Уроки сектоведения. Часть 1

От автора

На свободе надо учиться жить. Государство не гарантирует тебе ни качества предоставляемой тебе кем-то информации, ни качества товаров. Просто люди оказались среди людей. А люди — они разные. Бывают образованные и не очень, честные и лукавые, корыстные, одержимые…

И чтобы было поменьше увечий от взаимных соприкосновений — лучше заранее знать, что есть люди, сами искалеченные в некоторых отношениях, и потому способные и другим причинять аналогичные своим травмы.

Нам вообще многому надо учиться в тех джунглях, в которые мы оказались выпущены из коммунистической «детской». Как избежать мошенников? Как не лишиться квартиры? Как отличить качественный продукт от отравы в красивой упаковке? По вступлении в «свободно-рыночные» отношения нам пришлось учиться не верить рекламе. Пришлось не доверять красивым упаковкам и «имиджам» политикам, банкам и профессиональным попрошайкам, продавцам гербалайфа и быстрорастворимой нирваны, журналистам и миссионерам.

Оказалось, что люди, даже говорящие высокие слова, могут быть бесчестны. Впрочем, иногда они и сами не знают, что именно стоит за их словами. Оказывается, и хорошие люди могут быть рекламными агентами у дурных товаров и замыслов.

А невероятное обилие сект (и скандалов и трагедий вокруг них) показало, что и в мире религиозных поисков и предложений надо уметь различать не только основные тона, но даже оттенки.

Пора приступать к изучению предмета под названием «Техника религиозной безопасности». Или, иначе — «сектоведения».

Первый из этих уроков очевиден: ни один сектант не подходит и не представляется: «Здравствуйте. Я из секты! Не хотите ли пройти с нами?».

Более того — чтобы не возникло даже подозрения о том, что он из секты, такой проповедник даже будет отрицать, что он имеет хоть какое-то отношение к религии. «Мы из центра духовной культуры!». В крайнем случае скажет, что «В общем-то мы тоже православные»…

Знакомая ситуация?

Вот мы сейчас и рассмотрим, как на нее реагировать. А в качестве примера возьмем самую симпатичную (по имиджу) из сект, действующих в России. — Рериховцев.

Большинство людей, почитающих имя Рерихов, совершенно не знают их доктрины. «Да, были такие художники. Они путешествовали в Индию. И там, не то в Тибете, не то в Шамбале, они встречались со святыми отшельниками и мудрецами — махатмами. Они учили духовности, писали о красоте, о том, что культура спасет мир. Они призывали к терпимости и к уважительному отношению ко всем религиям, единство которых Рерихи и проповедовали. И вообще учили жить в гармонии с природой и Космосом».

Это и есть, пожалуй, весь популярный катехизис рериховской пропаганды. Все Рерихов уважают, но людей, которые пробовали читать их книги, немного; еще меньше тех, кто прочитал трактаты собственно «Живой этики» или «Агни Йоги», и уж совсем мало тех, кто в них вчитался.

Потому вполне понятно смущение людей, когда они вдруг узнали, что эти милые, хотя и чудаковатые путешественники, всем желавшие добра, вдруг оказались отлучены от Церкви.

Это тем более странно, что и в работах Рерихов, и даже в книгах их предшественницы Блаватской можно найти вполне уважительные высказывания в адрес Церкви.

«Вы не найдете в этой книге ни одного слова против Русской Православной Церкви, — говорит Блаватская в одном из своих писем в Россию. — Вы спросите, почему? Потому что Ваша церковь самая чистая и самая истинная, и все уродливые человеческие деяния никогда не смогут повредить ей. В русской Православной Церкви прочно заложено зерно божественной Истины, только оно зарыто у самого ее основания»[412]. Позднее и в письме к своей сестре Н. П. Желиховской она написала: «Что же касается моего противу-христианства, ты его знаешь. Я враг католических и протестантских церковных излишеств, идеал же Христа распятого светлеет для меня с каждым днем яснее и чище, а против православной христианской церкви, пусть повесят меня, — не пойду!»[1].

