Ася
— Фу-ух, кажется, все, — выжимая тряпку в ведро, выдыхает Сева.
Именно. Все.
Как, черт побери, это могло произойти? И почему именно со мной?
Я не успела выплатить деньги за этот ремонт, а мне уже нужно делать следующий! Убейте меня прямо сейчас. Мне, что продать свою почку? Или почку Амурского?
Нет, я сдам его в сексуальное рабство, и сорву куш. Умом я, конечно, понимаю, что Сева не виновен в том, что меня затопил. Это не тот случай, когда забыл закрыть кран. Лопнул стояк в перекрытии, по заключению самого Амурского. Видимо, в свободное от хоккея время, он подрабатывает сантехником. Впрочем, какая разница, что там лопнуло, если моя квартира превратилась в гребаный Титаник?
Сейчас мысль жить в коробке из-под холодильника мне не кажется такой ужасной. Как будто мне есть, где еще жить, в самом деле!
— Который час? — мрачно спрашиваю, оглядывая свою некогда кухню-студию.
Мы убирали воду, должно быть, не менее двух часов. Конечно, после того, как ее перекрыли. Точнее, я сразу схватилась за тряпки, а вот Амурский додумался перекрыть стояк. Я чувствую себя так, будто меня пережевали и выплюнули. Осталось только сесть посреди квартиры и завыть в голос от отчаяния.
Сперва Бобик с Соней, затем машина, теперь квартира, что дальше? Мне скажут, что я приемная? Впрочем, это многое бы объяснило.
— Без пятнадцати два, — кинув взгляд на наручные часы, устало отвечает.
Чудесно!
Итак, что мы имеем?
Мой диван и кровать мокрые. Вода потекла по стенам. Без понятия, что тут за планировка, но на моей кровати образовалась лужа. К слову, есть предположения, что у Амурского еще протек его чертов теплый пол. Гребаный богач!
Сушить матрас феном я не рискнула. Ещё пожара мне, ко всему прочему, не хватало! Техника, к моему неземному счастью, не пострадала. Во всяком случае, холодильник пережил наводнение, а вот до остального, включая микроволновку, телевизор, кофеварку и печь, вода на добралась.
«Элитный жилой комплекс, респектабельный район, практичные планировки квартир, уютный двор и охраняемая территория» — вот, что мне втирал риэлтор, будь он трижды проклят! Видимо, он забыл упомянуть о том, что в этом «элитном» жилом комплексе все держится на одном его «честном» слове. И это я уже молчу о парковочных местах!
Бросаю тоскливый взгляд на диван, на котором стоит тазик с водой. И где мне прикажете спать?
— У меня, — невозмутимо произносит Амурский.
Проклятье, я это вслух сказала?
Я что, тронулась умом на нервной почве?
— Ты просто устала, — мягко говорит Сева. — И нет, сейчас ты ничего не говорила. Все видно по твоему лицу.
— Хорошо, — даже не собираюсь с ним спорить. — Отнеси, пожалуйста, тряпки и ведра в ванную, а я схожу возьму пижаму.
— Можешь даже без неё, — когда я уже захожу в комнату, кричит.
— В твоих мечтах!
— В моих мечтах, Горошек, ты голая танцуешь!
Какой же все-таки балбес!
Зайдя в спальню, подхожу к комоду с бельём и пижамами. Моя шелковая и самая удобная в стирке, остаются только… мишки.
Да, мишки, и что? Да, мне двадцать шесть лет, а у меня пижама, как из «детского мира», а у кого такой нет? Может, это не сексуально, но какая разница? Давайте будем честны, Амурский видел меня пьяной, с подтеками туши на щеках и красными как у вампира глазами. Вряд ли мишки его настолько шокируют, что он в ужасе сиганет с балкона. В конце концов, кто ему потом мой балкон откроет? Будет прыгать до первого этажа. Подо мной соседей нет.
Взяв пижаму и плюшевый белый халат, скидываю своё женское барахло в косметичку. Осмотревшись, решаю прихватить свою любимую подушку для беременных… И нет, я никогда не была беременна.
Угадайте, чей это был подарок?
Бинго! Разумеется, моей матери.
Впрочем, стоит отдать должное, пусть я и не беременна, но подушка невероятно удобная. От подарка я не отказалась. Как говорится, дареному коню в зубы не смотрят.
Бросив тоскливый взгляд на свою кровать, выключаю свет и выхожу из комнаты. Сева как раз выходит из ванной, при виде меня он изумленно хлопает глазами:
— Пампушка, а подушка тебе зачем?
