Уйти на Запад

1

Если посмотреть на карту, то самый прямой и логичный путь между Мемфисом и Литл-Роком, штат Арканзас, куда нам надлежало прибыть, — это пересечь Миссисипи, и в знакомом уже Хоупфилде сесть на поезд. Ту-ту-ту, сто двадцать пять миль, это примерно двести километров – через четыре часа мы на месте. Ну, через пять. Через шесть, если двигаться совсем неторопливо и останавливаться у каждого столба.

Угу.

Только железная дорога на Литл-Рок существовала главным образом в воображении того картографа, который в 1861 году, услышав о начале строительства, поторопился нанести ее на карту в том рассуждении, что пока карту отпечатают и довезут до Мемфиса и Литл-Рока, дорогу и достроят. Ну да, дороги в то время в Штатах строились быстро, не успеешь оглянуться – вот тебе и новая тысяча миль железнодорожного полотна. Однако вот именно с этой дорогой так не получилось. До войны успели построить дорогу разве что на четверть, от Хоупфилда до реки Сент-Фрэнсис, потом к 1862 году конфедераты успели построить отрезок пути где-то около Уайт-ривер, после чего стало как-то не до того: в Арканзасе вовсю шла война, и тут не удавалось не то что новое построить, а и уследить за уже построенным. В любом случае тот отрезок пути, что был ближе к Хоупфилду, сейчас был нерабочим из-за паводка, размывшего полотно.

Между Хоупфилдом и Литл-Роком существовала грунтовая дорога – проложенная в 1820х «военная тропа». Однако даже если бы у нас был автомобиль из двадцать первого века, мы наверняка бы не смогли добраться до Литл-рока за четыре часа, а скорее завязли бы где-нибудь среди болот: дорога шла по низинам, а уровень Миссисипи был сейчас высок, все раскисло, а насыпь, по которой местами шла военная тропа, была частично разрушена во время войны. В пересчете же на конный и гужевой транспорт эти двести километров превращались в добрую неделю пути со всеми попутными сюрпризами – от нападения шайки дезертиров до желтой лихорадки или малярии. Ну, может быть, на сутки короче, если тот отрезок железной дороги, что ближе к Литл-Року, уже починили после недавней диверсии.

Поэтому в Литл-Рок мы поехали на пароходе. На западные реки вроде Арканзас-ривер ходили не такие роскошные пароходы, как по Миссисипи, но нам комфорта хватало: не на палубе в жуткой тесноте, а в каюте.

Пароход «Рок-сити», один из лучших арканзасских пароходов того времени

Пароход был поменьше «Султаны», не такой новый и заметно пообтершийся, обслуга, как высказался Джейк, были сплошные разгильдяи, в баре не наливали даже пива, не говоря уже о более крепких напитках, но из-под прилавка, если душа сильно требовала, негр-буфетчик мог налить вам самогону в чайную чашку. Норман при одном запахе того самогона кривился, Джейк, как мы помним, вообще считался трезвенником, так что пили мы на борту только кофе. Кофе, как ни странно, был настоящий, и заваривать его буфетчик умел.

Я читал про прокладку телеграфа и электротехнику. Норман в дорогу купил «Квартеронку» и периодически обращался ко мне с агитацией читать Майн Рида. Я отбрехивался, что уже читал по-русски, чему Норман никак не мог поверить. На вопрос, какой из романов Майн Рида мне нравится больше всего, я ответил «Всадник без головы», и Норман, сраженный, замолк и больше ко мне с агитацией не приставал. Зато спросил, переводят ли в России Вашингтона Ирвинга и Эдгара По. «А как же! — ответил я. — И Марка Твена». Я четко помнил, что в «Гекльберри Финне» был беглый раб, а значит, книга была написана до войны. То есть «Том Сойер» – еще раньше.

Джейк тоже порой листал книжки, но большею частью слонялся по палубе и заводил новые знакомства. И я вполне понимаю, как он знакомился с северянами, однако же у него был талант моментально находить общий язык и с угрюмыми парнями в сером. Всегда находились или общие знакомые, или общие обстоятельства… думаю, в ход шли воспоминания и о «Султане», и о Кахабе.

На досуге он и Нормана разговорил, и выяснилось, что наш начальник, будучи лейтенантом армии Союза, в самом натуральном смысле хакерствовал. Слова, положим, он такого не знал, и компьютером, ясное дело, Норман не пользовался, но суть хакерства – несанкционированный вход в систему с целью похищения информации – это было самое то, только заниматься этим приходилось не в уютном кресле, попивая кофе, а подкрадываясь к телеграфным линиям южан. И мало было подключиться к проводу и записывать передачи; очень часто военные не пользовались открытым текстом, а применяли коды. Хуже всего было, если в ход шли тетради кодов: одна у отправителя, другая у получателя телеграммы. И тогда поди догадайся что означает QGRS – «выступайте с рассветом»? «высылайте кавалерию»? «отправили обоз с продовольствием»? Но и такое удавалось расшифровывать, хотя самый простой способ взлома такого шифра – это выкрасть на часок тетрадь и сделать копию. Однако чаще всего конфедераты пользовались так называемым шифром Виженера. Этот шифр известен со средневековья, достаточно прост для использования и считается невзламываемым, поэтому конфедераты наделали шифровальных дисков и успокоились. Нюанс в том, что взломать шифр становится проще, если ты знаешь язык сообщения и длину ключевого слова, а вот насчет ключевых слов конфедераты оказались на удивление беспечны. Практически всю войну они пользовались фразами «Manchester Bluff», «Complete Victory», а под конец войны «Come Retribution».

— Да уж, — презрительно сказал Джейк. — Вот так секретность!

— Ну вообще-то шифр Виженера действительно невзламываемый, — возразил Норман. — Говорят, какой-то немец все-таки сумел его взломать, но я по-немецки не читаю, а переводов на английский мне не попадалось. Может быть, это и неправда. Так что если вам когда-нибудь понадобится что-то шифровать, можете смело пользоваться шифровальными дисками. Только с ключевыми словами будьте поаккуратнее. Лучше, чтобы их никто не знал.

— Даже получатель, — хмыкнул Джейк.

Миссисипский пароход (ну и арканзасский, как его более мелкая разновидность) — это большая плоскодонка, на которой поставлен дом в один или несколько этажей. Венчают это две высокие трубы. Никакого трюма не существует, его роль выполняет нижняя палуба, и машины стоят там же практически на всеобщее обозрение. Такая конструкция парохода позволяет ему идти там, где уровень воды неглубок, и дает возможность очень широко маневрировать: вниз идти с самым быстрым течением, но зато для путешествия вверх выбирать заболоченные протоки-старицы, где вода почти не двигается. Поэтому от Мемфиса до устья Уайт-ривер мы скатились единым махом, прошли немножко вверх по Белой реке и свернули в протоку, которая вывела пароход в реку Арканзас. А была бы вода на реке низкая, протока бы критически обмелела и пришлось бы чапать по Миссисипи дальше, до города Наполеон. Сэкономили, получается, по самым скромным подсчетам миль шестнадцать вниз по Миссисипи и примерно столько же вверх по Арканзас-ривер. В совсем же низкую воду можно на пароходе до Литл-Рока и не добраться: в дельте река Арканзас более мелкая, чем выше по течению. После войны, вероятно, фарватер углубят, но пока для судов с осадкой четыре фута навигация на реке длилась три месяца, а для судов с двумя футами – восемь. В остальное время, сами понимаете, быстрее было передвигаться сушей.

Низовья реки Арканзас и Уайт-ривер: отчетливо видна соединяющая реки протока

Автор призадумался, а не написать ли ему книгу с броским названием «The man who killed Napoleon», но вовремя вспомнил, что для этого надо знать английский язык в немного большем объеме, чем «знаю со словарем». А по-русски такое название уже не получится. Оно, в принципе, и по-английски-то не совсем правильно, но сойдет для книжной обложки. Наивные читатели подумают, что там какое-нибудь конспироложество про смерть Наполеона Бонапарта, а там про город Наполеон, который стал жертвой Гражданской войны. Ну как жертвой… В тот момент, когда пароход, на котором плывут Дэн и его друзья, свернул в протоку между Уайт-ривер и рекой Арканзас, город Наполеон еще преспокойно стоял на своем месте.

Стоять ему, однако, оставалось недолго, а виноват в этом был лейтенант Томас О. Селдридж-мл (хотя в англо-вики стоит ссылка на его папу).

Контр-адмирал Томас О. Селдридж-мл. К сожалению, фотографии этого персонажа в лейтенантском возрасте автором пока не обнаружено. В 1862 году Томасу было 26 лет

Впрочем, начнем с самого начала.

До войны город Наполеон мечтал сравняться славой и богатством с Сент-Луисом и Новым Орлеаном, и кое-какие задатки у него для этого были: удобное место (аккурат у слияния Миссисипи и Арканзас-ривер), федеральный госпиталь, один из трех на всей Миссисипи, гостиницы и магазины для окрестных плантаторов и прочих проезжающих, а также места для развлечения. Развлекались в Наполеоне до самозабвения: утверждали, что убийство каждый день – это здесь правило, а не исключение. Так что он уверенно был чемпионом долины Миссисипи по убийствам, дракам, грабежам, мошенничеству и прочим безобразиям, особенно в пересчете на душу постоянного населения. Постоянного же населения в городе было по самым нескромным подсчетам всего две тысячи человек, из них около трехсот негров.

Наполеон уже начал было мечтать, что заживет еще богаче и веселее, когда через него проведут трансконтинентальную железную дорогу, но тут началась война, население стало разбегаться, и юнионисты заняли полупустой город в 1862 году, после чего обнаружили, что развлечениями их теперь будут обеспечивать партизаны – по-местному, bushwhackers.

Надо сказать, что перед устьем Арканзас-ривер Миссисипи делала тогда большую петлю – Вираж Бойла. Мыс, образованный этой петлей, был такой узкий, что не сходя с места конфедератские партизаны могли обстреливать юнионистские корабли, идущие севернее мыса и идущие южнее.

Реконструкция «убийства» города Наполеон

Вот тут лейтенант Селдридж-младший, командующий канонеркой Conestoga, и выступил с рацпредложением спрямить путь – выкопать канал, благо ширина в перешейке петли была всего несколько сот метров. Да и расстояние при этом уменьшится на шестнадцать миль. Управились в один день: грунт был мягкий, а течение реки – сильное, и ей только покажи, куда, а уж она большую часть работы сама сделает. На следующий же день «Конестога» (в мирной жизни скромный буксир) первой прошла по образовавшемуся каналу, а Вираж Бойла, став старицей, начал превращаться в озеро Бойла.

«Конестога»

Русло канала было направлено в сердце Наполеона, как ствол ружья. И река била и била по городу в упор, пока наконец не смыла его. В настоящее время от него сохранился лишь кусок кладбища с несколькими надгробными камнями.

В памяти потомков город Наполеон остался разве что благодаря Марку Твену и его «Жизни на Миссисипи». Он там долго и упорно рассказывал историю одного клада, чтобы в конце концов ему сообщили, что города, где клад спрятан, больше не существует.

2

Я мог бы порассказывать о красотах Арканзас-ривер, но, на мой взгляд, это река как река: много воды, заросли по берегам и кувшинки в тихих заводях. Порой кто-то из пассажиров показывал пальцем в какой-нибудь ржавый остов, мешающий судоходству, и рассказывал что-нибудь о славной битве, из-за которой этот остов тут прилег. Поскольку Арканзас-ривер помимо всего прочего была известна своими битвами на воде во время недавней войны, можете представить, что достопримечательностей такого рода было много.

Мне было более интересно слушать об арканзасских партизанах. Партизан этих имелись две разновидности: bushwhackers – это которые за Конфедерацию, и jayhawkers, воюющие за Союз.

— Это еще в Канзасе началось, — поделился воспоминаниями Джейк. — Вдруг раз – и образовалось словечко: такая наглая шумная птичка, не то сокол, не то сойка. Ну и потом пошло-поехало: спрашиваешь иной раз – э, ребята, где топор? Джейхаукнули, отвечают. Сперли, то есть, не побрезговали.

— А бушвакеры?

— Ты же читал Вашингтона Ирвинга, — поднял голову от книжки Норман.

— Я его по-русски читал, — ответил я.

— Дровосеки, — коротко объяснил Норман и снова уткнулся в книжку.

— Сидят по кустам и трусливо нападают, — объяснил Джейк.

— А джейхаукеры? Не трусливо?

— Один хрен, — отмахнулся Джейк. — Ну, тут, конечно, надо еще смотреть, кто как воевал, но, знаешь, приятного мало, когда на тебя неизвестно кто из засады выскакивает. И что еще у него на уме. Может, он и в самом деле идейный, а может, просто разбоем промышляет. Но, конечно, от командира сильно зависит.

Бушвакеры бывали разные. Мне говорили о Джоне Сесиле, который до войны был шерифом и пользовался всеобщим уважением, а потом, когда начались военные действия, пользовался своим знанием местности, чтобы наносить удары по врагу и успешно скрываться. У него в семье был раскол и об его перестрелках с младшим братом, который сражался на стороне Союза, можно было сочинять эпические легенды. Да они, собственно, и начали уже сочиняться.

А вот о Джоне Уильяме Дарке хорошего не говорили. Года за три до войны его посадили на пять лет за убийство, а когда началась война, выпустили – с условием вступить в армию, хотя в тюремных списках он числился инвалидом с плохим поведением. После чего Дарк женился и начал терроризировать аж три округа грабежами, пытками и убийствами. Ну вот такой борец за независимость Юга. Конец его был красочен: он прознал, что некая вдова собралась забить борова, и пожаловал за свежатинкой. Вдова, понятное дело, сама бы с боровом не управилась, так позвала соседского парнишку пятнадцати лет, ополченца-юниониста. Мальчишка и влепил грабителю пулю между глаз из своего револьвера. И тут тоже начали сочиняться легенды: говорили, что вдова пнула покойника, а потом отрезала ему палец, чтобы забрать украденное кольцо. Хотя скептики уверяли, что парнишка в лучших партизанских традициях просто застрелил Дарка из засады, а никаких вдов и рядом там не было.

Столь юные вояки вовсе не были в диковинку. И на «Султане» я видел совсем безусых солдат, лет пятнадцати от силы, и конфедераты под конец войны начали призывать даже двенадцатилетних. Не так давно прославился Фокс Льюис, начинавший свою военную карьеру в качестве конного курьера, а потом примкнувший к партизанам. На последнее рождество Фокс Льюис раздобыл женское платье, переоделся этакой бойкой сельской мисс и отправился на бал, устроенный офицерами Союза. Танцевал всю ночь, флиртовал как записная кокетка, а под утро проник в конюшню и угнал оттуда всех лошадей.

Листая страницы арканзасского исторического сайта, автор набрел на историю Элии Цезаря Суонна и восхитился: ах, какая история! Об этом непременно надо написать. И автор написал. Вот здесь.

Элия Цезарь Суонн был сопляком, когда началась война. Солдаты Союза отобрали у его семьи продовольствие, а потому добрых чувств он к ним не испытывал. Ну и, понятное дело, подался к конфедератам, хотя ему не было еще и четырнадцати лет.

Два года спустя, когда Суонн был уже опытным солдатом, его оставили около города Кларендон для организации партизанского отряда. Вот так наш герой стал капитаном Суонном. Его банда действовала между Уайт-ривер и ее притоком Кэш, обстреливала корабли противника, нападала на обозы… И вдруг война закончилась. Совсем. Но упертый семнадцатилетний Суонн заявил, что не получил приказа о капитуляции от своего непосредственного начальника и продолжил партизанить. И партизанил аж до 1895 года, пока наконец кому-то умному не пришло в голову отыскать его командира (на счастье, он еще был жив) и привезти его в Арканзас, чтобы он приказал Суонну сдаться.

И он наконец сдался.

Стал, само собой, знаменитостью и начал делиться воспоминаниями и выживальщицкими лайфхаками: «Лучший способ съесть внутренности опоссума» или «Десять способов избежать медведя».

Умер в 1919 году и был похоронен с почестями.

Впечатлились?

А теперь можете перестать удивляться, эта история всего лишь первоапрельский розыгрыш. Поэтому, увы, в этом романе Элия Цезарь Суонн в качестве действующего лица так и не появится. Жаль.

3

Город Литл-Рок был малость поменьше Мемфиса и достопримечательностями вроде Гайосо-Хауса не обзавелся. А остальное было практически тем же самым: и расположение вдоль реки, и квадратно-гнездовая планировка, и даже домики мало чем отличались: так ведь практически в одно время строились. Газовое освещение появилось за год до войны, а телеграф сюда добрался только в 1861, как раз для того, чтобы граждане города вовремя узнали о заварушке и проголосовали за Конфедерацию.

Литл-рок, столица штата Арканзас

Сразу по прибытии в город мы пошли в телеграфную контору, и там нам очень обрадовались: какие-то нехорошие люди перерезали провод, идущий в Льюисбург, и нам надлежит отправиться туда. «А может быть, даже и дальше, до Дарданелл, — неуверенно сказал нам начальник конторы. — Этот парень, что сидит на ключе в Льюисбурге, какой-то придурок, нормального доклада прислать не додумался».

— И как нам ехать? — спросил Норман. — До этого же Льюисбурга не одна миля, пешком не дойдешь.

— И как там по пути насчет бушвакеров? — поинтересовался Джейк.

— Транспортом обеспечат военные, — ответил начальник. — Им телеграф позарез нужен. Оружие тоже дадут.

— А припасы в дорогу? — продолжил интересоваться Джейк.

— Дадут! — заверил начальник.

И в самом деле, в Норт-Литл-Роке третий арканзасский кавалерийский полк дал нам фургон и к нему двух лошадей, снабдил жратвой и выдал оружие. Норман взял себе карабин, я – кольт, о котором уже давно втайне мечтал, а Джейк гордо заявил, что он квакер, но тишком кивнул мне на дробовик: бери, пригодится. Третий арканзасский даже сопровождение нам предоставил, хоть мы и не просили, но ребятам все равно надо было в Льюисбург, и они составили нам компанию, плетясь черепашьим шагом и останавливаясь, когда мы проверяли соединение. Обрыв мы нашли на вторые сутки, это был именно обрыв от ветра, и никакие бушвакеры в том повинны не были, но связь с Льюисбургом так и не восстановилась. Потому что льюисбургский телеграфист – пацанчик лет шестнадцати – был совершенно пьян, как обнаружили мы, прибыв на место после трех суток пути.

— Чего это он? — Джейк брезгливо потрогал тело.

— От страха, — ответил кавалерист из тех, что стояли в городке постоем. — Пошел порыбачить, возвращается – глаза круглые, волосы дыбом. Чудовище, говорит, в реке. Огромное, как слон, серое, уток глотает, как орешки. Ну и не уследили.

— Хы, — презрительно сказал Джейк. — Виски – яд. Такой молодой, а уже монстры мерещатся.

— Думаешь, белая горячка? — с сомнением спросил кавалерист.

— А что, у вас там в самом деле монстр водится?

— Ну мы-то не видели, а вот индейцы говорили – есть тут что-то. Каноэ ихние опрокидывал…

— Может, рыба? — спросил я. — Большая такая… — я лихорадочно вспоминал, как по-английски «сом».

— Акула? — хмыкнул Джейк.

— Не акула. Речная рыба. Огромные бывают.

— Крокодил, — с серьезным видом подсказал Джейк.

— Да ну тебя! — отмахнулся я.

Называть Льюисбург городом – это ему сильно льстить. Натуральная деревня. В ней и до войны-то триста человек от силы жило, а сейчас и сотни нет. Однако Льюисбург до войны был вроде как узловой станцией почтовой дороги, и дилижансы, мчащиеся с запада, могли здесь выбирать дальнейший путь – прямиком ли ехать на Мемфис, или же свернуть к Литл-Року. Выбор пути в основном зависел от погоды: зимой и весной в раскисшие трясины около Миссисипи лучше было не соваться, а потому в Литл-Роке почту перегружали на пароходы, зато в засушливую погоду путь по земле был быстрее. Правда, с началом войны почтовая линия Баттерфилда прекратила работу в Арканзасе, и дилижансы из Сан-Франциско и Орегона шли теперь только до Техаса. А в Арканзасе почта и пассажиры передвигались только с оказией, и тут снова звучала навязчивая тема про арканзасских партизан. Однако последние месяцы в окрестностях Льюисбурга стало заметно тише. Тут раньше соперничали две группировки: бушвакеры полковника Витта и юнионисты Джефа Уильямса, местного земледельца, имевшего 160 акров, небольшой хлопкоочистительный заводик и одного раба.

