Успех храбрым (Болито – 17)

Аннотация

Весной 1802 года Ричарда Болито вызывают в Адмиралтейство в Лондоне и дают ему приказ на трудное и, на его взгляд, неприятное задание. Даже повышение до вице-адмирала, делающее его одним из самых молодых в истории, не компенсирует его внезапной и неблагодарной миссии. Болито и его жена ждут первенца, и впервые он не хочет покидать родные края ради исполнения служебных обязанностей. Амьенский мир, подписанный несколькими неделями ранее, уже демонстрирует признаки напряженности: старые враги спорят о возврате колониальных владений, завоеванных и утраченных во время войны. На маленьком шестидесятичетырехпушечном «Ахатесе» Болито отправляется на запад в Бостон, а оттуда в Карибское море, где он должен передать остров Сан-Фелипе французам. Болито обнаруживает, что быть просто дипломатом недостаточно, и пока угроза и контругроза плетут сеть интриг вокруг его одинокого отряда, он ищет баланс между успехом и опасностью для людей, которые должны следовать за ним даже в жерло пушки.

1. Флаг впереди

Ричард Болито оперся ладонями на подоконник открытого окна и посмотрел через двор на дальнюю стену и море за ней.

Это должен был быть идеальный майский день, и даже приземистый силуэт замка Пенденнис, охранявшего подступы к Фалмуту и вход на Каррик-Роудс, казался менее грозным. После девяти лет войны с Францией и её союзниками Англия обрела мир. С этим всё ещё было трудно смириться. Когда у берега появлялся странный парус, молодые люди Фалмута больше не брались за оружие, опасаясь вражеского рейдера, и не спешили вглубь страны с меньшим энтузиазмом, если новоприбывший оказывался королевским кораблём. Последнее всегда означало прибытие ненавистных вербовщиков и людей, вырванных из домов для службы в море, возможно, безвозвратно. Неудивительно, что было трудно поверить, что всё кончено.

Он смотрел на экипаж, стоящий в тени возле конюшен. Время почти настало. Скоро выведут лошадей и запрягут. Это было уже не на следующей неделе и даже не завтра. Это было уже сейчас.

Болито повернулся и подождал, пока его глаза привыкнут к комнате после отражённого солнечного света. Большой серый дом, служивший семье Болито поколениями, стоял неподвижно, словно тоже затаив дыхание, пытаясь сдержать неизбежное.

Прошло семь месяцев с тех пор, как он вернулся сюда после битвы, которая разрушила надежды противника на вторжение и в равной степени подорвала позиции Франции на мирных переговорах. Семь месяцев с тех пор, как он женился на Белинде и познал высшее счастье, которого никогда не ожидал.

Он подошёл к подножию парадной лестницы и взглянул на тёмные семейные портреты. Должно быть, все они стояли здесь в такой момент, подумал он. Гадал, увидят ли они когда-нибудь этот дом снова. Его прапрадед, капитан Дэниел Болито, на палубе своего пылающего корабля. Он погиб в Войне Протестантского Альянса. Черты лица Болито были очень чёткими на портрете. Как и отец Болито, и его брат Хью, тоже погибший, и все остальные.

Теперь он снова вышел в море, и последние несколько месяцев, казалось, пролетели незаметно. Когда его вызвали в Адмиралтейство в Лондоне, он не знал, чего ожидать. С подписанием и, по всей видимости, вступлением в силу Амьенского мира, казалось, что все горькие уроки были отброшены в сторону. Большая часть флота была поставлена на прикол, а тысячи офицеров и матросов были уволены, чтобы бороться с трудностями как могли.

Должностей для младших флаг-офицеров будет мало, и они будут раздаваться лордами адмиралтейства в качестве милостей. Болито был поражён, когда ему сообщили о приказе отплыть с минимальным опозданием в Америку, а затем на Карибы. Не командуя ещё одной эскадрой, а на небольшом двухпалубном судне с простым фрегатом для связи и эскорта.

Его вежливо, хотя и официально, принял адмирал сэр Хейворд Шифф, сменивший старого адмирала Бошана. Казалось, он установил различие между войной и миром, подумал Болито. Бошан, измученный болезнью, умер в боевом строю, так и не узнав, что его последняя стратегия увенчалась успехом, уничтожив французский флот вторжения. Шифф был хладнокровным, практичным, идеальным администратором. Трудно было представить, что он когда-либо пройдёт путь от мичмана до нынешней высокой должности.

В этой тихой комнате Болито вспомнил слова Шеаффа, как будто они были произнесены только что.

«Знаю, это решение, должно быть, кажется непростым, Болито. После вашего побега из вражеской тюрьмы и последующей победы над французским адмиралом Ремондом вы, вероятно, ожидали, и многие сочтут это правильным, более стабильного назначения. Однако…» Его голос задержался на этом слове. «Война не заканчивается с последним выстрелом. Их светлости требуют для этой задачи человека не только делового, но и тактичного. Думаю, это не останется без награды. Вас производят в вице-адмиралы Красной Армии». Он внимательно изучал лицо Болито, ожидая его реакции. «Самый молодой и младший в списке военно-морского флота». Он сухо добавил: «Не считая Нельсона, это любимец всей страны».

Вот так и было. Шифф завидовал тем, кто стал известен и любим как друзьями, так и врагами. Несмотря на свой статус и власть, Шифф всё ещё завидовал им.

Возможно, именно поэтому он не упомянул, что истинная причина беспокойства Болито заключалась в том, что Белинда должна была родить их первенца всего через несколько недель. Шифф знал об этом, даже в лондонские газеты дошли слухи, что церковь здесь, в Фалмуте, была до отказа заполнена офицерами и солдатами эскадрильи Болито в тот особенный октябрьский день 1801 года, в прошлом году. Возможно, он завидовал и этому факту?

Болито ничего не сказал. Если Шифф хотел, чтобы он объяснился, попросил отложить отплытие, то он его совершенно не понял.

Он услышал ее шаги по вымощенному плиткой полу за входом и выпрямился.

Даже когда солнце освещало её спину, и часть лица была скрыта в тени, она была прекрасна. Он никогда не уставал смотреть на неё, испытывать тоску, которую она в нём пробуждала. Солнечный свет ласкал её каштановые волосы и нежный изгиб шеи.

Она сказала: «Время пришло».

Ее голос был тихим и ровным, и Болито знал, каких усилий ей это стоило.

Словно насмехаясь над их чувствами, он услышал цокот копыт двух лошадей по булыжной мостовой и безмятежные голоса конюхов.

Она подошла к нему и положила руки ему на плечи. «Я так горжусь тобой, дорогой. Мой муж, вице-адмирал…» Её губы дрогнули, а новый блеск в глазах выдал её горе.

Он нежно обнимал ее, ее некогда стройное тело прижималось к его телу, как будто ребенок уже был с ними.

«Ты должна быть очень осторожна, пока меня нет, Белинда».

Она откинулась назад в его объятиях и испытующе посмотрела на него, словно ей нужно было вспомнить каждую деталь.

«Ты тот, кто должен обо мне заботиться. Ты позаботился обо всех моих нуждах. Все так добры, хотят помочь, быть рядом, когда всё, что мне нужно, – это ты». Она покачала головой, когда он попытался заговорить. «Не волнуйся, я не сломаюсь. Несмотря на твой уход, я счастлива, понимаешь? Каждый день последних месяцев был как первый. Когда ты обнимаешь меня, это кажется новым опытом. Когда ты входишь в меня, и мы становимся одним целым, я наполняюсь любовью к тебе. Но я не глупец и ни за что не хотел бы встать между тобой и твоим другим миром. Я вижу твои глаза, когда ты наблюдаешь за тем, как корабль отплывает в Каррик-Роудс, твоё выражение, когда Томас или Олдэй упоминают какое-то место или переживание, которым я никогда не смогу поделиться. Когда ты вернёшься, я буду ждать тебя, но где бы ты ни был, мы останемся едины».

В дверь постучали, и Олдэй стоял и наблюдал за ними; его простоватое лицо было серьезным и неуверенным.

«Все готово, сэр».

Весь день, словно дуб, он воплощал в себе так много от того иного мира, который описывала Белинда. Теперь, в своём лучшем синем мундире и нанковых штанах, он выглядел настоящим матросом, рулевым вице-адмирала. Он был рядом с Болито с тех пор, как тот был младшим капитаном. Вместе они видели и прекрасные, и ужасные зрелища, страдали и радовались в равной степени.

Когда ему сообщили о неожиданном и значительном повышении, Олдэй весело заметил: «Наконец-то флаг впереди, а, сэр? И совершенно верно, по-моему. Не понимаю, почему они так долго».

'Спасибо.'

Он видел, как Олдэй расстегнул новый сюртук, чтобы тот просунул руки в рукава. Когда-то это казалось несбыточной мечтой, когда он расхаживал по палубе, будучи измученным лейтенантом, или даже когда он принял командование своим первым кораблём.

Она смотрела на него, подняв подбородок и сложив пальцы, словно пытаясь сдержать свои мысли и слова.

«Ты выглядишь таким красивым, Ричард».

«Точно так, мэм». Эллдей поправил лацканы и убедился, что каждый яркий эполет с двумя серебряными звездами сидит идеально.

В море всё было бы иначе, подумал Олдей. Но здесь, в большом доме, они дали ему настоящий дом. Он отвернулся, не в силах смотреть на их лица. Он был членом семьи. Почти.

Она тихо сказала: «Я могла бы доехать с тобой до Хэмпшира».

Болито снова обнял её. «Нет. Поездка до реки Больё отнимет у тебя много сил. А потом ещё и обратный путь. Я бы с ума сошёл от беспокойства».

На этот раз она не спорила. Хотя никто из них об этом не говорил, каждый знал, что однажды разбитая карета разрушила его счастье, а другая такая же авария подарила им обоим новую жизнь.

Болито был благодарен судну за то, что ему пришлось присоединиться к нему, куда она не могла последовать, рискуя попасть в аварию с их первенцем. Было и так плохо оставлять её в самый нужный момент, и без того. Фергюсон, его доверенный управляющий, будет здесь, в доме, а доктор будет рядом. Сестра Болито, Нэнси, проводила больше времени дома, чем в своей роскошной резиденции с мужем-сквайром, которого всё графство называло королём Корнуолла.

А на следующей неделе жена Томаса Херрика, Дульси, приедет из самого Кента, чтобы составить Белинде компанию во время родов.

Херрик, почти смущенный своим повышением до контр-адмирала, получил под командование небольшую эскадру и уже отплыл в Гибралтар за приказом.

На этот раз знакомых лиц будет не так много, подумал Болито. Может, так и к лучшему. Никаких напоминаний. Сомнения, как и успехи, лучше оставить в прошлом.

Она сказала: «Береги себя, Ричард. Мне не нравится, что ты уезжаешь, но в то же время я понимаю, почему ты должен уйти».

Болито прижал её к себе. Почему нужных слов не было, пока не стало слишком поздно?

С тех пор, как он вернулся из Адмиралтейства с секретными приказами, ей каким-то образом удавалось сдерживать своё разочарование и тревогу. Лишь однажды ночью она воскликнула: «Зачем ты? Тебе обязательно нужно идти?» И, словно в дурном сне, провалилась в беспокойный сон, так и не найдя ответа на свой вопрос.

Он услышал голос Аллдея за дверью, наблюдавшего за погрузкой последнего багажа в экипаж. Бедный Аллдей, подумал он. Снова в путь после всего, что он пережил вместе с ним, будучи военнопленным во Франции. Он всегда был рядом, когда был нужен, отношения были крепче, чем когда-либо, и когда Болито требовался кто-то, кому можно было довериться, помимо офицеров и командования, Аллдей был готов высказаться.

Болито часто испытывал неловкость из-за верности Аллдея. Кроме службы рулевым и друга, у него ничего не было. Ни жены, которая вела бы хозяйство и ждала его возвращения с моря, ни дома за пределами этих стен. Казалось несправедливым снова тащить его куда-то, когда он уже более чем заслужил право навсегда и прочно обосноваться на берегу. Но Болито понимал, что Аллдей будет обижен и уязвлён предложением не сопровождать его.

Мне пора идти.

Они вместе направились к большим двойным дверям, полные тихой решимости, страшась наступления этого момента.

Солнечный свет поглотил их, словно враг, и Болито смотрел на карету с чем-то, похожим на ненависть. Он уже попрощался с сестрой, с Фергюсоном, своим одноруким управляющим, со многими знакомыми лицами, работавшими в большом сером доме под замком Пенденнис и вокруг него.

Он сказал: «Я пошлю весточку с первым же доступным курьерским бригом. Когда я прибуду в Америку, мне, вероятно, придётся немедленно вернуться домой».

Он почувствовал, как ее рука напряглась, и возненавидел себя за то, что дал ей надежду.

Адмирал Шефф оставил его в сомнении относительно важности миссии. Ему предстояло отплыть в Бостон, на «нейтральную территорию», как он её называл, и там встретиться с французскими и американскими официальными лицами, чтобы официально оформить передачу острова в рамках соглашения, заключённого по Амьенскому миру.

Болито всё это казалось неправильным. Отдать остров старому врагу, завоёванный британской кровью. Он не стеснялся об этом говорить адмиралу Шиффу: «Мы добились мира, сэр Хейворд, мы не проиграли войну!»

Возможно, в прохладной комнате Адмиралтейства это прозвучало по-детски.

Шефф спокойно ответил: «И мы не хотим, чтобы вы провоцировали войну, сэр!»

Как будто завершая момент отъезда, одна из лошадей стукнула копытом по булыжникам.

Болито крепко поцеловал ее в губы и почувствовал вкус соли ее слез.

«Я вернусь, Белинда».

Очень осторожно они раздвинули свои объятия, и Болито спустился по истертым ступенькам к ожидавшей его карете.

Эллдей стоял рядом с конюхом, но Болито указал на открытую дверь.

«Поедем со мной, Олдэй».

Он обернулся и взглянул на неё. На фоне серого камня она выглядела странно уязвимой, и ему захотелось обнять её ещё хоть раз.

В следующее мгновение он уже сидел в карете, колеса которой загрохотали по булыжной мостовой и выехали за ворота.

Это было сделано.

