Уздечка для сварливых

ГЛАВА 18

Джонс нетерпеливо барабанил пальцами по столу.

– Вы сказали сержанту, что в ночь убийства миссис Гиллеспи находились в Стратфорде с некой актрисой. Вы сказали неправду. Мы проверили. По словам мисс Беннедикт, – он сверился со своими записями, – она скорее увидит вас в аду, чем позволит к ней приблизиться.

– Это правда. – Джек мило улыбнулся. – Ей не понравился портрет, который я нарисовал. С тех пор она держит на меня обиду.

– Тогда почему вы сказали, что были у нее?

– Потому что еще раньше я сказал Саре, что находился именно там, а она слушала, когда сержант меня спрашивал.

Чарли нахмурился, но не стал уточнять.

– Где же вы тогда были, если не в Стратфорде?

– В Челтнеме. – Джек сцепил руки на затылке и уставился в потолок.

– Вы можете это доказать?

– Да. – Он продиктовал телефонный номер. – Это дом отца Сары. Он подтвердит, что я находился там с шести вечера пятницы до полудня воскресенья. Мировой судья врать не станет.

– Что вы там делали?

– Я поехал наугад, надеясь, что он предоставит мне доказательства, что Сара не может быть дочерью Матильды. Я знал, что могу ему доверять и что тесть не станет ни о чем болтать. Обратись я к ее матери, она в то же мгновение бросилась бы звонить Саре. Тайна была бы раскрыта, потому что Сара тут же потребовала бы объяснений – зачем мне нужно знать, не удочерили ли ее. По той же причине я не стал говорить, что ездил к ее отцу, а наплел о выходных у Салли, чтобы пустить ее по ложному следу. – Он вдруг резко опечалился. – Признаюсь, не самый умный мой поступок.

Чарли пропустил последние слова мимо ушей.

– Ее отец представил вам доказательство?

– Нет. Он сказал, что мне следует поговорить с ее матерью. Я собирался поехать к ним в следующие выходные, но к понедельнику Матильда уже была мертва, и моя поездка потеряла смысл.

– И вы до сих пор ничего не сказали своей жене?

– Нет.

– Почему?

– Я дал слово Матильде. Если бы она хотела, чтобы Сара узнала, она сама бы обо всем рассказала на видеозаписи.

– У вас есть предположения, почему она этого не сделала? Джек пожал плечами:

– Вероятно, потому, что не собиралась этого рассказывать. Матильда хранила слишком много секретов, которые бы раскрылись, заяви она, что Сара ее дочь. И она была права. Только посмотрите, что уже накопал Томми.

– Ее тайны в любом случае были бы раскрыты. Люди начали бы задавать вопросы, как только узнали, кому она оставила свои деньги.

– Матильда же не ожидала, что их начнет задавать полиция, так как она не предполагала, что ее убьют. И сделала все возможное, чтобы предостеречь Джоанну и Рут от опротестования завещания, оставив достаточно намеков об их поведении. Этим она облегчила бы задачу адвокату Сары, если бы дело дошло до суда.

Купер, сидевший позади Джека, вернулся к жизни.

– Но ведь пленка полна лжи, особенно когда дело касается ее дяди и мужа. Миссис Гиллеспи утверждает, что она была жертвой их обоих, однако слова миссис Марриотт доказывают обратное. Она описывает женщину, которая пошла на шантаж и убийство, когда ей это потребовалось. Так кто же прав?

Джек развернулся, чтобы посмотреть на детектива.

– Не знаю. Может, обе. Она не первая жертва, которая решила отомстить.

– А как быть со слабоумием ее дяди? На пленке она описывает его как пьяницу и подонка, который изнасиловал ее в тринадцать лет. Миссис Марриотт, напротив, утверждает, что Джеральд Кавендиш был очень жалким типом. Объясните нам.

– Не могу. Матильда никогда не заводила разговора на эту тему. Я знаю только, что она очень мучилась от своей неспособности любить. Когда же я показал ей портрет, где ее мучения предстали в виде «уздечки для сварливых», она разрыдалась и сказала, что я единственный, кто проявил к ней каплю сочувствия. Я тогда решил, что был единственным, кто увидел в ней жертву, но могу ошибаться. Вам нужно самим догадаться.

– Нам не пришлось бы догадываться, если бы мы нашли дневники, – сказал Купер.

Джек ничего не ответил, и комната погрузилась в тишину, нарушаемую только шумом магнитофонной ленты. По крайней мере двое из присутствовавших находились в полном замешательстве. Джонс, который шел на допрос в уверенности, что Джек Блейкни проведет сегодняшнюю ночь в камере, становился жертвой тех же двойственных чувств, которые испытывал к этому человеку Купер.

– Зачем вы сказали миссис Лассель сегодня утром, что убили ее мать, если у вас есть алиби на ночь убийства? – наконец спросил инспектор, перелистывая бумаги.