Джин, или хлопкоочистительный завод.

Картина William Aiken Walker

https://commons.wikimedia.org/wiki/File: Cotton_Gin_in_Adams_County,_Mississippi_by_William_Aiken_Walker.jpg

В свободное от хлопкоробства и рабовладения время Уильямс читал проповеди для церковной конгрегации «Ученики Христа». В общем, был весьма уважаемым человеком и, что немаловажно, имел много родственников, способных держать в руках оружие. В феврале отряд Витта расстрелял Уильямса прямо на пороге собственного дома. В ответ рейдеры сильно осерчали и истребили группу Витта. Так что в округе если и остались бушвакеры, то мелкие несерьезные банды. Которые, тем не менее, тоже могли повредить телеграфную линию. Вот, например, легли мы спать в Льюисбурге – связь с Дарданеллами еще была, и мы собрались было возвращаться в Литл-Рок. А проснулись – нет связи, а значит, нам дорога дальше на запад вдоль берега Арканзас-ривер.

С достопримечательностями в Арканзасе и в двадцать первом веке негусто: в основном славные места битв Гражданской войны и красоты природы, а уж в девятнадцатом веке на славные места и смотреть не хотелось. Места же не столь овеянные славой выглядели чаще всего убого из-за военной разрухи: часть полей позаброшена, потому что работать некому, дома пообветшали, население вместо «кип смайлинг» смотрит угрюмо и прикидывает, насколько ты опасен. Оставались красоты природы, но их на нашем маршруте было маловато, разве что красочные закаты над Арканзас-ривер. А так – ничего особенного: холмистая равнина и кое-где лес.

Между Литл-Роком (в правом нижнем углу) и Дарданеллами (в левом верхнем)

В путь к Дарданеллам мы отправились без кавалерийского сопровождения, но уже около Хурикан-стейшн (где несколько лет назад была почтовая станция, а сейчас остались только печальные руины) мы встретили конный патруль, который вел в Льюисбург пойманных бушвакеров. Это были четыре подростка, самому старшему из которых было от силы лет восемнадцать.

— Да вот они провода и резали, — доложили нам кавалеристы, узнав, что мы от телеграфной конторы. — Там, в трех милях дальше.

Джейк презрительно глянул на детишек:

— Ну так куда вы их тянете? Выпороть как следует, дать хорошего пинка и пусть дуют по домам.

— Ничего, посидят недельку-другую в тюряге, остынут, — сказал старший из кавалеристов. — А то горячие слишком, не навоевались еще. Да и нету у них домов. Безотцовщина…

Они повели было мальчишек дальше, но старшой передумал, отделил одного и погнал к нам.

— Вот этого не прихватите ли? До Дарданелл или куда вы там следуете?

— А нафиг он нам? — спросил Джейк, разглядывая нежданный подарок. У мальчишки цвел во всю левую сторону лица сегодняшний синяк, зато правой стороной юный партизан вовсю смахивал на девочку. Может быть, в девятнадцатом веке девочкам такими быть не полагалось, а для двадцать первого века вполне сойдет. Только отмыть как следует, а то длинные, до плеч, рыжеватые волосы больше напоминают жирные сосульки.

— Этот неделей тюрьмы не отделается. Я прикинусь, что мол не узнал, и скажу, что родственникам отдал с наказом выпороть так, чтоб сесть не мог.

— А что с ним не так? — спросил Норман.

— Убил лейтенанта Такмана в прошлом месяце. Вздернут.

— Рановато начал, — сказал Джейк укоризненно.

Юный партизан прошипел что-то короткое, но явно нецензурное.

— Я в твои годы и слов-то таких не знал, — продолжил Джейк.

— Замедленным умственным развитием гордиться не следует, — сказал я Джейку. — Может быть, у ребенка была уважительная причина.

— Была, — подтвердил кавалерист. — Этот самый Такман при жизни был большой сволочью, и человеку с фамилией Льюис в плен к нему лучше было не попадать. Брата у него прикончил какой-то Льюис, вот он и мстил всем Льюисам на свете. Так что я думаю, поделом ему. А парнишку жаль. Отвезите его подальше на запад, и пусть пробирается на Индейскую территорию. Только вы это… лучше связанным его держите. Это ж Фокс Льюис, он сбежит и лошадей ваших уведет.

Имя показалось мне знакомым.

— Тот самый Фокс Льюис? — спросил я. — Что девицей на Рождество переодевался?

Юный партизан и мне прошипел что-то нецензурное. Надо полагать, подтвердил.

Подвиг с рождественским балом и похищением лошадей автор позаимствовал для Фокса Льюиса у арканзасского бушвакера капитана Хауэлла А. Рейберна. Рейберн был невысок, тонкого сложения, голубоглазый, светловолосый и выглядел «как девушка семнадцати лет» по воспоминаниям современников, хотя был 1841 года рождения. Что с ним случилось после войны, точно неизвестно. Одни говорят, что его после капитуляции застрелил какой-то южный солдат, имевший на него зуб. Другие – что его поймали, и он сидел в тюрьме, пока его не выпустили по состоянию здоровья. В июне 1865 года он женился, а несколько месяцев спустя умер от туберкулеза.

Капитан Хауэлл А. Рейберн

Но Фокс Льюис – это точно не Рейберн, и женить его мы не будем. Ну, в ближайшие месяцы наверняка. А уж помереть от туберкулеза и вовсе не дадим.

4

Знакомство с юным героем Гражданской войны было не особо приятным, хотя мы отнеслись к нему с пониманием.

— И в самом деле, — рассуждал Джейк, поглядывая то назад, где в фургоне валялся связанный Фокс Льюис, то вперед, на лошадей, которыми пытался править я, — вот ты представь: ты весь из себя такой ловкий и героический, и вдруг какие-то придурки хватают тебя, связывают и везут хрен знает куда. Разумеется, обидно!

— Ну все-таки… Индейские территории… опасно.

Джейк красноречиво вздохнул. Я почувствовал себя дураком.

— Вот ты как рассуждаешь? — спросил Джейк. — Вот до Форт-Смита тут божья благодать, а сразу за Форт-Смитом дикие индейцы сидят в засаде и прям мечтают снять с нашего Фокси скальп? Да он небось сколько раз через Индейскую территорию проезжал, когда курьером служил. Проезжал? — обернулся Джейк к пленнику. — Или ты в Техас по южной тропе?..

Нецензурное шипение.

— И так, и этак, — перевел Джейк. — Ну так чего бояться?

— А родные? — вспомнил я. — Они ж у него в Арканзасе!

— У тебя есть родичи в Арканзасе? — обернулся Джейк к Фоксу и перевел очередную нецензурщину: – Нет у него родных. Э! Ты что творишь!

Последнее относилось ко мне.

— Ну чего ты лошадь на себя тянешь, бестолочь? — закричал на меня Джейк.

— Так объехать!

Тут уже нецензурно выразился Джейк, хотя квакеру не подобает.

— Да лошадь умнее тебя! — заявил он. — Она сама знает, что ей объезжать и как!

В фургоне веселился Фокс, которого мои упражнения в кучерском деле безмерно развлекали. Это он еще не видел, как я верхом езжу, наверное, уржался бы до полного забвения мата и наконец выдавил из себя хоть что-то, что можно напечатать в детской книжке.

— Ну вот как, как можно дожить до твоих лет и не уметь править? Это же пара, а не какая-нибудь восьмерка цугом, что здесь сложного? У вас в России что, лошадей нет? — возмущался Джейк.

— Нет! — гордо ответил я. — У нас только боевые верблюды!

Джейк меня даже зауважал:

— О, это твари!

Однако вожжи у меня отобрал, заявив, что на сегодня с него волнений хватит.

Место, где храбрые вояки с техническим прогрессом обрезали провод, мы нашли, починили линию и доложили начальнику, что продолжаем двигаться вперед, чтобы переночевать на ближайшей станции. Ночевать на природе нам не хотелось по причине возможных бушвакеров, а деревня была рядом: оставалось проехать через поле, а потом мимо крохотной рощицы и огородов. Телеграфист наш доклад принял, но начальник уже ушел домой, так что выдать нам ЦУ было некому.

Деревня называлась Галлей-крик, а может, Галла-крик, две карты, что были у Нормана, расходились в показаниях; сами же местные жители называли свои несколько домишек «рядом с Поттсом», и понятно почему: Поттс отгрохал себе домину в два с половиной, как здесь выражались, этажа, и на фоне одноэтажных хижин дом этот выглядел натуральным дворцом.

Фрагмент карты 1888 года

Был этот Поттс реальным старожилом и пионером фронтира: семнадцатилетним мальчишкой отправился на Запад с двумя семьями негров, до здешних мест добрался года через четыре, был местным «индейским» агентом (посредником между властями и индейцами в деле отселения краснокожих дальше на запад), а когда земли очистились, получил привилегию почти задарма, за сорок долларов, купить 160 акров, которые потом расширились до 650. Но такое хозяйство не сделало его домоседом: как только в Калифорнии нашли золото, мужик рванул туда в надежде обогатиться. Там он повертелся, потерся, сообразил, что чем землю лопатой ковырять, лучше пару раз смотаться в Арканзас и обратно, чтобы пригнать бычков на продажу, ибо старатели тоже хотят кушать, а цены в Калифорнии в те времена взвились до небес. Вот с этих калифорнийских денег он себе домик и поставил около «военной тропы», а потом, когда по тропе наладилось почтовое сообщение, в домике том сделал отель для проезжающих, а сам стал местным почтмейстером. Ясное дело, с войной почтовый бизнес накрылся, но хозяйство Поттс сохранил крепкое, на зависть соседям.

Дом Поттса

Но все это мы узнали уже вечером, когда стали гостями отеля, а когда мы приехали, нас встретил Поттс собственной персоной и с высоты крыльца спросил, что мы за люди и зачем пожаловали. Узнав, что от телеграфной компании, подобрел: телеграфной конторы у него здесь не было, но он надеялся на расширение – где почта, там и телеграфу место найдется.

Джейк выволок юного Фокса из фургона и поставил того перед выбором: или он ночует у нас в комнате вместо коврика в связанном виде, или же дает слово, что не сбежит, — и тогда пусть изображает приличного постояльца. Юный партизан опять ответил нецензурщиной, на что мистер Поттс посоветовал ему попридержать язык, пока хозяйка не помыла ему рот с мылом, а хозяин дома не отходил его по мягкому месту вожжами.

— И не посмотрим, что ты пленный, — добавил хозяин.

Фокс бросил взгляд на стоящую рядом с Поттсом женщину и пробормотал тихим голосом:

— Прошу прощения, мэм.

— Даешь слово, что не сбежишь? — настойчиво спросил Джейк.

— Даю слово, — послушно повторил Фокс.

Джейк развязал пленника и подтолкнул к крыльцу.

— Поверьте, это для его же пользы, — объяснил он хозяевам. — Незачем ему по окрестностям без дела мотаться. Пусть лучше валит в Техас или Калифорнию, где его никто не знает.

— Пожалуй, — сдержанно согласился хозяин.

— Я могу получить отдельную комнату? — спросил Фокс. — У меня есть деньги. Не отобрали.

— И ведро горячей воды, — сказала хозяйка, окидывая его взглядом. — У нас здесь приличный дом, и свиньи за стол не садятся.

— Да, мэм, — послушно сказал Фокс. — Спасибо, мэм.

Где там мылись Фокс и Норман, я не в курсе, наверное, по своим комнатам, а мы с Джейком без особых затей помылись во дворе, поливая друг друга из ведер.

Вечером правая сторона Фокса еще больше напоминала девушку, а над левой издевалась невестка Поттса, пытаясь намазать синяк то одной целительной мазью, то другой. Фокс покорно сносил все издевательства и помалкивал.

Джейк был в своем репертуаре: у него, конечно же, нашлись знакомые, которых знал мистер Поттс: э, сколько там того населения в Соединенных Штатах? Пустяки! Так что разговорить ветерана фронтира у Джейка получилось на счет «раз-два».

Мы с Норманом почтительно внимали.

Домочадцы (я так почти и не запомнил, кто там сыновья, а кто внуки, кто дочери, а кто невестки; взрослых сыновей, правда, не было), хоть и слышали рассказы патриарха уже не раз, тоже изображали почтительность.

Однако когда потребовалось развлекать хозяев, мы выдвинули из своих рядов Нормана, который рассказал о том, как мы искали кабель около Мемфиса, а потом как-то логично перешел к проблемам прокладки телеграфного кабеля через Атлантику. Я аж заслушался.

Телеграфная полька (лист нотной обложки), полька сочинена в честь прокладки трансатлантического кабеля

В голове не укладывалось, что люди в середине девятнадцатого века вот так запросто способны уложить в океан тысячи километров кабеля, особенно если учесть, что из изолирующих материалов у них была разве что резина. А потом я вспомнил, что Жюль Верн приблизительно в это время преспокойно писал о полетах на Луну, и подумал, а ведь для них эта самая прокладка кабеля была таким же грандиозным проектом, как запуск человека в космос. Проложили ж, хоть это и кажется невероятным. Справились с затуханием сигнала при передаче на дальние расстояния – поставили реле. Потренировались немного на небольших водных преградах – сначала речки всякие, потом Ла-Манш и другие морские проливы, провели эксперимент: а вообще возможно ли отправить сообщение за несколько тысяч километров? Однажды ночью все телеграфные линии Англии и Ирландии были объединены в одну непрерывную цепь длиной пять тысяч миль, пустили ток и доказали, что передача на такое расстояние возможна. Вышли в море два парохода, «Ниагара» и «Агамемнон», и пошли укладывать кабель. Кабель состоял из семи медных проволок, обернутых в три слоя гуттаперчи, сверху был слой просмоленной пеньки, а потом еще и стальная спираль. Задача, конечно, была трудная, и завершить дело удалось лишь с третьей попытки, но в августе 1858 года королева Виктория и тогдашний президент США обменялись приветственными телеграммами. Сто три слова из речи королевы передавали шестнадцать часов.

Тексты телеграфных сообщений королевы и президента

Соединение континентов проводом вызвало ликование во всем цивилизованном мире. В Нью-Йорке устроили грандиозный салют из ста орудий, всюду были развешаны флаги, колокола звонили, ну и между делом горожане подожгли от большого энтузиазма Сити-Холл. Веселиться так веселиться.

Празднование в Сан-Франциско. Хотя им чего, вроде, радоваться, они еще тогда телеграфной связи с восточным побережьем не имели. А все равно радовались, потому что событие по тем временам было грандиозное

И этот кабель проработал всего месяц. Что там с ним случилось – точно не известно. Может быть, морская вода разъела смолу и гуттаперчу, а может, Великий Кракен кусочек откусил. Норман грешил на главного энергетика компании Уайтхауза: тот был доктор медицины и электротехнического образования не имел – так, нахватался по верхам. И с проблемой затухания сигнала (а он таки затухал, надо признаться) пытался справиться усилением мощности. Вот и пережег небось кабель.

Так или иначе, кабель сдох. Возникли даже слухи, что и не работал он вовсе, а телеграммы через океан – это надувательство. Но Компания Атлантического Телеграфа снова собрала денег, заказала тысячи миль другого кабеля, понадежнее, и вот-вот приступит к работе, а может быть, уже и приступила, пока мы тут разговариваем. Для укладки кабеля зафрахтовали самый большой пароход в мире, «Грейт Истерн», и через несколько лет телеграмма через океан будет такой же обычной, как телеграмма из Нью-Йорка в Филадельфию.

Автор полез в вики полюбоваться на «Грейт Истерн» и вздохнул: о, вот это динозавр! Вы только подумайте: он одновременно имел и колеса, и винт, да еще и паруса… ну вот зачем? Для пущей крутизны, не иначе. Его размеры подавляли. Самые большие корабли того времени могли взять четыреста пассажиров. У «Грейт Истерна» одной команды было пятьсот человек, а пассажиров он мог взять четыре тысячи, в том числе первого класса – восемьсот. Только вот никогда он столько пассажиров не брал: в свой первый рейс через океан пароход ушел с 43 пассажирами, обратно вернулся с сотней. Никогда «Грейт Истерн» не ходил с полной загрузкой, как ни пытался, и с учетом всех накладных расходов был просто плавучей финансовой катастрофой. Наконец его наняли телеграфисты: если укладка кабеля пройдет успешно, владельцы получат акции телеграфной компании, если же нет – извините, компания обанкротилась, ваш динозавр работал задарма.

«Грейт Истерн» в нью-йоркской гавани

Забегая вперед, можно сказать, что таки кабель через Атлантический океан «Грейт Истерн» проложил. А потом еще четыре кабеля, потому что объем трансатлантического траффика начал бурно расти. И еще один кабель «Грейт Истерн» проложил в Индийском океане между Бомбеем и Аденом, после чего кабелеукладчики обзавелись новым, специально сконструированным судном, а динозавра отправили в Ливерпуль, где он стал плавучим цирком.

Но.

«Нет, Франсуа Перрен, ты погиб недаром…»

Хотя проект «Грейт Истерн» оказался полностью провальным, он стал настоящим прорывом в области техники. Слепить такого динозавра было непросто, и для строительства применялись специально изобретенные инструменты, машины и технологии, которые потом применялись для более успешных проектов.

Он просто опередил свое время и оказался пока не нужен. Время больших пароходов придет только в двадцатом веке.

Но, конечно, есть объяснение его невезучести и попроще. Ходят легенды, что когда пароход разбирали на металлолом, в его обшивке нашли два скелета. Два покойника на борту, шутка ли!

5

Мы полагали, что если за ночь никакой бушвакер связь не нарушит, в ближайшем удобном месте грузимся на пароход, благо вода в Арканзас-ривер пока стояла высоко, и судоходство не нарушилось, и спускаемся к Литл-Року. Однако Норман, до завтрака прогулявшийся к проводу за ЦУ от начальства, вернулся с несколько покруглевшими глазами, так что мы сперва решили, что он углядел в местной речушке-«крике» льюисбургского монстра. Но оказалось, что Норман не испуган, а крепко озадачен. Нам приказано следовать в Форт-Смит. Для починки линии, если что, у компании найдутся люди, а такие квалифицированные кадры, как нашу группу, лучше использовать в других местах. Например, для прокладки линии телеграфа на Индейской территории.

— Это что, — удивился я, — мы считаемся квалифицированными кадрами?

— Ну да, получается, — растерянно проговорил Норман. — Сообщение же через Миссисипи наладили – значит, квалифицированные.

— Если мы квалифицированные, как насчет повышения зарплаты? — спросил Джейк.

— Повысили, — ровным голосом сказал Норман, сам не веря тому, что говорит. — Двести десять долларов в месяц инженеру, сто двадцать технику, восемьдесят – монтеру. Монтер – это ты, — повернулся он к Джейку.

Джейк, который в отчете о миссисипском деле числился бригадиром-надсмотрщиком, присвистнул.

— Ой, чует сердце – никто из других инженеров ехать на Индейскую территорию не хочет, — проговорил он.

— Ты тоже не хочешь? — спросил Норман.

— Ой, какая разница: туда, или в Техас, или, допустим, в Юту? Везде есть индейцы, — сказал Джейк.

— А ты? — спросил Норман меня.

— Мне все равно.

— Мне как-то не очень хочется, — сказал Норман. — Далековато от цивилизации, а сейчас каждый месяц в научных журналах что-нибудь интересное. Хочу лабораторию и что-нибудь изобретать. Вот хотя бы беспроводной телеграф, как Дэн говорил.

— А что будешь кушать, пока изобретаешь? — спросил Джейк.

— Вот именно, — сказал Норман.

Пока мы обсуждали перспективы карьерного роста, миссис Поттс собирала в дорогу сына, чтобы он купил петуха. Сына – примерно ровесника Фокса – мы могли подвезти до индейской деревни, а там живет Мэри Лоунтри, вот она пусть хорошего петушка и выберет. Без петуха в хозяйстве нельзя. Однако просто так придти к индианке и сказать: «Мэри, нам нужен петух» – нельзя, поэтому миссис Поттс снова и снова повторяла сыну тонкости местного политеса. Мы уже позавтракали и собирались в дорогу, а она все объясняла, какие стати должны быть у настоящего петуха.

