В ад с «Великой Германией»

Назад с моторизованной дивизией «Великая Германия»

10 мая 1944 г. Мы едем ночью, в полнолуние. Я сижу в кабине водителя и восхищаюсь ландшафтом. В тонком лунном свете дорога идет рядом с бурлящим пенистым потоком реки (дикая Бистрица). Я поднимаю голову и вижу, как луна подсвечивает небеса по обе стороны горизонта. От меня хорошо видны темные пихтовые верхушки, и тогда, в зависимости от поворота дороги, в небе высоко встает круглая луна. Лучи, идущие от нее, освещают окружающую территрорию. Зрелище захватывающее. Романтическая поездка!

11 мая 1944 г. Согласно приказу мы направляемся в Пиятра Неамц, чтобы соединиться с передовой колонной батальона и снова собраться всем вместе. Отдельные грузовики с трудом справляются с этой поездкой по горам. Однако далее мы едем по шоссе, которое проходит по долине Бистрицы. Там мы присоединяемся к недавно созданному особому подразделению — 1029-му отдельному моторизованному полку «Великой Германии». Его основной состав — выписанные из госпиталей и наспех обученные рекруты из всевозможных родов войск. Однако этот полк оправдал себя в Карпатских горах и здесь должен пополниться. Наши солдаты и транспорт присоединяются к испытанной моторизованной дивизии «Великая Германия». Командир ее — генерал Хассо фон Мантейфель. Эта старая гордая дивизия понесла большие потери во время оборонительных боев. Особенно в сражениях со 2 по 5 мая при Тыргу Фрумос. Теперь происходит переформировка дивизии и изменение ее основного характера. Она сокращается с бывших до сих пор четырех до трех полков с четырьмя батальонами: 1-й батальон / 1–4-я роты, II Батальон / 5–8-я роты, 3-й батальон / 9–12-я роты. Мы получаем самое современное оружие с мощными танками, штурмовые и противотанковые орудия. С таким вооружением дивизия получает персональное наименование «пожарная команда». Ее будут бросать туда, где противник попытается прорваться или потеснить нашу линию фронта. В этом случае дивизия, как «пожарная команда», должна своим стальным кулаком отбросить противника.

12–13 мая 1944 г. Я с немногими прибывшими из госпиталей солдатами и рекрутами наконец снова оказываюсь в моей 8-й минометной роте. Командовать нами будет все еще обер-лейтенант Шмельтер, однако я не думаю, что мне удастся встретить кого-либо из старых хороших друзей! Я узнал, что наш старый фельдфебель, теперь обер-фельдфебель, Оскар Геллерт должен присоединиться к нам в пути. Сейчас у нас все более или менее спокойно, но мы уже занимаем новую позицию у Кортести. Я иду к моему наблюдательному пункту, откуда буду корректировать стрельбу трех минометов. Вместе с тем я хочу как можно быстрее вернуться на свою огневую позицию, так как наблюдательный пункт для трех военных слишком тесен. Я звоню своему унтер-офицеру и говорю, что через четверть часа («сверьте часы») хочу попробовать произвести пристрелку. Следует ознакомиться с расположением огневых точек противника. Иван должен сразу же зарыть свой нос в землю или же бежать со своих позиций. Глядя на часы, я жду первых выстрелов минометчиков. Итак, они стреляют! Но почему так быстро и поочередно? При попадании первой мины я выскакиваю из окопа так быстро, как это возможно, и отбегаю на 100 м назад. Это у меня хорошо получается. Но почему же минометчики больше не стреляют? Проклятье! Должны же они все же, эти говнюки, стрелять до тех пор, пока я еще в силах бежать! Я слышу, как справа за мной затарахтел русский пулемет «максим». Первые пули уже ложатся около меня во влажную глинистую почву. Я различаю даже отдельные выстрелы справа перед мной. Теперь снаряды свистят около моих ушей. Проклятье! Где найду я надежное убежище? Между противником и основной линией обороны разумно было бы выкопать несколько окопов. И вот впереди в нескольких метрах я замечаю такой окоп. С неимоверной скоростью прыгаю в него прямо на двух парней-телефонистов, которые искали обрыв в проводе. Они немного испугались, а я оказался на их плечах. Эти тупые парни рассмеялись! Через некоторое время пулемет перестал стрелять. Я сделал передышку и теперь стартую на последние 100 м. Этот рывок снова оказывается удачным, только грязь, набившаяся в сапоги, затрудняет мой бег. Время от времени я падаю, а потом опять бегу что было сил. При этом ругаюсь самыми последними словами. На огневой я разыскиваю своего начальника обер-лейтенанта Шмельтера. Затем подхожу к минометчикам и приказываю открыть огонь по пулеметчику, стреляющему из «максима». Вечером, при разборе произошедшего за день в штабе батальона, мой командир спрашивает других офицеров и адъютанта: «Кто это был такой? Мчится с двумя центнерами грязи в сапогах, с пистолетом-пулеметом на спине и биноклем на шее, ругается и кричит: „Проклятый иван“! Это надо же стрелять так просто из пулемета по одинокому бойцу! Как такое могло произойти?» — «Ха-ха-ха! Да это же корректировщик минометов унтер-офицер Рехфельд. Он мчался из наблюдательного пункта назад на огневую, а за ним охотился русский пулеметчик. Ха-ха-ха!» — «Хорошо им смеяться», — подумал я. Вечером мы, однако, учитываем происшедшее и укрепляем наши позиции.

14–19 мая 1944 г. Мой наблюдательный пункт имеет кличку «Симон». На равнине лежит сбитый самолет. Здесь я установил минометы, готовые открыть огонь. Отсюда мины будут легко перелетать через линию огня. Слева, со стороны огневой позиции, дорога круто поднимается к местечку Кортеси. Ночью наши тяжелые пулеметы перемещаются со старой позиции на другую, расположенную кольцом вокруг окопов противника, который постоянно раздражает нас своим огнем. Цели в эти дни уже пристрелены. Эта позиция походила на «цирковую арену». Однако мы по своему печальному опыту знали, что при этом методе стрельбы у нас бывали большие потери! Кроме того, мешала и надоедала беспрерывная стрельба. Мы теперь снова «8-я рота /II, батальон „Великой Германии“». Это после вышеупомянутой реорганизации. У нас, пожалуй что, убавилось число солдат. В моей роте появляется мой старый товарищ Юпп Дёрфлер в качеств командира отделения. Я знаю его с ноября 1941 года. К сожалению, я не встретил здесь еще двух старых друзей! Они были убиты или же тяжело ранены и лежат в каком-нибудь лазарете. Природа в этом сезоне просто великолепна! Вокруг много виноградников, в белом великолепии цветут фруктовые деревья. Мой командир взвода командовал также взводом 1029-го полка «Великой Германии». Это фанненюнкер, фельдфебель «пан» Гербер. Мы с ним подружились. Гербер — отличный парень!

Троица, 1944 г. Мы сидим в совершенно расслабленном состоянии перед моим бункером, так как всегда возможна атака русских. Однако этот день остается спокойным.

Минометная батарея О. U., 24 мая 1944 г.

Подписано капитаном, командиром батальона.

И это подписал «прекрасный» командир, который не снискал себе лавров в Карпатах с 1029-м полком «Великой Германии». Он вызвал меня к себе незадолго до нашей атаки, когда я с моим связным искал наблюдательный пункт. Я не носил каски, так как без нее лучше слышу — иногда ветер слишком сильно полощет ремень и шумит. «Унтер-офицер, в каком виде вы являетесь ко мне? — заявляет мне капитан. — Я категорически приказал, чтобы в бою все были в касках. Вы нарушили мой приказ! Сегодня вечером снова представьтесь мне!» На это я отвечаю: «Есть, господин капитан! Однако в следующий раз, когда я отправлюсь к вам, оставлю каску на позиции!» — «Молчать! Это нарушение приказа!» — «Есть, господин капитан!» Некоторые из молодых офицеров, которые были в это время у командира, злорадно ухмыльнулись. Я надеваю каску, отдаю честь и исчезаю. «Дурак же ты, парень!» — думаю я про капитана. Однако тут раздаются громкие крики, которые наверняка принадлежат иванам! А несколькими минутами позднее огонь орудий обрушивается на нашу опушку леса. Противник и без криков «господина графа» в мой адрес засек наше местоположение. Мы со связным бросаемся в ближайший окоп, и я уже с одобрением думаю о разносе капитана: «Хорошо все же, что мы надели наши стальные каски».

