную ногу, встать прочно, отдышаться и снова начать со здоровой ноги.

Выражение «шаг за шагом» обрело для нас новый смысл. Мы преодолевали каждую ступеньку вместе с отцом. Грейс стояла у перил, подбадривая нас, я вела отца, шагая вверх по лестнице спиной вперед, а мама шла за его спиной, выставив руки, чтобы подхватить его, если он споткнется.

Когда мы добрались до верха, отец был весь в поту, хоть выжми. Тем не менее он заявил, что не хочет сейчас ложиться, он достаточно належался в постели в этом… госпитале (дома отец не стал сдержаннее на язык). Он совсем запыхался, и говорить ему снова стало трудно, но общий смысл был вполне ясен.

Мы помогли ему усесться в кресло, собрав туда все подушки, какие нашлись в доме, а под ноги подставили кожаный пуфик. Нам казалось, что ему должно быть страшно неудобно в стесняющем движения костюме, но он не позволил маме расстегнуть воротник, и развязать галстук, и даже надеть на него тапочки. Он сжимал в руках мой сокращенный вариант magnumopus, словно это была Библия. Время от времени отец доставал листы из папки, читал вслух еще строчку-другую. Иногда он просто повторял первый абзац. Мама каждый раз отвечала изумленным восхищением, а мы с Грейс аплодировали.

Мама приготовила отцу ужин из того, что нашлось дома: яичницу с беконом и сосисками, фасоль и жареную картошку.

– Знать бы, что ты сегодня возвращаешься, я бы, конечно, приготовила пудинг с вырезкой и почками, – сказала мама, хотя в кошельке у нее не было ни гроша.

Холодильник был тоже почти пуст. Нам троим пришлось обойтись фасолью с гренками – яичницы на нас не хватило.

Отец только поковырял в своей тарелке, неуверенно водя вилкой. Положив ее, он улыбнулся маме:

– Хороший ужин!

У мамы был такой счастливый вид, что мне захотелось плакать. Отец уже не мог держать голову прямо от усталости и согласился наконец, что ему пора на покой.

Маме потребовался целый час, чтобы помочь ему в ванной, раздеть, переодеть в пижаму и уложить в постель с грелкой. Нам с Грейс не разрешили помочь, но по окончании всех процедур позвали в спальню пожелать отцу спокойной ночи.

В постели он выглядел совсем маленьким. Казалось, даже пижама стала ему велика, худые руки тонули в рукавах. Он кивнул нам с Грейс и как-то странно выставил щеку. Мы озадаченно замерли. Потом до Грейс дошло. Она подбежала к отцу и чмокнула его в выставленную щеку.

– С возвращением тебя, папа!

– Хорошая девочка, – сказал он.

Я тоже коснулась губами его щеки.

– Хорошая девочка, – повторил он. – Хорошо… дома… – И он закрыл глаза.

Мы на цыпочках вышли из спальни. Втроем мы долго молча сидели в гостиной, размышляя, что же с нами будет дальше.

Папино благодушное настроение длилось недолго. В воскресенье он проснулся рано и гонял нас всех целый день. Сперва он потребовал, чтобы мы помогли ему спуститься в магазин, и устроил скандал, потому что несколько книг лежали не на своих местах. Он вообразил, что часть книг пропала, вспоминал покупки столетней давности и уверял, что их украли из кабинета редкостей. Сломанный замок вызвал у него такую ярость, как будто это случилось вчера, и он набросился на маму, словно это она во всем виновата.

– Бестолочь! Бестолочь! – кричал он на нее.

На обед она снова пожарила что нашлось в холодильнике, но на этот раз он хмуро посмотрел на тарелку и постучал по ней здоровой рукой.

– Что это такое?

– Это поджарка-ассорти, Бернард, – сказала мама.

Отец вздохнул:

– В воскресенье! Где… где…

Минуты две он вспоминал слова, пока яичница с сосисками стыли на тарелке.

– …мой ростбиф и йоркширский пудинг! – выпалил он наконец.

Мама тоже вздохнула.

– Бернард, мы не можем позволить себе ростбиф уже много лет, ты же знаешь. Прости, я бы с удовольствием приготовила тебе пирог или запеканку, но у меня совсем не осталось денег на хозяйство.