Оллдей сидел, сцепив пальцы, наблюдая за суровым лицом Болито и пытаясь оценить глубину его настроения. Семь месяцев на берегу показались Оллдею целой вечностью, хотя он был не настолько глуп, чтобы говорить об этом Болито. Вероятно, это был самый долгий раз, когда он находился вдали от королевского корабля с того самого первого раза, когда он зарабатывал на жизнь пастухом здесь, в Корнуолле, когда военный корабль под командованием Болито бросил якорь и высадил на берег вербовщиков, чтобы пополнить запасы рабочих рук. В тот день поймали нескольких местных жителей. Одним из них был Оллдей, другим – стюард Фергюсон. Бедный Фергюсон потерял руку на «Сенте», но, как и Оллдей, с тех пор остался с Болито.

Тёплый воздух и тяжёлый запах сельской местности усыпляли его, и он понимал, что, хотя Болито и нуждался в компании на долгий путь до реки Больё в Хэмпшире, где стоял их следующий корабль, он не хотел сплетничать. Для этого будет достаточно времени в ближайшие недели и месяцы.

Ещё один корабль. Каким он будет? Олдэй удивился, что всё ещё способен проявлять любопытство. В своём прочном положении личного рулевого вице-адмирала ему нечего было бояться. Но он был слишком опытным моряком, чтобы не заинтересоваться.

Это не был крупный корабль первого ранга с сотней или более пушек, и даже не новый семидесятичетырехпушечный, как «Бенбоу», последний флагман Болито, а самый маленький линейный корабль, все еще находящийся в строю.

Корабль Его Британского Величества «Ахатес» с шестьюдесятью четырьмя пушками принадлежал к вымирающему виду. Он больше походил на огромный фрегат, чем на мощный линкор, способный выдержать натиск и разрушения в ближнем бою.

Ей был двадцать один год, она была настоящим ветераном и повидала на своём веку все виды сражений. Большую часть последних лет она провела на Карибах, пройдя бесчисленное количество лиг от своей базы на Антигуа до самого юга вдоль испанского Майна.

Олдэй с тревогой размышлял, почему её назначили флагманом в Болито. По его простому рассуждению, это было очередным оскорблением. Его следовало бы посвятить в рыцари за то, что он сделал и вынес ради Англии. Но всегда находился кто-то из начальства, кто питал неприязнь или ненависть к человеку, за которого Олдэй был готов умереть, если понадобится.

Он вспомнил только что увиденное им прощание. Какая прекрасная пара! Прекрасная дама с длинными каштановыми волосами и молодой вице-адмирал с иссиня-чёрными волосами, как в тот день, когда Олдэй присоединился к его кораблю, пожимая руку.

С противоположного сиденья Болито увидел, как голова Олдэя клонилась в дремоту, и, почувствовав силу этого человека, был благодарен за его присутствие здесь.

Весь день был таким насыщенным, что казалось, ничто не сможет его сломить. Дуб. Он улыбнулся про себя, несмотря на чувство утраты от того, что оставил Белинду, когда она больше всего в нём нуждалась.

Он знал Аллдея, словно разъярённого льва на окровавленной палубе того или иного корабля. И видел его в слезах, когда тот нёс вниз тяжело раненного в бою Болито. Невозможно было представить себе место без Аллдея.

Болито также думал о своем новом флагманском судне для этого специального поручения, которое должно было доставить его в Америку и на Карибы.

Утешало осознание того, что её новый капитан – ещё и хороший друг. Валентин Кин, когда-то бывший одним из гардемаринов Болито, разделял с ним и радость, и горе при совсем иных обстоятельствах. Предыдущий капитан Ахатеса умер от лихорадки, когда его корабль шёл домой с Антигуа на верфь, где он был построен для столь необходимого ремонта и переоборудования.

«Было бы неплохо иметь Кина своим флаг-капитаном», – подумал он. Он смотрел, как голова Олдэя падает на грудь, и вспомнил, как именно он однажды спас жизнь Кину, собственноручно вырезал острый осколок из его паха, потому что тот не доверился пьяному судовому хирургу.

Болито наблюдал за группой сельскохозяйственных рабочих, которые остановились у полевых ворот, чтобы выпить крепкого сидра из больших глиняных кувшинов.

Несколько человек взглянули на карету, один даже поднял руку в приветствии. Скоро эта новость разнесётся по всему Фалмуту. Болито снова уезжает. Вернётся ли он?

Он подумал о Белинде в этом большом, тихом доме. Если бы только…

Болито посмотрел на новый золотой галун на своём сюртуке и попытался сосредоточиться на предстоящих месяцах. Он был не первым морским офицером, покидавшим дом, когда жена или семья больше всего в нём нуждались.

И он не будет последним.

Мир не мог быть прочным, что бы ни заявляли политики и эксперты. Слишком много людей уже погибло, слишком много счётов ещё не сведено.

Учитывая, что шестьдесят из ста английских линейных кораблей были выведены из строя и поставлены на прикол, а около сорока тысяч матросов и морских пехотинцев были уволены, со стороны французов было бы глупо игнорировать такую самоуспокоенность.

Он пытался сосредоточиться на конечном пункте назначения Ахатеса – острове Сан-Фелипе, который лежал по ту сторону Наветренного пролива между Кубой и Гаити, словно суровый часовой. История этого острова была столь же бурной и кровавой, как и у некоторых других островов Карибского моря. Изначально испанский, он был оккупирован и удерживался Францией до Американского восстания, когда после серии атак, повлекших огромные потери для обеих сторон, он был захвачен Великобританией.

Теперь, согласно соглашению с Францией, остров должен был быть возвращен в знак доброй воли. Но когда корабли адмирала Родни захватили остров в 1782 году, всего через год после того, как киль «Ачата» впервые погрузился в солёную воду, это было безжизненное и враждебное место. Теперь же, согласно всей информации, полученной Болито от Адмиралтейства, он процветал и процветал.

Нынешним губернатором был отставной вице-адмирал сэр Хамфри Риверс, кавалер ордена Бани. Он прожил свою жизнь на Сан-Фелипе и даже назвал порт Джорджтаун, чтобы обозначить постоянное место острова под британским флагом.

Здесь была прекрасная гавань, и торговля острова сахаром, кофе и патокой процветала, причем рост благосостояния во многом был обусловлен появлением на острове рабов, привезенных из Африки.

Адмирал Шефф объяснил, что во время войны Сан-Фелипе служил отличным форпостом для контроля над путями на Ямайку и стратегической базой для преследования вражеских каперов, но в мирное время он был обузой, ненужной британской короне.

В то время это не имело никакого смысла, а когда карета набрала скорость и по крутому склону спустилась, а справа от Болито снова показалось море, это показалось еще менее важным.

Неужели, если остров стоил того, чтобы за него умереть, его стоило и сохранить?

Это казалось предательством, более жестоким, чем мог себе представить Болито. Почему же тогда для этой задачи выбрали именно его, а не опытного политика?

«Человек такта и человек действия», — сказал Шеаф.

Болито мрачно усмехнулся. Он много раз слышал подобные объяснения. Если оказываешься прав, похвала достаётся другим. Если же делаешь неправильный шаг, вся вина ложится на тебя.

Он вычеркнул свои приказы из головы. Планировать что-либо, кроме написанного, было бесполезно. Всё могло измениться к тому времени, как его корабль в следующий раз бросит якорь.

Было бы странно не иметь Брауна в качестве флаг-лейтенанта. Умный, искусный в адмиралтействе и управлении, Браун был надёжной опорой с тех пор, как был назначен его адъютантом. Теперь же Браун стал лордом и хозяином поместий и собственности, о которых Болито мог только догадываться, поскольку его отец умер несколько месяцев назад.

Браун приехал в Корнуолл, чтобы попрощаться. Это было мучительно для них обоих. Болито решил тогда же, что попросит своего племянника, Адама Паско, занять его место. Учитывая, что так много молодых офицеров было отправлено на берег, казалось правильным предложить ему эту должность, хотя Болито и не хотел использовать свою власть ради одолжения. Но он любил племянника как родного сына, и они вместе прошли через множество испытаний. Этот опыт пойдёт ему на пользу.

Браун с сомнением приподнял бровь, услышав эту идею. Возможно, он пытался предостеречь его от необходимости иметь рядом помощника, который должен оставаться в стороне и беспристрастным, когда это необходимо.

Но остаться без корабля в возрасте двадцати одного года, когда ему больше всего нужен был шанс продолжить свою карьеру, казалось более весомым аргументом.

Болито положил голову на теплое кожаное сиденье.

Валентайн Кин, Адам и Олдэй. Они будут поддерживать друг друга. На этот раз знакомых лиц не будет, или будет?

Первоначально Ачатес служил в Норе, тогда как Болито больше привык к судам из Западной Англии или из Спитхеда.

Белинда была так рада его внезапному и значительному повышению по службе, в то время как все, чего он хотел, — это быть с ней, когда родится их первый ребенок.

Вице-адмирал Красного. Казалось, это не имело значения. Некоторые даже сравнивали его с Нельсоном! Как ни странно, это беспокоило Болито, словно он просто играл роль. Было действительно странно осознавать, что Ахатес был почти близнецом любимца Нельсона и его последним командиром перед собственным повышением до флагмана. Его знаменитый «Агамемнон» был заложен и построен на той же верфи, что и Генри Адамс из Баклерс-Хард на реке Больё.

У сокращающегося числа шестидесятичетвёрок было одно несомненное преимущество. Они были больше, чем всё, что было быстрее. Быстрее, чем всё, что было больше. Неудивительно, что капитаны более тяжёлых судов смотрели на них с невольным восхищением.

Нельсон однажды сказал о своей маленькой яхте «Агамемнон», что она была превосходным парусником и даже при движении по ветру под штормовыми стакселями могла потягаться со многими фрегатами.

Болито задумался, согласен ли Кин с Ачатесом. После недавнего командования мощным семидесятичетырёхтонным кораблем он, возможно, уже пожалел о своём решении принять роль флаг-капитана Болито.

Лошади перешли на тихую рысь, а несколько овец пересекли узкую дорогу и устремились на соседнее поле.

Молодая женщина с ребёнком на руках, держа в руках обед мужа, завёрнутый в красный платок, смотрела вслед проезжающему мимо экипажу. Она кивнула Болито и одарила его белоснежной улыбкой.

Болито подумал о Белинде, о том, как она справится с рождением ребёнка. Сын, который продолжит традицию, будет ходить по палубе нового поколения королевских кораблей. Возможно, дочь, которая вырастет и покорит сердце молодого человека в мире, который он, возможно, никогда не узнает.

Болито мало что поведал Белинде о своей миссии. Он хотел избавить её от беспокойства. К тому же, она могла возмутиться причиной его ухода, когда у неё появится время подумать об этом.

Он пытался думать о губернаторе Сан-Фелипе, человеке, которому придется передать свое маленькое королевство старому врагу.

Он взглянул на Оллдея, который теперь мягко покачивался в такт движению экипажа и крепко спал. Он знал всё о сэре Хамфри Риверсе, рыцаре ордена Бани.

Болито улыбнулся. Эллдэй собирал информацию о передвижениях флота и хранил её, словно сорока, сторожащая свои сокровища – цветное стекло и бусины.

Во время Американской революции Риверс был капитаном фрегата под названием «Крестоносец» примерно в то же время, когда Болито получил свое первое командование — небольшой военный шлюп «Спарроу».

Он прославился, охотясь на французских каперов и захватывая добычу всех форм и размеров. Однажды у Чесапикского залива он переоценил опасность, рванувшись на американский бриг. Его «Крестоносец» сел на мелководье и превратился в груду обломков. Риверс попал в плен, но после войны был возвращён Британии.

Говорят, что во время плена он завёл влиятельных друзей, а затем, когда его повысили до командира эскадрильи в Вест-Индии, он обзавёлся богатствами в лондонском Сити и недвижимостью на Ямайке. Он не производил впечатления человека, который легко вписывался бы в планы правительства в Уайтхолле.

Болито поморщился, глядя на своё отражение в пыльном стекле. Даже если бы этот план предложил кто-то равный ему по рангу.

Колеса экипажа проскакивали и содрогались в глубоких выбоинах на дороге, и Болито поморщился, когда боль от раны пронзила его левое бедро, словно раскаленный коготь.

Белинда даже помогла ему развеять эту смущённость. Иногда, когда боль возвращалась, он обнаруживал, что хромает, и чувствовал себя униженным из-за неё.

Он поерзал на сиденье, вспоминая её прикосновения ночью, её нежное тело, прижавшееся к его телу, тайные слова, затерявшиеся в их страсти друг к другу. Она поцеловала рану, где мушкетная пуля и зонд хирурга оставили уродливый шрам, превратив её скорее в знак гордости, чем в жестокое напоминание.

Всё это и многое другое он оставлял позади с каждым поворотом колёс. Сегодня вечером, когда карета остановится для первой смены лошадей в Торбее, будет ещё хуже. Лучше сесть на корабль и отплыть с первым же приливом, не оставляя места для сожалений и тоски.

Он посмотрел на Олдэя и задался вопросом, что тот на самом деле думает о том, чтобы снова покинуть эту землю, чье будущее столь же неопределенно, как и следующий горизонт.

Флаг впереди. Олдэй им искренне гордился. Этого адмиралы Шиффы этого мира никогда не могли понять.

2 «Старушка Кэти»

Капитан Валентайн Кин вышел из-под юта и направился к сетям левого борта. Вокруг него, на верхней орудийной палубе и высоко над головой, на реях и такелаже, кипела работа.

Вахтенный офицер приподнял шляпу перед Кином и перешёл на другую сторону палубы. Как и все остальные, он старался выглядеть занятым, но не обращал внимания на присутствие капитана.

Кин окинул взглядом свою новую команду. Он уже объезжал «Ахатес» в своей гичке, изучая её обводы и отделку, пока она мягко покачивалась над своим чёрно-жёлтым отражением.

Готов к выходу в море. Каждый капитан принимал решение, когда такая возможность станет реальностью. Когда якорь был поднят, и судно оторвалось от берега, сомнений быть не могло.

Даже для мая было тепло и влажно, и защитные складки земли были окутаны дымкой. Он всё же надеялся, что скоро поднимется ветер. Болито наверняка с нетерпением ждал возможности уехать, порвать с берегом, хотя Кин понимал, что его мотивы отличаются от его собственных.

Он прикрыл глаза и посмотрел на фок-мачту. Ахатес никогда раньше не носила адмиральский флаг. Интересно было бы посмотреть, изменит ли это её.