Когда «буйство» огня прекращается и обстановка становится более или менее спокойной, мы вылезаем из окопа и слышим громкие крики раненого: «Санитары!» Мы быстро мчимся туда и узнаем, что наш «высокопоставленный господин граф» ранен и отнюдь «не вытерпел», как обещал, и пытался учить нас «старых зайцев», как надо выполнять приказ командира батальона. А вот теперь его должны вынести офицеры! Я быстро подбегаю к нему и спрашиваю с ехидцей: «Где я теперь должен представиться вам сегодня вечером, господин капитан?» — «Унтер-офицер, считайте, что вы уже представились!»

31 мая 1944 г. Мы снова меняем позицию! Располагаемся слева от дивизии «Мертвая голова» и справа от 24-го танкового батальона. Это их новое местоположение, так как в 1942 году они в составе этого батальона участвовали в боях за Воронеж, а затем воевали в Сталинграде. Мы установили минометы сразу за линией фронта, залегли на «зеленом» поле и готовимся к выступлению. Если дела пойдут хорошо, то с нами не случится такой «фигни», как с моим воякой капитаном. И вместе с тем пока не следует вылазить из окопов, чтобы подобного не произошло.

1 июня 1944 г. В целях выпрямления фронта мы должны занять позиции у местечка Орсоайи. Отсюда, с возвышенности, открывается хороший обзор русских позиций. Они расположены южнее Прут-Нидерурнена. Завтра отправляемся.

2 июня 1944 г. Атака начинается! Я на наблюдательном пункте в «обезьянней норе». Нас поддерживают тяжелая артиллерия и танки. Иван отнюдь не лентяй! Это подтверждает кряхтение, свист и треск мин и снарядов. Шум боя давит на уши и оглушает. Поступает приказ: «Вперед, солдаты! В атаку на противника!» Мы спешим. Со своими минометами выходим вперед и… бросаемся на землю. Минные поля! Мы не решаемся разворачивать наши установки и покидаем крайний дом деревни. Я бросаю взгляд на растрескавшуюся от жары землю и вижу плохо замаскированные ямки. «Мины! Мы не ушли с минного поля! Осторожно!» Мы ставим ноги след в след. Со своими минометчиками я оказываюсь как раз в середине минного поля! К нашему счастью, противник не стреляет. Мы продолжаем осторожно передвигаться, внимательно осматривая землю под ногами между обнаруженными или предполагаемыми здесь минами. Через 50 м я могу предположить, что увел своих солдат с этого опасного места. Это «фиговое минное поле», как его назвал один из моих побледневших от страха солдат. Однако не все так перепуганы. Итак, главное — не ослаблять внимания. Но я не вижу перед нами никакой пехоты. Правда, слева, у путепровода железной дороги, слышны выстрелы из пистолетов-пулеметов, винтовок, разрывы ручных гранат и шум автомобильных моторов. Там наша пехота вошла в соприкосновение с противником, который большим числом укрылся за дамбой у шоссе. Это неожиданность для нас. Ко всем бедам, начался налет вражеской авиации. Самолеты Ил-2 (штурмовики) стреляют из пулеметов и пускают ракеты. Летчики бросают еще и осколочные бомбы. К нашему счастью, пока это далеко от нас. Теперь каждый ищет для себя по возможности хорошее укрытие. Итак, у нас минное поле внизу, Ил-2 наверху и русские позиции впереди. Видимо, наша хорошая контратака запоздала. Справа я замечаю высотку в винограднике, откуда русские ушли. У меня с собой только пистолет-пулемет да еще собственные ноги. Слева, у дамбы на шоссе, стало спокойнее, пехоты там нет. Мои минометчики двигаются, тяжело нагруженные плитами и двуногами-лафетами. Собственно говоря, впереди нас должна быть пехота. Я замечаю примерно в ста метрах от нас брустверы русских окопов. Боюсь, как бы вместе с моими тяжело нагруженными людьми не попасть в русские траншеи. Чтобы обороняться, у нас, кроме боеприпасов, есть еще винтовки, пистолеты у моих командиров отделения да мой пистолет-пулемет. Это может быть весело! Однако внезапно меня озаряет! Мы слышим рев наших ракетных установок. Я медленно высовываю голову, вижу их и могу оценить. Это 36-зарядные (минами) батареи с диаметром труб 6×6. Они довольно короткие и с возможно быстрой загрузкой. Стараясь перекричать шум боя, я оповещаю своих: «Ракетные установки. С полной боевой загрузкой! Они здесь!» При этом бросаюсь в борозду, которую оставляют наши проехавшие танки. Глубина ее примерно 30–40 см, но лучшего укрытия так быстро найти не могу. И тогда, с дрожью в спине, ползу под треск разлетающихся кругом перед носом осколков. «Боже мой! Если бы мне только благополучно выбраться отсюда!» После жутких разрывов снарядов становится более или менее спокойно. Я не слышу никаких криков раненых, никаких призывов: «Санитары!» Дым и чад стоят в воздухе, нос забит пороховыми газами. Я выскакиваю из борозды и убеждаюсь, что все тихо. Мои люди с руганью вылезают из окопов, причем ни один из них не ранен! Я приказываю: «Быстро вперед — и с криком „ура!“ в русские окопы!» Слышу выстрелы из пистолетов-пулеметов и разрывы ручных гранат. Я осматриваюсь и все же вижу одного лежащего в поле солдата. Убит? Ранен? Кто он такой? Я поворачиваю парня на спину и смотрю ему в лицо. Гренадер Р. Это тот самый, который угрожал мне при первой же атаке пустить пулю в лоб! Я сразу же вспоминаю этот эпизод. Однако обстоятельства таковы, что в данном случае он вовсе не собирается в меня стрелять! Парень невредим, только весь дрожит. «Р., ты выстрелил хоть один раз? — говорю я ему и добавляю: — Поднимайся, парень, и беги за остальными!» Он берет свой карабин в руки и, спотыкаясь, «смело» идет со мной на русские позиции. В тот момент, когда мы прыгаем в окопы, я слышу, как снова заработали наши ракетные установки. Откуда и куда они стреляют, этого я сейчас, пожалуй, не пойму. Из окопа не раздается ни единого выстрела. Вслед за мной там появляется мой друг, унтер-офицер Бруно Шпренгал. Я невольно подумал: «Теперь у меня есть хорошая защита сзади от осколков» Однако, на наше счастье, в окопе никого нет, по траншее никто не ходит, и вообще ничего плохого не происходит. Бруно поворачивается ко мне и говорит совершенно спокойно: «Вы так плотно шли за мной, что я подумал: разорвись сейчас граната, у меня будет хорошая защита сзади». Я сказал ему, что подумал точно так же, и мы весело смеемся. Начинаем «очищать» русские позиции. В каждую ямку летит ручная граната или же следует выстрел из огнемета, часто через мешок, который висит перед отверстием. Мы видим много убитых русских, но сами не испытываем никакого сопротивления. Кто пытается защищаться, тех мы уничтожаем. До деревни Орсоайя остается не более 100 м. Многие дома горят, то здесь, то там слышатся выстрелы из пистолетов-пулеметов или из винтовок. Наши танки действовали здесь, пожалуй, даже аккуратно. В несколько домов, откуда еще раздаются выстрелы, мы бросаем ручные гранаты и стреляем. Сражения среди домов всегда опасны, так как из каждого окна и из подвала может раздаться выстрел, да и нет хорошего обзора. Я добыл в течение короткого времени вместо яйцевидных ручных гранат новые, с рукоятками. Они имеют лучший разброс осколков. Однако собственно выстрел должен производиться из «канала ствола», от приклада. Но от постоянной жары и бесконечных маршей мы исходим потом! Сердце стучит в горле и в висках! Я нахожу единственный вход в дом и ложусь, затем вытянувшись во весь рост, на полу. Когда я снимаю каску, то на один момент пот бежит у меня прямо по лбу, лезет в глаза и остается на бороде. Пот высыхает, но через несколько минут снова течет. И у всех пехотинцев пот растекается по лицам. Уже показались первые русские, которых с поднятыми руками выводят из нескольких домов и окопов. Они тоже все в поту, как и мы. Пленных обыскивают. Оружие принимают и по возможности ведут допрос. Дальнейшему нашему продвижению мешают несколько танков. Наша атака на две менее защищенных высоты и занятие Орсоайи прошло успешно. Теперь иваны бегут со всем своим оружием. Мы преследуем их до тех пор, пока не покидают своих позиций. Наши танки, тяжелая и противотанковая артиллерия уничтожили несколько русских противотанковых батарей, а также один танк Т-34. Он пылает, от него поднимается черный дым горящей сырой нефти. Мы снова побеждаем! Это чувство позволяет, вопреки многочисленным потерям пехоты, наполнять наши сердца гордой радостью.