– Бестолочь! Бестолочь! – кричал отец, как будто мама спустила деньги на икру и шампанское.

– Мама не бестолочь, папа, – сказала я. – Она старается изо всех сил, с тех пор как ты заболел, но денег у нас почти не осталось. Зато мы каждый день получаем страшные письма, что к нам скоро пришлют судебных исполнителей. Нужно что-то делать, выработать какой-то план.

– Чушь! – сказал отец.

– Папа, я покажу тебе письма.

– Дай отцу сперва пообедать, Пруденс, – попросила мама.

– Я это не буду, – раздраженно заявил отец, отталкивая тарелку.

– Тогда отдай нам! Мы все умираем с голоду, – сказала я.

Отец растерялся от такой наглости. Я показала ему связку угрожающих писем. Он бросил на них мимолетный взгляд, не поднося к глазам.

– Чушь! – повторил он и попытался порвать их.

К счастью, сил у него хватило только на то, чтобы оторвать уголок. Мама испуганно подхватила бумаги.

– Бернард, нельзя их просто рвать, – сказала она. – Пру права, не можем мы просто не обращать внимания на то, что происходит. Нужно что-то придумать.

– Чушь, – сказал отец.

Он повторил это слово много раз, добавив к нему свое любимое ругательство. Мама пыталась его успокоить, но он обозвал ее бестолочью.

К тому времени как нам удалось наконец уложить его спать, мы все совершенно выбились из сил. Мы так и не решились сообщить ему о самом важном – о школе.

– Мама, ты бы лучше разрешила мне ему сказать… – заметила я.

– Но он в таком ужасном состоянии. Я боюсь, что он просто не вынесет. Не знаю, у него, может быть, боли в пострадавших руке и ноге. Может быть, он поэтому так раздражителен.

– При ударе не бывает болей, мама. Он просто чувствует тяжесть в больных конечностях – и больше ничего.

– Все равно это ужасно для него.

– Это ужасно для нас, – сказала я.

– Как ты думаешь, что он скажет про школу? – с тревогой спросила Грейс.

За день у нас дважды звонил телефон, один раз это была Фижка, другой – Ижка, но мама успевала схватить трубку и сказать, что Грейс занята и подойти не может.

– Папе это не понравится, еще как не понравится, особенно когда он узнает, что это Вентворт. Он будет страшно на меня зол, – сказала мама. – Но что я могла сделать? Не могу же я доводить дело до суда! Что, если бы вас забрали в интернат? Я тоже не хотела отдавать вас в Вентворт, пыталась пробиться в Кингтон, но у них уже двести человек на листе ожидания. Пру, пожалуйста, помоги мне объяснить все это папе. Может, ты скажешь, что это была твоя идея? Тогда он, наверное, легче с этим примирится.

– Ладно. Хотя не думаю, чтобы он с этим примирился.

– Но мы все равно будем и дальше ходить в школу, правда? – спросила Грейс. Она откинула волосы назад и выставила подбородок. – Мы обязательно должны и дальше ходить в Вентворт, мама!

– Тебе там правда нравится, цыпленок? – спросила мама.

– Ну… там нормально. Уроки не такие уж трудные, как мне сперва показалось, и учителя есть добрые. Но главное – это Ижка и Фижка. Они мои подруги. – Голубые глаза Грейс наполнились слезами. – У меня никогда раньше не было настоящих друзей. Они самые лучшие подруги на свете. Я не вынесу, если мне придется с ними расстаться.

Мама успокаивающе погладила ее по руке.

– А ты, Пруденс? Ты, наверное, испытываешь такие же чувства к Тоби?

– М-м-м… – Я не могла сбить маму с мысли, что Тоби – мой мальчик. – Мне тоже обязательно нужно остаться в Вентворте, мама. Я знаю, ты думаешь, что школа плохо на меня влияет, но я бы все равно пререкалась, без всякого Вентворта.

– Да уж, пререкаться ты умеешь, – вздохнула мама. – Я беспокоюсь за тебя, Пру. Не пойму, что творится у тебя в голове. Я ведь хочу только, чтобы ты была счастлива, дорогая. Если для счастья тебе нужен Вентворт, будем надеяться, что нам удастся убедить отца.