Так зачем же вдруг Церковь сделала столь резкий выпад против людей, настроенных отнюдь не враждебно?

Я и сам большую часть своей жизни слышал о Рерихах только хорошее: художники, путешественники, люди, которых недолюбливала советская идеология…

Не могу сказать, что те цитаты из их книг, что попадались мне на глаза, поражали меня глубиной своей мысли. Но и поводов для отторжения я также в них не находил. Просто чувствовал на уровне вкуса: «не мое». Бывает же «не моя» музыка или «не моя философия»… В общем, я начал читать книги «Агни Йоги» без внутреннего предубеждения.

Первое мое открытие было — кошмарный русский язык. Язык литературно блеклый и стиль страшно неуклюжий, пренебрегающий элементарными нормами русского литературного языка[2].

Кроме того, не понравился неестественно напыщенный, чрезвычайно агрессивный, перенасыщенный эмоциями и восклицательными знаками строй рериховских текстов[3]. Налицо было очевидное расхождение между претензией и содержанием. Претензия — на невероятную философскую и научную глубину, а на деле — нагромождение агрессивно поданных банальностей.

Вот типичный «месседж», пример того, что было «передано» Рерихам их «махатмами»: «Закон один — вечный Закон утвержден Космосом. Видим сияние миров. Видим пройденное и беспредельное шествие! Видим сияние Матери Мира. Урусвати, вижу праздник, вижу полет, вижу обруч с камнем. Радостью шествие закончим. Сказал»[413]. Ну, сказал — и сказал. Гипноз это, а не философия…

Вскоре последовало и третье наблюдение: аморфность сюжета, полное отсутствие доказательств и вообще последовательности… Оказалось, что ни к литературе, ни к философии книги из цикла «Агни Йоги» не имеют никакого отношения.

Далее, по мере чтения в глаза стало бросаться отсутствие некоторых слов, ключевых для любого христианского размышления. Во всем многотомьи книг «Живой этики» не найти таких слов, как грех, покаяние, искупление, благодать, Бог. Значит, это тексты, рожденные нехристианской духовностью[4].

Затем мне стали заметны многие высказывания, резко противоречащие основам христианства. Стало понятно, что передо мною мировоззрение не просто вне христианское, но ясно и осознанно противопоставляющее себя христианству.

Наконец, обращение к письмам Елены Рерих и к работам Блаватской позволило заметить откровенно богоборческие, сатанинские нотки в теософии.

Для меня это был вывод, к которому я пришел все же неожиданно для самого себя. Поскольку же я пишу не философскую автобиографию, то попробую более систематично (хотя и в иной последовательности) изложить те доводы, на основании которых я пришел к убеждению в том, что рерихианство — это сатанизм для интеллигенции. Или, говоря более отстраненно: Рериховское движение в России — нелегальная религиозная секта оккультно-антихристианского характера.

Жесткость моей оценки и дискуссии вызваны совсем не тем, что теософы думают иначе, чем я, и даже не тем, что они критикуют и высмеивают мою веру, мою Церковь[5]. Я живу в мире, в котором встретить православного христианина является редкой удачей. Гораздо чаще мне приходится беседовать и сотрудничать с людьми, которые мыслят совершенно иначе, чем я. На кафедре философии религии и религиоведения МГУ, на которой я работаю, нет других православных преподавателей. Все другие мои коллеги придерживаются иных мировоззренческих принципов (в большинстве своем — безрелигиозных). Но ни с кем из них у меня нет конфликтов.

Так почему же меня так задела теософская проповедь?

При ближайшем знакомстве с людьми, посещающими рериховские кружки, и с самими текстами, оставленными «классиками» теософии, оказалось, что миролюбивые декларации — не более чем прикрытие для проповеди вполне антихристианского учения.