— Она удобная.
Усмехнувшись, он подходит и забирает ее из моих рук со словами:
— Надеюсь, ты не будешь класть ее между нами. Я собираюсь спать с тобой в обнимку.
Я уже так привыкла к его прямоте и подобным высказываниям, что ничуть не удивляюсь. Скорее, предвкушаю…
Свою квартиру я покидаю с гнетущим осадком, а как иначе? Кто-то скажет, что я утрирую, и пускай. Когда мы убирали, Сева сказал что разберется с управдомом, а ещё что мне обязаны возместить ущерб. Вот только каков шанс, что действительно возместят? Не будем мечтателями, шансы ничтожно малы.
— Ася, все будет в порядке. Не переживай, мы с тобой что-нибудь придумаем, — говорит Сева, когда мы уже поднимаемся по лестнице в его квартиру.
— Ты же знаешь все эти службы. Стояк они-то починят, но ремонт никто мне делать не будет, — угрюмо ворчу.
— У тебя есть я.
— Я…
— Не будешь брать у меня деньги и бла, бла, бла, — бесцеремонно обрывает меня. — Дело не только в деньгах, Ася. Дело в том, чтобы помогать друг другу. Разве не в этом заключается вся суть человеческих отношений?
— Конечно, в этом, — неохотно признаю.
— Хоть в чем-то мы с тобой сходимся, — иронизирует, вставляя ключ в замок. Провернув два раза, распахивает дверь, пропуская меня вперед. — Мы с тобой не чужие друг другу люди. Может, мы и не так долго общаемся, но можно общаться с человеком и пять лет, а так и не узнать его по-настоящему.
— Считаешь, мы друг друга хорошо знаем?
Вопрос провокационный, согласна. Особенно, учитывая то, как стремительно наши отношения перерастают во что-то большее, чем дружба.
— Считаю, что мы достаточно друг друга знаем, чтобы иметь желание узнавать друг друга дальше. Поэтому с ремонтом мы будем разбираться вместе, я не оставлю тебя одну с твоей проблемой, — и только приоткрываю рот, чтобы высказаться, как Сева прикладывает указательный палец к моим губам, приказывая молчать. — И знаешь почему? Потому что я уверен, что случись у меня неприятность — ты бы мне помогла. И тебе очень придётся постараться, чтобы убедить меня в обратном.
— Вообще-то я не собиралась тебя переубеждать, — весело хмыкаю, игриво кусая его палец.
Лицо Севы преображается. Взгляд становится хищным, а черты заостряются. Опустив глаза на свой палец, что до сих пор касается моих губ, он с шумом сглатывает и бормочет себе под нос проклятия.
— Знаешь, я готов убить этих горе-строителей за то, что они испортили нам вечер.
— Я помогу спрятать трупы, если что. — А вы думали, что я отговаривать его буду? — Только сперва предлагаю оторвать им руки, — невозмутимо добавляю.
— Кровожадная женщина, — качает головой, посмеиваясь. — Отложим эти планы на завтра, а пока располагайся. Чувствуй себя, как дома.
Квартира Амурского за несколько дней не изменилась. Здесь по-прежнему чисто, бьюсь об заклад, холодильник забит едой и, что самое главное, никакого потопа.
Мне, признаться, несколько стеснительно. Я не знаю, куда мне положить вещи и, собственно, найти себе место. Конечно, мы с Севой уже спали вместе, однако это было на нейтральной территории.
— Ты собираешься всю ночь стоять посреди квартиры? — оглядывается на меня, открывая дверь в спальню. — Проходи.
— А где я могу переодеться? — неловко переминаясь с ноги на ногу, спрашиваю.
— Если я скажу, что в моем доме принято ходить без одежды…
— То я тебе отвечу, что ты это только что придумал, — язвительно парирую.
— Так я и думал, — криво усмехается. — Ты можешь переодеваться, где хочешь, Ася. Я же сказал тебе, чтобы ты чувствовала себя как дома. Я хочу, чтобы тебе было комфортно. Ты можешь ходить, где хочешь. Брать, что хочешь.
— Хорошо, спасибо, — улыбнувшись, киваю головой.
Развернувшись, шагаю в сторону ванной. Я уже открываю дверь, когда Сева говорит:
— Только не пугайся плеток, наручников и того кожаного костюма, что висит на вешалке!
Что, черт побери?
Резко крутанувшись, таращусь на него с открытым ртом. Он же несерьезно, правда?