3 июня 1944 г. Ночь мы используем для строительства новых укреплений и подготовки к обороне. Когда русские начали с утра атаку с танками и пехотой, мы «аккуратно» остановили их. Но потерпели также серьезные убытки. Я получаю приказ выехать на мотоцикле с коляской в город Яссы, чтобы добыть там боеприпасы. Отправляюсь в сумерках. Коляска — это довольно-таки шаткий прицеп. Когда мы с напарником должны были остановиться на окраине города, я услышал ворчание самолета над нами. «Откуда у нас появилось много самолетов?» — думаю я. Яссы освещают ракеты, словно рождественские елки. Мерцание охватывает всю местность. И все же это не наш! Немецкие зенитные пушки даже не успевают открыть огонь, как вниз уже летят бомбы! Все трещит, блестит и гремит! Мы улеглись в уличном котловане и наблюдали за этим ужасным спектаклем! В городе горят многие дома и учреждения. Взрывная волна сотрясает даже нас. Оборона города очень слаба. Фронтовая газета несколько дней назад писала: «В румынском городе Яссы, поблизости от фронта, жизнь идет нормально. Едут трамваи, население чувствует себя защищенным вермахтом, который продолжает свою каждодневную работу». Эту заметку прочитали, пожалуй, и американцы, которые стартовали с итальянских аэродромов и начали постоянную бомбардировку города. Они намерены бомбить также нефтяные месторождения Плоешти. В городе находится много учреждений вермахта и военные госпитали. Головоломка! Мы поражены! В Яссах паника. Когда бомбардировщики исчезают, мы осторожно выезжаем на городскую окраину. Мы интересуемся складами боеприпасов, но ни муниципальные власти и никто другой не могут нам сказать, где они находятся. Население панически бежит, испугавшись бомбежек и пытаясь спасти все, что еще можно. Эвакуируются и лазареты. Нам, видимо, придется возвращаться, не выполнив поручения. Но ночью боеприпасы вместе с продовольствием были доставлены. Завтра должен последовать мощный удар нашей армии, который призван загнать русских в низменности Прута. Меня зачисляют в руководящий резерв. Таким образом, я не буду участвовать в последнем наступлении. Пока я остаюсь при обозе, который повезет боеприпасы и продовольствие.

2–3 июня 1944 г. Атака на деревню Орсоайя (Румыния). Части 3-го батальона отступают. Русские танки действуют чрезвычайно активно. Но что будет дальше? Вот растет и поднимается высоко в воздух черный дым из люка одного танка — он горит! Второй танк не успевает приблизиться, как тоже вспыхивает. Тогда остальные беспокойно поворачивают. В течение короткого времени было подбито четыре танка Т-34. Причем это сделало то противотанковое орудие, которое располагалось на фланге, откуда хорошо была видна цель.

Теперь на поле боя остались четыре дымящихся бронированных развалины как знак того, что русское наступление провалилось. Я слышу, как кто-то из вояк говорит лаконично: «Остальные дали деру!»

Сбежавшие румыны снова отправляются на указанные нами позиции. Большинство из этих «товарищей», впрочем, сразу же готово бежать в том случае, если русские снова пойдут в атаку. Мой командир обер-лейтенант Шмельтер пошел назад, в покинутые сегодня без приказа окопы. Там перед ним возникают все эти вернувшиеся вояки, у которых страх от пережитого все еще стоит на лице. Штаб батальона расположен в землянке на передовой. Там поблизости есть глубокие пещеры, которые гарантируют хорошую защиту от осколков снарядов. Сегодня иван с его «катюшами» очень активен. А в окопах у него стоят минометы. Мы должны были откопать два трупа солдат, которые оставались здесь вчера. С двумя своими наблюдателями я отправляюсь в заранее выкопанный окоп. По нему вчера прошел танк. Я считал, что хотя бы один из тех, кто вчера занимал здесь укрытие, спасся. Но наблюдатель сказал, что в окопе трое мертвых солдат. Руки они держали перед лицом, как будто бы хотели защититься от обрушившейся земли, но все были погребены под ней. Эти трое мертвецов сегодня вечером будут отправлены в тыл с тягачом. Деревня полна румынскими солдатами. Я узнал, что мы освободили ее сегодня вечером. Это, собственно, должно было произойти раньше, но румынский батальон запоздал. Румынский лейтенант, который был у нас вчера, сказал: «Вы видите, я пришел один, батальона больше не существует. Высшие офицеры и командир еще в деревне! Они не знают, когда будут с вами! У меня больше нет боеприпасов и продовольствия для солдат. Вы же знаете, что враг приближается к нам». Этот последний ответ типичен почти для всей румынской армии! Сами солдаты не плохие, но командование чаще всего держится подальше от грязи окопов! Появляются русские самолеты и бросают бомбы на все возможные цели. Затем они стреляют из бортового оружия по окопам и транспортным средствам. Обычно у них есть еще и ракеты. Поэтому я увожу в укрытие моих наблюдателей. Я получаю сообщения ежедневно. В то время как пытаюсь при постоянном обстреле систематизировать полученные сообщения, обер-лейтенант Шмельтер, сидящий в двух метрах от меня в окопе, изучает карту. Время от времени мы испуганно прислушиваемся к зловещему шуму, раздающемуся снаружи, и спрашиваем себя: «Не „катюши“ ли это Сталина?» Я вжимаюсь во влажную прохладную землю и понимаю, как плохо мы защищены. Теперь я слышу характерный шелест мин. Они должны быть очень большие! И затем «барабанят» целые пакеты ракетных снарядов. Солдаты уже нравственно «готовы» к этому грозному оружию. Каждый боится все же, что среди такой массы снарядов найдется один для него! Земля дрожит; многочисленные мины с грохотом взрываются. По их разрывам я ориентируюсь, не лег ли залп перед нашим окопом. Затем земля содрогается снова и снова. Дым и грязь застревают в горле, мешают дышать. И когда я наконец думаю, глубоко вздохнув: «Ну вот и все», снова раздается оглушительный треск. Взрывная волна давит на уши и грудь! Земля засыпает меня, и я чувствую себя погребенным под всей массой земного шара. Судорожно пытаюсь оставить хотя бы руки свободными, но ничего не получается. Глаза засыпаны землей и песком. С трудом приподнимаюсь. Песок в глазах не дает смотреть. Я мигаю на солнце, которое наконец просвечивает сквозь пыль и чад. Я хочу выйти наружу, хочу быть свободным, однако дела идут плохо. Моя следующая мысль об обер-лейтенанте. Где он? Что с ним? Зову его, и он в конце концов отвечает: «Рехфельд? Выкопайте меня, я частично засыпан». Так, командир еще жив! Мимо проходит санитар, направляющийся к раненым. Он не собирается останавливаться около нас и пробегает мимо. Я кричу: «Беги к раненым, но потом вернешься и откопаешь нас!» Через некоторое время вояка с растерянным лицом подходит к нам с лопатой. Он хватает меня за наручные часы! Я кричу на него: «Парень! Отпусти часы, хватай меня за руки». Санитар сбрасывает с меня песок и глину руками. Наконец он освобождает руки, и теперь я могу помогать ему откидывать землю. Давление на грудь ослабевает. Наконец я свободен! Конечности и спина болят! Но что там делает санитар? Я вылезаю наружу, и теперь мы оба торопимся откопать командира. Вдвоем это идет более или менее быстро! Когда обер-лейтенант, в свою очередь, освобождается, он не находит карты и очков. В это время поблизости опять вздымается вверх земля и песок. «Катюши» ивана снова дают залп. Мы бросаемся низко на землю и ждем! Мина «шипит» где-то близко! Горький вкус пороха чувствуется на языке! Теперь от нас уже ровно ничего не зависит. Впрочем, мины рвутся где-то вдалеке. Мы свободно вздыхаем. «Проклятые проститутки!» — проклинает русских вояка. Как бы в ответ на его слова минометчики направляют огонь прямо на наш окоп! Так как наша пехота выпрямила фронт и в нашу часть прибывают все новые солдаты, штаб нашего батальона оказался слишком далеко, перед позициями тяжелой артиллерии. Командир приказывает мне определить новое место для штаба, где-нибудь подальше. Так как окопы полностью заняты пехотинцами, я оставляю все свое имущество, кроме пистолета-пулемета, лежать на бруствере. Облегчившись таким образом, пробую выбраться из траншеи. Однако румыны поленились и сделали их слишком тесными! Я должен шагать через спящих и лежащих рядом со мной солдат. Это задерживает мою разведку. Я решительно выпрыгиваю из котлована, так как дальше идти было невозможно из-за плотно прижавшихся друг к другу румын. Я мчусь назад, словно бегу по стадиону. Незадолго до деревни нахожу старую, покинутую пулеметную точку ивана. Это могло бы быть подходящим для командного пункта. Теперь я бегу снова по свободному полю. И тащу за собой пулемет. Проклятье! Слева и справа от моих ушей свистят снаряды! «Ничего себе немецкая линия фронта! — думаю я. — Иваны повсюду!» Мне, кажется, удается достигнуть цели, хотя русский пулемет не дает быстро бежать, «громыхая» за мной. Итак, я являюсь с полным боевым комплектом к траншее и прыгаю одному из лежащих там румын прямо на живот. И снова приходится пробираться среди тел. Добравшись до командира, я докладываю ему результат своей разведки, и мы сразу же отправляемся в путь. Но сначала я должен забрать свои «тряпки» (рюкзак, походную флягу, плащ-палатку и планшет). Мой шеф все это хорошо охранял! И теперь мы должны пробираться вдвоем по тесной траншее. Но румыны там еще знают меня и оставляют свободное место, какое только возможно. С конца траншеи мы должны мчаться что есть сил, так как иван может заметить нас и послать пяток мин, что для нас будет вполне достаточно. Мы промчались метров 25, а за нами трещали мины. Таким образом, мы бегали с ними наперегонки! Одна мина попала в траншею. Раздались крики раненых, санитары с носилками бросились к ним.

