Ускользающие тени

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Он пришел снова — Сидония была просто уверена в этом. Он стоял в темноте, дожидаясь ее, чтобы броситься вперед. Хотя она не слышала ни звука, даже самого отдаленного и неуловимого, дух квартиры был вновь встревожен. Появился тот же легкий аромат парфюмерии, который Сидония чувствовала при его прежнем визите. Переполнившись изумлением и внезапным ужасом, Сидония присела на постель.

Повсюду висела тяжелая и гнетущая тишина. Сидония думала, что еще никогда не слышала такого зловещего молчания, и только удивлялась, как тихо сидит она сама, едва дыша, когда вдруг раздался еле слышный скрип. Напрягая слух, Сидония попыталась определить, откуда доносится звук.

Казалось, он идет из другой комнаты, даже с нижнего этажа. С непонятной уверенностью Сидония заключила, что неизвестный, который проник в ее квартиру в темноте, находится внизу, в музыкальной комнате. Осторожно, зная, что она должна любой ценой добраться до телефона, Сидония поднялась с постели.

Со времени ее последней печальной встречи с Сарой Леннокс Сидония провела два необычных дня, впав в состояние тоски оттого, что нашла письмо Георга III в прежнем тайнике, и долго размышляя, что она должна сделать с ним. Более того, Финнан уехал на конференцию медиков, и нить, связывающая их, так долго и искусно сплетаемая, вновь временно оборвалась. И вот теперь Сидония сидела одна в квартире, размышляя, вернулся врач или еще нет, перепуганная присутствием чужого человека в комнате, где хранилось драгоценное письмо.

Телефон стоял в холле и был переключен на ночь на автоответчик, но если она попытается заговорить по нему, это может стать опасным. В приступе нерешительности Сидония вновь опустилась на край кровати, не зная, что делать. Внезапно до нее донеслись жалобные звуки клавикордов — кто-то с маниакальной одержимостью колотил по клавишам. Забыв обо всем, Сидония побежала из спальни в музыкальную комнату, желая всеми силами защитить драгоценный инструмент.

Она тут же испытала самое пронзительное чувство страха, ибо, как только она сошла с последней ступеньки, насильственная игра прекратилась, слышался только звук дыхания Сидонии. Она знала, что кто-то ждет ее в темноте комнаты. Окаменев, Сидония застыла на месте, понимая, что попалась в расставленную ловушку. Внезапно кто-то навалился на нее неизвестно откуда, протащил ее за собой, зажав ладонью рот так, что она не могла вскрикнуть, и принялся рвать ее ночную рубашку. Сжатая в мощных и злых руках, Сидония боролась, чувствуя себя беспомощной, как тряпичная кукла.

Но, как только неизвестный прикоснулся к ней, она поняла, кто это такой, узнала его крепкий одеколон, ощущение его тела. Только Найджел Белтрам мог схватить ее так жестоко, и, хотя он не произнес ни слова, Сидония почти угадывала его намерения: дойдя до последней черты, этот человек явился, чтобы изнасиловать или убить ее или и то, и другое вместе.

— Не дури, — прошипела она, силясь освободиться от его руки. — Ты потеряешь все — свою карьеру, будущее, ты погибнешь!

Она не могла совершить худшего поступка, ибо жгучий удар в лицо был единственным ответом Сидонии, и она поняла, что под влиянием какого бы вещества он ни находился в данную минуту, злобная натура Найджела сейчас доминирует в полную силу.

«Он убьет меня», — промелькнуло у нее в голове вместе с удивлением на злопамятность своего бывшего мужа.

Все полезные советы внезапно вспомнились ей: «…если вы стоите на коленях, попытайтесь нанести удар и лишить нападающего равновесия. Если вас схватили за горло, оставив свободными руки, воспользуйтесь этим. Бейте в глаза, сжимайте горло, делайте еще что-нибудь…» Но весь кошмар состоял в том, что одновременно Сидония вспоминала, как сильно он когда-то любил се, и удивлялась, как он мог дойти до такого поступка. Затем намерения Найджела еще больше прояснились: отпустив одну ее руку, он принялся расстегивать свою одежду.

