Поместье, называвшееся «Родники», некогда служило местом летнего отдыха для семьи Липпинкоттов, вес которой в мире финансов был примерно таким же, что у семейства Фордов – в автомобильной промышленности. Однако со временем мода на семейный отдых в фамильном поместье прошла, и в конце концов даже Липпинкотты, уступив требованиям экономической реальности, продали ненужное большое поместье, представлявшее собой целый архитектурный ансамбль, который состоял из главного здания и большого количества метких построек, расположенных в Ньюпорте на самом берегу океана.
Новый хозяин решил превратить поместье в курорт. Предвидя нашествие богатых постояльцев, он провел электричество и переделал главное здание в роскошный отель, а мелкие постройки переоборудовал в семейные коттеджи. На лужайке он разбил поле для гольфа, построил причал для прогулочных катеров и небольшую взлетно-посадочную полосу для частных самолетов.
Итак, у него было все, кроме гостей: для обитателей Новой Англии цены в «Родниках» были слишком высоки, а для состоятельных жителей Нью-Йорка курорт был расположен слишком близко от дома, и они предпочитали летать во Флориду.
Владелец держался до последнего. И когда он уже чувствовал, что ему вот-вот придется отказаться от любимой идеи и объявить себя банкротом, началась вторая мировая война. Тогда он продал «Родники» федеральному правительству, которое давно уже подыскивало уединенное место, чтобы разместить там разведшколу, готовящую агентов доя засылки за рубеж.
После воины «Родники» официально получили статус центра отдыха и лечения кадровых офицеров. На самом же деле они стали чем-то вроде больницы для генералов, приходивших в себя после кампании на европейском и тихоокеанском театрах военных действий.
Затем «Родники» пришли в упадок. В какой-то момент там думали сделать загородную резиденцию президента, но еще во время войны Рузвельту полюбился Шангри Ла, а Эйзенхауэр расширил тамошние апартаменты и назвал их Кемп-Дэвидом, так что старинное поместье Липпинкоттов оставалось заброшенным до тех пор, пока комиссия Конгресса по бюджету не обнаружила его на своем балансе и не распорядилась продать с аукциона.
Это было именно то, о чем Эрл Слаймон мечтал всю жизнь, поэтому он не задумываясь уплатил два миллиона четыреста тысяч долларов. Слаймон разбогател на махинациях, продавая во время второй мировой войны на черном рынке фальшивые карточки на мясо и газ.
Слаймон обладал даром предвидения. Он чувствовал, что, как ни хорошо шел бизнес во время войны, темпы его развития не смогут идти ни в какое сравнение с послевоенным периодом. Он видел, как Соединенные Штаты предпринимают шаги, чтобы укрепить отношения с союзниками, создать новые альянсы, усилить свои позиции в мире. Что метает преступному миру сделать то же самое, решил он. И вот в скором времени «Родники» стали местом встречи темных личностей из Франции, Италии, скандинавских и дальневосточных стран. Именно здесь были подписаны соглашения, разделившие мир на сферы влияния преступных группировок, и если отсчет временных поясов начинается с Гринвичского меридиана в Англии, то зоны влияния преступного мира берут свое начало в Ньюпорте штата Род-Айленд.
Империя Слаймона процветала, и по мере того, как она разрасталась, а он старел, его все больше начинало волновать общественное признание. Он коллекционировал должности председателей различных комитетов, подобно тому как другие коллекционируют марки, почетные титулы или женщин. Слаймон – основатель того, попечитель сего, спонсор пятого и десятого. Кафедры философии девяти университетов США существовали за счет его пожертвований, хотя единственной философской теорией, к разработке которой приложил руку Эрл Слаймон, была известная американская концепция «купить подешевле – продать подороже». В его интерпретации идея звучала так: «Заполучить бесплатно и заставить их заложить душу дьяволу, чтобы это купить».