Мы отбежали на достаточно безопасное расстояние к выбранному мною пулеметному дзоту. Там тотчас же расширили вход, прикинули, где расположить охрану. Далее дзот расширяется. Я приседаю на корточки и тотчас начинаю записывать сводку в журнал боевых действий. Несколько наблюдателей уже подходят к нам и, как только они сориентировались, сразу докладывают последние данные о боеприпасах, авариях, потерях, требованиях младших командиров. По-видимому, с выбором под штаб этого бывшего пулеметного дзота мне крепко повезло! Мы, кажется, находимся в непростреливаемой зоне. Если орудие стреляет и снаряд разрывается перед нашим убежищем, то осколки просто уходят в землю. Также и «катюша» посылает мины слишком близко или слишком далеко. За нами горит деревня со всеми расположенными в ней воинскими учреждениями. Пыхтя, пробирается к нам оператор радиостанции. У командного пункта он сгибается в три погибели и слабо постанывает, но затем все же появляется у нас перед входом. Затем он докладывает командиру: «Ефрейтор X. откомандирован как оператор радиостанции в 8-ю роту. Господин обер-лейтенант, я ранен». Он еще может бежать, но тотчас снова возвращается. Бедный связист должен снова и снова бежать по линии связи, если она будет порвана или расстреляна. Чтобы получить готовую дневную сводку, я возвращаюсь к старому командному пункту батальона. Перегоняю группу солдат и одного смертельно бледного раненого, которого санитары несут на носилках. Впереди носилок — немецкий солдат, позади — двое румынских. Они заметно устали. Я замечаю им: «В поспешности здесь нет необходимости», берусь за носилки, и они сразу же двинулись вперед с удвоенной энергией. На поле перед деревней начался обстрел! Противник, видимо, увидел, что мы бежим. Заработал пулемет. Фонтанчики грязи поднялись вокруг нас в знак того, что под таким огнем лучше залечь. Но мы бежим. Дальше, как можно дальше! Мы спотыкаемся, санитары кусают губы и не хотят идти дальше. Но я продолжаю их подгонять. За стеной — единственным фрагментом дома — еще дымится куча мусора. Здесь мы на короткое время останавливаемся. Раненый тяжело стонет! Он лежит неподвижно с закрытыми глазами. «Поднимайтесь. Вперед!» Мы выходим из-за стены. Между домами катятся танки, поднимая огромную пыль. Осторожно двигаемся дальше. С коротким шипением разрываются в деревне мины. Мы уже не обращаем на это внимания. Речь идет о человеческой жизни! Я не хочу больше объясняться с обоими румынами и только покрикиваю на них: «Вперед, вперед!» Наконец мы дошли до батальонного медпункта: «Где здесь врач?» Оказывается, наш немецкий врач оперирует тяжелораненых. Здесь только врачи-румыны. Хорошо, но где же они? Меня ведут в одиночный окоп и молча предлагают посмотреть вниз. «Там врач?» Я смотрю в круглую дыру. Действительно, скорчившись, сидит врач. Я требую, чтобы он вышел. Однако мои призывы остаются без ответа. Доктор даже не двинулся с места. Я яростно ругаю его, заглядывая в дыру. Запуганный врач смотрит на меня снизу, но его взгляд говорит сам за себя: на его помощь нечего рассчитывать. В следующий момент начинается налет вражеской авиации. Летчики поливают нас из бортового оружия, бросают бомбы и ракеты. Я прыгаю в окоп прямо на труса врача. Он пробует скинуть меня с себя изо всех сил, однако весом своего тела я прижимаю врача к земле и ставлю сапог на его шлем. Затем вылезаю из окопа, останавливаю проезжающий «Фольксваген» и везу на нем раненого в дивизионный медпункт. Неделей позже я узнаю, что обер-фельдфебель на пути к Хауптверу.

