Ускользающие тени

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Дождь начался ночью — сначала совсем мелкий, его капли едва увлажняли иссушенную за долгое жаркое лето землю. Но за час до рассвета полупрозрачная завеса измороси превратилась в поток, который принялся хлестать по улицам, смывая в канавы всю грязь и пыль, забивая решетки сточных колодцев всевозможным мусором.

Где-то между тремя и четырьмя часами утра, когда сам факт, что идет дождь, было еще невозможно осмыслить, Сидония проснулась, взглянула на часы, простонала: «О Боже!» — и зарылась головой в подушку, не желая начинать день, который обещал быть длинным и хлопотливым. Однако ее сон уже улетучился, в голове закрутились предстоящие дела, напряжение нарастало, пока она лежала в темноте, прислушиваясь к шуму потопа и удивляясь, почему после знойного лета погода выбрала из всех дней именно этот, чтобы враз испортиться.

Впереди маячила унылая и подавляющая перспектива смены квартиры — одно из шести дел, которые Сидония ненавидела всей душой. Одного вида угрюмых грузчиков, облапивших кресла, было достаточно, чтобы по спине Сидонии прошла дрожь отвращения, и все же по ужасной прихоти судьбы ей приходилось переезжать с места на место множество раз с тех пор, как она покинула родительский дом.

— Все, это в последний раз. Больше никогда не решусь! — пробормотала она, прекрасно понимая, что надеяться на такую удачу просто смешно.

Еще раз взглянув на часы, она заметила, что уже половина пятого — слишком поздно, чтобы засыпать, и слишком рано, чтобы вставать, однако просто лежать и ждать, пока в шесть прозвенит будильник, ей расхотелось. Очень медленно, двигаясь так, как будто она спала на ходу, Сидония поднялась и в темноте побрела на кухню. Не открывая глаз, она нашарила выключатель и зажгла свет. Кухня выглядела отвратительно пустой, лишенной всей утвари, только чайник одиноко скучал на некогда плотно заставленном посудой столе. Выйдя в гостиную, Сидония испытала чувство, как будто и эта комната недовольна предательством хозяйки, вздумавшей оставить квартиру. Лишенная всех картин и прочих украшений, комната выглядела серой и унылой, особенно при утреннем свете, когда исчезли все тени и ничто уже не смягчало впечатления.

— Прости, — вслух сказала Сидония комнате, — но сегодня вечером приедут новые хозяева.

Сама она по завершении переезда и уборки должна была оказаться в таком замечательном доме, что агония расставания казалась ей вполне оправданной. Прихлебывая чай и искренне желая себе иметь нервы покрепче, Сидония мысленно восстановила свое первое впечатление от новой квартиры в Филимор-Гарденс.

Даже в моменты самого радужного настроения она и представить себе не могла, что когда-нибудь у нее будет достаточно денег, чтобы купить квартиру в Кенсингтоне — то, что ее бабушка называла «фешенебельным районом», — пусть даже совсем небольшую, на одном этаже. Но после невероятно успешных и утомительных концертов в Японии и получения наследства от той же самой бабушки банковский счет Сидонии пополнился настолько, что она уже могла не только мечтать, а попросту пойти и выбрать квартиру.

На цокольном этаже ее глазам предстала прохладная и просторная комната с окном, выходящим в сад. В одну секунду Сидония успела мысленно расположить в комнате свой клавесин, двое клавикордов и маленький спинет в углу, чтобы, сидя за инструментами, она могла видеть перед собой только лужайку с цветочными клумбами да красную кирпичную стену вдалеке, окружающую сад. На этом же этаже оказалась еще одна комната, идеально подходящая для бдений перед телевизором, прослушивания музыки и прочего отдыха.

На втором этаже помещались столовая и кухня, великолепная спальня и комната для гостей. Однако, судя по цене, квартира с садом предлагалась в полную собственность Сидонии в отличие от ее прежних обиталищ.