В пятидесятые годы, когда Слаймон заметил, что правительство все чаще сует нос в дела преступного мира, он стал все активнее вмешиваться в ход различных политических кампаний, понимая при этом, что извлечет максимальную пользу для себя, поддерживая обе стороны. А по мере того, как организованная преступность в мире становилась все более прочным институтом и для ее успешного функционирования требовалось все меньше встреч на высшем уровне – поскольку транспорт и связь постоянно совершенствовались – старинное поместье постепенно превратилось в основную резиденцию Слаймона, где он развлекал богатых и сильных мира сего. И порой, предлагая им сыграть в гольф на своей личной площадке, он едва сдерживал смех, наблюдая за тем, как какой-нибудь министр или посол иностранной державы бегают по газону, покрытому удивительно сочной и свежей травой, которая стала столь сочной и свежей благодаря необыкновенному удобрению – трупам тех, кто осмелился выразить несогласие со Слаймоном и просто исчез, навсегда став частью род-айлендского ландшафта.
В позднем свете луны Римо увидел окружающую поместье металлическую изгородь в двенадцать футов высотой с пропущенным по ней электрическим током. Ее венчала отталкивающего вида колючая проволока, любовно выбранная самим Слаймоном, – через определенные отрезки в ней торчало по шесть железных колючек, вместо обычных четырех.
– Поместье большое, – заметил Римо, глядя сквозь изгородь на океан. Перед ними смутно вырисовывалось полдюжины зданий. – Он может быть в любом из них.
– Большой дом, – определил Чиун. – Наверху с той стороны.
Римо снова взглянул на высокую изгородь – высотой с двух рослых мужчин. Обхватив Чиуна за талию, он подсадил его на дерево. Чиун встал на нижний сук и мягко пробежал по нему к изгороди. Оттолкнувшись, он нырнул вперед и через мгновение оказался на мягкой траве по ту сторону. Хитросплетения колючей проволоки остались позади. Он обернулся к Римо.
– Чего ты ждешь? – свистящим шепотом произнес он.
Римо подпрыгнул, поймал сук и, подтянувшись, проделал тот же путь, что и Чиун, завершившийся приземлением на густой траве за изгородью. Чтобы не промахнуться, он даже сделал двойное сальто и, опустившись на ноги, раскинул руки на ширине плеч.
– Тебе бы все играть, – проворчал Чиун.
– Я просто готовлюсь к Олимпиаде, – парировал Римо. – И потом, что плохого – показать класс?
– Во всем нужна экономия. Если требуется один оборот, надо сделать один оборот. Все остальное – работа на публику, простая рисовка.
– Ты просто завидуешь.
– Как солнце завидует свече, – невозмутимо возразил Чиун. – Нам туда.
Джессика Лестер остановила машину и принялась покрывать лицо черной краской. В другой раз высокий забор ее бы испугал, но сегодня, подлетая к Ньюпорту, она попросила пилота снизиться над поместьем и хорошо разглядела рельсы, сверкавшие в свете луны. В заборе должны быть ворота для поезда.
Дойдя до западной оконечности забора, она повернула на север и прошла вдоль ограды еще ярдов пятьсот. Белое полупальто осталось в машине, брошенной где-то в кустах, подальше от проезжих дорог, вдали от людских глаз. Длинные белокурые волосы она уложила в пучок и спрятала под черным платком.
Было самое темное время суток, когда до рассвета еще далеко, но женщина шла быстро и уверенно, направляясь туда, где в пятидесяти ярдах от нее под лунным светом поблескивали два ряда рельсов. Подойдя поближе, она увидела ворота. Как она и предполагала, в будке возле них дежурил караульный.
Отойдя от забора, Джессика сделала большой крюк и обошла караульного сзади. На всякий случай она заглянула в окно.