Неперевязанный раненый из-за слишком большой потери крови, к сожалению, все же умер. Здесь, в Батаилке, был командный пункт и царило оживленное движение. Все время прибывали наблюдатели; артиллерийские командиры проходили инструктаж. Я сижу за стеной комнаты, где находится первый офицер Генерального штаба Гефестшрайбер. Мое положение, с одной стороны, защищает в некоторой степени от непосредственного обстрела, а с другой — дает возможность выслушать утреннюю сводку боевых действий. Я слышу: выбыло из строя за два дня 78 солдат! Из них 22 убиты. Это говорит о том, каков здесь накал борьбы! Пока мы здесь сидели, несколько раз содрогалось от взрывов здание, так как иваны вызвали авиацию и нас снова посетили самолеты Ил-2. Требования патронов и других боеприпасов, сообщения о потерях и готовности вооружения — все ясно. В конце концов, вот-вот должен подойти транспорт с продовольствием. Прибудет ли он? Голодные вояки проклинают начальство. Ей-богу, их жалко! Нечего и пить! Это еще хуже голода! Вчера мы отсюда начали атаку, томились весь день на жаре, вспотели, а пить было нечего, едва наполненный живот буквально рычал от отсутствия воды. Я вижу сидящего рядом вояку в черного цвета форме танкиста. Он из экипажа «танка IV», который стоит около командного пункта. Я спросил танкиста, нет ли у него куска хлеба. «Ясно, — ответил он. — Вы бедные пехотинцы. Я могу пригласить тебя в одну государственную столовую. Первое блюдо — кусок хлеба торгового служащего. Второе — смалец и третье — довольно сытное — консервированная рыба в голландском соусе. Согласен?» Я сначала подумал, что он играет со мной плохую шутку. Но все же это танкист, а они пустых слов на ветер не бросают! Оказывается, я должен помочь погрузить ящик с продовольствием, который следует укрепить позади на башне. Затем мы оба отправимся в столовую. Хотя он никогда и не был фельдфебелем и мы с ним раньше не встречались, по-доброму побеседовали! Он предложил мне даже горячего кофе в походной фляге! Здесь мир не станет продолжаться долго! Иван, пожалуй, понял, что ему пора занять город. Он стреляет внезапно из 12-см минометов по командному пункту. Там все прячутся только по необходимости, не спеша заползая в свои окопы. В штабе были даже румыны, которые говорили вполне спокойно. Я прощаюсь с танкистом и иду в почти не поврежденный дом, где можно найти защиту от осколков. Проверил потолок и стены дома. Кажется, все довольно-таки крепко. «Катюшами» противник обстреливает довольно часто. Это видно потому, что многие дома горят. Низина перед деревней лежит вся в голубовато-сером чаде. Далее справа, у фузилеров, самый опасный пункт, где будет решаться исход сражения. Я вижу, как наши танки в длинном ряду подъезжают к господствующей высоте. Первые ее уже достигли, другие поднимаются, кряхтя гусеницами. Здесь все виды танков: «тигры», «пантеры» из серии IV в большом количестве! Внезапно раздается известное уже нам неослабевающее ворчание Ил-2. Все, кто сидел снаружи или стоял, исчезли мгновенно! Я насчитал 30 «илов» (штурмовиков), которые нас атаковали. Они не без причины получили прозвище «упрямцы»! Сейчас они берут направление на наши танки! Мы с тревогой смотрим на небо. Танки продолжают свое достаточно плотное движение! «Илы» идут в пике — и вот уже падают первые бомбы! Сквозь дым и пыль мы больше не видим танков. «Илы» идут волнами, один за другим сбрасывая бомбы. Лишь бы все обошлось! Все мы пристально наблюдаем за полем боя. С громко шумящими моторами они поворачивают к следующим объектам. Теперь пошли в ход ракеты «катюш». В воздухе стоит отвратительный шум выстрелов. Затем раздаются взрывы. Дым и пыль поднимаются теперь уже в новом месте. Бомбы не нанесли танкам особого ущерба, так как мы не видим горящих машин. Последний раз прилетают «илы», открыв стрельбу из бортовых пушек и пулеметов. Наши зенитные пушки и тяжелые орудия стреляют не останавливаясь! В воздухе все гремит. Черный дым от многочисленных зенитных орудий покрывает почти все небо. Один «убийца» уже горит и падает! Прямое попадание — ни один из пилотов даже не успел выпрыгнуть с парашютом. Едва небо становится чистым от этих стервятников, мы снова выходим на улицу. Выстрелы из «катюш», пожалуй, уже не угрожают нам. Все еще шумят моторы удаляющихся самолетов, продолжает погромыхивать артиллерия. Но перерыв оказывается коротким. Снова на нас обрушиваются снаряды. Я быстро исчезаю в доме и упираюсь спиной в угол. «Р-румс!» Я стою в полной темноте. Только одному черту известно, что делается там, снаружи, тем более что я уже надел на голову каску. Ударная волна сгибает меня пополам и встряхивает. В ушах гудит. Мне едва хватает воздуха, чтобы вздохнуть! Я вынужден выскочить наружу, закрыв глаза, и быстро вдохнуть воздух ртом и носом. Прислоняюсь к стене и жду, что будет дальше. То, что я продумал в течение этих минут, невозможно запомнить. Но я знаю, что мне просто привалило счастье. Я и стоящие рядом солдаты кашляем от пыли и отплевываемся. «Обвал!» — говорит мой приятель и указывает на заднюю стену дома. Ракета из «катюши» попала в угол сарая и на стены дома. Все кругом рушится. Теперь здесь уже не укроешься. Я меняю позицию. Эта русская «катюша» сегодня работает особенно усердно. Румыны, которые должны гарантировать наш левый фланг, наверное, получили там свою долю мин. Теперь они бегут назад, не оглядываясь. По отдельности и в группах они бегут прямо к нам. Однако наши офицеры гонят их обратно. Вот таковы наши «послушные» союзнички! А их господа офицеры и унтер-офицеры убегают первыми, оставляя своих солдат. На пологой высоте, где стояли противотанковые орудия, остался уничтоженный танк «тигр». Оттуда противник ведет теперь минометный огонь. Это тяжелые минометы калибра 12-см. Я вытаскиваю кожаный кисет с табаком из моего рюкзака. Дрожащим, пересохшим от грязи пальцем сворачиваю сигарету. В доме дым легко поднимается вверх и медленно выходит из маленького окошка, которое теперь свободно висит только на петлях. Разбитые стекла валяются по всему полу. Снова несколько мин, коварно шипя, пробивают крышу. Едва до меня это дошло, как раздается громкое, короткое и острое шипение! Затем взрыв! Все поплыло перед моими глазами! Мина из 12-см миномета разорвалась буквально в двух метрах от меня! Я вижу ярко-блестящий огненный шар, отскакиваю. Еще немного, и было бы слишком поздно. Земля, древесина и железные осколки свистят вокруг и разбиваются за мной о стену дома. «Молодой человек, ты снова ведешь себя, как свинья!» В мое лицо впилось несколько маленьких деревянных осколков, как будто бы меня кто-то неудачно побрил. Затем я вытираю глаза. В стене за мной в штукатурке застряли крупные осколки! Оконный переплет раскололся у меня на голове, и деревяшка чуть не попала мне в глаз. Снаружи несколько раненых зовут на помощь. Теперь и здесь стало опасно. Итак, я покидаю это негостеприимное место и отправляюсь прочь с автоматом за спиной. Я иду по обочине улицы, всегда готовый броситься в яму. В ближайшем доме выжидаю минометную атаку, а затем выскакиваю на улицу. Там всегда полно румын, которые должны были бы защищать нас вечером. Теперь все же они должны это сделать, правда за отдельную плату. У каждого третьего румына — фаустпатрон! Наконец я достиг края деревни. Отсюда нужно пробежать примерно 500 м через луг, который хорошо просматривается противником с обеих сторон. Это тот самый, который мы преодолевали с раненым. Теперь, однако, здесь пробегают румыны. Они бегут короткими перебежками, наклонившись, но для минометного огня противника — прекрасные уже пристрелянные цели. Наш командный пункт расположен как раз за этим полем. Я ненадолго прячусь среди обломков незаконченной новостройки. Там я, по крайней мере, могу определить свое положение. Я убедился, что разрывы происходят всегда на одинаковом расстоянии, противник посылает по пять мин почти на одно и то же место. Это примерно в 50 м передо мной и, пожалуй, на равном расстоянии до командного пункта нашего батальона. Это в какой-то мере «заградительный огонь», который бегущие румыны должны преодолеть. Я бросаюсь вперед между двумя их группами прямо к цели — командному пункту, который стоит у меня перед глазами. А иван снова стреляет! Я слышу, как следующий залп мин шипя пролетает надо мной. Еще один скачок, потом еще, — я действую квалифицированно, как хорошо подготовленный рекрут, — ползу у самой земли, пусть даже нос забивает грязь! Там! Разрыв! Хорошо, теперь еще один скачок! Ветер забивает мне лицо желто-коричневой пылью, глиной. Пороховой дым застилает глаза. Я мчусь дальше почти вслепую, глаза слезятся. Наконец я вижу перед собой бруствер нашего командного пункта, шлемы солдат, выглядывающих из окопов. «Отойдите в сторону!» — кричу им я и прыгаю в первый окоп. Пыхтя, стою на коленях на земле, снимаю сначала шлем и затем протираю опухшие глаза и вытираю пот со лба. Кровь бьется в висках. Проклятая жара! Пот вновь и вновь застилает глаза. Его горько-соленый вкус остается на губах. Я докладываю о себе командиру. Хорошая неожиданность — один из наблюдателей говорит мне: «Здесь, унтер-офицер, ваше продовольствие и сигареты». Сначала, однако, я с огромным удовольствием сосу кислый леденец! Время от времени снаряды зенитных орудий или гранаты пролетают над нашими окопами и затем, как неразорвавшиеся, уходят далеко в пашню. Это не разрывные гранаты, а, пожалуй, так называемые болванки. Они пролетают так низко над нами, что, как я предполагаю, их можно просто схватить руками (хотя лучше не надо!). Я узнаю между тем, что наш старый командир роты, который был ранен, унтер-офицер Дауна, снова у нас. Он вернулся из военного госпиталя в Романе. По приказу командира ему было поручено вновь возглавить старую команду. После того как я коротко информировал его о создавшемся здесь положении, прошу позволения снова принять мой минометный расчет. «Унтер-офицер Рехфельд, — говорит он, — принимайте снова вашу группу. Здесь вы хорошо воевали. Если будете выходить из укрытия, следите внимательно, чтобы не попасть под огонь противника. Я благодарю вас!» Я прощаюсь с ним и выжидаю благоприятного случая, чтобы бежать к моим минометчикам. Какие-то группы румын опять бегут впереди. Иваны стреляют из пулеметов и винтовок, в том числе и из минометных установок. Много взрывов раздается на дороге, а также в кустах, соломе и траве. Я замечаю на пути много раненых. Я слегка прочищаю ствол своего автомата, который держу в руке, засовываю саперную лопату под ремень и, не останавливаясь, бегу назад. Румыны через каждые пять метров бросаются на землю, но я бегу, как заяц, по направлению к плодовому саду. На мое счастье, противник стреляет плохо. Теперь я вышел из сектора обстрела и иду медленно, оглядываясь. Внезапно слышу крик: «Ганс! Ты куда? Мы здесь!» Я останавливаюсь и вижу около одного дома на краю деревни «главный штаб» «бумстеров» (минометов). Вас-то я и ищу! Я информирую временного командира группы, что беру ее снова под свое начальство, затем мы сидим, делимся впечатлениями, раскуриваем сигареты за каменной стеной и рассказываем, что с нами произошло. Формальности сдачи-приема выполняются, и мы должны искать себе прочную позицию, так как летчики противника все время беспокоят нас. С огневой позиции из бинокля можно очень хорошо обозревать высоту. Именно там атакуют румыны. Один из наших танков стоит перед «пиетцом» (древним курганом) и время от времени стреляет. Мы видим за ним иванов, которые скрываются за курганом. При светлом горизонте этих парней очень хорошо видно. Они пытаются подбить «черную свинью» — танк с 12,5-см пушкой. Отсюда все очень хорошо видно. «Как на кинопленке», — говорит мой приятель. Мы пытаемся критически оценить обстановку. Действительно, как в фильме. Но мы хорошо слышим грохот «катюш» и засекаем их расположение из наших аккуратных одиночных окопов. И снова летят Ил-2; их ракеты уничтожают все, что лежит на земле. Любая жалкая вещь гибнет при этом непосредственно перед домом, за которым лежат наши огневые позиции. Осколки, шлепая, вонзаются в деревья. К нам прибывает связной из батальона и радостно сообщает, что на командном пункте можно забрать боеприпасы. «Боеприпасы! — кричит командир батареи, фельдфебель фанен-юнкеров Гербер. — Рейнхард, иди и узнай на командном пункте, когда нас сменят». — «Согласен!» Мы отправляемся в штаб с огневой позиции за ящиками с боеприпасами. Этот путь проходим довольно-таки быстро, так как нашим минометчикам никто не мешает. Наблюдатели на командном пункте батальона приводят мины в боевое положение. Что это еще за новая «музыка?» «Это мины», — показывает нам их один из оружейников и спускается в укрытие. Раздаются выстрелы… и одна из мин, казалось, летит к нам прямо в окоп. Я успокаиваю своих минометчиков: «Это чепуха, ошибка заряжающего. Такое случается часто». Теперь минометы ведут прицельный быстрый огонь! «Плопп-плопп-плепп!» далеко на русских позициях взрываются наши мины. Эффект будет только в том случае, если мы имеем хорошо разведанные позиции врага. Но теперь с достаточным количеством боеприпасов мы действительно сможем стрелять точно в цель. К нам направляются оружейники, которые буксируют полные ящики с минами. «Мой дорогой Отто, — говорю я одному из них, — я не хотел бы оказаться там, где они будут рваться!» Как я узнаю, нас сменит сегодня вечером румынский батальон. Точное время — 15 часов. Этот же приказ подтверждают прибывшие связные. Я беру свой автомат и возвращаюсь на огневые позиции. Там сидит пан Гербер (фельдфебель фанен-юнкеров), вокруг — командиры батарей. Я сообщаю ему, что узнал в батальоне. Мы отдаем команду для демонтажа минометов, чтобы к ночи все было готово. «Кто знает, в какую фигню мы вновь попадем?» — «Да, скорей всего из старой в новую „фигню“». Так и случилось. Но это для нас не новость, мы же «пожарная команда»! Шум боя стихает с уходящим днем. Медленно опускаются сумерки. В темноте прибывают наши сменщики с крупнокалиберными пулеметами. Мы образуем «ежи» вокруг огневых позиций, ложимся на солому и ждем сигнала на марш.