— Меня не устраивает цена, — заявила она агенту по продаже недвижимости. — Не согласится ли владелец сбавить ее на две тысячи фунтов?

— Спрос на жилье сейчас невелик, мисс Брукс. Он может согласиться.

И, к ее вящему изумлению и радости, сделка состоялась. Квартира в Филимор-Гарденс — что казалось ценным само по себе — перешла в ее собственность, оставалось только вытерпеть неизбежные муки переезда.

Ровно в восемь часов, когда Сидония была уже давно готова и успела известись от ожидания, прибыл мебельный фургон, и после чашки чая и утомительных переговоров — «так вы не возражаете, хозяйка?» — погрузка началась.

— Поосторожнее с пианино! — крикнул старший из грузчиков. — Они дорогие!

— На самом деле это не пианино, а инструменты более раннего периода, — ответила Сидония. — Двое клавикордов, клавесин и спинет,

— Не похоже, чтобы вы играли на всем этом.

Сидония издала неопределенный возглас, не желая вдаваться в спор, кто на что похож.

К полудню первый этап переезда был завершен: содержимое квартиры на Хайбери оказалось в мебельном фургоне, а кот, комнатные растения и сама Сидония — в ее машине.

— Поезжайте вперед, хозяйка, — добродушно распорядился старший грузчик. — Мы сейчас покончим с обедом и быстренько догоним вас.

Она пробралась по запруженным транспортом и залитым дождем лондонским улицам, нырнула в туннель у Найтсбриджа, проехала мимо Кенсингтонского дворца по Хай-стрит и, наконец, свернула к Филимор-Гарденс. Выключив зажигание, Сидония минуту разглядывала белый фасад дома, мысленно относя его к викторианской эпохе — вероятно, ко временам Большой выставки. Затем, наслаждаясь каждым движением, она вставила ключ в замок парадной двери и вошла в холл.

Дверь ее квартиры располагалась прямо напротив. Сидония вынула второй ключ. В ту долю секунды, когда она переступала порог своего нового жилища, Сидония почувствовала, как в ушах у нее зазвучали фанфары судьбы и появилось ощущение, что где-то вспыхнула новая звезда. Сидония была одновременно обрадована и испугана — ей казалось, будто дом сам оценил и благосклонно принял ее. Спустившись по короткой лестнице, она открыла дверь, выходящую в сад, и оказалась на террасе, с которой на огороженную стеной лужайку вели три ступени.

Калитка в дальнем углу сада выходила на аллею Холленд, но, очевидно, из соображений безопасности, она была прочно заперта на замок и щеколду, и, когда Сидония попыталась открыть щеколду, та оказалась заржавленной.

«С этим мы еще разберемся», — решила Сидония, которая была одержима неприязнью ко всем испорченным вещам.

Даже под проливным дождем сад не утратил своего очарования. Сидония представила, как будет выглядеть терраса, уставленная белой металлической мебелью, с яркими цветами герани в терракотовых вазонах и двумя большими креслами в тенистом уголке. «Почему с двумя? — вдруг мысленно удивилась она и покачала головой. — Должно быть, старые привычки дают о себе знать.

Однако она не позволила себе думать об этом, не желая портить первые минуты пребывания в новом доме воспоминаниями о Найджеле и прошлом. Дождь усилился, и Сидония заспешила в дом. Она налила себе вина из привезенной бутылки.

— За квартиру с садом! — провозгласила она, обращаясь к пустым комнатам, и подняла стакан.

К пяти часам дня комната заполнилась вещами, вся посуда стояла на полу посреди гостиной, растения столпились в ванной в ожидании, пока хозяйка выберет для них постоянные места.

— Ну, все, хозяйка, — заявил старший грузчик. — Желаю вам хорошо устроиться. Если хотите знать, я думаю, вы нашли себе уютное гнездышко.

— Спасибо, — отозвалась Сидония и выудила из сумочки мелочь. — Выпейте за меня.

— Непременно, хозяйка. Вам больше ничего не нужно?

— Нет, сегодня я не буду возиться с уборкой. Лучше пораньше лягу спать.