Он переместился в тень у трапа, ведущего на корму, и наблюдал за происходящим на верхней палубе. Корабль производил на него приятное впечатление, подумал он. Что-то неизменное и заработанное годами. Несколько лейтенантов когда-то служили на борту мичманами, а большинство лучших уорент-офицеров, костяк любого военного корабля, уже много лет числились в штате.

От неё веяло уверенностью, живым желанием уйти с этой земли, прежде чем её постигнет участь стольких других. Корабль Кина, «Никатор», семидесяти четырёх футов, отличившийся в Копенгагене, а затем в Бискайском заливе, уже стоял на приколе. Ненужный, как и её люди, которые так упорно сражались, когда барабаны били по каютам.

Предыдущий капитан прослужил на «Ахатесе» семь лет. Странно, что он командовал кораблём так долго и не оставил ни малейшего следа своей личности в своей каюте. Возможно, он вложил её в экипаж. Они, безусловно, казались вполне довольными, хотя во время ремонта здесь, как обычно, случались дезертирства. Жёны, возлюбленные, дети выросли до неузнаваемости; Кин вряд ли мог винить их за то, что они поддались искушению сбежать.

Кин провёл пальцем по шейному платку и наблюдал, как одну из корабельных шлюпок подняли и перебросили через трап, а затем опустили на ярус. Чтобы сохранить тепло, каждую шлюпку пришлось бы наполнить водой, чтобы она не раскрылась.

Кин анализировал свои чувства. Он был рад отплытию, особенно вместе с Болито. Он уже дважды служил под его началом на других кораблях. Сначала мичманом, затем третьим лейтенантом. Они разделили боль утраты близких, и теперь, когда Болито женился, Кин всё ещё был один.

Его мысли вернулись к приказам, которые ему передал Болито.

Странная миссия. Уникальная в его опыте.

Он взглянул на линию черных восемнадцатифунтовых орудий правого борта, выдвинутых, словно для битвы, чтобы предоставить парусному мастеру и его команде максимум места на палубе для сшивания парусины.

В мирное время или в войну, королевский корабль всегда должен быть готов. Дважды

Кин служил под командованием Болито в период между войнами и знал, насколько глупо проявлять излишнюю самоуверенность, когда речь идет о подписании мира.

Он услышал шаги по трапу и увидел, как лейтенант Адам Паско поднимается на палубу.

Это всегда удивляло Кина. Паско вполне мог бы быть младшим братом Болито. Те же чёрные волосы, хотя Паско был коротко подстрижен на затылке по новой морской моде, та же неугомонность. В один момент он серьёзный и замкнутый, в другой — полный мальчишеского возбуждения.

Двадцать один год, подумал Кин. Если бы не война с её человеческими жертвами и кораблями, Паско был бы счастлив, если бы получил повышение или собственный корабль.

«Добрый день, мистер Паско. Всё ли в адмиральской каюте устраивает флаг-лейтенанта?»

Паско улыбнулся. «Да, сэр. Если убрать четыре кормовых восемнадцатифунтовки в трюм и заменить их квакерами, у адмирала будет предостаточно места».

Кин посмотрел на квартердек и сказал: «Я видел, как он был доволен десятью шагами по палубе. Взад и вперёд, вверх и вниз — его ежедневная прогулка, чтобы привести в порядок свои мысли, тренировать ум и конечности».

Паско вдруг сказал: «Я не вижу смысла в этой миссии, сэр. Мы сражались с врагом до тех пор, пока он не остановился, так что ему нужен был мир, чтобы зализать раны. И всё же наше правительство сочло нужным отказаться почти от всех наших владений, отвоёванных у французов. Мы отдали всё, кроме Цейлона и Тринидада, и даже не можем окончательно решить, оставить ли Мальту. А теперь Сан-Фелипе предстоит та же участь, и на долю адмирала выпала грязная задача выполнить её».

Кин серьезно посмотрел на него. «Небольшой совет, мистер Паско».

Он увидел, как Паско упрямо поднял подбородок. Этот настороженный взгляд Кин уже знал по опыту.

Он сказал: «В кают-компании лейтенанты и другие могут говорить, что им вздумается, при условии, что их личные взгляды не станут достоянием общественности. Как капитан, я стою особняком, как и флаг-лейтенант. Несмотря на ваше желание служить дяде, я подозреваю, что вы приняли эту должность скорее для того, чтобы угодить ему, чем себе?»

Кин понял, что его предположение верно, и увидел, как мяч попал в цель.

Он добавил: «Быть морским офицером — это совершенно не то же самое, что быть адъютантом адмирала. Нужно быть осмотрительным, даже осторожным, ведь найдутся и те, кто захочет втереться в доверие».

Он задумался, стоит ли ему идти дальше, но решил, что это слишком важно, чтобы его избегать.

«Кто-то может захотеть навредить твоему дяде. Так что держись подальше от споров о том, что правильно, а что нет, в том, что ты не можешь изменить. В противном случае, вредно это или нет, тебе лучше было бы прямо сейчас сойти на берег и попросить замену у адмирала порта в Спитхеде».

Паско улыбнулся. «Спасибо, сэр. Я это заслужил. Но я бы не оставил дядю. Ни сейчас. Ни когда-либо. Он для меня всё».

Кин наблюдал за необычным проявлением эмоций молодого лейтенанта. Он и так знал большую часть истории. Как Паско родился вне брака, сыном погибшего брата Болито. Брат Болито был ренегатом, предателем во время Американской войны и командовал вражеским капером с не меньшей дерзостью, чем Джон Пол Джонс. Должно быть, Болито было тяжело. И этому молодому офицеру, которого умирающая мать послала на поиски Болито, как на единственную надежду на будущее.

Кин тихо сказал: «Понимаю». Он похлопал его по плечу. «Лучше, чем ты думаешь».

Вахтенный мичман торопливо пересек палубу и нервно коснулся своей шляпы.

Кин посмотрел на него. Он тоже был новичком на корабле.

Мальчик пробормотал: «Сэр, от причала отходит лодка».

Кин снова прикрыл глаза рукой и посмотрел поверх сеток. Одна из лодок верфи уже шла к стоявшему на якоре двухпалубнику. Кин увидел, как солнечный свет отразился на золотых эполетах и треуголке, и почувствовал что-то вроде паники.

Поверьте, Болито не станет дожидаться, пока его баржу переправят. Поэтому он так рвался вперёд, неважно, прав он или нет.

Сохраняя бесстрастное выражение лица, он сказал: «Мое почтение вахтенному офицеру, г-ну э-э-э…»

«Паксли, сэр».

«Ну, мистер Паксли, сыграйте трубку для отряда и стражи». Он остановил мальчика, когда тот бросился к лестнице. «Идите, мистер Паксли!»

Паско отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Болито, вероятно, сказал то же самое Кину, когда тот был грязным мичманом. Мне он точно так же сказал.

Пока помощники боцмана бегали между палубами и их крики звучали словно крики пойманных птиц, морские пехотинцы устремились к входному порту; их алые мундиры и белые перевязи резко контрастировали с суетливыми моряками.

Кин подозвал вахтенного офицера и коротко сказал: «И, мистер Маунтстивен, я хотел бы попросить вас в будущем внимательно следить за погодой, чтобы ваши начальники не заподозрили непогоду».

Паско поправил шляпу и заправил под неё непослушные волосы. Болито, вероятно, тоже так сказал.

Кин подошёл к входному иллюминатору и посмотрел в сторону судна. Он увидел Болито, сидящего на корме, крепко сжав старый меч между колен. Увидеть его на корабле без фамильного меча было бы святотатством, подумал он.

Был и Олдэй, огромный и внимательный, с явным недовольством оглядывавший команду. Как предшественник Паско, достопочтенный Оливер Браун, называл эскадру? «Мы, счастливчики». Теперь их было совсем мало. Кин взглянул на большой красный флаг, лишь изредка развевавшийся на корме. Но их было достаточно.

Первый лейтенант Ахатеса, Мэтью Кванток, высокий, с тяжелым подбородком, уроженец острова Мэн, наблюдал за лодкой, а затем сказал: «Все готово, сэр».

«Спасибо, мистер Кванток».

За те несколько недель, что Кин провёл на борту, пока ремонт был завершён, он изучил все списки, судовые журналы и книги, касающиеся корабля, и тщательно прощупал свой путь. Он не был новичком в командовании. Но для команды этого корабля он был другим. Чужим. Пока он не заслужил их уважения, он ничего и никого не принимал как должное.

Первый лейтенант взглянул на мичмана-сигнальщика у фок-мачты и сказал почти про себя: «Держу пари, что старый Кэти никогда не предполагал, что станет флагманом, сэр».

Кин улыбнулся. Он узнал что-то новое. Старушка Кэти. Корабль с прозвищем обычно считался счастливым.

Лодка зацепилась за главные цепи, и капитан Дьюар из Королевской морской пехоты обнажил свой меч. Тонкий скрежет стали неизменно задевал Кина. Словно воспоминание. Аккорд битвы.

Кин посмотрел на свою команду. Все бездельники отошли от входного люка, и даже рабочие, работавшие на реях высоко над палубой, замерли, всматриваясь в маленькую сцену внизу.

Маленькие морские флейтисты подняли свои инструменты, помощники боцмана смачивали языки серебряными манками.

Кин шагнул вперед, гордый, нервный, встревоженный; это было все это и ничего из этого.

Треуголка Болито появилась над начищенной решеткой, и под пронзительные крики и щебетание капитан Дьюар взревел: «Королевская морская пехота! К оружию!»

По последней команде, когда глина для трубок зависла бледным облаком над хлопающими мушкетными ремнями, флейтисты ворвались в Сердце Дуба.

Болито снял шляпу, вышел на квартердек и улыбнулся Кину.

Вместе они обернулись и увидели, как флаг Союза стремительно развевался на фок-мачте.

Болито сжал руку Кина. «Они делают тебе честь».

Кин ответил: «И вы нас, сэр».

Болито смотрел на напряжённые лица морской гвардии, на нервную настороженность некоторых гардемаринов. Со временем он узнает большинство из них, а они его. Он вернулся, и зелёная полоска береговой линии осталась лишь частью воспоминаний.

*

Болито сдернул рубашку с тела, а затем поставил подпись на еще одном письме, которое подготовил для него Йовелл, его пухлый клерк.

Он оглядел просторную кормовую каюту. Она оказалась больше, чем он ожидал от корабля водоизмещением около тысячи трёхсот тонн.

Оззард, его маленький слуга, налил свежего кофе и поспешил в соседнюю кладовую. Если ему и было жаль покидать безопасный дом Болито в Фалмуте, то виду он не подал. Он был странным человеком, когда-то работавшим клерком у адвоката, прежде чем выбрать неопределённую жизнь на королевском корабле. Некоторые говорили, что он сделал это, чтобы избежать виселицы, но для Болито он был на вес золота.

Он взглянул на Кина, стоявшего у открытых кормовых окон. Его приятная внешность и элегантные манеры не выдавали в нём ни одного компетентного морского офицера.

«Ну, Вэл, что ты об этом думаешь?»

Кин повернулся к нему, его лицо было в тени от яркого солнечного света.

«Я изучил карту и осознаю ценность Сан-Фелипе во время войны. Тот, кто там командует, занимает выгодную позицию», — пожал он плечами. «Большая лагуна, крепость на возвышенности, которая может контролировать подступы, а при необходимости и сам город. Не вижу смысла отдавать его французам».

Ему показалось, что Паско улыбнулся его словам, и он добавил: «Но я полагаю, что их светлости знают больше, чем я».

Болито усмехнулся: «Не полагайся на это, Вэл».

Кофе был хорош. Болито чувствовал себя на удивление свежим и отдохнувшим после первой ночи на борту. Путешествие было утомительным, а многочисленные остановки по пути, чтобы подкрепиться, поспать или сменить лошадей, были ещё более утомительными, когда он думал о Белинде и о том, что она для него значит.

Но ощущение корабля вокруг него также разбудило его.

Запахи смолы и свежей краски, снастей и тесного мира пятисот офицеров, матросов и морских пехотинцев Ахата были тем, что он не мог игнорировать, да и не хотел.

Ахатес был хорошо найденным кораблём, и, судя по тому, что он уже обнаружил, его рекорд не имел себе равных. Возможно,

В конце концов, выбор адмирала Шеффа оказался правильным. Небольшой шестидесятичетырёхтонный корабль вместо гордой эскадры, которая могла бы напугать как американцев, так и французов.

Он сказал: «Я уже послал весточку капитану Дункану в Плимут. Он без промедления отправится прямо в Сан-Фелипе на своём «Ястребе-перепелятнике».

Легко было представить себе суровое, красное лицо Дункана, когда он читал приказы. Он тоже был бы рад уйти, пока его фрегат не канул в Лету. Дункан тоже был в эскадре Болито. Он подумал, что это как будто бы он знал Кина в каком-то смысле. Они были продолжением его собственного разума и идей.

Ему всё ещё было трудно с этим смириться. Ему больше не нужно было ждать письменного приказа от своего флагмана. Ему больше не нужно было беспокоиться о неопределённости или несправедливости своего положения в делах. Теперь решение, когда и как действовать, принадлежало ему. И, соответственно, окончательная ответственность тоже.

Он добавил: «Присутствие Дункана в Сан-Фелипе может смягчить шок для местных жителей. Сомневаюсь, что губернатор воспримет это так же, как парламент».

Оззард на цыпочках прокрался через каюту и подождал, пока Болито заметит его кротоподобную фигуру. Даже руки у него висели на поясе, словно лапы.

Он сказал: «Прошу прощения, капитан, но первый лейтенант передал вам свое почтение и просил меня передать, что ветер переменился, хотя и совсем незначительно».

Кин посмотрел на Болито и ухмыльнулся. «Я же просил его сообщить мне, сэр. Ветер пока слабый, но достаточный, чтобы поднять якорь. С вашего позволения, сэр?»

Болито кивнул. Это было заразительно. В конце концов, всё осталось по-прежнему.

«Йовелл, положи мои донесения в шлюпку-рейку».

Он увидел, как его клерк с особой осторожностью держал письмо, которое он написал Белинде. Она, должно быть, прочтет его, когда Ахатес будет проходить мимо «Ящерицы» по пути к атлантическим волнам, подумал он.