Джейк привел к нашему фургону Фокса и связал ему впереди руки – скорее, для порядка, чем всерьез:

— Вот привезем в Дарданеллы и развяжем. Скоро уже, — пообещал он.

Фокс стоически терпел, косо поглядывая на рассуждавшую о петухе миссис Поттс.

Норман вспомнил, что забыл в комнате свою «Квартеронку», и поспешил на второй этаж.

Вот тут эти пятеро на лихих конях и появились.

— Доброе утро, миссис Поттс!

Джейк рванулся было к фургону за оружием, но его сбили с ног. Мне можно было и не рыпаться: слишком далеко стоял, а мой кольт преспокойно лежал себе в охапке вещей, которые я только что вынес из спальни и положил в фургон. Нет, ну конечно, сразу на себя кольт нацепить не надо, мы ж не в разоренном войной Арканзасе, а просто на дачу в Борщевку собираемся. Дебил, да.

Меня оттеснили к Джейку. Направленные на нас стволы намекали, что можно не трепыхаться.

— Что-то вы мне не рады, миссис Поттс, — продолжил главарь.

— Чему радоваться?

— Неужели жалко нескольких куриц и каравая хлеба на правое дело?

— Кур тебе, Дан? — буркнула хозяйка. — К тому петуху, что в прошлый раз забрал? Цыплят разводить собрался или как?

Главарь хэкнул и обратил внимание на стоящего столбом Фокса:

— О, кого я вижу! Неужели это мистер Льюис?

Фокс тоже что-то не очень радовался встрече. Дан подал на него лошадь, Фокс попятился и шлепнулся задом на землю.

— Ах, я не заметил! Нашему храброму лисенку связали лапки. Нехорошие дяденьки его поймали, — ухмыльнулся главарь. — Ничего, мы этих нехороших дяденек спустим в овражек, а лисенку дадим лошадку. Тебе какая нравится? — он указал на пару, запряженную в наш фургон.

— Обе барахло, — буркнул Фокс, сидя на земле.

— Ну, моего мерина я тебе не отдам, — оскалил зубы Дан. — Потом добудешь лучше.

— Я к тебе без оружия не пойду, — буркнул Фокс, как будто у него был какой-то выбор.

Главарь кивнул в сторону фургона. Один из бушвакеров подъехал ближе, подхватил мой кольт и передал командиру. Дан бросил револьвер под ноги лошади, в нескольких шагах от Фокса:

— Бери, он твой.

Фокс глянул на кольт и перевел взгляд в сторону.

— Что такое? — спросил Дан. — Не нравится подарок?

Фокс продолжал сидеть на земле, держа связанные руки перед собой.

И вдруг: бах! Я ничего не понял, а Дан начал падать с лошади, и Фокс перекатился чуть не под копытами, хватая кольт. Бац! Бац! Бах! Бац! Бац!

Пять трупов… ну или почти трупов, потому что один из бушвакеров хрипит и стонет, катаясь по земле, а Джейк уже отбирает у него оружие, хотя раненому явно не до стрельбы. И я стою столбом. Нет, не получится из меня ганфайтер.

Я присел рядом с Фоксом и помог ему высвободить руки.

— Ну ты даешь, — только и сказал я ему.

— Хорошо, что Норман пошел в дом, — проговорил Джейк, осматривая тела: вдруг кто еще жив.

— При чем тут Норман? — спросил Фокс, вставая на ноги. — Стрелял не он. Перезаряди, — он кивнул мне на кольт.

— А кто? — Джейк выпрямился, с тревогой оглядываясь.

Фокс перевернул тело главаря и внимательно посмотрел на рану во лбу. Потом встал на то место, где недавно стояла лошадь Дана, чуть повернул голову, пытаясь поймать то направление, куда перед смертью смотрел Дан, чтобы понять, откуда прилетела пуля.

— А вон оттуда стреляли, — сказал он. — Из рощи.

6

Нормана перехватил старый Поттс и засунул в кладовку, как только увидал, что во дворе творится. Пока задвигал дверь кладовки буфетом, на улице уже и отстрелялись, но Поттс сперва посмотрел, чем дело закончилось, а только потом выпустил Нормана.

Миссис Поттс, когда стрелять начали, присела за бочку с водой. Юный Поттс просто упал на землю, а когда стрельба закончилась, громадными прыжками унесся в дом и выскочил наружу с дробовиком, за что получил потом затрещину от матери: кто ж выскакивает из укрытия, когда неизвестно кто и откуда стрелял? И вообще, нечего с оружием бегать, тут чужие разборки.

Убедившись, что таинственный незнакомец из рощи вроде как не намерен продолжать бой, Фокс занялся мародеркой, раскладывая добытое оружие и боеприпасы на две кучки, найденные деньги и ценности – к себе в карман, документы всякого рода, бумаги и письма – в стопку, которую сунул в руки подошедшему Норману: разберись, мол, может, что важное.

Джейк оказывал первую помощь раненому бушвакеру и между делом вел допрос: где остальная банда и кто мог стрелять из рощи. Обнаружилось, что нам сильно повезло: несколько дней назад банда разделилась, и восемнадцать человек отправились в Техас, а эти решили пробираться в Теннесси. Кто стрелял из рощи – раненый не знал. Кто угодно мог.

Поттс отобрал у отпрыска дробовик и послал собрать разбежавшихся партизанских коней. Наши лошади, когда шарахнулись от выстрелов, тоже попробовали разбежаться в разные стороны: одна направо от угла сарая, а другая налево, в результате далеко не убежали и пребывали в шоковом состоянии. Фургон при этом чуть не опрокинулся и стоял накренившись.

— Жить будет, — заключил Джейк, остановив кровотечение, — если, конечно, не помрет. Миссис Поттс, куда нам его переложить? Дэн, что стоишь, помогай заносить.

Мы переволокли раненого в дом и положили в комнате, указанной хозяйкой. Пока укладывали его поудобнее («Уберите то, подстелите это», — командовала миссис Поттс), Фокс успокоил наших лошадей, заставил их выровнять фургон и вовсю продолжал хозяйствовать: расседлал партизанских лошадей, седла сложил к нам в фургон, мерина Дана и еще одного привязал к задку фургона (про остальных лошадей по-царски сказал мистеру Поттсу: «Это вам за беспокойство»), закинул в фургон одну из кучек оружия и спросил:

— Мы уезжаем или как?

Джейк одобрительно крякнул.

Норман передал просмотренную кучку макулатуры Поттсу, пробормотав: «Ничего интересного», и попрощался.

Попрощались и мы.

До Дарданелл, вернее, до Норристауна, который был на нашем берегу Арканзас-ривер, оставалось от силы восемь миль, и поскольку нам теперь не нужно было проверять соединения, приехали мы туда быстро. Перед въездом в поселок Фокс передал вожжи Джейку, а сам отодвинулся вглубь фургона, да еще и шляпу пониже надвинул.

Норристаун считал себя большим городом, хотя мало чем отличался от Льюисбурга. Все же пристроиться на маленький пароход, идущий вверх по реке, нам удалось. Каюты на нашу долю уже не досталось, но нам и в фургоне было неплохо. Норман, во всяком случае, как залег читать свою «Квартеронку», так даже отказался выходить на берег, когда мы пересекли реку и остановились в Дарданеллах. Фокс тоже не высказал желания прогуляться, так что разминать ноги вышли только мы с Джейком.

Дарданеллы мало чем отличались от Норристауна и Льюисбурга, разве что руин было побольше, потому что город считался важным стратегическим пунктом и за обладание им разыгралось несколько битв. В засушливый период здесь проходила основная дорога в Форт-Смит и дальше на запад. До войны здесь были три таверны, магазины, еженедельная газета. Сейчас газета не выходила из-за дефицита бумаги, торговля была вконец разорена, и только в тавернах чувствовалась жизнь. Правда, постояльцы были в основном военные.

Мы набрели на книжную лавку, и я заглянул, чтобы узнать, нет ли у них чего-нибудь электротехнического. Ничего не оказалось, но Джейк завис около полки с бульварными романами, и пришлось задержаться. «Ну а что, Норман целыми днями в книжку пялится, а я просто так сиди?» То, что он выбрал, на мой взгляд больше напоминало сплошной фэйспалм, но похоже, в середине девятнадцатого века так бульварные романы и писали.

Так что когда Джейк, вернувшись на пароход, демонстративно раскрыл книжку и начал читать, я только буркнул:

— Я ж тебя умным человеком считал, а ты такую ерунду читаешь…

Норман оторвался от «Квартеронки», глянул на обложку книжки Джейка и проговорил:

— Ваш знакомый мистер Маклауд тоже вроде умный человек, а такую ерунду пишет.

— Что, правда? — Я как-то не интересовался, что там по утрам Дуглас пишет. Говорили же – журналист. — Я думал, он очерки про Америку для англичан строчит.

— Это тоже, — кивнул Норман. — Но очерк ему нужен раз в месяц, а в остальное время он подобное кропает. Драйден даже не поверил, что бульварные романчики. Решил, что шифр. Тоже его серьезным человеком считал.

— Шпионом, — сказал я.

— Да ну, это он так шутил. Если б Маклауда считали английским шпионом, кто бы его индейским агентом назначил?

— А он что, был индейским агентом?

— Почему был? Он и сейчас агент. Его вызвали из Канзаса, чтобы решать какие-то проблемы в восточном Теннесси, но проблемы, насколько я знаю, сами собой рассосались, пока он доехал до Мемфиса.

— Джейк! — я посмотрел укоризненно на приятеля. — Как же ты этого не разузнал?

— А нафиг? — Джейк поднял на меня невинные голубые глаза от своей книжки. — Я же вижу – парень с фронтира притворяется горожанином. Зачем лезть с вопросами и ломать человеку игру? Я и шулерам на том еще пароходе никаких вопросов не задавал. Нафиг встревать?

— Там были шулеры?

— Разумеется, — сказал Норман. — Капитан Джонс и тот торговец сахаром, не помню, как его звали.

— Чтобы на пароходе да не было шулеров? — хмыкнул Джейк. — Небывальщина.

— И здесь есть?

— Сходи в бар, там, наверное, как раз играют, — сказал Джейк. — Один – такой краснорожий, типичная деревенщина, другой вроде аптекарь.

Вот так узнаешь что-то новенькое о людях, которых считаешь друзьями.

— А Фокс? Почему ты не расспрашиваешь Фокса? — обиделся я.

Фокс глянул на Джейка одним глазом.

— А что о Фоксе узнавать? — спросил Джейк. — Родился в Кентукки на пару лет раньше, чем ты думаешь.

— И что я думаю?

— «Пони-Релай» разорилась летом шестьдесят первого. А младше четырнадцати лет в курьеры у них не брали.

Действительно, вот такие мысли мне даже в голову не могли прийти. Получалось, Фоксу не меньше восемнадцати. А может, и около двадцати. Интересно, как он четыре года назад доказывал, что ему уже есть четырнадцать, если сейчас ему семнадцати лет не дашь?

Автор наконец решил объяснить: этот роман – он вообще-то роман, хотя и сверх меры нашпигованный всякой документальщиной. Вот, например, штат Арканзас существует, и поселок Дарданеллы в нем тоже был во времена Гражданской войны и сейчас есть, чего не скажешь о Норристауне, который во время войны еще был, но к двадцатому веку постепенно кончился. И три таверны в Дарданеллах тоже тогда были. И телеграф пришел в Дарданеллы в 1860 году, это исторический факт.

А вот Фокса, Джейка и Нормана в Арканзасе не было, хотя наверняка были похожие на них люди. И вот чтобы эти люди могли в моем романе свободно действовать, кое-какие реалии надо менять, чтобы мне потом не говорили: «А! Не было в то время у Вестерн-Юнион никакой конторы в Льюисбурге!» Ну не было, допустим. И что? «А! Пони-Экспресс не работал на южном маршруте!» Хм. Тут еще вопрос, что там на южном маршруте работало и как, но писать на эту тему целую диссертацию автору не хочется. Окажется уместным в романе – в свое время автор расскажет, хотя, знаете ли, принцип «доверяй, но проверяй» никто не отменял.

И чтобы слишком дотошные граждане не доматывались, автор и послал наших героев работать в неизвестный истории «Вестерн Континентал», а Фоксу записал в биографию не существовавшую в реале фирму «Пони-Релай». А вы уж сами разбирайтесь, где точный исторический факт, а где автор чуть-чуть отступил от истины.

Вот мистер Поттс – он точно был, и даже поселок в его честь назвали; поищите, если не лень, на карте Арканзаса Поттсвилль. И жена у него была, и дети, и домик в «два с половиной этажа», где он устроил отель для проезжающих, — все было. А вот были ли бушвакеры, которые заимствовали из его хозяйства кур – неизвестно. По всем прикидкам, должны были быть.

Что же касается монстра… ну, легенда-то есть. Правда, видели его не в Льюисбурге, а на Уайт-Ривер, но сейчас уже не у кого спросить, кого они там у себя в Льюисбурге видели, а кого не видели, за полным отсутствием Льюисбурга. Городок захирел и давно помер. А монстра, говорят, видали и в двадцатом веке. Только не поймали, и слава богу. Нечего легенды рушить.

7

В баре и в самом деле играли – уже с нездоровым таким азартом, когда простака подстрекают отыгрываться. Я бы посидел, понаблюдал, набираясь опыта, но кофе в баре подавали такой, что не отплюешься, а потреблять самогон в одиночестве не хотелось.

Фокс вышел к лошадям: чистил и наводил на них глянец, как будто им предстояло выступать на конской выставке. Я остановился посмотреть, как это у него ловко получается.

— Мне вот интересно, — сказал Фокс, не оборачиваясь, — как ты собираешься жить на Западе, не умея ездить верхом.

— Да как раз и сам размышляю, — ответил я. — Автомобили еще не скоро изобретут.

Фокс протянул мне щетку: «Приступай». Я начал постигать хитрую науку техобслуживания самоходного средства передвижения системы «лошадь». Фокс, что было ценно, надо мной не ржал, просто показывал, как и что делать. Спросил только, в самом ли деле я умею ездить на верблюдах.

— Нет, — признался я.

Фокс кивнул:

— Я так и подумал.

Потом мы попрактиковались в разных прикладных науках наподобие «Как правильно седлать лошадь» или «Зачем нужна эта фиговина и как она называется». Фокс был терпелив как ангел. Лошадь, должно быть, ломала голову, что это мы с ней творим: вроде как и седлаем, но ехать никуда не собираемся. Да и седлаем как-то странно, отчего приходится переседлывать.

Когда стало темно, мы с Фоксом вернулись в фургон, где Норман начал выпытывать у меня, как я усвоил морзянку. Он и на прошлом пароходе нам с Джейком с этим покою не давал, и во время путешествия от Литл-Рока. Вообще-то я уже неплохо стучал, но Норману, кажется, хотелось сделать из меня виртуоза, и он постоянно ускорял темп. У Джейка получалось, но не так чтоб очень; Норман сказал, что если Джейк подастся в операторы, больше двадцати долларов в месяц ему с такой скоростью не заработать.

— А сколько вообще зарабатывают операторы? — поинтересовался Фокс.

— По-разному, — ответил Норман. — Начинающие – двадцатку. А если скорость большая – так и сто, и сто двадцать.

— Вот как, — уважительно протянул Фокс, и Норман немедленно переключился на него:

— Тоже хочешь научиться? А ты вообще грамотный?

Выяснилось, что с грамотностью у Фокса не очень, но слух хороший, и повторить за Норманом любой отбитый ритм он может без ошибок. И все эти буквы, которые точки-тире, он запомнил быстро. А перевести в морзянку печатный текст у него получается явно лучше, чем этот же текст прочитать вслух.

— Тебе в самом деле хочется быть телеграфистом? — спросил я назавтра, когда мы вместе снова занялись лошадьми.

— Не очень, — ответил Фокс. — Но работа плевая, а платят хорошие деньги.

— Вот как, — проговорил я. Фокс на моих глазах терял весь романтический ореол. Только что он был партизаном и сражался за знамя Юга. И он сутки, как с этим делом завязал – а уже прикидывает, какой бы непыльной работенкой заняться.

Фокс глянул на меня с усмешкой:

— А чем предложишь на жизнь зарабатывать?

Тут я завис: а действительно, чем?

— Четыре года назад мне повезло, — сказал Фокс. — Сто долларов в месяц мальчишке, который только и умеет, что на лошади удержаться, — мечта. Ну, на самом деле, не такая уж легкая работа – быть курьером, зазря ведь деньги платить не будут, но работа оказалась временная: компания разорилась из-за телеграфа, как только первая телеграмма с востока в Сан-Франциско прошла. Ну, по югам телеграфа почти не было, но там большей частью и новостей никаких срочных не было, чтобы держать такую службу, как «Пони-Релай». Да тут война началась, а я в тот момент был в Техасе – ну то есть, в какой армии курьером служить, вопросов не было. И носился с эстафетами между Техасом и Арканзасом. А в прошлом году весной крепко простудился и заболел. Хорошо так заболел, думали, не выкарабкаюсь. Тем временем дикси ушли, янки пришли – куда деваться, когда оклемался? Украл я у янки лошадь и попробовал уйти на Запад. Да хрен уйдешь: дороги перекрыты, а где дорог нет – можно на банду нарваться. Ну я и нарвался. И спросили меня: а что это ты, Фокс, от войны за правое дело линяешь? Дезертир?

Я быстро глянул на девичье лицо Фокса: да уж, нашли дезертира.

Фокс хмыкнул:

— Ну я и сейчас не очень солидно выгляжу, а тогда после болезни вообще был тощенький и бледненький задохлик. Какой из меня дезертир – так, одно недоразумение. Но к банде пришлось присоединиться. Лошадей для них у янки воровал, в основном. Или вот еще посылали телеграфные провода резать. И чем мне сейчас заниматься, если все, что я умею, — лошадей воровать? Это ведь только во время войны кража лошадей – удаль, а на Западе за это вешают.

— Ковбоем? — промямлил я.

Фокс очаровательно улыбнулся:

— Ты себе вообще как работу пастуха представляешь? Это на востоке парочку коз пасти – особой силы не надо, а чтобы со стадом полудиких техасских бычков управиться – там мужики нужны, кто меня наймет? Разве что табунщиком – за рабочими лошадьми присматривать. Десять долларов в месяц. А Джейк вон только потому, что знает, как два проводка соединить – восемьдесят долларов получит. И что, я совсем тупой и такой работы не освою?

— Освоишь, — согласился я. — И вообще, за электротехникой будущее. Но читать много придется.

— Выучусь, — легкомысленно сказал Фокс.

8

Что там Джейк сказанул о Фоксе в свое время мистеру Поттсу? «Пусть лучше валит в Техас или Калифорнию, где его никто не знает»? Ха-ха!

Мы еще не успели выгрузиться в Форт-Смите, как услышали:

— Фокси, живой?

Фокс приветственно помахал рукой:

— А что мне сделается?

— Кто тебе такой шикарный фонарь поставил? Этот длинный?

— Неа, — ответил Фокс. — Это так, на сучок налетел.

— Хороший был сучок, — посочувствовал знакомец.

И дальше пошло-поехало:

— Фокси, как жизнь?

— Ой, Фокс, ты ли это?

— Фокси Кид вернулся…

Перекинувшись парой слов с одним знакомцем, другим, третьим, Фокс направил наш фургон на какой-то знакомый ему двор. Город был переполнен, мест в гостиницах не было.

— Если что, сможем ночевать и в фургоне, — выразился Джейк, оглядывая окрестности. — Не зима.