— И правильно сделаете. Ну, тогда мы уходим.

— Спасибо за все. До свидания.

Когда грузчики ушли и в квартире сразу стало тихо, Сидония по давнему совету своей матери первым делом застелила постель. Затем, чувствуя нарастающее утомление, отправилась на кухню, накормила кота, приготовила себе чай и тосты и взяла поднос с едой в спальню. Забравшись в кровать, она поняла, что от усталости не хочет есть, поэтому только выпила чаю и закрыла глаза. Сон пришел почти сразу — самый удивительный из тех, какие она когда-либо видела.

Сидонии снилось, что она идет в темноте по саду и вдруг видит, что калитка в стене широко распахнута. Быстро пройдя через нее, девушка обнаружила, что находится на аллее Холленд, отделяющей Холленд-Парк от Филимор-Гарденс. Неизвестно почему, но она направилась по аллее к Холленд-Хаусу, когда внезапно с темного неба засияла луна, ярко освещая открывшуюся перед Сидонией картину.

К собственному изумлению, Сидония увидела, что большой особняк не разрушен во время войны зажигательной бомбой, как она считала. С восхищением и трепетом она оглядывала огромный двор, окруженный с двух сторон сводчатыми галереями и открытыми балконами над ними. Отодвинувшись на треть двора вглубь, выделялось центральное крыло дома — с башнями и выступами, со множеством вычурных блестящих окон. Ворота работы Иниго Джонса больше не существовали, и все же вдалеке виднелись два портала и отделяющая их решетка.

Сидонии показалось, что во всем доме одновременно зажгли множество свечей, ибо окна ярко осветились. Изнутри послышалась музыка, голоса и смех. Сидония встревожилась и собралась уйти. Страх нарастал, она хотела бежать и вдруг обнаружила, что с трудом может двинуться с места. Но худшее было еще впереди — подойдя к калитке своего сада, Сидония увидела, что она вновь заперта изнутри. Она заколотила по калитке кулаками, крича: «Впустите меня!» — и проснулась от собственного крика.

Сначала она долго не могла сообразить, где находится, и с удивлением разглядывала высокий викторианский потолок с лепными розетками и карнизами, не узнавая его. Затем воспоминания о переезде и новой квартире вернулись к ней, заставив Сидонию криво усмехнуться. «Так мечтала жить здесь — и в первую же ночь была измучена кошмаром», — пробормотала она. Впрочем, ее сон нельзя было назвать кошмаром — в нем чувствовалась некая ускользающая красота. Сидония взглянула на часы — точно так же, как делала утром. Было всего восемь вечера, за окном еще не сгустились сумерки. Решив, что мучиться бессонницей просто смешно, она вскочила с постели.

В ванной она уставилась на свое отражение в зеркале, забытом прежними хозяевами. Под ее глазами, такими лучистыми, что они казались почти золотыми, залегли густые тени, волосы сбились и потеряли блеск, как шкура больной лисы. Кожа и та утратила обычный здоровый вид и казалась бледной и увядшей.

— Невеселое зрелище, — заметила Сидония своему отражению, которое сгримасничало в ответ.

После длительного купания она вернулась в комнату, подошла к окну и долго вглядывалась в сторону Холленд-Хауса. Садовая ограда почти полностью заслоняла обзор, так что, даже встав на стул, Сидония не сумела ничего разглядеть.

— Интересно, успели ли его реставрировать, — обратилась она к коту, который свернулся клубком и мирно спал в изножье кровати. — Завтра увижу. А пока — снотворное. Если я не высплюсь и сегодня, особой пользы это не принесет.

Приняв такое решение, она почитала и послушала радио до одиннадцати, а затем приняла снотворное — обычно она брала его на гастроли на тот случай, когда бывало трудно заснуть в душных номерах отелей. Спустя десять минут сознание отключилось, и на этот раз ее не потревожил ни один сон.

