Утренняя пробежка

ВЕРНЯЧОК

Председатель месткома Разбегаев, маленький, с блестящим от пота носиком и седым хохлом на макушке, смешно семенил из отдела в отдел по коридорам большого учреждения. За ним, как тень, следовал его зам Зажимов, высокий брюнет с гвардейской выправкой и пронзительным прищуром серых глаз.

— Уйду! Откажусь! Сил моих больше нет! — громко причитал Разбегаев. — Все, видите ли, заняты, у каждого отговорки разные, а я, как ишак, должен всю работу на себе волочить! Надоело! Хватит с меня!

— Погоди шуметь, Виктор Николаевич, — говорил глухим голосом Зажимов, стараясь придержать его за рукав. — Как ты, однако, по пустякам расходишься. Нервы свои побереги. Спокойно, без паники — сейчас кого-нибудь занарядим!

— Да ты что, смеешься надо мной?! Через пятнадцать минут здесь одни пустые столы останутся — конец работы ведь!

Зажимов еще больше прищурился, решительно остановился и сказал:

— Как ты, Виктор Николаевич, и себе, и другим любишь голову морочить! Вечно обо всем в последний момент вспоминаешь! Говорю тебе: надо Ойкина во Дворец послать, и — дело с концом.

— Этого тихоню?! Да ты, видно, не в своем уме?! У него же ни вида, ни голоса нет… Как петух какой-то ощипанный. Еще заикаться там начнет — сраму не оберемся. Пойми, надо такого послать, чтобы он нашу организацию с достоинством представил.

— Послушай, — разозлился Зажимов и сделал вид, что собирается уйти, — если ты еще и о достоинстве печешься, сам туда и иди! Замучил ты меня!

Разбегаев посмотрел на часы, горестно вздохнул и пошел за своим замом.

— Ойкин, мы к тебе! — громко сказал Разбегаев наигранно добрым голосом, когда они зашли в техотдел. — Сиди, сиди. Тут вот такое дело. Местный комитет уже давно к тебе присматривается, и сегодня решили мы доверить тебе одно дело. Уверены, ты с ним справишься.

Разбегаев поднял руку, как бы заранее отметая этим жестом все возражения.

— Поручение, в сущности, пустяшное, — душевнее заговорил он, испытующе разглядывая смущенного Ойкина. — Сегодня в семь вечера во Дворце строителей состоится торжественное чествование писателя Немыслова по случаю его пятидесятилетия. Читал, небось, его романы? Нет. Ну, это не так важно. Знаешь, где Дворец находится? Вот и отлично! Тебе сегодня надлежит там зачитать приветственный адрес от нашей организации. Мы с Зажимовым его уже составили.

— Вот он, держи! Подзубарь, значит, его хорошенько и без запинки выдай. Понял? Да, можешь жену с собой пригласить. А что! Пусть посмотрит, какой у нее муж герой. Кстати, после торжественной части, говорят, концерт будет. Ну, добро, договорились! Смотри, не опаздывай только, не подведи нас.

Виктор Николаевич ободряюще похлопал молодого человека по плечу, но тут все время молчавший Ойкин, по лицу которого разлилось тоскующе-сожалеющее выражение, волнуясь, заговорил:

— Я, конечно, пошел бы, но вот беда у меня какая, посмотрите!

Ойкин приподнял воротник рубашки, и профсоюзные деятели увидели, что шея его густо обмотана бинтом. При виде повязки Разбегаев непроизвольно поморщился и поскучнел.

— Откуда этот чиряк проклятый взялся, болит сил нет! — свободнее заговорил Ойкин, уловив в лице Виктора Николаевича что-то вроде сострадания. — Поверите, голову повернуть не могу. Сами понимаете: куда мне с такой шеей на трибуну.

— Кгм. Ну, раскисать так не годится! Будь мужчиной! — лицемерно сказал Виктор Николаевич и посмотрел на Зажимова, как бы ища у того поддержки. — Подумаешь, прыщик малюсенький у него вскочил, а он уже паникует. Вот в прошлом году, когда мы путевки распределяли, у меня, знаешь, температура тридцать девять была! Весь огнем горел, а все же провел заседание месткома! Вот Гордей Степанович это может подтвердить.

Зажимов, который впервые слышал о температуре, мгновенно нашелся:

— Как же, помню такое дело. Я тебе еще аспирин доставал.

Зажимов кашлянул и, придав своему голосу как можно больше твердости, сказал:

— Твои слова, Ойкин, я понимаю как шутку. Шеей во все стороны тебя ворочать никто не заставляет. Прочтешь приветственный адрес — и будь здоров! Никто тебя дольше удерживать не станет.

Председатель и его зам одновременно повернулись и, не глядя на расстроенного Ойкина, вышли из комнаты.

— Кгм. Не послал бы его, если бы не положение безвыходное, — точно оправдываясь, сказал за дверью Разбегаев.

— Скажи спасибо, что уговорил! — отозвался Зажимов. — Согласись, Виктор Николаевич, тихони — это наши вернячки. Раз — и в лузу! Ха-ха-ха! Ну, будь здоров!

На другой день при встрече Зажимов, как соучастнику, подмигнул Разбегаеву и спросил:

— Ну, как наш вернячок?

— Как же! — злобно отозвался Разбегаев. — По милости твоего Ойкина Немыслов сам себе приветственный адрес читал. А все ты… теорию, видите ли, свою вывел, развел, понимаете ли, кадры: вернячок, червячок, паучок!..