Сжав кулак, Сидония свирепо ударила его, и голова Найджела запрокинулась, он зашатался, а она поспешила броситься вверх по лестнице подальше от своей квартиры к двери Финнана, в которую она заколотила как сумасшедшая.

Ирландец открыл дверь почти немедленно, и Сидония догадалась, что он еще не ложился спать. Одного взгляда на ее разорванную рубашку, разбитое и перепуганное лицо было достаточно, чтобы привести его в действие. Отодвинув Сидонию, Финнан О’Нейл бросился вниз по лестнице, а Сидония поспешила за ним, несмотря на то, что один вид друга заставил ее ощутить внезапную слабость.

В ее квартире уже никого не было. Найджел бежал — не через дверь, а через сад и калитку, выходящую на аллею Холленд, которая теперь была распахнута, как молчаливая свидетельница его пути.

— Ладно, — произнес Финнан, — сейчас мы пойдем и выпьем чего-нибудь, потом позвоним в полицию. Боюсь, я не смогу привести тебя в порядок — надо, чтобы тебя видели такой.

— Сиделка, поставьте ширмы, — ухитрилась пошутить Сидония быстро опухающими губами.

— Достаточно об этом, в конце концов, все уже позади. Но все-таки, что произошло?

— Найджел. Он как-то проник сюда — думаю, у него был ключ. Он напал на меня, и на этот раз более жестоко.

— Как тебе удалось увернуться?

— С помощью хорошего удара.

— Барри Мак-Гиган возвращает удар! — пошутил Финнан, и, несмотря ни на что, они рассмеялись, как школьники, облегченно и радостно.

Час спустя их настроение резко изменилось. Прибывшие полицейские отправились к Найджелу и застали его мирно спящим.

— По словам его соседа, он за весь вечер не покидал квартиру, — объяснил сержант.

— Но это был он! Я могу поклясться!

— Ничего не можем поделать — приятель создал ему железное алиби. Боюсь, его слово гораздо более весомо, чем ваше.

— Но кто-то напал на мисс Брукс, — сердито вмешался Финнан. — Посмотрите на нее — неужели все эти повреждения могла нанести она сама?

— Очевидно, на нее напали, сэр, но надо еще выяснить, не ошиблась ли дама. Вероятно, преступник был ей неизвестен.

Спорить дальше не было смысла. Друг Найджела, либо веря, что он говорит правду, либо солгав с наглым видом, поклялся, что они до позднего вечера вдвоем смотрели телевизор, затем направились спать, но, несмотря на соседние квартиры, ему был бы отлично слышен шум.

— Вот и все, — вздохнула Сидония, когда полицейские уехали. — Он опять остался безнаказанным.

— Ты уверена, что это был Найджел?

Финнан, это не мог быть никто другой! Я чувствовала его запах — Найджел пользуется отвратительным одеколоном после бритья. Я и раньше чувствовала здесь этот запах, но не придала этому значения.

— Ты хочешь сказать, что он уже делал одну попытку?

— Да, я уверена в этом, хотя в квартире не была сдвинута с места ни одна вещь.

— Значит, у него есть ключ. Завтра же утром надо сменить замки.

— Полицейские уже напоминали об этом. Знаешь, что мне показалось?

— Что?

— Они были уверены, что со мной был мужчина и мы поссорились. Они все время повторяли, что следов взлома совершенно не заметно, и многозначительно поглядывали на меня.

— О, Иисус и Иосиф! — взорвался Финнан. — Чтоб им всем провалиться!

— Какое вежливое проклятие!

— Хочешь, я пойду и убью Найджела ради тебя?

— Нет, ни в коем случае. Пусть живет. Может быть, его отпугнет приезд полиции — член парламента не может позволить себе рискованных поступков.