Форт-Смит

Форт-Смит и до войны был по арканзасским меркам городом не маленьким – около полутора тысяч человек, а с началом войны народу начало прибавляться. Этот город был воротами на запад – сразу за окраиной начинались Индейские территории; на территориях тоже была война, но если их проскочить – дальше открывались вольные земли дальнего Запада, где войны не было, если, конечно, не считать индейцев, но индейцы там были уже не везде. «Проскочить» можно было двумя способами – налегке, верхом, небольшими незаметными отрядами, или же на фургонах, запряженных волами. Волы выдают офигительную скорость две мили в час, поэтому слово «проскочить» кажется неуместным. Понятное дело, одинокий фургон, тянущийся с такой скоростью – легкая добыча и для бандитов, и для индейцев; поэтому фургоны сбиваются в обозы. Сотня фургонов – это уже серьезно, и редко кто захочет с такой силой связываться. Вот и в прошлом году из Форт-Смита ушло на Запад полторы тысячи человек, а сейчас снова накопилось народу – еще полторы-две-три тысячи уйдет, а город все равно не опустеет: будет мастерить фургоны, упряжь и всякое добро, что понадобится переселенцам в долгом пути, будет покупать и продавать волов и лошадей, заготавливать провиант для переселенцев, которые наверняка поднакопятся к следующему году. Основной поток американских переселенцев на Запад шел много севернее, от города Индепенденс, но переселенцам с Юга – а их много сейчас было, стронутых с места войной, — подходил и южный маршрут. И потому в Форт-Смите можно было встретить и бывших конфедератов, и юнионистов, и беглых рабов, которые вообще-то беглыми уже не считались, а военные власти города не сильно интересовались, в каких отношениях человек находится с законом и на чьей стороне воевал, лишь бы этот человек не расхаживал по городу с оружием, не нападал на солдат, но только запасался бы снаряжением, чтобы свалить дальше на Запад.

И Фокс, который в Арканзасе прятал свое девичье личико не хуже Гюльчатай, сейчас не стесняясь демонстрировал свой налитый синевой и зеленью фонарь всему окрестному населению.

Когда мы нашли удобное место для парковки, и Фокс определил наших лошадей на постой в небольшую конюшню (причем его волновало больше, чтобы лошадей и фургон не украли), можно было пойти посмотреть город. Норман сразу решил отправиться к начальству, чтобы знать, для чего, собственно, мы нужны, Джейк пошел с ним за компанию – явно познакомиться с людьми, отирающимися около начальства, чтобы узнать, какие подлянки нас могут ожидать, Фокс собрался повертеться в салунах, чтобы разузнать примерно то же, а я отправился с ним.

— Только если слишком много выпьешь, — предупредил меня на всякий случай Фокс, — я тебя тащить обратно не буду.

— Я и не собираюсь, — ответил я. — Пива разве что попробовать, а то не может же быть, чтобы в городе было полно немцев, а пива не было.

— Ну прямо полно… — протянул Фокс.

Я ткнул пальцем в ближайшую вывеску: «Отто Дитрих, бакалея», потом в другую: «Джон Райх, шорник», потом дальше «Хансен».

— Насчет Хансена ты врешь, — заметил Фокс. — Он швед. А кстати, зайдем к нему.

Мы зашли в салун Хансена и заказали пива. Фокс негромко переговаривался с барменом, обменивался новостями. Подходили другие посетители, тоже находили что сказать давнему знакомому. Фокс не был в городе около двух лет, событий накопилось много. Я помалкивал и к разговору почти не прислушивался. Обстоятельства жизни совершенно незнакомых людей были неинтересны. А когда Фокс начал расспрашивать о ценах на снаряжение и лошадей, я вообще из разговора выпал, потому что большей частью не понимал, о чем он спрашивает. Некоторые слова были знакомы, да, но смысл у них явно был такой, какого я не знал. Так что я на какое-то время отвлекся, а потом обратил внимание, что до Фокса начал доматываться какой-то парень. Я прислушался. Выяснилось, что парень, как и Фокс, был курьером в Пони-Релай, а теперь выговаривал ему за то, что Фокс переметнулся к конкурентам. Надо полагать, Фокс только что упомянул, будто работает на телеграфную компанию. А что, нельзя? Но парню почему-то телеграф жизни не давал, хотя если б вдруг Пони-Релай сейчас возобновила работу, его туда бы не взяли: за четыре года он вырос и нарастил на себе мяса, не то что наш Фокс, который все еще выглядел подростком. Ума, впрочем, кажется, парень не прибавил с годами, потому что был уверен, что все эти телеграфы – игрушки для городских белоручек, которым деньги некуда девать.

— Телеграф, — встрял в разговор я, — это не роскошь, а средство связи.

Я ухмыльнулся, поняв, откуда спер эту фразу, безжалостно ее переделав. Ну-ну.

— Да эти проводки – фигня полная, — сказал парень. — Их порвать – делать нечего. Первая же гроза весь ваш телеграф переломает, а места у нас здесь такие, что грозы часто.

Про частые грозы это он правильно сказал. Я не упоминал раньше – вроде как не к слову приходилось, — но от самого Мемфиса дня не бывало, чтобы гроза не собралась. Иной раз вроде как и солнышко светит, но посмотришь вдаль – а там нехилая тучка и молнии бьют. Климат такой, что ли?

— А что, — спросил я, — часто нет связи с Миссури?

— Бывает иногда, — сказал кто-то. — Но только вряд ли от гроз. Бушвакеры рвут. В прошлом году бабу какую-то арестовали – будто бы она провода резала, — мужчина призадумался: – Это как она резала, интересно? Не по столбам же ей лазить?

— Да все равно, — возразил парень. — Главное ж то, что сломать ваш телеграф – это пустяковое дело. Ломается. Так что люди на лошадках – они все равно будут нужны.

— Так телеграф не всегда будет по проводам идти. Скоро уже будет беспроводной телеграф.

— Это с зеркальцами? — спросил кто-то.

— Гелиограф, — подсказал кто-то тихо.

— Нет, не с зеркалами, — ответил я. — Существует такая волновая теория света… ну, это ученые пытаются объяснить, как распространяется свет, почему не обходит препятствия и тому подобное… — Я запнулся: и вот как мне это объяснить людям, если сам я не очень-то хорошо это представляю? Но люди слушали внимательно. — Недавно было высказано предположения, что существуют волны, похожие на свет. Но свет мы можем видеть, а это излучение – нет. Вот, например, магнит. Мы знаем, что он может притягивать к себе железо, а почему? Ну вот и предполагают, что магнит вроде как светится невидимым светом, и этот свет действует на железо.

«Боже, что за пургу я несу?»

Но люди внимали.

— И что, — спросил один, — скоро телеграммы будут порхать в воздухе и притягиваться к телеграфистам?

Все засмеялись.

— Нет, — сказал я, — будет что-то вроде гелиографа, только невидимым светом.

— Но человек же его не видит?

— А будут специальные приемники, — объяснил я. — Там при помощи электричества и магнитов («О господи, прости мне эту ересь!» – взмолился я безмолвно) невидимые сигналы будут превращаться в звук.

— В какой звук? — спросил кто-то.

— А что вы в передающее устройство скажете, то в приемнике ваш приятель услышит. «Привет, Чарли!» – например.

— И большие эти устройства?

Я пожал плечами.

— Ну, с чемодан, наверное.

— Разве это большие, — сказал один из слушателей и задумался: – Это что ж, вот я ставлю это твое устройство в фургон и еду… ну, на Альбукерке еду. Без проводов, без ничего… а у жены такая же штука, и вот я ей сигналю: «Привет, Молли! Как там наш младшенький? Подрос, пока я еду?». И что, услышу, как она мне отвечает?

— Да, — сказал я.

— «Ах, милый, — произнес кто-то тоненьким голосом, явно изображая Молли, — я не уследила, и младшенький наделал в твои воскресные башмаки».

Все засмеялись.

— Врешь, ты не Молли! — ответил ее супруг. — Нету у меня воскресных ботинок.

— И что, — спросил еще кто-то, — это я смогу прямо с тропы просигналить в форт, что на меня напали апачи?

— Если успеешь чемодан открыть, — хмыкнул кто-то.

— Лучше бы придумали машину. Сел в нее – и ты назавтра в Альбукерке.

— Так паровоз же, — возразили пессимисту. — Вон, вдоль Орегонской тропы железную дорогу строят. Как построят – чух-чух-чух – и ты в Сан-Франциско быстрее, чем тот Пони-Релай.

— Не, вот чтоб без рельсов… — ответил пессимист. — Чтобы в одиночку золото искать в горах.

— Придумают, — сказал я.

— Да… — согласился народ. — Техника…

— Я в шестьдесят первом как раз в Бостоне был, — сказал задумчиво один дядька. — Ну а тут вдруг война, всё дыбом, и как выбираться? Пароходы в южные порты не ходят, а по Миссисипи – ну так это разве что в медном тазике, потому что даже плоты задерживали. Пришлось из Бостона ехать в Мексику. Там думал – вот сейчас в Техас, а потом на почтовых. Ага, как же! И в Техас не попадешь, и почта уже не ходит. Попер на Альбукерке, что уж поделать. А уж из Альбукерке – сюда. Ох, как бы мне безрельсовый паровоз пригодился!

— Целая кругосветка, — сказал уважительно его сосед.

— Да как вспомню, как я по той Мексике мотался – ей-богу, проще было через Сент-Луи в Канзас добраться, а уж потом на Форт-Смит.

— С твоим-то говором за шпиона приняли бы, — заметил кто-то. — Арестовали бы, и всю войну в тюряге бы куковал.

— Вот и я о том думал, — согласился «кругосветчик». — А щас прикидываю: нет, прорвался бы. — Он явно хотел еще что-то добавить, но оглянулся на соседа, донашивающего голубую униформу, и тактично промолчал. Вообще в салуне царила полная политкорректность: «серые» пили рядом с «синими», а белые рядом с неграми. Возможно, кое-кому такое соседство не нравилось, но начать выяснять отношения мало кто рисковал. Как-то неосторожно было затевать ссоры с людьми, от которых в ближайшие недели будет зависеть твоя безопасность и безопасность твоей семьи. А уж с теми, кто будет жить с тобой в одном городе, и вовсе глупо портить отношения.

Пока читатели ждут, когда сюжет, наконец, сдвинется дальше, автор бессовестно тратит время на просмотр старого вестерна: «Вздерни их повыше». Если судить по тому, что показывает на карте Клинту Иствуду судья, принимающий его на службу, город, в котором происходит действие, хоть и называется Форт-Гранд, на самом деле как раз Форт-Смит и есть. Правда, двумя десятилетиями позже, а двадцать лет в условиях фронтира – это большой период. Реальный Форт-Смит к этому времени мало напоминал убогие типично вестерновые лачуги – ну, по крайней мере, на главной улице; он стремительно рос, и его население приближалось уже к десяти тысячам человек. Здесь не было знакомой нам по фильмам «дикозападной» атмосферы – с перестрелками ганфайтеров, с лихими ковбоями, проносящимися сломя голову по улицам, с нападениями индейцев… Зато был Судья-Вешатель, Айзек Паркер, вынесший более 160 смертных приговоров. Ну, повесили не всех, половине удалось отвертеться: апелляции, помилования, то да сё, но все равно в Форт-Смите повесили больше народу, чем в любом другом месте в американской истории. Повод для гордости, да.

Автор не будет, впрочем, утверждать, что казнили в Форт-Смите безвинно, а в городе все было тихо-мирно. Да и вокруг города, и на Индейской территории происходили всяческие преступления: убийства, угон скота, грабежи. Партизанщина времен Гражданской войны плавно переползла в бандитизм – явление, знакомое и по другим гражданским войнам. Люди привыкли решать проблемы с помощью оружия в военные годы и не хотели отвыкать от этой привычки в мирное время. Так что, возможно, Судья-Вешатель был просто необходим.

В то время, когда в городе гостили Дэн и его друзья, в городе Судьи-Вешателя еще не было, а виселица без дела все равно не стояла. Вот такие дела.

9

— …В общем, лейтенант Ирвинг, таков маршрут, — сказал майор Хоуз. — На почтовых – тридцать восемь часов, но вы, понятное дело, двигаться будете медленнее.

Норман Ирвинг без особого энтузиазма смотрел на карту. Нет, маршрут на Альбукерке нравился ему еще меньше, но и техасский вариант был ненамного лучше.

— И что? Это надо делать именно сейчас, нельзя подождать хотя бы месяц, пока все успокоится?

— Генерал Уэйти сдастся со дня на день, — заверил майор.

— Да-да, — с сомнением отозвался Норман. Он сейчас мог себе позволить скептицизм: несмотря на то, что майор упорно звал его лейтенантом, он уже был совершенно штатским лицом. Правда, главная контора «Вестерн Континентал» тоже просила не медлить. Ну да, это ж не директора под пули полезут, если что.

— У вас ведь такая опытная команда, — заметил майор, неуклюже пытаясь подольститься.

— Опытная? — с сомнением спросил Норман. — Это кого вы имеете в виду? Мистер Миллер – совершенно гражданский человек, в войне участия не принимал и вдобавок плохо знает английский язык. Нет, он вообще-то говорит довольно бойко, но порой создается впечатление, что он совсем другое имеет в виду и неправильно переводит. Я даже не представляю, что именно он поймет, когда я скажу ему о маршруте. И я не уверен, умеет ли он стрелять. А то у нас по дороге сюда был инцидент… могло очень нехорошо кончиться. А мистер Шерман, монтер, он квакер. Да еще Льюис, конюх, совсем мальчишка, ему от силы лет шестнадцать, — сказал Норман, слегка покривив душой. У него вообще-то создалось впечатление, что если в их команде кто и опытен насчет «пострелять», так это именно Льюис. Но подчеркивать умения юного бушвакера было как-то неуместно.

— Мы вам будем всемерно содействовать, — неубедительно сказал майор.

Ага.

Когда Норман вышел из здания, откуда-то сбоку вынырнул Джейк и мигом подстроился под шаг.

— Техас, — сказал он.

— Угу, — подтвердил Норман.

— А особого выбора и нету: или на Техас, или на Альбукерке, — сказал Джейк. — Не на Канзас же. На Канзас лучше из Миссури.

— Город Шерман не в честь твоего родственника называли?

— Сомневаюсь, — проронил Джейк. — То есть не на Доуксвилль, а вдоль почтовой дороги?

— Да, — сказал Норман.

— Уже легче.

— Ненамного.

Они вышли из форта и побрели по Первой улице, разглядывая витрины магазинов. Витрины были бедноваты, но Джейк порой ронял словечко-другое насчет того, что надо бы купить в дорогу. Норман помалкивал.

Улица Форт-Смита примерно тех времен

— В принципе, ты можешь и не ехать, — сказал он наконец, подведя итог каким-то размышлениям.

— Чего вдруг? — удивился Джейк.

— Мы будем заниматься исключительно бумажной работой, — сказал Норман. — Монтер нам не нужен.

— Да ладно, я ж и поваром могу.

— А стрелять, если что?

Джейк хмыкнул:

— Если не получится добрым словом, отчего не пострелять?

— Ты же вроде квакер.

— Я жалкий грешник, — ухмыльнулся Джейк. — Хотя стрелять, конечно, не люблю.

Когда они добрались до своего фургона, Фокс как раз учил Дэна садиться в седло.

— О, — остановился Норман. — Я даже не предполагал, насколько все печально.

— Насобачится, — возразил Джейк. — Хотя печально, да, — признал он, посмотрев критически. — А у нас есть возможность добыть боевого верблюда?

— Лошадку ему надо деревянную, — сказал Норман. — Ну вот как такого человека на Запад брать?

— Жить захочет – научится, — философски заметил Джейк. — Или повезет ему как-нибудь. Он у нас везучий. Фокс, как впечатления? — он мотнул головой, подразумевая ученичка.

— Для горожанина – не так и плохо, — сказал Фокс. — Он хотя бы лошади не боится, — свысока посмотрев на свалившегося Дэна, Фокс добавил: – А зря!

Автор вытаскивает из кочующей в сети подборки американских нелепых законов один: «В Аризоне запрещена охота на верблюдов». Вот казалось бы, где Аризона, а где верблюды? Разве что в зоопарке. Ну да, в зоопарке в верблюдов лучше не стрелять.

Но блогеры, передирая друг у друга подборку, обычно не думают о том, что каждый нелепый закон имел основания для того, чтобы его вдруг приняли. Вот например, в Техасе мужчинам запрещено носить с собой кусачки. Нелепо? Да. А если вспомнить, что в этом Техасе после гражданской войны и по сию пору пастбища огораживаются колючей проволокой, то становится ясно, что наличие кусачек в кармане вполне может свидетельствовать о намерении границу пастбища нарушить и стадо угнать.

Вот и насчет верблюдов та же самая история.

Когда в середине девятнадцатого века у американцев возникла необходимость пересекать континент, они обнаружили, что в некоторых местах передвигаться на лошадях проблематично: рек нет или они пересыхают, колодцев и источников мало, да и в тех может оказаться не так много воды, чтобы напоить лошадей сравнительно крупного военного отряда. И вот тогда вспомнили о верблюдах. Идею пробивали несколько лет, и наконец, когда военным министром США стал Джефферсон Дэвис (тот самый, который потом станет президентом Конфедерации), деньги выделили и верблюдов закупили. Их привезли в Техас и отправили своим ходом вглубь континента, а тем временем закупщики сделали еще один рейс в Тунис и привезли еще одно стадо. Всего Американский Верблюжий Корпус получил семьдесят верблюдов. Несколько пробных экспедиций доказали превосходство верблюдов над лошадьми и мулами в засушливых районах; тем не менее, эта идея мало нравилась американским военным: они привыкли к лошадям, а для использования верблюдов нужны были другие навыки. Тем временем, военный министр сменился, новый отнесся к верблюдам без особого энтузиазма, а потом и вовсе забыли про верблюдов: началась война, и стало как-то не до экспериментов.

Верблюдов частью продали, частью выпустили в дикую природу.

Так что Дэн зря пошутил про боевых верблюдов. Вполне может оказаться, что Джейк когда-нибудь поставит перед ним такого зверя и потребует продемонстрировать умения.

10

Я свалился с мерина только раз, и Фокс, вот человек ангельской души, ни слова мне по этому поводу не сказал, только глянул укоризненно. Джейк скалил зубы и пообещал купить мне верблюда. Норман сочувственно осведомился, не сильно ли я ушибся. Ушибся-то я не сильно и мог снова садиться в седло, но сперва мы решили пообедать. Чуть дальше по улице находилась столовая с гордым названием «Ресторан Фишера». Обеденный зал ресторана находился во дворе под парусиновым навесом, посетители располагались за длинными дощатыми столами. Две немецкие девы подходили, принимали у посетителя двадцать пять центов и ставили перед ним комплексный обед, состоящий в основном из бобов и кукурузы с небольшим добавлением жилистого мяса. Ложки и ножи полагалось иметь свои, а девы зорко следили за тем, чтобы посетители после обеда не уволокли с собой миски и кружки. Фокс сказал, что вряд ли где-нибудь в городе мы получим за свои деньги что-нибудь лучше. Мы и не мечтали.

После обеда Норман засобирался посмотреть на реку Пото, но поскольку бить ножки ему было лень, начал седлать лошадь. Джейк решил составить ему компанию, а мне Фокс сказал: «И чего же ты ждешь?», так что мне пришлось присоединиться. Право же, хлопоты с седланием, а особенно ожидание, пока управлюсь со своим мерином я, заняли больше времени, чем сама прогулка. Река Пото, несмотря на то, что писалась не абы как, а по-французски Poteau, выглядела как широкая канава. В канаве текла бурая вода, за канавой виднелись Индейские территории, которые, в свою очередь, выглядели как пустырь, заросший сорным кустарником. Если верить карте, с которой сверялся Норман, граница Индейских территорий почему-то проходила не по реке, а по нашему берегу. Что ж, с этим можно было согласиться, наш берег был в таком же неопрятном кустарнике.

— Я вообще-то и полагал, что прокладывать кабель нам не понадобится, — сказал Норман, — но кажется, нам не понадобится и проектировать мачты. Столбами обойдемся. Как вы полагаете, джентльмены, это сейчас высокая вода или низкая?

— Пожалуй, высокая, — сказал Джейк.

Я согласился.

— Фургон, что ли, поломать? — поразмыслил вслух Норман. — Пока починимся, пока соберемся…

— Лошадей надо прикупить, — сказал Джейк. — Надо бы еще две верховые. А то эта, — он ткнул пальцем в свою лошадь, — под седлом нервничает. Не привыкла.

— Поищите завтра с Фоксом, — ответил Норман, созерцая сомнительные красоты поймы Пото. — Но даже не знаю, найдете ли чего.