Первое утро в новом доме прошло удачно. Сидония встала в семь после крепкого сна и принялась разбирать вещи, а ближе к полудню уехала за покупками. Покончив с делами, она наскоро перекусила и отправилась осматривать окрестности, почти машинально свернув в сторону Холленд-Парка.

Вчерашний ливень кончился ночью, и с утра вновь выглянуло солнце, играя на блестящих лепестках цветов в саду. Поскольку день был субботний, повсюду встречалось множество отдыхающих и туристов, что втайне возмущало Сидонию, пока она шла по аллее Холленд по направлению к особняку. Как только особняк оказался в поле ее зрения, у Сидонии вырвалось удивленное восклицание, ибо там, где во сне она видела прекрасное и величественное здание, ныне оставался один этаж и галерея; впрочем, восточное крыло уже успели отреставрировать. Немецкая бомба жестоко совершила то, чего не удалось сделать четырем столетиям, и лишила особняк былой красы и славы.

Следуя указателю «Театр Холленд-Парк», Сидония прошла по Ночной аллее, которая огибала руины здания на некотором расстоянии от них. Внезапно она остановилась — там, куда она зашла, лестница и кирпичная стена совершенно закрывали обзор. Сидония чертыхнулась и прошла дальше.

Там, где некогда располагался парадный вход в Холленд-Хаус, теперь, очевидно, был театр — арки, окна и лестницы служили декорациями, а во дворе перед руинами собиралась публика. Желая рассмотреть особняк поближе, Сидония прижалась к запертым воротам между уцелевшими порталами Иниго Джонса и тут же увидела, что слева от ворот имеется малоприметный проход с грозной табличкой: «Не входить!». Отодвинув ее в сторону и, на всякий случай, придав себе серьезно-официальный вид, Сидония вошла во двор.

Вблизи особняк выглядел еще более жалким, разрушенным и забытым, только восточное крыло отдаленно напоминало о величественном здании, которое Сидония видела во сне. Улыбнувшись двум рабочим, которые с любопытством взглянули на нее, Сидония подошла поближе.

Сводчатые галереи, где некогда прохаживались, спасаясь от жары, модно разодетые щеголи в париках, пребывали в плачевном состоянии. Сидония живо представила себе постукивания высоких квадратных каблучков и шорох огромных кринолинов по галерее, где можно было подышать свежим воздухом, не соприкасаясь с не всегда идеально чистыми дорожками парка.

«И в дождливые дни здесь можно было неплохо провести время», — подумала она и тут заметила дверь, которая располагалась в отдаленном конце восточного крыла и показалась Сидонии подлинной, уцелевшей с далеких времен. Не зная, почему она вдруг решилась на такой поступок, Сидония толкнула дверь прежде, чем смогла остановить себя, и с нарастающим удивлением заглянула в проем.

Она вступила в прохладу коридора с паркетным полом и на мгновение испытала кошмарное ощущение — казалось, вокруг нее закрутился черный вихрь. Но ощущение исчезло так же стремительно, как и появилось, и Сидония приписала свою минутную слабость сознанию того, что теперь она стала нарушительницей порядка. Несмотря на слабость и то, что ее могли застигнуть в любой момент, Сидония с любопытством огляделась.

Кто бы ни реставрировал восточное крыло, он блестяще справился со своей задачей, ибо абсолютно подлинными казались не только интерьер, но и мебель в доме. Более того, длинная античная лестничная площадка, видная из холла, где сейчас стояла Сидония, была украшена великолепными георгианскими зеркалами.

«Должно быть, тут устроили музей», — заключила Сидония удивившись, что здесь в субботний летний день не видно вездесущих туристов. В полной тишине, она неторопливо поднялась по лестнице, разглядывая богатое убранство, способное соблазнить на кражу любого коллекционера.

Наверху коридор поворачивал вправо, затем влево, и Сидония увидела, что он освещен свечами — большинство их было укреплено возле зеркал, отражающих свет.

— Что же это такое? — вслух произнесла она и остановилась у двери, находящейся справа, стараясь подавить искушение заглянуть в комнату. Не сумев справиться с собой, она осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь.