Сквозь открытый световой люк он услышал голос Кина, трель криков и шлепанье босых ног по сухим доскам, когда моряки бежали на свои посты.

Болито заставил себя сесть в кресло и отпить кофе. У Кина и без того будет достаточно забот, ведь он впервые отплывет на своём корабле от берега без него.

Сколько раз он стоял у поручня шканца, и его сердце колотилось от надежды и волнения, и он проверял свою душу на предмет того, не забыл ли он что-нибудь, когда было уже слишком поздно?

Тали скрипели, снасти визжали сквозь бесчисленные блоки, и очень слабо, издалека, Болито слышал жалобные звуки скрипки, в то время как рабочий добавлял свой вес к людям на кабестанах.

Йовелл вернулся, тяжело дыша.

«Все донесения на берег, цур». Его округлый девонский диалект, казалось, соответствовал почерку на многочисленных копиях сигналов и донесений, которые он писал для Болито за последние два года.

Кин вернулся, держа шляпу под мышкой.

«Якорь слишком короткий, сэр. Не могли бы вы присоединиться ко мне на палубе? Людям будет полезно увидеть, что вы с ними».

Болито улыбнулся. «Спасибо, Вэл».

Кин помедлил и взглянул на Паско.

«Я одного не понимаю, сэр. Курьер доставил письмо флаг-лейтенанту. Он едва успел на корабль».

Болито посмотрел на племянника. Настал момент, который чуть не отложили из-за необходимости отправиться в путь, пока дул слабый ветер.

Он увидел, как Йовелл лучезарно на него смотрит, и вдруг испугался, что совершил что-то не то.

Он сказал: «Я сейчас поднимусь на палубу, капитан Кин».

Болито взял запечатанное письмо и быстро взглянул на него, чтобы убедиться, что оно верное. Затем он выхватил шляпу у Оззарда и пошёл вместе с Кином к двери.

Кин говорил: «Я полагаю, это была ошибка по неосторожности, сэр».

Болито вложил письмо в руку племянника.

«Если понадоблюсь, я буду на палубе».

Совершенно озадаченный, Кин последовал за ним под тень юта и мимо большого двойного штурвала, где рулевые и квартирмейстер, напряженно ожидая, когда якорь оторвется от грунта.

Корабль был полон матросов и морской пехоты. Старшины уже сидели высоко на верхних реях, растянувшись, словно обезьяны, и возились с неплотно связанными парусами. Брасы были установлены, и пока собачки кабестана лязгали в такт скрипке, младшие офицеры и помощники капитана, словно ястребы, следили за своими подразделениями, не упуская из виду флаг на носу.

Эллдей находился на палубе у одного из двенадцатифунтовых орудий на квартердеке, когда вдруг понял, что Оззард забыл пристегнуть к нему меч Болито. Беззвучно выругавшись, он метнулся на корму и проскочил мимо часового в большую каюту.

Вздрогнув, он увидел, что Паско все еще там, держа в руке открытый документ.

Как и Йовелл, написавший большинство писем, Оллдей знал содержание документа. Он был глубоко тронут тем, что оказался одним из немногих, кто это знал.

«Все в порядке, сэр?»

Когда молодой лейтенант повернулся к нему, Олдэй был потрясён, увидев слёзы на его щеках. «Спокойно, сэр! Он хотел, чтобы вы были довольны!»

'Довольный?'

Паско сделал несколько шагов в сторону и обратно. Как будто не понимая, что происходит. «И вы знали об этом, Олдэй?» — «Да, сэр. В каком-то смысле».

Аллдей многое повидал и сделал, и Болито не раз говорил, что с образованием он мог бы достичь гораздо большего, чем просто жизнь моряка. Но ему не нужно было уметь читать то, что было написано на конверте. Неудивительно, подумал он, что капитан Кин был в таком шоке.

Письмо было адресовано Адаму Болито, эсквайру, флаг-лейтенанту на борту корабля Его Британского Величества «Ахатес».

Адам смотрел на надпись, его взгляд был слишком затуманен эмоциями, чтобы читать дальше. Внушительные восковые печати адвоката, права на недвижимость Болито в Фалмуте. Он не мог продолжать.

Оллдэй взял его за локоть и повел к скамье под кормовыми окнами.

«Я принесу вам виски, сэр. После этого мы вместе вынесем старый меч на палубу». Он увидел, как тот кивнул, и тихо добавил: «В конце концов, сэр, теперь вы настоящий Болито. Как и он».

Из другого мира раздался крик: «Якорь поднят, сэр!»

Топот ног и резкие крики младших офицеров, казалось, остались неслышными.

Эллдэй налил стакан бренди и отнес его лейтенанту, которого знал с тех пор, как тот четырнадцатилетним мичманом прибыл на борт «Гипериона» Болито.

«Вот, сэр».

Адам тихо сказал: «Ты спросил, доволен ли я. Нет слов, чтобы выразить то, что я чувствую. Ему не нужно было…»

Эллдэй тоже пожалел, что не может выпить. «Это то, чего он хотел. То, чего он всегда хотел».

Палуба наклонилась, когда судно продолжало двигаться под действием ветра, создаваемого марселями и стакселем.

Олдэй снял с стойки старый потёртый меч и повертел его в руках. В прошлый раз они чуть не потеряли его навсегда. Он посмотрел на молодого лейтенанта, на то самое отражение человека на палубе. Однажды этот меч будет принадлежать ему.

Лейтенант Адам Болито вытер лицо манжетой и сказал: «Давайте тогда поговорим об этом, а, Аллдей?» Но бравада не удержалась. Он схватил рулевого за массивную руку и воскликнул: «Я рад, что вы только что здесь!»

Олдэй ухмыльнулся, выходя за ним из хижины.

Доволен? Он был доволен, и это правильно. Иначе, лейтенант он или нет, он бы поставил молодого негодяя на колено и вбил бы ему в голову хоть немного здравого смысла.

Адам вышел на солнечный свет. Он не заметил любопытных взглядов и не услышал бормотания, когда спешащий матрос чуть не упал на палубу, наступив на ногу флаг-лейтенанта. Он взял меч у Аллдея и прижал его к боку Болито, пытаясь прикрепить его на место.

Болито смотрел на него и был рад. «Спасибо, Адам».

Лейтенант кивнул и попытался заговорить.

Болито взял его за руку и повернул к покатой береговой линии, которая скользила по траверзу, удаляясь по мере того, как корабль погружался в более глубокие воды.

«Позже, Адам. Времени будет предостаточно».

Первый лейтенант поднял рупор и прищурился, глядя сквозь черный такелаж.

«Отпустите т'ганс'лс!»

Он взглянул на группу у наветренного борта. Скорее всего, молодой вице-адмирал со своим флаг-лейтенантом вышли на палубу, чтобы проверить, достаточно ли хорош корабль.

Эллдэй заметил этот взгляд и спрятал ухмылку.

Тебе еще многому предстоит научиться, приятель, и это не ошибка.

3. Человек действия

Целую неделю после того, как «Ахатес» снялся с якоря, он страдал от слабых и встречных ветров. Почти не было часа, когда команда была свободна от работы по укладке парусов, чтобы не потерять управление и не вернуться на прежний курс.

Смертельная монотонность сказывалась на команде корабля. После всей спешки и волнений, связанных с отплытием от берега, внезапное оцепенение привело к тому, что не раз матросы подвергались порке у решётки из-за вспышек гнева и непослушания.

Болито видел лицо Кина после одной из порок. Некоторые капитаны не обратили бы внимания на рутину наказания, но Кин был другим. Болито был типичным для него: ему и в голову не приходило, что Кин набрался опыта под его командованием.

Кин заметил: «Самое ужасное, что я понимаю их чувства. Некоторые не ступали на берег с тех пор, как вернулись из Вест-Индии. Теперь они снова в пути. Благодарны за то, что избавлены от нищеты безработицы, но возмущены тем, что это немногим лучше, чем вынужденная отставка».

Начало второй недели принесло освежающий ветер с северо-востока, и брызги, вырывающиеся из-под обветренной носовой фигуры, вновь вдохнули жизнь в корабль.

Наблюдатели на мачтах заметили лишь несколько парусов на размытом горизонте, но они тут же изменили галс и ушли. Суда, возвращавшиеся домой, много месяцев не знавшие о событиях в Европе, не стали бы рисковать, увидев военный корабль. Война могла бы разразиться снова, насколько им было известно. Некоторые капитаны могли даже не знать о подписании перемирия.

Казалось, что океан был в полном распоряжении корабля. Кин воспользовался возможностью познакомиться со своим командованием и дать своим людям возможность оценить его уровень. Учения по парусному спорту и стрельбе из пушек, мушкетные учения для морских пехотинцев, опытных лейтенантов и уорент-офицеров заменили новые, зачастую едва обученные коллеги. Кин, возможно, и заслужил их уважение, но в начале каждого испытательного учения его ругали.

Болито по собственному горькому опыту знал, что ничто так не способствует возникновению недовольства в тесноте корабля, как избыток праздности.

Он завтракал тонко нарезанной жирной свининой, когда Кин попросил о встрече с ним.

Болито указал на стул: «Кофе, Вэл?»

Кин сел и сказал: «Мне кажется, нас преследует другое судно, сэр».

Болито отложил нож. Кин никогда не был склонен преувеличивать или выдумывать.

'Как же так?'

«Два дня назад мой лучший наблюдатель заметил парус. Далеко по ветру. Тогда я не придал этому значения. Возможно, это было торговое судно, идущее тем же галсом, что и „Ахатес“».

Он почувствовал любопытство Болито и просто добавил: «Я не хотел никого тревожить. Но вчера, как вы помните, я лежал в дрейфе, пока мы тренировали двенадцатифунтовые орудия правого борта на плавнике. Парус всё ещё был там, и как только я подошёл, незнакомец последовал моему примеру и отошёл». Он дождался реакции Болито и мрачно произнёс: «Она уже там».

Дверь открылась, и в каюту вошел Адам с картой под мышкой.

Болито улыбнулся ему. Они почти не говорили о его жесте в сторону племянника с того дня, как корабль снялся с якоря в реке Больё. И всё же между ними возникла какая-то новая близость. Нечто, что не поддаётся описанию словами.

Он помнил, как Белинда подбадривала его и настаивала, чтобы он действовал так же, как действовал. Она с самого начала знала, как Болито относился к своему племяннику, через что им пришлось пройти.

Он почти слышал, как она говорила: «Когда родится наш ребенок, я не хочу, чтобы Адам чувствовал себя отчужденным, исключенным. Сделай это для нас, так же как и для Адама».

«Ты видел корабль, Адам?»

«Да, сэр. Я поднялся сегодня на рассвете. Кажется, это фрегат. Я взял с собой сигнальную трубу. Было много дымки, но, по моим оценкам, у неё оснастка как у большого судна пятого ранга. Она слишком манёвренна для индийского судна или какого-нибудь торгового судна, идущего на запад».

Кин мрачно сказал: «А если это судно будет держаться ветра, я никогда не смогу догнать его».

Болито покачал головой. «Это также потеряет драгоценное время».

Но новости всё равно были тревожными. Если это был военный корабль, то он представлял угрозу, независимо от его приказов. Но чья и с какой целью?

Его миссия должна была быть секретной, но Болито знал корабли так же хорошо, как и людей, которые на них служили. Кин был удивлён официальной сменой имени Адама, но это разнеслось по кораблю за считанные секунды. По-настоящему важная информация могла распространиться по верфи, по городу и даже через Ла-Манш в мгновение ока.

«Держи меня в курсе. Если ветер изменится в нашу пользу, мы проведём расследование. Если нет… Он пожал плечами. «Придётся подождать, пока он сам не выявит свои намерения».

Позже, совершая свою обычную прогулку по наветренной стороне квартердека, Болито размышлял о своей миссии и о том, как жители Сан-Фелипе примут своё новое положение. Он также подумал о корабле, который, очевидно, преследовал Ахатеса с упорством охотника за оленями.

Скорее всего, француз. Готов отстаивать свою точку зрения, если потребуется, даже под дулом пистолета.

Вверх и вниз, его ноги избегали рым-болтов и захватов без сознательных усилий.

Некоторые лица вахтенных и кормового караула стали такими же знакомыми, как на предыдущих кораблях. Болито ненавидел невидимую стену, отделявшую его от более близкого общения. Даже капитан Кин мог свободно разговаривать со своими людьми, если ему хотелось. Не раз Болито смотрел на свой флаг и пытался смириться с вынужденным одиночеством, которое он ему навязывал.

Он остановился у компаса и взглянул на него, хотя показания за последние дни почти не изменились. Он чувствовал, как рулевые избегают его взгляда, а Нокер, штурман, внезапно увлёкся докладом вахтенного мичмана.

Вахту нес четвертый лейтенант Хэллоуз, и даже он склонился над ограждением квартердека с преувеличенным вниманием, наблюдая за учениями восемнадцатифунтовых орудий.

Помощник боцмана прошел по подветренному трапу, и что-то в нем заставило Болито присмотреться к нему внимательнее.

Мужчина помедлил, сглотнул и подошел к нему.

Болито спросил: «Я вас знаю?» И тут имя этого человека, казалось, само собой всплыло в его памяти. «Кристи, не так ли?»

Мужчина кивнул и широко улыбнулся. «Да, именно так, сэр. Я был грот-марсовым на старом «Лисандре». С вами на Ниле, сэр».

«Я помню. Ты чуть не погиб в тот день, когда они снесли брам-мачту». Он кивнул, и воспоминание сомкнулось вокруг них, заслонив всё остальное.

Помощник боцмана сказал: «Это был очень тяжёлый бой, сэр. Худшего из всех, что я видел».

Болито улыбнулся и продолжил свой путь.

Мужчина по имени Кристи поспешил прочь, качая головой. Он вспомнил его. Из всех этих мужчин.

Кванток, первый лейтенант, совершавший утренний обход вместе с боцманом Рука и плотником Грейс, остановился и поманил его к себе.

«Он знал твое имя, да?»

Кристи похлопал себя по лбу. «Да, сэр. Он это сделал». Кванток резко ответил: «Ну, не стой тут, как одержимый фермерский мальчишка, есть работа, которую нужно сделать!»

Кристи направился на корму. Почему первый лейтенант был в гневе? Он вспомнил тот ужасный день на Ниле, грохот бортовых залпов и Болито, шагающего среди дыма и резни со старым мечом в руке. И его лицо, когда они приветствовали его, когда враг наконец спустил свой флаг.