Мы все надеялись, что отец проснется поздно и мы с Грейс успеем смыться незаметно. За ночь мы раза три слышали, как мама провожала его в туалет. Но в половине седьмого он снова туда собрался, а затем потребовал ванну.

– Давай немного попозже, дорогой! Ванная сейчас будет нужна девочкам.

– Девочки… подождут!

Пришлось нам с Грейс воспользоваться холодным туалетом на заднем дворе и кое-как умыться над кухонной раковиной.

– Все, бежим в школу! – сказала я. – Берем с собой по бутерброду и смываемся.

Но мы не успели. Наверху раздался шум. Отец поскользнулся, вылезая из ванны, а у мамы не хватало сил его поднять.

– Девочки, идите сюда! Скорее! – крикнула она.

– Давай сделаем вид, что не слышим. Побежали! – сказала я.

– А если мама не сможет поднять папу? Он так и будет лежать весь день на полу в ванной?

– Ну хорошо, хорошо.

Мы взбежали наверх. Мама боролась с отцом. Он обернулся полотенцем, как пеленкой, пытаясь спасти свое достоинство, и был от этого похож на огромного младенца.

– Ну, пойдем, папа, – сказала я, подхватывая его под мышки.

Мама взялась за нижнюю половину, а Грейс тянула и толкала посередке. Наконец мы поставили его на ноги, и мама накинула на него его старый купальный халат.

– Фу ты… какой… какой спектакль! – сказал отец, как будто мы были в этом виноваты.

Он тяжело дышал, стараясь успокоиться.

– Посиди минутку, Бернард. – Мама опустила крышку унитаза и посадила отца сверху.

– Не надо! – сказал отец, при этом заваливаясь набок и уронив подбородок на грудь.

Я схватила Грейс за руку, пытаясь незаметно утащить ее из ванной. Отец поднял глаза.

– Ранние вы пташки! – сказал он.

И тут его взгляд сосредоточился на нашей одежде. Он моргнул:

– Зеленый?

Он переводил глаза с меня на Грейс.

– Горошины в стручке!

Грейс нервно захихикала. Мама присела на краешек ванной. Я замерла на месте. Никто из нас не произнес ни слова – но до него вдруг дошло.

– Школа! – сказал он.

Сперва он сказал это мягко. Потом перевел дух и закричал:

– Школа? Школа? ШКОЛА!

На лбу у него выступил пот.

– Бернард, успокойся, пожалуйста. Тебе вредно волноваться. – Мама попыталась утереть ему лоб полотенцем, но он оттолкнул ее руку. Его трясло от ярости.

– Школа?

– Мне пришлось отдать девочек в школу, дорогой. Нам угрожали судом, ты же знаешь. У меня не было выбора.

– Чушь! – сказал отец.

Он рассматривал эмблему на моем пиджаке.

– Вентворт, – прочел он, выкатывая глаза. – Вентворт!

– Больше их никуда не брали, Бернард. Я пыталась, правда. Я ходила в Кингтон, разговаривала с директором, но у них там длинные списки ожидающих. Места были только в Вентворте. Там не так плохо, как ты думаешь. У них теперь новая директриса, она очень старается вытянуть школу.

– Вентворт! – с отвращением повторил отец.

Он попытался встать с унитаза.

– Осторожно, дорогой! – Мама бросилась на помощь.

– Нет! Нет… предатель! Девочки… нет! Школа… нет, нет, нет!

Я посмотрела на Грейс. Она всхлипнула:

– Папа, ну пожалуйста! Я люблю школу! У меня там подруги – Ижка и Фижка!

– Дура!

– Они не дуры, они очень хорошие, – храбро ответила Грейс,

– Ты… дура! Бестолочь, бестолочь, бестолочь!

Потом он повернулся ко мне:

– Твоя вина! Врунья! Дрянь! Дрянные дочки!

– Никакие они не дрянные! Прекрати немедленно! Они очень хорошие девочки! Я тебе не позволю их оскорблять! – крикнула мама. Она обернулась к нам: – Не обращайте на отца внимания, девочки. Идите в школу. Отправляйтесь, живо!