– Я не говорил.

– В показаниях она утверждает, что говорили. – Это не так.

– Она говорит, что так.

– Она говорит то, во что верит. Это совершенно другое.

Джонс на мгновение задумался. У него возникло неприятное предчувствие, что он получит примерно такой же ответ и на следующий вопрос.

– Почему вы пытались убить миссис Лассель?

– Я не пытался.

– Вот ее слова, цитирую: «Джек Блейкни прижал меня к стене и начал душить. Если бы не вмешалась Вайолет он бы меня убил». Она лжет?

– Нет. Она говорит то, во что верит.

– И это неправда?

– Да.

– Вы не пытались задушить ее?

– Нет.

– Учтите, мистер Блейкни, когда патрульная машина прибыла по вызову в «Кедровый дом», на шее миссис Лассель были обнаружены следы удушения. Следовательно, кто-то все-таки пытался душить ее, и она утверждает, что именно вы. – Джонс помолчал, ожидая ответа. Когда его не последовало, он попробовал другой способ. – Находились ли вы в «Кедровом доме» сегодня утром, приблизительно в десять тридцать?

– Да.

– Вы клали руку на шею миссис Джоанны Лассель?

– Да.

– Ее уверенность, что вы пытались удушить ее, оправданна?

– Да.

– Вы действительно пытались удушить ее?

– Нет.

– Тогда объясните мне, какого черта вы делали?

– Демонстрировал вам, что вы опять идете по ложному пути. Признаюсь, не очень умно с моей стороны, но я не поступил бы так, если бы меня не достал вчера придурок-инспектор. – Джек злобно сузил глаза. – На себя мне наплевать. Однако, если честно, мне небезразлична Сара, и я действительно волнуюсь за Рут. Он их обоих ни во что не ставил, и тогда я решил, что с меня довольно. Подозреваю, Джоанну спасать поздно, однако ее дочь еще нет, и я очень хочу, чтобы у бедного ребенка все это осталось позади. – Он глубоко и раздраженно вздохнул. – Так что я посидел прошлой ночью и сделал то, что давным-давно должны были сделать вы, – вычислил, кто убил Матильду и почему.

Чарли поверил ему. Как и Купер, инспектор уже с трудом сопротивлялся напору Джека.

– Миссис Лассель, – произнес он с уверенностью. – Она всегда была в числе основных подозреваемых.

– Нет, и в этом я сегодня утром убедился. Согласен, она вполне способна на убийство. У Джоанны почти такой же характер, как у матери, и если Матильда могла убить ради достижения цели, то могла и Джоанна. Нельзя вырасти в больной атмосфере и выйти из нее здоровой. Только отношения между Матильдой и Джоанной были очень противоречивыми. Несмотря ни на что, подозреваю, что на самом деле они любили друг друга. Вполне возможно, что их любовь основывалась на простом взаимопонимании: дьявол, которого ты знаешь, не столь страшен, как незнакомый.

– Ну, хорошо, – терпеливо промолвил Чарли. – Кто же тогда убил миссис Гиллеспи?

– Доказательств у меня нет, сами ищите. Могу лишь рассказать, до чего я додумался прошлой ночью. – Он помолчал немного, собираясь с мыслями. – Вы полностью сосредоточились на мне, Саре, Рут и Джоанне. И все из-за завещания. При данных обстоятельствах это не лишено смысла, но, если убрать нас из уравнения, баланс вероятности сдвигается. Давайте уйдем от того, что Матильду убили из-за денег. Я также не верю, что ее убили в состоянии сильной ярости. Ярость – неподконтрольное чувство, а ее смерть была слишком хорошо и тщательно спланирована. Слишком символична. Тот, кто ее убил, конечно же, мог злиться на Матильду и все-таки на убийство пошел не оттого, что его терпение наконец-то иссякло. – Художник взглянул на Джонса, который согласно кивнул. – Что остается? Ненависть? Матильду многие не любили, но так как до сих пор не убили, то почему это сделали сейчас? Ревность? – Джек красноречиво пожал плечами. – К чему ее было ревновать? Она жила отшельницей, и я не верю, что Джейн Марриотт так долго сдерживала свою ревность, чтобы дать ей волю по прошествии стольких лет и именно сейчас. Таким образом, остается назвать очевидную причину – Матильду убили, потому что кто-то хотел убрать ее с дороги.

Джонс не смог удержаться от сарказма в голосе.

– Думаю, мы можем с этим согласиться. Джек смотрел на него минуту.

– Да, но почему? Почему кто-то захотел ее убрать? Что она сделала или собиралась сделать такого, что в итоге кто-то решился на убийство? Вот вопрос, которым вы никогда не задавались, по крайней мере вне контекста завещания.

– Потому что я не могу так же легко игнорировать завещание, как это делаете вы.