Когда мы вернулись домой (а я уже привык считать домом наш фургон), Фокс развлекал разговорами какого-то человека. Это был, на первый взгляд, типичный пруссак: на вид суровый, прямой и правильный, как линейка.

— Мистер Ирвинг, — позвал Фокс, заметив нас. — Вот тут с вами хочет поговорить редактор здешней газеты.

Норман спешился и передал поводья своей лошади Джейку. Джейк подождал, пока я сползу со своего мерина, и передал поводья мне: «Тренируйся!», причем добавил и свою лошадь. Фокс подошел, забрал у меня двух лошадей, пока я в них не запутался, помог отвести их к коновязи и предоставил мне полную свободу… не в том смысле, что отпустил меня погулять, а в том, что заставил расседлывать лошадей под его молчаливым присмотром.

Норман тем временем рассказывал мистеру Валентину Деллу, редактору газеты «Новая Эра», о состоянии линии Форт-Смит – Литл-Рок (сносное состояние, если не считать диверсий бушвакеров), и линии Литл-Рок – Мемфис (отвратительное состояние, даже если бушвакеров не учитывать). Однако телеграфная компания прилагает все усилия, чтобы наладить сообщение между Теннесси и Арканзасом, и не далее как в этом месяце наша команда обеспечила работу кабеля через Миссисипи. Что же касается ближайших планов, то наша группа прибыла в Форт-Смит для проектирования линии до Техаса вдоль почтовой дороги, до города Шерман.

— Очень хорошо, — заметил мистер Делл, выслушав Нормана. — А не хотите ли вы прочитать нашим горожанам лекцию о том, какие исследования ведутся в Европе, какие изобретения в области дальней связи можно ожидать в ближайшем и далеком будущем?

— Я не в курсе, что там происходит в Европе, — ответил Норман. — Я даже не в курсе, что сейчас изучают в восточных штатах, потому что в Теннесси, где я был два последних года, научные журналы редко попадали.

— Но сегодня в салуне Хансена вы говорили о перспективах беспроводного телеграфа…

— Я не был в салуне Хансена, — сказал Норман. — Пиво я не пью, а виски сейчас у вас здесь не продают. А насчет беспроволочного телеграфа надо спрашивать мистера Миллера, — он ткнул в меня пальцем. — Он у нас недавно из Европы и в курсе новейших веяний.

Я сунул щетку, которую держал в руках, Фоксу и подошел.

— Это мистер Миллер, инженер из Европы, — представил меня Норман.

Мистер Делл с сомнением посмотрел на мою застиранную рубаху и штаны, унаследованные от майора Грина.

— Мистер Миллер потерял свой гардероб при катастрофе «Султаны», — проинформировал редактора Норман.

— О, я понимаю, — сочувственно проговорил Делл. — По слухам, это было ужасно.

Я подтвердил.

— Вы в самом деле участвовали в создании беспроволочного телеграфа? — спросил редактор.

— Нет, с чего вы взяли? — удивился я. — Я просто упомянул о направлениях, в которых предстоит работать изобретателям. Вообще-то это был чистейшей воды трёп, без какой-либо конкретики. Да и беспроводная связь, конечно, дело нужное, но я сомневаюсь, что это получится сделать в ближайшие лет десять, — я призадумался, пытаясь вспомнить историю радиосвязи, но совершенно не помнил никаких дат. — Думаю, телефон изобретут быстрее.

— Теле – что? — спросил Делл. Пруссак-то это был пруссак, но это был молодой пруссак, энергичный и восприимчивый к новым веяниям, и техника его тоже интересовала.

— Телектрофон, — сказал Норман, — или телефон – это аппарат для передачи звука по проводам. Действительно, это сейчас считается очень перспективным направлением. Года три назад в конторе Вестерн Континентал демонстрировали подобный аппарат.

— И как впечатления? — спросил я.

— Почти ничего не слышно. Большие помехи, — сказал Норман.

— Тем не менее, звук передавался по проводу, — подвел итог я. — Вот видите. Осталось усовершенствовать аппарат и запустить его в эксплуатацию. С передачей изображения придется возиться дольше…

— Фотографий? — спросил Норман заинтересованно.

— И фотографий тоже. Но я имел в виду движущиеся картинки. Вот допустим Джейк, — я показал на Джейка, который поодаль прислушивался к нашему разговору, — записывает нашу встречу с помощью специального аппарата, вроде фотографического: звук, наши движения, наш разговор… — а где-нибудь в Нью-Йорке, с помощью другого аппарата, кто-то видит и слышит нас.

Делл оглянулся на Джейка:

— А это действительно возможно?

— Теоретически – да. А технически – пока нет, — ответил я.

— А вы бы не могли прочитать нашим горожанам лекцию?

Я удивился:

— Но это же пока совершенно беспочвенная фантастика.

— А я бы с удовольствием послушал, — неожиданно сказал Норман. — Есть над чем задуматься.

— А я бы про безрельсовый паровоз послушал, — встрял Фокс.

— Но паровые дилижансы уже давно существуют, — заметил Делл.

— Я уверен, мистер Миллер может рассказать нам и о транспорте, — сказал Норман.

— Разве что столь же фантастическое, — усмехнулся я.

— Главное, чтобы было что слушать, — сказал Делл. — А я уже вижу, вы можете рассказать интересно.

Автор напоминает: кина в девятнадцатом веке не было. И телевизора тоже. И люди охотно собирались послушать заезжего человека, будь он проповедником, английским писателем или европейским инженером – лишь бы его речи отличались от всего того, что они обычно видели вокруг. И послушать о перспективах развития транспорта и средств связи пришли все, кому не жаль было потратить полдоллара (женщинам и детям четвертак), то есть местная интеллигенция, многие военные, старшие школьники, а также народ попроще – просто потому, что ни театра, ни цирка в городе не было. Тема лекции, кроме того, и сама по себе была завлекательна: еще живы были люди, которые родились во времена, когда не было транспорта быстрее лошади, и для которых пароход уже давно стал привычным, телеграф воспринимался как дорогое, но в принципе доступное удобство, а железную дорогу в городе скоро построят – дайте только войне закончиться. Узнавать, как еще может измениться жизнь, было интересно. Скажи этим людям, что в ближайшую четверть века люди полетят на Луну – поверили бы, потому что девятнадцатый век был веком бурного технического прогресса.

Валентин Делл приехал в Штаты семнадцатилетним, пять лет прослужил в армии, потом работал клерком, потом осел в Форт-Смите и стал учителем. Когда город наконец перешел в руки юнионистов, начал выпускать газету, хотя первый номер из-за отсутствия бумаги пришлось выпустить на обороте листовки, посвященной инаугурации Линкольна. Потом бумагу подвезли, и газета «Новая эра» стала еженедельной. Делл был чистейшей воды реформатором и активно участвовал в политической жизни штата. Через несколько лет после войны он станет сенатором штата и будет отстаивать идею бесплатного образования. Еще позже – маршалом при судье Айзеке Паркере и добьется того, что тюрьму в Форт-Смите реорганизовали, чтобы заключенные содержались в более гуманных условиях.

Деньги за билеты, проданные на лекцию Дэна, после вычета на организационные расходы были поделены так: четверть Дэну, четверть городской школе для глухих, две четверти – приюту для сирот.

11

Вдохновенная дама с азартом била по клавишам фисгармонии. Судя по нотам, в которые она изредка заглядывала, это должен был быть «Боевой гимн Республики». Ну… во всяком случае, получалось громко.

— Мы что, на политический митинг попали? — спросил я.

Норман пожал плечами:

— Да сейчас любое собрание – это политический митинг. А ты что, в душе сохраняешь преданность идеям Дикси?

— Я вообще иностранец, и мне дикси или янки без разницы, — заметил я. — Но дама фальшивит так, что это выглядит как глумление над гимном.

— Разве? — удивился Норман и прислушался. — Да нет, это ты мелодии, наверное, путаешь.

Мы стояли за кулисами местного театра и поглядывали через щель в зал. Зал был полон, наверное, наполовину: люди входили и рассаживались; поскольку практически все были между собой знакомы, здоровались и переговаривались, пытаясь перекричать фисгармонию. Дама на фисгармонии, в свою очередь, прилагала все силы, чтобы ее попурри из бравурных мелодий перекричать было невозможно. Делл перемещался от одной группы людей к другой, предаваясь активной политической деятельности, не иначе. Джейк с Фоксом сидели в первом ряду и оберегали места Нормана и Делла от посягательства.

Норман в последний раз разгладил складку на моем плече и снял невидимую пушинку. На мне был приличный костюм, за которым специально посылали гонца в соседний город Ван-Бюрен, в самом Форт-Смите не нашлось костюма, который отвечал бы всем требованиям Нормана и Делла: а) на мой размер; б) достаточно новый, чтобы со сцены не светить протертой задницей или лоснящимися локтями; в) и чтобы его владелец не собирался именно в нем присутствовать на лекции. Башмаки одолжили у тестя Делла, местного доктора. Я вообще-то не видел проблемы в том, чтобы выступить на публике в своих джинсах, но на меня дружно зашикали: как можно, как можно!.. «Люди не затем деньги платят, чтобы увидеть на сцене оборванца», — припечатал Джейк. Пришлось смириться.

Наконец Делл взошел на сцену и подошел к фисгармонии. Дама тяжело уронила руки на клавиши. Фисгармония взвыла особенно громко и немелодично.

— Начнем, пожалуй, — проговорил Делл. — Миссис Браун, прошу вас.

Миссис Браун начала играть «Боевой гимн Республики», на этот раз более уверенно попадая в клавиши, а чтобы зрители в том не сомневались, громко запела.

Народ в зале недружно встал и присоединился к пению. Кто не сильно торопился, того, как Фокса, поднимали толчком в бок.

— А не зря ли мы притащили сюда Фокса? — проговорил я. — Что-то вон тот офицер на него слишком задумчиво поглядывает.

— Если тот офицер арестует Фокса, — сказал Норман, — я отложу выезд на месяц. Это майор Хоуз, он пытается отправить нас из Форт-Смита как можно раньше. Так что задевать нас – не в его интересах.

— Хорошо бы…

Майор Хоуз настолько внимательно изучал девичий профиль Фокса, что забыл о гимне: наклонился и что-то сказал Фоксу на ухо. Фокс коротко ответил. Майор выпрямился, перестал уделять Фоксу повышенное внимание и начал подпевать: «Глори, глори, аллилуйя!..».

Делл дождался конца гимна, постоял, пока все усаживались, а потом толкнул краткую, но пылкую речь о том, что война практически закончилась и жизнь должна стать даже лучше, чем была до войны. Что-то такое сказал о светлом будущем, что вызвало у меня острое чувство дежа-вю: мне это сразу напомнило старые фильмы про первые годы советской власти. Светлое будущее в его представлении было неотделимо от технического прогресса, а представителями прогресса в Форт-Смита на настоящий момент были мы, инженеры телеграфной компании: Норман в своем вычищенном на совесть лейтенантском мундире и я, в чужом костюме. Мы вышли из-за кулис под аплодисменты, Делл нас представил. Норман коротко рассказал примерно то же, что на днях рассказывал Деллу: о кабеле через Миссисипи и о состоянии линий в Арканзасе. Потом они предоставили слово мне, а сами спустились в зал и сели внизу.

Сцена осталась в полном моем распоряжении: две школьные доски, на одной из которой краской был нарисован контур США, несколько штативов, позаимствованных из фотоателье, стол, на котором лежал кое-какой инвентарь, и кафедра с графином и стаканом.

— Меня попросили рассказать, каким будет телеграф и транспорт через сто лет, — начал я и весело посмотрел на зал. — Но я бы был шарлатаном и мошенником, если бы стал утверждать, что точно знаю, какая техника будет применяться в следующем веке. Да что там. Я, если честно, не знаю, какими техническими новинками вы будете пользоваться через десять лет. Однако уже сейчас можно предсказать, куда будет двигаться технический прогресс. Поэтому я лучше расскажу вам сказку о двух юных влюбленных и техническом прогрессе.

Я подошел к карте.

— Где-то тут у нас город Сан-Франциско, — ткнул я пальцем.

Меня со смехом поправили:

— Чуток повыше.

Я передвинул палец повыше:

— И в этом городе живет молодой человек по имени Билл, — я мелом изобразил рядом с калифорнийским побережьем в стиле «точка-точка-запятая и так далее» человечка. Сообщил публике: – Как вы видите, рисовать я тоже не умею.

Публика рассмеялась.

Я для большей наглядности нарисовал на «огуречике» шортики. Потом передвинулся.

— А здесь у нас Нью-Йорк… точно здесь?.. и в Нью-Йорке у нашего Билла есть невеста Кэт, — я нарисовал такого же человечка, только вместо шортиков нарисовал юбочку. — Совсем недавно Кэт посылала Биллу письмо и долго-долго-долго ждала, пока придет ответ.

Я коротко напомнил, что даже Пони-Релай требовалось десять дней, чтобы доставить почту с одно конца континента на другой, а потом показал моток тонкой веревки:

— Это самая обычная веревка, но в нашей сказке она будет играть роль провода, по которому мы будем пускать электрический сигнал. Кстати, обращаю ваше внимание: никогда не прикасайтесь руками к оголенному проводу, в котором может быть электричество…

Рассказывая о технике безопасности при работе с электричеством, я натянул веревку между штативами и удовлетворенно сообщил:

— Ну вот, теперь у нас есть телеграф. Кэт и Билл могут обмениваться новостями, тук-тук-тук, стучит в Нью-Йорке Кэт, — я постучал в ритме морзянки по штативу, — тук-тук-тук, отвечает Билл. Они счастливы. И вот теперь у нас начинается сказка о будущем: давайте будем считать, что трансконтинентальная дорога уже построена и Билл может послать поездом подарок для Кэт. Кэт в восторге, она получила подарок и хочет петь от радости. Увы, но Билл не может услышать ее пение. Или может?

И я рассказал немного о телефоне, признав, что существующие образцы аппарата пока ниже всякой критики, но тем не менее время, когда влюбленные смогут говорить посредством проводной связи – не за горами.

Потом подруга подарила Кэт котенка, Кэт переживала, что Билл не увидит это прелестное существо, и я отправил по телеграфу фотографию – разбив картинку на много-много-много клеточек. Я нарисовал на доске кошачью морду, расчертил ее в клеточку и перенес по клеточкам на другое место. Точка – пустой пиксель, тире – закрашенный. Если клеточки будут очень маленькие и их будет очень много, можно добиться большой точности изображения.

Публика заинтересованно притихла.

Кэт захотела показать Биллу, как ее котенок гоняется за бабочкой. Я объяснил публике принцип кинематографа: много последовательных фотографий, показанных с большой скоростью.

Родители Кэт решили, что Билл не подходящий жених для их дочери и отправили Кэт на пароходе в Англию. Поскольку проводной телеграф на пароход не протянешь, а общаться влюбленным хотелось каждую минуту, мне пришлось изобрести радио, снова помянув байку про невидимый свет. Я снял веревку, натянутую между штативами, и закрепил в штативах по шомполу, которые должны были изображать антенны, излучающие и принимающие невидимый свет.

Пароход наткнулся на айсберг и начал тонуть.

Билл поспешил на помощь. Отвергнув поезд, как слишком медленный транспорт, я посадил было Билла в огромное пушечное ядро, но эту идею пришлось оставить, потому что таким образом Билл и сам погибнет, и Кэт не спасет. Народ в зале большей частью представлял, что такое пушечный снаряд и что вряд ли в пушечном ядре будет так уж комфортно Биллу, поэтому я пересадил Билла в ракету; когда топливо начало выгорать, снабдил ракету крыльями, чтобы она плавно спланировала вниз, а потом присобачил понтоны, чтобы реактивный гидросамолет Билла смог сесть на воду около тонущего корабля и всех спасти. Чтобы уместить всех спасенных пассажиров, мне пришлось придумать ну очень большой самолет, который потом двинулся в сторону Англии на подводных крыльях. В Англии Билл и Кэт обвенчались. Родители Кэт в Нью-Йорке и родители Билла в Сан-Франциско смогли увидеть прямую трансляцию этого события.

В свадебное путешествие Билл и Кэт отправились на Луну. Я красочно описал, как выглядят с орбиты освещенные электричеством огромные города на ночной стороне планеты, какую одежду надо надевать для прогулок по Луне и почему водруженный там флаг не будет красиво развеваться.

К этому времени я малость выдохся, но публике понравилось.

12

— Тебе надо книги писать, — сказал Норман. — С такой-то фантазией.

— Он больше денег заработает, если поедет с этой лекцией по стране, — прагматично заметил Джейк. — А если еще фокусы с настоящим электричеством показывать – вообще на ура пойдет.

— Хорошая мысль, — согласился я и оглянулся на Фокса. Тот шел, глубоко погруженный в мысли. — Не отставай, — сказал я ему. — Вдруг майор Хоуз решит тебя арестовать.

— Не решит, — возразил Норман. — Он предупредил меня, что Льюис – конокрад.

— А ты?

— Я ответил – знаю.

— Я с ним танцевал на Рождество, — проговорил Фокс. — Был бы девицей – ох, беда бы мне была. Сердцеед…

Мы неторопливо шли после лекции домой. Зрители помоложе устроили после представления танцы, но мы не остались: я с непривычки устал, да и костюм мой отправился уже в Ван-Бюрен, Фоксу с его полудетской внешностью нечего там было ловить, Джейк наоборот вдруг признался, что чувствует себя стариком, а Норман заявил, что ему надоели примитивные провинциальные развлечения, и он хочет в оперу: чтоб все пели исключительно на итальянском и ничего понятно не было.

— Спой ему что-нибудь по-русски, — посоветовал мне Джейк, но я сказал, что у меня нет ни слуха, ни голоса.

Когда мы подходили уже к фургону, Фокса подозвал к себе хозяин дома, во дворе которого мы остановились.

— Нас, оказывается, пытались обворовать, — обернулся Фокс к нам, выслушав его.

Кто-то неизвестный в течение одного вечера дважды пытался забраться в наш фургон.

— Зачем? — удивился Джейк. — У нас ни денег, ни вещей… Вот разве у мистера Ирвинга саквояж.

— Да и там ничего ценного, — растерянно сказал Норман. — Одежда, книги. Готовальня еще, но кому она здесь нужна? А часы и деньги – все при мне. Инструменты и моток провода?

— Инструменты мы в дом занесли на всякий случай, — напомнил Джейк. — Пусть в кладовке полежат.

— У меня самый ценный предмет огниво, — сказал я. — А так тоже – одежда и книги.

— У меня вместо огнива бритва, а остальное то же самое, — подвел итог Джейк и посмотрел на Фокса. — Признавайся, чего такого ценного у Дана взял.

— У Дана? — удивился Фокс. — Деньги, большей частью конфедератские – ими сейчас только подтереться. Несколько колец – но я их уже ювелиру отнес. Часы себе оставил, серебряные. И все.

— Покажи часы, — велел Джейк.

Фокс вынул из внутреннего кармана куртки часы. Джейк посмотрел:

— Вроде действительно серебряные, брильянтами не усыпаны, — вернул часы Фоксу. — Так что же вору понадобилось, а?

Так и не поняв, что именно кому-то могло понадобиться у нас в фургоне, мы расстелили одеяла и легли спать, причем Джейк выговорил Фоксу, что тот кольца-то продал, а одеяла себе так и не купил. Фокс отбрехивался: мол, ночи сейчас теплые.

— Если теплые, то чего ты под утро ко мне под бок лезешь? — резонно возразил Джейк. — Нет уж, завтра пойдем тебе одеяло искать!

— Одеяла у нас ценные, новые, — сонно предположил я. — А больше ничего нового и нету.

— Спи уже, сказочник, — толкнул меня Джейк. — У тебя подштанники новые – небось именно за ними и лезли. Ценная вещь – ни у кого в Арканзасе таких нет. Последняя парижская мода!

Утро вечера мудренее, и с утра мы снова задумались, за каким чертом нас вчера навещали. Джейк снова попросил у Фокса часы, чтобы рассмотреть при дневном свете. Повертев их в руках так и эдак, промолвил задумчиво:

— Странное какое-то серебро…

Норман взял с его руки часы.

Я тоже сунул свой нос поближе:

— Платина, что ли?

— Действительно, — с недоумением ответил Норман, разглядывая часы. — Странное серебро. Но и на платину не похоже. Алюминий? — предположил Норман.