Мы вытаращились на маму. Если бы заговорила раковина или унитаз, мы бы и то были не так поражены. Но удивляться было некогда. Я подхватила Грейс, и мы помчались. Выскочили из дома и бежали не останавливаясь всю дорогу до школы.

Во дворе Грейс увидела Ижку и Фижку и полетила к ним. Она начала им что-то горячо говорить, размахивая руками. Я видела, как они по очереди обнимали ее, сперва Фижка, потом Ижка. Мне стало стыдно. Они были все-таки очень славные девчушки, несмотря на глупые прозвища. И видимо, действительно очень любили мою сестру. Хорошо бы хоть одна девчонка в моем классе так относилась ко мне!

Мне нужно было немедленно увидеть Рэкса. Рисования у нас в понедельник не было. Но я не могла ждать до вторника. А вдруг завтра нам не удастся удрать от отца? И что будет с моими дежурствами по пятницам?

Я побежала через двор к рисовальному корпусу. Вообще-то Рэкс не приезжал на работу так рано, но мне непременно нужно было его увидеть, и я решила пойти взглянуть на всякий случай.

По дороге я услышала, что меня окликает Тоби, но не стала оборачиваться.

– Тебя Тоби зовет! – сказала Сара, игравшая с красным мячиком на длинной резинке.

Она не отдавала себе отчета, что делает. Мячик прыгал туда-сюда, как хотел, а она заливалась смехом, совершенно не пытаясь его поймать, бросить или еще как-нибудь им управлять. Ей было довольно просто смотреть на него.

– Ну его, Тоби, – сказала я.

Сара заморгала, пытаясь понять, что я имею в виду. Я поспешно прошла мимо.

– Тоби тебя зовет! – крикнула она мне вслед.

– Скажи ему, что я с ним потом поговорю, – бросила я на бегу.

Про себя я твердила заклинание: «Ну пожалуйста, пусть Рэкс будет на месте. Пожалуйста, пожалуйста, я сделаю все что угодно, пусть только он будет один в своем кабинете, чтобы я могла с ним поговорить».

Я подошла к кабинету рисования, открыла дверь – и о чудо из чудес! Рэкс, сгорбившись, сидел на своем учительском столе и смотрел в пространство.

– Рэкс, Рэкс! – Я кинулась к нему.

Он посмотрела на меня и соскочил со стола:

– Что случилось, Пру?

– О, Рэкс! – Я заплакала.

– Что такое? Что случилось? Ну скажи!

– Отец! Он все знает! – всхлипывала я.

– Что? На лице Рэкса выразился ужас. – Что он знает? Ты что, рассказала ему, Пру? Что ты ему сказала?

– Ничего я ему не говорила! Он вернулся домой в субботу, потому что ему лучше, он теперь может говорить, и он увидел нас в школьной форме и сказал, что больше не пустит нас в школу! – рыдала я.

– А про нас с тобой? Ты сказала ему про нас с тобой?

– Нет, конечно!

– Слава богу!

– Рэкс, ты не понимаешь, он вообще не хочет, чтобы мы учились в Вентворте. Он запретил нам с Грейс идти сегодня в школу. Мы просто убежали. Но он в такой ярости, завтра он нас, наверное, не выпустит. И с детьми сидеть он мне не разрешит, я точно знаю.

Я подняла на Рэкса заплаканные глаза. Он выдохнул воздух и прислонился к столу. Я заметила облегчение на его лице. Это было невыносимо. Я разрыдалась еще пуще.

– Пру! Пру, ну пожалуйста, перестань. Успокойся. Все будет хорошо. Не волнуйся так. Не плачь. Нельзя так расстраиваться из-за пустяков.

– Пустяков?.. Наша любовь – пустяки? Для тебя это пустяки?

– Ш-ш, тише! Нет, конечно. Но незачем впадать в истерику. Все устроится. Я уверен, что тебе разрешат остаться в школе. Пру, ну не плачь так, пожалуйста! – Он протянул ко мне руки, и я кинулась в его объятия.

Я плакала у него на груди. Он отечески поглаживал меня по спине.