– Это ведь всего лишь завещание. Тысячи людей каждую неделю пишут завещания, и тысячи людей каждую неделю умирают. Тот факт, что Матильда поступила весьма радикально, становится не столь важным, если вы не будете подозревать в ее смерти Джоанну, Рут, Сару и меня. Больше никого напрямую не коснулось то, как она предпочла распорядиться своими деньгами.

Джонс кашлянул.

– Неплохое замечание, Чарли.

– Ладно, – согласился тот. – Тогда почему же ее все-таки убили?

– Не знаю.

Чарли закатил глаза.

– Господи, придай мне сил!

Купер тихонько усмехнулся про себя.

– Продолжай в том же духе, Джек, и у бедняги случится апоплексический удар, – сказал он. – Мы все уже теряем терпение. Допустим, завещание не являлось мотивом убийства и ни мать и дочь Лассель, ни вы с женой не имеете к делу никакого отношения. С чем мы тогда остаемся?

– С тем, что у Матильды на голове была «уздечка для сварливых». Почему? И почему в нее была вплетена половина огорода? Разве не это убедило вас, что вы имеете дело не с самоубийством?

Купер кивнул.

– Тогда вполне логично заключить, что убийца и не собирался представить это в виде самоубийства. Я хочу сказать, что мы имеем дело не с идиотом, а с человеком, способным на тщательное планирование и тонкую стратегию. Еще я думаю, убийца знал об отношении Матильды к Саре, знал, что и Матильду, и Джоанну мучили «уздечкой для сварливых» в детстве, знал, что Джоанна работает у флориста, и знал также, что Матильда называет Сару своей Уздечкой Для Сварливых. Отсюда и «уздечка» на голове, и намек на «Короля Лира». Если сложить все это вместе да еще вспомнить, что Рут в тот день находилась в доме, тогда целью преступника было сосредоточить ваше внимание на Саре, Джоанне и Рут, иными словами, на трех дочерях Лира. Именно так и произошло. Хотя вас на эти мысли направило завещание, потому что вы приняли символизм украшения за «персты умерших» Офелии. Не забывайте, что Матильда держала новое завещание в тайне. Насколько было известно, Рут и Джоанне предстояло поделить состояние между собой. Требования Сары, как давно потерянной дочери, были очень маловероятны в то время, когда произошло убийство. Правда, в дальнейшем такой поворот событий сыграл убийце только на руку.

Чарли нахмурился:

– Я все еще не понимаю. Предполагалось, что мы арестуем одну из них? Кого именно? Я имею в виду, делался ли намек на вашу жену при помощи «уздечки для сварливых», на Джоанну – при помощи цветов или на Рут – раз она была там?

Джек пожал плечами:

– Для него это не имело большого значения до тех пор, пока вы занимаетесь этой троицей.

– Но почему? – раздраженно пробурчал Чарли сквозь стиснутые зубы.

Джек беспомощно переводил взгляд с одного полицейского на другого.

– Я вижу только одну причину, хотя, возможно, и ошибаюсь. В конце концов, я ведь не специалист.

– Путаница, – твердо произнес Купер. – Убийца хотел видеть миссис Гиллеспи мертвой, и чтобы за этим последовала путаница. Почему требовалась путаница? Потому что намного сложнее следовать обычным процедурам, когда смерть миссис Гиллеспи окружает неразбериха.

Джек кивнул:

– По-моему, звучит вполне логично.

Теперь настал черед Чарли потеряться в полетах фантазии Купера.

– Какие обычные процедуры ты имеешь в виду?

– Процедуры, которые всегда следуют за смертью, – ответил сержант задумчиво. – Вступление в силу завещания, например. Кто-то хотел отсрочить дележ имущества миссис Гиллеспи. – Купер подумал немного. – Допустим, она собиралась что-то затеять, и это кому-то не понравилось, поэтому ее остановили. И опять же, допустим, ее затею мог продолжить наследник, как только вступит в права наследования. Немного подумав, вы благополучно вставляете палки в колеса, бросив подозрение на всех возможных наследников, и полностью останавливаете процесс. Ну как?

– Довольно сложно, – бросил Чарли раздраженно.

– Основной задачей являлось остановить Матильду, – сказал Джек. – Остальное – не более чем творческие штрихи, которые могли сработать, а могли и нет. Воспринимайте это как рискованное предприятие; при удаче оно могло принести свои барыши.

– Все это приводит нас как раз к тому, с чего мы начинали, – медленно произнес Купер. – Убийца очень хорошо знал Матильду, а если мы исключим четверых, знавших ее лучше всех, то остаются только, – он надавил пальцами на глаза, чтобы сосредоточиться, – мистер и миссис Спед, мистер и миссис Марриотт, а также Джеймс Гиллеспи.