Кванток сверился со своим списком – бесконечная работа каждого хорошего первого лейтенанта. Корабль уже прошёл ремонт, но работы всё ещё оставалось много. Нужно было заменить и залатать паруса, починить шлюпки, перебрать насосы и снасти.

Он злился на себя за свою внезапную враждебность к боцману. Кристи был хорошим моряком и к тому же добровольцем.

Кванток украдкой взглянул на наветренную сторону, где расхаживал вице-адмирал. Что же в нём такого особенного?

Боцман, здоровенный человек с морщинистым и избитым лицом, терпеливо ждал, пока его начальник продолжит утренний обход. Его раздражала необоснованная атака лейтенанта на одного из его помощников.

Рук, Большой Гарри, как его почтительно называли, догадывался о причине вспыльчивого нрава Квантока. Он был хорошим первым лейтенантом, если, конечно, вы были капитаном. Но он был суров с людьми и неумолим в вопросах дисциплины.

Капитан Глейзбрук, умерший после продолжительной лихорадки, был слишком болен, чтобы видеть происходящее. Кванток, вероятно, считал, что его следует повысить в звании и даже поручить командование «Старой Кэти». Рук недолюбливал первого лейтенанта, и сама мысль о том, что он будет командовать этим кораблём, была сродни кощунству.

Кванток резко заявил: «Стандарты, мы должны их соблюдать. Я не позволю ничему мешать эффективному управлению этим кораблём!»

Рук увидел, как новый капитан идёт по палубе от компаньона. Он мог бы предупредить другого лейтенанта, но вспышка гнева Квантока всё ещё раздражала его.

«И далее –»

«Мистер Кванток», — Кин подождал, пока лейтенант присоединится к нему там, где его не могли услышать вахтенные. «Я восхищаюсь вашими высокими стандартами. Однако я бы предпочёл, чтобы в будущем вы высказывали своё мнение мне, а не всему экипажу».

Болито видел большую часть и догадался об остальном.

Неужели его флаг на мачте действительно так много изменил? Даже Кин, казалось, был на взводе, возможно, сожалея об этом назначении, которое ни к чему не привело.

Нет, дело было не в этом. Дело было в неопределённости. Пустоте, которую принесло с собой наступление мира. Они привыкли к действию, даже ожидали его.

«Палуба там! Паруса на ветрянку!»

Кин поднял глаза и вопросительно повернулся к Болито. Их спутник всё ещё был там, скрываясь за горизонтом, словно убийца.

Возможно, они добились бы всех желаемых действий, даже несмотря на то, что на мирном соглашении едва высохли чернила.

Болито продолжал шагать с новой энергией, как будто хотел утомиться.

Он сердито решил, что ему мерещится. Это он жаждал острых ощущений, хотя бы чтобы отвлечься от неумолимо текущего времени.

Когда Белинда родила, Ахатес всё ещё ехал в Бостон. Я чувствовала себя как в ловушке. Беспомощной.

Болито увидел Адама на переднем конце орудийной палубы, разговаривающего с Хотейном, молодым лейтенантом морской пехоты.

Я такой же плохой, как адмирал Шефф.

Я завидую. Не успеху, а молодости.

Ему так повезло с Белиндой. Ведь он был на десять лет старше её. А теперь, когда он был ей нужен, он оказался здесь, словно выброшенный на скалу.

Почему ты? Он всё ещё слышал её голос, когда она говорила в темноте. Почему именно он?

Он остановился и позволил своему телу покачиваться вместе с кораблем, который презрительно скользил по длинной атлантической впадине.

Возможно, это было своего рода безумие, которое никогда не покидало его. Французский плен, побег, жизни, которых он стоил в последнем бою с летающей эскадрильей Ремонда, оказались для него слишком тяжёлыми и слишком скоро после тяжёлого ранения.

Боль снова пронзила рану, словно дразня его. Он попытался вспомнить её нежное прикосновение ночью, когда она своей любовью успокаивала боль от шрама.

Но картина не складывалась.

Он крикнул: «Капитан Кин, мы погасим все огни и сменим галс сегодня ночью. Как только стемнеет, вернёмся на северо-запад. К рассвету я хочу увидеть этот странный парус и направиться к нему».

Кин открыл рот, словно хотел возразить, но вместо этого коснулся шляпы. Затем он сказал: «Я сделаю ей всё, что в моих силах, сэр».

Болито шагнул в тень полуюта и направился в свою каюту.

Некоторые сказали бы, что он действовал поспешно, даже по-детски.

«Ахатес» был одиноким кораблем, и тем не менее его ответственность была столь же велика, как если бы он командовал эскадрой или даже флотом.

Окружавшие его люди не просили о том, чтобы быть здесь. Кин, Кванток, озлобленный первый лейтенант, даже боцман по имени Кристи, который был так благодарен, что он вспомнил о нём, – все они заслуживали лучшего от человека, который ими командовал.

Но была и разница. Для Кин корабль и его команда были превыше всего, а сама миссия — второстепенной.

Для Болито Ахатес должен был оставаться символом и, при необходимости, оружием для реализации его желаний.

Вероятно, он впервые задумался о том, какую новую ответственность влечет за собой его новая обязанность, и это осознание придало ему сил.

Эллдей прокрался в каюту и повесил старый меч на полку. Чистка мало что изменила, но зато у него появился повод приходить и уходить, когда ему вздумается.

Он взглянул на Болито, сидевшего на скамье у кормовых окон; его черные волосы развевались на ветру по всему борту.

Болито выглядел достаточно спокойным. Внезапный шквал прошёл.

«Я вот думаю, сэр…

Болито обернулся, лишь наполовину осознавая, что он больше не один. «Что?»

«Ну, сэр, если бы вы были губернатором этого острова, который мы собираемся отдать мунри, что бы вы сделали?»

Болито поднялся на ноги и подошел к винному шкафу, где налил два стакана бренди.

Он протянул один изумлённому Олдэю и ответил: «Спасибо. Ты попал в точку». Бренди обжёг ему губы. «А, Олдэй? Я бы остался и боролся. И он, наверное, тоже».

Олдэй медленно выдохнул. Он не совсем понимал, что натворил, но было приятно видеть, как хмурое выражение сошло с лица Болито.

Болито тепло посмотрел на него: «Тебе следовало бы быть в парламенте, Олдэй».

Эллдэй поставил пустой стакан. Он никогда ещё не видел его в таком настроении.

«Я слишком честен, сэр».

Болито рассмеялся и повернулся, чтобы посмотреть на узоры и цвета, извивающиеся в кильватерной струе корабля.

Для Сан-Фелипе не будет простого решения.

Может быть, именно поэтому Шеффу был нужен «человек действия».

И понадобился весь день, чтобы это обнаружить.

«Все на места, сэр, корабль готов к бою».

Из темноты донесся голос Кина, и Болито едва мог отличить его от других темных фигур у перил шканца.

Он подумал, что регулярные учения предыдущего капитана «Ачата» и Кина дали о себе знать. Всех подняли рано утром и накормили горячей едой, прежде чем потушили огонь на камбузе и подготовили корабль к бою.

Однако ощущения опасности или тревоги не было. Дело было мирное время, так что о чём беспокоиться?

Болито сказал: «Это было сделано тихо».

Он дрожал от холодного, влажного ветра, проносившегося по палубе. Примерно через час солнечный свет поднимет пар над досками и расплавит просмоленные швы, словно ириску. «Стой на запад, с севера, сэр».

Болито кивнул. Это был голос Нокера, штурмана. За штурвалом и компасом он был королём. Он редко улыбался. Худой и измождённый, с лицом священника, подумал Болито. Но его работа с картой и контроль над ежедневным движением корабля были ничуть не хуже, чем у любого капитана, которого он знал.

Некоторые орудийные расчёты на шканцах перешёптывались и подталкивали друг друга локтями. Всё, что нарушало привычный распорядок, приветствовалось. Какое имело значение, что их адмирал был настолько безумен, что дал разрешение на бой из-за какого-то глупого незнакомца?

Другой голос сказал: «Рассветает, сэр».

Лейтенант, который говорил, звучал с благоговением от увиденного.

Болито обернулся, чтобы посмотреть за корму, и увидел, как горизонт начинает выдавать границу между морем и небом. Сколько сотен рассветов он, должно быть, наблюдал, подумал он? И сколько из них, по его мнению, могли стать последними?

Кто-то заметил: «Этот ублюдок мог проскользнуть к нам ночью».

Сержант морской пехоты постучал пикой по влажному настилу и пробормотал: «Полегче, ребята. Прекратите болтать!»

Перевязи морских пехотинцев, выстроившихся вдоль сеток на корме, уже стали ярче, и когда Болито взглянул на балку грот-мачты, он увидел, что она покрыта бледным золотом, словно наконечник копья.

Наблюдатели на ветвях деревьев или на покачивающихся верхушках первыми увидят другой корабль. Если он ещё там.

Всю ночь Кин вел свое судно против ветра, это была медленная и утомительная работа, поскольку реи часто шли круто к ветру, и казалось, что они возвышаются над палубой единым барьером из рангоута и парусов.

Всё, что они говорили об «Ахатесе», было правдой. Он хорошо управлялся и слушался парусов и руля, как чистокровный скакун.

Болито прислушивался к шуму воды под подветренным бортом, к редкому скрипу орудийных талей, выдерживающих нагрузку.

Свет, казалось, лился с горизонта отдельным слоем, как будто преследуя корабль, который лежал на ветру вне досягаемости.

«Вот она! Отлично с подветренной стороны!»

Все заговорили одновременно, и Болито увидел зубы Кина, обнажившиеся в усмешке, когда тот кивнул капитану.

Они выступили даже лучше, чем ожидалось. Они взяли и теперь могли удержать преимущество, если дело дойдет до погони.

Болито смотрел на далекую тень, пока другое судно обретало форму и сущность на фоне темной воды.

Кин с грохотом сложил телескоп. «Больше, чем пятый сорт, мистер Пас… э-э Болито».

Некоторые из стоявших рядом засмеялись, и Болито был рад, что Адам здесь, с ним.

Он услышал, как его племянник сказал: «Согласен, сэр. Укороченный двухэтажный самолёт кажется более вероятным».

Кин подошел к Болито: «Какие приказы, сэр?»

«Подождите ещё немного. Он нас пока не заметил. Но когда заметит, скажите ему, чтобы назвал себя».

Казалось невероятным, что «Ахатес» подошёл так близко и остался незамеченным. Другой корабль находился теперь меньше чем в кабельтове по левому борту, и они видели белый шлейф его воды под палубой. Даже грохот парусов «Ахатеса», барабанный бой штагов и вант казался достаточно громким, чтобы разбудить мёртвого, но Болито по опыту знал, что это иллюзия.

Внезапно, сквозь шум моря и ветра, Болито услышал пронзительный свист. Он мог представить его себе очень точно. Сонный дозорный, которому, скорее всего, было приказано найти Ахатеса, как только рассветёт, а вахтенный на палубе думал только о том, как бы ему не поздоровилось и не удалось раздобыть чего-нибудь тёплого поесть и попить. Всё было вполне обычно.

Кванток резко сказал: «Она устанавливает свои т'ганс'лы!»

Кин сказал: «Они убегают, сэр. Значит, они что-то замышляют».

Болито почувствовал, как по его телу пробежал холодок, словно это было впервые. Ликование, волнение или безумие – кто знает?

«Как только станет достаточно светло, подайте сигнал. До тех пор держите его на левом борту».

Кин кивнул. Его волнение было заразительным. С ним всегда было то же самое, даже когда он был гардемарином миллион лет назад в другом океане.

«Поднимите руки, мистер Кванток, будьте любезны. Нам нужно поднять паруса».

Раздались крики, и моряки бросились вверх по выкружкам по обе стороны судна; их тела и конечности внезапно засияли, когда они поднялись выше, и бледный солнечный свет осветил их.

«Подними её на уровень. Руки к подтяжкам!»

Брызги обрушились на носовую часть и бушприт и забрызгали полубак, словно тропический дождь.

Другой корабль также расправил паруса и, по-видимому, начал отходить.

Болито почувствовал, как задрожала палуба, когда «Ахатес» поднялся и обрушился в неглубокую впадину. Он ощутил нарастающую мощь дополнительных парусов и наблюдал, как огромное основное блюдо разворачивается и с грохотом разносится по ветру, пока моряки снимают его с реи.

Болито забрался на орудийный грузовик и направил подзорную трубу на головной корабль. Свет быстро усиливался, и он уже видел позолоченные пряничные украшения вокруг кормы и кормовой галереи другого судна, бледный солнечный свет отражался в его кормовых окнах, словно корабль был охвачен огнем.

Кин сказал: «Я не француз».

Кто-то еще предположил: «Возможно, голландский».

Все они ошибались. Болито видел корабли, очень похожие на этот, и мог с уверенностью сказать, на какой верфи он был построен.

Он сказал: «Испанка. Я и раньше с ней скрещивал шпаги».

Никто не проронил ни слова, и Болито спрятал улыбку. Прав он или нет, с адмиралом никогда не спорят, каким бы младшим он ни был. Кин кивнул. «Согласен с флаг-лейтенантом, сэр. Он слишком велик для фрегата. Судя по всему, хорошо вооружён, по моему расчёту, не меньше пятидесяти пушек». «Дайте ему сигнал убавить паруса».

Болито почувствовал внезапное безразличие стоявших рядом мужчин. Игра закончилась, не успев начаться.

Флаги взмыли на реях и развевались на ветру. Над палубой другого корабля ничего не появилось, даже подтверждения.

«Она немного отваливается, сэр».

Болито снова направил подзорную трубу. Ему показалось, что он увидел солнечный отблеск в телескопе возле одного из фонарей на корме. Смена позиции Ахата ночью, должно быть, удивила их, как минимум.

Кин крикнул: «Следуйте за ней. Измените курс на запад через юг». Он взглянул на бесстрастное лицо Болито.

Болито сказал: «Держите сигнал поднятым».

Теперь оба судна выстроились в линию, как будто другое тянуло «Ахатес» на невидимом тросе.

Кин расхаживал взад-вперед, пытаясь предугадать дальнейшие действия незнакомца. Если он сместится под ветер, Ахатес получит преимущество. Если она попытается прорваться против ветра, преследуя его так близко, то потеряет преимущество и драгоценное время, а Ахатес сможет идти рядом, если получит приказ.