— У каждого свои пристрастия, — пожимает плечами, мол, что такого-то?!
Он извращенец?
Боже правый, может те несчастные женщины кричали не от удовольствия, а от боли?
— Расслабься, Горошек, я шучу, — взрывается он хохотом. Как вы понимаете, я веселье Амурского не разделяю. — Видела бы ты своё лицо, — сквозь смех выдавливает.
— Дурному не скучно и самому, — сухо бросаю и захожу в ванную комнату.
Мне хватает сил только на то, чтобы смыть косметику и переодеться в пижаму. Никаких масок, патчей, тоников и кремов. У Севы ванная комната в два раза больше моей. Да и квартира, как я заметила, по квадратуре на порядок больше. По крайне мере у меня нет гардеробной, а вот у него есть.
В моей ванной с трудом умещаются душ, умывальник, корзина для белья и шкаф для всяких женских премудростей. У Амурского же стоит не только душ, но и чертово джакузи. Так и представляю, как он лежит в пене, вокруг зажженные свечи, во рту клубника, а в руке бокал игристого. Не то чтобы я завидую…
Когда я захожу в спальню, Сева лежит в кровати, закинув руки за голову. На нем только одни боксеры. Точнее, я на это надеюсь, поскольку мне видна лишь его скульптурная грудь и кусочек пресса, остальные интересные части тела скрыты под одеялом.
Бегло осматриваюсь и отмечаю про себя, что со вкусом у Амурского полный порядок. Огромная кровать, белый комод, плазменный телевизор, мягкий бежевый ковер у кровати и, собственно, все. Никакой позолоты, хлама, картин и своих портретов на стенах. Лишь несколько детских фотографий в рамочках, что стоят на комоде.
— Мама принесла, — комментирует, замечая мое любопытство. — Помнишь, фотографию с мушкетерами? Нам их в школе делали, — указывает рукой на одну из рамок.
— Это мальчишки были мушкетерами, а девочки были принцессами. У меня это фото у родителей, — откинув одеяло, залажу в постель. Хватаю свою подушку и укладываюсь поудобнее. — У меня тогда началась аллергия на сладкое, а еще ужалила оса в щеку. Жуткое фото, — морщусь.
Где ты вы подумали висит фотография, которую я бы с удовольствием сожгла? Разумеется, в гостиной у моих родителей. Рядом с фотографией Альбины из садика, где она в костюме снежинки, и точно не похожа на квазимодо.
— Милая пижама, — не то ли насмехается, не то ли умиляется Сева. — Знаешь, в ней ты выглядишь как мечта извращёнца.
Сева тянется рукой к прикроватной тумбе, хватает пульт, нажимает на кнопку, и в следующую секунду выключается свет. Не хочу показаться деревенщиной, но…
Свет, который включается пультом? Да я такое только в кино видела!
И не смейте меня судить! В детстве обычный пульт от телевизора заменяли мы с Альбиной. Мы стояли и щелкали кнопки до тех пор, пока отец не находил нужную ему программу.
— Хорошо, что ты не извращенец, — сонно зевая, бормочу.
— Спорное утверждение, — дразняще кидает, а затем совершенно беспардонно обнимает меня за талию, притягивая к себе под бок. Оставив нежный поцелуй на моем плече, шепчет, — сладких снов, пампушка.
Будь нам по восемнадцать мы бы с Севой вряд ли легли спать. Верней, нам бы определенно было не до сна, однако в двадцать шесть… После тяжёлого рабочего дня, бесконечных пробок, а у Севы сегодня, к слову, ещё была и игра, нам точно не до всякого рода «глупостей». Вообще-то у нас ещё оставались силы, но проклятый потоп все испортил.
Вы когда-нибудь ползали два часа на карачках по полу? Поверьте, то ещё «удовольствие»!
— Сладких снов, — накрывая его руку своей, тихим голосом произношу.
Я просыпаюсь от того, что мне невыносимо душно. По всему телу разливается сладкая нега, а внизу живота затягивается тугой узел желания.
Боже правый, да я возбуждена!
Насколько уместно сейчас упоминать Бога? Особенно, когда пальцы Севы с живота скользят вниз.
Мое дыхание тяжелеет, а остатки сна снимает, как рукой. Точнее, определенно точно наглой рукой Амурского, что скользит на бедро, а затем на ягодицы, нежно сжимая.
Как долго это продолжается?
— Я знаю, что ты не спишь, — хриплым от желания голосом, шепчет Сева.
— Что меня выдало? — сглотнув, так же тихо спрашиваю.