– Ты способен на большее, Купер, – нетерпеливо сказал Джек. – Спеды – простодушные люди, которым и в страшном сне не приснится символизм «Короля Лира». Пол и Джейн Марриотт избегали Матильду, словно чумную, долгие годы, поэтому скорее всего заблудились бы у нее дома, не говоря уж о том, чтобы знать, где лежат ее кухонные ножи. А что касается Гиллеспи... Если Дагган сказал Саре правду, то он, наоборот, торопится уладить разногласия с наследством, чтобы потребовать свои часы.

– Тогда никого больше не остается.

– Неправда, и я доказал это сегодня утром. – Джек стукнул кулаком по столу. – Вас должно было насторожить, что Рут тоже входит в число подозреваемых. Кто-то знал, что она была в доме в тот день. Сара говорит, вы узнали о том, что она была там, потому что получили анонимное письмо. Кто его послал? – Он снова хлопнул ладонью по столу, увидев непонимающее лицо Купера. – Кто сегодня пытался спасти Джоанну?

Вайолет Орлофф открыла дверь и уставилась на документ, затянутый в полиэтилен, который сержант Купер держал перед собой. Он перевернул его и прочитал вслух:

– «Рут Лассель была в «Кедровом доме» в день смерти миссис Гиллеспи. Она украла серьги. Джоанна знает об этом. Джоанна Лассель – лондонская проститутка. Спросите ее, на что она тратит деньги. Спросите ее, почему она пыталась убить свою дочь. Спросите ее, почему миссис Гиллеспи считала ее сумасшедшей». Мы правильно предположили: вы автор этого послания? – спросил он дружелюбным тоном.

– Это Дункан, но мы только хотели помочь, – ответила испуганно женщина, переводя взгляд с Купера на высокую фигуру Чарли Джонса позади него. Увидев, что оба настроены вполне миролюбиво, она набралась смелости. – Знаю, нам бы следовало прийти самим, но это так сложно. – Вайоет неопределенно махнула в сторону другой половины дома. – В конце концов, мы соседи, а Дункан так ненавидит неприятности. – Она слабо улыбнулась. – Правда, когда произошло убийство... Я имею в виду, нельзя ожидать от полиции, что она все раскроет, если люди, которые что-то знают, молчат. Однако не вмешиваться лично казалось тактичнее. Вы ведь понимаете?

– Отлично понимаем, – сказал Чарли с ободряющей улыбкой, – и мы очень благодарны вам за беспокойство.

– Тогда все в порядке. Я говорила Дункану, что это важно.

– А он с вами согласился?

Вайолет осторожно обернулась, потом прикрыла за собой дверь.

– Не совсем. С тех пор как мы сюда переехали, он так обленился – не пошевелится, не терпит, когда его распорядок нарушается, и не выносит, по его выражению, конфликтов. Дункан говорит, что он заслужил спокойную пенсию и не хочет расстраиваться из-за всяких проблем. Он, конечно, нездоров, хотя мне кажется, что нельзя быть таким, – она старалась подобрать нужное слово, – безынициативным.

– Смерть миссис Гиллеспи была в таком случае шоком: вокруг полиция, возвращение миссис Лассель с дочерью.

– Он был не в восторге, – согласилась Вайолет, – но понимал, что тут уж ничего не поделаешь. «Не суетись, – говорил он мне. – Немного терпения, и вскоре все уляжется».

– И все-таки, наверное, очень тревожно, – продолжал Купер, – думать, что случится с «Кедровым домом» после смерти миссис Гиллеспи. Вероятно, его продадут, и вы не сможете никак повлиять на выбор покупателя.

– Я так и говорила. Дункан с ума сойдет от шумных детей по соседству. – Она понизила голос. – Знаю, нехорошо радоваться чужим неприятностям, но не могу отрицать: для нас облегчение, что Джоанна и доктор Блейкни спорят по поводу завещания. Они будут решать дело в суде, а Дункан говорит, будто такие вещи длятся годами.

– И все это время дом будет оставаться пустым.

– Вот именно.

– А насчет суда – вопрос уже решенный? – О да.

– Она сама вам сказала?

На лице Вайолет снова появилось виноватое выражение.

– Я слышала, как Джоанна разговаривала с доктором в гостиной. Я не имею привычки подслушивать, и все же...

– Вы тревожились и очень хотели узнать, что происходит, – подсказал Чарли.

– Вот именно, – повторила она. – Кто-то ведь должен проявлять интерес. Если положиться на Дункана, то мы узнаем о наших новых соседях, только когда они въедут.

– Как и о миссис Гиллеспи. Предполагаю, вы много чего о ней знаете.

Губы Вайолет осуждающе скривились.

– Не по собственному желанию. Думаю, она даже не догадывалась, какой у нее пронзительный голос. Очень резкий, понимаете? Я особо не прислушивалась, скажу вам честно, хотя Дункан иногда считал ее забавной, особенно когда она грубила по телефону, то есть довольно часто. Матильда отчитывала людей за самые обыденные вещи и при этом думала, что ее не услышат, если она не будет кричать. Очень глупо.