Лейтенант караула опустил подзорную трубу.

«Она не отвечает, сэр. Даже доны должны были бы уже знать наши сигналы!»

Кванток крикнул: «Запишите имена этих людей, капитан!» Он сердито указал рупором на команду восемнадцатифунтовки, покинувшую свои позиции, чтобы понаблюдать за другим судном. «Чёрт возьми, о чём они только думают!»

Кин говорил: «Если ветер продержится, я установлю на ней парализаторы...»

Болито протёр глаза и снова поднял подзорную трубу. «Ахатес» держался наравне с другим кораблём, хотя незнакомка и пустила свои королевские валы, пытаясь оторваться. Но ветер мог стихнуть или совсем исчезнуть. Если они не догонят его до наступления темноты, то, возможно, так и не узнают, что она задумала.

Это было очень странно. Он сосредоточил взгляд на маленьком, безмолвном мире в объективе телескопа. Она была хорошо раскрашена, словно только что сошла с верфи, как «Ахатес». Но на широкой красной полосе поперёк стойки не было названия. Она либо вышла в море в большой спешке, либо хотела, чтобы её личность осталась в тайне.

Он услышал, как заскрипел штурвал «Ахатеса», когда руль другого корабля переместился дальше под ветер.

Он моргнул и снова посмотрел в стекло. На мгновение ему показалось, что свет или зрение обманывают. По обе стороны от руля корабля открылись орудийные порты, и, пока он смотрел, дневной свет играл на двух длинных кормовых погонах.

Кванток взорвался: «Чёрт возьми, он никогда не посмеет открыть огонь по королевскому кораблю!»

Воздух содрогнулся от двойного грохота пушек, и когда дым потянулся по ветру густым облаком, Болито почувствовал, как железо с силой врезалось в носы Ахата, словно кулак гиганта.

Раздались крики, призывающие восстановить внезапную суматоху, а лица людей устремились на корму, словно каждый из них был слишком ошеломлен, чтобы пошевелиться.

Болито рявкнул: «Заряжайся и беги, капитан Кин».

Другому капитану было просто глупостью пытаться засечь шестьдесят четыре. Через мгновение Кин отойдёт и даст полный залп. Люди будут убиты, но зачем?

У борта «Ахатеса» одновременно открылись крышки иллюминаторов, и под свист восемнадцатифунтовки со скрипом покатились по накренившейся палубе, пока их стволы не обнажили море и небо. На палубе ниже основное вооружение из двадцатичетырехфунтовых пушек находилось всего в нескольких футах над водой, обвиваясь вокруг округлого корпуса. «Ахатес» нёс такую пирамиду парусов, что удивительно, как море ещё не плескалось в нижних иллюминаторах.

«Лучниковые охотники».

Кин сцепил руки за спиной, и Болито видел силу его хватки, которую выдавали бледные костяшки пальцев. Что же он увидел? Нежданную добычу или собственную погибель?

Болито слышал тяжёлое дыхание Олдэя за плечом и ощущал присутствие Адама по другую сторону. Они были продолжением его самого. Каждый нуждался в другом по-своему.

Другой корабль снова выстрелил, и Болито старался не вздрогнуть, когда мяч пролетел сквозь основное блюдо, а ветер разорвал его на куски.

Артиллерист «Ахатеса» заснул. Болито подумал, что погонные орудия, вероятно, даже не наведутся на противника.

Каждый командир орудия на верхней палубе поднял руку вверх.

Кин коротко сказал: «Будьте готовы к развороту, мистер Нокер! Мы пройдём ему по корме и прогреем. Это даст ему пищу для размышлений».

Он звучал рассерженно. Ему было обидно, что это произошло.

«Ли, брейсы! Встаньте на шканцы!» — казалось, разносился повсюду усиленный голос Квантока.

В этот момент другой корабль снова выстрелил. Болито показалось, что он увидел размытое пятно падающего ядра, прежде чем один тяжёлый снаряд пробил передний проход, а другой просвистел над баком на большой высоте.

Последняя отчаянная попытка оторваться от погони увенчалась успехом.

Раздался один ужасный треск, и через несколько секунд вся фор-брам-стеньга, рангоут и бешено бьющийся парус рухнули на палубу. Разбитая мачта, волоча за собой, словно змеи, рваные паруса и такелаж, с грохотом пронеслась по подветренному трапу и с оглушительным всплеском упала в воду.

Болито слышал, как один из гардемаринов сдержал крик ужаса, когда несколько моряков вывалились за борт вместе с оборванными снастями, а их голоса потонули в грохоте.

Подобно огромному морскому якорю, волочащиеся рангоут и снасти уже оказывали свое действие, все дальше и дальше заворачивая нос корабля, пока все паруса, так тщательно настроенные для погони, не пришли в дикий беспорядок.

Боцман Рук уже находился среди хаоса вместе со своими людьми, сверкая топорами, когда они разрубали обломки.

Орудийные расчеты лихорадочно работали с талями и гандшпилями, но по мере того, как корабль все сильнее сносило ветром, их дула слепо смотрели в море, а цель уже находилась далеко.

Болито попытался расслабить конечности, но все его тело было похоже на тугую плеть, которая вот-вот лопнет.

В мгновение ока Ахатес оказался беспомощным.

Если бы это был серьезный бой, нападающий уже бы развернулся и обстрелял их от носа до кормы.

Высоко над палубой матросы кричали друг на друга, пытаясь убавить паруса, прежде чем корабль окончательно лишится мачт.

Кин в отчаянии воскликнул: «Я никогда этого не забуду. Никогда!» Он посмотрел на Болито, словно ожидая ответа. «Они открыли по нам огонь без причины».

Болито увидел, как восстанавливается порядок, движение становится легче, когда Ахатес подчиняется штурвалу; ее обрезанная брам-стеньга торчит из общей суматохи, словно сломанный бивень.

Он сказал: «У них была веская причина, и я намерен выяснить, в чём она заключалась. Когда это произойдёт, мы будем готовы».

Кин видел, как некоторые из его лейтенантов спешили на корму за приказами. Старики наверняка сравнивали его с предыдущим капитаном. Что бы они ни думали, начало было не из лучших.

Болито сказал: «Успокойте людей и отправьте корабль в путь».

Он с трудом сдерживал себя, стараясь говорить ровно. Они были ранены, и люди погибли, если только шлюпка не нашла выживших среди обломков за кормой.

Если бы не какой-то инстинкт, не чувство предупреждения, он, возможно, никогда бы не приказал Кину приблизиться к незнакомцу.

Продолжать преследование было бессмысленно, другой корабль уже удалялся под всеми возможными парусами.

Ему было жаль Кина. После всех его усилий, выполненных волей адмирала, после того, как он успешно застал врасплох другого капитана, когда ловушка захлопнулась, враг был готов, а Кин — нет.

Тусон, судовой врач, с развевающимися на ветру седыми волосами, указывал на груды спутанного такелажа. Должно быть, там же оказались и другие.

Кин слушал своих лейтенантов, его лицо было бледным и мрачным.

Болито подумал, что этот урок он не забудет.

Он видел, как Адам с тревогой наблюдает за ним. Возможно, думая об отце. Когда тот, применив фальшивый флаг, открыл огонь по кораблю Болито.

Болито направился на корму и, пригнув голову, скользнул в тень между палубами.

Я тоже забыл урок. Ведь это мог быть последний рассвет.

4. Место для встреч

«Норд-вест на север, сэр. Спокойно!» Даже рулевой затих, когда под топселями и кливером «Ахатес» очень медленно скользил к своей якорной стоянке.

Был полдень, солнце стояло высоко в зените и обжигало голых плеч моряков, ожидавших у брасов или растянувшихся на марса-реях в ожидании последнего кабельтова своего пути.

Болито стоял в стороне от Кина и его офицеров, наблюдая, как береговая линия расширяется и укрепляется сквозь мерцающую дымку.

На рассвете они прошли по траверзу Кейп-Кода, но поскольку ветер ослабел до легкого дуновения, им потребовалось много времени, чтобы приблизиться к земле.

Болито поднёс к глазам подзорную трубу и осмотрел береговую линию, массу мачт и свернутых парусов – живое свидетельство процветания порта. Корабли и флаги всех стран, лихтеры у причала и портовые суда, снующие туда-сюда к причалам, словно водяные жуки.

Он заметил несколько военных кораблей. Два американских фрегата и три французских, один из которых был большим судном третьего ранга, с контр-адмиральским флагом, лениво развевающимся на бизани.

Болито перевёл подзорную трубу на мыс, медленно приближающийся к левому борту. Там виднелась красноречивая линия серых укреплений с высоко развевающимся над ними флагом.

Он прислушался к своим чувствам, ощутив внезапную сухость в горле. Прошло около девятнадцати лет с тех пор, как он плавал по этим берегам и высадился на них. Другая война, другие корабли. Он размышлял о том, как всё могло бы измениться, как бы он отреагировал.

Он услышал, как Кин резко сказал: «Начинайте отдавать честь, мистер Брэкстон!»

Грохот первого выстрела эхом прокатился по Массачусетскому заливу, словно раскат грома, а дым клубился над спокойной водой, словно не в силах подняться. Чайки и другие морские птицы с криками взлетали со своих насестов и с самого моря, когда корабль и береговая батарея обменивались залпами салюта.

Болито вспомнил дни, последовавшие за тем, как их постигла неизвестная катастрофа. Гнев и унижение сменились лихорадочной решимостью «исправить ситуацию», как выразился Олдей. Такелаж был повреждён больше, чем корпус, и все, от Кина до юнг, казалось, неустанно трудились, чтобы завершить ремонт до того, как судно встанет на якорь в Бостоне.

Была установлена новая брам-стеньга, свежий такелаж и поднятые паруса, несмотря на сильный северо-восточный ветер. Краска, дёготь и пот сотворили чудеса.

Настроение было заразительным, и Болито даже приказал убрать из своей каюты четыре деревянных квакера и заменить их восемнадцатифунтовыми. Возможно, это означало меньше места, но это было символом новой решимости никогда больше не терять бдительности.

Он увидел американский сторожевой катер, скользящий над своим отражением, весла которого были неподвижны, пока он ждал, чтобы направить британский военный корабль к назначенному месту.

Болито прикрыл глаза, чтобы посмотреть на берег. Белые дома, несколько церквей, блеск солнца на вагонах и окнах вдоль набережной. Возможно, многие наблюдали за медленно движущимся судном и вспоминали горькие времена революции и войны, брат против брата, ненависть против ненависти.

«Готово, сэр!»

Кин ответил: «Руки носят корабль!»

Кванток отреагировал, словно пистолетная пружина. «Ли, приготовься! Крепко держи корабль!»

Болито взглянул на грот-марсель. Воздуха едва хватало, чтобы пошевелить брюхом. Ещё минута-другая, и ветер бы совсем пропал.

«Шкоты топса!» — Кванток перегнулся через фальшборт, его рупор покачивался из стороны в сторону, пока он наблюдал за своими людьми наверху. «Шкоты топса!»

Кин сказал: «Штурвал подветренной стороны».

Ахатес плавно повернулся навстречу затихающему ветерку, и белая рябь под его стеблем почти исчезла, когда путь свернул с нее.

'Отпустить!'

Кин перешел на противоположную сторону палубы прежде, чем огромный якорь коснулся морского дна.

«Тенты и ветровики, мистер Кванток. Теперь все в порядке. Сегодня на нас тысяча очков».

Болито прикусил губу. Кин был на взводе. Он больше всех на борту всё ещё переживал короткую встречу с таинственным кораблём.

В тот день погибли двое. Один утонул, другой был раздавлен лавиной из сломанных снастей и парусов. Но с Кином всё оказалось гораздо серьёзнее. Жизнь моряка полна опасностей. Больше людей погибало от падений с снастей и реев или получало тяжёлые увечья в борьбе с волнами и ветром, чем от бортового залпа противника.

Кин чувствовал себя ужасно. Несмотря на свой опыт и несомненное боевое мастерство, он чувствовал себя неспособным рассудить. Или, возможно, из-за того, что он был флаг-капитаном Болито, ситуация казалась ещё хуже.

Болито сам не раз бывал флаг-капитаном и мог представить, что приходится переживать Кину. Когда-то он был благодарен адмиралу, который оставил его в покое, чтобы тот мог обдумать свои ошибки и исправить их. Он, конечно же, предоставит Кину такую же возможность.

«Ахатес» легко подхватил свой трос, в то время как на палубе и в проходах руки работали словно демоны, раскачивая шлюпки и расправляя тенты в попытке удержать яркий свет.

Болито видел, как Нокер, капитан, отпустил рулевых и потер свой длинный подбородок, изучая какие-то расчеты на доске вахтенного мичмана у компаса.

Болито подумал, что ему следует быть довольным собой. Несмотря ни на что, «Ахатес» прошёл путь от Хэмпшира до Массачусетского залива за рекордные шестнадцать дней. Для двухпалубного судна, залечивающего раны на ходу, это было немалым достижением. Он хотел поздравить хмурого штурмана, но когда снова взглянул, тот исчез в штурманской рубке.

Болито подошёл к сетям и наблюдал за лодками, которые уже медленно обходили новоприбывших. Загорелые лица, яркие платья, любопытные взгляды. Бостон видел всевозможные суда, бросающие якорь, но лишь немногие королевские корабли после «смуты».

Он услышал шаги на палубе и увидел своего племянника с большой пачкой бумаг под мышкой.

«Я вижу, ты серьезно относишься к своим обязанностям, Адам».

Черноволосый лейтенант улыбнулся. «Да, сэр. Я бы никогда не хотел подняться выше своего нынешнего положения, если бы это

«Вот награда!»

Болито был в тон его настроению. Они ещё почти не упоминали о том единственном жесте, который ещё больше сблизил их. Но он был. Как неразрывная связь.

По вечерам, пока корабль продолжал путь в Бостон, Адам специально навещал его в каюте, когда Болито знал, что дружелюбная атмосфера кают-компании была бы куда более к лицу любому молодому офицеру. Но день за днём Болито думал о Белинде, гадал, как она поживает, ведь её время приближается. Адам чувствовал его тревогу и хотел поделиться ею или, ещё лучше, развеять её полностью.