Я лежу в доме на деревянной скамье и смотрю через разбитое окно на сигнальные ракеты, поднимающиеся с основной линии фронта. Как приятно все же, когда наступает спокойствие! Только иногда раздается одинокий выстрел или зашумит где-нибудь пулеметная очередь. Ночь накрывает поле сражения. Наконец является заспанный, но вечно улыбающийся, свежий и любезный «мальчуган», связной батальона. Этот юноша из Штирии разбудил меня. Он прибыл к нам только в январе прошлого года. Мы стали хорошими приятелями. «Отлично, Фельбермайер, все приготовлено, кругом все тихо!» Дела идут быстро. Проводим поверку и готовимся выступить на далекое расстояние. Собираемся в старом командном пункте батальона. Солдаты ложатся в ожидании отдохнуть на подстеленном сене. Мы лежим и ждем. Наконец к нам приближается колонна транспортных средств. Мимо проходят тягачи с прицепленными к ним противотанковыми тяжелыми орудиями, и далее едут грузовики с пехотой. Наконец приходит наше время. Мы садимся в грузовики. Иван, кажется, не заметил нашего отъезда, во всяком случае, он ведет себя относительно спокойно. Проходит некоторое время, колонна останавливается. Звучат голоса: «Поворачивай! Мы едем не в ту сторону!» Какой же дурак ведет нашу колонну там, впереди? Итак, мы возвращаемся и едем по другой дороге мимо смердящих трупов расстрелянных и тех, по которым проехали русские орудия. Двигаемся мимо покинутых позиций, куда — неизвестно… Далее идем пешком. Куда и как далеко, никто не знает. Ноги горят, каски сдвинуты назад. Моросящий дождь поливает нас. Мы идем молча один за другим. Каски все вообще сняли — никто больше не стреляет! Двенадцатью часами позже мы предпринимаем новую атаку. Нападение — это лучший способ защиты.

4–5 июня 1944 г. Теперь я — в командирском резерве. Другой унтер-офицер, который командовал минометчиками до сих пор, заменяет меня. Попав в обоз, я первым делом отправляюсь мыться, бриться и менять белье. Затем чувствую себя новорожденным! Ночью в большинстве случаев царит спокойствие. Само собой разумеется, приходится заниматься похоронами убитых. Это одна из самых печальных работ, когда видишь трупы бедных парней, с которыми еще совсем недавно сидел в окопе. Все карманы осматриваются, как и различные предметы в вещевых мешках. Ордена и почетные знаки упаковываются особо. Все это протоколируется, и затем пишется сообщение родственникам о смерти «во имя спасения народа и отечества»! Часто прибавляют сюда еще несколько хороших слов для родителей или жен. Затем трупы упаковывают в одеяло или брезент, грубо зашивают и прикалывают личный знак. Хоронить убитого в большинстве случаев стараются на почетных местах вместе с другими погибшими в боях. В зависимости от характера боевых действий трупы кладут либо в общие могилы, либо по трое-четверо, но очень редко в отдельных могилах. Это для меня всегда одна из самых тяжелых и печальных работ. У нашего командования существует план окружить противника перед болотами Прута и уничтожить. Однако совершенно ясно, что противник будет защищаться отчаянно!