Комната оказалась спальней с великолепно отреставрированной мебелью георгианской эпохи и камином, в котором потрескивали дрова. Сидония во все глаза рассматривала кровать с пологом, мебель палисандрового дерева и девушку, сидящую за туалетным столиком спиной к двери. Ее отражение ясно виднелось в зеркале.

Эта девушка со смоляными кудрями, рассыпанными по плечам, будто сошла с полотен Джошуа Рейнольдса в своей свободной, отделанной лентами одежде. Минуту-другую она не замечала присутствия Сидонии, а затем увидела ее в зеркале. Сидония успела разглядеть, что у незнакомки блестящие и глубокие как море глаза и прелестно очерченные губы. Внезапно опомнившись, Сидония прикрыла дверь, повернулась и сбежала по лестнице, промчалась по холлу и опрометью выскочила наружу, твердо зная, что впервые в своей жизни увидела призрак.

Потом, в уютной атмосфере собственной квартиры, Сидония выругала себя за глупость. Очевидно, она видела актрису театра в Холленд-Парке в одной из гримерных, скопированных по манере того времени для пущего эффекта.

— Я просто дура, — сказала она коту, который выгнул спину и замурлыкал, выклянчивая еду. Он уже освоился в квартире и успел воспользоваться откидной дверцей, выходящей в сад. — Кажется, тебе определенно нравится здесь, — заключила Сидония, погладив кота, — но надо еще решить проблему с соседями.

Кот дернул ухом.

— Да, знаю. Надо поговорить с ними сегодня же. Нелегко жить рядом с музыкантшей, а мне нелегко объясняться по поводу шума.

Кот повертел головой — его тоже не слишком радовали те дни, когда Сидония готовилась к концертам.

— Не следует поддаваться глупому страху. Я позвоню к ним через полчаса — обещаю!

Кот утратил интерес к беседе и прошествовал к лестнице.

Спальня с занавесками на окнах и вещами Сидонии на туалетном столике выглядела вполне презентабельно Сидония уселась перед зеркалом, готовясь к предстоящему трудному разговору и одновременно думая об очаровательной девушке, которая как будто явилась из прошлого века.

— Теперь — одежду и макияж, — очень решительно заявила Сидония и начала собираться.

Она тщательно потрудилась над собственным тонким и выразительным лицом. Однажды ей сказали, что у нее чувственный рот, и Сидония была готова поверить этому. За исключением периодов депрессии, уголки ее губ всегда приподнимались кверху, и это в сочетании с широко расставленными огромными глазами придавало ей очаровательный вид. Но, разумеется, лучшим ее украшением были волосы. В кругу музыкантов Сидонию прозвали Лисичкой, поскольку немногие из друзей могли найти точное определение цвету ее богатых оттенками пышных волос, в котором, однако, отсутствовали тона меди или имбиря. Это был глубокий, сочный каштановый цвет.

Сидония выбрала губную помаду клубничного цвета, который ей шел. Она не считала, что к цвету ее волос подходят, только особые тона косметики, и красилась так, как ей нравилось.

— Ну, как я выгляжу? — обратилась она к вернувшемуся коту. Тот зевнул и выбежал на кухню. — Благодарю за комплимент! — произнесла Сидония вслед его удаляющемуся хвосту и быстро высунула язык, подумав, что любой человек, увидев ее в эту минуту, счел бы сумасшедшей. — Ну ладно, — вздохнула она, решительно направляясь к входной двери. — В конце концов, это результат холостяцкой жизни.

По звонкам у входа она установила, что в доме четыре отдельные квартиры, причем она сама занимает самую большую и дорогую из них. Над ней жил некто О’Нейл; в квартире под номером два — Паркер, а в мансарде, которую Сидония со свойственным ей юмором тут же переименовала в Пентхаус, — мистер и миссис Руперт Каррузерс-Грин.