В данной книге я буду анализировать прежде всего тексты Рерихов и тех, кого они сами называли своими учителями: Е. Блаватской и «Махатм»[6]. Это материал и весьма объемный и довольно пестрый. В нем можно найти призывы к миру, добру и любви. В нем встречаются эпизоды с интересными этнографическими и религиоведческими зарисовками. В нем есть суждения, с которыми может согласиться действительно практически любой человек.

Но есть и другое. Есть суждения и советы, оценки и предсказания, ставящие под сомнение просто нравственную вменяемость авторов. Моя задача была, во-первых, обратить внимание людей на теневые стороны теософии.

На упаковке продуктов питания сегодня принято указывать, какие вещества содержатся в приобретаемом товаре. Так защищаются права потребителя (его право на здоровье). В красивой упаковке может находиться вполне ядовитый продукт. Да, в нем есть тот шоколад, что обещан на обложке. Но там же может оказаться еще и некая, вроде бы небольшая, примесь — и отравление произойдет. Но у человека есть еще и право на безопасность души.

Так вот, в «шоколад» рериховских призывов к миру и терпимости вкраплены такие примеси, которые вполне способны смертельно отравить человеческую душу.

Поэтому первая задача моих книг, посвященных анализу теософии — обратить внимание на те антихристианские, а зачастую и просто безнравственные «примеси», которые есть в рериховской проповеди.

Вторая же задача была сложнее, чем просто чтение рериховских книг с карандашом в руке. Надо было оценить место этих «примесей» во всей системе Агни Йоги и сделать вывод: что, собственно, в ней является примесью, а что основным содержанием. Околохристианское сладкоречие оказалось случайно окроплено оккультным злоречием, или же «общечеловеческие ценности» использовались в качестве внешней присыпки, призванной до времени скрыть подлинный вкус предлагаемого «пиршества духа»?

Я не привожу ни одной придуманной цитаты, ни одного непроверенного факта. В моих книгах нет «клеветы» (клевета — это когда другому человеку приписывается действие или суждение, о котором приписывающему заведомо известно, что на самом деле такое суждение или действие не имело место в жизни обвиненного). Если я толкую их иначе, чем хотелось бы теософам — так это мое право читателя и долг исследователя.

Собственно, расхождение в «толкованиях» касается в основном одного: оценки той значимости, которую то или иное высказывание имеет в теософской системе.

Вот лежит перед нами книга. В ней есть ряд суждений, по сути исключающих друг друга. На одной странице автор заверяет в своей полной симпатии к православию. На другой — демонстрирует крайне враждебное свое отношение к нему. Вот вопрос для исследователя: что было сказано «под настроение», или в порядке адаптации к адресату текста, а что выражает внутреннюю установку автора.

Способ проверки довольно прост. Берем одну из этих посылок и смотрим — можно ли из нее психологически последовательно вывести остальной комплекс воззрений и суждений исследуемого автора.

Скажем, если именно признание в своем единстве с православием указывает на стержень убеждений Блаватской и Рерихов, если именно в этом внутренний базис их систем, то можно ли, исходя из этой посылки объяснить все, что написали и сделали? Может ли христианин сказать, например, такое: «С теми, кого он так сильно любит, он обращается подобно Богу Израиля, который любил своего сына так сильно, что послал его на муки распятия на кресте»[414]. Или: «Природа — наш единственный и величайший Учитель и Законоучитель!»[415] (христиане-то — в том числе Галилей и Ломоносов — всегда говорили, что у них есть два учителя — Книга Природы и Книга Откровения; Рерих же именно Библию из числа учителей и устраняет)…

Напротив, весь разнобой теософских суждений станет объяснимым, если мы предположим, что базовым для теософии является утверждение «Старшего Махатмы»: «Что касается Бога, то мы не можем рассматривать Его как вечного или бесконечного или самосущего. Нет места Ему при наличности Материи, неопровержимые свойства и качества которой вполне нам известны, другими словами, мы верим только в Материю, в Материю как видимую Природу, и Материю в ее незримости как невидимый, вездесущий Протей»[7].