6–7 июня 1944 г. Бурный юго-западный ветер, вопреки солнцу и жаре, дует зачастую со страшной силой. Весь ландшафт: деревья, кусты, сады и хижины — становится коричневого цвета. Такой пыли я не встречал никогда в России! Если «катюша» дает залп, то небо становится черным, и только через полчаса можно снова увидеть солнце и берега.

Поднятая пыль от наших танков и штурмовых орудий заставляет проводить атаки почти вслепую. Иван успешно контратаковал с севера от Захорны с очень сильной авиационной поддержкой. Наши войска смогли легко отвоевать местечко и захватить батарею штурмовых орудий. Но не высоту 181. К сожалению, командир штурмовых артиллерийских орудий, участник жестоких танковых сражений старший лейтенант Диддо Дидценс, был ранен, как и другой боевой командир взвода.

8–9 июня 1944 г. Мы узнаем, должны ли будем и дальше заниматься здесь захоронениями, и задаем себе вопрос: куда нас отправят на этот раз? Наступление приостанавливается. Мы отмечаем в нашем журнале боевых действий «пожарной команды», что за время со 2 по 7 июня 1944 года «Великая Германия» уничтожила 70 вражеских танков, сбила 19 самолетов. Затем была зафиксирована ликвидация 45 орудий на гусеничном ходу и 36 русских противотанковых орудий. Наши саперы извлекли и обезвредили 10 300 мин! Армейское зенитное орудие «Великой Германии» произвело 17 выстрелов, а за 12 месяцев — 100 выстрелов на поражение. Наше штурмовое орудие уничтожило 15 танков. Было взято в плен около 90 вражеских солдат. Такими успехами можно гордиться. Между тем к нам постоянно прибывают румынские войска, призванные поддержать нас.

13 июня 1944 г. Наше подразделение расположили к югу от шоссе Яссы — Тыргу-Фрумос и подтянули к лесной территории. Но здесь мы не должны оставаться. Предполагается, что нас отправят в какое-либо тихое место. По радио мы услышали о тяжелых сражениях на фронте во Франции. Мы очень надеемся, что фронт все-таки сумеет там продержаться.

15 июня 1944 г. Мы проехали примерно 100 км на юг — однако куда? Надеемся, что в какое-то спокойное место для отдыха! Из сообщений вермахта снова узнаем, что наша дивизия вернется на фронт.

16 июня 1944 г. Мы хорошо укрыты в здешних лесах. После всех лишений должны здесь отдохнуть. Уже первым вечером мы собираемся своей теплой компанией. «Пи-па-по», как говорят наши берлинские приятели. Мы занимаемся личной гигиеной, приводим в порядок оружие и выставляем надежный караул. Но сегодня должен состояться настоящий полковой праздник. В нем будут участвовать наш прежний командир роты и командир батальона. Они пригласили нас «отведать пущенную по кругу маленькую чарку». Вечер прошел очень спокойно и гармонично. Мы поминали погибших приятелей, а также поднимали рюмки за многих лежащих в военных госпиталях раненых. И в заключение главный тост: «За нашу окончательную победу!» Когда я позднее, еще довольно бодрый, лежу в своей палатке, много мыслей приходит мне в голову. «Как долго это будет продолжаться?» В 1942 году были разбиты немецкие войска на Кавказе, затем горький конец 6-й армии под Сталинградом. Мы вынуждены были отступать. Не появилось и многого из «оружия возмездия», о котором говорили и писали.

При вторжении на территорию России мы видели уже ракеты «Фау I» и «Фау II». Мы надеялись на последующее новое оружие, которое сделает для нас возможным добиться перевеса над противником. Что мы должны предложить солдатам, во всяком случае, не возвращаться же обратно? Союзники очень ясно заявили нам: «Мы требуем безоговорочной капитуляции!» После многих тяжелых лет войны и таких больших потерь они предлагают нам гибельную сдачу? Этого нельзя допустить, и остается надежда только на новое оружие, а до его появления необходимо сохранить выдержку. Что скажут нам в противном случае погибшие на фронтах солдаты? Такие мысли не выходят у меня сейчас из головы. Без боевых криков «ура!» и без стрельбы проходит сегодняшняя ночь.

Следующее утро солнечное и спокойное. В течение дня мы узнаем, что сегодня вечером у нас будет очень большой праздник с присутствием командования. Мы усердно занялись его подготовкой! «На деревья! Как обезьяны! Подметать лес!» И действительно подмели, но только не лес, а землю под деревьями! Сцена сооружается прямоугольная. Мы роем четыре глубоких ямы и закапываем в них столбы. Распределяем среди кустарников места для зрителей отдельных подразделений. Устанавливаем декорацию. Работаем со всем воодушевлением! И вот большой праздник начинается! Мы и не знали, что в наших войсках есть такие талантливые художники. И то, что они нам предложили, просто замечательно! Это самые настоящие специалисты. Потом находятся и артисты, оперные певцы, участники художественной самодеятельности — все из солдат и офицеров дивизии. Таким образом, нас ожидала разнообразная программа. Мы бурно аплодировали! На концерте присутствовали наш генерал Хассо Мантейфель, командир полка полковник Лоренц и все «адмиралтейство». Наш полковой оркестр играл отлично! Раздавались не только военные марши, но и легкая музыка, а также много известных шлягеров. И, конечно, достаточно выпивки! Наши маркитанты не позволяли себе кутить и растрачивать такое добро. Каждый час настроение поднималось. В полночь мы требуем, чтобы наш генерал был с нами! «Высокие господа» занимают места в ложе «праздника кущей». И генерал сразу же приходит, обращаясь к нам с самыми любезными словами. Он говорит спасибо нам всем и поминает всех погибших в этой войне, а также раненых, лежащих в госпиталях. Генерал говорит, что он горд за нас и о том, что перед нами стоят еще очень большие задачи. «Но теперь, дорогие пехотинцы, мы с удовольствием будет праздновать и с оптимизмом смотреть в будущее. Я желаю вам сегодня прекрасного вечера и большого солдатского счастья». Он воодушевил всех, и мы громко кричали «ура!». Оркестр играет туш, и, закончив, дирижер передает свою палочку нашему маленькому генералу. Теперь он охотно дирижирует торжественным маршем «Великой Германии»! Затем под крики «ура!» его подхватывают насколько сильных парней и поднимают на плечи! Таким образом, он становится председателем нашего «праздника кущей». Дела неплохо идут и у нашего командира полка, полковника Лоренца, но он, правда, не так умело машет дирижерской палочкой. Это был один за всю мою военную службу неповторимый праздник с командирами дивизии и полка! И остался, к сожалению, неповторимым, так как после него мы снова надолго возвратились в прошлое фронтовой жизни. Никогда больше мы не были такими раскованными и свободными, как во время этого праздника! Он был просто великолепен и принес большую пользу нашим ушам, переутомленным шумом фронта!

Был, правда, в конце еще и фейерверк. Сигнальные ракеты всех цветов поднимались в ночное небо! И со всех сторон раздавались гул и треск, напоминающие о фронте. Наши саперы в первой половине дня рыли глубокие ямы, чтобы заложить туда взрывные патроны фейерверка! Они организовали его блестяще! Это было «величественное окончание», как сказали наши вояки.

