Усмешка гигантов

Предисловие Дмитрия Алексеева

Название этой книги («Grunch of Giants») переводится по-разному: чаще всего это «Усмешка гигантов», но также бывает и «Ухмылка гигантов». Само же слово «Grunch» может означать и просто «гадость» — слово контекстно зависимо, и для того, чтобы лучше передать эту многозначность фуллеровых выражений, в русскоязычном тексте я оставляю его как есть, переводя как «Гранч».

Если бы предлагаемый читателю текст не был датирован 1983 годом и не касался бы кризисных вопросов 1981 года, если бы его авторство не было связано с человеком, получившим эпитет «Американский Леонардо», то сегодня он, скорее всего, произвел бы впечатление «откровений» очередного «вдруг опомнившегося» экономиста-неолиберала, решившего сделать себе имя на сверхпопулярной и уже затертой до дыр теме «анализа причин экономического кризиса 2008 года». Однако в силу того, что книга “Grunch of Giants” написана именно Ричардом Бакминстером Фуллером, прямой недвусмысленной задачей которого на протяжении его более, чем 80-летней, жизни была системная и конструктивная разработка средств и способов обеспечения благосостояния всего человечества, и то, что излагаемое в ней состояние корпоративной экономики на 1983 год звучит предельно актуально в период громыхающего с 2008 года экономического кризиса, делает эту книгу чрезвычайно интересной и требующей самого серьезного внимания. Прежде всего, хотя бы потому, что Фуллер, в отличие от многих адептов рейганомики и финансового капитализма, имел очевидную продуктивность в достижении своих, совершенно нефинансовых, целей, признавая приоритет реального сектора и работая, в сущности, в нем.

Ключевой его тезис, излагаемый в книге, гласит, что на планете существует достаточно средств для поддержания жизни всех людей и каждого человека, на чрезвычайно высоком уровне жизни, немыслимом в известной официальной науке исторической ретроспективе, и время, когда технологически это стало возможным, незаметно для всех пришло где-то в 1970-е годы. Однако для этого перехода в новое состояние требуется осуществить переориентацию человечества с производства так называемых “weaponry” на “livingry”. Сам Фуллер не дает названия этой переориентации, но, на мой взгляд, наиболее адекватным названием для нее было бы «техносоциальная парадигма».

Здесь стоит отметить, что, отличие от мировых угроз периода экономического кризиса «нулевых» годов XXI века, во времена противостояния двух мироустроительных систем, когда писалась книга “Grunch of Giants”, была вполне ощутима угроза массового ядерного уничтожения — именно она, а не «терроризм», была главным предметом риторики со стороны СССР, США и всех остальных, и весьма свежи были в массовом сознании воспоминания о предвкушении ядерного апокалипсиса, связанные с Карибским кризисом — то, что сейчас вспоминают мало — по крайней мере, в России. Плюс ко всему, актуальность военно-ядерного обеспечения двух противостоящих политических систем дополнялась экономическим кризисом восьмидесятых, и на момент написания книги человечество еще не знало ни кредитной накачки массового спроса, ни «интернет-экономики» с ее доткомами, ни задавливания реального сектора раздутыми виртуально-финансовыми пузырями. Все это еще только начиналось, и какие-то, очень многие, моменты этого начала Фуллеру удалось предвкусить, обозначив причины, о которых сегодня говорят все громче. Но не увидеть непосредственно — всего того, что известно нынче с позиций 30-летней истории победного шествия «компьютерной эпохи», вдохновленной догмами неолиберальной экономики. И указать направление движения согласно его (на сегодняшний день — всемирно признанным) многодесятилетним трудам. И выпустить в свет книгу в год собственной смерти, что, в совокупности всех этих обстоятельств, делает ее своего рода завещанием человечеству, ценным, помимо этого, еще и тем, что в ней, в тезисной форме перечисленные, изобретения и значимые моменты мировоззрения Фуллера вписаны в реальный историко-экономический контекст.