— Точно нет, что ты!

— Ты уверен?

— Норман, да ты что – никогда алюминиевой ложки не видел?

— Я же не герцог – с алюминиевой посуды есть, — ответил Норман.

Автору даже странно подумать, что когда-то платину ни в грош не ставили, а алюминий считался дороже золота. Между тем, так оно и было. Самородная платина попадалась людям давно, но как драгоценный металл не ценилась. Как недрагоценный, впрочем, тоже. Ее считали каким-то недоделанным серебром («серебришко» – это так платина переводится с испанского) и выкидывали, потому что возни с «третьесортным серебром» было много (платина хуже поддается обработке), а толку чуть: цена платины была вдвое ниже серебра. Впрочем, к началу девятнадцатого века спрос на платину возник: из нее получалась отличная посуда для химлабораторий, применялась она и в качестве катализаторов. Потом область применения платины начала расширяться, и цена на нее понемногу поползла вверх, но практически до начала двадцатого века ювелиры платиной не интересовались. Да даже и сейчас к ювелирам уходит только треть добываемой платины. Остальное идет в промышленность.

А вот алюминий, как ни странно, ювелирам понравился сразу после того, как его получили в чистом виде. Еще бы не понравиться, ведь производство алюминия получалось таким дорогим, что на полученные кусочки металла можно было только любоваться, а не думать о том, где бы его применить. Во время Всемирной выставки в Париже в 1855 году император Наполеон III устроил прием, на котором самых почетных гостей потчевали с алюминиевых приборов, менее почетным гостям достались приборы золотые. Потом, по мере того, как развивались методы получения металла, алюминий начал понемногу дешеветь, но только в конце 1880-х подешевел настолько, что его начали использовать не как драгоценный, а обычный металл.

Однако ни платина, ни алюминий не имеют к часам Фокса Льюиса никакого отношения. Автор не собирается долго морочить вам голову: часы у Фокса были из палладия. Но ни Дэн, ни Норман об этом догадаться не сумеют.

13

— Не знаю, — сказал Норман, повертев в руках часы. — Пробы нет, клейма изготовителя нет… и вообще впечатление, что взяли из других часов механизм и вставили в новый корпус. Часовщик бы аккуратнее сделал, мне кажется.

— Самоделка, — кивнул Джейк. — Старый корпус, наверное, повредился как-то, вставили в новый, из какого-то сплава наподобие мельхиора.

— Ну да, — кивнул Норман. — Не так давно начали производить новый сплав, альпака называется… — Он повертел часы в руках. — Не знаю, не видал я этой альпаки. Может быть, она и есть.

— Фотографию отколупните, — посоветовал я. — Может, там клеймо.

Во внутреннюю сторону крышки была вставлена небольшая полувыцвевшая фотография молодой женщины. Джейк осторожно поддел бумажный кружок кончиком ножа. Оп! Выпал и упал в мои быстро подставленные ладони небольшой квадратик. Джейк между тем вынул фотографию и осмотрел крышку часов: «Больше ничего».

На моей ладони лежал сложенный в несколько раз лист тонкой полупрозрачной бумаги. Я бережно, чтобы не порвать, развернул и попробовал прочесть: «Территориальный банк Колорадо, Денвер-сити», типографским способом было напечатано на бланке.

— Дай-ка, дай-ка, — заинтересовался Джейк.

Я передал бумажку ему. Он попробовал прочитать написанное от руки.

— В банке Денвер-сити предъявителю выдадут… что-то, — наконец подвел он итог.

— Не деньги? — спросил Фокс.

— Ящик номер 174, – сказал Джейк.

— Дан не знал, — сказал Фокс. — Если б он знал, то он бы в Колорадо собирался, а не в Теннесси.

— Может быть, там получать-то особо нечего, — проговорил Норман.

— Тогда не стали бы тратиться на хранение в банке, — возразил Джейк.

— Если бы мне на пару месяцев пришлось уехать из Денвер-сити, я бы сдал в банк на хранение свою готовальню, — сказал Норман. — Потому что больше ее там оставить негде.

— Но кто-то же лазил к нам вчера в фургон, — напомнил Фокс.

— Вот именно, лазил в фургон, — ответил Норман. — А не пытался стукнуть тебя в темном закоулке по черепу, чтобы изъять часы.

— Я не хожу по темным закоулкам, — гордо ответил Фокс. — Там страшно!

— К часовщику здешнему надо сходить, — заметил Джейк. — Человек неизвестно сколько от того Денвер-сити в Арканзас ехал, наверное ж надо часы почистить, точно время выставить…

Норман вынул из кармана свои часы и сверил с фоксовыми.

— Твои на семь минут отстают, — сказал он. — Получается, или время выставляли на Индейской территории, или твои часы идут неправильно.

— Погодите, — не понял я. — При чем тут семь минут разницы? Просто идут неправильно.

Джейк посмотрел на меня, как на дурака.

— В каждом городе время разное, — ласково объяснил он. — Земля-то круглая. Если в Форт-Смите полдень – в полдень по часам мистера Ирвинга, то посреди Индейской территории полдень наступит на семь минут позже, — сказал он.

— Не посреди, — поправил Норман, прикидывая что-то в уме. — Форт-Гибсон или Форт-Таусон. Примерно.

— Вот! — кивнул Джейк. — В Форт-Гибсоне – на семь минут позже!

— Это-то понятно, — отмахнулся я. — Но поясное время – оно же одинаковое.

— Что-что? — завис Джейк.

Норман меня понял:

— Но, Дэн, в Штатах нельзя ввести единое время. В Великобритании – да, ввели для удобства железнодорожного сообщения. Но Штаты не Великобритания, они слишком протяженны по широте…

— Ну да, — согласился я. — Поэтому часовые зоны должны быть примерно… 15 градусов по широте, — это я быстренько разделил 360 градусов на двадцать четыре часа в сутках.

— У вас в России так делают? — удивился Норман.

Я завис. А черт его знает, как оно там делается сейчас в России.

— Я думал, Штаты – прогрессивная страна, — промямлил я.

— Ну да, ну да, — согласился со мной Норман.

Мы вернули часы Фоксу, предварительно засунув квитанцию на место, и Джейк увел парня покупать одеяло под личным присмотром – а то опять не купит. Заодно они зашли и к местному часовщику, где узнали, что месяца три назад через Форт-Смит проезжал человек с этими часами: южанин, по выговору вроде из Джорджии. Попросил часы почистить и выставить местное время.

— А до того стояло денверское, — позже доложил нам Джейк.

— Имя не узнал? — спросил я.

— Вы не поверите, — сказал Джейк. — Уильям Смит.

Я глянул на Нормана: чему тут верить, а чему не верить.

— Этих Уильямов Смитов в Штатах полно, — пояснил тот, правильно меня поняв. — Фамилия самая распространенная и имя тоже.

— Значит, вряд ли мы узнаем, кто это и что у него за часы, — подвел итог я.

— В Денвер-сити надо съездить, — сказал Фокс. — Откроем ящик – и все узнаем.

— А Денвер-сити у нас ближе Ван-Бюрена? — насмешливо предположил Джейк.

— Дальше, — признал Фокс.

— Ну а у нас нету времени по денверам разъезжать, — объяснил Джейк. — Мы на службе. Ты можешь уволиться.

Фокс прикинул, похоже, каковы шансы найти работу лучше, чем в «Вестерн Континентал», и шансы, что в ящике действительно окажется что-нибудь ценнее готовальни, и нерешительно сказал:

— Не буду я увольняться. Но буду думать, как съездить в Денвер-сити.

— Отлично, — похвалил его Норман. — Одеяло хоть купили?

Если вас почему-либо мучает вопрос, как правильно произносить: Арканзáс или Аркáнзас, автор сообщает: правильно произносить Аркансо. Во всяком случае, на этом настаивают арканзасцы, а что там думает по этому поводу остальной мир, их не волнует.

Впрочем, Дэн и его друзья слишком уж засиделись в Арканзасе, и как бы Норман выезд ни откладывал, все же покинуть Форт-Смит пришлось. Однако прежде чем их фургон пересечет речку Пото, автору не терпится вставить парочку слов о том, что в 1865 году называлось Индейской территорией.

Индейская территория на 1783 год

В начале девятнадцатого века Индейской территорией называлось широкое пространство от Аппалачей до Миссисипи. Правда, даже в те времена на одного индейца там приходилось восемь белых, но это мелочи, правда? Потом белых начало прибавляться, и индейцы стали казаться лишними. Им предложили перебраться за Миссисипи, а на бывшей Индейской территории ровными ломтями начали нарезать новые штаты: Кентукки, Теннесси…

Индейская территория на 1835 год

Только вот за Миссисипи, как оказалось, тоже уже вовсю расселяются белые. Поэтому индейцам сказали: вот тут у нас территория Арканзас, она большая, мы отделим для вас ее западную половинку, она тоже не маленькая. Владейте, а из восточного Арканзаса извольте выйти вон.

Индейская территория в 1854 году

Эта самая западная половинка территории Арканзас стала Индейской территорией, а восточная потом стала штатом Арканзас. А индейцам, выселенным за Миссисипи и расселившимся было по Миссури, Канзасу и Техасу, начали говорить: вы же индейцы? Ну так идите жить на вашу Индейскую территорию.

Индейская территория после Гражданской войны

Понятно, что индейцы, переселившиеся на Индейскую территорию первыми, заняли самые лучшие места; тем, что приходили позже, доставались места похуже. Что в общем-то не способствовало миру и спокойствию на новой земле. У чероки так и вовсе шла почти постоянная гражданская война, переходящая в вендетту: вожди собачились между собой, выясняя, кто прав, кто виноват.

К началу войны на Индейской территории проживало около 100 тысяч человек, из них 14 тысяч негров. Белых было мало, в основном учителя, миссионеры, торговцы, а также члены семей индейцев.

14

Еще в Форт-Смите появилось ощущение, что меня кто-то сильно обманывает – это если не употреблять выражений покрепче и понепечатней.

Индейцы где? Где гордые чингачгуки и храбрые винету? Где воины в перьях и боевой раскраске, с томагавками, вампумами и трубками мира?

Перед отъездом из Форт-Смита нам с Норманом доводилось бывать в штаб-квартире третьей дивизии и до меня не сразу дошло, что хмурые немолодые дяденьки в штатском, пристававшие к военным властям насчет кукурузы, — это индейский агент и один из вождей чокто. Право же, если б из них двоих мне предложили выбрать индейца – я бы выбрал агента: он был строен, поджар и имел орлиный профиль. А настоящий индеец казался рыхловатым и больше смахивал на какого-нибудь российского пенсионера: такое же широкое лицо, глаза, слабо намекающие на далеких татаро-монгольских предков, но чисто русский, да. Я таких мужичков в России пачками встречал, разве что в городах они были не такими загорелыми, как этот вождь. Но здесь все были смуглыми от солнца, даже несомненные англосаксы.

А потом я начал замечать: оборванцы у пароходных причалов, миссис Джонс – жена лавочника, у которого мы закупались перед выездом разными мелочами, два совсем молодых солдата, которых мы видели перед зданием штаб-квартиры – все они, хоть и разные, чем-то на того вождя чокто похожи. Индейцы.

Через Пото мы переправились выше по течению от того места, куда выезжали на прогулку: там был положен временный дощатый мостик; наш небольшой фургон на мостик пропустили, а повозкам побольше, запряженным волами, пришлось ехать через брод.

Мы выехали в путь не одни, а с группой людей, направлявшихся в Техас. Там были техасцы, бывшие солдаты Конфедерации и гражданские беженцы, они возвращались домой, а другие, выковырянные войной из разных штатов, ехали в Техас, веря в рассказы о бескрайних просторах, на которых пасутся огромные стада ничейных коров, одичавших за войну: сгоняй в гурты да гони на продажу, золотое ж дно!

Это был очень нищий обоз: редко у кого большие фургоны, а чаще небольшие тележки; многие шли пешком. Лошадей мало, больше волы и мулы. Наш скромный фургон и четыре лошади (в Форт-Смите ничего докупить не удалось) на фоне попутчиков выглядели как богатство. К тому же мы не просто так ехали из пункта А в пункт Б, а по дороге делом занимались, так что попутчиками воспринимались как почти начальство: вожаки советовались с Норманом и Фоксом, где делать остановки.

Чисто теоретически никакими изысканиями можно было не заниматься, а просто расставить столбы вдоль дороги и натянуть провода. Практически же на местности часто оказывалось так, что дорога делала крюк вокруг какой-либо горки или болотистой низины, а телеграфная линия вполне могла пройти и напрямик. Вот мы проектированием более прямой трассы и занимались, периодически ругаясь на ошибки довоенных картографов. Выглядело это так: наш фургон неторопливо плетется в ряду других фургонов, а мы с Норманом на лошадях мотаемся где-то в стороне от дороги. На полный день пути моих скромных умений в верховой езде не хватало, хоть Фокс и подобрал мне удобное седло, и вечером меня подменял Джейк, а я устраивался в фургоне и слушал россказни Фокса на тему «когда я на почте служил ямщиком»…. э, нет, конечно же, «когда я работал курьером в Пони-Релай».

— Это станция? — спросил я, показывая на сгоревшие дома чуть в стороне от дороги.

— Это Форт-Кофе, — ответил Фокс и привстал, пристально разглядывая развалины. — Пожгли все нахрен, — заключил он. — Там в войну казармы были, Стэнд Вайти со своим полком стоял, а потом янки пришли. Наверное, тогда пожар и случился.

Развалины Форт-Кофе

— А до войны что было? Форт вроде Форт-Смита?

— Первое время – да. Контрабандистов ловили, которые виски на территорию из Арканзаса по реке завозили. Потом отстроили Форт-Смит, армейские ушли, и тут до самой войны была Академия Чокто.

— Что-что было? — не поверил своим ушам я.

— Школа для мальчиков, — объяснил Фокс. — А там, — он указал куда-то вперед, — была школа для девочек, Ньюхоуп.

— И хорошие были школы? — спросил я.

— Мне откуда знать? Я там не учился. Но лет двадцать пять назад у нас в Кентукки тоже была Академия Чокто. Так говорили, там из индейцев настоящих джентльменов делали. Теперь эти джентльмены стали вождями и правят индейцами. Да вон, что далеко ходить, — Фокс показал вперед. — Станция в Скалливилле – там раньше жил такой индейский джентльмен, мистер Танди Уокер, вроде как местный губернатор.

— А сейчас он где? — спросил я.

— Воюет, наверное, — пожал плечами Фокс. — А может быть, уже и домой вернулся.

Танди Уокер

Наш обоз расположился на ночь на восточной окраине Скалливилля – городка, который в свое время сложился вокруг Агентства Чокто. В агентство поступали деньги, которые правительство США выплачивало индейцам за покинутые земли, а деньги на языке чокто – iskuli, так городок и получил свое имя сначала неофициально, а потом и на картах. Кое-кто из белых называл его Манивиллем – от слова money, разумеется. Когда-то здесь была столица чокто, и в округе селились самые богатые и влиятельные семьи. Потом агентство и столицу перенесли, но город остался – в нем уже была налажена торговля и кой-какая промышленность и находился он аккурат на самой дороге из Форт-Смита в Техас. До войны вокруг были хлопковые и кукурузные поля, на которых работали принадлежащие знатным индейцам негры. Сейчас все пришло в запустение: местность стала ареной боев, мужчины ушли воевать, негры разбегались, торговать стало нечем, и по сравнению со здешней нищетой даже бедный и потрепанный войной Форт-Смит казался зажиточным и благополучным.

Мне стало понятно, почему того вождя чокто так интересовала кукуруза – в разоренной стране был голод, хозяйничали шайки бушвакеров и джейхоукеров, а то и просто бандитов и мародеров, набегавшие с Миссури, Канзаса, Арканзаса и Техаса, угоняли скот, грабили все припасы. К тому еще и сами индейцы грызлись между собой; не было у них такой общности – индейцы, были отдельные племена: чокто, чероки, чикасо, крики, прочие, а порой и в самом племени были раздоры и свары, как у тех же чероки. Так получилось, что большинство индейцев приняли сторону Конфедерации, несогласным же пришлось бежать в Канзас, потому что войска Союза с Индейской территории вывели. Представители Конфедерации много чего наобещали, но практически ничего не выполнили. А Конфедерация войну проиграла. И теперь правительство США объявило недействительными договора, заключенные с племенами, не сохранившими лояльность. Денег, положенных по прежним договорам, с начала войны не выплачивали, поставки продуктов прекратили. Живите пока как хотите, дорогие индейцы, и не забудьте заключить новые договора, по которым получите еще меньше, чем по прежним.

Впрочем, Фокс, который бывал в этих краях в более благополучные дни, считал, что в нищете повинны сами индейцы:

— Ленивые они! — презрительно утверждал он. — Вот дайте эту землю белым, тут же будут сплошь поля – земля-то какая хорошая. А они немного хлопка посадили, немного табаку, кукурузы – и все! Остальная земля гуляет, разве что коров туда выведут пастись. Да и вот эти поля – это больше джентльмены беспокоятся, у кого негры есть, а индейцы попроще паек получат в агентстве и сидят бездельничают. Или в мяч играют. Тут у каждой деревни есть площадки для игры в мяч.

Я заинтересовался, что там за игра в мяч. Фокс рассказал, что играют две команды, у игроков в руках что-то вроде корзинок, и мяч можно отбивать только этой корзинкой, ни в коем случае ни руками. Ну и задача – загнать мяч в ворота противника.

— А пока загоняют – ломают друг другу носы и руки, — добавил Фокс неодобрительно. — Прямо бой, а не игра.

— Не интересно? — спросил я.

— Интересно, наверное, раз они так играть любят, — отмахнулся Фокс. — А я вот люблю скачки. У нас в Кентукки знаете какие лошади? О-о-о, это мечта, а не лошади!

И Фокс легко перескочил на другую тему. Лошади из Кентукки ему были более интересны, чем какие-то индейцы.

По мере продвижения на юг холмов прибавлялось, а поля исчезли, сменившись пастбищами, разве что около ферм были разбиты небольшие огороды. Дома здесь строили интересно: вроде как два дома под одной крышей, разделенные верандой: так создавались тень и кой-какой сквознячок.

На равнине же было жарко, а перед грозой – так почти невыносимо душно. К счастью, сезон гроз уже заканчивался, и поближе познакомиться со знаменитым торнадо нам не довелось: только издали увидели однажды, как из тучи начала расти труба, но что-то ей не понравилось, и смерч разрушился, так и не достроившись до конца. Мне на язык пришлась история девочки Элли, унесенной смерчем из Канзаса в Волшебную страну, и Джейк с Фоксом потом добрый час строили предположения, где та Волшебная страна находится. Сошлись на Вайоминге, о котором оба знали лишь понаслышке.

— Здесь, — сказал однажды Фокс, показывая на ферму вдали от дороги, — жил старик, у которого было семьсот коров и дочь красавица. Он был готов отдать половину скота какому-нибудь белому, только бы тот женился на его дочери.

— Что ж ты терялся-то? — ухмыльнулся Джейк.

— Да я б не терялся, — ответил Фокс. — Только ему кто-нибудь посолиднее меня был нужен. А усыновлять белого старик не хотел.

Послушать Фокса, так большинство смотрителей почтовых станций были метисы или белые, женатые на индианках: только у них было достаточно энергии, чтобы хозяйствовать, торговать, строить мосты. Чистокровным индейцам хватало того, что у них есть, и о будущем они думали мало.

Можно, конечно, с Фоксом не соглашаться, однако когда автор заглядывает в список почтовых смотрителей на Индийской территории, видит следующую картину:

Walker’s Station – Танди Уокер, на четверть чокто, губернатор.

Trahern’s Station – Джеймс Н. Трахерн, чокто, окружной судья.

Holloway’s Station – Уильям Холловей, и это все, что о нем известно.

Riddle’s Station – капитан Джон Ридли, наполовину чокто, родственник Уокера.

Pusley’s Station – Сайлас Пасли, чокто, торговец.

Blackburn’s Station – Каспер Б. Блэкберн, женат на чокто, торговец.

Waddell’s Station – кто такой Уоделл – данных не сохранилось. Скорее всего, какой-то белый чужак. После войны на станции стала хозяйничать семья Роджерс, чокто.