Тогда теософия становится психологически целостна: будучи по сути своей учением, не принимающим ни одну из специфически христианских идей, она тем не менее пробует привлечь к себе симпатии христиан, а потому иногда разрешает себе выдавать себя за христианство…

Так что вопрос о том — в каком «контексте» рассматривать то или иное отдельное суждение из теософских книг, решается не просто по вкусу или желанию интерпретатора. Гипотеза, излагаемая мною в этой работе, позволяет объяснить всю историю теософии. Версия же, уверяющая, будто теософское учение идентично христианству или хотя бы терпимо относится к нему, потребует отбросить слишком много текстуальных свидетельств об отнюдь не терпимом отношении классиков теософии к христианской вере и истории. Подробности мы еще увидим в весьма большом количестве…

Понятно отсюда, почему меня не впечатляет излюбленный контраргумент рериховцев: «а вы умалчиваете»… Вот вам, дескать, книжечка «Знамя преподобного Сергия», и извольте считать, что православию будет очень даже уютно в теософском «синтезе». Точно так же штатный имидж-мэйкер какой-нибудь фирмы, производящей недоброкачественный лимонад, мог бы отвечать на упреки врачей. Медики публикуют заявление о том, что в данном напитке опасно много примесей, а изготовитель этой «взвеси» отвечает: «но почему вы умалчиваете о том, что наш напиток имеет красивый цвет и хорошо упакован?!»[8].

Я привожу одни суждения теософов — а в ответ мне цитируют нечто имеющее весьма малое отношение к дискутируемым темам и говорят: «Разве противоречат эти утверждения человеческой логике и здравому смыслу так, чтобы их можно было считать сектантскими или антихристианскими?»[416].

Эти, рекламно-подчеркнутые — нет, не противоречат. Зато другие противоречат. И именно из-за них-то и ведется дискуссия с рериховцами. Ведь даже людоеды порой говорят нечто, что не противоречит «человеческой логике и здравому смыслу». И если однажды меня привлекут к суду (например, по статье за оскорбление религиозных чувств граждан), разве уместны будут мои ссылки на то, что, зато я, мол, не брал взяток? Отвечать надо на тот вопрос, который задан, а не вести дискуссию по принципу «я ему про Фому, а он мне про Ерему».

Это известная методика сектантской пропаганды. Человек приходит и говорит: «Я пришел поведать вам, что а) вы обязательно должны мыть руки перед едой и б) знайте, что Луна сделана из твердого сыра». Если же вы возмутитесь и скажете — «что за чушь!», сектант возразит: «Эт-т-то что это Вы назвали чушью? Вы что, считаете, что не надо мыть руки перед едой?!».

Ведь Рерихи сказали, что культуру надо защищать. Это-то бесспорно? Ну, значит, столь же бесспорно и все остальное, о чем духи рассказали Рерихам — в частности, и их слова о Луне: «Луна воскреснет и уявит новые целительные лучи растительному миру. Растительная жизнь на воскрешенной Луне будет настолько яркой, настолько пышной, что в телескоп наша Луна уявится не как шар «сыра», но шар мшистый. Итак, Новая Эра ознаменуется знаком ярым, именно знаком Матери Мира»[417].