Тот сидел на стуле и дремал. Вытащив револьвер, Джессика подкралась к будке и увидела, что дверь широко открыта. Но тут она передумала. Если она его убьет и он не сделает необходимых контрольных звонков, то поднимется тревога и вся охрана будет поднята в ружье. Пожалуй, не стоит его убивать. Войдя в ворота, она поспешила укрыться в растущих вдоль колеи кустах. Конечно, часовой может осложнить все дело, когда ей придется выбираться отсюда с Бобби Джеком Биллингсом, но тогда она просто взорвет все к чертовой матери.
И все же она ощущала некоторую нервозность. Слава Богу, что это последнее задание, подумала она. Когда сдают нервы, у агента не остается ничего, за исключением, пожалуй, хитрости, ловкости и ума. Но даже и они ничего не стоят без присутствия духа. Главное – самообладание, а она нервничала, и это ей не нравилось. Единственное, о чем она молила Бога, – не сделать ошибки до конца операции.
А в маленькой комнатке под землей, вдали от железнодорожной колеи, двое мужчин смотрели на приборную панель, где ошибка Джессики Лестер была наглядно видна.
Она точно рассчитала, что наиболее уязвимым местом усадьбы являются ворота, через которые проходят поезда, но те, кто работал над охранной системой «Родников», тоже понимали это. Более того, они знали, что караульным свойственны человеческие слабости и они могут ночью уснуть, так что вход был снабжен невидимой сигнальной системой, которую разместили в кустах в двадцати футах от сторожки, на расстоянии двух футов от земли, чтобы пробегающий мимо кролик или енот случайно не задел датчики. Когда на панели приборов в контрольном центре загорелся красный огонек, двое мужчин, которые до этого мирно попивали кофе, мгновенно вскочили со своих мест. Они поняли, что на территорию поместья проник кто-то чужой.
На охранниках, была форма цвета хаки военного образца, на поясе висели пистолеты в кобуре. Один нажал кнопку, и сигнал тревоги прошел в помещение, где спала охрана. Гудок немедленно разбудил дежурного, который спал не раздеваясь. Тот спрыгнул с постели и растолкал еще четверых мужчин, которые быстро оделись, схватили оружие и выбежали наружу.
В контрольном центре загорелся еще один огонек – это Джессика Лестер попала в поле зрения очередного электронного глазка.
– Идет сюда, – сказал один из мужчин.
– Боюсь, не убит ли Кули, – отозвался второй.
– Так ему и надо, если снова заснул на посту. Где эта чертова охрана?
– Не волнуйся, сейчас придут. Как ты думаешь, кто бы это мог быть?
– Понятия не имею, – ответил напарник, коротышка с мощным торсом. – В большом доме творится что-то странное. Горничные рассказывают, что им запрещается входить в западное крыло. Старик сам относит туда еду, но большинство блюд так и остаются нетронутыми. Хотя там выпивают по два ящика пива в день.
На приборном щитке загорелся еще один красный огонек, и охранник замолчал. Контрольные датчики были расположены на концентрических окружностях; теперь злоумышленник пересек третье внутреннее кольцо.
– Все ясно – он направляется к главному зданию. Думаю, нам пора, – произнес один из мужчин.
Они вышли в коридор, где их уже ждали пятеро других охранников, тихо переговаривавшихся между собой.
– Он идет в большой дом, – сказал здоровяк. – Там его и перехватим.
Он открыл дверь, от которой вниз вела погруженная в полумрак лестница. Мужчины сбежали по ней, плотно прикрыв за собой дверь. Внизу открывался вход в туннель, ведущий в главное здание. Туннель был слабо освещен, но охранникам этого было достаточно – они бежали что есть сил.
Туннель заканчивался под гаражом, пристроенным сзади к главному зданию усадьбы. Рядом с гаражом на запасном пути стоял личный поезд хозяина, как раз напротив арки, ведущей во внутренний дворик. Охранники рассредоточились, окружив здание по периметру, и стали ждать.