Чарли кивнул, словно соглашаясь.

– Тогда я удивлен, что вы ничего не слышали в ту ночь, когда миссис Гиллеспи умерла. Она ведь наверняка говорила с убийцей.

Лицо Вайолет залилось краской.

– Она не говорила. И Дункан ничего не слышал. Чарли сделал вид, что не заметил ее смущения.

– А как же вы, миссис Орлофф? Вы что-нибудь слышали?

– О Господи! Это ведь не преступление, но послушать Дункана, так оно и есть. Я выпила глоток-другой виски в тот вечер, совсем немного, уверяю вас. Дункан трезвенник и не одобряет, однако я всегда говорила: что в этом дурного? Матильда пила много лет, причем гораздо больше меня. – Вайолет снова понизила голос. – Я ведь не алкоголик.

– Господи помилуй, нет, конечно, – с чувством воскликнул Чарли, перенимая ее манеру выделять слова. – Если бы я каждый вечер не выпивал пару глотков перед сном, наутро я проснулся бы невротиком.

– Вот именно, – последовал привычный ответ. – Я иногда дремлю перед телевизором, ну и в день смерти Матильды тоже задремала. Неудивительно, ведь я провела целый день в Пуле с сестрой, а в моем возрасте это довольно утомительно. Я уже не так молода, как раньше. Не скрою, я до сих пор мучаюсь вопросом: не звала ли Матильда на помощь? Дункан клянется, что не звала, но он так не любит вмешиваться, что вполне мог бы убедить себя, что Матильда специально шумит, чтобы позлить его.

– Вы помните, во сколько задремали? – спросил Купер, при этом казалось, что состояние поверхности ботинок интересует его больше, чем ответ миссис Орлофф.

– Очень рано, – прошелестела Вайолет. – Мы только поужинали и сели смотреть «Свидание вслепую», а следующее, что я помню, – меня трясет Дункан, мол, я храплю и мешаю ему смотреть «Пару дня». Господи, ну и уставшей я была в тот день. Я пошла спать и проспала как бревно до утра. И все же никак не отделаюсь от чувства, что если бы я не заснула, то могла бы чем-нибудь помочь бедняжке Матильде.

И это было правдой. Чарли показал на дверь:

– Мы можем поговорить с вашим мужем, миссис Орлофф?

– Это необходимо? Он не скажет вам ничего нового, зато будет сердиться весь день.

– Боюсь, необходимо. – С извиняющимся видом он достал из кармана бумагу. – У нас также есть ордер на обыск вашего дома, хотя, уверяю вас, мы будем очень аккуратны. – Инспектор повысил голос: – Бейли! Дженкинз! Ватте! Покажитесь, парни. Нам пора.

Ошарашенная таким поворотом событий, Вайолет кротко отошла в сторону, пока Джонс, Купер и трое полицейских прошли в прихожую. Прячась за их спинами, хозяйка коттеджа с виноватым видом прокралась на кухню.

Маленькие глазки Дункана наблюдали за двумя полицейскими, вошедшими в тесную гостиную, однако он не выразил беспокойства по поводу столь внезапного нарушения его уединения.

– Извините, что не встаю, – произнес Дункан вежливо, – сейчас я не такой подвижный, как раньше. – Он указал им на небольшую двухместную софу. Полицейские осторожно опустились, опасаясь, что она сломается под их весом. – Я уже встречал детектива Купера, однако вас я не знаю, сэр, – сказал он, с интересом изучая Чарли.

– Старший инспектор Джонс.

– Очень приятно.

Чарли склонил голову в коротком приветствии. Как только он увидел толстого, старого человека в огромном кресле, с животом, нависающим над бедрами, словно мясо из разорвавшейся сосисочной оболочки, его обуяли сомнения. Мог ли такой неуклюжий великан совершить столь деликатное убийство? Мог ли он вообще выйти из комнаты, не разбудив жену? Он услышал его свистящие вдохи и выдохи, каждый из которых будто пробивался сквозь удушающее давление плоти, и вспомнил, как Хьюз описал человека, который открыл ключом заднюю дверь: «голос был запыхавшимся, словно у него проблемы с легкими».

– Миссис Гиллеспи догадывалась, что вы знали о ключе под цветочным горшком? – спросил Джонс, не теряя времени на вступление.

Дункан выглядел удивленным.

– Я вас не понимаю, инспектор.

– Не важно. У нас есть свидетель, который может опознать вас. Он был там, когда вы однажды в сентябре входили через заднюю дверь.

Дункан только улыбнулся и замотал своими толстыми щеками в знак отрицания.

– Куда входил?

Наверху послышался звук от передвигаемой мебели, и взгляд Дункана переместился на потолок.

– Что здесь происходит?

Чарли достал ордер и показал ему.