– Ну вот, ну вот, – приговаривал он, как будто я была малышом вроде Гарри.

Я разрыдалась еще сильнее, ненавидя его за то, что ему так мало дела до меня, и в то же время любя, потому что все равно он моя настоящая любовь и родственная душа.

– Рэкс, я тебя люблю, – сказала я.

В этот момент дверь кабинета распахнулась. Рэкс отскочил от меня. Мы обернулись. На пороге стояла улыбающаяся Сара с красным мячиком на резинке.

Рэкс потер ладонью лоб и принужденно улыбнулся:

– Привет, Сара!

– Привет, Рэкс, – весело сказала она. – Погляди, какой у меня мячик!

– Замечательно, – сказал Рэкс.

– Пру, тебя Тоби зовет, – повторила Сара.

– Ну и пусть. Ты плачешь!

– Нет, ей просто что-то попало в глаз, – сказал Рэкс. – Пру, тебе, наверное, лучше пойти спросить Тоби, что ему нужно.

– Но мне нужно с вами поговорить!

– Я люблю разговаривать с Рэксом, – сказала Сара.

– Я тоже люблю с тобой разговаривать, Сара, – ответил Рэкс.

Сара торжествующе улыбнулась мне.

– А ты пойди поищи Тоби, – сказала она.

– Но мне нужно с вами поговорить, Рэкс, – в отчаянии проговорила я.

– Потом, – сказал Рэкс. – А сейчас иди.

В общем, меня выставили за дверь. Я побрела по школьному двору, не переставая плакать.

– Пру, вот ты где! Что случилось? Что с тобой? Опять Рита? Что она еще выкинула? – Тоби со всех ног подбежал ко мне.

– Ничего. Оставь меня в покое, Тоби, пожалуйста!

– У меня для тебя потрясающая новость! Ты что, не слышала, как я тебе кричал? Знаешь, про эту книжку, которую ты мне дала. Ты в жизни не догадаешься!

Ну почему же, я догадывалась. Ему удалось самостоятельно прочесть целую страницу, а может быть, и главу. Да хоть всю книгу – мне-то что!

– Тоби, не сейчас, извини. Оставь меня наконец в покое, ради бога!

Я убежала от него в школу и просидела в гардеробе для девочек до самого звонка. Первым уроком была литература. Миссис Годфри терзала сцену на балконе из «Ромео и Джульетты». Класс монотонно разбирал строку за строкой, уничтожая всякую романтику и поэзию.

Во время чтения по ролям мне очень хотелось быть Джульеттой, но я знала, что миссис Годфри ни за что меня не спросит. Потом она начала разглагольствовать о любви, все больше раздражаясь, потому что мальчишки стали присвистывать и отпускать грубые шуточки.

– Немедленно прекратите это безобразие! – возмутилась она. – Ромео и Джульетта – самая знаменитая влюбленная пара в мировой литературе. Вы можете назвать что-нибудь подобное из нашей современности?

– Виктория и Дэвид Бекхэм!

– Брэд Питт и Дженнифер Энистон!

– Телеведущие Ричард и Джуди!

– Пру и Тоби, – зло сказала Рита.

– Нет, – откликнулась Сара. – Пру и Рэкс.

Я замерла, надеясь, что поток идиотских предложений продолжится. Но голос у Сары был громкий, и все замолчали.

– Пру и Рэкс? – переспросила Рита.

– Да, у них любовь! – сказала Сара.

– Не будь дурочкой, Сара! – вздохнула миссис Годфри.

– Я не дурочка! – Сара обиделась не на шутку.

– Конечно, конечно, я просто имела в виду, что это была глупая шутка.

– Пру и Рэкс – влюбленная пара, – настаивала Сара.

Раздалось аханье и смешки.

– Прекрати, пожалуйста, Сара! – рассердилась миссис Годфри.

– Правда, правда! Рэкс ее обнимал, а она сказала ему: «Я тебя люблю!» Правда ведь, Пру?

Аханье стало громче. Весь класс повернулся ко мне и смотрел во все глаза. Миссис Годфри оторопело молчала.

Я почувствовала резкую боль в позвоночнике, как будто упала с большой высоты.