«Сначала к ним», — решила Сидония. На ее звонок никто не ответил, и Сидония опустила в почтовый ящик заранее приготовленную записку. «Уважаемые соседи, — говорилось в ней, — я только что переселилась в этот дом и считаю своим долгом сообщить вам, что я — музыкант-профессионал, специализируюсь на старинных клавишных инструментах.

Поэтому я вынуждена упражняться по нескольку часов в день, но я стараюсь делать это в обычное рабочее время — с десяти утра до шести вечера. Иногда, когда я готовлюсь к концертам, мне приходится играть по восемь часов, о чем я обязуюсь извещать вас заблаговременно. Надеюсь, что мое музицирование не доставит вам неудобств, и все же при возникновении любых проблем не стесняйтесь сообщить мне. С уважением, Сидония Брукс».

Дверь второй квартиры открылась после небольшой паузы, во время которой магнитофон эгоистично приглушил Вивальди. Затем раздался шум, как будто за дверью разбирали баррикаду. Наконец звякнула цепочка, повернулся ключ и на пороге возникла хозяйка квартиры.

Сидония слегка откашлялась:

— Добрый вечер. Меня зовут Сидония Брукс, я ваша новая соседка. Я только вчера переехала в этот дом и…

Ответом ей была ослепительная улыбка, обнажающая мелкие зубки.

— О, входите! Я слышала, что кто-то приехал. Мистер Бивер, прежний владелец, недавно устраивал вечеринку и сообщил, что уезжает. Знаете, в этом доме все жильцы очень дружны между собой. Кстати, меня зовут Дженнет Паркер, но чаще просто Дженни. — Женщина захихикала, очевидно, пытаясь изобразить «серебристый смех». — Простите за этот беспорядок, но я давно не убирала квартиру. Обычно я делаю это на уик-энд, но день был так хорош, что я целиком провела его в Холленд-Паркс. Что будете пить — джин с тоником, сухое белое вино? А может, шерри?

— Вино, если можно.

Дженни сбросила с кресла на пол кипу старых номеров «Гардиан».

— Присаживайтесь, сейчас я принесу вино.

Она упорхнула на кухню в вихре оборок стилизованной под народную юбки, дав Сидонии несколько минут, чтобы осмотреться. Комната была большой, с двумя высокими окнами, выходящими на Филимор-Гарденс, в ней помещались несколько старинных кожаных кресел и диван. Компактный проигрыватель и магнитофон, продолжающий приглушенно играть Вивальди, стояли на старинном буфете рядом с бронзовой мужской головой. Сидония решила, что это самая отвратительная вещь, какую она когда-либо видела.

— Неплохо, верно? — спросила Дженни, возвращаясь с подносом. — Это работа одной из моих девочек. Я ведь социальный работник. Дело настолько утомительное, что я просто не знаю, как это назвать, но, конечно, благодарное. Недавно я водила своих подопечных на концерт. Можете себе представить — некоторые из них никогда не были в концертном зале, только одна из них слушала Моцарта!

— Им понравилось?

Дженни задумчиво покачала головой:

— Всего одной-двум, не больше.

Она остановилась, чтобы отпить глоток вина, и Сидония с умело замаскированным любопытством оглядела ее. У новой соседки были ловкие крохотные ручки и проворные ноги. Казалось, она не в силах посидеть неподвижно ни единой минуты.

— Как раз по поводу музыки я и побеспокоила вас, — осторожно начала Сидония.

— В самом деле?

— Видите ли, я музыкант, каждый день должна помногу упражняться. Уверяю вас, я буду играть только в дневные часы — когда вы уходите на работу, так что музыка вам не помешает.

Глаза Дженни блеснули, она с энтузиазмом вскинула голову.

— Музыкант? На чем же вы играете?

— На старинных клавишных инструментах, главным образом на клавикордах.

— Черт, вот здорово! Как, говорите, вас зовут?

— Сидония Брукс.