Вот как же возмущаются и рериховцы: «Мог ли Николай Рерих представить, что его вера в высокое предназначение человека и утверждение духовных ценностей во всех областях жизни будут объявлены ересью и сатанизмом?»[418]. Нет, нет, совсем не эта вера Рериха послужила поводом для квалификации его воззрений как сатанинских. Я сам могу сказать, что верю в высокое предназначение человека и утверждение духовных ценностей во всех областях жизни. Но было в текстах Рерихов и иное…

Если не думать, а просто повторять рекламные слоганы — все что угодно можно согласовать и примирить: «По стене ползет кирпич. Красной армии — Привет!»[9]. Но когда подходишь к текстам с логическими требованиями, то тут выясняется, что не все написанное людьми (в т. ч. и Рерихами) внутренне логично и непротиворечиво. И тогда не знаешь — имеет ли место сознательная ложь («маскировка»), или же авторы оккультных текстов настолько нарасширяли свое сознание, что и сами не в состоянии сопоставлять свои же собственные слова. Пусть читательсам сопоставит два суждения из писме Е. Рерих:

1) «Желание монополизировать Мировое Учение или Истину, а также и Общение с Великими Учителями звучит прямо-таки дико!»[419].

2) «Могу утверждать, что нет сейчас Учения, кроме Живой Этики, которое бы исходило бы от Твердыни Света»[420].

Я же предлагаю отложить в сторону «ярую веру» в махатмову непогрешимость и проверить их откровения на предмет а) внутренней логичности; б) соответствия реальным источникам по истории человечества; в) соответствия христианской вере

По пункту в): я не стал бы сопоставлять святоотеческие суждения («церковные догматы») с суждениями Блаватской и Рерих — если бы не заявление последней: «в христианстве я придерживаюсь веры первых отцов христианства»[421]. Проверить правомерность этого утверждения — это не работа инквизитора, а элементарная работа историка.

С христианством я сопоставляю теософию не потому, что все должны принять христианство как безусловную истину, а лишь потому, что сами рериховцы уверяют в том, что они христиане, причем вполне ортодоксальные (православные)[10]).

Посему моя цель и состоит в том, чтобы показать людям реальную разницу между теософским и христианским путем и тем самым напомнить им о неизбежности выбора.

Впрочем, это цель не именно этой книги, а всей моей дискуссии с теософами.

Говоря о методах и принципах этой дискуссии, я сразу же обращаю внимание на то обстоятельство, что важнейшим его инструментом была просто логика. Понятно, что ни одна книга не пишется без применения логики. Но здесь хотелось бы обратить на это особое внимание просто потому, что мистические и синкретические культы очень часто просто отказывают логике в прописке: в мир религиозных «ощущений» логика (отождествляемая с «формализмом» и «схоластикой») не пускается. Слишком часто оккультисты при встрече с человеком, способным развернуть философско-логическую аргументацию, убегают от рационального анализа своего мифа в «апофатику»: мол, это несказанно, это наше ощущение, мы верим нашим сердцам и нашим махатмам.

В принципе, это право и даже рефлекс любого религиозного человека — спрятать свои святыни от внешней критики. И не стоило бы нисходить до уровня «воинствующего безбожия», преследуя верующих людей с плоско-рационалистическими опровержениями их верований…. Если бы не одно обстоятельство: сами себя теософы рекомендуют себя в качестве людей не веры, а науки. Что ж, назвался груздем — полезай в кузов. Тот, кто мнит себя ученым, должен быть готов к разговору на языке науки, то есть к научной критике своих тезисов.

Да у разума есть свои пределы, далее которых он пройти не может. В науке и философии сам же разум эти границы в конце концов и замечает и формулирует. И только религия привносит в эту проблему о «пределах познания» волевой элемент и говорит не просто «возможно» или «невозможно», но «допустимо» и «недопустимо». Тем самым традиционное для религозного мышления деление мира на «сакральное» и «профанное» проявляет себя и в гносеологии. Отсюда и обратный вывод: там, где кладутся волевые ограничения работе рацио — там мы имеем дело именно с религиозным мышлением. Но и будучи религиозным, мышление не перестает быть мышлением и в нем есть своя рациональность. Эта внутрення логика религиозной модели мира отчасти уяснима самими адептами той или иной религиозной традиции, отчасти проясняется как раз для стороннего объективно-религиоведческого анализа.