— Но если он появится здесь вновь, ему не поздоровится.

— Надеюсь, что к тому времени я буду жива и смогу увидеть это зрелище, — пессимистично отозвалась Сидония.

— Ты слишком расстроилась. Иди сюда, я попробую тебя успокоить.

Она провела ночь в его объятиях, слишком обессиленная для какого-нибудь физического выражения страсти, но это было уже неважно, ибо их обоих охватила волна теплоты и нежности. Сидония думала, что больше ей нечего желать — такое умиротворение не могли бы принести даже поцелуи.

— Кажется, я люблю тебя, — сказала она Финнану, еле шевеля опухшими губами и совершенно позабыв про свою тактику осторожности.

— А я знаю, что люблю, — ответил он. — Я чертовски уверен в этом.

— А Джинни О’Рурк?

— Алексей Орлов?

— Что за чепуха! — воскликнула Сидония и прижалась к нему так крепко, как позволило ей ноющее тело.

Наконец-то, после стольких лет подавленности и отчаяния, слово «удовлетворенность» вновь появилось в лексиконе изгнанницы общества леди Сары Леннокс. Оглядываясь назад, она полагала, что этот процесс начался еще в Стоук, во время визита к леди Элбермарл. Встреча с супругами Напье, которые относились к ней со всем участием, несмотря на то, что бракоразводный процесс был в то время в самом разгаре, осчастливила Сару. Затем герцог Ричмондский принял решение о том, что его сестра, как одинокая дама, должна переселиться в свой собственный дом, и Сара была готова расцеловать его за это. Сообщив о своем решении, герцог попросил Сару обдумать, какой дом ей бы хотелось иметь, и предложил построить его на землях Гудвуд-Парка.

«Мой дом состоит из узкой лестницы, — с восторгом писала Сара Сьюзен, — с комнатой экономки с одной стороны, кладовой — с другой, коридором, ведущим к комнате прислуги и передней. Моя гостиная невелика — двадцать восемь на восемнадцать, а столовая — восемнадцать квадратных футов. На верхнем этаже находятся две спальни и маленькая гардеробная с двумя комнатками для наших горничных. Как видишь, более уютное и маленькое обиталище трудно себе вообразить».

Расположение дома тоже было прелестным. Находящийся в миле от большого дома, он был построен в долине и окружен холмами, поросшими лесом, имел длинную и удобную подъездную аллею. Большего трудно было пожелать, и единственное, что раздражало Сару, — постоянные задержки в строительстве. Еще одним поводом для ее беспокойства, впрочем, который волновал почти все население страны, был американский конфликт.

Твердая позиция Сары, которая стояла за колонистов, не изменилась, хотя она предполагала, что жители Бостона — отвратительный народ, вспыльчивый, безрассудный, лицемерный и лживый, о чем и написала Сьюзен в следующем письме. Но она и намеком не обмолвилась подруге, как сердита она на короля за его взгляды на ненавистную войну. Сара думала, что, будь она королевой, она бы уговорила Георга прекратить эти кровопролитные распри, мысли о которых постоянно терзали ее. Будь она супругой короля, всю историю мира пришлось бы переписать заново — Сара Леннокс была в этом полностью уверена.

В январе 1779 года пришло письмо от Элизабет Напье, в котором Саре сообщали, что Донни переведен из двадцать пятого полка в восьмидесятый и отправлен в Америку. Его жена и их дочь Луиза должны были последовать за ним, самое ужасное, что Элизабет была снова беременна. Сара немедленно написала ответ, выражая надежду на то, что путешествие будет безопасным, и отправила письмо, продолжая мучиться тягостными мыслями. Поскольку уже очень много ее друзей и родственников было по ту сторону Атлантики, каждый день приносил Саре новые тревоги. Пытаясь отвлечься от мыслей о войне размышлениями о до сих пор недостроенном доме, Сара выехала в Лондон в обществе Луизы.