20–23 июня 1944 г. Но в нашем лесном биваке был не только праздник! Мы сооружали импровизированную спортивную арену и, когда она была готова, изо всех сил, проливая пот, демонстрировали нападение, вторжение противника и защиту от него. Все было весьма реалистично, частично даже с применением оружия самыми опытными бойцами. Особенно старались мы со своими пулеметами и минометами, легкими орудиями пехоты (7,5-см), полковыми пулеметами и зенитными пушками, нашим основным оружием. Это, пожалуй, даже чрезмерная огневая мощь! Снова и снова идет обучение обороне в бункерах от превосходящих сил противника. Мы занимаемся также стрельбой из фаустпатрона, которым нужно было научиться пользоваться как довольно простым оружием, не боясь каких-либо последствий. Существует два вида. «Разрушительный» — с начинкой из надкалиберной кумулятивной гранаты и «клеящий» — с особым составом! При «клеящем» виде граната с помощью магнита непосредственно клеится к броне танка. В прошлом я сам лично испытал такую гранату. Я подкрадывался ползком к танку «Т-34», который стоял в высокой траве, и стрелял. Однако вскоре раздавался оглушительный взрыв противотанковой гранаты. Она плотно «приклеилась» к танку! В этом случае я не боялся погибнуть от осколков. Затем я еще раз как-то запланировал что-то в этом роде.

Вечером я сижу на радиостанции, которая одновременно дает нам возможность получить сведения о том, что делается во внешнем мире. Мы узнаем о положении на фронтах, русских атаках и о полетах англо-американских бомбардировщиков в Германию. Сообщения эти отнюдь не «розовые». Так где же все-таки это новое оружие? Здесь, у нас, кое-какие новинки применялись, но в незначительном количестве. Легкое пехотное орудие с более длинным стволом называют теперь противотанковым пехотным. У него усиленный боеприпас, позволяющий уничтожать танки. Наши бронетранспортеры и другие бронированные машины на гусеничном ходу были улучшены. Часто ненадежное в бою личное оружие (его магазин отходил от ствола) теперь заменено на много превосходящий его немецкий пистолет-пулемет, наше лучшее «оружие штурма» с выгнутым магазином. Но какого-то нового, «чудесного» оружия мы так и не получили. Однако надежда умирает последней.

Упражнения с оружием и тренировки в стрельбе происходят у нас довольно редко. Однажды в нашем подразделении появился высокопоставленный румынский офицер, и мы узнаем, что должны продемонстрировать ему атаку по всем правилам военного искусства и в наших окопах показать различные упражнения. Это должно было выглядеть весьма реалистично с боевой стрельбой. Мы соорудили огневые позиции на лесной поляне. Наблюдатель сидел высоко на дереве, поддерживая контакт с минометчиками. Предварительно нам объяснили, каков должен быть план атаки. В качестве тяжелого оружия были приданы новое пехотное противотанковое орудие (7,5-см), 2-см зенитное орудие и обычные противотанковые пушки. Кроме того, имелось еще тяжелое пехотное орудие, калибром 15-см. Гвоздем программы должен был стать новый дистанционно управляемый «Голиаф» (высотой примерно 80-см, 1,5 м длиной и 75-см шириной), установленный на гусеницах. Он должен был разрушить системы траншей и, приблизившись к одному из бункеров, взорвать его. Этот подрыв означал бы апогей и окончание боевой подготовки пехоты в окопах. После первой артподготовки она должна броситься вперед. Официальный план маневров нам заранее сообщили. Артиллерийская подготовка вышеназванного тяжелого оружия, затем немедленный штурм пехоты. Команда для нас: «Все тяжелое оружие стреляет одновременно». Наши мины вступают в бой примерно через 20 секунд до основного удара. Выстрелы должны последовать примерно за 25 секунд до начала действия другого тяжелого оружия. В этом случае все снаряды и мины будут разрываться в окопах «врага» одновременно. Но минометчики должны повторно выстрелить в то же самое время с такими же интервалами. Это безумие! Наша пехота уже через 20 секунд обстрела «врага» получит ответный удар минами по засеченным целям. Никто не прислушивается к нашим возражениям. Они звучат впустую. Идиоты! Фигня все это. Ничего хорошего из этих маневров не получится. Но приказ есть приказ! Зрители — румыны и наши офицеры — оборудовали себе укрытие на опушке леса рядом с наблюдательным пунктом на высоком дереве и смотрят в бинокли за условным неприятелем. Раздается команда: «Открыть огонь!» Мы стреляем так быстро, как только можем. Но не знаем, насколько это опасно для нас самих. Мины наших стремительно стреляющих минометов ложатся на передний край окопов пехоты. Раздается треск пистолетов-пулеметов и стационарного пулемета. Бросая ручные гранаты, наши солдаты с громким криком «ура!» пытаются ворваться в первый окоп «противника». Затем они опять бросают гранаты, которые скатываются по брустверу вниз и примерно через 20 секунд полета должны взорваться. Один из испуганных пехотинцев в полном снаряжении пытается довольно хрипло крикнуть «ура!». Этим ограничивается призрачная «удача» нападавших. Солдаты прижимаются к земле примерно в 15 м от первого окопа, и осколки от гранат летят прямо на них! Да, эти парни были «хорошо подготовлены к военным действиям», когда с полным снаряжением не смогли сразу выполнить задачу. Мы вздыхаем облегченно после того как пыль и чад улеглись и стало видно, как все пехотинцы снова вскочили и теперь с громким «ур-ра!» выправляют положение. Я догадываюсь, что только двое или четверо солдат действовали довольно решительно. Впрочем, проявлять особую прыть на этих «учениях» даже не было особой необходимости. Однако взволнованные адъютанты произносят угрожающие речи и напоминают нам о своем долге. Но мы энергично разъяснили им, где следует искать настоящих «неудачников». Но эти господа с глупыми лицами продолжали твердить свое. К концу этой демонстрации появляется перед одним из бункеров «Голиаф» и очень внушительно его взрывает! Сигнал трубы возвещает конец учений. Конец — это хорошо. Слава богу! Неловкие инциденты в дальнейшем будут расследовать. У нас сложилось впечатление, что румыны после этой демонстрации теперь уже «поверят» в нашу окончательную победу!

3 июля 1944 г. Погода великолепна горный ландшафт Карпат на западе протянулся на многие километры и необыкновенно красив. Здесь не появлялся противник, который угрожал бы нашей жизни. Вчера у нас было так называемое обслуживание войск мастерами искусств. В течение двух часов мы веселились, играла музыка, были красивые девушки, много смеялись. От моего приятеля Юппа Дёрфлера получили почту из военного госпиталя П.Г. (главный лазарет провинции). Он пишет, что ему после ранения намного лучше. Здесь, у нас, сегодня прошла очень сильная гроза и до сих пор идет настоящий ливень. Наш лесной лагерь разбит в треугольнике: восточнее Бакау/ Васлуй, в 100 км южнее Ясс.

25 июля 1944 г. Готовимся к переходу на новое место. Грузовики будут нагружены боевой техникой. Мы снова имеем хорошую военную поддержку! Но где нам предстоит ею воспользоваться? На каком участке фронта вспыхнули новые сражения? К сожалению, виноградного вина мы вновь попробуем не скоро. Пока я все еще вижу этот прекрасный ландшафт без всяких признаков сражения. Хорошо бы вернуться сюда после войны. Но сначала она должна победоносно завершиться. Между тем мы не имеем пока подробной информации о преступном покушении на нашего фюрера. Участие здесь немецких офицеров (правда, их немного) просто непонятно. Я вспоминаю об «ударе кинжалом» во время Первой мировой войны[9]. Для нас, солдат, и особенно офицеров, ясно, что наши офицеры не испытывают радости при известии о том, что они могли бы лишиться возможности поднимать руку в традиционном «немецком приветствии» при виде Гитлера. Это было бы ужасно! (Я верю, что Герман Геринг, маршал империи, располагал всеми сведениями об этом покушении.) Хотя в течение первых недель там случилась некоторая неразбериха!

25–26 июля 1944 г. Здесь мы провели прекрасное время, так как не имели никакого соприкосновения с противником. Но, к сожалению, все имеет свой конец. У нас были довольно тяжелые часы в период жестоких маневров, но никто не пытался нарушить спокойную жизнь. Но совсем скоро поступил приказ: «Быстро собирайтесь! Грузовики уже грузят военным имуществом, ничего не оставлять! Будьте готовы к выступлению».