— Я слышала ваш концерт в Уигмор-Холл. О, что за чудо! Нет, я не стану возражать. — Она в восхищении всплеснула миниатюрными ручками. — Играйте сколько вам угодно! — Она глотнула вина. — Я обязательно расскажу друзьям, что вы поселились здесь. Все мы связаны с миром искусства, и они будут умирать от желания познакомиться с вами. Если вы не против, я бы хотела устроить небольшую вечеринку в вашу честь.

Сидония допила вино и встала, улыбнувшись:

— Вы очень любезны. С удовольствием бы осталась поговорить подольше, но, к сожалению, мне надо зайти еще в одну квартиру.

— О, к знаменитому доктору О’Нейлу! — захихикала Дженни. — Это, что называется, «лихой парень» — в нем бездна обаяния.

— Мне необходимо повидаться с ним.

— Конечно. — Дженни вновь посерьезнела. — Какая жалость, что вы уходите! Прошу вас, заходите еще!

— Очень благодарна вам за понимание, — ответила Сидония и поскорее улизнула.

Из-за двери квартиры номер один тоже доносилась музыка — на этот раз с компакт-диска звучал голос Каллас в «Норме». К своему удивлению, Сидония услышала, что арии «Пречистая дева» искусно аккомпанирует мужской голос, на октаву ниже. Пение резко оборвалось, когда Сидония позвонила в дверь, и спустя несколько секунд на пороге появился высокий, энергичного вида мужчина в фартуке, с шапкой черных вьющихся волос.

— Добрый вечер, — произнес он. — Чем могу служить?

— Доктор О’Нейл? — спросила Сидония, протягивая руку.

— Да. А вы, должно быть, моя новая соседка. Я видел вас утром с балкона — не подглядывал, уверяю вас, просто полюбопытствовал.

Он был чистокровным ирландцем — об этом свидетельствовало и его мягкое обаяние, и напевный звучный голос.

— Вы позволите войти?

— Прошу вас. Выпьете чего-нибудь? Сам я уже принял порцию.

— Я тоже только что выпила в компании мисс Паркер, но не откажусь.

— Отлично. Кстати, она совсем не «мисс», причем самым решительным образом, если вы понимаете, о чем я говорю. Будете джин?

— Пожалуй, да, — ответила Сидония, невольно подражая выговору доктора.

Он не обиделся.

— Вам нравится мой акцент? Я всегда клялся, что, уехав из Ирландии, я останусь типичным ее уроженцем — более типичным, чем сами ирландцы.

— И правильно. Я никогда не понимала, как могут приобрести акцент люди, всего пару лет прожившие в Америке или Австралии.

О’Нейл протянул ей высокий бокал.

— Ваше здоровье, мисс… или миссис?

— После вашего замечания я едва ли смогу назвать себя «мисс». Я Сидония Брукс, некогда «миссис», но, слава Богу, уже нет.

— Уже не так плохо, верно?

— Да, неплохо.

— А я Финнам — странное имя, если вспомнить, что так англичане называют копченую треску. Работаю консультантом в больнице святой Марии, так что ваши упражнения мне не помешают — я ухожу рано утром и редко оказываюсь дома до семи часов.

Сидония уставилась на него.

— Откуда вы узнали, что я пришла поговорить об этом?

— Ну, я прибыл из страны эльфов, к тому же обладаю даром ясновидения. На самом же деле вчера я работал дома и видел, как вносили ваши клавикорды. Прекрасный экземпляр.

— Я купила их на аукционе в Ирландии год назад. Это инструмент восемнадцатого века, снизу на крышке клавиатуры вырезаны инициалы первого владельца — С.Л. Я часто размышляю о том, что это был за человек.

— Разве устроители аукциона не знали историю клавикордов?

— Только самую недавнюю. Все, что они смогли рассказать мне, — что клавикорды прежде находились, в одном доме близ Дублина.

— Какое совпадение! — Финнан допил джин. — Говорят, что ирландцы отличаются гостеприимством. Может быть, вы останетесь поужинать? У меня найдутся кое-какие запасы, и этого хватит на двоих.