Важную роль в технологических представлениях автора играет категория инструментов, которые имеют как искусственное, артефактовое, так и натуральное, выражения, и потому, в сущности, не представляют принципиальной оппозиционности искусcтвенного и естественного. В этом смысле автор термина «синергетика» предельно бионичен. Несмотря на то, что Фуллер прямо говорит об амбивалентности использования инструментов, как в целях weaponry, так и для конструктивной работы, он радикально разводит эти цели на уровне глобальной экономики и общих задач «проекта человечества» в «сценарии Вселенной». Разумеется, поскольку книга датирована 1983 годом, Фуллер ничего не мог сказать развернутого про такой аспект «ухмылки гигантов», как наблюдаемый нынче тренд простой редукции управляемого социально-антропологического субстрата до более примитивных его состояний, через редукцию всей социальной сферы, замены культурного уровня культурным мусором и взаимное культурное растворение. Действительно, некоторые тезисы Фуллера заставляют коробиться — вроде его идей мирового правительства и отказа от 150 государств-наций, «тянущих одеяло на себя». С позиции сегодняшнего дня, эти идеи действительно коробят, ибо взяты на вооружение критикуемыми им «гигантами». Однако вряд ли Фуллер имел в виду или мог предвидеть такое воплощение его идей в смешивающем все и вся франкенштейне мультикультурализма, на фоне еще более интенсивно делающих деньги из ничего, паразитирующих на всем человечестве наднационалов, адаптивно меняющих характер своего гигантизма. В этом смысле особый интерес идеи Фуллера представляют в контексте концепций неономадизма и мирсистемного подхода Э.Валлерстайна и других авторов. Такое рассмотрение еще предстоит осуществить.

Не мог Фуллер видеть и специфические инвестиции в социально-сетевой софт, кибероружие, средства электронного тотального контроля, цветные революции и прочие high hume вещи — он просто не успел стать современником этих технологий и связанных с ними явлений. Интересно, что бы он сказал по их поводу, как бы вписал в свою систему взглядов?

Иногда кажется, что Фуллер намеренно не называет вещи своими именами, говоря в духе «посмотрите, что сделали с некогда свободным народом (США), не занятым социализмом!». Как бы то ни было, его позицию нельзя считать неискренней, поскольку пафос его утверждений целиком направлен на ряд вполне конкретных вещей, объясняющих и, по его мнению, решающих ключевые проблемы, связанные со способностью человеков хозяйствовать на планете Земля. Стоит еще раз отметить, что эти вещи ковались и кристаллизовывались в его сознании на протяжении почти всего XX века, современником которого он был.

Фуллер критикует артефакты «трубно-проводных коммуникаций» как средство эксплуатации многих немногими. Он раскрывает эту тему, когда рассказывает о становлении экономической империи Дж. П.Моргана. При этом, однако, он удивительным образом не упоминает роль Николы Тесла в этом процессе. Подобная вещь может быть простительна кому угодно, но не Фуллеру, и являет собой яркий пример того, сколь красноречивым может быть умолчание некоторой темы. Как-то не верится, что Фуллер ничего не сказал в своей книге о Тесла по незнанию, хотя, конечно, можно возразить, что темой его была роль Моргана в экономике США в период Великой Депрессии, а это несколько иной предмет. И, тем не менее, именно Фуллер делает акцент на изобретении артефактов, а те из них, что лежат в основе благосостояния Моргана, в огромной своей доле завязаны на изобретения Теслы. В контексте Моргана Фуллер всего один раз косвенно упоминает Эдиссона. И все! Никаких упоминаний про знаменитую «войну токов». Человек, чьи идеи легли в основу многих постулатов кибернетики «второй волны», сформировавших компьютерную эру, просто не мог не знать про Теслу, изобретшего радио и впервые выдвинувшего идею Интернета за много десятилетий до появления Всемирной Сети. Почему же Фуллер ничего не сказал о нем? Оставим этот вопрос открытым.