– Мы обыскиваем помещение в поисках дневников миссис Гиллеспи или, что более вероятно, их остатков. У нас есть основания предполагать, что вы украли их из библиотеки «Кедрового дома».

– Как странно.

– Вы это отрицаете? Он усмехнулся:

– Конечно, отрицаю. Я даже не знал, что Матильда вела дневники.

Чарли сменил тактику.

– Почему вы не сказали сержанту, что мисс Рут Лассель была в «Кедровом доме» в день убийства? Или о том, что миссис Джейн Марриотт поссорилась с миссис Гиллеспи утром того же дня?

– Как я мог рассказать ему то, чего сам не знал?

– Если вы были здесь, мистер Орлофф, то не могли этого не знать. Джейн Марриотт описывает свою встречу с миссис Гиллеспи как шумную ссору, а Рут утверждает, что звонила в дверь, потому что оставила ключи в школе.

– Меня здесь не было, инспектор, – ответил он любезно. – Я воспользовался тем, что жена уехала в Пул, и отправился в длительную прогулку.

Возле двери послышался шумный вздох.

– Дункан! – воскликнула Вайолет. – Как ты можешь врать! Ты никогда не ходишь на прогулки. – Она вплыла в комнату, словно маленькая лодка под парусом. – И не подумай, что я не знаю, почему ты врешь. Тебе просто лень помогать полиции в расследовании. Конечно, он был здесь, и, конечно, он должен был слышать Джейн и Рут. Мы всегда слышали Рут, когда она возвращалась. Она не могла находиться в одной комнате с бабушкой и не спорить, как, впрочем, и со своей матерью. И не ее в том вина. Бедный ребенок нуждается в любви, но ни Матильда, ни Джоанна не были способны на это чувство. Матильда испытывала привязанность лишь к Блейкни, ну, вы знаете, к художнику и его жене. С ними она смеялась, и, я думаю, она даже раздевалась перед ним. Я слышала ее в спальне, когда она, такая стеснительная и глупая, говорила что-то вроде: «Неплохо для старухи, а?» или «Раньше я была красивой. Мужчины ссорились из-за меня». И это правда. Даже Дункан любил ее, когда мы все были молодыми. Сейчас он это отрицает, конечно, но я знала. Все девушки знают, когда они не на первом месте. Матильду было тяжело завоевать, а для них в этом заключался вызов.

Вайолет замолчала, переводя дыхание, и до Купера донесся запах виски. Он даже посочувствовал этой маленькой женщине, всю жизнь прожившей в тени Матильды Гиллеспи.

– Правда, это не имеет значения, – продолжала она. – Ничто не имеет большого значения. Кроме того, прошли годы, как он потерял к ней интерес. Нельзя продолжать любить кого-то, кто все время грубит, а Матильда грубила всегда. Она считала это забавным. Говорила ужасные вещи и смеялась. Мне было ее жалко. Ей следовало что-то сделать со своей жизнью, что-то интересное, однако у нее не получилось, и она обозлилась. – Вайолет злобно посмотрела на мужа. – Я знаю, она дразнила тебя, Дункан, называла мистером Жабой, однако это не причина, чтобы отказывать полиции в помощи. Убийство нельзя оправдать. И особенно непростительно было надевать ей на голову ужасную «уздечку для сварливых». Ведь ты был очень расстроен, когда она надела ее на тебя. – Она опять повернулась к Чарли: – Это была одна из ее ужасных шуток. Матильда сказала, что единственный способ для Дункана похудеть – это попридержать ему язык. Поэтому однажды она подкралась к нему, когда он спал в саду с открытым ртом, и надела эту ужасную ржавую штуку ему на голову. Он чуть не умер от шока.

Последовала долгая пауза.

– Думаю, вы надели на нее «уздечку» таким же способом, – пробормотал наконец Чарли, – когда она уже спала. Но мне было бы интересно узнать, как вы подмешали ей снотворное. Патологоанатом считает, было четыре или пять таблеток, она сама не приняла бы столько.

Взгляд Дункана ненадолго задержался на потрясенном лице жены, потом перешел на Купера.

– У старых женщин есть два общих качества, – сказал он, слегка улыбнувшись. – Они слишком много пьют и слишком много болтают. Вам бы понравилась Матильда, сержант, она была очень занимательной женщиной, хотя память о ней оказывается куда привлекательней, чем реальность. Время никого не щадит, по-моему, я вам это уже говорил. – Его приятное лицо расплылось в широкой улыбке. – В целом я предпочитаю мужскую компанию. Мужчины более предсказуемы.

– Тем лучше для него, – заметил Купер на кухне Блейкни вечером того же дня, – так как скорее всего он проведет остаток жизни в тюрьме.

– При условии, что вы докажете его вину, – сказал Джек. – Что будет, если он не признается? Вы останетесь только с косвенными уликами, и если у его защиты найдется хоть капля здравого смысла, они будут настаивать на самоубийстве. Вы даже не знаете, почему он сделал это, не так ли?