Сидония смутилась.

— Я собиралась пораньше лечь спать…

— Мне жаль нарушать ваши планы, спящая красавица, но, с другой стороны, мне необходима компания.

Да в чем дело, удивлялась Сидония, почему даже звуки этого голоса кажутся невозможно обаятельными?

— Когда заходит речь о силе воли, — ответила она, — мое «я» не существует. Я с удовольствием останусь.

— Тогда пойдемте на кухню. Там мы сможем продолжить разговор.

— Вы позволите осмотреть вашу квартиру? Мне интересно, как может выглядеть внутри такой оригинальный особняк.

— Дайте мне только время запихнуть еду в духовку, и я охотно стану вашим гидом.

Квартира оказалась отличной — просторной и светлой, с окном в форме фонаря в гостиной, откуда две застекленные двери вели на увитый плющом балкон. Выйдя на него, Сидония вскрикнула от неожиданности.

— Как мило вы все здесь устроили — будто маленький сад!

Повсюду на балконе висели и стояли горшки с цветами, даже в старой лохани росла алая герань. В затененной части балкона, где пышно разрослась глициния, Финнан поставил шезлонг, а в солнечной части помещались два металлических садовых стула и стол.

— Не хотите ли поужинать здесь? Я часто так поступаю.

— Прекрасная идея!

Он ушел на кухню, а Сидония облокотилась о перила и взглянула вниз. Ее терраса, находящаяся прямо под балконом, была не видна, зато хорошо просматривались лужайка и клумбы.

— Вы не против, что я буду там, внизу? — спросила она, когда вернулся нагруженный посудой Финнан.

— Ничуть. А вы не возражаете, если я буду наверху? Обещаю не подсматривать, пока вы загораете. По крайней мере, не слишком часто.

— Я буду осторожна, — рассмеялась она. Приготовления к ужину продолжались. Сидония сидела на балконе, потягивая коктейль, а Финнан сновал с кухни на балкон и обратно. Он поразительно спокойный человек, решила Сидония; ей самой захотелось стать такой, вместо того чтобы каждый раз мучиться перед концертом, накапливая напряжение, а потом изливать чувства в музыке, оставаясь полностью обессиленной.

Солнце садилось над парком, окрашивая в розоватые тона остатки стен Холленд-Хауса. С такого расстояния и высоты Сидония едва могла различить здание и не знала, было ли оно просто тенью, восстановленной пустой скорлупой или величественным особняком ее сна.

— Хотела бы я увидеть его во всем величии, — пробормотала Сидония скорее себе, чем своему собеседнику.

— Холленд-Хаус? — спросил Финнан, взглянув в том же направлении.

— Да. — Она отвернулась. — Вы случайно не бывали на представлении театра в Холленд-Парке?

— Несколько раз, и не жалею об этом.

— А вы не знаете, где находятся гримерные актеров?

Ирландец удивился:

— Что за странный вопрос! Наверное, в доме. А в чем дело?

— Я случайно оказалась сегодня там и видела одного из актеров.

— И вам не попало за нарушение правил?

— Нет, я успела ускользнуть, пока меня не поймали.

— Очень разумно с вашей стороны, — рассмеялся Финнан.

— Почему же?

— Потому что на этой неделе они ставят «Джека-Потрошителя». Вы могли подвергнуться опасности.

— О! — воскликнула Сидония и удивилась тему, с какой неприязнью она восприняла это замечание.

Потом, когда ужин был закончен, она попрощалась со своим новым знакомым и вернулась к себе. Внезапно ее осенила догадка: Джеком-Потрошителем называли жестокого убийцу из Ист-Энда в Лондоне викторианской эпохи, а девушка, которую она видела, была одета по моде более раннего времени.

— Ну и что, даже врачи могут ошибаться, — с улыбкой произнесла она, вспоминая глаза и голос Финнана и радуясь тому, что ее сосед оказался таким приятным, а совсем неподалеку находятся руины одного из самых великолепных зданий восемнадцатого века.