Джессика Лестер вынула пистолет и навинтила на ствол глушитель. Продвигаясь вдоль дома, она обратила внимание, что в предрассветном небе начали появляться первые проблески зари. Нужно было действовать быстрее, иначе маскировочный костюм, предназначенный для работы в темноте, выдаст ее хуже, чем самый яркий маяк.
Удивительно, но по дороге ей не встретилось никакого намека на систему сигнализации. Довольно странно – прятать похищенного человека за изгородью с воротами, куда ничего не стоит войти. Она постаралась выкинуть эту мысль из головы. Такое задание выполнять одно удовольствие. После всех ее трудов она заслужила на прощание призовую игру.
Еще немного, подумала она.
– Тут все напичкано электроникой, – заметил Чиун, когда они направлялись к большому дому. – Чувствуешь?
– Нет, – отозвался Римо. – Но я это понял, потому что не видно охраны.
– Повсюду электронные глазки, – категорически заявил Чиун.
Римо не стал спрашивать, как Чиуну удалось это выяснить, – все было понятно без слов. Просто надо так организовать свое биополе, чтобы оно регистрировало направление и силу любого воздействия извне. Римо тоже был способен на такое, но ему требовалось большое напряжение воли, а для Чиуна это был естественный и непрерывный процесс.
От большого дома их отделяло всего сто ярдов.
Джессика остановилась там, где кончались деревья и начиналась лужайка перед домом, и огляделась вокруг. Не было видно ни огней, ни охраны. Позади дома, слева от нее, стоял поезд; стальная колея шла мимо дома и заканчивалась на большой стоянке. Инстинкт подсказывал ей обогнуть дом сзади – оттуда легче будет войти. Она осторожно ступила на колею. Джессика имела слабое представление о третьем рельсе и электричестве, но она проделала слишком большой путь, чтобы ошибка произошла именно теперь.
Было видно, что поезд стоит возле просторного внутреннего дворика со стеклянными дверями, которые вели в дом. Выпрямившись во весь рост, она бросилась к дверям, но едва ступила на камни патио, как почувствовала, что чьи-то руки схватили ее за лодыжки. Не успела она направить на нападавшего пистолет, как его тут же вырвали у нее из рук.
Ее грубо повалили на спину. Посмотрев вверх, она увидела над собой двоих мужчин, у одного в руках был пистолет. Потом подбежали еще пятеро – на всех была форма защитного цвета, все были вооружены.
Тот, что стоял ближе всех, протянул руку и сорвал с нее платок. Светлые косы упали на плечи, резко контрастируя с вымазанным черной краской лицом.
– Так-так. Что мы имеем? – произнес он. – Да это женщина! – Он ощупал ей грудь. – Точно, женщина! – Схватив ее за волосы, он из всех сил дернул. – А сейчас ты ответишь нам на несколько вопросов. И поживей!
– Вы делаете мне больно, – простонала она; ее мысль судорожно работала. Скорчившись, словно от боли, Джессика попыталась приподнять штанину на левой ноге, рассчитывая достать пистолет. Она понимала, что у нет никаких шансов против семерых вооруженных мужчин, но, возможно, если у нее будет пистолет, они испугаются и она сможет улизнуть.
Придется согласиться на их условия, пока им не надоест этот допрос и ее не отведут к шефу. Ясно, что эти люди в форме не похищали Бобби Джека Биллингса: те, кто носят форму, обычно лишь выполняют приказы, а не отдают их.
Крепкая мужская рука сгребла в кулак ее волосы и одним движением поставила Джессику на ноги. Пришлось убрать руку с пистолета, прикрепленного к ноге.
– Кто ты такая? – прозвучал вопрос.
– Орлеанская Дева. Люблю рано вставать.
Тыльной стороной ладони он ударил ее по лицу, заломив руку за спину.
– Последний раз спрашиваю, кто ты!
– Она с нами, – раздался голос Римо из темноты.