— Ты слишком громко думаешь…
В следующее мгновение он нависает надо мной, упираясь руками по обе стороны от моей головы. Лунный свет падает на его искаженное первобытным голодом и страстью лицо.
До чего же этот мужчина сексуален…
И он ничего не делает. Абсолютно ничего. Только буравит меня своими тёмными глазами.
— Ася… — в его голосе слышится мольба и отчаяние, словно от моего ответа зависит вся его жизнь.
— Что? — едва слышно выдавливаю из себя.
— Скажи «да», — Сева не требует, он просит. В нем нет напускной уверенности или же привычной мне задиристости. Он непривычно серьёзен и нерешителен.
— Да, — глухо изрекаю.
Мое «да» срывает все запреты. Оно работает спусковым крючком для него. Наклонившись, Сева жадно впивается в меня губами, исследуя руками мое тело.
Мне кажется, что его поцелуи лишают меня разума. Я не могу ясно соображать, только поддаваться животному инстинкту.
Амурский прерывает поцелуй только для того, чтобы снять с меня верх от пижамы. Откинувшись, он завороженно смотрит на меня, будто я не Ася Горошек — соседка снизу и бывшая одноклассница, а сама Афродита. И, знаете, с ним я себя такой и чувствую.
— Ты великолепна, — судорожно сглотнув, он протягивает руку, касаясь моей груди. — Это. Просто. Совершенство.
Он подтягивает меня к себе, располагаясь между моими ногами, нежно проводит пальцами по животу, хватается за мои штаны и стягивает их вместе с бельём. Накрыв меня собой, Сева ласкает мою грудь губами. Клянусь вам, с того момента, как он ее увидел он ни разу не посмотрел мне в глаза.
— Если бы я умел рисовать, ты была бы моей музой, — между лёгкими укусами и обжигающими кожу поцелуями шепчет.
Эти слова так не вяжутся с его привычным образом. Он совсем не романтик. Не из тех парней, которые напишут тебе стихи или будут петь баллады с гитарой под окном. Этот мужчина резкий, дерзкий, прямолинейный и упёртый. Однако эти его слова… Они отзываются во мне нежным трепетом. Должно быть, это те самые бабочки в животе, о которых так много говорят.
Тянусь своими алчными руками, чтобы погладить пресс Амурского, но он перехватывает мои руки и заводит их мне за голову, слегка сжимая. Он держит мои запястья одной рукой, а второй в это время путешествует по телу, запоминая его плавные изгибы.
— Мы же не хотим, чтобы все закончилось раньше времени, правда? — со смешком кидает.
— Ты имеешь в виду, как в прошлый раз? — невинно хлопая ресницами, уточняю.
Сева недобро прищуривается, проводит рукой по бедру и, наконец, дотрагивается до меня там, где я хочу его больше всего.
У меня перехватывает дыхание, и всего через минуту я начинаю метаться по кровати, как вдруг он останавливается.
— Что ты там говорила?
— Чтобы ты меньше болтал, — огрызаюсь, кусая его за плечо.
Хмыкнув, Амурский сбрасывает с себя боксеры, лезет в тумбочку около кровати, достает защиту, зубами разрывает пакетик и надевает на себя.
— Ты уверена? — переспрашивает без тени насмешки.
— Уверена, — не колеблясь, отвечаю.
В следующий момент Сева нежно толкается, проникая в меня. Мне кажется, я умерла и попала в рай.
Сколько у меня не было секса? Три месяца? А что насчёт качественного секса? Кажется, до Амурского я и не знала, что такое «качество».
Он прекрасный и чуткий любовник. Мы чувствуем друг друга, дышим друг другом. Все мое тело пронзает вспышка удовольствия, вот только Сева со мной не закончил.
— Я только начал, — самодовольно улыбается, наблюдая за моими лицом, на котором расплывается счастливая улыбка.
Подхватив меня, он переворачивается, и я оказываюсь на нем верхом. Целует мою шею, сжимая бёдра до красных отметин пальцев на бледной коже. Мы двигаемся плавно и медленно, наслаждаясь друг другом. Я оставляю на его ключицах несколько поцелуев, прикусываю мочку уха, отчего Сева издаёт животных рык. Я прихожу к освобождению первая, Сева следует за мной, сжимая меня в своих сильных и надежных руках.
— Думаю, что ты влипла, Горошек, — тяжело дыша, шепчет. — Я не отпущу тебя. Так и знай.
— Это угроза? — кокетливо хихикаю, нежась в его объятиях.
— Это факт.