– Пока нет.

– А Вайолет знает? – спросила Сара.

Купер покачал головой, думая о несчастной женщине, которую они оставили в коттедже, когда та заламывала руки и кричала, что произошла какая-то ошибка.

– Утверждает, что нет.

– Вы нашли дневники?

– Мы и не ожидали их найти. Они давно уничтожены.

– Но остается еще столько вопросов, – воскликнула Сара разочарованно. – Как он заставил Матильду выпить снотворное? Почему не проснулась Вайолет? Почему он не сказал вам, что Руг была там, если хотел, чтобы ее подозревали?

И чего я вообще не понимаю, так это почему Джейн поссорилась с Матильдой в тот день?

Купер взглянул на Джека, потом вынул свои сигареты.

– На несколько вопросов, думаю, я могу ответить, – сказал он, сунув сигарету в рот и поднося зажигалку к ее кончику. – И Вайолет, и Матильда любили пропустить стаканчик по вечерам, и они обе пили виски. Думаю, именно Матильда пристрастила ее к выпивке. Так или иначе, Вайолет частенько засыпала в кресле. В день смерти Матильды Вайолет отключилась во время «Свидания вслепую», которое идет примерно с шести тридцати, ненадолго проснулась около десяти, когда Дункан потряс ее и сказал, что она своим храпом мешает ему смотреть «Пару дня», пошла к себе в спальню и проспала мертвецким сном всю ночь. – Детектив стряхнул пепел в руку. – Тут одной выпивки мало. Это ступор от смеси снотворного и спиртного, поэтому отлучка Дункана из комнаты и не разбудила ее. Думаю, он поприветствовал Вайолет после утомительного дня в Пуле стаканчиком виски с подмешанным снотворным, подождал, пока она заснет, а потом отправился в соседнюю дверь и использовал ту же смесь на Матильде. Она хранила спиртное на кухне. Как просто было сказать: «Не беспокойся. Позволь принести тебе бокал».

– А откуда он взял снотворное? Он один из моих пациентов, а я никогда не выписывала таблетки ни ему, ни Вайолет.

– Скорее всего использовал те, что вы выписали миссис Гиллеспи.

Сара по-прежнему сомневалась:

– Когда он мог их взять? Она наверняка заметила бы их исчезновение.

– Если и заметила, – ответил Купер сухо, – то решила, что их взяла дочь. Имея такие наклонности, миссис Лассель, вероятно, годами шарила в аптечке матери.

Джек выглядел задумчивым.

– Кто вам сказал?

– Вообще-то ты, Джек. Я не понимал, на чем она сидит, до вчерашнего дня, когда мы обыскивали дом в поисках дневников. Джоанна не очень хорошо умеет прятать вещи; ей повезло, что она до сих пор не попадалась полиции. Правда, теперь, когда деньги закончились, наверняка попадется.

– Я тебе ничего не говорил. Купер усмехнулся:

– Ты рассказал мне все, что знаешь о миссис Лассель, включая тот факт, что лично ее презираешь. Я стоял и смотрел на ее портрет, пока мы обсуждали Яго и Отелло, и видел чрезвычайно слабый и надломленный характер, видел человека, чья жизнь, – он руками показал рамку, – зависит от внешнего стимулирования. Я сравнил бледные цвета и размытые формы портрета Джоанны с живостью портретов Матильды и Сары и подумал, что ты нарисовал женщину без души. Единственная реальность, которую ты изобразил, была отраженной; такая личность может выразить себя только искусственным путем. Я догадался, что она либо пьет, либо принимает наркотики.

– Ты врешь, – резко сказал Джек. – Этот скотина Смоллетт рассказал тебе. Черт побери, Купер, даже я не видел всего этого. А ведь я, а не ты рисовал картину!

Купер от души засмеялся.

– Все там, мой друг, можешь поверить. Мистер Смоллетт ничего мне не говорил. – Его лицо стало серьезным. – К сожалению, вы не имели права скрывать эту информацию, ни ты, ни твоя жена, особенно в деле, где расследуется убийство. – Он посмотрел на Сару: – А вам не следовало встречаться с ней наедине и обвинять ее в наркотической зависимости, доктор. Люди в таком состоянии часто бывают непредсказуемы, особенно когда в доме больше никого нет.

– Она же сидит не на ЛСД, Купер, она на валиуме. И откуда вы знаете, что я обвинила ее в употреблении наркотиков?

– Потому что я полицейский, доктор Блейкни, а вы выглядели виноватой. Почему вы думаете, что она на валиуме?

– Она сама мне сказала. Купер закатил глаза.

– Доктор Блейкни, когда вы перестанете быть такой доверчивой?

– Тогда на чем она? – потребовал ответа Джек. – Я тоже подумал о транквилизаторах. Она не колется. Я рисовал ее в обнаженном виде и не заметил никаких следов.