Итак, из того, что разум не может позитивно решить все проблемы религиозной жизни, никак не означает, что он не способен помочь в решении хотя бы некоторых. Поэтому и анализ теософии здесь будет вестись не на уровне «мистических переживаний», а на уровне работы с источниками и апелляции к логике. Во многих местах предлагаемого текста проводится вполне заурядная научная работа с историческими источниками, то есть такая работа, каждый шаг которой может быть проверен и понят человеком любых религиозных воззрений.

В некоторых случаях автор дает свои дефиниции. Поэтому при несогласии с теми или иными моими тезисами придется уточнять: одинаково ли понимание того или иного термина (скажем, «религия», «обряд», или «вера») у автора и у читателя.

Кроме того, в рамках разговора о методологии предполагаемой дискуссии, я должен сказать, что я не обвиняю современных теософов (за исключением некоторых, вполне доказательных случаев, о которых речь пойдет ниже) в сознательной лжи, состоящей в том, что антихристианское учение они пытаются выдать за вполне евангельское. Я буду с ними спорить, но не буду обзывать безнравственными подлецами.

Для большинства людей, издалека симпатизирующих их учению, «Тайная Доктрина» Блаватской осталась тайной. Для них и написана эта книга.

Кем в таком случае я считаю своих оппонентов? — Хорошими людьми, оказавшимися в плену у плохой философии.

Поскольку эта книга написана в жанре компаративистики (сравнительного сопоставления), то тут же приведу и первое из них.

Знаете, что думали Рерихи о своих оппонентах? — «Мы должны понять, что имеем дело не с культурными людьми, но в большинстве случаев с отбросами»[422]; «Идиоты… нестоящий материал»[423].

А вот что говорят наши современники: «Татьяна Ивановна процентов восемьдесят своего доклада посвятила Кураеву, называла часто это имя. Иногда слышишь от рериховцев: «Господи, о чём мы там говорим самоутверждающееся ничтожество» и т. д. Думаю, что это не совсем правильная позиция. Это безусловно, самоутверждающееся существо»[424]. «Мы зря упоминаем тут имя Кураева. Тут было сказано слово «существо» и мне кажется, что оно в этом случае больше подходит»[11].

Моя же цель будет не в том, чтобы сказать ответную гадость. В этой книге я как раз не намерен проводить границу между собою и Рерихами. Я хочу показать то общее, что у нас есть. И православное христианство, и теософия Блаватской, и Агни Йога Рерихов — это порождения религиозного поля. Это — религии. Вот это то, что реально есть у нас общего. Но отчего-то именно наличие этого общего рериховцы яростно отрицают.

Зачем и как? Это мы и попробуем выяснить на нашем первом «Уроке сектоведения».

Слишком маленькая задача для такой большой книги? С точки зрения научной объем этой книги и количество приведенного в ней материала действительно избыточны. Но обращаюсь-то я не только к непредвзятому читателю, но и к людям предубежденным. От одного аргумента или от одной цитаты они отмахнутся. Им приходится доказывать, что показанная им малосимпатичная черта любезной их сердцу теософии не есть случайность. Ради них и пришлось увеличить количество собранного материала и, соответственно, размеры нашего исследования. Что ж, как говорил честертоновский отец Браун — «Если вы не понимаете, что я готов сровнять с землей все готические своды в мире, чтобы сохранить покой даже одной человеческой душе, то вы знаете о моей религии еще меньше, чем вам кажется»[425]. Мне же никаких «готических сводов» не нужно было разрушать. Чтобы подтолкнуть хотя бы нескольких людей (рериховцев) к труду честного сопоставления и размышления — мне пришлось лишь написать книгу (правда, толстую).