Geary’s Station – А. Гири, белый, женат на Люси Джазон, чокто из влиятельной семьи. De Juzan – фамилия ее далекого французского предка.

Boggy Depot – данных не сохранилось.

Nail’s Station – Джонатан Нэйл, чокто, торговец, мельник.

Fisher’s Station – Фишеры были хорошо известная семья чокто.

Colbert’s Station & Ferry – Бенджамен Френк Кольбер, чикасо с примесью белой крови, плантатор, хозяин парома. Кольберы – довольно известная и влиятельная семья, в англовики им посвящены как минимум три статьи.

Прелесть ситуации в том, что у чокто, как и у многих восточных индейцев, была матрилинейная система наследования. Это означало, что дети принадлежат народу матери и, что немаловажно, наследуют ее положение в обществе. То есть, женившись на знатной индейской женщине, какой-нибудь белый проходимец обеспечивал своим детям столь же знатное положение и поддержку ее братьев-вождей. Дети-метисы, повзрослев, тоже становились вождями.

Автор с умилением читает «Американские заметки» Диккенса, которые он написал в начале 1840-х годов. Путешествуя по реке Огайо, писатель встретил человека, который впоследствии, в 1865 году станет главным вождем чокто:

«Случилось так, что на борту этого судна, помимо обычной унылой толпы пассажиров, находился некто Питчлинн, вождь индейского племени чокто; он послал мне свою визитную карточку, и я имел удовольствие долго беседовать с ним.

Он превосходно говорил по-английски, хотя, по его словам, начал изучать язык уже взрослым юношей. Он прочел много книг, и поэзия Вальтера Скота, видимо, произвела на него глубокое впечатление, — особенно вступление к «Деве с озера» и большая сцена боя в «Мармионе»: несомненно, его интерес и восторг объяснялись тем, что эти поэмы были глубоко созвучны его стремлениям и вкусам. Он, видимо, правильно понимал все прочитанное, и если какая-либо книга затрагивала его своим содержанием, она вызывала в нем горячий, непосредственный, я бы сказал даже страстный, отклик. Одет он был в наш обычный костюм, который свободно и с необыкновенным изяществом сидел на его стройной фигуре. Когда я высказал сожаление по поводу того, что вижу его не в национальной одежде, он на мгновение вскинул вверх правую руку, словно потрясая неким тяжелым оружием, и опустив ее, ответил, что его племя уже утратило многое поважнее одежды, а скоро и вовсе исчезнет с лица земли; но он прибавил с гордостью, что дома носит национальный костюм.

Портрет Питчлинна работы Кетлина

Он рассказал мне, что семнадцать месяцев не был к родных краях – к западу от Миссисипи – и теперь возвращается домой. Все это время он провел по большей части в Вашингтоне в связи с переговорами, которые ведутся между его племенем, и правительством, — они еще не пришли к благополучному завершению (сказал он грустно), и он опасается, не придут никогда: что могут поделать несколько бедных индейцев против людей, столь опытных в делах, как белые? Ему не нравилось в Вашингтоне: он быстро устает от городов – и больших и маленьких, его тянет в лес и прерии.

Я спросил его, что он думает о конгрессе. Он ответил с улыбкой, что в глазах индейца конгрессу не хватает достоинства.

Литографированная фотография Питчлинна

Он сказал, что ему очень хотелось бы на своем веку побывать в Англии, и с большим интересом говорил о тех достопримечательностях, которые он бы там с удовольствием посмотрел. Он очень внимательно выслушал мой рассказ о той комнате в Британском музее, где хранятся предметы быта различных племен, переставших существовать тысячи лет тому назад, и нетрудно было заметить, что при этом он думал о постепенном вымирании своего народа.

Это навело нас на разговор о галерее мистера Кэтлина, о которой он отозвался с большой похвалой, заметив, что в этой коллекции есть и его портрет и что сходство схвачено «превосходно».

Мистер Купер, сказал он, хорошо обрисовал краснокожих; мой новый знакомый уверен, что это удалось бы и мне, если б я поехал с ним на его родину, и стал охотиться на бизонов, — ему очень хотелось, чтобы я так и поступил. Когда я сказал ему, что даже если б я и поехал, то вряд ли бы нанес бизонам много вреда, — он воспринял мой ответ как остроумнейшую шутку и от души рассмеялся.

Он был замечательно красив; лет сорока с небольшим, как мне показалось. У него были длинные черные волосы, орлиный нос, широкие скулы, смуглая кожа и очень блестящие, острые, черные, пронзительные глаза. В живых осталось всего двадцать тысяч чокто, сказал он, и число их уменьшается с каждым днем. Некоторые его собратья-вожди принуждены были стать цивилизованными людьми и приобщиться к тем знаниям, которыми обладают белые, так как это было для них единственной возможностью существовать. Но таких немного, остальные живут, как жили. Он задержался на этой теме и несколько раз повторил, что если они не постараются ассимилироваться со своими покорителями, то будут сметены с лица земли прогрессом цивилизованного общества.

Когда мы, прощаясь, пожимали друг другу руки, я сказал ему, что он непременно должен приехать в Англию, раз ему так хочется увидеть эту страну; что я надеюсь когда-нибудь встретиться с ним там и могу обещать, что его там примут тепло и доброжелательно. Мое заверение было ему явно приятно, хоть он и заметил, добродушно улыбаясь и лукаво покачивая головой, что англичане очень любили краснокожих в те времена, когда нуждались в их помощи, но не слишком беспокоились о них потом.

Он с достоинством откланялся, — самый безупречный прирожденный джентльмен, какого мне доводилось встречать, — и пошел прочь, выделяясь среди толпы пассажиров как существо иной породы. Вскоре после этого он прислал мне свою литографированную фотографию, на ней он очень похож, хотя, пожалуй, не так красив; и я бережно храню этот портрет в память о нашем кратком знакомстве».

Еще один портрет Питчлинна

А не лукавил ли мистер Питчлинн, не вешал ли он лапшу на уши доверчивому англичанину?

Края, куда он возвращался, не были для него родными. Он переехал на Индийскую территорию в 1830-х с территории нынешнего штата Миссисипи. Сам Питчлинн был индейцем только на четверть: его мать была София Фолсом, дочь знатной индианки и белого торговца, отцом был майор Джон Питчлинн, белый, воспитанный после смерти родителей среди чокто. Вспоминаем закон наследования: Hat-choo-tuck-nee («The Snapping Turtle»), он же Питер Перкинс Питчлинн по праву получил высокое положение. Можно даже предположить, что он получил традиционное индейское воспитание, но с этим плохо сочетается тот факт, что он учился в университете Нэшвилла, штат Теннесси. Благодаря своему образованию он и проводил много времени в Вашингтоне, представляя там народ чокто. Сыновей его звали Ликург, Леонидас и Питер-младший. Были ли у них индейские имена, автору дознаться не удалось; по сохранившимся письмам главного вождя создается впечатление, что их образ жизни скорее соответствовал образу жизни белых плантаторов. Ну, с добавлением некоторого национального колорита.

15

Когда мы с Норманом обсуждали, как нам лучше пересечь Блю-ривер (такая же канава, как и Пото, только что вода не такая бурая), с нами случилась история.

Обоз наш плелся с черепашьей скоростью, а мы залезли в какое-то болото довольно далеко от дороги, и пытались понять, то ли нам это болото обходить – и тогда придется менять уже проработанную трассу, то ли лепить трассу, не обращая внимания на разлив речки. Воды там было курице по колено, больше сырости, чем луж, но кто его знает, как эта Блю-ривер ведет себя в течение года?

Надо было возвращаться на почтовую станцию и задавать вопросы, потому что вряд ли мы получим внятные ответы на ближайшей ферме. Мы уже разок пробовали, но обнаружили, что народ на фермах мало понимает по-английски, и даже если что понимает, то мы все равно не можем понять ответов.

И вот стоим мы такие озабоченные, водим пальцами по карте, а на нас из-за лесочка выезжает небольшой отряд. Ну как небольшой? Нам двоим хватило бы с запасом, вздумай они тотчас открыть огонь. Но стрелять не стали, вот добрые люди, а подъехали вплотную к нам, и один из индейцев спросил:

— Кто такие? Что вы тут высматриваете вдали от дороги?

— Halito, — поздоровался я. — Мы телеграфисты.

Норман медленно поднял руку и показал на свой нагрудный карман:

— Показать документ, сэр?

Все в отряде несомненно были индейцами, даже тот, что с нами разговаривал, хоть у него и были каштановые волосы и более светлая кожа. Но широкие скулы выдавали родословную.

— Покажите, — разрешил светлокожий и добавил: – пожалуйста.

Норман извлек из кармана блокнот с вложенным удостоверением и протянул бумагу индейцу.

Индейцы были одеты кто как, но воевали они на стороне Конфедерации: если у кого и была униформа, то определенно серая. Остальные обходились кто чем. Более молодые щеголяли раскрашенной кожей или обнаженными торсами, а чаще и тем и другим, у светлокожего тоже было по паре синих полос на скулах.

Самый старший по возрасту и, похоже, по рангу, был одет как офицер и джентльмен. Светлокожий, ознакомившись с удостоверением, протянул бумагу ему.

— Действительно, телеграфисты, — промолвил офицер, прочитав бумагу. — А разве договора с правительством Соединенных Штатов на Индейской территории действуют?

— Договор был заключен с фирмой «Вестерн Континентал», сэр, — пояснил Норман. — А эта фирма не имеет никакого отношения к правительству Соединенных Штатов. Ну, во всяком случае, официально, сэр.

— В самом деле, — согласился офицер, возвращая удостоверение светлокожему, а тот уже передал его Норману. — Вы служили в Корпусе связи, лейтенант?

— Да, сэр.

— В Арканзасе?

— Нет, сэр. В Вирджинии и Теннесси.

— А вы? — спросил офицер меня.

— Я недавно прибыл в США и в войне не участвовал.

— Из Англии?

— Нет, сэр, из России.

Светлокожий проговорил, обращаясь к офицеру, но не сводя с меня глаз:

— Эти чужаки так и лезут из своей Европы, как мухи.

— Прошу прощения, сэр, — ляпнул я, — но индейцы тоже пришли в эту страну из России.

Все уставились на меня, даже Норман. А кто не уставился – так, наверное, английского языка не знал.

— Примерно двенадцать тысяч лет назад, — объяснил я. — Так считают ученые. Правда, тогда еще России не существовало. Из Сибири, через Берингов пролив.

— Мистер Миллер склонен к несколько экстравагантным научным гипотезам, — в пространство сказал Норман.

Офицер, поразмыслив, спросил меня:

— Вы хотите сказать, что являетесь нам родичем по крови?

— Нет, сэр, — отозвался я. — Россия – большая страна, и в ней много народов.

— Вот как, — сказал офицер. — Интересная гипотеза, сэр. Наши предки пришли в эту страну из-за Большой Воды, но я всегда полагал, что имеется в виду Атлантический океан или Мексиканский залив.

— Это выдумки европейских ученых! — презрительно скривился светлокожий.

— Возможно, — проронил офицер и обратился к нам: – Удачи вам, господа.

— Вам также, сэр, — ответил Норман.

Мы проводили отряд взглядами, но только когда индейцы удалились на значительное расстояние, Норман с трудом выговорил:

— Ты заметил, какая рубаха была у парня на серой лошади?

— Традиционная, — ответил я. — Красивая и оригинально украшенная.

— Оригинально? — Норман уставился на меня круглыми глазами.

— Ну да. Узоры, орнамент, бахрома. Я еще задумался, из чего они такую бахрому дела… — я осекся. До меня дошло, что это за бахрома.

Попозже Джейк сказал, выслушав рассказ об этой встрече:

— Цивилизованные-то они цивилизованные, а как скальпы резать – их учить не надо. Само собой вспоминается, когда случай выпадает!

16

Незадолго до последней станции на Индейской территории, когда мы уже въехали на земли чикасо, нас догнало письмо от начальства: «Вестерн-Континентал» прислал депешу телеграфисту из Форт-Смита, а тот записал письмо на бумагу и переслал его с оказией нам. «Оказия» звалась миссис Грэм, и с ней была связана история, которую стоило бы описать в отдельном романе. Но поскольку любимый писатель Нормана капитан Майн Рид сейчас находится в Англии, а я книжищу в духе «Унесенных ветром» не потяну, излагаю ее кратенько.

Жил да был сержант Джеветт из 32 пехотного полка Айовы, и попал он в плен. Повезло ему: узилищем ему стал не зловещий Андерсонвилль, а лагерь Форд около города Тайлер, Техас. Как мне говорили, этот самый лагерь Форд стал крупнейшим лагерем для военнопленных к западу от Миссисипи: через него прошло около пяти с половиной тысяч военнопленных. Впрочем, об условиях содержания северян в этом лагере нельзя рассказать никаких особых ужасов, потому что заключенные в него люди страдали, похоже, в основном от скуки.

Лагерь Форд

По здешним представлениям пять тысяч человек – это уже довольно большой город, а делать жителям в нем было нечего, разве что благоустраивать свои жилища. К концу войны лагерь Форд некоторые остряки обзывали «вигвамный мегаполис». Одним из развлечений было копание подкопов из лагеря. Пленные выкапывали ход, убегали, стража ловила и водворяла пленных обратно, а ход закапывали подневольные негры. Не иначе как для развлечения в мае 1865 года из лагеря бежал и наш знакомый сержант Джеветт: пленных вот-вот должны были освободить, да большую часть уже и обменяли, в лагере осталось меньше двух тысяч человек, а охрана лагеря уже не сильно усердствовала, чтобы возвращать пленных обратно: им тоже домой хотелось побыстрее.

Реконструкция по воспоминаниям сидельцев топографии лагеря и некоторых подкопов

А вот во внешнем мире развлечения были другие; там бушевала гражданская война со всеми ее проявлениями, в том числе и в виде бушвакеров и джейхоукеров, с линчеванием политических противников, с вешанием и сжиганием негров, а также борьбой с дезертирством. Вот и наш сержант Джеветт наскочил на отряд бушвакеров, а поскольку одежонка на нем была серая, какую раздобыть сумел, у него строго спросили, какого черта он дезертирует. Джеветт все и рассказал: и про лагерь, и про побег, и про то, что пытается пробраться к своим. И можете ли себе представить, люди вошли в его положение, дали лошадь да еще миль двадцать сопровождали, чтобы он смог миновать самую опасную часть пути. Одолженную лошадь лейтенант Грэм, командир отряда, попросил отдать жене, которая проживает около Ван-Бюрена.

Вот он и прибыл в Форт-Смит за несколько дней до нашего отправления, и эту историю мы прочитали в газете «Новая эра».

А вот теперь мы своими глазами увидели продолжение этой истории: получив лошадь, миссис Грэм допросила сержанта Джеветта на предмет, где застрял ее муженек, села на лошадь и отправилась возвращать заблудшего мужа под семейный кров, захватив по дороге письма до Техаса, в том числе и для нас. Уж не знаю, каков ее муж, а миссис Грэм показалась мне решительной особой, вполне способной командовать лейтенантами, останавливать на скаку мустангов и входить в горящие вигвамы. Ей бы очень пошли джинсы и косуха, но одета она была точно так, как одевались в Форт-Смите все женщины – с множеством юбок, шалей, в каком-то порыжевшем от дорожной пыли капоре поверх чепчика; правда, под юбками у нее для удобства были надеты мужские штаны, но это становилось видно, только когда она садилась на лошадь. Не было ни малейшего сомнения в том, что мужа она своего найдет, и никакие бушвакеры и джейхоукеры, а также индейцы разной степени цивилизованности ей в том не помешают.

Мы поблагодарили миссис Грэй за оказанную ею любезность, пожелали ей удачи в поисках и вскрыли конверт.

Норман читал, Джейк заглядывал в письмо через его плечо, Фокс смотрел на них со светом надежды в глазах, а я… я просто смотрел. Мне в общем-то было одинаково интересно любое место, которое предложит начальство.

— Маршалл – Шривпорт – Монро, — объявил Норман, ознакомившись с заданием.

— На Луизиану, то есть, — проронил Джейк.

— Как Маршалл? Как Луизиана? — возопил Фокс. — А Денвер-сити??? А потом они во Флориду пошлют, да? — обида в его глазах была поистине детская.

— Бунт на корабле, — усмехнулся я.

Норман поразмыслил.

— Во Флориду не пошлют. «Вестерн Континентал» работает к западу от Миссисипи. Может, в следующем задании как раз в Денвер-сити и пошлют. А в принципе, с работой мы с мистером Миллером и сами справимся.

— Да с этой работой я и один справлюсь! — заявил Джейк. — Тоже мне работа: карандашом по карте водить. А вот ты хотя бы яму попробовал выкопать!

Норман укоризненно посмотрел на Джейка:

— Чувствуется, тебе тоже хочется попасть в Денвер-сити.

— Так интересно же, что там в ящике лежит! — не смущаясь, ответил Джейк. — Мы быстренько, туда и обратно…

— В Денвер-сити, быстренько, — с иронией сказал Норман. — На том самолете, о котором мистер Миллер любит сказки рассказывать.

— Вот да, на самолете совсем не плохо бы было, — согласился Джейк. — Ну а нам придется на лошадках.

— В Денвер-сити, — вслух поразмыслил Норман и полез в фургон искать тубус с картами.

Мы разложили карты на земле, сели вокруг и начали думать, ибо думать было о чем. Денвер-сити, Колорадо, и то место, где мы сейчас находились, разделяло приблизительно 650 миль – по прямой. Только самолетов пока еще не изобрели, а самым быстрым транспортом были паровозы. Которые, вот как нарочно, из Техаса или Индейской территории в Денвер-сити не ездили. Да в Денвер-сити сейчас вообще никаких паровозов не ходило, потому что трансконтинентальную дорогу туда еще не достроили. Следующим по скорости транспортом был почтовый дилижанс – примерно 125 миль в сутки. Проблема была в том, что южнее Канзаса работа почты была нарушена. Она и в Канзасе была не бог весть какой, но дилижансы там все-таки старались придерживаться расписания, невзирая на всяких бушвакеров.

— Как бы не вышло, что самый быстрый маршрут – это на восток до Миссисипи, по реке до Сент-Джозефа, а только потом за Запад, — сказал Норман.

— Ты еще через Никарагуа предложи двинуть, — возразил Джейк.

— Нет! — воскликнул Фокс. — Быстрее всего – это через Индейские территории на Канзас, а в Канзасе сесть на дилижанс.

— А на Индейской территории тебя будут ждать подменные лошади, да? — спросил Норман. — Это же тебе не Пони-Релай. Загонишь лошадь – новой тебе никто не даст.

— Зато для Индейской территории есть бумага, — напомнил Фокс. — Чтоб содействие оказывали.

Норман достал из кармана бумагу и в очередной раз прочитал, что там написано.

— Да, — согласился он, — должно подойти. Тут не написано, что Джейкоб Шерман и Фокс Льюис – всего лишь рабочие. Все тут перечислены без званий: Ирвинг, Миллер, Шерман, Льюис, служащие компании. И подписано не только военными, но еще и некоторыми вождями, которые случились в Форт-Смите и кого удалось уговорить. — Он хмыкнул: – Как бы еще не аукнулось вам это уговаривание. Уж не знаю, получили ли они кукурузу. Наши ведь любят – пообещать и не исполнить.

— Давай сюда, — протянул руку Джейк. — Все равно эту бумагу вряд ли какой индеец читать будет.

— Читать, может, и не будут, — рассудительно сказал Фокс, разглядывая бумагу, — а подписи вождей как-нибудь разберут. Вон, по-черокски ихними буквами написано…

— Может, ругательство какое, — с подозрением заметил Джейк. Тем не менее бумагу он бережно сложил и осторожно засунул за обложку зеркальца-книжки.

Решили, что лучше они будут держать путь к Канадской реке по тропе Шауни, а там уже будут разбираться, как быстрее и, главное, безопаснее. Хоть война и закончилась, а разбоя на дорогах Индейской территории меньше не стало: и бушвакеры, и джейхоукеры, и всякий разный темный народец без определенных политический воззрений, да и сами индейцы тоже ангелами не были, что цивилизованные, что дикие. У Джейка с Фоксом, правда, и брать особо нечего, но народ в этих краях был такой, что и за пару долларов жизнь потерять можно.