Болито знал, что если бы он был на месте Кина, работа и требования корабля отвлекли бы его от личных забот, но оставаясь в одиночестве на долгое время или общаясь только с Оллдеем или своим клерком, он имел слишком много свободного времени, чтобы размышлять о своей тревоге за Белинду.

Теперь, когда корабль встал на якорь и на данный момент его работа была выполнена, наконец настала его очередь действовать, чтобы отплатить за доверие, оказанное ему Шеаффом.

Лейтенант Маунтстивен, который был вахтенным офицером, прикоснулся к шляпе и сказал: «Лодка приближается, сэр».

Кин кивнул и посмотрел на Болито. «Гости, сэр».

Болито знал, что это был его вежливый способ попросить его уйти.

«Если понадоблюсь, я буду у себя в каюте».

Болито повернул назад и услышал, как морские пехотинцы спешили к входному порту, а также рычащие команды, когда Ахатес готовился принять приветствие с суши.

Оззард наводил порядок в большой каюте, хотя Болито всегда казался ей идеальной. Он взглянул на привязной силуэт одного из восемнадцатифунтовок и порадовался, что приказал заменить его. Это послужит ему напоминанием. Порученная ему задача обещала быть непростой. Он старался сдержать горечь. Будь это рутинная работа, на его место прислали бы кого-нибудь поважнее. Но если что-то пойдёт не так, им, как всегда, потребуется козел отпущения в коридорах адмиралтейства.

Он услышал перекличку сигналов у входа и представил, как гостей встречают с обычной формальностью.

Он подошел к открытым кормовым окнам и увидел лодку, стоявшую на якоре под большой тенью Ахата, пассажиры указывали пальцами и разглядывали позолоченную корму и корму корабля.

Его тревожило осознание того, что его брат когда-то уплыл отсюда, бродил по улицам среди таких же людей. Тогда он ничего не знал о существовании Адама. Теперь Адам оказался здесь, на его месте. Он почувствовал укол беспокойства. Возможно, он всё-таки ошибся, взяв его с собой, ради карьеры или нет.

Дверь открылась, и Адам стоял и смотрел на него, держа в руке плотно запечатанный конверт.

Он сказал: «Мы приглашены на приём сегодня вечером, дядя». Он протянул конверт. «Мне только что сообщили, что президент Соединённых Штатов прислал к вам на встречу одного из своих старших советников».

Болито криво усмехнулся. «В таком случае весь мир узнает, кто мы, Адам. Если они нас ждали, неудивительно, что мы столкнулись с этой стычкой всего через восемь дней после прибытия в Англию».

Адам кивнул. «Кажется, мы произвели настоящий фурор». Его лицо расплылось в улыбке. «Возможно, они всё-таки хотят заплатить налоги королю Георгу!»

Болито покачал головой. «Если ты будешь так говорить на берегу, Адам, мы, скорее всего, начнём новую войну!»

Позже, когда он откинулся на спинку стула и Аллдей с особой тщательностью его брил, он попытался оценить степень своей ответственности.

Фрегат «Спэрроухок» должен был вскоре прибыть сюда. Капитан Дункан был не таким уж дипломатом. Он доложит губернатору Сан-Фелипе, прежде чем продолжить путь в Бостон за приказом, но не оставит никаких сомнений относительно того, чем всё закончится.

Казалось бесчеловечным и бессмысленным возвращать остров французам, что бы ни говорил Шеафф. Дело было не в стратегии или дипломатии, а в людях. Остров не раз оборонялся от вражеских нападений и отправлял собственные корабли на поиски добычи и нападений на корабли и острова от имени короля.

В Лондоне и Париже всё казалось бы иначе. Теперь же, когда бритва Оллдея размеренно двигалась по его горлу, это казалось сложной задачей, подобно китайской головоломке.

Вечерний воздух был милосердно прохладнее после жары на стоящем на якоре корабле, и, спустившись на баржу, Болито почувствовал странное волнение. Словно шаг в неизведанное.

Эллдэй прорычал: «Уступите дорогу всем!» Затем размеренными гребками зеленоватая лодка оторвалась от главных якорных цепей и, описав плавную дугу, направилась к берегу.

Первого лейтенанта оставили командовать кораблём – горькая пилюля в таком приятном городе, подумал Болито. Он взглянул на Кина, присоединившегося к нему на приёме, и подумал, не стал ли тот чувствовать себя менее напряжённым. С тех пор, как был брошен якорь, у него было больше дел, чем у кого-либо, ведь помимо корабельных дел, сюда постоянно прибывали посетители, и каждый из них был принят, как и подобает его должности. Капитаны американских фрегатов и некоторые из их подчинённых, офицер охраны и чрезвычайно приятный молодой человек, сын хозяина дома, который сегодня вечером их встретил.

Баржа сильно накренилась под сужающимся утлегарем, и Болито не удержался от соблазна поискать хоть какие-нибудь следы повреждений, полученных в их короткой стычке. Он ничего не увидел, что было честью для плотника и его команды.

Он взглянул на красивую фигуру на носу корабля. Она была чисто-белой, с одной вытянутой рукой, в другой держала короткий меч. Ахат, верный друг и оруженосец Энея.

Под краской резное дерево было гладким и изношенным. Оно повидало больше горизонтов, чем любой из членов экипажа, и выдержало все виды штормов.

Баржа проплыла мимо величественного индийского судна, которое, несмотря на поздний час, активно грузилось. Офицер поспешил к её гакаборту и снял шляпу, когда шлюпка вице-адмирала проплыла мимо кормы.

По иронии судьбы, именно спор между Компанией из-за чая разжег пламя революции, подумал Болито. Теперь же, когда военные корабли были ограничены определёнными территориями под своими флагами, могущественные торговцы приходили и уходили, когда им вздумается.

Эллдей отдал еще один приказ, и носовой матрос поднялся со своей банки, готовый зацепить багор за швартовную цепь.

На причале толпилось множество горожан, и многие из них, похоже, провели здесь весь день, наблюдая за стоящими на якоре «Ачатами». Бостонские лодочники, должно быть, наживаются на своих любопытных пассажирах.

Кин, капитан Дьюар из Королевской морской пехоты, два лейтенанта и Адам Болито должны были быть гостями влиятельного бостонского торговца по имени Джонатан Чейз, в то время как некоторые другие офицеры корабля были приглашены в другое место. Кин предупредил их, чтобы они следили за языками и прислушивались к любым упоминаниям о встрече со странным кораблём, которые могли бы показать, что новость опередила их прибытие.

Болито взглянул на нескольких молодых женщин на пристани. Нескольким проверенным морякам и морским пехотинцам тоже разрешили сойти на берег, и, глядя на этих улыбающихся девушек, британским морякам было бы трудно держать язык за зубами.

Но все должно выглядеть нормально и спокойно, а вся старая враждебность должна быть отложена в сторону, если не забыта вовсе.

Баржники вскинули весла, а Олдэй снял шляпу и стал следить, чтобы Болито не поскользнулся на каменных ступенях.

Болито улыбнулся ему. «Хорошая команда, Олдэй».

Даже Оллдей признал, что новая баржа – это честь для корабля. В клетчатых рубашках и просмоленных шляпах, с косичками одинаковой длины – лучшего выбора и быть не могло.

Сын хозяина, Тимоти, ждал возле двух элегантных экипажей.

Когда Болито приблизился и некоторые зеваки подались вперед, чтобы взглянуть на новичков, Тимоти Чейз протянул руку.

«Добро пожаловать, адмирал. Моя мать говорит, что это знак на будущее».

Капитан Дьюар быстро спустился с баржи, и вид его яркого кителя вызвал крики в толпе.

«Берегитесь, парни, красные мундиры возвращаются!»

Однако никакой враждебности не было, разве что несколько смешков со стороны зевак.

Поездка в резиденцию Чейзов пролетела для Болито слишком быстро: сын хозяина показывал ему достопримечательности и красивые дома, пока экипаж громыхал по дороге от гавани.

Он явно очень гордился городом, где родился и вырос. Скорее всего, он был примерно того же возраста, что и Адам, хотя и менее сдержанно описывал каждый важный дом и его обитателей.

«Дома Бостона, взятые вместе, выглядят лучше, чем дома любого другого города Новой Англии, сэр».

Болито заметил, что большинство из них были построены из дерева, но некоторые имели фасады, вырезанные и обработанные так, чтобы имитировать камень.

Болито улыбнулся про себя. Хозяин хорошо постарался. Но из секретных инструкций он знал, что Чейз нажил своё первоначальное состояние, занимаясь каперством против британцев во время революции.

Бостон был пристанищем каперов, как и многие более мелкие гавани вплоть до Портленда на севере.

Два экипажа съехали с дороги и по длинной подъездной дорожке подъехали к красивому трёхэтажному дому. Как и многие другие, он был белым, с высокими зелёными ставнями на окнах, некоторые из которых уже были ярко освещены и гостеприимны.

Болито тихо сказал: «Ну, Адам, что ты думаешь?»

Сохраняя невозмутимое выражение лица, его племянник ответил: «Я мог бы очень легко привыкнуть к роскоши, сэр».

Нетрудно было представить себе хозяина, каким он когда-то был на палубе капера. У него был громкий, хриплый голос, который, должно быть, находил свою остроту, когда он отдавал приказы в шторм или перекрывал грохот канонады. Джонатан Чейз был коренастым и крепкого телосложения, с седыми волосами и кожей, словно выделанная кожа.

«Что ж, адмирал, это действительно приятно». Он сжал руку Болито и с любопытством посмотрел на него. «И это честь, принимать такого доблестного моряка у себя дома».

Болито проникся к нему симпатией: «Было очень любезно с вашей стороны предложить свой дом для этой встречи».

Чейз ухмыльнулся. «Когда Томас Джефферсон что-то предлагает, ты не слишком споришь, друг мой! Он, может, и президент всего год, но уже усвоил, что власть — это опьяняющее лекарство!» Казалось, это его забавляло.

Лакеи-негры унесли шляпы гостей, и Болито последовал за Чейзом в большой зал, полный людей. Чейз кивнул на поднос, уставленный стаканами.

«Надеюсь, вино вам понравится, адмирал. Оно французское».

Болито серьёзно улыбнулся: «В самом деле».

Вокруг него поплыли лица, и когда Чейз представил ему своих друзей и коллег, Болито отчетливо ощутил присутствие и авторитет этого человека.

Кину тут же составили компанию две весьма привлекательные дамы, а капитана Дьюара выводила на террасу другая, которая вцепилась ему в руку, как будто не собиралась делить его ни с кем.

Чейз опустил стакан и несколько секунд изучал Адама.

«Ваш адмирал, кто он, сын или младший брат?»

'Племянник.'

Чейз лучезарно улыбнулся. — Мы с тобой сейчас же улизнём и выпьем по бутылочке отменного бренди. — Он постучал себя по носу. — Мы можем поговорить до того, как прибудет наш представитель.

Он резко взмахнул рукой. «Племянник, да? Надо было догадаться». Он повысил голос. «Сюда, Робина. Я хотел бы тебя познакомить».

Девушка по имени Робина была прекрасным созданием. Стройная, изящная, с блеском в глазах, который мог вскружить голову любому мужчине.

Чейз прогремел: «Моя племянница, адмирал».

Она взяла Адама под руку и сказала: «Я покажу вам сад, лейтенант». Она кивнула дяде. «Они захотят поболтать о былых временах!»

Болито улыбнулся. Адам был явно заворожён и позволил увести себя, не сказав ни слова.

Чейз усмехнулся: «Хорошо смотритесь вместе, да?»

Затем он оглянулся на своих болтающих гостей.

«Думаю, теперь мы можем пойти ко мне в кабинет. Они забыли о нашем существовании».

Большой кабинет был отделан панелями и словно являл собой часть молодой истории Америки. Чейз собрал множество реликвий, связанных с морем и кораблями, – возможно, символов его собственного бурного начала.

Китовые зубы и гарпун — лишь малая часть. «Чтобы напомнить мне о былых временах». Картины сражений, на которых изображен горящий британский корабль, сдающийся в плен.

Чейз бодро сказал: «Знаете, адмирал, вы выиграли не все морские сражения». Он вдруг посерьезнел. «Сэмюэль Фейн, посланник президента, — человек жёсткий. Он мне довольно симпатичен, как для правительственного человека, но он ненавидит британцев». Он широко улыбнулся. «Думаю, вам следует знать, хотя, судя по всему, что я о вас читал и слышал, вы более чем способны позаботиться о себе».

Болито улыбнулся: «Я ценю вашу откровенность».

Чейз налил немного бренди в два огромных стакана.

«Не думайте об этом. Я сражался против короля Георга и был хорош в своём деле. Но мир, как и война, создаёт странных партнёров. Вы либо принимаете это, либо терпите неудачу в нашем мире».

В саду позади большого дома деревья и кустарники уже погрузились в густую пурпурную тень. Адам шёл под руку с девушкой, едва осмеливаясь заговорить, чтобы не сказать что-нибудь неловкое и не испортить момент навсегда. Она, без сомнения, была самым прекрасным созданием, какое он когда-либо видел.

Она остановилась и, схватив его за руки, повернула его к себе.

«Ну, пойдёмте, лейтенант, я слишком много болтаю. Говорят, я слишком болтлив. Я хочу узнать о вас всё. Вас зовут Адам, и вы — помощник адмирала. Расскажите мне подробнее».

К моему удивлению, Адаму было легко с ней разговаривать. Пока они прогуливались в тени, он рассказывал ей о своей жизни морского офицера, о своём доме в Корнуолле, и всё это время он ощущал её руку под своей.

Она вдруг спросила: «Вы племянник адмирала, Адам?»

Даже то, как она произнесла его имя, было похоже на чистую музыку.

'Да.'

Она сказала: «Я не живу в Бостоне. Моя семья в Ньюберипорте, примерно в тридцати милях к северу отсюда. Странно, я раньше об этом не думала. Мой отец иногда вспоминает человека, который раньше жил в нашем городе. Его тоже звали Болито».

Адам попытался мыслить ясно. «В Ньюберипорте?»

«Да». Она сжала его руку. «Ты говоришь так, будто что-то вспомнил».

Он посмотрел на нее и захотел обнять ее.

«Я думаю, это был мой отец».

Она готова была рассмеяться, когда поняла всю серьезность его тона и важность этого открытия.