Именно здесь, во время посещения городского дома Леди Элбермарл, произошло событие, которое позволило Саре сделать очередной шаг к восстановлению своего счастья. Сэр Чарльз Банбери прислал письмо в голубом конверте, в котором просил позволения увидеть ее. Прежнее сочувствие к бывшему мужу еще не угасло в душе Сары, и она письменно сообщила ему о своем согласии.

В сущности, им пришлось встречаться дважды, ибо при первой встрече Сара разразилась таким потоком слез, что у ее бывшего мужа не оставалось другого выбора, кроме как уйти. Но когда он появился на следующий день, Сара уже успокоилась, и они поприветствовали друг друга легкими поцелуями. Сара пришла к убеждению, что Чарльз хорошо выглядит и находится в отличном расположении духа, он выразил мнение о том, что ее красота расцвела благодаря зрелости, а печаль придала ей внутреннее очарование.

— На этот раз слез не будет? — с любопытством спросил Чарльз.

— Я попробую, но не обещаю, — ответила она дрогнувшим голосом.

— Не надо, Сара, я не держу на вас зла.

— Как вы можете говорить об этом после всего того, что совершила я?

— Что прошло, то прошло. Сейчас я хочу только одного — чтобы мы вновь стали друзьями и вы бы позволили мне свободно навещать вас.

Он был таким серьезным, любезным и великодушным, что слезы вновь начали душить Сару.

— Ну, не надо плакать, — примирительно произнес Банбери. — Иначе мне придется уйти. Если сам мой вид служит вам упреком, я лучше не буду зря расстраивать вас.

— Нет, нет, я прошу вас остаться. Больше всего мне хочется видеть вас в кругу своих друзей. Вы слишком-добры ко мне.

— Будете ли вы испытывать облегчение, если я попрошу вас об одной милости? — вдруг спросил Чарльз, выпрямляя свой элегантный стан в кресле. — Ибо вы можете кое-что сделать для меня…

— Что же? — спросила Сара, сидя рядом с ним и чувствуя теплоту и уют от его присутствия;

— Я бы хотел встречаться с Луизой, относиться к ней так, как будто она действительно моя дочь. Я долгие годы любил ее — в сущности, с самого момента ее рождения, и мне жаль, что я не вижу, как она растет.

— О, какой вы милый! — воскликнула Сара, наконец-то вкладывая в слова все свои чувства.

— Я убежден, что каждый ребенок должен иметь мать и отца, если только это возможно.

— Согласна с вами, — Сара нахмурилась. — Чарльз, я очень беспокоюсь о бедных детях Сте.

— Что с ними стало?

— Вы знаете, что Мэри, его вдова, умерла в прошлом году от чахотки — ей было всего двадцать лет!

— Да.

— После этого детей разлучили. Кэролайн отослали к леди Уорвик, и это большое разочарование для всех нас, поскольку мы надеялись, что девочка останется среди родственников с отцовской стороны. А Генри, пухленький мальчуган, точная копия Сте, уехал к лорду Оссори.

— Какая трагедия!

— Разумеется, но так было указано в завещании Мэри, поэтому никто не осмелился протестовать.

— А что стало с Холленд-Хаусом?

— Он еще принадлежит лорду Розбери, и, по-видимому, это продлится, пока не подрастет Генри.

— Как все меняется, — задумчиво произнес Чарльз.

— Да, ничего этого нельзя было и предположить… Он поднялся.

— Вы навестите меня завтра вместе с Луизой?

Сара тоже встала.

— Буду рада навестить вас. Луиза некрасива, Чарльз, — у нее неровные зубы, она слишком худощава, но весьма забавна.

Банбери смутился.

— Она когда-нибудь видела своего отца?

— Никогда. Он не проявлял к ней ни малейшего интереса.

— Тогда я с радостью займу его место.

Обняв и поцеловав на прощание Сару самым дружеским образом, ее бывший супруг удалился.