А почему среди моря оккультных школ именно Рерихи были избраны для религиоведческого анализа и сопоставления с христианством? Да, прямых последователей учения Рерихов не так уж и много в России. Но оккультизм в целом, в совокупности многих сотен своих школок и секточек, весьма многочислен и активен. И среди многочисленных российских оккультистов немногочисленная школа рериховцев, пожалуй, самая большая и самая известная. С оккультизмом как таковым, с оккультизмом «вообще» спорить слишком трудно. Покажешь, что некоторое утверждение некоего оккультного автора и ненаучно, и не слишком совершенно с точки зрения нравственности — а остальные оккультисты скажут: «Ну, так это же нас не касается. Для нас критикуемый вами автор никак не авторитетен. Вы бы ознакомились с книгами именно нашей группы!».

Поэтому для постоянного диалога нужно выбрать такую оккультную школу, которая достаточно определенна в своих взглядах, которая не считается периферийной или «еретической» в большинстве других оккультных течений, которая изложила свои взгляды письменно, и в которой завершен процесс формирования канонически значимых вероучительных текстов.

Этим требованиям отвечает учение основательницы теософии Е. П. Блаватской и тесно связанное с нею учение «Живой Этики» Рерихов.

Круг текстов, которые являются авторитетно-учительными для их учеников вполне ими определен: «Придерживайтесь книг Блаватской, Писем Махатм и даваемого Учения»[426]. Важно отметить, что сама Е. Рерих вполне ясно утверждала единство своего учения с теософским, равно как и единство их источника: «Великий Учитель, Давший «Тайную Доктрину» и Дающий сейчас книги Живой Этики»[427].

Эти фигуры никак не назовешь периферийными в оккультизме. И способ их мышления, и основные черты их мировоззрения являются общими для основного круга современных оккультных течений.

Поэтому через сопоставление учения Блаватской и Рерихов с христианством можно получить выводы, значимые и для анализа большинства других современных оккультно-эзотерических групп.

Также стоит заметить, что при написании этой работы автор исходил из того, что все члены семьи Рерихов придерживались одного и того же мировоззрения. Во всяком случае впечатление полного единства своих взглядов Рерихи всегда старались произвести («Прошу иметь в виду, что никогда никаких разногласий между мною и Фуямой[12] ни по каким вопросам не бывает»[428]). Из если разногласия между Н. К. Рерихом и Е. И. Рерих и были — тексты и свидетельства, на основании которых можно было бы установить наличие такого расхождения, пока не опубликованы[13].

Поскольку теософия декларирует себя как «эзотерическую» программу, особое внимание будет обращено на тексты, обращенные именно к внутреннему кругу, к своим, посвященным, то есть на письма и дневники теософов и, напротив, ряд наиболее тиражируемых текстов, тех текстов, с которыми в массовом сознании наиболее связаны с именем, скажем, Николая Рериха, останутся практически вне поля нашего интереса.

Предметом нашего интереса в 1 томе будет не столько внутренняя связь тех или иных теософских идей и не сопоставление теософии с христианством, а вопрос о бытовании теософии Блаватской и Рерихов в пространстве культуры. Точнее говоря — вопрос о самопозиционировании теософов в этом пространстве и о том, насколько корректна эта их публичная самооценка.

По собственному ощущению инициаторов, лидеров и даже рядовых участников теософского движения, их движение а) не является религиозным; б) при этом оно является синтезом науки, философии и религии с особым акцентом именно на научную составляющую; 3) оно является синтезом духовных традиций человечества; 4) участие в теософском движении, прививая его участникам открытость к нехристианским религиозным традициям, в то же время нимало не нарушает их сопринадлежность к традиции христианства вообще и русского православия в частности[14].

Что ж, нам предстоит выяснить, насколько корректны эти представления русских теософов о проповедуемой ими системе. В этом, первом томе будет предложено прежде всего религиоведческое рассмотрение теософии. Теософы, отрицая свою религиозность, пробуют приучить школы и обойти закон о светском характере образования. Это значит, что религиоведческий анализ теософии имеет прямое прикладное значение. От сделанных в результате него выводов могут зависеть судьбы многих школ и детей.