«Дядя говорит, что ваш корабль пробудет в Бостоне несколько недель. Вы приедете в Ньюберипорт и познакомитесь с моей семьёй». Она подняла руку и коснулась его щеки пальцами в перчатке. «Не грусти, Адам. Если у тебя есть секрет, я могу поделиться им. Но говори мне только тогда, когда сам захочешь».

«Я хочу». Он понял, что говорил это от всего сердца.

Из окна кабинета Болито увидел, как они пересекают террасу, и был тронут.

Пора было Адаму хоть на мгновение отвлечься. Он не знал ничего, кроме войны и тягот жизни на королевских кораблях, с тех пор как проделал весь этот путь от Пензанса, чтобы найти своё место в семье Болито. Болито мог его точно представить. Худой, испуганный мальчик, но всё же с непокорным, непоседливым жеребёнком. Ему показалось, что он услышал смех девочки по имени Робина. Да, он был рад за Адама.

Лакей открыл двойные двери библиотеки, и в кабинет вошла высокая фигура в бутылочно-зеленом пальто и белых чулках.

Чейз быстро сказал: «Это Сэмюэл Фейн из столицы».

У Фейна было более узкое лицо, а вся живость заключалась в паре глубоко посаженных глаз, сосредоточенных на фоне сильного, похожего на клюв носа.

«Вице-адмирал Болито». Он кивнул в знак приветствия. «Что ж, перейдём к делу».

Болито опустил руку. Возможно, Фейну не нравилось пожимать руку старому врагу. Но это был уничижительный жест, намеренный или нет.

Любопытно, но каким-то странным образом это заставило его почувствовать себя спокойнее.

Как на дуэли. Когда соглашаешься, лёгкого пути всё равно не будет.

Фейн произнёс всё тем же ровным голосом: «Сан-Фелипе. А теперь, адмирал, объясните мне, почему ваше правительство считает себя вправе отбирать или раздавать людей и территории, словно это не имеет никакого значения? По какому праву?»

Чейз обеспокоенно сказал: «Успокойся, Сэм. Ты же знаешь, что это не так».

«Правда?» Глубоко посаженные глаза не отрывались от Болито.

Болито сказал: «Это было согласовано на мирной конференции». Он мягко улыбнулся. «Как вы, несомненно, знаете. Могу ли я предположить, что французское правительство уже обсудило это с вашим?»

Чейз сердито перебил его: «Конечно, так и было. Скажи ему, Сэм, и слезь с коня. Война закончилась, помнишь?»

Фейн холодно посмотрел на него. «Я постоянно вспоминаю об этом, когда вижу, как одни разбогатели на крови других».

Болито увидел искры в глазах Чейза и сказал: «Я думал, французы все еще твои друзья?»

Фейн пожал плечами. «Когда-нибудь, и, может быть, в будущем. Но на Сан-Фелипе, по ту сторону южных подходов, всё по-другому».

Болито сказал: «Люди на Сан-Фелипе — британские подданные».

Чейз ухмыльнулся: «Как и большинство из нас. Когда-то».

Фейн его не слышал. «Некоторое время назад я получил депешу от губернатора Сан-Фелипе. Он, естественно, был обеспокоен непреклонностью британского правительства. Он не желает принимать предложенный ему выбор: оставить процветающий остров французам или остаться там под иностранным флагом».

«Я могу это понять».

«А вы можете, адмирал? Это меня немного воодушевляет. Однако правительство Соединённых Штатов не готово стоять в стороне и допускать, чтобы людей использовали в качестве бартерных товаров, как скот в африканской рабской деревне».

Болито обнаружил, что он уже на ногах, и сердито ответил: «Тогда нет смысла тратить ваше время, мистер Фейн, или мое!»

Чейз быстро сказал: «Полегче, вы двое! Блейз, Сэм, адмирал — мой гость. Я не позволю вам драться, как пара бешеных котов!»

Фейн немного смягчился: «Придётся пойти на компромисс».

Болито снова сел. «Каким образом?»

«Наше правительство будет готово удовлетворить просьбу Сан-Фелипе о переходе под защиту Соединенных Штатов».

«Это невозможно».

«Если французы согласятся, адмирал, вы согласны?» Болито взглянул на Чейза, но тот был занят изучением зубов китов.

Он тоже знал. Они все знали. Это был вовсе не компромисс. Это был шантаж.

Он старался говорить спокойно. «Губернатор не имел полномочий обращаться с такой просьбой ни к вам, ни к кому-либо ещё. Мы стали жертвами исторической трагедии. Мы ничего не можем с этим поделать».

Фейн мрачно посмотрел на него. «Посмотрим».

Он добавил: «Ваш флагман пользуется большим уважением со стороны моего правительства. Этот вопрос не может быть решён за считанные минуты. Нам нужно подумать об этом подробнее».

Болито кивнул. Фейн испытывал его, подстрекал по причинам, о которых он до сих пор мог только догадываться.

Он не удержался и сказал: «Ваше правительство также приветствовало ещё один мой корабль, мистер Фейн. «Ястреб». Он скоро присоединится ко мне».

Фейн хмыкнул. «Да. Я знаю». Он сунул руки под фалды сюртука и добавил: «Мне пора идти». Он коротко кивнул. «Адмирал».

Чейз вышел из комнаты вместе с ним, а Болито снова подошёл к окну. Но там, где шли молодой лейтенант и светловолосая девушка, было темно.

Болито повернулся к дверям, услышав тяжелые шаги возвращающегося Чейза.

Во многих отношениях это было сложнее, чем сражаться, подумал он. И гораздо менее полезно.

5. Может быть гром…

Недели, последовавшие за приёмом в роскошном доме Чейза, выбили Болито из колеи. Джонатан Чейз и несколько других богатых бостонцев взяли на себя заботу о том, чтобы им оказали радушный приём, и ежевечерние развлечения того или иного рода стали обычным явлением в кают-компании Ахатеса.

И все же Болито терзала мысль о том, что отсутствие новостей и помощь со стороны представителя президента Сэмюэля Фейна каким-то образом связаны.

Возможно, ему следовало проигнорировать краткое содержание приказа и сначала направиться к Сан-Фелипе, не доверяя первый ход капитану Дункану на «Спэрроухоке». Но если бы он так поступил, его действия могли бы быть истолкованы как высокомерие или что-то похуже.

А где же Воробей? Что же так важного нашёл Дункан, что он задержался с приездом к нему в Бостон?

В тот день Болито вообще не смог притронуться к своему обеду. Мясо и хлеб были свежими, привезёнными с берега на одной из лодок Чейза, но он не мог этого вынести.

Вокруг него и над ним корабль отдыхал в изнуряющей жаре, и в воздухе витал обычный пьянящий запах рома, когда в каждой столовой выдавали дневной паек.

Возможно, Шеаф знал, что все это окажется пустой тратой времени и может привести к разногласиям с американцами.

Он сдернул рубашку с кожи. Она была словно мокрая тряпка. Он заставил себя остаться в кресле, зная, что если не сделает этого, то начнёт расхаживать по каюте, словно лев в клетке.

Белинда. Он повернулся в кресле и смотрел в кормовые окна, пока глаза не заслезились. Всё это уже должно было закончиться. У них будет ребёнок, если только…

А вдруг что-то пошло не так? Это был её первый раз. Всякое могло случиться.

Он видел, как вдали показались дома, пока «Ахатес» безразлично качнулся на якоре. Лучше бы вернуться в море. Что-нибудь сделать.

Раздался легкий стук в сетчатую дверь, и вошел Кин, его взгляд быстро скользнул к нетронутой тарелке на столе Болито.

«Американские фрегаты укорачивают свои тросы, сэр».

Болито кивнул. «Да. Теперь здесь будут только французы».

Кин сказал: «По моему мнению, сэр, нам следует придать еще одно судно для связи».

«Ты тоже думал о «Ястребе-перепелятнике» Дункана?»

Кин пожал плечами. «Ну, да, по сути. Без брига мы глухи и немы ко всему, что происходит за пределами гавани».

Йовелл, клерк, замешкался в дверях. «Прошу прощения, цур, тут бумаги на подпись».

Болито вдруг подумал о своём племяннике. Адам попросил разрешения сопроводить племянницу Чейза к ней домой в Ньюберипорт. Он мог бы позавидовать его свободе от бесконечного ожидания и неизвестности. Болито знал, что тот был плохой компанией, и даже взорвался из-за одного из замечаний Оллдея. Он тут же смягчился. Это была не вина Оллдея. Ничья вина.

Болито быстро просмотрел почерк Йовелла и поставил свою подпись внизу. Неудивительно, что Адмиралтейство, как говорят, завалено письменными отчётами. Интересно, их вообще кто-нибудь читал?

Он резко сказал: «Я попытаюсь ещё раз обсудить вопрос Сан-Фелипе с американцами, после чего с удовольствием отправлюсь к острову, с «Спэрроухок» или без него. Вы можете лично сообщить Антигуа, если найдёте капитана для этой задачи. Адмиралу в Английской гавани нужно сообщить, что мы задумали. Если я добавлю строчку к вашей донесению, мы, возможно, даже выманим у него бриг, а?»

Оззард вошел и забрал поднос, бросив на него лишь укоризненный взгляд, чтобы показать, что он о нем думает.

Кин сказал: «Вы не думаете, что американцы будут вмешиваться в наши дела, сэр?»

«Ты имеешь в виду эти фрегаты?» Болито покачал головой. «Это было бы неразумно. Они могут выразить своё недовольство, но, скорее всего, останутся в стороне, как зрители».

В дверном проеме появился первый лейтенант, его голова склонилась под потолочными балками.

«Прошу прощения, сэр, но катер мистера Чейза приближается. С ним другой джентльмен».

Болито и Кин обменялись взглядами.

Болито тихо сказал: «Фейн, наконец-то, посланник президента. Возможно, теперь мы сможем уладить этот вопрос».

Кин поднял шляпу и ухмыльнулся. «Почётный караул, мистер Кванток. Если и будет шквал, то не по нашей вине!»

Эллдэй вышел из соседней каюты и взглянул на стойку с мечами, затем с легким колебанием снял ярко позолоченный клинок, подаренный Болито после битвы на Ниле.

Он похлопал по старому мечу и пробормотал: «Не волнуйся».

Болито разрешил ему прикрепить сверкающий подарочный меч к поясу.

Старый семейный меч был предназначен для сражений. Это было время дипломатии.

Примерно в 1200 милях к югу от того места, где Болито сдерживал своё нетерпение и ждал мистера Сэмюэля Фейна, двадцатишестипушечный фрегат Его Британского Величества «Спарроухок» заштилел под ослепительным солнцем. Две его шлюпки вяло двигались на буксирах впереди своего судна, скорее для того, чтобы дать ему направление, чем в надежде поймать ветер.

Так продолжалось целых три дня с тех пор, как фрегат снялся с якоря в Сан-Фелипе, выполнив свою миссию лишь частично.

В своей каюте капитан Джеймс Дункан сидел за столом, нахмурившись, добавляя очередной абзац к и без того длинному письму. Письмо было адресовано жене, и, как большинство женатых морских офицеров, Дункан продолжал писать каждое письмо с той же регулярностью, что и личный бортовой журнал. Он не знал, когда письмо будет закончено, и ещё меньше – когда он сможет передать его на какое-нибудь судно, идущее домой, чтобы жена наконец прочла его в их доме в Дорсете.

Дункан, несмотря на всю свою грубость, был очень мягок в отношении жены. Они были женаты всего два года, и из них он прожил с ней меньше месяца. Он ни о чём не жалел, это была часть жертвы, которую приходилось приносить, если собирался посвятить себя флоту. Дункан был капитаном и только что отпраздновал свой двадцать седьмой день рождения. Если он возьмёт это командование под командованием Болито, его ничто не остановит, даже в это непростое мирное время.

Как и многие его современники, Дункан мало верил в прочный мир. Он отличился в трёх крупных сражениях и добился выдающихся успехов в других боевых столкновениях, где проявились меткость и решительность каждого хорошего капитана фрегата.

Он безмерно восхищался Болито, не только его мужеством и мастерством – что Дункан мог принять как должное, – но и его искренним интересом к тем, кто ему служил. Хотя он никогда в этом не признавал, Дункан старался подражать Болито.

Вот главная причина его хмурого лица. Его визит в Сан-Фелипе не увенчался успехом. Губернатор, сэр Хамфри Риверс, обращался с ним скорее как с глупым подчинённым, чем как с капитаном королевского корабля и представителем Болито.

Дункан знал все о кораблях и море, но он совершенно не знал таких людей, как Риверс.

Риверс вышел из себя при первой же встрече. В своём внушительном доме, уютно расположившемся посреди огромной плантации, Риверс крикнул: «Капитан, у гавани есть кладбище! Полное хороших людей, сражавшихся за этот остров. Я не предам их доверие, отдав всё французам. Будь прокляты ваши глаза, если я это сделаю!»

Дункан втайне соглашался с ним, но привык подчиняться приказам. В любом случае, он недолюбливал этого человека и считал его высокомерной свиньей.

Болито не поблагодарил бы его за столь пустые новости. Если бы Риверс отказался выполнить согласованные условия, его могли бы обвинить в измене, мятеже или в каком-либо другом наказании, которому подвергались губернаторы. Дункан нахмурился ещё сильнее и снова взялся за перо.

Палуба содрогнулась, и с другого стола с грохотом упала пара латунных разделителей.

Дункан пошатнулся и вскочил на ноги, когда корабль под ним медленно ожил.

Он поспешил на палубу и увидел, что его первый лейтенант и штурман смотрят на вялый парус, пока легкий бриз слегка пошевелил такелаж.

Дункан смахнул пот с глаз. Пот был несильным, но…

«Мистер Палмер! Отзовите эти шлюпки и поднимите их на борт. Всем на помощь!» Он похлопал лейтенанта по плечу и добавил: «Чёрт возьми, мистер Палмер, может быть, мы больше здесь не увидимся, а?»

Он перешёл на другую сторону и ухватился за нагретый солнцем поручень своими сильными руками. Он увидел, как первая шлюпка отцепилась от буксира и с благодарностью потянула к кораблю, а её загорелые гребцы почти не могли продолжать движение.

Дункан гадал, как дела у другого корабля. Они заметили его как раз перед тем, как оба судна застыли в удушающей жаре.

Первый лейтенант вернулся, когда руки уже хлынули на фалы и брасы.