Мы решили малость схитрить: не увольнять Джейка и Фокса, а сделать вид, будто они посланы в командировку, потому что в предыдущем предписании «Вестерн-Континентал» такая возможность предполагалась: связать Техас и Канзас телеграфной линией напрямую. Только вместо того, чтобы от Канадской реки направиться в восточный Канзас, Джейк и Фокс, скорее всего, отклонятся к Форт-Аткинсону.

— Не знаю – а точно ли там сейчас есть форт, — с сомнением сказал Норман и зарылся в карты, выбирая самую последнюю. — Может, и нет там сейчас никакого форта, ликвидировали во время войны… — он нашел одну из самых новых карт, провел пальцем по Канзасу и сказал с некоторым недоумением: – Хм, есть форт. Форт-Додж.

— Странное какое-то название, — подозрительно проговорил Джейк, глядя на точку на карте. — Как бы нам там пустое место не обнаружить.

— Это – тропа на Санта-Фе, — сказал Фокс, тыкая пальцем в подозрительную точку. — Хоть что-то в тех местах да найдем. Да там и телеграф есть, если я не ошибаюсь.

Норман развернул карту западных телеграфных линий.

— Есть телеграф, — сказал он. — А этого Доджа нету.

— Свеженький форт, — заключил Джейк. — Жить негде, палатки, землянки, блохи и дизентерия.

— И индейцев больше, чем блох, — добавил Фокс.

Мы посмотрели на карту.

— Может быть, по Канадской реке пойти на Альбукерке? — неуверенно предложил Норман.

— Один хрен, — сказал Фокс.

Расставаться с ребятами не хотелось, но в такой дороге, которая им предстояла, я был бы им обузой. В седле я сидел уже уверенней, чем неделю назад, но честно признаться, ездок из меня был хреновый.

— А может, подождет тот Денвер-сити? — задал вопрос в пространство я. Однако от меня отмахнулись, даже Норман укоризненно посмотрел: чего уже колебаться, раз решили.

— В общем, добираетесь до телеграфа, — инструктировал он Джейка, — все равно где, в Денвер-сити ли, в Додже этом, еще где, предъявляешь удостоверение, которое я тебе в Форт-Смите выдал. Есть удостоверение? — на всякий случай спросил он.

Джейк приложил руку к карману, где лежало зеркальце. Футляр зеркальца он приспособил для хранения важных бумажек.

— Вот, предъявишь, — продолжал Норман. — И посылаешь телеграмму в главную контору: задание выполнено, маршрут пройден, отчет будет выслан почтой. Только не забудь: служебную телеграмму, не платную. Потом тоже служебную – нам, — Норман посмотрел на карту. — Думаю, в Монро, Луизиана. Прибыли, мол, в Додж. Приехали в Денвер-сити – телеграмму, что приехали. Пишешь отчет…

— Как отчет? — неприятно удивился Джейк.

— Обыкновенно, — сказал Норман. — Описываешь, каким маршрутом, как, какой рельеф, где брать лес для столбов, пересекаемые реки – надо ли строить мачты… ну ты же говорил, это легче, чем ямы копать…

Джейк хмыкнул.

— Ладно, сделаю, — ответил он.

— Я тебе блокнот дам, каждый день будешь записывать, а уже потом в Денвере распишешь все подробнее, — продолжил Норман. — Потому что главная контора должна знать, что вы не так просто прогулялись до Канзаса. А я в отчете напишу, что сначала вас в маршрут отправил, а потом новый приказ получил. Думаю, они не станут разыскивать миссис Грэм, чтобы узнать у нее, когда мы письмо получили.

В дорогу ребят собрали быстро, да собственно, и собирать было нечего.

Земли вокруг станции около Ред-ривер принадлежали индейскому семейству Кольбер. Мы обменяли у какого-то из этих Кольберов наш фургон и двух упряжных лошадей на пару лошадей, привычных к седлу. Фокс торговался как бешеный, а потом еще очень тщательно проверял, как эта пара описана в купчей: быть обвиненным на Индейской территории в конокрадстве ему не хотелось.

Итого у Джейка с Фоксом для путешествия были четыре лошади, а у нас не осталось ни одной. Наших пожитков в фургоне было мало, мы мигом распределили, кто что берет, а я еще всучил Джейку свою кожаную куртку… ну как свою?.. наследство майора Грина. Погоды стояли уже летние, мне она вроде и не нужна была, а Джейку могла в дороге пригодиться. Конечно, летняя Оклахома – не самое холодное место на земле, но в летней Луизиане, казалось мне, куртка тем более не нужна.

Утром следующего дня мы попрощались с Джейком и Фоксом, потом Норман взял напрокат у этого самого Кольбера лошадь и отправился доделывать проект линии до Шермана, Техас, а я остался над кучкой наших вещей – не столько караулить это барахло, как поджидать и в случае чего удерживать отход парохода. Пароход вот-вот должен был покинуть Престон-Бенд и пройти мимо пристани Кольбера вниз по течению. Поскольку навигация на Ред-ривер заканчивалась (по крайней мере, на отрезке реки выше Шривпорта), упускать последний пароход было опрометчиво.

Я сидел под навесом на пристани Кольбера, смотрел, как негритянские детишки ловят рыбу на глубине под крутым берегом, и поглядывал то направо, в сторону Престон-Бенда, то вперед, не видать ли там вдали за рекой Нормана. Мальчишки наловили рыбы разве что на ужин кошке, Норман вернулся еще засветло и успел к вечернему рейсу парома, а пароход так и не показался вдали, хотя дым над далекими деревьями висел. Мы уж было решили, что пароход там сел на мель и навигация на Ред-ривер таки закончилась, но миссис Кольбер была абсолютно уверена, что пароход придет, и он появился как раз тогда, когда нас позвали к столу. Ужинали на веранде, где от реки чувствовался ветерок – не скажу, прохладный, но все же не такой горячий, как воздух над сушей. Я откусил было кусок пирога, и тут на крыльце появился негритенок лет семи и без слов замахал руками. Миссис Кольбер выглянула:

— Не спешите, господа, он еще не скоро сюда придет, — сказала она, и оказалась права. Мы успели поесть, а потом еще с полчаса ожидали на пристани, когда с неторопливо подошедшего парохода наконец перебросили сходни.

Чернокожие матросы перенесли наш багаж, один из них показал нам спальные места в общей каюте. Пассажиры в большинстве спали.

— Чур, я на нижней полке, — шепотом сказал Норман. Я кивнул. Стюард пододвинул мне лесенку, я забрался на узкую полку и лег на тощий матрасик. Занавеску, которая отделяла койку от каюты, я хотел оставить отдернутой, чтобы хоть немного продувало, но немного погодя стюард прошел и восстановил внешние приличия, прикрывая заснувших пассажиров от посторонних взглядов. Я уже почти заснул и не протестовал. Сквозь сон я слышал, как переговариваются на пристани люди, перегружающие на пароход тюки с грузами. Ночью я еще несколько раз просыпался, удивляясь, где это мы находимся. Перекликались матросы, промеряющие глубины, и я вспоминал: а, мы на Ред-ривер. Джейк и Фокс уехали на север, и мы их долго не увидим.

Утром обнаружилось, что несмотря на все пыхтение пароход продвинулся не очень далеко: мели и коряги затрудняли движение, и ночью лоцман больше примерялся, как проходить будет, чем действительно шел вперед. Глянул я за борт: ой, мама, да мы практически брюхом песок царапаем. Какие там семь футов под килем? Семь дюймов – это точнее будет. Капитан нам достался из тех, что пароход по лугу проведут, если роса будет обильная. Да еще, похоже, тертый малый, который может договориться и с теми, и с этими. На Ред-ривер, строго говоря, война еще не закончилась, генерал Стэнд Уэйти еще не подписал капитуляцию, а нам как раз путь мимо Доуксвиля, где сейчас велись переговоры о сдаче. Интересно, а не стреляют ли там?

Однако Норман, когда я спросил у него о Доуксвиле и генерале, просто пожал плечами и сказал: доплывем – тогда и видно будет. А пока нам надо сделать отчет. И мы одолжили у буфетчика дверку шкафа, положили ее на табуретки под навесом на прогулочной палубе, разложили карты, свои заметки и начали сочинять отчет. К творческому процессу каллиграфии Норман меня не допустил: насмотревшись на мой почерк, он уверился в том, что русские пишут иероглифами, а начальство иероглифических отчетов не любит. Поэтому я чертил, а Норман занимался чистописанием.

Мы не очень торопились, времени в нашем распоряжении было много, стояла жара, и я даже завидовал неграм-матросам, которые временами шли с шестами впереди парохода, промеряя глубины. Шесты им были скорее вместо тростей, потому что глубины в Ред-ривер были примерно по колено. Но все же когда глубина заметно менялась, негр останавливался, глубокомысленно мерил шестом уровень воды и, сверяясь с отметками на шесте, кричал на пароход результаты. Иной раз мелело критически, и тогда пароход тыкался, как слепой кутенок, выбирая дорогу дюймом поглубже. Иногда и это не помогало, и тогда на пароходе начинались какие-то таинственные рокировки грузов: здесь опустить, здесь приподнять, и пароход каким-то образом переползал отмель, где не то что курица, а и цыпленок вброд речку перейдет. Но, к счастью, еще оставалось много мест, где негру было выше колена, и тогда наш пароход мчался вперед, как будто собирался бороться за звание самого быстрого парохода в долине Миссисипи – до ближайшей отмели.

Около Форта Таусон мы наконец узнали, что подходить будем только к техасскому берегу, а кому надо в Доуксвиль – пусть переправляется через речку сам. Нам особо и не надо было, и самый крупный город на Индейской территории обошелся без нас. Правда, люди на пароходе поговаривали, что Доуксвиль уже не тот: малость захирел, причем хиреть начал еще до войны, когда военные ушли из Форта Таусон. Тогда и столицу чокто перенесли дальше на запад. А так да – большой город: кузня, мельница, колесник, шорник и фургонный мастер, врач, хороший трактир, отель, магазины, церковь и две газеты (одна на языке чокто). Однако война разорила окрестные плантации, и не для кого стало держать кузню и отель с магазинами. Где-то там сейчас уговаривали сдаться Стэнд Уэйти, бригадного генерала Конфедерации и заодно главного вождя чероки. Все генералы южан уже посдавались, а этот вбивал свое имя в историю накрепко: последний воин Конфедерации!

Стэнд – это перевод на английский имени Девагата, «стоящий крепко», а при крещении наш бригадный генерал получил имя Айзек.

Стэнд Уэйти

Вероятно, читатели не воображают Стэнд Уэйти этаким постаревшим чингачгуком в орлиных перьях, раз уж автор периодически поминает «индейских джентльменов». Среди восточных индейцев «джентльмены» были, разумеется, тонкой прослойкой, но что поделать, раз эта прослойка была на самом верху, среди племенной знати? Да и сами восточные индейцы уже к моменту основания английских колоний на Атлантическом берегу были не такими уж дикарями: они занимались сельским хозяйством, выращивали кукурузу, тыквы, фасоль; охотой и рыболовством, конечно, не пренебрегали и с готовностью воспринимали новое. Первые европейские колонисты укладом жизни сильно от них не отличались, потому что через океан много товаров не перетащишь, а местное производство наладили не сразу. Потом, конечно, белые обустроились получше, но и краснокожие кое-что у них заимствовали.

К началу девятнадцатого века соприкосновение культур шло уже не первое столетие. Ну и насоприкасались до такой степени, что места в племенной верхушке начали занимать метисы. Но это с нашей точки зрения они метисы, а с точки зрения какого-нибудь чероки, если шотландец женится на индианке, то их дети – индейцы. И если англичанин женится на дочери этого шотландца, то их дети – индейцы. И если ирландец женится на дочери этого англичанина – то их дети, сами понимаете, опять-таки настоящие индейцы. А потом какой-нибудь заезжий европейский этнограф рассказывает в Париже о встреченных им около Великих Озер лилейно-белых голубоглазых индейцах, производя их генеалогию от каких-нибудь древних викингов. А все гораздо проще.

Матрилинейной системы наследования придерживались не все индейцы современной территории Соединенных Штатов, но автор склонен упрощать и передергивать факты, и с удовольствием все упрощает и передергивает. Но даже и без передергиваний один из вождей чероки описываемого времени Джон Росс в жилах своих индейской крови имел только восьмую часть – но поскольку вся эта восьмая часть пришла к нему по женской линии, то был он настоящим индейцем и вождем стал по праву, хотя внешность имел вполне белую: каштановые волосы и синие глаза. Злые языки поговаривали, что он плохо понимал язык чероки. Образование Джон Росс получил в одной из школ для индейцев на территории нынешнего штата Теннесси, потом стал индейским агентом в Арканзасе, потом был адъютантом в черокском полку во время войны 1812 года (у американцев тоже была такая война, но вовсе не с Наполеоном). После войны он вышел в отставку и занялся хозяйством: завел плантацию табака, паромную переправу, около которой потом развился город Чаттануга (ага, «чу-чу» помните? Нет? Автор тоже помнит в основном по монологу Александра Филиппенко, а ведь когда-то крутой шлягер был). К сорока годам Джон Росс был одним из пяти самых богатых чероки. Самым богатым в то время считался майор Ридж.

Майор Ридж

Кто был отцом майора Риджа – в общем-то неважно, раз мамой была дочь шотландского торговца и индианки, то есть, Ридж тоже был чистейшей воды чероки по женской линии. Папой его все же считают индейца. Авторитет себе Ридж завоевал военными подвигами, воевал и против американцев, и в союзе с американцами, и за жестокость был прозван Васильевичем… ой, это не про него!.. за доблесть был прозван Nunnehidihi (тот, кто убивает врага на его пути), каковое имя американцы сократили в Pathkiller, а поскольку у чероков уже был один Пэткиллер, молодой воин стал Пэткиллером II. Потом воин обратился к политической деятельности, и сменил свое имя на Ganundalegi (тот, кто поднимается на вершину горы), каковое имя американцы сократили до Ридж. В 1814 году, когда Ридж привел свой отряд под командование генерала Эндрю Джексона во время крикской кампании, он получил звание майора, которое стало частью его «европейского» имени.

Майор Ридж имел плантации, рабов, паромную переправу, и долю в торговле ситцем и шелковыми тканями.

Майор Ридж был неграмотен, но сына своего Джона послал учиться к белым. Матерью Джона Риджа стала женщина смешанной крови Sehoya, известная как Suzannah Catherine Wickett. Судя потому, что никаких вопросов о правах Джона не возникало, можно полагать, что с матрилинейной точки зрения у него все было в порядке.

Джон Ридж

Братом майора Риджа был Дэвид Увейти (Uwatie, на языке чероки «древний»). Дэвид тоже женился на женщине смешанной крови. Наиболее известны два его сына Бак Увейти, который во время учебы в колледже взял себе имя Илайес Будинот, и помянутый выше Стэнд, который малость англизировал свою фамилию, удалив из нее первую букву.

Илайес Будинот

Таковы были молодые реформаторы, которые в начале девятнадцатого века превратили Племя Чероки в конституционную республику. Если автор не упоминает в их числе братьев Хикс и Джеймса Ванна, то только потому, что и у них было то же самое: четверть черокской крови, унаследованная от бабушки через маму, бурная боевая и политическая карьера, плантации, рабы, большие доходы и ориентация на европейскую культуру. Правда, Хиксы и Ванн не дожили до раскола племени на сторонников Росса и сторонников Риджа. Оно, может быть, и к счастью.

Об этих молодых реформаторах неплохо было бы замутить большую семейную сагу протяженностью лет так в сто: с эпическими героями, храбрыми воинами, с вождями, предавшими интересы племени, пока герои воевали, с политическим переворотом, созданием нового, счастливого государства, а потом с противоречиями внутри партии, когда начинаешь видеть предателей в бывших друзьях, затем политические убийства и кровная месть, ненадежное замирение и снова вражда… но это как-то не по профилю автора.

17

Мы себе спокойно занимались отчетом, когда подошел стюард и сообщил:

— Какой-то джентльмен роется в ваших вещах, сар…

Я ринулся в каюту посмотреть, что там за джентльмен заинтересовался моими пожитками, но увидел только свой распотрошенный мешок и жалкую кучку одежды на полу.

Один из игроков в покер, которые занимали стол посреди каюты, глянул на меня и мотнул головой в сторону двери, выходящей на правый борт. Я выскочил на палубу и увидел удаляющуюся в сторону зарослей на техасском берегу фигуру.

Рядом с карабином в руках возник Норман.

— Что пропало? — деловито спросил он, наводя оружие на цель.

— Да нечему пропадать-то!

Уровень воды в реке был аккурат такой, как «в общем, вам по пояс будет», поэтому мужик продвигался довольно шустро.

— Дурная привычка – стрелять в спину, — задумчиво проговорил Норман, глядя вдоль ствола.

— Ну и не стреляй, — сказал я. — Пусть дальше летит, баклан.

Мужик добрался до зарослей и, уже полускрытый кустами, оглянулся и присел.

Норман опустил карабин.

— Пусть летит, — согласился он. — А ты все-таки проверь все ли на месте.

Я вернулся в каюту и начал собирать вещички в мешок.

— Интересная тряпочка, — заметил тот игрок в покер. — Это сейчас в Европе такое белье носят?

— Самый писк моды, — сказал я, пряча дареные Дугласом трусы в мешок. — Самые большие модники постельное белье, пижамы и трусы из ткани одной расцветки делают.

— Пижамы?

— Костюм для сна, — объяснил я, засунул в мешок свернутое одеяло и подвел итог: – Вроде ничего не пропало.

— А он не нашел того, что искал, — пояснил игрок. — Вытряхнул вещи, выматерился и сбежал.

— Не перебирал вещи? — спросил Норман.

— Нет. Вывалил вещи, глянул сверху – и все.

— Странно… — промолвил Норман.

Мы вышли на прогулочную палубу, сели и вроде как продолжили работать над отчетом, но рабочее настроение пропало.

— Куртка, — наконец сообразил я. — Куртку он искал!

— А чего такого ценного в твоей куртке? — спросил Норман.

— Так ведь куртка не моя, а майора Грина, — пояснил я.

— Майора Джозайи Грина? — переспросил Норман. О майоре он был наслышан, но вот подробности его смерти до него не дошли.

Я пересказал историю своего похищения, старательно изъяв из нее все следы участия Джейка.

— А потом Мэрфи – это вестовой Грина – за каким-то чертом околачивался под нашим окном!

Норман вспомнил:

— И кто-то лазил к нам в фургон в Форт-Смите, да хозяин дома вспугнул! Что ж там такого в той куртке? Пуговицы из бриллиантов, что ли?

— Я б заметил, — возразил я. — Что-то другое.

— А эти выстрелы у дома Поттса? — медленно проговорил Норман. — Кому-то очень не хотелось, чтобы нас перестреляли.

— Ну да, — сказал я, — тогда бы куртку пришлось бы воровать не у мирных телеграфистов, а у банды бушвакеров…

Мы взяли листок бумаги и прикинули, а много ли было возможностей изъять куртку по возможности скрытно, не прибегая к открытому грабежу. Получалось – не очень-то много: то на пароходе Норман не выходит из каюты, запоем читая «Квартеронку», а когда выходит, то там остаемся мы с Джейком, или хотя бы один из нас; то нас сопровождают кавалеристы от Литл-рока до Льюисбурга, а потом вдруг прибавился Фокс и стало еще меньше вероятности, что куртка останется без присмотра. А ведь Мэрфи еще самому надо было как-то передвигаться, добывать лошадей, спать, есть… когда ж выслеживать? Не удивительно, что нервы у него в конце концов не выдержали: сколько ж можно время терять!

— Что ж он нас не перестрелял, как банду Дана? — задумался я.

— Ну во-первых, банду не он один перестрелял, а еще и Фокс, — рассудительно заметил Норман. — А во-вторых, посмотрев, как стреляет Фокс, лично я поостерегся бы с нами связываться. А ведь он еще не видел, как стреляю я. Или Джейк. Или ты.

Я подумал, что Мэрфи отлично рассмотрел, как Джейк рубит саблей, но промолчал.

— Надо бы Джейку как-нибудь сообщить, — проговорил я.

— Как? — спросил Норман. — Он хорошо если через две недели до этого Форт-Доджа доберется!