Акцент на артефактах и реальных благах, а также его критика монетаристских экономических ценностей, недвусмысленно указывают на Фуллера как на сторонника восходящей к физиократам политэкономии, а последний тезис его книги, равно как оценка роли религии в утверждении королевской власти — на протестантский характер его мировосприятия. Но это мировосприятие весьма специфическое. Это, если угодно, протестантская этика, не направленная на делание денег, что иным специалистам наверняка покажется странным. Специфика таких взглядов — в том, что они ни в коей мере не являются воплощением духа дехристианизированного капитализма. Если угодно, его протестантизм во многом социалистический. И в этой связи важное значение приобретает его отношение к технике. В отличие от сегодняшних, продуктивно прогнозирующих, российских специалистов по экономическим кризисам неоконсервативного толка (М.Хазин и Ко), полагающих окончание, с концом капитализма, имманентно присущего ему научно-технического прогресса, тесно связанного с допустимостью ссудного процента, Фуллер считает производственно-технологические трансформации имманентно присущими реалиям социально-природного порядка, в силу чего — напрямую определяющими тип экономического устройства и, более того, являющимися сущностной основной для перехода в качественно новое общественное состояние, в отличие от производственных отношений, неизменно обусловленных производственными затратами, которые, по мере развития технологий, на определенном этапе минимизируются до предела. Так понятая эффективность производства или производительность труда, в рамках более общего, метафизического понятия, носит у Фуллера название «эфемеризации». Поскольку это понятие требует отдельного рассмотрения, нет нужды здесь на нем останавливаться подробно. Стоит лишь отметить, что эфемеризация, как процесс постепенного производства наибольшего с наименьшими затратами, для своего полнейшего воплощения требует, по Фуллеру, лишь уничтожения ориентированной на прибыль корпоративной системы общественных отношений, и предполагает, по его логике, возможность постепенной передачи этих технологий на личностный и семейный уровни не только потребления, но также, на определенном этапе, и производства. Что, в свою очередь, порождает вопрос о формах таким образом производящего общества, развернутую картину которого Фуллер, однако, не дает в данной книге. Будут ли это 3D-принтеры, выращивание какой-нибудь гидропоникой продовольствия (или, возможно, даже артефактов), нанособираемые, биоинтегрированные системы жизнеобеспечения — неизвестно, о них во времена Фуллера речь еще не шла — во всяком случае, напрямую и в прикладном значении. Это осталось за рамками его рассмотрения. Равно как и гипотеза о том, не захотят ли корпорации получить контроль над новым, готовым к такой свободе и к такому производству, миру. Иначе говоря, Фуллер не рассматривает чистую метафизику власти, ибо власть над людьми для него — скорее предмет корявых и диких общественных состояний, нежели сложное и неотъемлемое явление человеческой природы.

Он также, в отличие от нынешних неоконовцев, не рассматривает технику и «Научно-Технический Прогресс» в качестве неизбежного спутника капитализма, которые должны закончиться с концом последнего. Он говорит о технике и технологии в аспекте человекоприродного инструментального единства на основе математических и метафизических принципов, о сохранении и возрождении познавательного достоинства человека через возвращение метафизики в науку.

Книга важна тем, что позволяет увидеть некоторую перспективу решения едва ли не самых фундаментальных проблем современности, и если предлагаемое знаменитым американским изобретателем лекарство кажется кому-то странным на вкус — что ж, во всяком случае, весомость его предложения обусловлена солидным опытом и является конструктивным советом из не так уж далекого прошлого, для нынешних условий, когда целая армия экспертов признается в бессилии очертить ближайшие перспективы мирового развития, не говоря уже о том, чтобы выступить с какими-либо инициативами стратегического характера, как это в свое время сделал Ричард Бакминстер Фуллер.