– Смотря как искать. Она достаточно богата, чтобы делать все чисто. Разумеется, не грязными иглами в грязных туалетах. В любом случае куда ты смотрел? На руки и ноги? – Джек кивнул. – А вены в паховой области?

– Нет, – признал художник. – Мне и так проблем хватало, и я не собирался поощрять ее, уставившись на это место.

Купер кивнул.

– Я нашел целую аптеку у нее под половицей, включая транквилизаторы, снотворное, амфетамины и значительные запасы героина вместе со шприцами. Она наркоманка, причем многие годы. И еще скажу я вам, денег ее матери не хватило бы на все это, даже если добавить заработок у флориста. Думаю, анонимка Дункана и Вайолет все объясняет: Джоанна – высококлассная проститутка, зарабатывающая на очень дорогую привычку, к которой она пристрастилась, по-моему, сразу после свадьбы со Стивеном Ласселем.

– Но она выглядит такой... – Сара пыталась подобрать подходящее слово, – чистой.

– Ненадолго, – заметил Купер цинично. – Она вот-вот узнает, каково жить в реальном мире, где нет Матильды как источника финансирования. А отчаявшись, люди становятся беспечными. – Он похлопал Сару по руке: – Не тратьте на нее свое сочувствие. Всю свою жизнь Джоанна была лишь потребителем, и мать, хоть и несколько запоздало, заставила ее взглянуть этому в лицо.

В Джеральде теперь вдруг проснулась совесть. «Больше не надо, Мэтти, пожалуйста, – причитал он, затваясь слезами. – Мы попадем в ад за то, что сделали». Вот она, мужская благодарность. Неужели он думает, что мне приятно, когда меня лапает слюнявый идиот? Это дело рук отца, конечно. Вчера онвышел из себя и начал обзывать Джеральда. Теперь Джеральд говорит, что вернется к той потаскушке, которая совратила его, и на этот раз женится на ней. «Грейс родит Джерри ребеночка, Мэтти, – он, – Джерри хочет ребеночка». Почему, ну почему мой дед был таким глупцом? Насколько разумнее было бы пережить позор признания Джеральда больным, чем притворяться перед всем миром, что он нормальный.

Я нашла отца в библиотеке, как всегда пьяного, и напрямик сказала ему, что Джеральд выходит из игры. «Ты такой дурак, – набросилась я на него. – От Грейс нельзя будет откупиться во второй раз. Наверняка она к этому времени поняла, что выиграет гораздо больше, выйдя замуж за Джеральда, чем взяв твои деньги». Отец, как всегда, попятился от меня. «Я не виноват, – захныкал он, – это все твой дед. Нужно было назвать меня в своем завещании, а не просто ссылаться на ближайшего родственника Джеральда по мужской линии». Я чуть не убила его. Вечная история: виноват не он, а кто-то другой. Хотя в одном он прав. Почему мой дед создал трастовый фонд, чтобы предотвратить разбазаривание денег полоумным сынком, но не уточнил, что после него именно мой отец должен унаследовать все деньги? И почему ему не пришло в голову, что Джеральд может повторить условия завещания любой хитрой маленькой сучке, которая согласится выслушать? Грейс, вероятно, уже догадалась, что достаточно выйти замуж за Джеральда и родить ему сына, который все унаследует. Похоже, дед не догадывался, что слабоумные тоже интересуются сексом и способны зачать ребенка.

Я заставила отца носить «уздечку для сварливых» целый вечер, и он пообещал в следующий раз держать язык за зубами. Джеральд, конечно, хныкал в углу от страха, что я надену «уздечку» и на него. Но я пообещала, что если он больше ни слова не произнесет о Грейс, то я буду добра к нему. Сейчас он снова послушный.

Как странно, что эти двое, хотя оба и безмозглые, воспринимают «уздечку для сварливых» как надо, то есть как средство унижения. В то время как Дункан, у которого есть хоть проблески ума, при виде ее возбуждается. Для Джеральда и отца «уздечка» – неизбежное наказание за грехи. Для Дункана это фетиш, усиливающий потенцию. У него сразу встает, как только он надевает ее. Какой же бесхарактерный слизняк! На коленях умоляет меня выйти за него замуж, а сам позволяет Вайолет и ее родителям вести приготовления к свадьбе. Не готов потерять ее несчастное приданое, пока не убедится, что моего ему не видать.

Я никогда не выйду замуж за человека, который получает удовольствие от собственного унижения, ибо тогда мне не останется никакой радости. Я люблю, когда они съеживаются от страха. И все же странно, сколько мужчин находят жестокость привлекательной. Как собаки, они лижут руки, которые их бьют. Бедняжка Вайолет. Я поселила такие фантазии в голове Дункана, которые она никогда не сможет воплотить. До чего же забавная мысль. Мне действительно будет невыносимо видеть их счастливыми. Ведь я никого не могу видеть счастливым...